CC BY
37
УДК 811.161.1'142'243
ЛИНГВОКОГНИТИВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ РУССКОЙ языковой КАРТИНЫ МИРА
Галина Сергеевна ЯРОЦКАЯ,
доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры прикладной лингвистики Одесского национального университета имени И. И. Мечникова, г. Одесса, e-mail: g.yarotskaya@gmail.com
В статье рассматриваются лингвокогнитивные и лингвокультурные характеристики русской языковой картины мира. Выделение особенностей русского осмысления действительности опирается не только на результаты исследований известных учёных, представляющих разные научные школы и направления, но и базируется на анализе языковых фактов и речевого поведения носителей русской лингвокультуры. Верификация выделенных характеристик, таких, как бинарность мышления, логоцентричность, иррациональность ожиданий, несклонность к компромиссу и преобладание экзогенных ценностей над эндогенными в аксиосфере личности требует специальных экспериментальных исследований русского языка и речевой деятельности носителей русской лингвокультуры.
Ключевые слова: русская языковая картина мира, лингвокогнитивные характеристики, русская лингвокультура.
Введение. Общеизвестно, что язык служит не только для отражения результатов мышления, но также является и необходимым компонентом осуществления мышления. Язык представляет собой один из главных классификаторов и категоризаторов сознания. Это положение подтверждается тем, что все процессы - составляющие мышления - функционируют (проявляются как результат влияния на окружающую действительность либо внутренний мир человека) с помощью языка. К примеру, внимание и выделяемые им фрагменты мира манифестируются языком в многообразии его номинаций (по Е. С. Ку-бряковой, любой акт номинации - свидетельство не только наличия определенного вида деятельности, но и факта «остановленного» внимания на одном из ее компонентов [17, с. 39]). А. А. Залевская, основываясь на концепции связи мышления и языка Л. В. Щербы, пишет о том, что формирование системы концептов и стратегий пользования ими происходит «через процессы переработки и упорядочения языкового опыта индивида» [11, с. 36]. Т. В. Цивьян утверждает, что параллельный анализ структуры модели мира и структуры языка обнаруживает соответствие набора универсальных семиотических оппозиций модели мира набору языковых (лексических, семантических, грамматических) категорий, предполагающих взаимодействие структур в обоих направлениях [29, с. 115].
Исходя из данного наблюдения, языковая модель мира образуется бинарными оппозициями (добро-зло, лево-право, низ-верх), которые в когнитивной традиции, детально разрабатываемой А. Веж-бицкой, принимаются также за языковые примитивы - элементарные единицы смысла, на основе которых конституируются все остальные ментальные репрезентации [8, с. 40]. К. Леви-Стросс говорит об оппозициях в архаичных социальных системах: «поселение (родственники) - лес (демоны)», «бессмертные - смертные», «жители неба - жители земли», «солнце - луна», «правая рука - левая рука», «мужской - женский» и т. д. [18, с. 161]. Этот перечень почти полностью совпадает с системой, восстановленной для древних славян по фольклорным и иным данным [15; 27].
По мнению А. C. Ахиезера, все культуры - сложнейшие системы дуальных оппозиций. Развитие культуры включает умножение этих оппозиций [5]. Анализ механизма культуры начинается с выделения дуальных оппозиций, с анализа отношений между полюсами оппозиции. Полюса дуальной оппозиции существуют как взаимопроникающие друг в друга, они существуют амбивалентно, друг через друга [5]. Культура, нравственность всегда выступают в форме дуальной оппозиции, несущей в себе два полюса (например, «добро - зло», «полезное - вредное», «правда - кривда» и т. д.). Таким образом, актуальной задачей когнитивной лингвистики был и остаётся поиск языковых фактов, свидетельствующих о взаимовлиянии языка, сознания и мышления, в частности, определение конкретных когнитивных способностей, которые обусловлены и/или обусловливают структуру языка.
Методология и обзор литературы. В данном исследовании мы предлагаем перечень важнейших, с нашей точки зрения, лингвокогнитивных признаков русской картины мира, выделение которых опира-
ется на языковые факты. Безусловно, дальнейшие лингвистические экспериментальные исследования, в том числе с привлечением носителей русского языка, могут подтвердить или опровергнуть нижеперечисленные характеристики.
Говоря о лингвокогнитивных и лингвокультурных основах русской картины мира, мы делаем акцент на таких из них, как: бинарность мышления, логоцентричность, иррациональность ожиданий, несклонность к компромиссу и преобладание экзогенных ценностей над эндогенными в аксиосфере личности. Перечисленные особенности проявляются в способах осмысления, оценки и переработки информации, что находит своё подтверждение в языковых и речевых фактах истории русской лингво-культуры.
Известные ученые (А. С. Ахиезер, Н. А. Бердяев, Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский и др.) отмечали, что «специфической чертой русской культуры является ее принципиальная полярность...» [5; 7; 20]. «Основные культурные ценности <...> располагаются в двуполюсном ценностном поле, разделенном резкой чертой и лишенном нейтральной аксиологической зоны» [5, с. 48]. Такая бинарность отличает в социокультурном плане Россию от стран Запада, сделавшего выбор в пользу трехзначной логики мышления аристотелевского типа вместо двузначной платоновской и неизбежно ведет к «взрывному», по выражению Ю. М. Лотмана, характеру развития, при котором полюсы общественно-ценностных диполей меняются местами [19, с. 230].
Индивидуальное восприятие окружающего мира в виде бинарной ценностной модели и соответствующее политическое кредо («кто не с нами, тот против нас») создает ментально-идеологическую основу кризисного стиля развития общества и противостоит самой сути идеи эволюционного кумулятивного развития. Эволюционный стиль движения может иметь место только при наличии промежуточной, «нормальной» зоны [19, с. 114]. Именно здесь, в «срединной» зоне, происходит непредвзятый (объективный) анализ ситуации, сепарация позитивных элементов и тенденций, закрепление достигнутого и формирование перспектив последовательного роста. Срединная зона общественного сознания служит хранилищем исторической памяти, позволяющей не повторять прошлые ошибки, обеспечивать эволюционный характер развития. Полярность ментальной культуры трудно совместима с исторической эволюцией.
В современных исследованиях ученые все чаще высказывают мысль о том, что как в научно-теоретических, так и в практических целях наиболее целесообразным является осмысление объекта с позиций «троичной системы»: это «триединство» языка, речи и речевой способности в лингвистике; формы, денотата и сигнификата знака в семиотике, «треугольная» структура социальных явлений у А. И. Пригожина и т. д.
Дискуссия и результаты. С позиций «троичной системы» мир рассматривается как верх - середина - низ, хороший - нейтральный - плохой, скупой - «нормальный» - расточительный, богатство -средний достаток - бедность и т. д. Причина отсутствия в большинстве случаев вербализации нормы, или «срединного знака-смысла», заключается в том, что сознание фокусируется на том, что считает отклонением от нормы. Более того, природа языкового сознания характеризуется тем, что аномальные явления представлены несравненно более богато и разнообразно, чем нормативные. «Язык склонен, скорее, обвинять человека, чем подчеркивать его соответствие норме» [3, с. 71]. По мнению Т. Б. Радби-ля, коллективное сознание (отраженное и выраженное в языке) воспринимает положительные явления человеческой жизни как норму, маркируя лишь отрицательные характеристики (качество обозначает не просто 'наличие качества', но и 'хорошее качество'; ср. идиому знак качества, а также производное прилагательное качественный - не просто 'имеющий отношение к качеству', но 'имеющий хорошее качество' [26, с. 102]. Аналогично хозяйский, хозяйственный означает не только 'относящийся к хозяйству, хозяину', но и содержит позитивные оценки 'экономный, рачительный, безубыточный способ ведения хозяйства'. Возникает вопрос о том, насколько такое соотношение характерно исключительно для русского языка и каково лингвокогнитивное обоснование подобной асимметрии.
По мнению С. Г. Воркачёва, этические и эстетические характеристики личности ориентированы, скорее, на «анти-норму», не на усредненность и нормативность, а на выделенность из ряда, индивидуа-лизированность [9, с. 2]. Этим, очевидно, объясняется неудача Аристотеля, пытавшегося в соответствии со своей установкой на золотую середину (аигеа medюcritas) определить добродетели через «среднее
арифметическое» однопорядковых пороков: смелость как среднее между трусостью и безрассудством, скромность - как среднее между застенчивостью и бесстыдством и пр. [2, с. 84].
Наблюдения С. Г. Воркачёва над употреблением показателей посредственности в речи показывают, что серединная область на шкале аксиологических оценок практически отсутствует: даже амбивалентные лексические единицы этой функционально-семантической группы тяготеют к тому или иному полюсу оценочной шкалы, не попадая на ее середину. Появление в речи наиболее частотных и ориентированных почти исключительно на функцию выражения показателей «серой полосы» ничего (себе) и так (себе) связано с оценочными ожиданиями говорящего (субъекта оценки) и с необходимостью для него использования риторических приемов литоты и эвфемизма [9, с. 3].
Есть наблюдения, что лексическая и словообразовательная системы русского языка прекрасно приспособлены для выражения нарушения социальной и этической нормы и, соответственно, отрицательного отношения к такому нарушению. А выражение соответствия норме и позитивного отношения к лицу, признаку либо ситуации узуальными словообразовательными средствами или отдельными номинациями в русском языке во многих случаях затруднено [25]. Ср. некоторые словообразовательные примеры, демонстрирующие отсутствие в русском языке однословных производных наименований: *билетник (безбилетник), *дельник (бездельник), *вольник (невольник), *устойка (неустойка) *людим (нелюдим), удачник (неудачник), брежность (небрежность),*печный (беспечный), *заботный (беззаботный), *радивый (нерадивый), *честивый (нечестивый), *работица (безработица) и др. Таким образом, бинарность мышления как характеристика русской картины мира, возможно, не имеет национально-языковой специфики, однако находит множественное подтверждение в языковых фактах русской лингвокультуры.
Полярная ментальность российских субъектов рынка определяет и такое распространенное явление, как несклонность к компромиссу: если срединная ценностная зона отсутствует, то процесс принятия решений сводится к победе в «перетягивании каната». Стоит сравнить торговлю на рынке в центральной России с поведением продавцов и покупателей на восточном базаре, чтобы понять ментальное различие между жителями этих местностей: основой торговли на восточном базаре является взаимный компромисс продавца и покупателя, в то время как на типичном российском базаре покупка, как правило, осуществляется по цене продавца (ср. исследование по концепту ТОРГ [24]). Однако современные речевые стереотипы торг возможен, торг уместен в объявлениях о продаже, возможно, свидетельствует о смене когнитивных и ценностных ориентаций.
Российский экономист Александр Аузан, объясняя, отсутствие каких ценностей мешает российской модернизации, говорит о том, что «договороспособность» не является ценностью в русской культуре и само слово компромисс очевидно имеет негативные ассоциации в русском языковом сознании. «Мы чаще говорим вынужден пойти на компромисс, а не достичь компромисса [4, с. 24]. Лексема компромисс (консенсус), не имеющая однословных синонимов исконно русского происхождения (см. [1]), обозначает соглашение на основе взаимных уступок [16, с. 380]. Вероятно, отсутствие однословных синонимов компромисса свидетельствует об импорте соответствующего концепта в русское языковое сознание. Различие между русскими и англосаксонскими ценностными установками в отношении компромиссов отмечается многими исследователями [12, с. 269], обратившими внимание на отсутствие в русском языке глагола *компромировать, который мог бы переводить английский глагол to compromise. Возможно, компромисс в русской лингвокультуре «находится под подозрением» и не входит в число культурно значимых ценностей. Несклонность к компромиссу связана с категоричностью моральных суждений, которая также характерна для русской языковой картины мира.
В науке неоднократно отмечалась логоцентричность мышления российского индивида [14], когда слово значит больше, чем мысль. Речь идет о чрезмерной опоре мысли на изреченное субъектом и услышанное его собеседником слово. Логоцентризм так же, как и бинарность мышления, вполне согласуется с чертой, которая, по мнению И. Г. Яковенко, входит в число шести базисных особенностей русской культуры: речь идет о познании мира через противопоставление «должного» и «сущего». При этом «должное» априорно считается недостижимым, что позволяет индивиду освободиться от морального долга следовать культурным или законодательным нормам. Возникает ситуация «двух норм»: «культура препятствует увязыванию нормы закона и нормы жизни, нуждается в дистанции между ними [31, с. 15].
Логоцентричность мышления в сочетании с личностным характером общественных отношений находит свое отражение в чрезмерной оценочности речи. Как в бытовой, так и в деловой речи оценочная лексика, богатые запасы которой имеются в языке, является более распространенной и кажется более органичной, чем объективная. Устойчивые фразеологические сочетания обычно связывают в русском языке обозначение каждого данного явления с характеристикой его экстремального проявления: капитализм - загнивающий, процент - хищнический, грабительский [23].
Категоричность моральных суждений, по мнению А. Вежбицкой, характерна для русской лингво-культуры: «...русские точно так же эмоциональны и склонны к крайностям при выражении морального восторга, как и при выражении морального осуждения <...> русская речь отдаёт предпочтение гиперболам для выражения любых оценок, как положительных, так и отрицательных» [8, с. 83-84]. Исследователь приводит в качестве аргумента статистические данные о высокой частотности (по сравнению с английским языком) таких эмоционально-оценочных прилагательных, как благородный, прекрасный, великолепный, восхитительный, что является отголоском, по её мнению, моральной и эмоциональной ориентации русской души. Таким образом, говоря о логоцентричности русского мышления, мы имеем в виду эмоциональную оценочность речи и значимость для русского сознания вербальных экспликаций в виде суждений, выражаемых, например, в форме политических лозунгов-заклинаний, рекламных слоганов, афоризмов и т. д. (ср. Голосуй, а то проиграешь! Крым наш! Украина - это Европа и т. п.), то есть различных форм речевых стереотипов, фиксирующих ценностные и поведенческие ориентиры.
Иррациональность ожиданий и иррациональность поведения, традиционно приписываемые русскому национальному характеру, связывают с ценностными мотивами русских народных сказок. Общеизвестно, что русский фольклор наполнен историями, когда в тяжелой или неопределенной ситуации на помощь приходит чудо. Разрыв между затратами труда и его результатами, сложившийся в сознании в течение многих веков, заполняется ожиданиями чуда. «Всё величие, гениальность, высшая мудрость народного творчества заключается в том, что русские сказки учат: не всё так просто, жизнь наша противоречива и парадоксальна, иногда быть лучше бедным и даже больным, чем богатым и здоровым, не судите о людях поверхностно и поспешно. И действительно, тот, кто кажется глупым («дурачком», слабым, нелепым, неудачником), может оказаться - и оказывается - самым умным, сильным и ловким победителем». Эта «нелепость», «странность», парадоксальность реакций и поведения, заложенные фольклором в людях русской культуры, по мнению С. Г. Тер-Минасовой, и породила миф западной культуры о «загадочности русской души» [28, с. 58].
Неслучайно, в русской языковой картине мира маркированным и положительно коннотированным выступает разум, тогда как ум, рассудок часто попадает в поле отрицательной оценочности (рационализм, рассудочность как норма отношения к жизни неприемлемы для русского языкового менталитета), что существенно отличается от положительной коннотированности идеи рационализма, например, во французской культуре, где и зародилось движение Просвещения, культ «рацио» [26, с. 241].
Синтаксическая типология языков мира говорит о том, что существует два разных способа смотреть на действительный мир, относительно которых могут быть распределены все языки. Первый подход -это по преимуществу описание мира в терминах причин и следствий; второй подход дает более субъективную, более импрессионистическую, более феноменологическую картину мира [6, с. 128].
Из европейских языков русский, по мнению А. Вежбицкой, дальше других продвинулся по феноменологическому пути. Синтаксически это проявляется в колоссальной роли, которую играют в языке так называемые безличные предложения разных типов [8, с. 73]. «Безличная форма глагола сквозной линией проходит через весь язык и составляет одну из наиболее характерных особенностей русского способа мышления <...> безличные конструкции предполагают, что мир в конечном счёте являет собой сущность непознаваемую и полную загадок, а истинные причины событий неясны и непостижимы <...> [8, с. 73]. Можно предположить, что рост и распространение в русском языке безличных конструкций отвечает особой иррациональной ориентации русской лингвокультуры, которая осмысливает мир как сущность непознаваемую и полную загадок, где истинные причины событий неясны и непостижимы. Безусловно, динамика синтаксических явлений русского языка новейшего периода требует, с нашей точки зрения, дополнительных исследований, которые смогли бы подтвердить или опровергнуть данную точку зрения.
Идея непредсказуемости мира названа одной сквозных идей русской языковой картины мира [30, с. 164]. Лексическими средствами выражения этой идеи выступают слова и словосочетания а вдруг, на всякий случай, если что, авось, собираюсь, постараюсь, угораздило, добираться, в большинстве своём являющиеся лингвоспецифичными. Однако было бы излишне прямолинейно на основании наличия в русском языке слова вдруг и его высокой частотности в русской речи (иногда доходящего до почти грамматической обязательности) делать вывод о том, что русским свойственно представление об отсутствии в жизни причинной обусловленности и закономерных следствий. Необходимо опираться на тщательный семантический анализ, чтобы делать подобные выводы [30, с. 164].
Тем не менее фактом является то, что в русском языке предложения, построенные по агентивной модели, имеют более ограниченную сферу употребления в сравнении с аналогичными предложениями в других европейских языках. Преобладание безличных конструкций свидетельствует, по мнению А. Вежбицкой, о том, что русский язык отражает и всячески поощряет тенденцию рассматривать мир как совокупность событий, не поддающихся ни человеческому контролю, ни человеческому уразумению [8, с. 76].
О преобладании экзогенных ценностей над эндогенными в сознании русского национального характера неоднократно говорили философы и экономисты. Так, в работе Г.Б. Клейнера «Особенности формирования социально-экономических институтов в России» [13] было предложено классифицировать социальные объекты в зависимости от характера их целевых установок: агентов, для которых главным мотивом выбора является достижение экономических (финансовых) целей, относят к типу homo economicus; агенты, для которых мотивация связана главным образом с изменением институционального положения, относятся к типу homo institutius. В «Толковом словаре языка Совдепии» зафиксировано данное противопоставление в лексемах рвач и передовик; ср.: рвач, а, м. Разг. неодобр. Тот, кто стремится извлечь как можно больше личных (материальных) выгод в тех или иных обстоятельствах. По прямым показателям работы - передовик, а по стимулам ее и по внутренним мотивам - стяжатель, рвач [22, с. 515]. В художественной и публицистической литературе такие типы характеризуются соответственно как рвач (стяжатель, корыстолюбец) и карьерист (честолюбец, передовик).
Контраст между двумя типами личности можно проиллюстрировать на примере персонажей поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» Плюшкина и Ноздрева. Если первый (корыстолюбец) озабочен сохранением и приращением вещественных и денежных ценностей, то второй (честолюбец) идет на все, в том числе - на материальные потери, ради завоевания внимания и интереса любой, пусть даже временной, аудитории. Если «рвач» воспринимает карьерные достижения как средство получения материальной выгоды, то «карьерист» рассматривает материальные ценности как возможное средство достижения властных или авторитетных позиций. По мнению Г. Б. Клейнера, в силу ряда геополитических и этнокультурных факторов в российском обществе преобладает тип homo institutius [14]. Изменение вектора общественных настроений в мире homo institutius происходит благодаря импульсам, идущим «сверху вниз» (экзогенный тип), поскольку homo institutius обладает повышенной чувствительностью к возникающим вовне мнениям «начальства» и готовностью к ценностной переориентации. Эндогенные (внутренние и более устойчивые) ценностные установки свойственны меньшинству индивидов в России [21, с. 120]. Это существенно влияет на культурные - экономические, политические и идеологические характеристики общества.
Заключение. Таким образом, лингвокогнитивные и лингвокультурные характеристики русской языковой картины мира, принципы и особенности осмысления действительности, перечисленные в данной работе, находят свое подтверждение в русской лингвокультуре, однако нуждаются в дальнейшем исследовании с привлечением как более широкого языкового и речевого материала, так и новейших исследовательских методик.
список ЛИТЕРАТУРЫ
1. Александрова З. Е. Словарь синонимов русского языка. - М.: Русский язык, 1989. - 495 с.
2. Аристотель. Никомахова этика // Соч.: в 4 т. - М.: Мысль, 1984. - Т. 4. - С. 53-293.
3. Арутюнова Н. Д. О стыде и совести // Логический анализ языка: языки этики. - М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 54-78.
4. Аузан А. А. Институциональная экономика для чайников [Электронный ресурс]. - 2011. - Ч. 12. -Режим доступа: http://esquire.ru/auzan-12. - Загл. с экрана.
5. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта: монография: в 3 т. - М.: Философское общество СССР, 1991. - Ч. 1. - 318 с.
6. Балли Ш. Язык и жизнь // Женевская лингвистическая школа. - М.: Едиториал УРСС, 2003. - 232 с.
7. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма: судьба России (опыты по психологии войны и национальности): сб. статей. - М.: Эксмо, 2007. - 640 с. - (Монографии и сборники по философии).
8. ВежбицкаяА. Язык. Культура. Познание. - М.: Русские словари, 1997. - 416 с.
9. Воркачев С. Г. Значения серединной области аксиологической оценки в языке // Научно-техническая информация. Серия 2: Информационные процессы и системы. - 1992. - № 7. - С. 1-3.
10. Виноградов В. В. Лексикология и лексикография. - М.: Наука, 1977. - 318 с.
11. Залевская А. А. Психолингвистический подход к анализу языковых явлений // Вопросы языкознания. - 1999. - № 6. - С. 31-42.
12. Зализняк А. А. Константы и переменные русской языковой картины мира (Язык. Семиотика. Культура). - М.: Языки славянских культур, 2012. - 696 с.
13. Клейнер Г. Б. Особенности формирования социально-экономических институтов в России // Вестник ГУУ Серия «Институциональная экономика». - 2000. - № 1. - С. 120-127.
14. Клейнер Г. Б. Социальный смысл экономических ценностей // Вопросы экономики. - 2004. -№ 12. - С. 32-36.
15. Колесов В. В. «Жизнь происходит от слова...». - М.: Златоуст, 1999. - 368 с.
16. Крысин Л. П. Толковый словарь иностранных слов. - М.: Эксмо, 2005. - 944 с.
17. Кубрякова Е. С. Краткий словарь когнитивных терминов. - М.: Филол. ф-т МГУ им. М. В. Ломоносова, 1997. - 245 с.
18. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. - М.: Республика, 1994. - 384 с.
19. Лотман Ю. М. Культура и взрыв. - М.: Гнозис, 1992. - 272 с.
20. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. - М.: Языки русской культуры, 1999. - 464 с.
21. Магун В. Базовые ценности россиян и других европейцев (по материалам опроса 2008 года) [Электронный ресурс] // Вопросы экономики. - 2010. - № 12. - Режим доступа: http://www.civisbook.ru/ publ.html?id=293. - Загл. с экрана.
22. Мокиенко В. М. Толковый словарь языка Совдепии. - СПб.: Фолио-Пресс, 1998. - 704 с.
23. Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// www. ruscorpora.ru /. - Загл. с экрана.
24. ПетелинаЮ. Н. Концепт «торг» в английской и русской лингвокультуре: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.20. - Волгоград, 2004. - 22 с.
25. Петрухина Е. В. Когнитивные аспекты изучения производного слова в славянских языках // The Slavic and European Languge Resource Center. Duke University: Glossos Issue. ISSN 1544-404X. - 2002. -Т. 3. Режим доступа: http://slaviccenters.duke.edu/projects/glossos-journal.
26. Радбиль Т. Б. Основы изучения языкового менталитета. - М.: Флинта, Наука, 2010. - 328 с.
27. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. - М.: Наука, 1981. - 610 с.
28. Тер-Минасова С. Г. Война и мир языков и культур: вопросы теории и практики: учеб. пособ. - М.: АСТ: Астрель: Хранитель, 2007. - 286 с.
29. Цивьян Т. В. Модель мира и ее лингвистические основы. - М.: КомКнига, 2006. - 280 с.
30. Шмелев А. Д. Русская языковая модель мира : материалы к словарю. - М.: Языки славянской культуры, 2002. - 224 с.
31. Яковенко И. Г. Выступление на заседании Никитского клуба [Электронный ресурс] // Цикл публичных дискуссий «Россия в глобальном контексте». - Вып. 12: Цивилизационная специфика России: «каким аршином мерить?» - М.: Никитский клуб, 2003. - Режим доступа: http://www.nikitskyclub.ru/ article.php?idpublication=4&idissue=22. - Загл. с экрана.
