CC BY
30Лев Шестов и Тертуллиан: об эволюции парадоксализма
... Ты защищаешь природу против Владыки ее и опираешься на закон против милости, как будто бы Господу Богу невозможно и изменить природу и сохранить ее без закона.
Тертуллиан
Человек хочет не подняться к Богу, он хочет принудить Бога спуститься к себе, стать таким, каким Он представляется
нашему слабому и ограниченному уму.
Лев Шестов
Все многообразие творений русского мыслителя Л. Шестова объединено одной заветной целью: «показать на ряде примеров, как действительная жизнь не вмещается в рамки тех a priori, которые созданы человеческим умом для уловления последних тайн бытия»1. И надо сказать, Шестов представляет весьма обширный ряд подобного рода примеров: его излюбленными собеседниками становятся М. Лютер, Б. Паскаль, С. Кьеркегор, Ф.М. Достоевский, Ф. Ницше и многие другие философы, в наследии которых Шестов обнаруживает созвучные себе мысли.
Особое место в философском поиске Шестова занимает «теория познания» раннехристианского мыслителя, неистового апологета молодой религии Тертуллиана. Шестов, не уставая, снова и снова приводит в своих работах знаменитые слова Тертуллиана из книги «О плоти Христа»: «Распят Сын Божий; не стыдно, ибо вынуждает стыдиться. И умер Сын Божий; вполне вероятно, ибо
л
нелепо. И похороненный воскрес; несомненно, ибо невозможно» . Это, зачастую неверно трактуемое, как и отмечает сам Шестов, высказывание римского философа представляется русскому мыслителю дерзким вызовом эллинской мудрости, столь основательно завладевшей умами людей. Понятие эллинской мудрости в данном случае вмещает в себя мудрость человеческую, основанную
1 Шестов Л. Sola Fide - Только верою. Париж, 1966, с. 259.
2 Цит. по: Шестов Л. Великие кануны. М., 2007, с. 236. Перевод мой - А.Ф.
на уверенности в существовании законодательной привилегии разума, в противовес премудрости божественной, пред которой «мудрость мира сего есть безумие» (1-е Кор. 3, 19). Что же представляет собой столь захватившая Шестова тертуллиановская аргументация в решении фундаментальных вопросов и каков ее источник?
Тертуллиан, рожденный от языческих родителей в африканском городе Карфагене, получил основательное образование, а специальностью его стала юриспруденция, что отразилось на стиле и тоне его произведений. Пламенная пуническая кровь римлянина толкала его к непрестанным исканиям. Тертуллиан был хорошо знаком с системами античных философов, но не одно из учений не удовлетворяло его жажды истины. Более того, его отталкивало, главным образом, многообразие философских школ, их непреходящие споры, заблуждения и невозможность представить исчерпывающее знание, что привело его к мысли об отсутствии такового. К христианству Тертуллиан обращается, будучи захвачен тем бесстрашием, с которым первые христиане шли на смерть. Однако довольно скоро он отходит от ортодоксального христианства и переходит в секту монтанистов. Причиной этого перехода послужили пылкость и ригоризм римского философа. В итоге Тертуллиан не смог удержаться и в секте монтанистов, убедившись в том, что представители ее лишь внешне исполняют данные ими обеты, и в конце жизни основал свою секту тертуллианистов.
При поверхностном обращении к наследию Тертуллиана может сложиться впечатление, что он являет собой принципиального противника философии. И действительно, в его трудах нередко можно обнаружить такого рода высказывания: «...ереси от философии получают свое вооружение» или «это учения людей и демонов, происшедшие от изобретательности языческой мудрости для зудящих ушей, которую Господь называет глупостью»1. Однако при более тщательном рассмотрении становится очевидным то, что Тертуллиан, отвергая мудрость античных философов и современных ему еретических учений, закладывает фундамент иной земной мудрости, религиозной философии, которая
1 Тертуллиан. Апология. М., - СПб., 2004, с. 360
неизбежно выходит за переделы богословия, одним стремлением интерпретировать по-своему Св. Писание. Да и сам Тертуллиан оговаривается в одном из сочинений, что «еретики принуждают нас сделаться риторами и философами»1. Таким образом, ряд сочинений Тертуллиана носит собственно философский характер. И именно в них Шестов находит интересующие его парадоксальные формулы.
Философскую позицию Тертуллиана традиционно принято расценивать как парадоксальную по преимуществу: «мышление Тертуллиана отмечено тягой к
л
парадоксам» . И для этого есть веские основания: утверждая, что философии свойственно искажать истину, карфагенский мыслитель задается вопросом: «Что
-5
общего между Афинами и Иерусалимом? Академией и Церковью?» . В этом вопросе, который не однажды можно встретить в трудах Шестова, в частности, в названии его последней книги «Афины и Иерусалим», заключена нетривиальная идея Тертуллиана о невозможности примирения разума и веры. Наиболее яркое выражение эта позиция получает в том самом широко известном высказывании из сочинения «о плоти Христа», приведенном выше, и перетолкованном как «верую, ибо абсурдно», что несколько искажает первоначальный смысл.
Особый интерес для Шестова здесь представляла «теория познания Тертуллиана», его «ибо», поскольку в ней было аккумулировано все безрассудство веры. В «Sola Fide» русский мыслитель пишет: «От слов Тертуллиана веет настоящим безумием, тем безумием, которое готово принять совершенную неизвестность, беспросветную тьму, - как последнюю цель»4. Шестов находил в этих словах то дерзновение, которое только одно дает возможность вырваться за пределы самоочевидных истин. В них слышалось ему утверждение беспредельного божественного произвола, выраженного в словах «для Бога нет ничего невозможного». В них, был убежден Шестов, Тертуллиан отказывался «понимать», т.е. срывать плоды с древа познания, но желал только верить.
1 Тертуллиан. Указ. соч., с. 10.
2 Философский энциклопедический словарь. М., 1983, с. 681.
3 Тертуллиан. Указ. соч., с. 361.
4 Шестов Л. Sola Fide - Только верою, с. 103.
Нет сомнения, что Тертуллиан в данном высказывании действительно стремился показать коренное различие веры и разума, однако противопоставление это не достигает той метафизической глубины, которая обнаруживается в философии Шестова. Пафос тертуллиановой философии составляет, прежде всего, апологетика. Именно в процессе оправдания христианского вероучения, в противоположении христианства и язычества, христианства и еретических школ приводит он и привлекший Шестова аргумент. В достижении своей ведущей цели Тертуллиан весьма охотно пользуется такими средствами, как доводы рассудка, «свидетельство души - христианки по природе», логическое рассуждение. Весь тон его основных произведений выдержан как защита перед судом. Но в то же время, когда речь заходит о сущности Творца и Его воле, Тертуллиан, будучи, как представляется, совершенно последователен, говорит о недосягаемости Её для разума человеческого, ведь подобные истины почерпнуты из Св. Писания и этого вполне достаточно для их обоснования. В сочинении «О воскресении плоти» встречаем слова, раскрывающие сущность тертуллиановых построений: «Хотя в делах Божиих происходит рассуждение и на основании общего человеческого разума, но только во свидетельство истины, а не в помощь лжи. Ибо нечто известно и из природы, так, например многие люди знают о бессмертии души... Поэтому я буду пользоваться и мнением Платона ... и знанием простого народа. Буду пользоваться и прочими общими мнениями, в которых представляется Бог судиею... Но когда говорят «мертвое - мертво»; «живи пока живешь»; ... тогда я вспоминаю, что Бог сердце народа счел пеплом и саму мудрость мира сего объявил глупостью»1.
Сам Шестов неоднократно обращает внимание на то, что «Тертуллиан, несмотря на то, что ему однажды и пришлось высказать свой прогремевший на весь мир парадокс, никогда не имел мужества, ни даже охоты взять его с собой в жизнь в качестве постоянного руководителя. Монтанист, верующий в возможность пророчества и после явления Христа, он был и остался поклонником
1 Тертуллиан. Указ. соч., с. 8.
auctoritas et ratio (авторитет и разум)»1. Отсюда видно, что Шестов принимает в наследство от Тертуллиана исключительно его иррациональную теорию познания, все основное содержание которой заключено в знаменитой фразе и еще нескольких замечаниях подобного рода. И в философии Шестова это парадоксальное объяснение Тертуллиана обретает новое звучание, более глубокую интерпретацию.
Прежде всего, Шестов проводит более резкую границу между разумом и верой: «От всякой попытки прикоснуться щупальцами разума к вере - вера гибнет. Она может жить лишь в атмосфере безумия. Она не делится своей
л
властью ни с кем. И вопрос ставится именно так - либо разум, либо вера» . Разум являет собой помеху, когда речь идет о руководстве в глубинных исканиях. Шестов далек от того, чтобы отрицать житейскую ценность рассудка, но в сфере его философских изысканий оказываются «начала и концы», окраинные области человеческого существования. И в этом отношении его анафема разуму более чем сурова: философ объявляет дары разума плодами библейского дерева познания добра и зла, вкусив которые, прародители человечества были изгнаны из райской обители. В данной статье не ставится задача рассмотрения истолкования Шестовым смысла грехопадения в сравнении с христианской традицией. Важно лишь то, что оно в полной мере обнаруживает иррациональный настрой автора. Не премину также отметить, что столь бескомпромиссное отношение к Ratio характерно для философии Шестова религиозного периода, начало которого связывается с работой над «Sola Fide - Только верою».
В тертуллиановом «несомненно, ибо невозможно» Шестов стремится отыскать живого Бога, Бога, не связанного по рукам и ногам рациональным обоснованием Своей сущности. Шестов неоднократно обвиняет католических и протестантских богословов в том, что они, стремясь судить о Боге исходя из своего образа мышления, в сущности, отказываются от Него. Мыслитель не раз обращается к насущному для средневековой схоластики вопросу - «Cur Deus
1 Шестов Л. Sola Fide - Только верою, с. 135.
2 Там же, с. 270
homo?» («Почему Бог вочеловечился?»), впервые сформулированному А. Кентерберийским. Ансельм стремился логически доказать, что воплощение в человеке было для Бога необходимо, и эта позиция оказалась доминирующей в схоластике, что в дальнейшем определило сущность католичества. Внимание же Шестова было обращено к другим философам-схоластам, таким как У. Оккам, Д. Скот и др., которые противостояли подобным связывающим формулировкам. Оккам, в частности, утверждал, что Бог по своей воле мог воплотиться в ком (и даже в чем) угодно. Интересно, что еще у Тертуллиана в прежде упоминавшемся сочинении «О плоти Христа» можно встретить слова, весьма близкие мысли Шестова: «Если бы Бог в самом деле захотел произойти от волчицы, или от свиньи, или от коровы и, облекшись в тело зверя или домашнего животного, проповедал бы царство небесное; то твой суд возразил бы ему...это противно разуму... Но поразмысли, Маркион, о следующих словах: «глупое мира Бог избрал, чтоб посрамить разумное»1.
Таким образом, можно сделать вывод об относительной преемственности шестовской философии по отношению к воззрениям Тертуллиана: русский философ воспринял традицию отграничения теоретического разума от веры и, что особенно важно, способ обоснования истин последней. Но, несмотря на существенное сходство в представлении о божественной воле, мировоззренческие выводы этих мыслителей, разделенных веками, оказались кардинально различными. По существу, Тертуллиан, как справедливо отмечает Шестов, не идет дальше постулирования своих гносеологических противоречий, не усугубляет их, не переносит на другие философские пространства. Тертуллиан не сомневался в возможности достижения истины «всемством»; его ничуть не смущала сложность передачи мысли посредством слова, в которое она неизбежно облекалась. Он не дерзнул бы утверждать об оправдании только верой, ибо его главным авторитетом в вере были Св. Писание и нравственные убеждения. Горячность и ригоризм римского философа привели его к морализированию, оторванному от христианской любви. В понимании несходства выводов
1 Тертуллиан. Указ. соч., с. 321.
Тертуллиана и Шестова не менее существенно и то, что Тертуллиан сознательно полагал пределы своему творчеству: «будем искать в том, что наше, у наших, на основании нашего и только то, что можно искать не нарушая правила веры»1. Насколько несовместима эта позиция с философским кредо Шестова!
Шестов многократно повторяет, что в поисках истины необходимо непрестанно стучать, стучать туда, где, возможно, вовсе отсутствует дверь: смысл заключается в том, чтобы стучать, исступленно, не зная, куда - и тогда лишь откроется. В этом философ видит беспросветную тьму и одновременно надежду веры. Но не существует никаких методов поиска, неправомерны «духовные упражнения», так как истина, по мысли Шестова, столь же внезапно озаряет, сколь и покидает человека. Те переживания, которые испытывает человек в минуты крайнего отчаяния или беспредельной радости, нельзя подвергнуть логическому осмыслению, с целью выработать определенный алгоритм действий. В подтверждение Шестов часто цитирует Библию: «Я открылся не вопрошавшим обо Мне; Меня нашли не искавшие Меня» (Ис. 65, 1).
Особое отношение имел Шестов к так называемому всемству («все мы»), оно, что прямо противоположно тертуллиановой мысли, было для него символом отказа от истины. Всемству нужна почва, всемству нужны «несотворенные, необходимые истины», а они не имеют ничего общего с истинами веры. Истины, которым доверяют все и всегда, не могут дать Шестову удовлетворительного ответа на вопрос, который не давал ему покоя - возможно ли, чтобы однажды бывшее стало не бывшим: возможно ли сделать так, чтобы Сократа не отравили, чтобы Кьеркегор не потерял Регину Ольсен, чтобы Иову вернулось его здоровье и дети? Разум выносит однозначную, не терпящую возражений резолюцию: «Невозможно». И только вера способна дать положительный ответ, в чем и состоит ее безграничное безумие.
Тертуллиан, и это с очевидностью проявляется в его сочинениях, не придает своим словам глубоко человеческого, экзистенциального смысла, тогда как Шестов, напротив, с помощью тертуллианового «достоверно, ибо нелепо»
1 Там же, с. 366.
пытается подобрать ключ не к человеку вообще, но к отдельному человеку, в неповторимости его переживаний. Тертуллиан постулирует, в конечном счете, единую истину для всех, Шестов же всеми возможными способами открещивается от нее - «по самой своей природе истина не то что не может, но прямо не хочет быть истиной для всех»1. Приняв христианство, Тертуллиан уже не имел сомнения в возможности отыскания истины, в то время как Шестова, складывается впечатление, в глубине души неизменно терзало сомнение: а могут ли вообще потомки вкусивших плодов с запретного дерева достичь истины на земле? Ведь если отталкиваться от шестовского истолкования смысла грехопадения, то каждый из нас, волей-неволей, носит в себе печать смертоносного познания. И все, что остается в этом случае - это бороться с врагом-разумом его же орудием. Н. Бердяев не обошел вниманием это препятствие в своей статье о Шестове: «Противоречие его было в том, что он был философом, т.е. человеком мысли и познания, и познавал трагедию человеческого существования, отрицая познание. Он боролся против тирании разума, против власти познания, изгнавшего человека из рая, на территории самого познания, прибегая к орудиям самого разума»2.
Неоднозначность своего положения Шестов, несомненно, осознавал и стремился отыскать выход: ему принадлежит утверждение о существовании некого «второго измерения мышления», для которого характерна, по преимуществу, парадоксальность. В «Sola Fide» философ, кстати, признается: «... если бы меня спросили, по какому «критерию» отличить в сочинениях Лютера те места, в которых говорит верующий, от тех, в которых говорит реформатор, -и, если бы я решился на этот раз . пойти навстречу обычным читательским требованиям и такой критерий дать, - я бы сказал: этот критерий -парадоксальность высказываемых суждений. Там где Лютер говорит как все -можете спокойно пройти мимо» . И есть основания предполагать, что такой «критерий» можно отнести и к творчеству Достоевского, Толстого, Платона
1 Шестов Л. Potestas clavium (Власть ключей). М., 2007, с. 56.
2 Бердяев Н. Основная идея философии Льва Шестова // http://www.vehi.net/berdyaev/shestov.html
3 Шестов Л. Sola Fide - Только верою, с. 240.
(когда тот говорит, что философия по сути есть упражнение в смерти), каким оно выходит из-под пера Шестова.
Итак, ряд парадоксальных утверждений, высказанных в начале первого тысячелетия христианским философом Тертуллианом, посвятившим большинство своих произведений оправданию вероучения через противоположение его построениям абстрактного теоретического разума, получает фундаментальное, устремленное к глубинным основаниям, раскрытие в мысли Л. Шестова, религиозного философа-экзистенциалиста XX столетия, на вооружении которого - богатейший опыт философского и религиозного прошлого.
А.Ю. ФРОЛОВА аспирантка кафедры философии МГГУ им. М.А. Шолохова.
Фролова А.Ю. Лев Шестов и Тертуллиан: об эволюции парадоксализма. В статье проводится сравнительный анализ философского наследия раннехристианского мыслителя Тертуллиана и философа-экзистенциалиста XX века Л. Шестова. Целью анализа является обнаружение генетической связи между парадоксализмом Шестова и обозначенными Тертуллианом парадоксами веры, а также выявление коренных расхождений в окончательной трактовке мыслителями противопоставления разума и веры.
Ключевые слова: вера, разум, истина, парадокс.
Frolova A.Y. Lev Shestov and Tertullian: about evolution of paradoxalism. The article carries out a contrastive analysis of a philosophical heritage of an Epichristian thinker Tertullian and a XX century's philosopher of existentialism L. Shestov. The purpose of the analysis is to reveal a genetic connection between Shestov's paradoxalism and paradoxes of faith emphasized by Tertullian, and also to expose basic divergences in thinkers' final interpretation of a contraposition of reason and faith.
Key words: faith, reason, truth, paradox.
