CC BY
65
Е. Н. Нуждова E. N. Nuzhdova
Лингвокультурологическое освещение номинаций физических родов в русском и французском языках
Linguocultural analysis of the words representing childbirth in Russian and French languages
В статье представлен сопоставительный анализ лексем, репрезентирующих участников, место и приемы обеспечения физических родов в русской и французской лингвокультурах. Результаты исследования позволили выявить как сходства, так и различия, обусловленные культурной спецификой, проявляющейся в наличии дополнительных сем и в использовании родовспомогательных приемов и средств, в приметах и суевериях.
The article presents the comparative analysis of lexemes representing the participants, the place and the methods of labour in Russian and French linguocultures. The results of the study revealed both similarities and differences due to cultural specificity, which is manifested in the presence of additional meaning and the use of obstetric techniques and methods, omens and superstitions.
Ключевые слова: русская лингвокультура, французская лингвокультура, обряд, лексема, этимология, сема, суеверия.
Key words: Russian linguoculture, French linguoculture, ceremony, lexeme, etymology, meaning, superstitions.
Интерес ученых к вопросу взаимодействия языка и культуры привел к появлению в конце XX века лингвокультурологии, одной из наиболее активно развивающихся отраслей лингвистики. Лингво-культурология определяется как область научного знания, совмещающая в себе лингвистические и культурологические исследования языковых явлений (Н.Д. Арутюнова, В.В. Воробьев, В.И. Карасик, В.А. Маслова, Т.Н. Снитко, Ю.С.Степанов, В.Н. Телия и др.). Выход лингвистики в лингвокультурологию обусловлен жела-
© Нуждова Е.Н., 2012
нием языковедов лучше понять язык в его предназначении выражать культуру. Культура и язык выводятся на равнозначный уровень, где в самом широком смысле культура понимается как содержание, а язык - как условие и форма существования данного содержания.
Отличительной чертой последних лет является стремление сохранить свою культуру, свои обычаи и свой язык. Та или иная нация
V V п
существует до тех пор, пока остается неразрывной цепь традиций. В этой связи обращение к фольклору представляется одним из возможных способов сохранения самобытности народа, чья душа наиболее ярко и многогранно раскрывается в песнях, сказаниях, обрядах.
Пространство жизни каждого человека непременно отмечено двумя основными вехами - рождением и крещение. В русской и во французской лингвокультурах прослеживаются четыре основных этапа обряда родин, а именно:
1) физические роды;
2) рождение ребенка;
3) очищение;
4) посещение гостей.
Проанализируем и сравним лексическое представление участников, места и приемов обеспечения физических родов в русском и французском языках. Следует заметить, что в русской лингвокуль-туре так же как и во французской существует ряд лексем для обозначения понятия «повитуха», то есть женщины, которая принимает роды. Например:
в русском языке: во французской лингвокультуре:
повивальная бабка, баба, бабушка, бабка, бабка-повитуха, повивалка, дедила (диданя, диданька), приемница, акушерка, пупорезка, пуповязанница [12]. accoucheuse /f/ - (акушерка), bonne-femme /f/ - ((добрая) женщина; старушка, простая женщина), matrone /f/ - (уст. повитуха), délivreuse /f/ - (освободительница; избавительница), sage-femme /f/) - (акушерка) [1].
Рассмотрим семантическое наполнение перечисленных русских и французских лексем. В русском языке лексемы повитуха, пови-
183
валка (женщина, помогающая при родах) образованы от глагола повить, вить, встречающегося в других славянских языках (украинский вити, болгарский вия, сербохорватский вити, в^ём, словенский víti, чешский víti, viji, польский wie, верхнелужицкий wie), и родственного литовскому vyti «вить», латышскому vît, древнеиндийскому váyati «плетет, ткет», vítás «витой», vyáyati «вьет, крутит», латинскому vieo, viere «плести» [10, с. 322]. Глаголы повивать, повить имеют несколько значений, а именно: обвить или обмотать, укутать повязкой; свивать, пеленать младенца, обертывать в пелены, а сверху еще и свивальником, повивальником, широкой тесьмой, чтобы ручки и ножки лежали спокойно; бабчить, принимать ребенка [4, с. 121]. Все указанные действия выполняются повитухой в процессе осуществления обряда родин.
Однокоренные слова бабка (то же что и повивальная бабка), баба, бабушка (старая женщина) родственны литовскому bóba «старая женщина, старуха», латышскому baba с тем же значением, а также встречаются в украинском языке 6á6a, болгарском 6á6a, сербохорватском баба, словенском bába, чешском bába «старуха, бабушка», польском baba. Является словом детского языка (сравните: средневерхненемецкий bäbe, böbe «старуха», средневерхненемецкий buobe «мальчик, слуга») - [10, с. 99].
Словосочетание повивальная бабка, существительное бабка-повитуха состоят из слов, этимологический анализ каждого из которых был представлен выше. Лексемы дедила (диданя, диданька) со значениями бабушка, бабка, повитуха, приемница являются местными диалектами в Рязанской и Тульской губерниях [2, с. 404].
Слово приемница является производным от глагола принять в значении «оказать помощь при родах». Глагол принять образован при помощи префикса при- и глагола имать (емлю) «брать», форма несовершенного вида изъявительного наклонения основ jьmQ, jçti, встречающегося в других славянских языках с подобным значением: болгарский емна, сербохорватский jëм^êм, jèмати, словенский jémljem, jemáti, чешский jímati «хватать», словацкий jímat’. Первоначальная основа несовершенного вида emiç, jьmati. Сравните с латинским глаголом emö, emi «беру», литовским imù, èmiau [11, с. 19].
Что касается лексем пупорезка, пуповязанница, то вполне очевидно, что они образованы путем сложения двух основ, а именно
184
основы существительного «пуп» и глаголов «резать» и «вязать», обозначающих действия, входящие в круг обязанностей повитухи.
Русское акушерка (оказывающая помощь при родах) является производным существительным женского рода от существительного акушер, заимствованного из французского языка (accoucheur /m/ акушер) [10, с. 67].
Лексема accoucheuse /f/ зафиксирована во французском языке в форме женского рода в 1671 году от глагола accoucher, этимология которого была представлена выше, а форма мужского рода accoucheur /m/существует в языке с 1677 года [14, с. 19].
Существительное bonne-femme /f/ состоит из двух слов: прилагательного женского рода bonne от латинского bonus «хороший, добрый», появившегося в языке со значением «добрый, добрая» в середине X века, и существительного femme /f/, восходящего к началу XI века, от латинского femïna «женщина». В современном французском языке лексема bonne-femme /f/) является многозначной, но в значении «простая и достаточно пожилая женщина» не употребляется в современной разговорной речи [14, с. 272-273; 1025].
Французское matrone /f/ от латинского matröna «почтенная женщина; замужняя женщина» существует в языке со значением «акушерка» с XV века и в современном французском языке считается архаизмом [14, с. 1554].
Слово délivreuse /f/ является формой женского рода существительного délivreur /m/, зафиксированного в 1734 году со значением «освободитель, защитник» в старофранцузском, и дериватом глагола délivrer, этимология которого была рассмотрена нами выше. В словаре современного французского языка отмечено как редкое слово [14, с. 662].
Лексема sage-femme /f/ существует в языке с XIII века и образована путем сложения прилагательного sage «умный, мудрый», появившегося в 1080 году, и существительного femme «женщина». Этимология прилагательного sage не достаточно ясна. Возможно, слово было заимствовано из народной латыни sapius, sabius (данные формы не подтверждены и воспроизведены по фонетическим законам) или из классической латыни sapidus (сравните: nesapius «глупый, слабоумный») или возникло в языке под влиянием лексемы sapiens «мудрый, благоразумный» [14, с. 2291].
185
Следовательно, в семном составе лексем, используемых для номинации понятия повитуха в русской и французской лингвокуль-турах, прослеживается общее значение «женщина, помогающая при родах», «старушка, пожилая женщина» (сравните: русское - баба, бабушка и французское bonne-femme /f/), кроме того, лексемы акушерка и accoucheuse /f/, являются родственными.
Непосредственным участником обряда родин, как в русской, так и во французской культурах является родильница. В русской линг-вокультуре для номинации этого участника обряда существуют следующие лексемы: родильница или роженица, из восточных русских говоров родимица, тверское рожоха и родиха, нижненовгородское роженка. Все указанные лексемы объединены общей семой «рожающая, недавно родившая, лежащая в родах, муках» [4, с. 452]. Что касается происхождения перечисленных выше лексем, то все они являются дериватами глагола родить (рожу, родиться, рождать), к этимологии которого мы обращались ранее. В современном русском языке слово родильница в значении «рожающая или только что родившая женщина» является устаревшим, а со значением «женщина в послеродовом периоде - специальным словом [6, с. 681].
Во французской лингвокультуре понятие родильница представлено следующими лексемами: accouchée /1/ - (роженица), parturiente /1/ - (роженица). Слово accouchée /1/ (только что родившая женщина) появилось в языке в 1321 году, образовано от глагола accoucher, происхождение которого рассматривалось выше [14, с. 19].
Лексема parturiente /1/ (женщина, которая рожает) существует в языке с 1598 года, является заимствованием из латинского parturi-ens, entis от глагола parturire. В современном французском языке является медицинским термином [14, с. 1817]. Отсюда следует, что и в русской и французской лингвокультурах прослеживается общая сема «рожающая, только что родившая женщина», однако родственными они не являются.
В русской культуре во время осуществления обряда родин возможно присутствие мужа. Упоминание об этом участнике обряда родин в работах французских этнографов нам не встретилось.
Физические роды на Руси, как правило, происходили в нежилом помещении (баня, катух, клеть, хлев, чулан), в некоторых случа-
186
ях в избе. Этот обряд мотивирован не только представлением о нечистоте роженицы, но и призван вывести ее хотя бы на символическое расстояние от дома, от стабильно организованного пространства. Все эти помещения, особенно баня, являются переходным местом между домашним, «своим» пространством и чужим враждебным [8].
Во французской культуре место исполнения обряда не обозначается так конкретно. Физические роды происходили дома (maison /f/) или, по меньшей мере, в каком-либо закрытом помещении (загоне) фермы (enclos /т/ de la ferme) [13, с. 115]. Вероятно, сходными моментами здесь можно считать присутствие лексем «изба» в русской лингвокультуре и “maison /f/" во французской, а также «хлев», «катух» и “enclos /т/ de la ferme". Слова «баня», «клеть» и «чулан» являются особенностью русской лингвокульту-ры. Проанализируем семантику указанных лексем.
На Руси избой называли крестьянский дом, хату; жилой деревянный дом; жилую горницу, комнату [3, с. 11]. Лексема встречается в других славянских языках: украинский i36a, древнерусский истъба «дом, баня», болгарский изба «землянка, хижина», сербохорватский изба «комната, погреб», словенский îzba, jispa, jspà «комната», словацкий izba «комната», польский izba, zba «комната, палата», верхнелужицкий jstwa, stwa, нижнелужицкий spa, spa. Объяснение из ис-топка от топить, истопить, судя по остальным славянским формам, всего лишь народная этимология. Праславянская основа jьstъba заимствована из германской основы stuba (сравните: древ-неверхненемецкийstuba «теплое помещение, баня», древнеисландский stofa, stufa «баня с печью») или из романской основы extufa (сравните: французское étuve /f/, итальянское stufa «баня»). Принимая во внимание германское краткое u, можно считать объяснение из древневерхненемецкого более правдоподобным, чем из романского, где u долгое. Латышское istaba «комната, дом, жилище», istu-ba, ustaba, ustuba заимствовано из древнерусского [11, с. 120-121].
Французское слово maison /f/ появилось в языке в конце X века, заимствовано из латинского mansio, mansionis «пребывание» и «местопребывание, жилище, обиталище», является однокоренным словом глагола manere «оставаться, пребывать, быть постоянным, не изменяться» [14, с. 1508]. Следовательно, слова «изба» и “maison
187
/f/" не являются родственными, сходство проявляется лишь в наличии общей семы «жилое помещение».
Обратимся к анализу следующей группы лексем. Под словом катух понимается хлев для мелкой скотины, особенно для телят, свиней [3, с. 85].Данная лексема происходит от существительного ко-тец «кошель, запруда для ловли рыбы», встречающегося в других родственных славянских языках (украинский котець «закол для ловли рыбы», болгарский котец, сербохорватский к0т; котац «небольшой хлев для ягнят, козлят, курятник», словенский kÔt0C «курятник, свинарник», чешский kot, kotec «маленький дом», древнепольский kociec «клетка, садок», польский kojec «курятник, перегородка в хлеву»). Слово родственно авестийскому kata - «комната, кладовая», новоперсидскому kad «дом», готскому hepjo «кладовая», древнеиндийскому catant- «прячущийся» [11, с. 351-352].
Хлев - это сарай, закута, защищенный от непогоды, крытый загончик для скота [5, с. 355]. Аналогичное значение проявляется в некоторых близкородственных славянских языках (сравните: украинский хлiв, болгарский хлев, сербохорватский хл^ев, словенский hlév, чешский chlév, словацкий chliev «стойло», польский chlew, верхнелужицкий khlëw, нижнелужицкий chlëw). Предполагают заимствование из готского hlaiw «могила, пещера», однако попытки доказать родство славянского слова с готским hlaiw, hlija или связать хлев - якобы из sklëvъ и sklëb - со словом клеть неудачны [11, с. 631].
Во французском словосочетании enclos /т/ de la ferme лексема enclos /т/ «огороженное место; участок, обнесенный оградой; загон» зафиксирована в языке в 1283 году, образована от глагола enclore «огораживать; заточать, запирать», восходящего к 1050 году, заимствованного из народной латыни inclaudere (форма не подтверждена и воспроизведена по фонетическим законам), из классической латыни includëre «заключать, запирать, загораживать» [14, с. 862].
Отсюда следует, что в семном составе сопоставляемых лексем прослеживается присутствие одинакового значения «огороженное место, загон», но французское enclos /m/ de la ferme является общим понятием в отличие от русских слов катух и хлев, имеющих
ряд конкретных сем; кроме того анализируемые существительные не являются родственными между собой.
Русские лексемы «клеть» и «чулан» сходны между собой по значению. Сравните: клетью считается холодная половина избы или отдельная избушка для поклажи, без печи; чулан, амбар, кладовая [3, с. 101], а чуланом называется отгороженная от сеней или комнаты кладовая, особенно для съестного, у крестьян это род клети, в просторных сенях, где лежит и запасная одежда, а летом спят [5, с. 408].
Словом баня в русской лингвокультуре обозначают строение, где моются и парятся [2, с. 85]. Почему именно бане отводится особое место во время совершения обряда родин на Руси? Слово появилось в языке церковнославянских памятников и восходит к XI веку. Скорее всего, это старое заимствование из народнолатинского bâneum (сравните: латинское balneum «баня»). Отсюда же французское bain /m/. Встречается в других славянских языках (украинский баня, сербохорватский ба^а с тем же значением, болгарское баням«мою»). Сюда же следует отнести слова со значением «банка, сосуд, медицинская банка» (сравните: украинское баня «сосуд, купол», банька «медицинская банка», словенской bânja «ванна», чешское banë «сосуд, кувшин», banka «медицинская банка», польское bania «пузатый сосуд», banka «медицинская банка», верхнелужицкий banka «все округлое; кувшин», нижнелужицкий banja «кувшин»), первоначально, вероятно, являющиеся идентичными слову баня, которое развило сначала значение «ванна», затем «сосуд» [10, с. 121-122].
Русский этнограф А.В. Терещенко свидетельствует о появлении в XI веке на Руси банных строений с каменной оградой вокруг церквей для крещения детей. Церковный купол называли баней, из польского bania «купол или здание с круглой кровлей». «Слово «баня», -пишет автор, - употреблено в Новом Завете в смысле крещения. «...Христос возлюбил Церковь и предал себя за нее, чтобы освятить ее, очистив баней водной, или баней паки бытия»» [9, с. 347].
Что касается приемов, используемых во время физических родов, в русской культуре они сводятся к приемам, основанным на символике открывания, развязывания, выхода (развязывание узлов, снятие пояса, расплетание косы, иногда разрывание стана ру-
189
бахи, а в особо тяжелых случаях посылали просить священника открыть Царские врата в церкви) [7, с. 10].
О народных способах облегчения физических родов, применяемых акушерками (повитухами) различных провинций Франции, имеется очень мало сведений. Отмечается, что техника, используемая во время родов, включает в себя различные приемы не медицинского, а магического характера (procédés (m, pl) de caractère magique), которые имеют своей целью обеспечить безопасность матери и ребенка от естественных и сверхъестественных опасностей [13, с. 118].
Одним из способов родовспомогательной магии является такой обычай, как кувада (couvade /f/). Упоминание о нем, так или иначе, встречается в работах как русских, так и французских фольклористов и этнографов[13, с. 120], [7]. Кувада - это обрядовая имитация родовых мук мужем роженицы.
Вполне очевидно, что русская лексема «кувада» является заимствованием из французского языка. Французское couvade /f/ появилось в языке в 1807 году, является дериватом от глагола couver (высиживать цыплят, сидеть на яйцах; опекать кого-либо, заботиться о ком-либо), зафиксированного в конце XII века из латинского cubare «лежать» [14, с. 571-572].
Однако здесь стоит оговориться о том, что этот обычай в таком его понимании не засвидетельствован во Франции, сохраняются, как полагают, лишь его пережитки, причем в некоторых провинциях Беарн (Béarn /m/), Гасконь (Gascogne /f/), Лимузен (Limousin /m/). Так, женщина может ускорить роды, надевая с момента первых схваток рубашку, обувь или брюки своего мужа (chemise /f/, chaussures /f, pl/ou pantalon /m/de son mari). В Нижней Нормандии (BasseNormandie /f/) рубашкой отца (chemise /f/ de père) накрывают промежность матери или заворачивают в нее новорожденного. Считают, что и в том и другом случае это предотвращает маточное кровотечение у родильницы. С этой же целью используют поношенный мужской ночной колпак (bonnet /m/ de nuit d’homme ayant été porté), надеваемый роженицей на голову [13, с. 120-121].
Практика кувады существовала до последнего века в некоторых регионах острова Корсика (Corse /f/). Как только женщина роди-
ла ребенка, муж ложится в кровать, как будто он болен, и проводит в постели определенное количество дней, как роженица [15, с. 12].
В русской культуре, по свидетельствам этнографов, способы исполнения кувады в случае трудных родов меняются от губернии к губернии, но они всегда направлены на облегчение мук родильницы и на ее счастливое разрешение посредством перенесения родовых мук с жены на мужа. Однако по древним правилам у русских отцу иногда предписывалось во время родов жены заниматься своей работой, особенно, если это было какое-то ремесло, чтобы новорожденный сын, рождение которого всегда считалось предпочтительнее (так же как и во французской культуре), перенял профессию отца [7].
Для облегчения страданий роженицы и легких и счастливых родов в русской и французской культурах существует целый ряд средств. В русской культуре к таковым относятся: вода, икона, свеча, молитва, стол (обряд распускания писаной молитвы в воде; омовение образа водой над опрокинутым ведром; опрыскивание роженицы врасплох водой; зажжение венчальной или крещенской свечи перед иконами во время родов; прочтение роженицей или кем-то другим молитвы Пресвятой Владычице Нашей Богородице и Приснодеве Марии; обведение родильницы трижды вокруг стола) [7, с. 10-11].
Во французской культуре считается, что помогают облегчить роды, следующие средства: освященный пояс (ceinture /f/bénie), пояс святой Маргариты (ceinture /f/ de sainte Marguerite), одной из главных покровительниц женщин в родовых схватках во Франции, талисманы (talismans /m, pl/ и амулеты (amulettes /f, pl/, восковая свеча (cierge /т/, освященная именно на Сретение (la Chandeleur), иконы (images /f, pl/ pieuses), мощи (reliques /f/, возлагаемые на живот роженицы, или четки (chapelet/m/), которые кладут ей на голову [13, с. 117; 119], [15, с. 11].
Таким образом, родовспомогательные приемы и в русской и во французской культурах носят символический, магический характер, но с присутствием отличительного культурного компонента. Что касается средств, способствующих быстрому и счастливому разрешению от бремени, то здесь прослеживаются как схожие моменты (иконы), так и специфичные (вода, стол - освященный пояс, талисманы, амулеты, восковая свеча, четки).
191
Как у русских, так и у французов есть ряд суеверий и примет, связанных с физическими родами. Именно здесь наиболее четко прослеживается культурная специфика. Издревле на Руси верили, что роды бывают тем труднее, чем больше лиц о них знает. Особенно беременность скрывали от девиц и старых дев, а женщины, имевшие детей, наоборот, могли помогать повитухе, если такая помощь допускалась местной традицией и требовалась по обстоятельствам. Участие в такой помощи пожилых женщин, имеющих детей, положительно влияет на исход родов и на дальнейшую судьбу ребенка [7, с. 11].
Во Франции считалось, что фазы луны влияют на течение родов и на пол ребенка. Так полная луна способствует легким родам, тогда как конец лунного цикла затрудняет их. Если женщина рожает на растущей луне, то будет мальчик, если на убывающей, то девочка [13, с. 117].
В кантоне Юра (Jura /m/), согласно поверью, рядом с роженицей должна находиться девушка девственница и держать ее за руку, эта девушка олицетворяет собой богиню Люцину (богиню деторождения в римской мифологии, помогающую разрешению от бремени). Присутствие же вдовы в доме родильницы замедляет рождение (провинция Лимузен - Limousin /m/). В Бретани (Bretagne /f/) прогоняют из дома кошек, чтобы помешать им предупредить бесов, домовых и злых духов. В некоторых французских регионах выгоняют из комнаты мух, чтобы роженица не родила на свет девочку [15, с. 12-13].
Таким образом, сопоставительный анализ номинаций физических родов в русской и французской лингвокультурах выявляет как сходства, так и различия. А именно: присутствие общих сем у лексем, используемых для номинации понятий «повитуха», «родильница», «ребенок», для обозначения помещения, в котором происходят роды. Однако родственные связи между сравниваемыми словами не были обнаружены (за исключением лексем новорожденный (-ая) и nouveau-né (e), акушерка и coucheuse /f/, кувада - couvade /f/. Отличительными моментами можно также считать наличие дополнительных сем у некоторых анализируемых слов. Кроме того, культурная специфика находит свое проявление в использовании родовспомогательных приемов и средств, в суевериях и приметах, связанных с рождением ребенка.
Список литературы
1. Гак В.Г. Новый французско-русский словарь. - М.: Русский язык, 1997. -1195 с.
2. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка // в 4 т. -Т. 1. - М.: ОЛМА Медиа Г рупп, 2007. - 640 с.
3. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка // в 4 т. -Т. 2. - М.: ОЛМА Медиа Г рупп, 2008. - 672 с.
4. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка // в 4 т. -Т. 3. - М.: ОЛМА Медиа Групп, 2007. - 576 с.
5. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка // в 4 т. -Т. 4. - М.: ОЛМА Медиа Групп, 2008. - 576 с.
6. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений. - М.: Азбуковник, 1997. - 994 с.
7. Панкеев И.А. От крестин и до поминок. - М.: ПБЮЛ Быстров, Изд-во Эксмо, 2002. - 544 с.
8. Российский гуманитарный энциклопедический словарь // в 3 т. - Т. 3. -М.: Гуманитарный изд. центр ВЛАДОС: Филологический факультет СПбГУ, 2002. - 704 с.
9. Терещенко А.В. История культуры русского народа. - М.: Эксмо, 2007. -736 с.
10. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка //в 4 т.- Т.1. -СПб.: Терра - Азбука, 1996. - 2938 с.
11. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка // в 4 т.- Т.2. -СПб.: Терра - Азбука, 1996. - 2938 с.
12. Щерба Л.В. Русско-французский словарь. - М.: Русский язык, 1997. -848 с.
13. Gennep Arnold Van Le folklore français. Du berceau à la tombe. Cycles de carnival - Carême et de Pâques. - Paris: Robert Laffont, 1998. - 1182 p.
14. Le Nouveau Petit Robert. - Paris: le Robert, 2008. - 2837 p.
15. Mozanni Éloïse Le livre des superstitions. Mythes, croyances et légendes. -Paris: Robert Laffont, 1995. - 1822 p.
