CC BY
109
УДК 82:801.6 К.ТЭТИК
ББК: 80
ЛИКИ ГОРОДОВ В ПОЭЗИИ К.Д. БАЛЬМОНТА
Городское пространство в поэзии Бальмонта не всегда связано с каким-то конкретным городом мира. Поэт нередко просто обращается к урбанистическим мотивам. Так, показательным является стихотворение из сборника «Под северным небом» (1894) - «Мне ненавистен гул гигантских городов...». В нем Бальмонт демонстрирует свое неприятие городской суеты: «Мне ненавистен гул гигантских городов, / Противно мне толпы движение». Город ужасен, причем метафизически ужасен. Человек в таком городе лишен космической связи со Вселенной, здесь город скорее, как топос, как профанное пространство. Поэт откровенно признается, что ему более близка природа, его «дух живет среди лесов», «среди цветов». Лирический герой бежит от шума города и влечется голосом вечным, неизведанным: «Где в тишине уединенья / Внемлю я музыке незримых голосов» (2,12). Исследователями не раз подчеркивалось, что лирический герой у Бальмонта тонко чувствует голоса природы, внимает «музыке незримых голосов» (12). Однако такое отношение к городскому пространству не является исключительным; в других стихотворениях отношение лирического героя меняется с негативного на позитивное (16), но это в основном уже связано с ликами конкретных городов. Так, особое отношение возникает к Толедо - город носит сакральный характер. Город описывается как священный памятник старины:
Город-крепость на горе, Город-храм,
Где молились торжествующим богам, — Я тебя хотел бы видеть на заре (4,41)!
В стихотворении «Толедо» присутствует лирический пафос с самого начала и до конца, восторг перед древним городом. В четвертой строфе чувствуется высокая патетика, поэт восхваляет, возвеличивает этот город: «Город, зримый в высоте, / Между скал, / Безупречный в завершенной красоте, / Ты явил свой гордый лик - и задремал» (4,42). Здесь представлено восторженное утверждение поэтом героического прошлого города. Это очень важная позиция поэта, который воспринимает современную жизнь через призму прошлого, архаического - тем самым дана некая ретроспекция, напоминающая о сопричастности человека священному ходу истории. В этом случае можно поставить вопрос об историософской проблематике. Бальмонт вглядывается в прошлое и людей, и природы. В стихотворении «Толедо» ощущается обращение к ушедшим в историю драмам, трагедиям и войнам. Лирический герой созерцает город через образы сражений, страданий и подвигов героев, которые даны лишь намёком. Таким образом, город предстает в героической и онтологической окрасках. Однако этот онтологизм и архаическое видение города проявляется в поэтике с разным знаком. С одной стороны, это город-храм (Толедо), город величественный, древний; с другой стороны, это города-«уроды», города несчастий. Последнее выражено в стихотворении с характерным названием «Уроды» (1899): Чума, проказа, тьма, убийство и беда, Гоморра и Содом, слепые города, Надежды хищные с раскрытыми губами, -О, есть же и для вас в молитве череда! Во имя Господа, блаженного всегда, Благословляю вас, да будет счастье с вами (3,73)!
Бальмонт представляет в преувеличенном виде, даже несколько в гротескном виде, существ, населяющих эти города. Здесь резко усиливаются отрицательные образы. Стоит обратить внимание на то, что данное стихотворение написано с отрывом в пять лет от стихотворения «Мне ненавистен гул гигантских городов...» и здесь все так же проглядывается отрицательное отношение к городу, хотя уже проявляются нотки сочувствия. Поэт через призму этих погибших городов, ушедших в область мифологического, показывает, какими жители стали в XX веке. Однако ощущается большая гротескность и экспрессивность, подчеркивающие такую нездоровость, ненормальность существования человека в этих каменных мешках, что приводит к тому, что люди превращаются в уродов, больных людей и т.д. И все это связывается с отсутствием свободы:
Я горько вас люблю, о бедные уроды, Слепорожденные, хромые, горбуны, Убогие рабы, не знавшие свободы (3,73).
Во второй строфе дан образ природы, которая безжалостно превратила их в «горбунов», «хромых». Природа им - жестокая мать. Они превратились в неких уродливых существ, убогих рабов. Они уподобляются не просто природе, а природе именно странной, бледной, ядовитой: побеги белены, кривые кактусы, ящерицы - в таких символах выражен низший мир. Основная идея стихотворения заключается в том, что нет свободы, люди, рожденные природой, оказываются всего лишь ее пасынками, подобные змеям, ящерицам -отверженным родом.
И вы мне дороги, мучительные сны Жестокой матери, безжалостной Природы, Кривые кактусы, побеги белены, И змей и ящериц отверженные роды (3,73).
Люди, дети такой природы, превратились в отверженный род, в уродливых, кривых существ, подобных ящерицам и змеям. Дальше некое историческое сопоставление. Города, которые были за свои грехи отвержены Богом, Гоморра и Содом, стали слепыми городами. Это историософский момент. Показаны отверженные природой, отверженные историей, наказанные всевышним Гоморра и Содом. Но в финале все-таки сокрыто сочувствие и надежда, обращение к Господу:
О, есть же и для вас в молитве череда! Во имя Господа, блаженного всегда, Благословляю вас, да будет счастье с вами (3,32)! Авторское отношение заключается в сострадании, сочувствии, наконец, в мольбе, обращенной к Богу с прошением о счастье для этих людей.
В стихотворении того же периода «Среди камней» (1899), которое вошло в сборник «Горящие здания», видим примерно те же самые настроения, что и в стихотворении «Уроды» - города сравниваются с «полумертвыми руинами». Там представлены уроды и скорбное гневное обращение к природе, здесь - город, в котором видны, прежде всего, камни, руины, напоминающие долину вечности. Отсюда возникает ощущение выжженности - «выжженный край». Однако принципиальным является ощущение лирического героя - лиминальное, переходное состояние, на грани сна и реальности:
Я шел по выжженному краю Каких-то сказочных дорог. Я что-то думал, что, не знаю, Но что не думать - я не мог (3,32). Эти города и есть, и нет - о них повествует как бы голос свыше, голос «памятных годов».
В стихотворении «В башне» (1899) уже возникает конкретный образ, как бы тюрьмы, ощущение замкнутости:
В башне с окнами цветными Я замкнулся навсегда (4,89).
Передано ощущение замкнутости и заточения человека, который останется навсегда замкнутым. Для лирического героя окна хороши только потому, что он не видит того, что за этими окнами, но он, по крайней мере, любуется ими, так как они цветные. Город, который находится за этими цветными стеклами, возникает лишь в воображении героя: город, замки, башни, тучки над ними. Кроме того, на ощущение замкнутости указывают и употребленные символы - башня в эпоху Серебряного века в целом ассоциируется с отделенностью художника, поэта от «суетливых потребностей непосвященных, далеких от возвышенного мира поэзии людей» (11). Однако важно то, что в этом тексте дан конкретный образ, уже конкретного заточения. Не просто в домах живут люди, как в тюрьме, но буквально человек живет в тюрьме, для которого все эти дома, башни, город, радостно-цветные сны возникают всего лишь как явленный лирическому герою образ.
Обращаясь к стихотворениям о городе Бальмонта 1900-х гг., стоит немного напомнить о том, что начало некалендарного XX в.- очень напряженное время, - это время, когда в самой России нарастает ожидание каких-то глобальных перемен, предощущение революций и социально-общественного недовольства. Человек оказывается на пороге больших культурно-научных свершений (открытия З. Фрейда, А. Эйнштейна и д.р.), что меняет и привычный позитивистский взгляд на мир. По этим причинам возникает действительно новый образ города - уже не только поэтизированного древнего, но и города настоящего, города принадлежащего наступившей капиталистической цивилизации. Но, тем не менее, это несвободная цивилизация, которая отрицается поэтом, внутренне не принимается им, а, значит, урбанистическое подается со знаком
минус, во всех красках противоречий. Так, в стихотворении «В домах» (1902), вошедшем в сборник «Будем как солнце» (1903), встретимся с таким романтическим изображением мрачных домов: «В мучительно-тесных громадах домов», «замкнувшись в гробницах своих», «в клеточках». Это новый город; город цивилизации, которая вызывает смятение и неприятие; современный урбанистический город, в котором жизнь людей в домах представляется жизнью, подобной тюремному заключению, противостоящему природе свободной. Кроме того, люди забыли о творчестве, даже отреклись от него, что делает их нищими духом, а жизнь их - скучной:
В мучительно-тесных громадах домов Живут некрасивые бледные люди, Окованы памятью выцветших слов, Забывши о творческом чуде (4,63).
Итог стихотворения заключается в том, что такая жизнь приравнивается казни, она бесплодна и губительна:
Я проклял вас, люди. Живите впотьмах. Тоскуйте в размеренной чинной боязни. Бледнейте в мучительных ваших домах. Вы к казни идете от казни (4,64)!
В стихотворении «Города молчания» (1903), вошедшем в сборник «Будем как солнце» (1903), уже дано какое-то обобщение немого города, где обитают лишь люди-тени. При этом поэт рисует не один город, а представляет города. Особенно важным представляется то, что городская конкретика как бы подменяется или даже растворяется в картинах неясных блеклых пейзажей, окутанных сном и неведением:
Там все живут и чувствуют во сне, Стоят, сидят с закрытыми глазами, Проходят в беспредельной тишине (4,14).
Кроме того, сама семиотика закрытых глаз, «немого голоса» отсылает к топосам того света, так как герои и предметы иного мира априори не такие - все или перевернуто, или люди с физическими нарушениями, как глухота, немота, слепота (14), и в этом заключается «двуприродность мира». В стихотворении город четко ассоциируется с иным царством:
Всё сковано в застывшем царстве мглы, Печальной сказкой выстроились зданья, Как западни — их тёмные углы (4,210).
В стихотворении «Города молчания» обыгрываются мотивы молчания и безжизненности. Тишина как знак безжизненности, тишина как знак сна, т.е. нереальности, даже потусторонности, именно этим стихотворение заканчивается:
Потухли. Отдалилось пробужденье. Свои глаза сомкнувши навсегда, Проходят молча люди-привиденья. В стране, где спят немые города (4,211). Немые безжизненные города выражают резкое отрицание поэтом современного города, урбанистическое отрицание.
В стихотворении «Прекрасны улицы с толпой», вошедшем в сборник «Только любовь» (1903), появляется новый мотив - мотив любви. Дается образ женщины, которая все оживляет и пробуждает душу лирического героя:
Прекрасен сумрак голубой, Но как прекрасней — в яркий час Увидеть близко пред собой Зрачки влюбленных женских глаз (5,61).
Стихотворение, конечно, не строго урбанистическое, но интересно тем, что улицы города, даже праздничные («волшебен праздничный наряд») противопоставляются интимным настроениям, возникающим за счет появления женщины. Именно она выступает символом оживления, весны:
Прекрасно, кончив смелый бой, Упиться Негой тишины. Но как прекрасней быть — мольбой, Быть криком страсти и весны (5,61). Именно в этом, на наш взгляд, проявляется латентно противостояние города, общественного начала - личному и природному, страстному и животворящему.
В стихотворении «Город золотых ворот», вошедшем в сборник «Литургия красоты» (1905), возникает образ города-сказки. Текст интересен тем, что в нем образ дан в движении -описывается не просто волшебный древний город, а история его чудесного рождения:
Деву-Воду, что, зачавши от лучей Огня, Остаётся вечно-светлой, девственность храня. Дети Страсти это знали, строя Город Вод, Воздвигая стройный Город Золотых Ворот (6,76).
В этом кроется иерофания города, его сакральная охранительная функция для жильцов:
Оттого-то Дети Солнца, в торжестве своём, Башней гордою венчали каждый храм и дом. Оттого само их имя — золото и сталь, Имя гордое Атланта — Тольтек, Рмоагаль. В будни жизнь не превращая, мир любя, они Яркой краской, жарким чувством наполняли дни (6,77).
Важно также то, что люди этого города не являлись мещанами, людьми цивилизации (в привычном значении этого слова). Они не превращали свою жизнь в будни, не унижали золото до монет. Здесь описываются особенные люди и особенный город, который уже ушел в область мифологического, но, кажется, является для самого автора неким идеалом, Абсолютом духовности.
В стихотворении «Город» (1908), вошедшем в сборник «Птицы в воздухе» (1908), возникает уже другая интонация. На первый взгляд, город так же описан чудесным, загадочным, недоступным для простого человека:
Сколько в Городе дверей, — вы подумали об этом? Сколько окон в высоте по ночам змеится светом! Сколько зданий есть иных, тяжких, мрачных, непреклонных, Однодверчатых громад, ослеплённо-безоконных (7,46).
С другой стороны, описывается окружающая обстановка: вещи, дома, этажи, враждебные двери - это, можно сказать, бунт вещей, мещанство, превращающее дома в гробы для человека и умертвляющее живые сердца:
Потому что ты один. Потому что камни дышут. А задверные сердца каменеют и не слышут. Повернётся в дырке ключ — постучи — увидишь ясно, Как способно быть лицо бесподходно-безучастно (7,46).
Сердце человека в таком городе абсолютно глухо и немо, это уже не чудесный город Атлантида, а город современный, хотя поэт начинает весьма лукаво свое стихотворение - с образа змеящихся светлых окон. Здесь снова проявляется мотив удушения, даже смерти, который указывает на город, как на иное царство, губительное для человека:
Стены летопись ведут, и о петлях повествуют. Окна — дьяволов глаза. Окна ночи ждут. Колдуют (7,46).
Итак, город в этом стихотворении нарисован в апокалиптическом ракурсе: дома, двери, стены все давит и сжирает человека. Подобную интонацию мы уже встречали в стихотворении «В глухие дни». Значит, сам поэт всегда по-разному относится к городскому топосу - он может быть и древним, чудесным, спасительным, а может превратиться и в тюрьму, башню, наконец, в гроб для человека.
Апокалиптические, мрачные настроения по отношению к городскому пространству сменятся, когда поэт начнет писать стихи о Японии. Об этой стране Бальмонт достаточно знал еще до поездки, что, собственно, симптоматично для его личности. Он всегда был увлечен востоком и явил в русской поэзии начала XX века «японский», «индийский», «египетский» тексты. Так, в стихотворении 1916 г. «К Японии» проявляется тонкое культурно-поэтическое чутье Бальмонта:
Мне люб твой синий небосклон, И древо вишни в час расцвета, Твоя весна светла, как лето, Резьба всего - узорный сон (1,147).
Это культурное чутье заключается не только в том, что Япония - страна Света (это общеизвестный факт), а в том, что символом древней культуры, ее духовных сил является цветущая вишня. Во-первых, дерево — это воплощение мировой оси, во-вторых, одной из культурных доминант в японской поэзии выступает именно цветущая вишня:
«До чего же нелепа
Жизнь», - подумал, остановившись
У вишни, цветущей (13).
Кроме того, именно символ цветущей вишни актуален для русской литературы, не только поэзии, но и прозы - белые вишни, тревожащие душу мальчика Егорушки, в повести А.П. Чехова «Степь» (9) (о связях русского классика с японской культурой подробно писал К. Рехо (15)).
Бальмонт обращается снова к приему сна; весь мир, страна, город - это лишь сон, что, собственно, соответствует принципам восточной философии. В письме Бальмонта к Е.А. Андреевой страна изображается следующими словами: «<...> Вся Япония — chef d'oeuvre шедевр, вся она — воплощение изящества, ритма, ума, благоговейного трудолюбия, тонкой внимательности» (1). В стихотворении описана Япония, где природа стоит на первом месте, а также с ней и труд, в котором проявляется весь характер японцев: Что вышло из руки японца, То в каждой черточке хранит Любовь к труду, изящный вид (1,147). Здесь не случаен также и образ женщины, как носительницы красоты: Тебя благословило Солнце. Для женщин сказочных твоих Всю жизнь готов я петь мой стих (1,147).
Для человека востока очень важно чувство Красоты, оно обострено у него. Через Красоту воспринимается мир - именно этот абсолют уловлен русским поэтом, именно он вдохновляет «петь стих».
Национальный элемент проявился и в других стихотворениях («Гейши», 1916; «Самурай», 1916; «В Камакуре», 1924). Поэт обращался к японскому пространству и после путешествия в страну, и в позднейших переводах. Примечательно то, что национальный колорит передается поэтом не в грубом этнографическом ключе, хотя в его текстах мы встретим много топонимов («Ниппон», «Нихон», «Фуджи-Яма», «Токио», «Уэно», «Асакуса», «Цусима», «Камакура», «Никко», «Икута»), а в осмысленном органическом лирическом переживании. Показательно в этом отношении стихотворение «Гейши», в котором образ молодой гейши преподнесен в интимно-лирическом, несколько эротическом, но возвышенном и также сказочном свете: Я всего до нежной ручки Прикоснул мое хочу, Вы растаяли, как тучки Встречу лунному лучу (1,148-149).
Образ женщины сопряжен с космической константой, что, стоит отметить, весьма характерно для поэтики Бальмонта (см. стихотворение «Спящая Мадонна»). В другом стихотворении «Японке» (1916) Бальмонт снова восхваляет красоту, изящество, тонкость, нежность и тайну японских женщин. В первой строфе японка уподобляется изящному ирису, что делает ее образ таинственным:
Японка, кто видал японок, Тот увидал мою мечту. Он ирис повстречал в цвету, Чей дух душист и стебель тонок (1,148). Во второй строфе японка выступает как малютка, по словам Бальмонта, «маленькая жительница другой планеты»(1). Значит, японка действительно какое-то экзотическое существо - она ассоциируется с мечтой поэта, «спетым стихом»:
Полураскрыты нежно губы, — Как будто в них чуть спетый стих. Всегда во всем необычайна Японка — и японцу — тайна (1,148). С одной стороны, японка - мечта, таинственная женщина, с другой стороны, она и одновременно воплощает детские черты, она «полуребенок», «мотылечек», «ласточка» и «котенок». Именно эта амбивалентность и притягивает, делает образ не пошлым, эротически сниженным, а возвышенным.
В стихотворении «Страна Совершенная», из сборника «Сонеты Солнца, Меда и Луны. Песня миров» (1921), мы встречаемся с мотивом света («светят хризантемы», «светят в небе звезды», «поток лучей»). Для восточного мировоззрения характерна созерцательность, каждая деталь находится как бы на своем месте - думается, что это точно уловил русский поэт:
Где все холмы, как части теоремы, Размерны, — где, виясь в полях, ручей Есть часть картины, — где поток лучей Златыми явит и стальные шлемы (1,155-156).
Человек также органично вписан в эту картину бытия и сливается с природой. Это особенно проявилось в стихотворении «В чайном домике»: На цыновках тонкотканных Мы сидели и курили, Меж цветов, по цвету странных И пьянящих в пышной силе (1,150). Лирический герой чувствует таковость бытия, сгармонию происходящего, что поэт метко выразил в лексеме «лад»:
Чарованье измененья Было в ладе всех движений, В смене красок было пенье Трёх томов стихотворений (1,150).
В стихотворении «Спор духов» (1921), вошедшем в сборник «Сонеты Солнца, Меда и Луны. Песня миров» (1921), Бальмонт касается темы Востока и Запада, речь идет обо всех странах и частях света: Юг, Север, Восток и Запад. Для русской литературы, особенно для начала прошлого века, это была важнейшая тема взаимоотношений Востока и Запада, противостояния и синтеза двух культур. В тексте представлены самые важные аксиологические моменты каждой из стран, уделено внимание женскому образу (Испания, Россия), но отдается предпочтение сложению стихов - искусству танки:
Дух Севера зажёг мечту-светлянку. Дух Запада, замыслив гордый сон, Спаял всех музыкальных гудов звон. Но дух Востока, дунув, создал танку (1,155).
Заметное место в творческом наследии Бальмонта заняла Индия, ее богатейшая культура. Это отразилось и стихах поэта, и в его переводах памятников индийской философии, и в переписке с В. Брюсовым, и в изучении специальной литературы по теме. Пребывая в Англии, Бальмонт увлекся теософией. Он внимательно прочитал книгу Е. Блаватской «Голос Молчания» («The Voice of the Silence»), в которой был широко представлен индийский материал («Бхагавадгита», буддийские тексты и т. д.).
В сборнике «Будем как Солнце» (1903), который был высоко оценен А. Блоком и В. Брюсовым, Бальмонт так обосновал свою увлеченность Индией: Я полюбил индийцев потому, Что в их словах — бесчисленные зданья, Они растут из яркого страданья, Пронзая глубь веков, меняя тьму (4,166).
Здесь снова поэт обращается к теме вечного слова, Логоса - и в «японских стихах» он обращал внимание на принципы танки, и в индийской культуре его привлекает вечное слово, дающее выход из тьмы перерождений. Стоит отметить, что стихотворение «Одинокому» входило в цикл, посвященный Д.С. Мережковскому, который написал уже свои известные стихотворения «Нирвана» и «Будда». Вероятно, текст Бальмонта можно считать неким ответом известному поэту (8). Однако поэт не ограничился несколькими стихотворениями, Индия вдохновила его на создание целого цикла под названием «Индийские травы». Сложность индийской философии выразилась в стихотворении «Как паук»:
Так из Вечного исходит мировое — Многосложность и единство бытия. Мир один, но в этом мире вечно двое: — Он, Недвижный, Он, Нежаждущий - и я (3,144).
Амбивалентная природа индийского космоса, национального образа - многосложность и единость бытия, в которой человек должен обрести свою самость и в тот же миг отречься от своего «я», чтобы восчувствовать свою связь с мировым атманом (душой). Помочь осознать это бытие призван художник, уподобленный пауку, хранителю паутины, то есть целого мироздания в самом себе:
Как паук в себе рождает паутину, И, тяжелый, создает воздушность нитей, —
Как художник создает свою картину, Закрепляя мимолетное событий, — (3,144) Однако космос Индии более всего выражен все-таки в стихотворении «Из Упанишад», так как в нем поэт представляет не просто двуприродное положение человека, а дает читателю почувствовать суть пространства и мировосприятия человека востока:
Стремясь достичь того, что непостижно; Оно глядит на быстрый ток видений, Как воздух - обнимая все крутом, И жизненную силу разливая. Недвижно движет всем; далеко - близко; Оно внутри вселенной навсегда (3,145). Г.Д. Гачев справедливо отмечает, что «Весь космос Индии текуч, марево, волновой природы» (10) - так и у Бальмонта в стихотворении сделан акцент на жизненной силе, разлитой вокруг.
Итак, поэтом тонко подмечены основные не этнографические, как в случае с Японией, а философские и мировоззренческие составляющие индийской культуры, что проявилось и в цикле «Индийские травы», который открывается эпиграфами, ориентирующими читателя на индийскую философскую традицию: первый - «То есть ты» (Основоположение индийской мудрости), второй - «Познавший сущность стал выше печали» (из высказываний Шри-Шанкара-Агария - индийского философа и реформатора). В этом заключается идейная тематика цикла, которую можно обозначить как «познай себя в Абсолюте и приобщишься к Великому». В целом же городская тема в поэзии Бальмонта представлена ликами разных городов - от Москвы до Толедо, а также она плавно перетекает в познание разных национальных образов мира (Италии, Испании, Японии, Индии), которые достойны отдельного исследования. В этой статье мы взяли для анализа лишь некоторые из них, чтобы показать разность и сложность в изображении и преподнесении городских и инонациональных пространств.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Азадовский, К.М.Бальмонт и Япония/К.М.Азадовский,Е.М.Дьяконова.-М.:Наука,1991.-176 с.
2. Бальмонт,К.Д.Полное собрание стихов. Изд. 4-е/К.Д.Бальмонт.-М.: Скорпион, 1909.- 267 с.-1т.
3. Бальмонт,К.Д.Полное собрание стихов. Изд. 3-е/К.Д.Бальмонт.-М.: Скорпион, 1908.-170 с.- 2т.
4. Бальмонт,К.Д.Полное собрание стихов.Изд.3-е/К.Д.Бальмонт.-М.:Скорпион,1908.-234 с.- 3 т.
5. Бальмонт,К.Д.Полное собрание стихов.Изд. 3-е/К.Д.Бальмонт.-М.:Скорпион,1913.- 144 с.- 4 т.
6. Бальмонт, К.Д. Полное собрание стихов.Изд.2-е/К.Д.Бальмонт.- М.:Скорпион,1911.-148 с.-5 т.
7. Бальмонт, К.Д.Полное собрание стихов.Изд. 2-е/К.Д.Бальмонт.-М.: Скорпион, 1912.-153 с.-9 т.
8. Бонгард-Левин, Г.М. Свет мой, Индия, святыня. Индийская тематика в творчестве Константина Бальмонта(1867-1942). URL: https://www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=2751(дата обращения: 28.12.2016).
9. Галиева, М.А. «Страна цветущих вишен» А.П. Чехова // Филоlogos. Елец: ЕГУ им И.А. Бунина, 2010.№ 7. С. 28 - 36.
10.Гачев, Г.Д. Русский образ Индии / Гачев Г.Д// Образы Индии. М.: Наука, 1993.- С. 54. 11.Звонарева, Л.У. Окно как символ в поэзии Константина Бальмонта /Л.У.Звонарева// Феномен
К.Д. Бальмонта в современном культурном пространстве. XXIV Бальмонтовские чтения (ИвГУ-ШГПУ, г. ШУЯ), 16 июня 2012 года, Иваново, 2012.- С.23-25.
12.Кулешова, И.Г. Художественное бытие в лирике К.Д. Бальмонта и В.Я. Брюсова: канд. дис. /И.Г.Кулешова.-Магнитогорск, 2006.- С.41-42.
13.Мацуо Басе Великое в малом / Пер. с яп. СПб., 1999.- С. 33.
14.Неклюдов, С.Ю. Образы потустороннего мира в народных верованиях и традиционной словесности // http://www.ruthenia.ru/folklore/neckludov8.htm (дата обращения: 28.12.2016).
15.Рехо, К. Русская классика и японская литература/К.Рехо.- М.: Наука, 1987.
16.Тэтик, К. Городская топика в поэтике К. Д. Бальмонта /К.Тэтик// Филологические науки. Вопросы теории и практики, Тамбов: Грамота, 2015. № 7 (49): в 2-х ч. Ч. I. C. 87.
REFERENCES:
1. Azadovsky,K.M. Balmont and Japan/K.M.Azadovsky,Ye.М.Diykonova.- Moscow: Nauka,1991.-176 p.
2. Balmont, K.D. Complete Collection of Poems. The 4-th edition/K.D. Balmont. - M.: Scorpion, 1909.
- 267 p.-1 v.
3. Balmont, K.D. Complete Collection of Poems. The 3-rd edition/K.D. Balmont. - M.: Scorpion, 1908.
- 170 p.- 2 v.
4. Balmont, K.D. Complete Collection of Poems. The 3-rd edition /K.D. Balmont. - M.: Scorpion, 1908.
- 234 p.- 3 v.
5. Balmont, K.D. Complete Collection of Poems. The 3-rd edition /K.D. Balmont. -M.: Scorpion, 1913.
- 144 p.- 4 v.
6. Balmont, K.D. Complete Collection of Poems. The 2-nd edition /K.D. Balmont.- M.: Scorpion, 1911.
- 148 p.-5 v.
7. Balmont, K.D. Complete Collection of Poems. The 2-nd edition/K.D. Balmont.- M.: Scorpion, 1912.
- 153 p.- 9 v.
8. Bongard-Levin, G.M. My Light, India, Shrine.Indian Themes in Konstantin Balmont's Works (18671942). URL: https://www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=2751 (date of request: 28.12.2016).
9. Galieva, M.A. "Country of Cherry Blossoms" A.P. Chekhov /M.A. Galieva// Filologos. Yelets State University named after I.A. Bunin, 2010. - V. 7. - Р. 28 - 36.
10.Gachev,G.D.Russian Image of India//Gachev G.D.//Images of India.-Moscow:Science,1993. - 54 p.
11.Zvonareyova, L.U. Window as a Symbol in the Poetry of Konstantin Balmont/ L.U. Zvonareyova//The Phenomenon of Balmont in Contemporary Cultural Space. XXIV, Balmont Readings (Ivanovo State University - Shuya State Pedagogical University, Shuya), 16 June 2012, Ivanovo, 2012. - Р. 23 - 25.
12.Kuleshova, I. G. The Artistic World in K. D. Balmont's and V. Y. Bryusov's Poetical Works: Candidate dissertation in philology/I.G.Kuleshova. - Magnitogorsk, 2006. - Р. 41-42.
13. Matsuo Basho. The Great within the Small / Translation from Japanese, - SPb., 1999. - 33 p.
14.Neklyudov, S.Yu. The Images of Afterlife World in Popular Beliefs and Traditional Literature// http://www.ruthenia.ru/folklore/neckludov8.htm_(date of request: 28.12.2016).
15.Reho, K. Russian Classics and Japanese Literature/K.Reho. - Moscow: Science, 1987.
16.Tetik, K. Urban Topic in Poetics of K.D. Balmont/K.Tetik//Philological Sciences. Issues of Theory and Practice, - Tambov: Literacy, 2015. -№ 7 (49): In two parts. - P.1. - p. 87.
Симои шахрхо дар ашъори К.Д.Балмонт
Вожахои калиди: адабиёт, афсона, Балмонт, архетип, шаур, Цопон, Хцндустон
Мацола ба баррасии ашъори шаурии К.Д.Балмонт ихтисос ёфтааст. Масъалаи мазкур дар тадцицоти зиёде матрау шудааст, вале пажууишгарон асосан ба ашъоре, ки дар он симои шаур аён буд ва дар радаи аввал царор мегирифт, таваццуу намудаанд. Дар ашъори К.Д.Балмонт симои шаур бо кишваруои гуногун, мисли Испания, Хцндустон, Цопон, Миср ва тамаддуни мухталиф марбут аст. Тазаккур меравад, ки кори тасвири фазои шаур дар ашъори шоир бо вижагиуои миллии кишваруои гуногун ва анъанауои фаруангии онуо шадидан алоцаманд аст. Таъкид бар он меравад, шоир шаурро на тануо аз нигоуи таърихи ва этнографии он, балки аз нуцтаи назари метафизики низ тасвир мекунад. Таваццууи зиёд ба цанбауои асотири ва архетипии ашъори К.Д.Балмонтравона карда шудааст.
Лики городов в поэзии К.Д. Бальмонта
Ключевые слова: литература, миф, Бальмонт, архетип, город, Япония, Индия
В статье рассматривается городской текст в поэзии К.Д. Бальмонта. Этому вопросу посвящено немало исследований, но ученые обращались главным образом к стихотворениям, в которых образ города являлся очевидным, выходил на первый план. Однако в творчестве символиста образ города оказывается тесно связанным с разными странами и культурными традициями: Испания, Индия, Япония, Египет. Подчеркивается, что городское пространство обусловлено национальными особенностями, оно раскрывается через национальный образ мира. Кроме того, поэт описывает город не только с исторических и этнографических позиций, но и с точки зрения метафизики. Большое внимание в статье уделяется мифологическому и архетипическому в поэзии Бальмонта.
Faces of Cities in K.D. Balmonfs Poetry Key words: literature, myth, Balmont, archetype, city, Japan, India
The article dwells on the urban text in K.D. Balmont's poetry. The relevant issue concerns to the subject of many studies, but scientists appealed mainly to the poem in which the image of the city was evident and came to the fore. However, in the creation of a symbolist the image of the city is closely related to both different countries and cultural traditions, including Spain, India, Japan, Egypt. An emphasis is laid upon the idea that
urban space due to national characteristics is revealed through the national image of the world. Into the bargain, the poet depicts the city not only from historical and ethnographic positions, but under the angle of metaphysics either. Particular attention is paid to both the mythological and the archetypical in Balmont's poetry.
Маълумот дар бораи муаллиф:
Тэтик Кавсар, аспиранти кафедраи таърихи адабиёти навини руси ва равандцои адабии муосир факултети филологияи Донишгоуи давлатии Москва ба номи М.В. Ломоносов (Руссия, Москва), E-mail: kevserr_86@hotmail.com Сведения об авторе:
Тэтик Кевсер, аспирант кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова (Россия, Москва), E-mail: kevserr_86@hotmail.com Information about the author:
Tetik Kevser, post-graduate student of the department of the history of modern Russian literature and literary process of the philological faculty under Moscow State University named after M.V. Lomonosov, (Russia, Moscow), E-mail: kevserr_86@hotmail.com
