CC BY
0УДК 94(47)
DOI: 10.24412/2070-9773-2024-8-178-191
Дата поступления (Submitted) 10.07.2024
Дата принятия к печати (Accepted) 19.08.2024
Личность Николая II в исторической памяти русской эмиграции (по материалам газеты «Царский вестник»,
1920-1930-е гг.)
КИРИЛЛ СТАНИСЛАВОВИЧ ПОДМОЛОДА
аспирант кафедры истории России XIX века - начала XX века исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова.
Россия, 119234, Москва, Ломоносовский проспект, д. 27, корпус 4.
e-mail: kirill2405p@mail.ru
Аннотация. В статье рассматривается фигура последнего российского императора в исторической памяти эмиграции первой волны на материалах газеты «Царский вестник». Редактор-издатель данной газеты Н. Рклицкий придерживался монархических взглядов. Для правого крыла русского зарубежья важным было сформировать положительный образ императора Николая II. В статье анализируются публикации газеты, посвященные данной теме. В статье присутствует сравнительный анализ публикаций «Царского вестника» с выдержками из других газет русского зарубежья, работами публицистов и историков эмиграции, в которых рассматривается личность Николая II. Большое внимание уделяется полемике, которая развернулась в эмигрантской и советской печати об исторической роли последнего российского императора. Показывается, почему идеологи монархического крыла русского зарубежья особое внимание уделяли характеристике этого монарха в отдельных аспектах его деятельности.
Ключевые слова: «Царский вестник», Николай II, отречение, революция, Н. Рклицкий, русская эмиграция, русское зарубежье, монархисты, С.С. Ольденбург, В.И. Гурко
The personality of Nicholas II in the historical memory of Russian emigration (based on materials from the newspaper "Tsarsky
vestnik", 1920s-l930s)
KIRILL STANISLAVOVICH PODMOLODA
Postgraduate Student,
Department of Russian History of the Nineteenth and Early Twentieth Centuries, Faculty of History, Lomonosov Moscow State University.
Russian Federation, 119234, Moscow, Lomonosovsky Prospekt, 27-4. e-mail: kirill2405p@mail.ru
Abstract. The article examines the figure of the last Russian emperor in the historical memory of the first wave of emigration based on the materials of the newspaper "Tsarsky vestnik". The editor and publisher of this newspaper N. Rklitsky adhered to monarchist views. For the right wing of the Russian diaspora, it was important to form a positive image of Emperor Nicholas II. The article analyzes the publications of the newspaper devoted to this topic. The article contains a comparative analysis of the publications of "Tsarsky vestnik" with excerpts from other newspapers of the Russian diaspora, works of publicists and historians of the diaspora, which examine the personality of Nicholas II. Much attention is paid to the controversy that unfolded in the emigre and Soviet press about the historical role of the last Russian emperor. It is shown why the ideologists of the monarchist wing of the Russian diaspora paid special attention to the characterization of this monarch in certain aspects of his activities.
Keywords: "Tsar's Bulletin", Nicholas II, abdication, revolution, N. Rklitsky, Russian emigration, Russian abroad, monarchists, S.S. Oldenburg, V.I. Gurko
Фигура последнего российского императора Николая II для русской эмиграции первой волны была исключительно значимой. Публиковалось большое количество мемуаров лиц, приближенных к царской семье [1, с. 125-126], печатались статьи в различных изданиях и газетах на тему личности последнего императора, создавались сообщества его памяти в разных странах, в том числе на Балканах - в Сербии и Болгарии [2, с. 3; 3, с. 3; 4, с. 3].
В рукописи, составленной по заданию органов государственной безопасности Югославии в 1955 г. в качестве справочника по истории русского зарубежья, данные организации упоминаются в качестве аргумента в пользу того, что белоэмигранты утратили связь с реальностью и живут лишь ностальгией по ушедшим временам [5, с. 117].
Однако стремление некоторых представителей русского зарубежья увековечить образ императора Николая II в положительном свете было вызвано отнюдь не только тоской по ушедшим временам, по Родине, которую они вынуждены были покинуть из-за сложившейся политической обстановки, где все изменилось для них, и с их точки зрения - в самую негативную сторону. Данная причина действительно играла определяющую роль в позиции некоторых мемуаристов. Однако далеко не всегда она была единственной. Так, учреждение обществ памяти императора проходило при поддержке, а порой и по инициативе видных деятелей эмиграции, занимавшихся активной политической и общественной деятельностью, направленной против советского правительства. К примеру, председателем «Общества памяти государя императора Николая II» в Белграде был митрополит Русской православной церкви за рубежом Антоний Храповицкий, один из главных идеологов монархического движение в эмиграции [2, с. 3]. А газеты, занимавшиеся репрезентацией образа Николая II в эмиграции, зачастую являлись печатными органами конкретных политических или порой боевых организаций, которые видели своей задачей ниспровержение советского правительства и возрождения России, как они его понимали. Или же редакция той или газеты была в сотрудничестве с лидерами данных организаций. Так, в эмигрантской газете «Возрождение», выходившей в Париже, печатался С.П. Мельгу-нов [6, с. 2-3], который вел активную политическую деятельность, а также имел тесные контакты с генералом Кутеповым и был связан с тайными офицерскими организациями [7, с. 4].
Редакция «Возрождения» не занимала определенной политической позиции. В газете печатались представители различных идейных течений русской эмиграции. Поэтому, скорее, ее позицию можно определить как непредрешен-ческую [8, с. 597]. Это подтверждается и тезисом, напечатанным в одной из публикаций в са-
мой газете «Возрождение» под названием «Рок империи»: «...теперь идет борьба не за формы будущей российской власти, не за монархию или республику, а за самое абсолютное существо власти - возродительницы России и российской нации в полном ее творчестве» [9, с. 1]. Данная цитата показывает и то, что для эмигрантов (если не считать сменовеховцев и евразийцев, в адрес которых из некоторых статей в газете «Возрождение» звучала резкая критика [8, с. 57]) Советский Союз не являлся наследником традиций российской государственности. Это нашло отражение и в более поздних мемуарах некоторых представителей русского зарубежья. Так, в воспоминаниях А.В. Тырковой-Вильямс, которая состояла в ЦК кадетской партии, явно прослеживается мысль, что России уже не существует [10, с. 31].
Надо сказать, что в официальной советской идеологии 1920-1930-х гг. разделялась данная точка зрения. Всячески подчеркивалось отсутствие какой-либо преемственности советской государственности от российской. Так, в Малой советской энциклопедии 1929 г., в статье М.В. Нечкиной «Россия», было написано следующее: «Россия - бывшее название страны, на территории которой образовался Союз Советских Социалистических Республик. <...> В исторических работах часто употребляется термин Р[оссия] для обозначения совокупности разрозненных и враждовавших между собою феодальных княжеств, областей и т.д., существовавших на территории будущей Р[оссии] с VШ-IX вв. Все эти социально-политические образования дворян-ско-буржуазная историография искусственно соединила в единое национально-государственное целое <...> такая схема обслуживала классовые цели дворянства и буржуазии. <...> Первая Всесоюзная конференция историков-марксистов окончательно отвергла название "русская история" и ввела в широкий оборот термин "история народов СССР"» [11, с. 428].
Таким образом, для русского зарубежья Николай II являлся последним правителем подлинной России (особенно учитывая, что Временное правительство являлось лишь переходной формой к обновлению государственности в 1917 г. и именно его деятельность связывали с успехом Октябрьской революции), и его положительная характеристика играла важную роль в противопоставлении России Советскому Союзу, а через это обосновывалась идея возрождения подлинной российской государственности, как это понимали эмигранты.
Во многом это объясняется также и тем, что многие эмигранты были монархистами. «Первые монархические организации в русском зарубежье появились еще в 1918 г., а в конце 1919 г. были созданы их первые периодические издания», однако «пресса монархических организаций была крайне незначительна», отмечает
П.Н. Базанов [12, с. 118]. Для монархистов формирование положительного образа последнего императора решало сразу две основные задачи. Во-первых, это являлось аргументом в пользу преимущества монархической формы правления в сравнении со всеми прочими. Во-вторых, именно через личность Николая II обосновывалась легитимность претензий на российской трон представителей дома Романовых - великого князя Николая Николаевича, которого поддерживала одна часть монархической эмиграции, именуемая «николаевцами», и великого князя Кирилла Владимировича, которого поддерживала другая часть монархистов русского зарубежья, или «кирилловцы» [12, с. 118]. Митрополит Антоний Храповицкий рассматривал представителей дома Романовых «как единственную политическую силу, способную сплотить вокруг себя русских монархистов» [13, с. 105]. А великий князь Кирилл Владимирович в своих воспоминаниях под названием «Моя жизнь на службе России» особенно подчеркивал, что «Романовы неотделимы от России. Они связаны с ней одной судьбой» [14, с. 224].
Вместе с тем в предреволюционные годы многие представители дома Романовых находились в оппозиции к Николаю II и полагали, что его действия и, в особенности, действия его супруги способствуют ухудшению внутриполитического и международного положения России, дискредитируют само существо царской власти в глазах российского общества. При этом ближайшие родственники царя были убеждены в том, что сама по себе династия продолжает сохранять популярность [15, с. 23]. Однако уже во время Февральской революции 1917 г., когда в зале Таврического дворца, где находились депутаты Государственной думы и революционно настроенные солдаты Петроградского гарнизона, 3 марта, после отречения Николая II в пользу великого князя Михаила, прозвучали враждебные высказывания в отношении Романовых, неожиданно выяснилось, что критика в адрес последнего императора ставит под вопрос и легитимность династии в целом [16, с. 242; 17, с. 342]. Поэтому впоследствии оценка личности Николая II и периода его правления среди членов династии и их сторонников начинает меняться.
Основной монархической организацией в эмиграции являлся Высший монархический совет. По его поручению один из видных публицистов русского зарубежья С.С. Ольденбург написал фундаментальный труд, посвященный периоду правления последнего императора, -«Царствование императора Николая II». Данный труд, основанный на документах, хранившихся в русском посольстве в Париже (в том числе на мемуарах А.Н. Куропаткина и С.Ю. Витте, материалах Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, газетных публикациях периода последнего царствования и т.д.),
являлся, по сути, апологией правления Николая II. Он в определенном смысле аккумулировал монархическую пропаганду в отношении последнего царя [18, с. 300]. Сам С.С. Ольденбург возглавлял правоцентристскую организацию Русский народно-монархический союз конституционных монархистов [18, с. 298]. Кроме того, он входил в редакцию газеты «Возрождение» [8, с. 597].
Если идеологию «Возрождения» можно охарактеризовать как непредрешенчество, то «Царский вестник» - ультраправая газета, выходившая в Белграде под патронажем главы РПЦЗ митрополита Антония (Храповицкого), -занимал определенную политическую позицию и стремился к восстановлению самодержавной власти в России. Анализируя публикации «Царского вестника», посвященные личности последнего императора, и сопоставляя их с выдержками из других газет, мемуаров некоторых представителей эмиграции (в том числе и дома Романовых), а также с отдельными работами историков и публицистов русского зарубежья, можно проследить, как формировался положительный образ последнего русского царя в исторической памяти русской эмиграции в первые два десятилетия после революции. Дополняет общую картину и рассмотрение статей и работ, негативно оценивающих роль в истории Николая II.
Формирование положительного образа последнего императора в 1920-1930-е гг. происходило в условиях жесткой полемики. Даже мемуары приближенных к царской семье лиц порой возникали как реакция на критику императора и императрицы. Так, баронесса Буксгевден, бывшая свитской фрейлиной императрицы с 1913 г. и до революции, в своих воспоминаниях об Александре Федоровне писала следующее: «Как бы я хотела, чтобы моя работа помогла исправить то ложное впечатление, которое возникло благодаря описаниям людей, в лучшем случае знавших ее (Александру Федоровну. - К.П.) лишь поверхностно!» [19, с. 10]. Во многом именно этой полемикой был инспирирован доклад Вас.И. Гурко - генерала от кавалерии, исполнявшего обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего в конце 1916 - начале 1917 г., - который был представлен в 1933 г. в обществе памяти императора Николая II в Белграде. В «Царском вестнике» была помещена обзорная статья о выступлении Гурко за авторством С.А. Лашкова. По словам автора, Василий Иосифович с недоверием отзывался относительно содержания именно тех мемуаров, которые представляли императора в невыгодном свете. Так, критике подверглись воспоминания С.Ю. Витте и А.А. Брусилова. Витте, как утверждал Гурко, не следует доверять по причине его личной амбициозности, а Брусилову - из-за того, что он стремился таким образом оправдать свое «оппорту-
нистическое поведение», под которым Василий Иосифович понимал сотрудничество Алексея Алексеевича с советским правительством [20, с. 3-4]. Гурко также подверг сомнению достоверность воспоминаний английского посла Джорджа Бьюкенена и французского посла Мориса Палеолога. Он полагал, что они были связаны с российской оппозицией, а поэтому их оценка деятельности последнего императора не может быть объективной: «.иностранцы извращают истину, потому что они желали переворота в России, их желания оправдались, сбылись и дали плохой результат, и им нужно это оправдать», - говорил Гурко. Докладчик также разделил современников правления Николая II, издавших свои мемуары, на две основные группы
- на «пишущих по личным впечатлениям» и «на основании общественных взглядов» [20, с. 3-4].
О том, что некоторые современники Николая II при написании воспоминаний исходили не из собственного опыта, а руководствовались историями, услышанными из третьих уст о личности последнего царя, писали и другие представители монархической эмиграции. В частности, последний дворцовый комендант В.Н. Воейков отмечал, что французский посол Палеолог «знакомился с жизнью России по циркулировавшим в петербургском обществе сплетням» [21, с. 72].
Отсюда монархисты в 1920-1930-е гг. видели свою задачу в том числе в опровержении того неправильного, с их точки зрения, представления о царской семье, которое господствовало среди представителей высшего света и интеллигенции еще до революции [21, с. 49-50]. В частности, они стремились развенчать высказывания об алкоголизме последнего царя в «Истории второй русской революции» П.Н. Милюкова и воспоминаниях личного секретаря Г.Е. Распутина Арона Симановича [20, с. 4; 21, с. 49; 22, с. 75; 23, с. 16; 24, с. 11]. «На девятом году царствования личность императора Николая II <...> уже заслоняла легенда, созданная кругами, враждебными к власти»,
- писал Ольденбург [25, с. 220].
Поэтому ставилась под вопрос и достоверность дневниковых записей, которые вели приближенные к государю чиновники, а также представители высшего света. Выдержки из некоторых дневников к тому времени были уже опубликованы. Сомнение в их объективности было во многом справедливым. На допросе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства генерал Д.Н. Дубенский, состоявший в «распоряжении министра императорского двора для ведения записи событий на войне», отмечал: «.когда ведешь дневник, то все слухи записываешь» [26, с. 390].
Получалось, что даже те, кто знал императора лично, в своих записях отражали общественное мнение, тогда как представители эмиграции, занимавшиеся апологией последнего императора, использовали в качестве источников в том чис-
ле уже опубликованные в Советской России выдержки из переписки Александры Федоровны и Николая II, а также и из его собственного дневника [25, с. 259]. Примечательно, что ими порой являлись одни и те же люди. Тот же Дубенский, который в своих дневниковых записях крайне критически высказывался в адрес последнего русского царя, в эмиграции уже в своих воспоминаниях о революции представлял его в положительном свете.
Данное обстоятельство особенно выделялось советской пропагандой тех лет. Такое изменение риторики в записях царских бюрократов Л. Китаев, написавший предисловие к собранию документов, опубликованных в СССР в 1927 г. под названием «Отречение Николая II, воспоминания очевидцев», связывал именно с возникновением движения легитимистов, которые воспринимались как сторонники великого князя Кирилла Владимировича [27, с. 7]. Советские авторы для характеристики государя - так же, как и эмигранты, - использовали документы личного происхождения: дневник Николая II, его переписку с супругой. Отличался только выбор конкретных цитат и комментарии к ним. Таким образом, и представители монархического крыла русского зарубежья, и советские публицисты использовали в своей пропаганде прием моделирования общественного сознания путем привлечения подлинных исторических источников в необходимой для этого пропорции [28, с. 40].
При описании личности последнего русского царя монархисты уделяли внимание следующим аспектам его жизни: воспитанию, семье, деятельности как главы государства, отречению и гибели. Далеко не все идеологи правого крыла эмиграции стремились идеализировать образ Николая II, включая и его поведение в бытность цесаревичем, до восшествия на престол. Митрополит Антоний в открытом письме генералу Краснову, которое было опубликовано в «Царском вестнике» в 1929 г., писал, что Николай II еще в юности был «не без греха» [29, с. 2]. То есть для владыки Антония личность Николая Александровича была сакральной только лишь в период его царствования: «Николай II <...> взойдя на престол, стал праведником в прямом смысле слова», - писал митрополит [29, с. 2].
Но не следует думать, что, говоря о благочестии императора во время его правления, Антоний Храповицкий считал все его действия по руководству страной безошибочными. К примеру, он критиковал неопределенность политического курса в первые годы правления Николая II. «Ближайшие задачи России в новое царствование были малопонятны», - говорил владыка, выступая на собрании легитимистов 24 мая 1930 г. в Белграде, относительно начального периода правления Николая Александровича. В речи митрополита явно читалось противопоставление неопределенной политике Николая II стабильно-
го и четко обозначенного курса его отца - Александра III [30, с. 2-3].
В этом отношение схожей является риторика одного из представителей высшего бюрократического аппарата Российской империи в конце XIX - начала XX в. - Владимира Иосифовича Гурко (родного брата уже упоминавшегося выше Василия Иосифовича). В своей книге «Черты и силуэты прошлого» он особенно выделяет твердую позицию в управлении страной Александра III и его неуклонное следование избранному курсу. Несомненным плюсом стабильности, с его точки зрения, являлось то, что, несмотря на неприятие обществом данной политики, она имела положительный эффект для государства благодаря именно своему постоянству [31, с. 29].
Вл.И. Гурко еще более радикально, чем митрополит Антоний, противопоставлял правление Александра III царствованию его сына: «... политика Николая II претерпела существенные изменения, а главное - выявила отсутствие планомерности и стойкости», - отмечал он [31, с. 32]. Данное обстоятельство во многом объяснялось, согласно его взглядам, тем, что Николай Александрович при вступлении на престол был абсолютно не готов к управлению государством. «Будущий Николай II ничем не успел к этому времени (к 1894 г. - К.П.) выявить свои индивидуальные особенности, тем более что участия в государственных делах он не принимал», - писал Вл.И. Гурко. А председательство Николая Александровича с 1892 г. в комитете по сооружению Транссибирской магистрали Вл.И. Гурко обозначал лишь как «почетное» [31, с. 30].
С.С. Ольденбург по данному вопросу придерживался противоположной точки зрения. Он не считал, что Николай Александрович был поставлен во главе комитета по строительству Сибирской железной дороги чисто номинально и не принимал в данном предприятии деятельного участия: «.наследник <...> живо интересовался этим начинанием», - отмечал историк [25, с. 39]. Поэтому Ольденбург, в отличие от Вл.И. Гурко, высоко оценивал степень готовности Николая II к управлению страной к моменту его восшествия на престол, хотя и со значительными оговорами. По его мнению, «тщательная и планомерная подготовка к исполнению обязанностей монарха не была доведена до конца» [25, с. 47].
Так же, как митрополит Антоний и Вл.И. Гурко, Ольденбург отмечал неопределенность политического курса в первые годы царствования императора Николая II. Однако данное обстоятельство он оценивал намного более положительно, чем стабильность периода правления Александра III. Во время царствования Александра III, по его мнению, не была решена главная проблема Российского государства того времени, к которой он относил конфликт власти и общества. Он писал, что «болезнь оказалась только загнанной вглубь» [25, с. 44] и Николаю II пришлось «развя-
зать или разрубить <...> многие узлы», которые «были завязаны» за тринадцать лет правления его отца [25, с. 14].
Вообще надо заметить, что сравнение деятельности Николая II и его отца при описании личности последнего русского царя было общим лейтмотивом и революционной прессы, и эмигрантской печати различных идейных течений. Уже весной 1917 г. во многих газетах писали о подавляющем влиянии Александра III на своего сына. В связи с этим звучали тезисы о «слабохарактерности» и «внушаемости» Николая II [28, с. 38]. Подобная характеристика личности Николая Александровича была крайне распространена в обществе еще во время его царствования. А уже в 1920-е гг. нашла свое отражение в мемуарах некоторых деятелей периода его правления. Генерал А.А. Брусилов, рассуждая в своих воспоминаниях о занятии Николаем II поста Верховного главнокомандующего осенью 1915 г., утверждал, что по «душевному складу и дряблости воли» царь «ни в коем случае» не мог выдержать те обязанности, которые возложены были на него этой должностью [32, с. 218]. В статье «Воспоминания станового пристава», опубликованной в «Царском вестнике», утверждалось, что распространению слухов о слабости последнего российского императора способствовали «правящие круги» [33, с. 3]. Данная точка зрения не была лишена оснований.
В 1894 г. хозяйка великосветского петербургского салона А.В. Богданович в своем дневнике писала, что, принимая членов Государственного совета 2 ноября, царь «неуверенно» произнес свою речь. При этом данная запись была сделана спустя две недели после описываемого события, тогда как изначально в записи, появившейся в дневнике по горячим следам, она утверждала, что император «твердо сказал свою небольшую речь» [34, с. 165]. Данное обстоятельство показывает, что образ Николая II как слабого монарха начал формироваться в высшем обществе, а также подтверждает справедливость высказанного в «Царском вестнике» мнения о том, что такое представление о царе в народном сознании появилось не без участия элиты. Неуверенное выступление молодого императора перед членами Государственного совета являлось важной составляющей такого образа.
Поэтому те представители русского зарубежья, которые видели своей задачей формирование положительного образа Николая II, особое внимание уделяли доказательствам наличия у него волевых качеств и умения держаться и выступать на публике, как подобает монарху. В.Н. Воейков в своих воспоминаниях оспаривал заявление Мориса Полеолога, который писал, что на открытии Государственной думы в 1906 г. император произнес речь дрожащим голосом и был бледен лицом, в состоянии близком к обмороку. Бывший дворцовый комендант утверж-
дал, что, стоя у трона в карауле во время данного выступления, не заметил и «намека» на что-либо подобное [21, с. 73].
Большое внимание доказательству наличия волевых качеств у последнего русского царя уделял С.С. Ольденбург. Он утверждал, что Николай Александрович имел «упорную и неутомимую волю в осуществлении своих планов». По его мнению, о твердости характера императора сложилось неверное представление, потому что он проявлял его неочевидным для окружающих образом. «У государя, - писал Ольденбург, - поверх железной руки была бархатная перчатка. Воля его была подобна не громовому удару <...> она скорее напоминала неуклонный бег ручья с горной высоты к равнине океана: он огибает препятствия, отклоняется в сторону, но в конце концов с неизменным постоянством близится к цели» [25, с. 48]. Защищая личность последнего императора от критики, историк также трактовал увольнение министров Николаем II после милостивого приема не как лицемерие, но как проявление деликатности [25, с. 48-49].
Такие же тезисы звучали и уже в упоминавшемся выше докладе генерала Вас.И. Гурко на собрании легитимистов еще за шесть лет до выхода книги Ольденбурга [20, с. 3-4]. Гурко отмечал, что волевые качества монарха превратно воспринимались в обществе как упрямство. Именно такое понимание характера Николая Александровича можно встретить в работе П.Н. Милюкова «История второй русской революции», опубликованной в Киеве в 1919 г. По его мнению, в тех случаях, когда царь не слушал советов высших должностных лиц империи, он в действительности находился под влиянием других лиц, в частности, Распутина и императрицы. Следовательно, действия Николая II были проявлением не его собственной воли, а были инициированы ближайшим окружением [23, с. 16].
Одно из первых политических решений Николая Александровича, которое в рассматриваемый период вызывало неоднозначные оценки в том числе в эмигрантской среде, была инициатива по организации Гаагской конференции с целью ограничения вооружений и выработки правовых механизмов для разрешения международных конфликтов путем мирного урегулирования. Однозначно негативно ее последствия для России характеризовал А.А. Брусилов. Он полагал, что Гаагская конференция «заморозила» развитие военной промышленности [32, с. 53]. Эмигрантский военный историк А.А. Керс-новский в рецензии на воспоминания Брусилова, опубликованной в нескольких номерах «Царского вестника», несмотря на критику мемуаров генерала и принадлежность к противоположному политическому лагерю, в этом отношении полностью разделял точку зрения Брусилова [35, с. 2]. Более осторожно по отношению к Гаагской конференции высказывался митрополит
Антоний Храповицкий. Он характеризовал инициативу царя как благое начинание, но со значительной оговоркой, поскольку не видел в этом ничего положительного для России [36, с. 2-3].
Однозначно позитивные оценки роли Николая Александровича в данном деле звучали в докладе Вас.И. Гурко и работе С.С. Ольденбурга. Согласно их заключениям, организация Гаагской конференции с подачи Николая II демонстрировала дальновидность монарха, поскольку справедливость такого начинания подтвердилась в будущем событиями Первой мировой войны. В итоге государственные деятели Европы уже в результате ее трагических последствий пришли к тем же выводам, что и Николай II за 20 лет до этого. Аргументом в пользу данного тезиса являлось создание Лиги Наций [20, с. 4; 25, с. 113]. Ольденбург отмечал, что даже сама по себе инициатива царя по реализации «практических» способов «для предотвращения войны и облегчения бремени вооружений <...> дает ему право на бессмертие» [25, с. 115].
Следует отметить, что негативные оценки Гаагской конференции были вызваны отношением к любым пацифистским инициативам как утопии. Генерал Брусилов в принципе рассматривал весь политический процесс конца XIX начала XX в. через призму подготовки к мировой войне, которую считал неизбежной. Поэтому любые инициативы, отвлекавшие государственный бюрократический и военный аппарат от данного курса, он оценивал отрицательно. К примеру, поворот на Дальний Восток он считал авантюрой и в своих мемуарах называл «порт-артурской чепухой» [32, с. 53].
Совершенно противоположной точки зрения по этому вопросу придерживался Ольденбург. Он приводил слова самого императора о том, что движение на восток - это дань традиционному стремлению русского народа. Как доказательство целесообразности активной политики России в Восточной Азии Ольденбург приводил мнение американского историка Тайлера, который писал, что без выхода к теплым морям на Дальнем Востоке «сибирская империя» является тупиком [25, с. 258-259]. Столкновение с Японией историк считал неизбежным. Он критиковал позицию министра финансов С.Ю. Витте, который скептически относился, в частности, к аренде Порт-Артура и присутствию военных контингентов России в Маньчжурии и Корее: «. противодействие Витте не уменьшало шансов войны: оно уменьшало шансы русской победы» [25, с. 251]. Отсюда и поражение в Русско-японской войне он рассматривал как не самый отрицательный результат политики на Дальнем Востоке: «.сопротивление даже в случае неудачи было менее рискованным, нежели пассивность», - отмечал Ольденбург [25, с. 250]. Кроме того, он считал, что заключение мира с Японией на относительно выгодных для Российской
империи условиях - это личная заслуга царя, а не Витте, который представлял российскую делегацию в Портсмуте и был готов к серьезным уступкам [25, с. 337-339].
Керсновский в «Царском вестнике» писал, что причиной поражения в войне с Японией было введение устава Д.А. Милютина в 1874 г. Следствием практической реализации положений этого документа, по мнению военного историка, было то, что армию «наполнили физически ущербные элементы» [37, с. 2]. При этом Керс-новский совершенно не упоминал о роли императора в подготовке к войне. Состоянию армии большое внимание уделял Брусилов в своих воспоминаниях. Он высоко оценивал степень боеготовности армии и флота Российской империи при Александре III, тогда как, с его точки зрения, при Николае II было допущено большое количество ошибок в военной сфере. Он считал, что царь не желал войны с Германией, причем не потому, что отличался особенным миролюбием, а потому, что, с его точки зрения, все российские монархи со времен Павла I находились под влиянием Пруссии и действовали более в ее интересах, нежели на благо своего государства. Исключением являлся только Александр III, переориентировавший внешнюю политику на союз с Францией, тогда как «по воцарении слабодушного Николая II осталась лишь кажущаяся наружная неприязнь к Германии» [32, с. 73].
Ольденбург писал, что основной целью внешней политики императора было поддержание устойчивого мира в Европе. По его мнению, Россия могла вступить в войну с Англией, в результате чего крупный международный конфликт мог начаться задолго до 1914 г. И в том, что мировая война началась так поздно, историк видел заслугу Николая Александровича [25, с. 143]. Так же, как и Брусилов, Ольденбург отмечал нежелание Николая II войны с Германией, но в отличие от генерала оценивал такую интенцию императора положительно. Он акцентировал внимание на том, что Николай II предлагал Германии подписать совместный союз с Францией и Россией. Данный проект, по мнению историка, не был осуществлен из-за принципиальных политических разногласий между Третьей республикой и империей Гогенцоллернов, в частности, из-за спорных территорий Эльзаса и Лотарингии [25, с. 289].
Выступление России в 1914 г. на стороне Сербии Ольденбург считал справедливым, поскольку рассматривал российского монарха как защитника и покровителя всех славянских народов [25, с. 70]. В «Царском вестнике» заступничество Николая Александровича за Сербию характеризуется как благородный поступок [38, с. 2]. Данную точку зрения полностью разделял Брусилов. Он писал, что «обвинять Николая II в этой войне (Первой мировой. - К.П.) нельзя, так как не заступиться за Сербию он не мог, ибо в этом случае общественное негодование со стихийной
силой сбросило бы его с престола и революция началась бы при помощи всей интеллигенции не в 1917, а в 1914 году» [32, с. 73].
Иную позицию в этом вопросе в своих мемуарах отстаивал Кирилл Владимирович. Являясь германофилом, он в принципе не был сторонником войны с Германией. Причины конфликта видел не в экспансии держав Центрального блока, а в действиях царских министров. Таким образом, царь, будучи «сторонником мира и доброго согласия между народами», по его мнению, был обманут представителями высшей бюрократии [14, с. 226].
Вас.И. Гурко так же, как и Ольденбург, причиной войны считал неразрешимые противоречия между Францией и Германией [20, с. 4]. В публикациях «Царского вестника» выступление России на стороне Сербии против держав Центрального блока в целом оценивалось положительно [39, с. 2]. Во многом вследствие того, что газета выходила в Белграде - столице Югославии. А для ее правительства заступничество Николая II в 1914 г. за Сербское королевство было явственным подтверждением дружбы между двумя народами - сербами и русскими [40, с. 1]. Это видно и из публикаций в «Царском вестнике» объявлений о проведении в Югославии мероприятий, посвященных памяти участия России в войне. Например, говорилось о торжественной церемонии открытия памятника русским воинам в 1936 г. Он был сооружен на пожертвования сербов. Часть суммы внесли также патриарх Варнава и члены королевской семьи. На колонне была высечена надпись «Вечная память императору Николаю II и 2 миллионам русских воинов Великой войны» [41, с. 1]. Представители короля Югославии Александра Карагеоргиевича присутствовали на различных мероприятиях, организованных русской колонией в честь последнего русского императора [42, с. 2; 43, с. 3]. После убийства короля Александра в Марселе в 1934 г. в «Царском вестнике» была опубликована статья под названием «Светлой памяти императора Николая II». Отмечая сходство в судьбах последнего российского императора и первого короля Югославии, в особенности в конце жизненного пути, автор утверждал, что «Николай II погиб, вступившись в защиту младшей сестры России бескорыстно, ни минуты не колеблясь» [44, с. 2-3].
Кроме того, в статьях «Царского вестника», в особенности принадлежавших Керсновско-му, звучала явно франкофильская риторика, и Германия воспринималась как естественный противник. Поэтому война расценивалась как трагическая неизбежность [45, с. 28]. Однако и в русском зарубежье, и в дореволюционной России была и достаточно сильная прогерманская партия. Среди ее сторонников был, как уже указывалось, и великий князь Кирилл Владимирович [45, с. 28]. В своих воспоминаниях А.А. Брусилов писал о сильном влиянии германофилов
в правительственных кругах еще в довоенные годы: «.очевидно, немец, и внутренний, и внешний, у нас всесилен», - отмечал он [32, с. 71].
Такое впечатление складывалось во время царствования Николая II не только у Брусилова. Об этом свидетельствует распространение слухов среди представителей высшей аристократии и интеллигенции во время войны о немецком заговоре, якобы возникшем в самом близком окружении императора с целью заключения сепаратного мира с Германией [23, с. 13; 26, с. 390]. 1 (14) ноября 1916 г. П.Н. Милюков с трибуны Государственной думы произнес речь, в которой фактически обвинил императрицу в немецком шпионаже [22, с. 74]. То есть царская семья обвинялась в измене Родине. Распространение такого мнения в обществе представители русской монархической эмиграции рассматривали как одну из основных причин Февральской революции [46, с. 1-2]. В «Царском вестнике» утверждалось, что те, «кто низложил государя Николая II <...> думали в безумии своем, что творят доброе дело» [47, с. 2]. Таким мнением следователь по делу об убийстве царской семьи Н.А. Соколов объяснял арест императрицы после отречения Николая II от престола: «.в основе его (ареста. -К.П.) лежала главным образом мысль получить таким способом возможность найти "вину" царя и царицы перед Родиной» [22, с. 23].
По этой причине в апологии императора в 1920-1930-е гг. важной задачей считалось опровержение представления о симпатиях царской четы к Германии и наличии тайных переговоров с императором Вильгельмом во время войны. Баронесса София Буксгевден писала, что Александра Федоровна, будучи по происхождению немецкой принцессой, тем не менее «отделяла в своем сознании Гессен (герцогство ее семьи. - К.П.) от остальной части Германии, которая ассоциировалась у нее с Пруссией и казалась ей совсем другой страной» [19, с. 33]. В публикациях «Царского вестника», посвященных личности последнего императора, постоянно подчеркивалось, что Николай II всегда отличался патриотизмом и любил свой народ [48, с. 1-2; 49, с. 1-2]. Автор статьи «Первые дни страданий царя-мученика» М.А. Гудович называл обвинение царской четы в измене России «гнусной ложью» [50, с. 2]. Н.А. Соколов, ссылаясь на материалы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, утверждал, что невиновность Николая II и Александры Федоровны полностью доказана [22, с. 91-92].
Слухи о «немецкой партии» в предреволюционные годы были связаны с именем Г.Е. Распутина. Большинство представителей монархической эмиграции негативно оценивали его роль в жизни царской семьи. Редактор-издатель газеты «Царский вестник» Н.П. Рклицкий писал, что «грязный мужик Распутин» воспользовался семейной трагедией Николая Александровича
- наследственным заболеванием цесаревича Алексея гемофилией, - а также глубоким духовным одиночеством и отсутствием нравственной поддержки у императрицы и вошел в доверие к царской семье, позиционируя себя выразителем народном воли [51, с. 1]. Соколов называл сторонников Николая II из окружения Распутина «лжемонархистами» [22, с. 98]. Митрополит Антоний Храповицкий видел причину влияния Распутина на императрицу в том, что у Александры Федоровны не было опытного духовного руководства. Он не признавал, что Григорий Ефимович действительно помогал облегчить страдания наследника. Митрополит видел в его действиях обман и шарлатанство, осуществляемые «при помощи придворных» [39, с. 2]. В книге Ольденбурга и воспоминаниях Воейкова не подвергается сомнению развратный образ жизни Распутина [17, с. 92; 21, с. 95]. Однако оба автора полагали, что газетная кампания против него началась с подачи противников царя, которые желали отстранить его от власти [17, с. 119-123; 21, с. 95]. «Тщательная, подготовленная враждебными государю кругами еще в 1911-1912 годах <...> легенда, как известно, приписывала Распутину огромное закулисное влияние на государственные дела», - писал Ольденбург. П.Н. Милюков утверждал, что именно Григорий Ефимович убедил императора принять на себя пост Верховного главнокомандующего в 1915 г. [23, с. 18].
Представители монархической эмиграции стремились оспорить данную точку зрения. Оль-денбург составил список назначений и действий царя, которые он принимал вопреки советам Г.Е. Распутина [17, с. 259-261]. Генерал Дубенский в своих воспоминаниях об отречении Николая II акцентирует внимание на фразе Фредерикса о том, что Григорий Ефимович не имел такого сильного влияния на политику, как об этом говорил командующий войсками Северо-Западного фронта генерал Рузский [52, с. 58].
Примечательно, что революционные настроения среди крестьянства критически относившиеся к царю политические деятели и публицисты в рассматриваемый период не связывали с деятельностью Распутина и со слухами о «немецкой партии». Об этом свидетельствовало заявление А.Ф. Керенского, которое в своем исследовании цитировал Н.А. Соколов [22, с. 20]. Советские авторы стремились создать образ Николая II как жестокого правителя, царствование которого сопровождалось постоянными катастрофами и неоправданными жертвами среди населения страны. Тем самым обосновывалась причина его расстрела в Екатеринбурге, который позиционировался как справедливый акт выражения народного гнева [28, с. 41].
Эмигрантские монархические авторы активно полемизировали с данной точкой зрения. Вас.И. Гурко говорил о высоких экономических показателях, достигнутых в российской про-
мышленности, сельском хозяйстве, финансовой области, в социальной сфере в годы правления Николая II [20, с. 3]. Генерал Курлов с возмущением писал в своей книге «Гибель императорской России» о том, что интеллигенция «дерзала» назвать царя «кровавым» [1, с. 125]. В газете «Возрождение» в 1931 г. вышла статья о публикации в советской печати документов с распоряжениями последнего российского императора в 1905 г. под заглавием «Восемь приказов Николая Кровавого». Автор статьи утверждал, что при ознакомлении с данными материалами складывается впечатление, совершенно обратное тому, на которое рассчитывали большевики. Он писал, что указы императора, «проникнутые духом законности и порядка, воскрешая в памяти читателя далекое прошлое, заставляют сравнивать это прошлое с царящим сейчас в России чудовищным произволом ГПУ и бесспорно делать вывод, что "ужасный царский режим" как небо от земли разнится от большевистского» [53, с. 1]. Ольденбург в своей монографии стремился показать, что протестные движения в период правления Николая Александровича имели отнюдь не мирный характер. И хотя подавление разного рода революционных выступлений сопровождалось жертвами, он тем не менее доказывал в своей работе, что расстрелы демонстраций и столкновения полиции и правительственных войск с вооруженными отрядами радикальных партий были не проявлением особой жестокости царского режима, а в создавшемся положении являлись трагической необходимостью для сохранения порядка [25, с. 187, 207, 232].
В противоположность советской пропаганде, в которой Николай II выставлялся как жестокий и кровавый тиран, монархисты русского зарубежья, в частности - авторы «Царского вестника», стремились сформировать восприятие личности государя как царя, по-отечески любившего свой народ и проявлявшего заботу о каждом его представителе [49, с. 2; 22, с. 141]. Такая оценка отношения царя к населению Российской империи была во многом справедливой. Николай II действительно стремился «установить глубоко личную, даже интимную, верноподданническую связь с подданными» [54, с. 214].
В «Царском вестнике» содержится большое количество упоминаний о подобном характере общения Николая Александровича со своими подданными, к примеру, во время посещения войсковых частей [55, с. 2-4; 56, с. 1; 39, с. 2]. Современный исследователь В.Б. Аксенов, опираясь на материалы обвинений в нарушении 103 статьи Уголовного уложения Российской империи об оскорблении царствующей особы, отмечает, что «крестьяне не смогли оценить» подобный характер репрезентации царской власти [57, с. 38]. Однако монархисты акцентировали внимание на тех разговорах солдат и крестьян, в которых, согласно воспоминаниям самих белоэмигран-
тов, Николай II и воспринимался как заботливый отец, то есть интимная репрезентация, по их мнению, работала [21, с. 37; 55, с. 3]. В особенности еще и потому что они сами в своих работах рассматривали ее как положительную. Однако, по их мнению, она осуществлялась непреднамеренно и не являлась непосредственной пропагандой, а была естественным отражением душевного состояния Николая II [25, с. 31-32].
В описании революционных событий февраля 1917 года представители правого крыла русского зарубежья стремились отождествить недовольство царским правительством лишь с населением столицы, тогда как жители других регионов империи, согласно их утверждениям, не желали свержения самодержавия [58, с. 1]. Генерал Дубенский, вспоминая о следовании императорского поезда в ставку Северо-Западного фронта в конце февраля 1917 г., отмечал, что во время остановки в Старой Руссе он наблюдал сочувственное отношение к царю среди собравшихся на платформе железнодорожной станции горожан. «Невольно думалось об этой разнице в отношении к царю среди простого народа в глубине провинции <...> и теми революционными массами Петрограда с солдатскими бунтами, благодаря которым государь принужден вернуться с своего пути на Царское Село», - писал Дубенский [52, с. 55]. Такое же представление о настроениях населения России было и у Николая Александровича. 5 июля 1917 г. он записал в дневнике: «.семя всего зла в самом Петрограде, а не во всей России» [59, с. 319]. При этом редактор-издатель «Царского вестника» справедливо отмечал, что «русский народ отнесся к <...> отречению» Николая II «от престола с полным безразличием» [60, с. 1]. А Н.А. Соколов полагал, что если бы Временное правительство допустило широкое распространение прощального обращения Николая II к войскам, то могла бы возникнуть высокая вероятность народной поддержки императора [22, с. 14].
Основным виновником революции, по мнению монархистов, была интеллигенция [4, с. 3]. Устойчивым было мнение о заговоре представителей высшего генералитета и группы депутатов Государственной думы с целью свержения монарха [46, с. 1-2; 61, с. 1; 62, с. 2; 63, с. 1]. Ошибки, допущенные в управлении страной во время царствования Николая Александровича, правые идеологи русского зарубежья относили к действиям чиновников, которые вводили царя в заблуждение, действовали в обход его указов или по собственной инициативе [21, с. 148; 64, с. 1-2].
При этом даже намек или некоторая недосказанность в выступлениях отдельных представителей эмиграции, которые можно было истолковать как обвинение императора в создании благоприятной для революции обстановки в стране, встречали ожесточенную критику. После того как на докладе в обществе памяти Николая
II в Болгарии его председатель протоиерей Георгий Шавельский заявил, что истинные причины революции неизвестны и вряд ли когда-либо выяснятся, в «Царском вестнике» вышла статья обличительного характера. Ее автор утверждал, что «всем было ясно, что о. Шавельский намекал на то, что будто бы катастрофу подготовлял безосновательно сам Николай II, помогая революционерам своей неумелой политикой и бесхарактерностью» [4, с. 3].
Одна из наиболее острых проблем, которые стояли перед эмигрантами, видевшими своей задачей создать положительную репрезентацию образа последнего императора, была правомерность отречения Николая II от престола. Возникал резонный вопрос: не нарушил ли таким поступком Николай II клятвы, данной Богу и своим подданным при вступлении на престол. Поэтому некоторые деятели эмиграции в своих работах писали о безвыходности ситуации, в которой оказался царь в конце февраля 1917 г. В «Царском вестнике», в статье «Исторические документы», где приводились телеграммы командующих фронтами с просьбой к Николаю отречься от престола, утверждалось, что успеху восстания в Петрограде способствовали саботаж приказов царя со стороны его генералов и введение императора в заблуждение относительно обстановки в столице и в стране [65, с. 1]. Ольденбург подчеркивал решимость императора подавить революцию. По его мнению, это оказалось невозможно осуществить из-за малодушия и предательства окружения Николая II [17, с. 331, 336, 340]. Большинство представителей монархической эмиграции рассматривали отречение царя от престола как жертвенный поступок во имя спасения России, который, таким образом, только подтверждал его отеческое отношение к своим подданным и снимал царский титул лишь юридически, но не сакрально. Такого мнения придерживался Соколов. Он отмечал, что, будучи в ссылке, Николай Александрович переживал за судьбу России и «в своей душе <...> продолжал оставаться нашим царем» [22, с. 141]. Редактор-издатель «Царского вестника» Н. Рклицкий писал, что «народное сознание акт об отречении от престола рассматривает не как измену клятве, данной государем в день священного коронования, не как государственно-правовой документ, а как документ нравственный, как первый шаг его страданий» [60, с. 2].
Расстрел Николая II и его семьи в Екатеринбурге представлялся как неизбежное следствие отречения. «Все непосредственные деятели Февральской революции <...> несут долю моральной ответственности в происшедшем убийстве императора Николая II и его семьи в г. Екатеринбурге», - писал в «Царском вестнике» один из эмигрантских публицистов [66, с. 2-3]. А главный редактор газеты отмечал, что к низложению монархии причастна «вся наша
нация», поскольку главными действующими лицами Февральской революции были депутаты Государственной думы, «которые как-никак были представителями разных кругов и классов России», и генералы - выразители воли армии. Из этого следовало заключение, что соучастниками цареубийства являются все русские люди [67, с. 1]. Данный тезис неоднократно встречается на страницах газеты [47, с. 2-3; 49, с. 1-2]. Такое же мнение высказывал и автор статьи «Рок империи», размещенной в одном из выпусков «Возрождения»: «.кто бы ни был виновником его (расстрела царской семьи в Екатеринбурге. - К.П.), наша совесть, наша живая человеческая совесть, как и совесть будущих российских поколений, теперь уже никуда не уйдет от общей ответственности за него» [9, с. 1]. Поэтому и Никон Рклицкий, и митрополит Антоний Храповицкий, и другие авторы «Царского вестника» писали о необходимости всенародного покаяния [47, с. 2-3; 49, с. 1-2].
Жизнь Николая Александровича под арестом, ссылка в Тобольск, а затем переезд в Екатеринбург часто сравнивались с восхождением на Голгофу [68, с. 1]. Рклицкий утверждал, что после разговора с Рузским в ночь на 1 марта царь молился. Этот момент он ассоциировал с молением о чаше в Гефсиманском саду [60, с. 1-2]. Также редактор-издатель «Царского вестника» особенно выделял всепрощение царя даже по отношению к тем, кого Рклицкий считал заговорщиками: «Низвергнутый и низложенный император ободряет своих подданных, все прощает изменникам и сам себя приносит в жертву за Россию», - писал Никон Павлович. И здесь тоже присутствует сравнение Николая II с образом страдающего Христа: «.это было нечто подобное Голгофе, когда с креста прозвучали слова: "Отче, прости им, не ведают, что творят"» [69, с. 1]. Соколов особенно акцентировал внимание на том, что свита оставила государя после его прибытия в Царское Село 22 марта 1917 г. [22, с. 18-19]. Воейков сравнивал данное обстоятельство с отречением апостола Петра в ночь перед крестной жертвой Спасителя [21, с. 117].
Символическим предзнаменованием будущих страданий царя считался день его рождение в день памяти Иова Многострадального. Об этом писал митрополит Антоний Храповицкий. Первым трагическим событием в жизни Николая Александровича, знаменующим дальнейший трагический ход истории, митрополит называл ходынскую катастрофу, которую противники самодержавия использовали как повод для критики царской власти [39, с. 1-2]. И.П. Якобий в книге «Николай II и революция» относил первое событие, обозначившее трагический характер судьбы последнего российского императора, еще к моменту его крещения, когда во время церемонии с подушки упал орден Андрея Первозванного. Кроме того, автор утверждал, что
император предвидел свое будущее и еще до отречения намеревался принести себя в жертву за Россию [70, с. 1-2].
В публикации «Рок империи» в газете «Возрождение» подчеркивалось, что судьба Николая Александровича олицетворяет страдания русского народа: «.живым символом, сосредоточием всех русских терзаний в революции стал <...> государь» [9, с. 1]. В 1930-е гг. в Брюсселе начинается строительство храма, который был посвящен «памяти всех русских людей во главе с покойным государем и его августейшей семьей» [71, с. 6; 72, с. 2].
В эмигрантской печати прослеживается мысль, согласно которой, несмотря на свою смерть, Николай II продолжает оставаться царем и заступником для своих подданных. В этом смысле очень характерен посыл публикации «Царского вестника», в которой говорится, что большевики якобы отделили голову последнего императора после расстрела и доставили ее в Кремль для сожжения. «Когда руки заклятых врагов понесли царскую главу, все их головы сами собою перед нею склоняются», - сообщалось в статье. А во время самой декапитации, согласно утверждению автора, началась гроза [73, с. 3]. В статье «Рок империи» приводилась легенда, согласно которой царь в солдатской шинели ходит по России. Здесь, помимо всего прочего, выражается представление об идеальном образе вождя, важной составляющей которого является аскетизм [9, с. 1]. Эмигрантские авторы часто стремились подчеркнуть скромность быта и неприхотливость последнего императора. «Покойный государь <...> никакого личного состояния не имел», - говорилось в одной из статей «Царского вестника» [48, с. 1-2]. А Соколов особенно акцентировал внимание на том, что Николай Александрович носил шаровары с заплатками, изготовленные в 1900 г., вплоть до расстрела [22, с. 33].
Таким образом, можно заключить, что для
Литература и источники
эмиграции, в особенности для ее правого крыла, было важно представление о Николае II как личности, роль которой в истории одновременно имеет положительную коннотацию и трагическую ауру. В газете «Царский вестник», выходившей в Белграде в 1920-1930-е гг., были изложены характерные для русской монархической эмиграции представления о последнем царе. Имелись также и разногласия по разным аспектам его деятельности. Неоднозначные оценки вызывали инициатива императора о созыве Гаагской конференции в 1900 г. и колебания внутриполитического курса на начальном этапе правления. Несмотря на то, что выступление в 1914 г. на стороне Сербии против Австрии и Германии в целом вызывало положительные отзывы среди деятелей русского зарубежья, тем не менее встречались и отдельные представители, в том числе из дома Романовых, которые считали участие в войне в составе Антанты неправильным решением. Монархисты стремились опровергнуть негативные слухи и критику, направленную против Николая Александровича, в частности, распространенный в общественном мнении перед революцией 1917 года взгляд о влиянии Распутина на ход государственной жизни. Представители правого крыла русского зарубежья стремились показать последнего императора как любящего отца всей нации. Особое внимание уделялось истории его отречения, ссылке, а также убийству в Екатеринбурге. В представлении монархической эмиграции трагическая судьба Николая II олицетворяла собой страдания всего русского народа в годы революции. При этом считалось, что в его смерти виновны все русские люди, поэтому в монархической печати русского зарубежья часто звучали призывы к общенародному покаянию. Было также распространено мнение, согласно которому, несмотря на свою смерть, государь не оставил своих подданных и поэтому является духовным символом будущего русского возрождения - в понимании эмигрантов.
1. Задикян С.С. Литература русского зарубежья, формирующая образ императора Николая II в 1920-х гг. // Церковный историк. 2023. № 2. С. 121-130.
2. В обществе памяти государя императора Николая II // Царский вестник. 1928. № 2. С. 3.
3. Общество памяти императора Николая II // Возрождение. 1935. № 3599. С. 3.
4. Памяти государя Николая II // Царский вестник. 1933. № 313. С. 3.
5. Белоемиграци]а у Jугославиjи, 1918-1941 / При ред. Т. Миленкови^, М. Павлович. Т. 1. Београд: Институт за савремену истор^у, 2006. 506 с.
6. Братство русской правды // Царский вестник. 1928. № 7. С. 2-3.
7. Дмитриев С.Н. «Мартовская одиссея» последнего императора России // Мельгунов С.П. Мартовские дни 1917 г. М.: Вече, 2006. С. 3-11.
8. МолчановЛ.А. «Возрождение» // Большая российская энциклопедия. Т. 5. М.: БРЭ, 2006. С. 597.
9. Рок империи // Возрождение. 1928. № 1141. С. 1.
10. Тыркова-ВильямсА.В. На путях к свободе. М.: Московская школа политических исследований, 2007. 392 с.
11. Нечкина М. Россия // Малая советская энциклопедия / Под ред. Н.Л. Мещерякова. Т. 7. М.: Акционерное общество «Советская энциклопедия», 1930. С. 428.
12. Базанов П.Н. Журнал «Двуглавый орел» - орган монархической мысли русского зарубежья // Русско-Византийский вестник. 2023. № 2 (13). С. 116-126.
13. Подмолода К.С. Политическая программа митрополита Антония (Храповицкого) в конце 1920-х - первой половине 1930-х гг. (по газете «Царский вестник») // Человеческий капитал. 2023. № 5. С. 104-111.
14. Романов К.В. Моя жизнь на службе России. СПб.: Лики России, 1996. 332 с.
15. Палей О.В. Воспоминания о России. С приложением писем дневников ее сына Владимира. М.: Захаров, 2016. 240 с.
16. Телеграммы и разговоры по прямому проводу // Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев / Под ред. П.Е. Щеголева. Л.: Красная газета, 1927. С. 224-246.
17. Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. Т. 2. Нижний Новгород: Черная сотня, 2013. 350 с.
18. Шанявский А.И. Краткая биография Сергея Сергеевича Ольденбурга (1888-1940) // Молодой ученый. Международный научный журнал. 2016. № 27. С. 297-301.
19. БУксгевден С.К. Венценосная мученица. Жизнь и трагедия Александры Феодоровны императрицы всероссийской. М.: Русский Хронографъ, 2010. 528 с.
20. Лашков С.И. Правда о монархе // Царский вестник. 1934. № 380. С. 3-4.
21. Воейков В.Н. С царем и без царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта государя императора Николая II. М.: Воениздат, 1995. 431 с.
22. Соколов Н.А. Убийство царской семьи. М.: Сирин, 1990. 365 с.
23. Милюков П.Н. История второй русской революции. Т. 1. Вып. 1. Киев: Летопись, 1919. 175 с.
24. СимановичА.С. Распутин и евреи: воспоминания личного секретаря Григория Распутина. Тель-Авив: Просвещение, 1980. 207 с.
25. Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. Т. 1. Нижний Новгород: Черная сотня, 2013. 440 с.
26. Допрос Д.Н. Дубенского // Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства / Ред. П.Е. Щеголев. Т. 5. М.: Государственное издательство, 1926. С. 373-415.
27. Китаев Л. Вместо предисловия // Отречение Николая II: воспоминания очевидцев, документы / Ред. П.Е. Щеголев. 2-е издание, дополненное. Л.: Красная газета, 1927. С. 5-18.
28. Лиманова С.А. Убить словом. Петроградская и московская пресса 1917-1918 гг. о судьбе отрекшегося императора и его семьи // Россия и современный мир. 2020. № 1. С. 33-45.
29. Храповицкий А. Открытое письмо генералу П.Н. Краснову // Царский вестник. 1929. № 32. С. 2-3.
30. Речь владыки Антония // Царский вестник. 1930. № 94. С. 2-3.
31. Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М.: Новое литературное обозрение, 2000. 810 с.
32. Брусилов А.А. Мои воспоминания. М.: Военное издательство Народного комиссариата Вооруженных сил Союза ССР, 1946. 269 с.
33. Землянский. Воспоминания станового пристава // Царский вестник. 1928. № 15. С. 3.
34. Андреев Д.А. Самодержавие и борьба в правительственных верхах в 1894-1904 годах: диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. М.: МГУ имени М.В. Ломоносова, 2022. 663 с.
35. КерсновскийА.А. Воспоминания ген. Брусилова // Царский вестник. 1929. № 62. С. 2-3.
36. Речь владыки Антония на собрании легитимистов-монархистов 24 мая в Белграде // Царский вестник. 1930. № 94. С. 2-3.
37. Керсновский А. Разбор Японской войны // Царский вестник. 1935. № 448. С. 2-3.
38. Кутырин В. 1914-1929 // Царский вестник. 1929. № 56. С. 2.
39. Храповицкий А. Православная церковь и император Николай II // Царский вестник. 1929. № 72. С. 1-2.
40. Сербская церковь о царе-мученике // Царский вестник. 1936. № 495. С. 1.
41. Торжественное открытие памятника русским воинам // Царский вестник. 1936. № 484. С. 1.
42. Панихида по царской семье // Царский вестник. 1929. № 49. С. 2.
43. Ланин А.В. Закладка инвалидного Дома имени государя императора Николая II // Царский вестник. 1931. № 201. С. 3.
44. Светлой памяти императора Николая II // Царский вестник. 1934. № 428. С. 2-3.
45. Подмолода К.С. Газета «Царский вестник» между германофилами и франкофилами (конец 1920-х - 1930-е гг.) // Клио. 2024. № 1. С. 25-37.
46. Заговор против царя // Царский вестник. 1930. № 75. С. 1-2.
47. От иноков св. Афонской горы // Царский вестник. № 37. 1929. С. 2-3.
48. РаухГ. Имущество дома Романовых // Царский вестник. 1929. № 54. С. 1-2.
49. Слюнин И. Памяти государя императора Николая Александровича // Царский вестник. 1928. № 3. С. 1-2.
50. Гудович М.А. Первые дни страданий царя-мученика // Царский вестник. 1936. № 491. С. 2-3.
51. Рклицкий Н.П. Императрица // Царский вестник. 1931. № 196. С. 1.
52. Дубенский Д.Н. Как произошел переворот в России // Отречение Николая II: воспоминания очевидцев, документы / Ред. П.Е. Щеголев. 2-е издание, дополненное. Л.: Красная газета, 1927. С. 35-82.
53. «Приказы» императора Николая II // Возрождение. 1931. № 2039. С. 1.
54. Григорьев С.И. Придворная цензура и образ верховной власти (1831-1917). СПб.: Алетейя, 2007. 480 с.
55. Келнер К. Маневры и смотр в высочайшем присутствии // Царский вестник. 1931. № 186. С. 2-4.
56. За веру, царя и Отечество! // Царский вестник. 1928. № 19. С. 1.
57. АксеновВ.Б. «Сказка о царе и мировой войне», или Опыт реконструкции мифологического дискурса российских крестьян в 1914-1917 гг. // Acta Slavica Iaponica. 2014. Vol. 34. P. 17-47.
58. Бурнакин А. Воля самодержца // Царский вестник. 1930. № 185. С. 2-3.
59. Дневники императора Николая II (1894-1918). В 2 т. / Отв. ред. С.В. Мироненко. Т. 2. Ч. 2. М.: РОССПЭН, 2013. 784 с.
60. Рклицкий Н.П. Отречение // Царский вестник. 1936. № 493. С. 1-2.
61. Рклицкий Н.П. Царь-мученик // Царский вестник. 1930. № 75. С. 1.
62. Исаев Э.Г. К изучению исторической правды // Царский вестник. 1931. № 198. С. 2.
63. Рклицкий Н.П. Выводы // Царский вестник. 1931. № 201. С. 1.
64. Чухнов Н. Мысли об устройстве русской государственности // Царский вестник. 1931. № 132. С. 1-2.
65. Исторические документы // Царский вестник. 1931. № 181. С. 1.
66. Клыков А. Великий преступник // Царский вестник. 1936. № 492. С. 2-3.
67. Рклицкий Н.П. К прославлению царя-мученика // Царский вестник. 1934. № 392. С. 1.
68. Цареубийство // Царский вестник. 1929. № 27. С. 1.
69. Рклицкий Н.П. В плену у революции // Царский вестник. 1933. № 311. С. 1.
70. Якобий И.П. Император Николай II и революция. Таллин: И. Котляревский и др., 1938. 380 с.
71. К сооружению храма-памятника // Царский вестник. 1931. № 131. С. 6.
72. Закладка храма-памятника в Брюсселе // Царский вестник. 1936. № 488. С. 2.
73. Сожжение царской главы // Царский вестник. 1929. № 25. С. 3.
References
1. Zadikyan S.S. Literatura russkogo zarubezh'ya, formiruyushchaya obraz imperatora Nikolaya II v 1920-h gg. [Literature of the Russian diaspora forming the image of the Emperor Nicholas II in the 1920s] // Cerkovnyj istorik [Church Historian}! 2023. No. 2. P. 121-130.
2. V obshchestve pamyati gosudarya imperatora Nikolaya II [In the Society of the Memory of Emperor Nicholas II] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1928. No. 2. P. 3.
3. Obshchestvo pamyati imperatora Nikolaya II [The Society in Memory of Emperor Nicholas II] // Vozrozhdenie [Revival]. 1935. No. 3599. P. 3.
4. Pamyati gosudarya Nikolaya II [In memory of Tsar Nicholas II] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1933. No. 313. P. 3.
5. Beloemigracija u Jugoslaviji, 1918-1941 [White emigration in Yugoslavia, 1918-1941] / Pri red. T. Milenkoviti, M. Pavloviti. T. 1. Beo-grad: Institut za savremenu istoriju, 2006. 506 p.
6. Bratstvo russkojpravdy [The Brotherhood of Russian Truth] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1928. No. 7. P. 2-3.
7. Dmitriev S.N. "Martovskaya odisseya" poslednego imperatora Rossii [The "March Odyssey" of the last Emperor of Russia] // Mel'gunov S.P. Martovskie dni 1917 g. [The March days of 1917] Moscow: Veche, 2006. P. 3-11.
8. Molchanov L.A. "Vozrozhdenie" ["Revival"] // Bol'shaya rossijskaya enciklopediya. Vol. 5. Moscow: BRE, 2006. P. 597.
9. Rok imperii [The fate of the Empire] // Vozrozhdenie [Revival]. 1928. No. 1141. P. 1.
10. Tyrkova-Vil'yams A.V. Na putyah ksvobode [On the way to freedom]. Moscow: Moskovskaya shkola politicheskih issledovanij, 2007. 392 p.
11. Nechkina M. Rossiya [Russia] // Malaya sovetskaya enciklopediya [The Small Soviet Encyclopedia] / Pod red. N.L. Meshcheryakova. Vol. 7. Moscow: Akcionernoe obshchestvo "Sovetskaya enciklopediya", 1930. P. 428.
12. Bazanov P.N. Zhurnal "Dvuglavyj orel" - organ monarhicheskoj mysli russkogo zarubezh'ya [The "Double-Headed Eagle" magazine as an organ of political thought in the Russian diaspora] // Russko-Vizantijskij vestnik [Russian-Byzantine Bulletin]. 2023. No. 2 (13). P. 116-126.
13. Podmoloda K.S. Politicheskaya programma mitropolita Antoniya (Hrapovickogo) v konce 1920-h - pervoj polovine 1930-h gg. (po gazete "Carskij vestnik") [The political program of Metropolitan Anthony (Khrapovitsky) in the late 1920s - the first half of the 1930s (based on newspaper "Carskij vestnik")] // Chelovecheskij kapital [Human Capital]. 2023. No. 5. P. 104-111.
14. Romanov K.V. Moya zhizn' na sluzhbe Rossii [My life in the service for Russia]. Saint Petersburg: Liki Rossii, 1996. 332 p.
15. Palej O.V. Vospominaniya o Rossii. S prilozheniem pisem dnevnikov ee syna Vladimira [Memories of Russia. With the attachment of letters and diaries of her son Vladimir]. Moscow: Zaharov, 2016. 240 p.
16. Telegrammy i razgovory po pryamomu provodu [Telegrams and direct wire conversations] // Otrechenie Nikolaya II. Vospominaniya ochevidcev [The abdication of Nicholas II. Eyewitness accounts] / Pod red. P.E. Shchegoleva. Leningrad: Krasnaya gazeta, 1927. P. 224-246.
17. Ol'denburg S.S. Carstvovanie imperatora Nikolaya II [The reign of Emperor Nicholas II]. Vol. 2. Nizhnij Novgorod: Chernaya sotnya, 2013. 350 p.
18. Shanyavskij A.I. Kratkaya biografiya Sergeya Sergeevicha Ol'denburga (1888-1940) [A brief biography of Sergei Sergeyevich Oldenburg (1888-1940)] // Molodoj uchenyj. Mezhdunarodnyj nauchnyj zhurnal [A young scientist. International scientific journal]. 2016. No. 27. P. 297-301.
19. Buksgevden S.K. Vencenosnaya muchenica. Zhizn'i tragediya Aleksandry Feodorovny imperatricy vserossijskoj [The crowned martyr. The life and tragedy of Alexandra Feodorovna, Empress of All Russia]. Moscow: Russkij Hronograf", 2010. 528 p.
20. Lashkov S.I. Pravda o monarhe [The truth about the monarch] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1934. No. 380. P. 3-4.
21. Voejkov V.N. S carem i bez carya. Vospominaniya poslednego dvorcovogo komendanta gosudarya imperatora Nikolaya II [With the Tsar and without the Tsar. Memoirs of the last Palace Commandant of Emperor Nicholas II]. Moscow: Voenizdat, 1995. 431 p.
22. Sokolov N.A. Ubijstvo carskoj sem'i [The murder of the Tsar's family]. Moscow: Sirin, 1990. 365 p.
23. Milyukov P.N. Istoriya vtorojrusskoj revolyucii [The history of the second Russian revolution]. Vol. 1. Issue 1. Kiev: Letopis', 1919. 175 p.
24. Simanovich A.S. Rasputin i evrei: vospominaniya lichnogo sekretarya Grigoriya Rasputina [Rasputin and the Jews: memoirs of Grig-ory Rasputin's personal secretary]. Tel'-Aviv: Prosveshchenie, 1980. 207 p.
25. Ol'denburg S.S. Carstvovanie imperatora Nikolaya II [The reign of Emperor Nicholas II]. T. 1. Nizhnij Novgorod: Chernaya sotnya, 2013. 440 p.
26. Dopros D.N. Dubenskogo [The interrogation of D.N. Dubensky] // Padenie carskogo rezhima. Stenograficheskie otchety doprosov i pokazanij, dannyh Chrezvychajnoj sledstvennoj komissii Vremennogo pravitel'stva [The fall of the tsarist regime. Verbatim reports of interrogations and testimonies given by the Extraordinary Commission of Inquiry of the Provisional Government] / Red. P.E. Shchegolev. Vol. 5. Moscow: Gosudarstvennoe izdatel'stvo, 1926. P. 373-415.
27. Kitaev L. Vmesto predisloviya [Instead of a preface] // Otrechenie Nikolaya II: vospominaniya ochevidcev, dokumenty [The abdication of Nicholas II. Eyewitness accounts, documents] / Red. P.E. Shchegolev. 2-e ed., suppl. Leningrad: Krasnaya gazeta, 1927. P. 5-18.
28. Limanova S.A. Ubit'slovom. Petrogradskaya i moskovskaya pressa 1917-1918 gg. o sud'be otrekshegosya imperatora i ego sem'i [Kill with a word. Petrograd and Moscow press of 1917-1918 about the fate of the last Emperor and his family] // Rossiya i sovremennyjmir [Russia and contemporary world]. 2020. No. 1. P. 33-45.
29. Hrapovickij A. Otkrytoe pis'mo generalu P.N. Krasnovu [An open letter to General P.N. Krasnov] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1929. No. 32. P. 2-3.
30. Rech' vladyki Antoniya [The speech of Lord Anthony] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1930. No. 94. P. 2-3.
31. Gurko V.I. Cherty i siluety proshlogo. Pravitel'stvo i obshchestvennost' v carstvovanie Nikolaya II v izobrazhenii sovremennika [Features and silhouettes of the past. The Government and the public in the image of a contemporary]. Moscow: Novoe literaturnoe oboz-renie, 2000. 810 p.
32. Brusilov A.A. Moi vospominaniya [My memories]. Moscow: Voennoe izdatel'stvo Narodnogo komissariata Vooruzhennyh sil Soyuza SSR, 1946. 269 p.
33. Zemlyanskij. Vospominaniya stanovogo pristava [Memoirs of the bailiff] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1928. No. 15. P. 3.
34. Andreev D.A. Samoderzhavie i bor'ba v pravitel'stvennyh verhah v 1894-1904 godah: dissertaciya na soiskanie uchenoj stepeni dok-tora istoricheskih nauk [Autocracy and struggle at the top of government in 1894-1904: Doctor in History dissertation]. Moscow: MGU imeni M.V. Lomonosova, 2022. 663 p.
35. Kersnovskij A.A. Vospominaniya gen. Brusilova [Memoirs of General Brusilov] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1929. No. 62. P. 2-3.
36. Rech' vladyki Antoniya na sobranii legitimistov-monarhistov 24 maya v Belgrade [Lord Anthony's speech at a meeting of legitimist monarchists on May 24 in Belgrade] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1930. No. 94. P. 2-3.
37. Kersnovskij A. Razbor Yaponskoj vojny [Analysis of the Japanese war] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1935. No. 448. P. 2-3.
38. Kutyrin V. 1914-1929 // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1929. No. 56. P. 2.
39. Hrapovickij A. Pravoslavnaya cerkov' i imperator Nikolaj II [The Orthodox Church and Emperor Nicholas II] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1929. No. 72. P. 1-2.
40. Serbskaya cerkov'o care-muchenike [Serbian Church about the Tsar Martyr] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1936. No. 495. P. 1.
41. Torzhestvennoe otkrytie pamyatnika russkim voinam [The grand opening of the monument to Russian soldiers] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1936. No. 484. P. 1.
42. Panihida po carskoj sem'e [Memorial service for the Tsar's family] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1929. No. 49. P. 2.
43. Lanin A.V. Zakladka invalidnogo Doma imeni gosudarya imperatora Nikolaya II [Laying of the invalid house named after Emperor Nicholas II] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1931. No. 201. P. 3.
44. Svetloj pamyati imperatora Nikolaya II [To the bright memory of Emperor Nicholas II] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1934. No. 428. P. 2-3.
45. Podmoloda K.S. Gazeta "Carskij vestnik"mezhdu germanofilami i frankofilami (konec 1920-h - 1930-e gg.) ["Carskij vestnik" newspaper between Germanophiles and Francophiles (late 1920s - 1930s)] // Klio. 2024. No.1. P. 25-37.
46. Zagovor protiv carya [Conspiracy against Tsar] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1930. No.75. P. 1-2.
47. Ot inokov sv. Afonskoj gory [From the monks of Saint Mount Athos] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. No. 37. 1929. P. 2-3.
48. Rauh G. Imushchestvo doma Romanovyh [The property of the Romanov House] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1929. No. 54. P. 1-2.
49. Slyunin I. Pamyati gosudarya imperatora Nikolaya Aleksandrovicha [In memory of the Emperor Nicholas Alexandrovich] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin^ 1928. No. 3. P. 1-2.
50. Gudovich M.A. Pervye dni stradanij carya-muchenika [The first days of the suffering of Tsar Martyr] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1936. No. 491. P. 2-3.
51. Rklickij N.P. Imperatrica [The Empress] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1931. No. 196. P. 1.
52. Dubenskij D.N. Kakproizoshelperevorot v Rossii [How the coup in Russia happened] // Otrechenie Nikolaya II: vospominaniya ochev-idcev, dokumenty [The abdication of Nicholas II. Eyewitness accounts, documents] / Red. P.E. Shchegolev. 2-e ed., suppl. Leningrad: Krasnaya gazeta, 1927. P. 35-82.
53. "Prikazy"imperatora Nikolaya II [Orders of Emperor Nicholas II] // Vozrozhdenie [Revival]. 1931. No. 2039. P. 1.
54. Grigor'ev S.I. Pridvornaya cenzura i obraz verhovnoj vlasti (1831-1917) [Court censorship and the image of the supreme power (1831-1917)]. Saint Petersburg: Aletejya, 2007. 480 p.
55. Kelner K. Manevry i smotr v vysochajshem prisutstvii [Maneuvers and review in the highest presence] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1931. No. 186. P. 2-4.
56. Za veru, carya i Otechestvo! [For the faith, the Tsar and the Motherland!] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1928. No.19. P. 1.
57. Aksenov V.B. "Skazka o care i mirovoj vojne", ili Opyt rekonstrukcii mifologicheskogo diskursa rossijskih krest'yan v 1914-1917 gg. ["The Tale of the Tsar and the World War", or the experience of reconstructing the mythological discourse of Russian peasants in 1914-1917] // Acta Slavica Iaponica. 2014. Vol. 34. P. 17-47.
58. Burnakin A. Volya samoderzhca [The will of the autocrat] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1930. No. 185. P. 2-3.
59. Dnevniki imperatora Nikolaya II (1894-1918) [Diaries of Emperor Nicholas II (1894-1918)]. In 2 vols. / Ed. by. S.V. Mironenko. Vol. 2. Part 2. Moscow: ROSSPEN, 2013. 784 p.
60. Rklickij N.P. Otrechenie [Abdication] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1936. No. 493. P. 1-2.
61. Rklickij N.P. Car'-muchenik [The Tsar Martyr] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1930. No. 75. P. 1.
62. Isaev E.G. K izucheniyu istoricheskojpravdy [To the study of historical truth] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1931. No. 198. P. 2.
63. Rklickij N.P. Vyvody [Conclusions] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1931. No. 201. P. 1.
64. Chuhnov N. Mysli ob ustrojstve russkoj gosudarstvennosti [Thoughts on the structure of Russian statehood] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1931. No. 132. P. 1-2.
65. Istoricheskie dokumenty [Historical documents] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1931. No. 181. P. 1.
66. Klykov A. Velikijprestupnik [The great criminal] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1936. No. 492. P. 2-3.
67. Rklickij N.P. Kproslavleniyu carya-muchenika [To glorify the Tsar Martyr] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1934. No. 392. P. 1.
68. Careubijstvo [Regicide] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1929. No. 27. P. 1.
69. Rklickij N.P. Vplenu u revolyucii [In captivity of the revolution] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1933. No. 311. P. 1.
70. Yakobij I.P. Imperator Nikolaj II i revolyuciya [Emperor Nicholas II and the revolution]. Tallin: I. Kotlyarevskij i dr., 1938. 380 p.
71. Ksooruzheniyu hrama-pamyatnika [For the construction of a memorial church] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1931. No. 131. P. 6.
72. Zakladka hrama-pamyatnika v Bryussele [Laying of the memorial church in Brussels] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1936. No. 488. P. 2.
73. Sozhzhenie carskoj glavy [Burning of the Tsar's head] // Carskij vestnik [Tsar's Bulletin]. 1929. No. 25. P. 3.
© «Клио», 2024 © Подмолода К.С., 2024
