CC BY
195
53. Широкова Е.Н. Время в рассказе И.А. Бунина “Мистраль”: концептуализация и структура // Русский язык в школе. 2011. №7. С. 47-52.
54. Широкова Е.Н. Полиаспектность художественного времени как средство индивидуально-авторской концептуализации времени // Вестн. Нижегород. ун-та им. Н.И. Лобачевского. 2012. №2-1. С. 381-385.
Тивьяева Ирина Владимировна, канд. филол. наук, доц, tivyaeva@yandex. ru, Россия, Тула, Тульский государственный университет
ON THE PROBLEM OF THE TEXT CATEGORY OF TIME IN RUSSIAN LINGUISTICS
I.V. Tivyaeva
The article focuses on the problem of the category of time as studied in works of Russian linguists. The author focuses on the evolution of research perspectives and approaches.
Key words: category of time, textual time, fiction time, grammatical tense, tense and aspect forms of the verb, fiction text.
Tivyaeva Irina Vladimirovna, PhD (Philological Sciences), Associate Professor, tivyaeva@yandex.ru, Russia, Tula, Tula State University
УДК 811
ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ ПОВЕСТИ Л.Н. ТОЛСТОГО «ХАДЖИ-МУРАТ»
Г.В. Токарев
Рассмотрены лингвокультурные детали повести Л.Н. Толстого «Хаджи-Мурат». Предложена их тематическая категоризация. Продемонстрированы возможности сопоставления русской и кавказской лингвокультур.
Ключевые слова: язык, культура, текст, лингвокультурная деталь, икониче-ский знак, семиотика, герменевтика
Любой текст, являясь продуктом той или иной культурной парадигмы, обладает лингвокультурологическим потенциалом. Прежде всего это выражается в том, что в текст включено большое число лингвокульту-рых знаков, в нём находят отражение идеологемы того или иного исторического периода [1].
Большой интерес представляют произведения, иллюстрирующие взаимодействие разных культурных традиций. В этом отношении непревзойдённой ценностью обладает повесть Л.Н. Толстого «Хаджи-Мурат». Писатель воссоздаёт две культурные традиции: мусульманскую, кавказскую и православную, русскую. В этой статье мы заострим внимание на
культурных аспектах текста, оставляя в стороне его идейное содержание и историко-политическую значимость.
Текст насыщен инконическими лигвокультурными знаками, которые создают иллюзию референтности и помогают реконструировать картину быта обеих культур.
Детали, связанные с русской культурой, делают акцент на особенностях ведения хозяйства. «Дорога к дому шла паровым, только что вспаханным черноземным полем» [3]. Паровым называется поле, оставляемое на один год не засеянным. Подробно описывается помол зерна: «Когда бабы и девка пришли на гумно, ток был расчищен, деревянная лопата стояла воткнутой в белый сыпучий снег и рядом с нею метла прутьями вверх, и овсяные снопы были разостланы в два ряда, волоть с волотью, длинной веревкой по чистому току. Разобрали цепы и стали молотить, равномерно ладя тремя ударами. Старик крепко бил тяжелым цепом, разбивая солому, девка ровным ударом била сверху, сноха отворачивала» [3].
При изображении русской жизни для Л.Н. Толстого становятся актуальными детали, характеризующие обыденный уклад. В частности, в поле зрения писателя оказывается пьянство. «Опять пьян! Вот я тебе покажу, как можно... Полторацкий хотел ударить Вавилу, но раздумал» [2]. «Водка, то есть спирт, который пили солдаты на Кавказе, нашелся, и Панов, строго нахмурившись, поднес Авдееву крышку спирта» [3]. Данная особенность становится контрастной для мусульманской культуры.
В тексте упоминаются барщина, даётся оценка солдатству. «Солдатство было как смерть. Солдат был отрезанный ломоть, и поминать о нем - душу бередить - незачем было» [3].
В повести краткое описание находят некоторые русские обряды. «В первое же воскресенье она пошла в церковь и раздала кусочки просвирок «добрым людям для поминания раба божия Петра»» [3].
Отражены отдельные особенности русского социального устройства: пойти в люди (жить отдельно от семьи), уйти в чистую, быть взятым вверх, отношение крепостного крестьянства к вольной жизни: «Иван Ма-кеич имел доходы, был женат и надеялся через год выйти в чистую. Вави-ло же был мальчиком взят в верх, то есть в услужение господам, и вот уже ему было сорок с лишком лет, а он не женился и жил походной жизнью при своем безалаберном барине. . «Обещал дать вольную, когда вернется с Кавказа. Да куда же мне идти с вольной. Собачья жизнь!» - думал Вави-ло».
Целый пласт деталей отражает особенности русского речевого этикета ХІХ века: ваше благородие, ваше высокоблагородие, ваше сиятельство, барон, княгиня, ваше превосходительство, милое мое дитятко, голубок ты мой, «солнушко мое ненаглядное».
Отдельным видом лингвокультурных деталей выступают квазимеры. В русской лингвокультуре: загривок как у барина - о крепком, толстом
человеке; портки не держатся - о худом. В кавказской: «аул небольшой, с ослиную голову, как у нас говорят в горах», «недалеко от нас, выстрела за два». «Он был телом сильный, как бык, и храбрый, как лев, а душой слабый, как вода» [3].
При описании мусульманской культуры Л.Н. Толстой прибегает к иконическим знакам, позволяющим представить картину устройства быта: «В холодный ноябрьский вечер Хаджи-Мурат въезжал в курившийся душистым кизячным дымом чеченский немирной аул Махкет» [3]. Деталь кизячный дым свидетельствует о том, что наступил отопительный сезон. Для обогрева домов использовался сушёный навоз - кизяк.
Прорисованы особенности устройства жилища: мазаные, беленые стены сакли, в гостевой комнате войлочный пол, подушки и т.д. Сакля делится на отделение для своих (комната, в которой живёт вся семья) и гостей - кунацкая. «Закрыв ставни сакли и затопив сучья в камине, Садо в особенно веселом и возбужденном состоянии вышел из кунацкой и вошел в то отделение сакли, где жило все его семейство» [3].
Текст насыщен чеченскими антропонимами и топонимами, отражающими национальную традицию номинации: Элдар, Садо, Бата, Хан-Магому, Ханефи, Г амзало, Аминет, Г аджи-Ага, Ахмет-Хан (имена людей), Г ехи, Нуха (название местностей).
Ряд деталей позволяет представить традицию богослужения. Упоминается пение муэдзина - служителя мечети, приглашающего на молитву, имам - духовное лицо, заведующее мечетью. Описан ритуал вечерней молитвы: «.Хаджи-Мурат рассчитал, что было далеко за полночь и что давно уже была пора ночной молитвы. Он спросил у Ханефи кумган, всегда возимый с собой в сумах, и, надев бурку, пошел к воде. Разувшись и совершив омовение, Хаджи-Мурат стал босыми ногами на бурку, потом сел на икры и, сначала заткнув пальцами уши и закрыв глаза, произнес, обращаясь на восток, обычные молитвы» [3].
Особое внимание уделено описанию кровной мести: «Мой отец убил его дядю, и они хотели убить меня, - сказал он, спокойно из-под сросшихся бровей глядя в лицо Лорис-Меликова. - Тогда я попросил принять меня братом. - Что значит: принять братом? - Я не брил два месяца головы, ногтей не стриг и пришел к ним. Они пустили меня к Патимат, к его матери. Патимат дала мне грудь, и я стал его братом [3].
Слова типа наиб - уполномоченный Шамиля, в руках которого находится военно-административная власть в какой-либо территории, мюрид - ученик, последователь - отражают особенности общественного устройства.
Большое внимание уделяется деталям одежды: хозыри черкески, бесподошвенные чувяки. «В то время как Хаджи-Мурат входил, из внутренней двери вышла немолодая, тонкая, худая женщина, в красном бешмете на желтой рубахе и синих шароварах, неся подушки». «Другая была со-
всем молодая девочка в красных шароварах и зеленом бешмете, с закрывавшей всю грудь занавеской из серебряных монет. На конце ее не длинной, но толстой, жесткой черной косы, лежавшей между плеч худой спины, был привешен серебряный рубль.» [3]. При описании одежды русских людей обращает на себя внимание сословная дифференциация: «Старик, одетый в новую шубу и кафтан и в чистых белых шерстяных онучах, взял письмо, уложил его в кошель и, помолившись богу, сел на передние сани и поехал в город» [3]. «Сам Воронцов, в золотых эполетах и аксельбантах, с белым крестом на шее и лентой.» [3].
Отдельная группа воссоздаёт особенности национальной кухни: «Жена Садо несла низкий круглый столик, на котором были чай, пиль-гиши, блины в масле, сыр, чурек - тонко раскатанный хлеб - и мед». [3].
В тексте употребляется немало речевых клише в виде транслитерированных варваризмов. «Хаджи-Мурат проговорил обычное: «Селям алей-кум», - и открыл лицо» [3]. Данное выражение соответствует русскому здравствуйте и может быть буквально переведено как мир вам. Обращает внимание неоднозначность ценностей, актуализируемых в приветствии: мусульмане желают мира, русские - здоровья. Описаны традиции коммуникативного поведения, например, молитва перед приёмом пиши: «Старик сел против него на свои голые пятки и, закрыв глаза, поднял руки ладонями кверху. Хаджи-Мурат сделал то же. Потом они оба, прочтя молитву, огладили себе руками лица, соединив их в конце бороды» [3].
Анализируя содержание диалогов горцев, можно определить особенности коммуникативного поведения: аллегоричность. «Только и нового, что все зайцы совещаются, как им орлов прогнать. А орлы всё рвут то одного, то другого» [3].
В повести отражена мусульманская традиция не вести серьёзных разговоров при женщинах. «Только когда женщины вышли и совершенно затихли за дверью их мягкие шаги, Элдар облегченно вздохнул, а Хаджи-Мурат достал один из хозырей черкески, вынул из него пулю, затыкающую его, и из-под пули свернутую трубочкой записку.» [3].
В некоторых случаях Л.Н. Толстой делает краткие пояснения мусульманским коммуникативным традициям. «Расскажи мне (по-татарски нет обращения на вы) все с начала, не торопясь, - сказал Лорис-Меликов, доставая из кармана записную книжку». Возможно, что отсутствие дифференциации обращения «ты уб. вы» говорит о доминировании стратегии равенства.
Следуя канонам лингвокультуры, Л.Н. Толстой описывает внешность с опорой на сложившиеся в ней квазистереотипы: «Элдар сел, скрестив ноги, и молча уставился своими красивыми бараньими глазами на лицо разговорившегося старика» [3]. Так, красота глаз описывается через эпитет бараньи.
К лингвокультурным деталям следует отнести и эталоны. В частности - джигит - эталон отважного, удалого, выносливого мужчины, хорошего наездника и стрелка; ламорой - презрительное название горцев: «Ламорой твой Шамиль, - сказал Хан-Магома, подмигивая Лорис-Меликову. - Ламорой - горец. В горах-то и живут орлы, - отвечал Г амзало»
[3].
Культуры представлены не только обособленно, но и в диалоге друг с другом. Так, трижды Л.Н. Толстой описывает коммуникативную ситуацию обмена подарками: по кавказской традиции, вещь, вызвавшая восхищение у гостя, должна быть ему подарена. Этот факт поражает русских людей. «Марья Васильевна говорила ему, что если он будет отдавать всякому кунаку ту свою вещь, которую кунак этот похвалит, то ему скоро придется ходить, как Адаму. Продолжая разговор, он ответил на слова Марьи Васильевны тем, что такой их закон, что все, что понравилось кунаку, то надо отдать кунаку» [3]. Данная традиция принимается и положительно оценивается представителями обеих культур и позиционируется автором как основа взпимопонимания.
Л.Н. Толстой описывает воззрения двух культур на казнь и основания для её осуществления. В мусульманской культуре таким основанием выступают законы шариата, в русской - ссылаясь на материал повести -решение императора. «Заслуживает смертной казни. Но, слава богу, смертной казни у нас нет. И немне вводить ее. Провести 12 раз скрозь тысячу человек, Николай», - подписал он с своим неестественным, огромным росчерком.
Николай знал, что двенадцать тысяч шпицрутенов была не только верная, мучительная смерть, но излишняя жестокость, так как достаточно было пяти тысяч ударов, чтобы убить самого сильного человека. Но ему приятно было быть неумолимо жестоким и приятно было думать, что у нас нет смертной казни» [3]. «Дела обвиняемых в преступлениях лиц решали по шариату: двух людей приговорили за воровство к отрублению руки, одного к отрублению головы за убийство, троих помиловали» [3]. В любом случае казни даётся оценка как жестокому и бесчеловечному действу.
Ещё одной особенностью кавказской ментальности, отражённой в тексте повести, является культ сына. «Средство для этого было одно - его семья, и главное - его сын.» [3].
В повесть включено немало русских и кавказских фольклорных текстов, их отличает аллегоричность и ценностная ориентированность. В кавказских песнях, сказках говорится о свободе, кровомщении. Русские в больше мере ориентированы на бытовые ситуации. Ср.: «И он вспомнил сказку тавлинскую о соколе, который был пойман, жил у людей и потом вернулся в свои горы к своим. Он вернулся, но в путах, и на путах остались бубенцы. И соколы не приняли его. «Лети, - сказали они, - туда, где надели на тебя серебряные бубенцы. У нас нет бубенцов, нет и пут». Сокол
не хотел покидать родину и остался. Но другие соколы не приняли и заклевали его» // «Про старые дрожжи поминать двожды» [3].
Таким образом, повесть Л.Н. Толстого «Хаджи-Мурат» насыщена лингвокультурными деталями, которые помогают воссоздать картину мира двух культур, глубже осмыслить конфликт между ними.
Большее внимание уделено деталям кавказской культуры, что объясняется, во-первых, принадлежностью автора к русской культуре, а значит, желанием больше сказать о чужой культуре, во-вторых, адресностью текста - направленностью прежде всего на русского читателя, желанием показать богатство чужой культуры. Мастерство писателя заключается в отборе и сочетании наиболее значимых средств, которые образуют систему и разворачиваются в сложные лингвокультурные сюжеты. Л.Н. Толстой продемонстрировал глубокое знание жизни Северного Кавказа.
Словами Хаджи-Мурата Л.Н. Толстой выразил важную мысль: «У каждого народа свои обычаи. ... У нас пословица есть, - сказал он переводчику, - угостила собака ишака мясом, а ишак собаку сеном, - оба голодные остались. - Он улыбнулся. - Всякому народу свой обычай хорош». Выдающийся писатель ставит очевидную для каждого думающего человека и в то же время сложно воплощаемую в жизнь проблему. Каждый народ имеет свою культуру, которую необходимо уважать. У людей достаточно общего, чтобы жить в мире. Насилие породит только презрение и отвращение к чужой культуре.
Повесть «Хаджи-Мурат» насыщена иконическими лингвокульту-рынми деталями, не требующими сложной интерпретации. При этом автору удаётся изобразить полную картину культурной жизни двух народов, показать сложность диалога двух этносов.
Список литературы
1. Джелалова Л.А. Образная составляющая как этнический компонент когнитивной пространства паремий тематической группы «Человек» // Известия ТулГУ. Гуманитарные науки. Вып. 3. Ч. 1. Тула: Изд-во ТулГУ, 2013. С. 264-273.
2. Токарев Г.В. Лингвокультурология: Учебное пособие. Тула: Изд-во ТГПУ им. Л.Н. Толстого, 2009. 135 с.
3. Толстой Л.Н. Хаджи-Мурат [Электронный ресурс] // Русская виртуальная библиотека: [сайт]. ЦКЬ: http://rvb.ru (дата обращения: 01.02.2014).
4. Токарева И.Ю. Теоретические проблемы формирования культурно-языковой компетенции школьников. Тула: Изд-во ГОУ ДПО ТО «ИПК и ППРО ТО», 2010. 144 с.
5. Шаклеин В. М. Лингвокультурная ситуация и исследование
текста. М.: Общество любителей российской словесности, 1997. 184 с.
Токарев Григорий Валериевич, д-р филол. н., профессор, grig72@mail.ru, Россия, Тула, Тульский государственный педагогический университет им. Л.Н. Толстого.
LINGUISTIC AND CULTURAL POTENTIAL OF "HADJIMURAT"
BY LEO TOLSTOY
G.V. Tokarev
The article describes the linguistic and cultural details of the story "Hadji Murat" by Leo Tolstoy. The author offered their thematic categorization and described the possibility of comparing Russian and Caucasian linguocultures.
Key words: language, culture, text, linguistic and cultural detail, iconic sign, semiotics, hermeneutics.
Grigory Valerievich Tokarev, Doctor of Philology, Professor, grig72@mail.ru, Russia, Tula, Leo Tolstoy Tula State Pedagogical University.
