CC BY
89
Действуют и реализуются целевые прагмемы макро-уровня: создать оптимальные условия для персонализиованного диалогирования.
Целевые прагмемы микроуровня:
- остановить «другого», привлечь его внимание;
- заинтересовать;
- суметь воздействовать на разум, чувства, воображение, любопытство, амбиции.
Таким образом, уровневый подход, сопряженный с векторным анализом, позволяет в определенной мере осуществить моделирование интернет-дискурса в операциональном плане, учитывающем степень персонализации, целеполагания, а также мотивационных детерминант деятельности человека.
Примечание
1. Отграничение термина «семиометрия» в области лингвистического анализа дано в работе Серебренниковой Е. Ф. Семиометрия как способ аксиологического анализа [Текст] / Е. Ф. Серебренникова // Этносемиометрия ценностных смыслов. - Иркутск : ИГЛУ, 2008. - С. 49-62.
Вербицкая Ольга Михайловна
Кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков и лингводидактики ФГБОУ ВПО «ВСГАО», г. Иркутск, Россия
ББК 81 УДК 43+8.085
ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЙ КОНФЛИКТ В СКАЗОЧНОМ ДИСКУРСЕ
Запад есть Запад,
Восток есть Восток И их неизменна суть,
Пока не призвал облака и песок Всевышний на Страшный Суд
Р. Киплинг
В статье рассматривается лингвокультурный конфликт, имеющий место в сказочном дискурсивном пространстве и спровоцированный этноцентрической позицией одного из интерактантов. Анализируются факторы конфликтного речевого взаимодействия между коммуникантами, принадлежащими к разным лингвокультурным социумам. Цель исследования — выявить причины коммуникативных помех в протекании кросс-культурного диалога и наметить возможные пути его оптимизации.
Ключевые слова: межкультурная интеракция; коммуникативная неудача; лингвокультурный социум; мультикультурализм; национальный менталитет; коммуникативное поведение.
LINGUISTIC AND CULTURAL CONFLICT IN FAIRY-TALE
DISCOURSE
The article deals with linguistic and cultural conflict taking place in fairy-tale discursive space and caused by one of the interlocutors’ ethnocentric position. Conflict verbal interaction’s factors are being analyzed between communicators belonging to different linguistic and cultural communities. The investigation’s aim: to reveal the causes of communicative hindrances in the course of cross-cultural dialogue and to outline the potential ways of its optimization.
Key words: intercultural communication; communicative failure; linguistic and cultural community; multiculturalism, national mentality; communicative behaviour.
Современное общество, вступившее в эпоху глобализации, остро нуждается в осмыслении коммуникативных процессов, происходящих в нем. С одной стороны, необходимо исследовать тенденции, которые способствуют объединению цивилизаций, народов и культур, с другой стороны, нуждаются в осмыслении факты, обусловливающие сохранение национальной идентичности культур в условиях их тесного взаимодействия. В обществе, культуре и языке в равной мере наблюдаются обе тенденции - к обособлению и унификации, и обе они в равной степени актуальны для исследования. Таким образом, не вызывает сомнений тот факт, что исследования лингвокультурных конфликтов становятся чрезвычайно актуальными в период глобализационных процессов, когда мы имеем дело с контактом открытых, тесно взаимодействующих и взаимосвязанных лингвокультур. Именно эта проблема волнует человечество сегодня, и особенно остро она стоит для многонациональных государств, а их - большинство. Во всяком случае, во всех крупных государствах планеты сосуществуют представители разных лингвокультурных социумов, и по общим и различным причинам все они сейчас проходят один и тот же процесс обострения межкультурных отношений, мелких и крупных межэтнических конфликтов [3].
В связи с вышеизложенным, в последние годы закономерно возрастает интерес исследователей к проблемам межкультурной коммуникации, лингво-культурологии, национального менталитета и коммуникативного поведения, другим аспектам диады «язык и культура».
Помимо этого, в связи с новейшими достижениями в языкознании и, в частности, становлением такого его фундаментального направления, как лингвистика текста или дискурса, коммуникативный подход к изучению и описанию языка выдвинут в число плодотворно развиваемых понятий в современной лингвистике. В новейшей лингвистике на данный момент проблемы, связанные с описанием текста как когерентного множества предложений, отошли на второй план. Внимание лингвистов переключилось на исследование вопросов коммуникативно-прагматического плана, прежде всего на выяснение условий «правильной», удачной коммуникации, обеспечивающей однозначное толкование единиц создаваемого текста/дискурса. В последнее время диалогическая речь привлекает к себе внимание в силу того, что она является материалом для исследования более общих закономерностей осуществления людьми деятельности языкового общения. Изучение ре-
чевого общения, иначе - речевого взаимодействия, речевой интеракции, как многоаспектного явления поставило перед необходимостью определения такого центрального понятия как эффективность общения и открыло перед теоретиками языкового общения целый ряд проблем, имеющих принципиальное значение.
Прежде всего, какое общение следует признать эффективным? По всей видимости, эффективным должно стать такое общение, которое ведёт к достижению поставленной цели говорящим. Заметим, что если цель характеризует говорящего, то она рискует быть неразделяемой слушающим, цель которого может оказаться совершенно иной, что неизбежно спровоцирует коммуникативную неудачу. Как известно, деятельность общения направлена на удовлетворение практических и коммуникативных целей. Однако, как известно, речевое взаимодействие не всегда протекает успешно. Коммуникативные сбои постоянны в общении людей, они естественны в силу того, что непонимание, недопонимание, неумение услышать, а также неумение корректно выразить мысль - почти неизбежные спутники естественного общения. В коммуникативно-прагматической лингвистике постепенно складывается определение коммуникативной неудачи. Вслед за О.Н. Ермаковой и Е.А. Земской, коммуникативной неудачей мы считаем «полное или частичное непонимание высказывания партнёром коммуникации, т.е. неосуществление или неполное осуществление коммуникативного намерения говорящего» [1, а 17]. Авторы цитируемой работы рассматривают коммуникативную неудачу в зависимости от разных причин, выделяя коммуникативные неудачи, порождаемые свойствами языковых единиц; порождаемые различиями в индивидуальных свойствах говорящих; порождаемые неверным пониманием коммуникативной интенции говорящего; возникающие в манипулятивных речевых актах; порождаемые неадекватной передачей чужой речи; порождаемые прагматическими факторами, а также реакцией на дескрипцию.
В настоящей статье был произведен лингвокультурологический анализ дискурсивного пространства сказки Л. Лагина «Старик Хоттабыч». Следует отметить, что у учащихся уже на самых ранних стадиях обучения необходимо формировать межкультурную компетентность. Дополнительную актуальность настоящее исследование приобретает на фоне недавно признанного провала доктрины государственного мультикультурализма и, как следствие, обострившимися отношениями между Западом и Востоком. Это заставляет пересматривать проблему межэтнических разногласий с новых позиций. Более того, обращение к тексту сказки также обусловлено необходимостью об информировании школьников о культурных различиях этносов в доступной, игровой форме. Заметим, что анализируемый сказочный дискурс отмечен наличием большого количества коммуникативных неудач, благодаря чему автору удаётся создать эффект комического, что придаёт особый шарм произведению. Проиллюстрируем коммуникативную неудачу, вызванную несогласием одного из участников речевого общения с действиями и поступками партнёра по коммуникации:
«Старик внимательно посмотрел на Вольку, пожевал губами и задумчиво промолвил:
- Я сам себе удивляюсь. Что бы я ни сделал, всё тебе не по нраву...Изо всех сил стараюсь я угодить тебе, и все мои усилия тщетны. Могущественнейшие владыки Востока и Запада не раз прибегали к моим чарам, и не было ни одного, кто не остался бы мне потом благодарен и не прославлял бы меня в словах своих и в помыслах. А теперь. Я пытаюсь понять и никак не пойму, в чём дело. Неужели в старости? Эх, старею я!» [5, с. 57].
Следует отметить, что каждый из коммуникантов отличается индивидуальной системой ценностей, по-своему иерархически организованной и не совпадающей по концептуальному содержанию. При таких предварительных условиях оценка практически обречена на несовпадение, что и представляет серьёзную помеху для достижения, пусть и совместно принятой цели. Сама линия поведения мальчика по имени Волька, его манера держаться с его школьными друзьями не перестаёт удивлять Хоттабыча:
«- Знаешь что, о достойнейший из учащихся средней школы, - начал Хот-табыч сразу, как только они закрыли за собой дверь, - ты должен был бы, на мой взгляд, быть холоднее и сдержаннее в обращении с юными обитателями твоего двора. Поверишь ли, сердце разрывалось у меня на части, когда я слышал, как они встречали тебя криками: «Эй, Волька!, «Здорово, Волька!», и тому подобными явно недостойными тебя возгласами. Прости мне мою резкость, благословеннейший, но ты совершенно напрасно распустил их. Ну какая они ровня тебе - богатейшему из богачей, не говоря уже о прочих твоих неисчислимых достоинствах!
- Ну вот ещё! - удивлённо возразил ему Волька. - Они мне как раз самая ровня, а один даже из восьмого класса.. .И все мы совершенно одинаково богаты.
- Нет, это ты ошибаешься, о опахало моей души! - торжествующе вскричал Хоттабыч и подвёл Вольку к окну. - Смотри и убеждайся в правоте моих слов!» [5, с. 78].
Далее следует описание сцены того, как старик Хоттабыч решает в знак благодарности одарить Вольку роскошными дворцами в древнеазиатском вкусе. Однако вместо ожидаемой радости мальчик испытывает полное смятение:
«Он вывел Вольку на улицу. Великаны взяли немедленно мечи «на караул», но Хоттабыч, не обращая на них внимания, указал мальчику на полированные золотые доски, украшавшие сверху входы во дворцы. На каждой из них были высечены одни и те же надписи, от которых Вольку сразу бросило и в жар и в холод:
«Дворцы эти принадлежат благороднейшему и славнейшему из отроков этого города, красавцу из красавцев, умнейшему из умных, преисполненному неисчислимых достоинств и совершенств, непоборимому и непревзойдённому знатоку географии и прочих наук, первейшему из ныряльщиков, искуснейшему из пловцов и волейболистов, непобедимому чемпиону комнатного бил-
лиарда и пинг-понга - царственному юному пионеру Вольке ибн Алёше, да славится во веки веков имя его и имя его счастливых родителей».
- Так вот, - ответил Волька после некоторого молчания, - во-первых, в этих надписях маловато самокритики... Но это, в конце концов, не важно. Это не важно потому, что вывески надо заменить другими.
- Я понимаю тебя и не могу не обвинить себя в недомыслии, (подчёркнуто нами О.В.)
- смутился старик. - Конечно, надо бы сделать надписи из драгоценных камней. Ты этого вполне достоин.
- Ты меня неправильно понял, Хоттабыч. (подчёркнуто нами О.В.)
Я хотел бы, чтобы на доске было написано, что эти дворцы являются собственностью РОНО. Видишь ли, в нашей стране дворцы принадлежат РОНО, клубам или санаториям.
- Какому такому РОНО? - удивился старик.
Волька неправильно истолковал восклицание Хоттабыча. (подчёркнуто нами О.В.)
- Всё равно какому, - простодушно ответил он, - но лучше всего Краснопресненскому. В этом районе я родился, вырос, научился читать и писать.
- Я не знаю, кто такой этот РОНО, - произнёс Хоттабыч с горечью в голосе, - и вполне допускаю, что он достойный человек. Но разве РОНО освободил меня из тысячелетнего заточения в сосуде? Нет, это сделал не РОНО, а ты, прекраснейший отрок, и именно тебе, или никому, будут принадлежать эти дворцы.
- Но пойми же.
- И не хочу понимать! Или тебе, или никому!
Волька ещё никогда не видел Хоттабыча таким разъярённым. Его лицо побагровело, глаза, казалось, метали молнии. Видно было, что старик еле сдерживается, чтобы не обрушить свой гнев на мальчика.
- Значит, ты не согласен, о кристалл моей души?
- Конечно, нет. Зачем они мне дались, эти дворцы? Что я - клуб, учреждение какое-нибудь или детский сад?» [5, с. 80].
Вышеприведённый фрагмент изобилует коммуникативными неудачами. Действительно, трудно не согласиться с утверждением, гласящим: истинную цену подарка спроси у получившего его. Как видим, коммуникативная деятельность реализуется двумя очень несхожими моделями, определяющим для которых является то, как человек воспринимает себя относительно мира, т.е. каково его мировосприятие, какой картиной мира он наделён. Мировосприятие старого джинна полярно противостоит мировоззрению мальчика-пионера. Последний коммуникант представляет собой эпицентр проекции мира на человека: в этом собственном мире он играет роль творца, будучи «кузнецом собственного счастья». Мир ценностей Хоттабыча выстраивается в индивидуальную иерархию, во многом задавая его личностную самобытность, пусть и недоступную, скрытую для его собеседников, но представляющую, как правило, интерес для них. Вступая в общение с партнёрами по коммуникации, старик Хоттабыч, в свою очередь, встречается с аналогичным
таинственным и непостижимым миром. Ценностные «метки» в двух иерархиях практически никогда не совпадают. Неслучайно Хоттабыч время от времени восклицает: «У вас очень странная и непонятная для моего разумения страна!». Поистине очень многие вещи выше уровня его понимания. Взять, к примеру, случаи, связанные с достижениями научно-технического прогресса, о существовании бедному старику и невдомёк:
« - Знаешь что, - сказал Волька, - давай сходим в кино. А историю ты мне после доскажешь, после кино.
- Твои слова для меня закон, о Волька ибн Алёша, - смиренно отвечал старик. - Но скажи мне, сделай милость, что ты подразумеваешь под этим непонятным словом «кино»? Не баня ли это? Или, может быть, так у вас называется базар, где можно погулять и побеседовать со своими друзьями и знакомыми?
- Ну и ну! - поразился Волька. - Любой ребёнок знает, что такое кино. Кино - это.- Тут он неопределённо поводил в воздухе рукой и добавил: -Ну, в общем, придём - увидишь» [5, с. 26].
Важно отметить, что такие лексемы как «кино», «Роно» и др. являются лакунарными (безэквивалентными) в языке старого джинна. Вышеупомянутые лексические единицы представляют собой «мотивированные лакуны» [2, а 49], так как отсутствие реалий объясняет отсутствие наименований этих самых реалий в тезаурусе Хоттабыча.
И ещё одна иллюстрация, подтверждающая тот факт, что аксиологическая значимость одинаковой ценности в ценностной иерархии представителей разных народов может не совпадать. Хорошо известно, что на Востоке сравнить человека со змеёй - значит сделать ему комплимент. Однако для наших соотечественников подобное сравнение может вызвать бурную реакцию негодования и стать причиной серьёзной коммуникативной неудачи:
«- Опять твои штучки, Хоттабыч? - В кают-компании поднялся такой галдёж, что Волька не счёл нужным понижать голос. - Ты же мне только сегодня клялся.
- Что ты, что ты, о змий среди мальчиков! Не оскорбляй меня подобными подозрениями, ибо я никогда не нарушал не только клятв своих, но и мельком брошенных обещаний. Клянусь тебе, я знаю о причинах столь неожиданной остановки корабля не больше твоего.
- Змей?! - вконец рассвирепел Волька. - Ах, значит, выходит, что я ещё ко всему прочему и «змей»? Спасибо, Хоттабыч, пламенное тебе мерси!
- Не змей ты, а змий. Ибо змий, да будет тебе это известно, это живое воплощение мудрости.» [5, с. 194].
Иными словами, коммуникативное намерение старика Хоттабыча было неверно истолковано в силу неодинаковой оценки видов обращений, разного понимания форм выражения вежливости, что обусловлено принадлежностью коммуникантов к разным культурам. Здесь, вообще, необходимо принимать во внимание проблему национального характера, по сути, имеющую прямое отношение к подавляющему большинству коммуникативных неудач анализируемого произведения. Под национальным характером мы, вслед за
Н.М. Фирсовой, понимаем своеобразие национальных психологических черт, менталитета (концептуального видения картины мира, ценностных ориентаций, в частности), национальных традиций и обычаев, сформировавшихся и формирующихся под влиянием климатических и географических факторов, особенностей исторического развития, религиозных верований данной нации и проявляющихся в специфике её национальной культуры, в языке и коммуникативном поведении народа [4]. Попутно отметим, что нарочито неестественное поведение коммуникантов свидетельствует о высокой степени конфликтности коммуникативного акта и эмоциональной неуравновешенности его участников.
Подобная же ситуация с «вежливым обращением» возникнет позже на страницах сказки, но уже по вине мальчика, дезинформировавшего старого джинна об оскорбительном значении лексемы «балда», вырвавшегося из его уст в порыве раздражения:
«- Зачем же ты хочешь рвать волоски? - снова всполошился Волька.
- Я превращу в пыль все товары, и все столы, и всё оборудование этой презренной лавки!
- Ты с ума сошёл! - вконец возмутился Волька. - Ведь это государственное добро, старая ты балда!
- Да позволено мне будет узнать, что ты, о брильянт моей души, подразумеваешь под этим неизвестным мне словом «балда»? - с любопытством осведомился Хоттабыч.
Волька покраснел, как морковка:
- Понимаешь ли.как тебе сказать.э-э-э. Ну в общем, «балда», - это что-то вроде мудреца.
Тогда Хоттабыч решил запомнить это слово, чтобы при случае блеснуть им в разговоре» [5, с. 36].
И как следствие вышеописанного:
«-.но, - продолжал старик многозначительно, - если его отсутствие так тебя огорчает, мы сможем за ним слетать.
- Слетать?! В такую даль? На чём?
- То есть, как это - на чём? Не на птицах же нам лететь, - ехидно отвечал Хоттабыч. - Конечно, на ковре-самолёте, о величайший в мире балда.
На этот раз Волька был уже в состоянии заметить, что его назвали таким нелестным словом. Он полез в амбицию:
- Это кого ты назвал балдой?!
- Конечно, тебя, о Волька ибн Алёша, ибо ты не по годам мудр, - произнёс Хоттабыч, очень довольный, что ему вторично удалось столь удачно ввернуть в разговор новое слово.
Волька собрался обидеться. Но вовремя вспомнил, что обижаться ему в данном случае нужно только на самого себя. Он покраснел и, стараясь не смотреть в честные глаза старика, попросил никогда не называть его больше балдой, ибо он не заслуживает этого звания.
- Хвалю твою скромность, бесценный Волька ибн Алёша! - с чувством огромного уважения промолвил Хоттабыч» [5, с. 57-58].
Важно и то, что в разговорной речи общение происходит на фоне разных физических и эмоциональных состояний партнеров: усталость, взвинченность, раздражение, обида на кого-то при предшествующем общении и т. д. -все эти факторы могут способствовать появлению коммуникативных провалов. Неподготовленность, спонтанность диалогической речи, её эмоциональность, нередко встречающаяся импульсивность общения, свойственная восточным народам, также способствует появлению коммуникативных неудач.
Нижеприведённая коммуникативная неудача особенно ярко выявляет те черты непринуждённого разговора, благодаря которым коммуникативные намерения говорящего и их прочтение слушающим не совпадают:
«- Вы откуда? - осторожно осведомился Волька, медленно раскачиваясь под самым потолком, точно маятник. - Вы.. .Вы из самодеятельности?
- О нет, о юный мой повелитель, - высокопарно ответствовал старичок, оставаясь, всё в том же неудобном положении и немилосердно чихая, - я не из неведомой мне страны Самодеятельность. Я вот из этого трижды проклятого сосуда.
С этими словами он вскочил на ноги, бросился к валявшемуся по близости сосуду, из которого ещё продолжал струиться небольшой дымок, и стал яростно его топтать» [5, с. 11].
И далее:
«- Джин?... Джин - это, кажется, такой американский спиртной напиток?..
- Не напиток я, о пытливый отрок! - снова вспалил старичок, снова спохватился и снова взял себя в руки. - Не напиток я, а могущественный и неустрашимый дух, и нет в мире такого волшебства, которое было бы мне не по силам, и зовут меня , как я уже имел до твоего много и высокочтимого сведения, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, или по- вашему Гассан Абдур-рахман Хоттабович» [5, с. 12].
Как видим из вышеприведённых фрагментов, коммуникативные фиаско имели место между малознакомыми людьми, разного возраста, разной социальной и профессиональной принадлежности. Последний коммуникативный провал обусловлен неадекватным восприятием одним из интерактантов следующих омофонов - «джин - джинн». Следует отметить, что возникающий в процессе общения непредусмотренный говорящим нежелательный эмоциональный эффект - обида, раздражение, изумление — также является разновидностью лингвокультурного конфликта, и зачастую именно в этом побочном эффекте выражается взаимное непонимание партнёров по коммуникации.
Разница в фоновых знаниях и в апперцепционной базе также ведёт к коммуникативным сбоям:
«- Ой! - всплеснул руками Волька, кинув взгляд на бодро тикавший на его столе будильник. - Опаздываю! Опаздываю на экзамен!..
- На что ты опаздываешь, о драгоценнейший Волька ибн Алёша? - деловито осведомился Хоттабыч. - Что ты называешь этим странным словом «экза-мен?
- Это то же самое, что испытание » [5, с. 13].
Когда же Хоттабыч предлагает своему подопечному не готовиться к экзамену и решить проблему, выступив в качестве невидимого суфлёра, между коммуникантами вновь возникает непонимание:
«- Спасибо, Гассан Хоттабыч, - тяжко-тяжко вдохнул Волька. - Спасибо, только никаких подсказок мне не надо. Мы - пионеры - принципиально против подсказок. Мы против них организованно боремся.
Ну откуда было старому джинну, проведшему столько лет в заточении, знать учёное слово «принципиально»? Но вздох, которым его юный спаситель сопроводил свои слова, полные печального благородства, утвердили Хоттабыча в том, что помощь его нужна Вольке ибн Алёше больше чем когда бы то ни было» [5, с. 14].
И ещё один пример коммуникативной неудачи:
«Внизу под самолётом широко раскинулось Московское море.
Волька, сидевший рядом с ним, горделиво шепнул Хоттабычу:
- Это море сделал мой дядя.
- Море?! - неприятно поразился Хоттабыч.
- Море.
- Дядя?
- Дядя.
- Ты хочешь сказать, что ты племянник аллаха?
Старик был очень огорчён.
- Мой дядя - экскаваторщик. Он командир шагающего экскаватора. Некрасов Виктор Платонович. Он сейчас, если хочешь знать, Куйбышевское море копает» [5, с. 76].
Как видим, в языке находит своё отражение особое представление о мире, сформированное субъективным сознанием партнёра по коммуникации, и заключающееся, прежде всего, в том, что, репрезентация мира, его концептуализация и категоризация (или же, иными словами, восприятие и обработка поступающей, равно как и уже имеющейся информации) зависят от ряда чисто субъективных факторов, таких, как, например, уровень компетентности в какой-либо области, точка зрения на предмет анализа, общая эрудиция и т.д. В силу таких субъективных моментов коммуникативная интенция говорящего неадекватно воспринимается слушающим.
В заключение, отметим, что антропологическая переориентация языкознания свидетельствует о смене приоритетов, о переходе от лингвистики традиционной с её доминирующим вниманием к языковым формам, рассматриваемым вне связей с разнообразными аспектами функционирования языка, к лингвистике антропоцентрической, предполагающей исследование языка в непосредственной связи с индивидуумом. В этой связи следует подчеркнуть, что для успешного протекания коммуникативного акта жизненно необходимо умение определить верную линию языкового поведения, особенно с малознакомыми людьми в малознакомом окружении, а в целях эффективности межкультурного общения это умение должно основываться на знании национальной картины мира и особенностей менталитета носителей языка, принимающих участие в кросс-культурном диалоге.
Как показывают наблюдения, еще одним важным вопросом для современного гуманитарного знания является проблема мультикультурализма в его различных проявлениях. Большинство стран мира на данном отрезке истории являются мультикультурными, и степень их мультикультурности в условиях глобализации постоянно повышается, что ставит на повестку дня научное осмысление этого явления в рамках лингвокультурологии. Значительная часть коммуникативных процессов в мире на сегодняшний день приходится на межкультурное общение, что создает немалые трудности для сторон, в нем участвующих. Это обстоятельство также свидетельствует о важности дальнейших исследований в интегрированной сфере культуры и коммуникации.
Библиографический список
1. Ермакова, О. Н. К построению типологии коммуникативных неудач [Текст] / О. Н. Ермакова, Е. А. Земская // Русский язык в его функционировании : сб. статей. - М. : Наука, 1993. - С 15-30.
2. Стернин, И. А. Контрастивная лингвистика. Проблемы теории и методики исследования [Текст] / И. А. Стернин. - М. : Восток - Запад, 2007. - 288 с.
3. Тер-Минасова, С. Г. Война и мир языков и культур [Текст] : учеб. пособие (Вопросы теории и практики межъязыковой и межкультурной коммуникации) / С. Г. Тер-Минасова. - М. : Слово / Slovo, 2008. - 344 а
4. Фирсова, Н. М. О национальных характерах испаноязычных и англоязычных народов в сопоставительном плане [Текст] / Н.М. Фирсова // Филологические науки. - 2004. — № 2. - С. 51-58.
Примеры цитируются по книге:
5. Лагин, Л. Старик Хоттабыч [Текст] / Л. Лагин, Ф. Энсти Медный кувшин. Шиворот-навыворот, или Урок отцам: повести-сказки / пер. с англ. С. Б. Белова. - М. : Дрофа, 1993. - С. 7 - 218.
Журавлёва Татьяна Владимировна
Кандидат филологических наук, доцент кафедры английской филологии ФГБОУ ВПО «ИГЛУ», г. Иркутск, Россия
УДК 81-114.2 ББК 81.032 ОБ ОСОБЕННОСТЯХ НАЦИОНАЛЬНОГО ФИЛОСОФСКОГО ДИСКУРСА И СЕМАНТИКЕ ТЕКСТА
В данной статье исследуется проблема понимания и интерпретации текста художественного произведения в русле национального литературно — философского дискурса. Цель исследования состоит в выделении семантических полей текста, восходящих к ключевым концептам.
