CC BY
7научного цикла: Сб. мат-лов Всерос. науч.-практич. конф. с междунар. участием. Ишим: Изд-во Тюменского гос. ун-та, 2017. С. 59-61.
8. Электронное учебное пособие «Английский язык. Профессиональноориентированный курс» / Сост. М. А. Одинокая: [Электронный ресурс]. URL: https://dl2.spbstu.ru/course/ view.php?id=3667.
9. Feller W. An Introduction to Probability Theory and Its Applications. Vol. 1. N. Y.; London; Sydney: John Wiley & Sons, Inc., 1968.
10. LMS Moodle СПбПУ: [Электронный ресурс]. URL: dl.spbstu.ru.
11. Integration as summation / Mathcenter: [Электронный ресурс]. URL: www.mathcentre. ac.uk/resources/.../8_12.pdf.
УДК 316.4
В. Н. Бычков, С. Б. Быстрянцев
Лексико-терминологические проблемы и процедуры интерпретации в исследованиях общественных наук
V. N. Bychkov, S. B. Bystryantsev. Leksiko and Terminological Problems and Procedures of Interpretation in social sciences Researches
В статье рассматривается ряд общих вопросов, связанных с процессами интерпретации данных, полученных в ходе практических исследований в общественных науках. При этом конкретные лексико-терминологиче-ские вопросы анализируются в контексте современной отечественной и зарубежной социологии.
ключевые слова: социология, социальное поле, интерпретация данных, понятие и значение, термин, тезаурус, дефиниция, контекст
контактные данные: в. н. Бычков: 190103, Санкт-Петербург, Лермонтовский пр., д. 44, лит. А | С. б. быстрянцев: 191023, Санкт-Петербург, Садовая ул., д. 21
The article deals with general aspects of interpretations of empirical data, obtained in socal sciences and researches. Terminological and notional questions are analysed in the context of national and foreign sociological studies.
Keywords: sociology, social field, interpretation of data, notion and meaning, term, thesaurus, definition, context
Contacts: V. N. Bychkov: Lermontovskiy Ave 44/A, St. Petersburg, Russian Federation, 190103 | s. B. Bystryantsev: Sadovaya Str. 21, St. Petersburg, Russian Federation, 191023
На фоне достаточно обоснованных самых общих разговоров и научных дискуссий по поводу глобализационных процессов, охвативших современный мир, вне поля публичного внимания чаще всего остаются многие аспекты транснациональных, интеграционных по своей реальной сути явлений и фактов в мире науки и техники, в том числе социальные составляющие таких кардинальных изменений. С нашей точки зрения, такие процессы имеет смысл называть именно транснациональными, поскольку они осознанно и целенаправленно стимулируют-
Валерий Николаевич Бычков — доцент Санкт-Петербургского университета технологий управления и экономики, кандидат филологических наук.
Сергей Борисович Быстрянцев — профессор Санкт-Петербургского государственного экономического университета, доктор социологических наук, профессор.
© В. Н. Бычков, С. Б. Быстрянцев, 2017
ся вполне определенными органами власти государств, но прежде всего потому, что эти процессы в не меньшей степени осознанно и последовательно получают национально-языковое оформление, прежде всего лексико-терминологическое на одном языке при — как это бывает в абсолютном большинстве случаев — трансляции с английского. А это не простой акт переименования одних и тех же эмпирических и тем более теоретических объектов другими терминами и словами на одном и том же языке. И, разумеется, это не элементарный пословный перевод с англо-американского на русский. Сложности многократно увеличиваются при освоении и переводе не только целостных «иностранных» научных концепций и теорий, но даже отдельных терминов и понятий.
Хорошо известны те удивительные метаморфозы, «переживаемые» в настоящее время такими, казалось бы, вечными понятиями, как деньги и финансовые обязательства, свобода, рынок, демократия и многие другие, тем более в их социологическом и политологическом аспектах. Во всяком случае классические лексикографические и этимологические принципы четкого разграничения «старых» и «новых» значений, а не механического их сложения и тем более вычитания при формировании соответствующих выводов и умозаключений. По целому ряду объективных и субъективных причин именно общественные дисциплины наиболее сильно подвержены понятийным нововведениям. Вероятно, поэтому создается впечатление, что острые научно-теоретические дискуссии, которые ведутся в этих и смежных с ними областях знания, как это часто представляется не только стороннему наблюдателю, происходят как если бы на разных языках. В таком новом общенаучном контексте методологические вопросы корректного ведения интерпретаций и дефиниций в конкретных областях знания относятся к числу наиболее актуальных. В этой связи может оказаться полезным тот опыт, который был наработан отечественным науковедением в течение второй половины ХХ в.
О современных отечественных общественных науках пока не приходится и, судя по всему, в ближайшем обозримом будущем не появятся достаточно явно выраженные основания говорить как о каком-то едином, системно организованном понятийно и терминологически обеспеченном научном движении. Именно так было совсем недавно и длилось такое положение вещей в течение нескольких десятилетий. Но буквально неожиданно и резко такая системно и структурно организованная научная жизнь на общенациональном уровне, которая опиралась на единые целевые установки и явно выраженные фундаментальные методологические начала, была признана не просто устаревшей, но и откровенно ложной со всеми вытекающими отсюда последствиями. Одновременно с фактически императивным внедрением во все сферы российской действительности англо-саксонского либерал-экономизма, в отечественных общественных науках столь же настоятельно были всеобще приняты идеи и принципы теоретического плюрализма и толерантности по отношению к самым разнообразным, преимущественно западным научным, а нередко и к откровенно квазинаучным школам, направлениям и т. д. В таком общенаучном контексте актуальной и теперь уже, как представляется, бесконечной по времени становится общенаучная комплексная проблема понимания, интерпретации и реинтерпретации (а фактически речь идет о переводе) понятий, терминов и концептов при переходе от одной научной парадигмы к другой не только между различными научными дисциплинами на разных языках, что было и ранее, но даже при аналогичных сопоставлениях в рамках самых узких предметных областей на одном и том же языке. В этом плане сложившееся положение в отдельных общественных науках можно со всей очевидностью соотнести с опытом и практикой в современных переводове-
дении и риторике, в которых накоплен богатый и полезный методологический опыт нахождения эквивалентных и адекватных соответствий для соотносимых смысловых и стилистически маркированных пар лингвистических единиц на различных языках.
Проблемы, связанные с решением общеметодологических и прикладных вопросов интерпретации при изучении ускоряющихся процессов и событий, происходящих в социальных сферах, в указанном выше плане носят наиболее сложный и острый характер в современной социологии. Здесь сложилось особенно большое многообразие научных школ, направлений и практических исследовательских методик. Поэтому данная проблема в настоящее время по-прежнему относится к числу центральных и основополагающих. Конкретно, например, это проявляется в том, что перед тем как начинать оперировать с количественными характеристиками, подтверждающими объективность данных и выводов, нужно выбрать адекватную — необходимую и достаточную понятийно-терминологическую систему, чтобы стало возможным столь же адекватно представить исследуемый объект в целом. И как бы это ни казалось просто, на практике это оказывается довольно-таки сложной задачей прежде всего из-за «негибкости и примитивности языка» современных общественных учений, не отвечающего многомерной и противоречивой социальной действительности. Помимо этого, сами исследователи в различной степени критичности и осознанности относятся к пониманию различий и необходимости самого единства социологического знания, метода и наблюдаемых фактов в их пояснительных, интерпретационных, истолковательных аспектах. Между тем именно в социологии теоретические термины и определения находятся в диалектически неразрывной связи с эмпирическими фактами, что и создает дополнительный специфический «проблемный фон» в исследовательской работе. С другой стороны, необходимость их различения, а тем более их противопоставление нелегко обозначить так, чтобы для каждого это было понятно и достаточно обосновано. По образному выражению, принятому у обществоведов, современная социология как наука принципиально не желает подчиняться какой-либо абсолютизации.
Скорее всего, главная причина заключается в следующем: ни один процесс наблюдения, например, в социологической науке нельзя считать абсолютно эмпирическим, т. е. не подвергавшимся аналитической составляющей, точно как и любая научная теория, в свою очередь, не может быть только аналитической. Теоретически всегда существует возможность преобразования общественных знаний на базе феноменологии, их можно назвать «протокольными предположениями», которые дают описание ощущениям в данный момент времени. Но стоит подметить, что термины, дающие представление о простейшем описании, выходят за рамки «только здесь и сейчас» как минимум потому, что их всегда можно использовать не к одному, а к нескольким аналогичным высказываниям. По-другому их нельзя было бы использовать. Когда мы обсуждаем, например, некоторое «гендерное явление», то непроизвольно мы начинаем вспоминать и другие аналогичные случаи, в которых определитель «гендерный» был использован в некоем определенном значении. И такое отношение считается закономерным и правомерным, хотя и признается, что неизменно существует вероятность совершения некоторой ошибки. Но одновременно постулируется, что по своей сути наши гипотезы и предположения в общественных науках основываются на самых современных, априори представляющихся нам достоверными теориях в самом широком понимании данных слов. Разумеется, можно ошибиться в выборе отдельной теоретической модели, в толковании конкретных
процессов, но в обществе в целом, в создании которого принимал участие сам Бог, в глобальной истории ошибиться нельзя.
Стоит особо отметить и постоянно иметь в виду, что сам человек-исследователь должен рассматриваться в качестве важнейшего, хотя и весьма специфического инструментария процесса наблюдения, а в качестве такового нуждается, подобно другим инструментариям, в соответствующей теории для верного истолкования полученных результатов. Теория становится частью процесса наблюдения через осознание нормы и умение интерпретировать первоначально вербализованные представления. Так, когда мы просто наблюдаем, что кто-либо счастлив или злится, мы осознаем это через призму множества представлений о психо-физио-логическом и словесном выражении эмоций в привычных нам формах. Мы понимаем не только то, что говорят «вербальные жесты», но и многие другие, более мелкие, но специфические черты выражения.
По-другому говоря, устанавливать соотношения между тем, что реально наблюдается, и теоретической моделью можно совершенно различными способами, что в значительной степени определяется целями и содержанием преобразующего процесса практической логики. Расширение исследования, формирование новых процессов и инструментариев, прирост знаний об эмпирических данных, подключение для разрешения проблем верифицирующей теории — все это оказывает воздействие на характер последующей интерпретации. Можно рассматривать теоретические термины как в движении вверх и вниз по некой семантической дуге, обретая или наоборот стремительно теряя в этой «мобильности» свою значимость и смысл. Иначе говоря, потенциально любое слово или словосочетание может получить строгое научное осмысление и стать термином в конкретной научной области и наоборот — со временем утерять свой актуальный научный статус, сохранив свою «ретроспективную историческую значимость». В свое время слово «пролетариат» было системообразующим термином в научном коммунизме в качестве названия целостного по семантической структуре, самого прогрессивного социально-политического класса. Именно этот класс для своей эпохи представлялся в качестве основной общественной силы, прогрессивной, действующей и активно ведущей борьбу за светлые идеалы всего человечества. А сейчас для абсолютного числа социологов это уже только стертая «ретроспективная» метафора, относящаяся к неопределенной по своему составу и количеству мобильной социальной группе.
Известно, что идея «социальной мобильности» как результата вертикальных и горизонтальных социально-политических «шрифтов» П. Сорокиным была первоначально предложена в качестве одной из наиболее характерных черт развитого индустриального общества, т. е. первоначально в качестве теоретической реконструкции. А сейчас данное явление уже широко представлено в современном постиндустриальном обществе и, соответственно, в его описаниях. В этой связи нельзя не отметить, что разница между наблюдаемыми явлениями и теоретическими дефинициями часто становится не такой уж значительной.
Разумеется, отсюда не следует, что не существует действительных и даже принципиальных отличий у различных видов теоретических терминов и лекси-ко-терминологических единиц эмпирических описаний. С нашей точки зрения, важно иметь в виду, что такие отличия не должны быть интерпретированы исключительно онтологическим путем. Было бы неправильным воспринимать наблюдаемый изменчивый признак как неизменчивый, не обращая внимания на другие признаки, которые, может быть, являются наиболее значимыми. Так, на простейшем классическом примере мы выделяем из всего множества яблок зрелые яблоки преимущественно по их красному цвету и мысленно соотносим
красный цвет с важнейшим признаковым элементом яблока, потому что данный элемент мы видим, а остальные, такие как семена, кислота или сахар, считаются уже предполагаемыми элементами. Разумеется, было бы неверным воспринимать целостное «живое» яблоко суммативно или перечислительно как слагающееся из тех частей, которые можно реально увидеть, и тех, которые мы не видим. Восприятие и память, мысль и воображение действуют чаще всего синхронно в процессе познания, тут их нельзя произвольно разделять. Но умозрительно в теоретическом описании в заданном отношении важно и необходимо четко представлять, как они реально соотносятся, например, в связи с тем, что они исполняют различные функции.
В социологии, как и в других гуманитарных и общественных науках, исходя из принципиальной многомерности, в данном случае — социальной материи, попытки с разной степенью обоснованности и убедительности решать подобные теоретические и эмпирические дилеммы являются обычной практикой. С такой проблемой в свое время столкнулся Р. Мертон, пытаясь преодолеть ее с помощью определения «функции» [1]. Он замечал, что социологи-теоретики и другие обществоведы часто смешивают субъективные мотивы индивидов с функциями социальных институтов. Так, для социолога наибольшую значимость представляют социальные функции, а не собственные мотивы, что, в свою очередь, наиболее существенно для социального психолога. Функции, по Мертону, стоит определять как «наблюдаемые последствия, которые способствуют адаптации или приспособлению данной системы». Существует возможность соединять адаптацию и приспособление, тем более что оба обладают положительными последствиями. Но несмотря на это, один социальный факт может являть отрицательные последствия для иного. Для поправки подобного упущения Мертон вводит дефиницию «дисфункции» [2]. Так же как структуры или институты могут содействовать поддержанию остальных составных частей социальной системы, они могут являть им и неположительные последствия.
Строгое, или «узкое» определение понятия, как это принято во многих российских исследованиях, уже само по себе трансформирует знание об объективном действительно существующем социальном мире в субъективное, умозрительно более наглядное знание. Процессы индексации и редукции, предлагаемые нами, в пределах концептуализации, в основном воспринимаются как установки к осуществлению процесса формулировки социологического и обществоведческого термина. Представляется, что существует возможность говорить о теоретических установках различного вида: «горизонтальном» и «вертикальном», согласно начальным наблюдаемым или теоретическим характерным чертам исследования. Отделить эти два вида возможно только конвенциональным путем, и в каждом определенном определении особенности определяемых видов имеют место быть.
Процесс индексации, т. е. установку на классы признаков, можно объяснить следующим образом. Для начала рассмотрим ряды отличий, имеющих отношение к области исследования. Между прочим, конкретно тут и имеет начало процесс научной реконструкции, в основном переходящий в объяснения автономных предметных принципов практической логики. Данный ряд практически можно считать перечнем ряда признаков и закрепляет, артикулирует признаки предметной области, например, общей социологии, состоящей из двух составных частей. Первая — концептуальная структура (рамки, каркас), условно можно считать, что это индексация горизонтального типа. Она включает в себя целый раз независимых терминов, не сформулированных при помощи других, применяющихся в концепции и появляющихся в исследова-
тельском процессе. Другая составная часть — атрибутивное, символическое пространство, представляющее собой базу для вертикальной индикации. Данное пространство вербально слагается из ряда терминов, которые атрибутируют (приписывают) фрагменты исследуемой социальной реальности, которые в различной степени доступны эмпирическому наблюдению. Каждое понятие состоит еще и из ряда различимых качеств, порой установленных заранее, в некоторых случаях их есть возможность конкретизировать количественно (в таком случае можно использовать по отношению к ним термин статистики — «индекс») [3]. Следовательно, каждой терминологической единице можно приписать «профиль», который включает в себя переменные, с помощью которых эта единица отмечается в атрибутивном пространстве. К примеру, рассматривание бюджета семьи можно включить в концептуальные структуры: «гибкость потребления в соответствии с доходами семьи», «внешняя экономия потребления», концепция «домохозяйства», а в атрибутивном пространстве — в дефиниции: «размер семьи», «размер сбережений», «уровень жизни». Следовательно, у единицы исследования — семьи — образуется профиль, который включает в себя определенные количественные характерные черты: уровень дохода, размер сбережений, уровень потребления, а также другие показатели и относящиеся к ним символы. На базе подобной связи концептуально конкретизируются значения используемых терминов.
Для вертикальной установки каждый профиль можно считать возможным индикатором, показателем значения. Значение (оно может быть выражено не только в численном формате) имеет связь с каждым профилем относительно любого определенного термина, согласно со значением его признака для употребления и пользования этим термином. Терминологическая значимость дополняется комплектом подобных признаков. Термин — не обычное выражение какого-либо конкретного комплекта признаков в том плане, что для каждого элемента, принимая во внимание его профиль, мы можем в некоторой мере понять, можно ли к нему отнести термин. В таком случае есть лишь открытый класс признаков, единицы которого свидетельствуют о возможности использовать термин в той или иной степени, исходя из значений, которые обусловлены профилем. Открытый класс в онтологии сочетается с семантической открытостью значения. Как раз семейная схожесть среди профилей образует «семью значений». Термины, которые характеризуют открытые классы, можно назвать «политипичными» или «кластерными понятиями».
Стоит отметить, что значение, которое приписывают конкретному профилю (для данного социологического термина), может не быть второстепенным для значения дополнительного профиля. Иначе говоря, обладание профилем может много значить для употребительности термина. Хороший тест, предназначенный для получения хороших оценок, не факт, что будет таким же эффективным, как негативный тест.
Вместо того чтобы изучать, в какой мере конкретный профиль дает объяснение использованию данного социологического термина, логично задать противоположный по своей сути вопрос. Если учитывать, что данный термин применим, насколько возможно, что индивид, определенный в группу под этим термином, обладает соответственным профилем? С подобной точки зрения каждый профиль изучается как значение термина в такой степени, в какой он имеет соответствие его предопределению, уготованному положению в концепции. Назначение и индикаторы, конечно, не являются подобными: надежный диагностирующий индикатор не обязательно определяется назначением, даже при условии, что индивид или целая группа определены к соответствующему диагностическому
классу. Если 90% всех наблюдаемых субъектов А классифицируются как Б, в то время как только 5% Б являются А, то А — хороший индикатор для Б, но плохое назначение для Б.
Что касается некоторого символического социального пространства, концепция вертикально уточняется, когда существует ряд интерпретаций признаков и терминологических назначений, характеризующих подобное пространство. И социальное пространство в большинстве своем ограничивается предметным рядом дисциплины, в пределах которой выражает свое назначение термин. Если данную процедуру осуществлять на базе аналитических суждений, то такую концепцию можно отнести к искусственной классификации, а не естественной. В таком случае можно сделать вывод, что уточнение значения — скорее «напоминание» об аналитической конструкции, чем последствие, основанное на «реальных» признаках.
«Реальное» уточнение включает в себя когнитивное содержание. В случае, если мы не называем что-либо бесспорно «истинным», мы применяем иной знак, пометку когнитивности значения, вроде «здравый», «разумный», «обоснованный» или хотя бы «полезный». Методически занимательный вопрос состоит не в том, правильно ли, что у термина существует конкретное дополнение, а в том, можно ли считать дополнение правильным в соответствующем ему смысле.
Допустим, что уточнение было подтверждено, и какова будет его ценность, его вес? Стоит говорить о «подтверждающем суждении» для интерпретации социологического термина, как о суждении, изначально объясняющем включение термина в некую теоретическую систему. Приведем «очевидный» пример из естественных наук, несложный и очевидный. Определение точки плавления какого-либо вещества предполагает достоверность высказывания, что все подобные образцы из данного вещества будут плавиться при такой же температуре. Согласно этому в концепции политической социологии формулировка положения субъекта политической жизни в качестве либеральной подразумевает абсолютно конкретную позицию в отношении государства.
Когнитивное содержание уточнения значения термина имеет определенную связь с предполагаемыми условиями. Объяснением важности уточняющего суждения можно считать то, что должно обязательно быть, что должно быть образовано. Должна быть закреплена выгодность концепции для исполнения конкретной функции в исследовании. Уточняющее суждение обладает смыслом настолько, насколько оно нацелено на объективацию концепции. Важно, чтобы уточнение имело связь с большей или меньшей координированностью индексов: их возможным пересечением, совмещением друг с другом или соотношением индексов. Каждая концепция, имеющая свое отражение в исследовании, повествует, что подобная связанность не только возможна, но действительно есть. И научная значимость концепции определяется результатом того, насколько подкреплены доводами уточняющие суждения.
В итоге уточнение значения термина в процессе выражения термина можно трактовать в качестве результата, следствия исследовательского решения. Решение заключается на основе эмпирического объяснения. Продуманное, растолкованное суждение не является тем же самым, что спонтанное, случайное: в данном случае опыт может помочь избрать наиболее подходящий вариант. Уточнение значения термина в основном рассматривается как регистрация логической равнозначности. Это действительно так относительно суждений, в которых некий термин определен набором слов, характеризующих его. Но это не будет считаться правильным для суждений, в которых в уточнении находится индикация. Значимость, вес инди-
катора и назначения в процессе определения термина не обладает безусловным, доминирующим характером. Так, мы вправе определять, например, «тоталитаризм» как «не демократию». В социологических дисциплинах, скорее всего и в иных гуманитарных науках, ни один профиль не несет за собой безусловного применения какого-либо конкретного термина, точно так же как и применение какого-либо термина не несет за собой априори некого профиля. Смысл процедуры фиксации профилей — в их семантическом назначении или эмпирической направленности.
Их основной смысл в выражении меры уверенности в возможном эмпирическом взаимодействии фактов.
Вопросы, связанные со спецификой процедур общей семантизации термина, как правило, решаются прежде всего в зависимости от контекста конкретных теоретических концепций или теорий, в рамках которых данный термин обретает свою определенность. Вместе с этим практически важным аспектом данной проблемы является установление адекватной связи термина с его эмпирическим референтом. В теоретических рассуждениях чаще всего не делают акцент на различиях между терминологическими синонимами и их фактуальными эквивалентами. В ходе исследования эмпирические основания социологического понятия дополняются или изменяются, точно так же как и уточняются соответствующие им гипотезы и теории. Общественная практика людей, базирующаяся на практически значимом опыте, расширяется вместе с увеличением их теоретических знаний. Если в ходе этого научный термин, понятие или даже целостная понятийная система начинают противоречить актуальной общественной практике, приходится прибегать к использованию иных, несовпадающих с ранее принятыми концепций. Именно так, по широко распространенному в настоящее время мнению, произошло с большинством марксистских терминов, например с таким фундаментальным понятием, как «общественно-экономическая формация». Вместе с тем приходится констатировать тот очевидный факт, что это мнение, сконструированное в русле западных обществоведческих наук, было «тотально» заимствовано отечественными общественными науками и до сих пор еще не получило фундаментального критического осмысления.
В качестве наиболее убедительного доказательства хода научного прогресса в нашей стране на первое место были выдвинуты и продолжат выдвигаться все новые концептуальные (понятийные) структуры, по-разному определяющие объективно многомерные социальные пространства. Большинство таких новых концепций и теорий не являются чем-то новым для западного научного мира. Но для отечественной науки эти неотеоретические конструкты создают новый «фронт» работы — необходимость сравнительной интерпретации нововведений на уровне как дефиниций отдельных терминов и терминосистем, так и целостных концепций. Но в современных российских общественных науках до самого последнего времени практически отсутствовала традиция критического сравнительного или сопоставительного анализа таких сложных научных объектов, как теории, концепции или школы. Так, в рамках концепции социальных систем Т. Парсонс в свое время теоретически сформировал особое «системное пространство». Пьер Бурдье ввел в научный оборот наиболее оптимальный, исходя из его концепции, термин «полей науки» — «поле политики», «поле социальных наук» [4]. В этой же связи, конечно, меняются значения индикаторов и ссылок, закрепляющих базовый концептуальный термин. Считается не требующим специальных доказательств, что с научным развитием концепции превращаются в более конкретные, специализированные и интегрированные. И связано данное движение, в первую очередь, с трансформацией и переопределением основополагающих социологиче-
ских терминов: тем самым они превращаются в более конкретные, закрепляют более точные переменные, увеличивается взаимодействие определений терминов в пределах одной концепции. Будучи алгоритмизированным, посредством уточнения и формализации процессов концептуализации, в основном это относится к процессам определения основных социологических терминов, подобное процедурно логическое развитие социологии, как предполагается, будет иметь менее губительный характер для науки.
О подобной «правке» социологической концепции через совершенствование понятийно-терминологической системы вполне логично можно рассуждать как об обычном, нормальном явлении в ходе развития концепций конкретной науки. Но если на него посмотреть сквозь призму эмпиризма и процедурной точки зрения, то для начала нужно обеспечить связь и сохранение «неуязвимости» индикаторов. Мы можем совершенствовать, «укреплять» концепцию, приходя к большей точности с применением конкретных методов и процедур. Но такая конкретность и определенность в социальной сфере, в свою очередь, не должны вредить взаимосвязанности терминов в концепции. Терминологическая противоречивость, двойственность отнимают у концепции возможность исполнять предназначенную функцию. К примеру, тарифные законы могут обозначить понятие «произведения искусства» довольно-таки формализованно и конкретно, чтобы дать возможность таможеннику, который не является искусствоведом, определить, в каком размере нужно заплатить налог за некую вывозимую вещь. Но подобная дефиниция обладает однозначно техническим, узким характером и не дает возможности делать какие-либо другие выводы, помимо того, что этот объект соответствует прописанным в законе условиям. Концепция «произведение искусства» не может быть перенесена в правовой акт в научном, процедурно-концептуализированном смысле слова.
Иначе говоря, регулярный процесс уточнения значения термина, т. е. его дополнительную семантизацию, стоит принимать как неотъемлемую часть самого процесса социологического исследования. Каждый этап исследования, если он не представляет собой обычную техническую процедуру, а несет некоторую дополнительную смысловую нагрузку, с необходимостью должен начинаться с процедуры уточнения недостаточно определенных терминов. С точки зрения общей теории информации, новая информация, или новое знание — это мера снятой неопределенности с предшествующего объема информационных носителей для достижения минимально достаточного уровня определенности последующего. При этом и теоретически, и практически отношение определенности к неопределенности — это всегда соотносительные информационные количества, которые никогда не достигают абсолютного, т. е. 100-процентного, но желаемого максимума. Более того, 65-70%-й уровень определенности является для человека оптимальным и достаточным для понимания, ориентации и принятия оптимального решения практически в любом пространстве. Достижение же более высокого уровня определенности на одном участке информационного потока всегда компенсируется ее понижением на другом. Дело в том, что «антропологически» для человека всегда существенен и важен эпирически заданный уровень новизны, новой информации, т. е. неопределенности, но не более 30-35%-го уровня. Речь в нашем случае идет о терминах, для которых предшествующий и текущий контексты «самостоятельно» не обеспечивают необходимой и достаточной информационной определенности. Вместе с тем из изложенного выше следует, что индивидуальное уточнение дефиниции каждого отдельного термина также не может превышать оптимального уровня — оно соотносительно с дефини-
циями аналогичных терминов, входящих в единый тезаурус. В последующем текстуально новые эмпирические данные сами по себе могут добавляться в общую концептуальную структуру интерпретации уже без помощи процесса специального дополнительного уточнения терминологического значения. В свою очередь, это наводит на мысль, что индикации и ссылки, представленные ранее теоретическими, трансформируются в процедурный вопрос общей интерпретации эмпирического социального факта.
В качестве убедительного примера «процедура последовательного определения терминов» методологически наиболее достоверно и понятно, на наш взгляд, представлена в работах В. Лензена [5]. Она может быть применена как в естественнонаучных, так и в исследованиях социологического характера, что специально подчеркивал сам американский методолог, давая следующее пояснение: «Первоначально физические количества изучаются методом особых процедур и дают основу эмпирическим открытиям общих законов, которые могут затем быть преобразованы в неточные определения физических количеств в них. А затем это становится экспериментально зафиксированным фактом, определяющим, что размер количества, полученного в результате специальных процедур, приблизительно удовлетворяет определение количества с точки зрения общих законов».
Когда в ходе теоретического рассуждения констатируется принципиальная открытость конкретного научного терминологического пространства, то подразумевается, что процесс уточняющей логически обоснованной системно-сетевой интерпретации семантики отдельного термина в рамках заданного терминологического пространства становится важнейшим теоретическим инструментарием познающего субъекта. Это является результатом того, что в самом начале нашего знакомства с новым исследованием чаще всего остаются весьма неопределенными используемые термины в силу неопределенности самих границ исследуемого социального объекта. В случае, если исследование носит принципиально поисковый характер, то границы изучаемого социального факта и соответствующей ему семантики термина могут остаться неопределенными до конца исследования. Разумеется, вначале можно только постулировать точность и однозначность терминологических значений, которые будут нам представляться и достоверными, и правильными, но лишь только общий результат исследования сможет подтвердить, действительно ли наш выбор был логичным и достаточно правомерным.
В социологической науке, экономике и политике социальная материя описывается посредством комплексных, многомерных и многоуровневых характеристик. Именно поэтому многие неудачи в легковесных исследованиях предопределены самим необдуманным, а иногда и намеренным подбором изначальных терминов в их фрагментарных или даже специально «искаженных» значениях. Например, таких казалось бы общепонятных, как свобода, демократия, услуги, рынок и т. д. Вместе с тем уже стали общим местом рассуждения о том, что научные теории с необходимостью строятся на исключительно точных и конкретно выраженных суждениях. В действительности, особенно в новых исследованиях, даже в таких, в которых используются точные количественные измерения и статистика, в самом начале работы очень редко приводятся необходимые и достаточные определения базовых терминов и понятий. Обычный алгоритм исследования при этом — это краткое описание социального факта или процесса, затем — группировка основных признаков и параметров, их классификация, сравнение и другие процедуры. Но лишь после более близкого знакомства с заданной сферой общественной жизни можно дать формулировку необходимой научной концепции с более высоким
уровнем определенности и четкости. Иначе говоря, практически в каждом исследовании приходится конкретизировать или даже изменять ранее принятые концепции так, чтобы они стали терминологически более логичными не только в данном контексте и смогли бы быть более широко используемыми для последующей генерализации научных понятий. Для современного социологического научного знания специфичны принципиальная открытость и динамичность его форм и содержания, а как следствие этого — гибкость и чаще всего незавершенность терминологических определений его концептуальной сферы. Поэтому, выражаясь метафорически, вопросы, обращенные социологами к социальному миру, по своей сути представляют собой чаще форму диалогов Платона, а не трактатов Аристотеля.
Завершая вышеприведенный краткий экскурс в общую проблематику семантической интерпретации на примере социологических терминов и понятий как основополагающих элементов соответствующих областей и подобластей научного знания и социального сознания, нельзя не сделать некоторых заключений конструктивного и перспективного плана. Прежде всего, нужно осознавать, что интерпретационные техники являются проявлением общего антропологического метаязыкового механизма. В психолингвистическом смысле это означает, что в нашем случае социолог обращается именно к метаязыковым механизмам ре-чемыслительной деятельности человека, объясняя не только смысл экстралингвистических предметов и явлений, но и значения одних лексических единиц через другие. Фактически это является формой семантического перевода или внутриязыковой (интралингвистической) трансляцией, но только на одном и том же естественном языке.
Необходимо отметить, что вопросы теоретического и прикладного осмысления и практического применения метаязыковых интерпретаций и внутриязыковых трансляций, разумеется, чаще всего в иных дефинициях и под своим углом зрения, уже достаточно давно и обстоятельно методологически изучены и описаны в отечественном науковедении, теориях перевода, терминоведении, герменевтике, теориях текста. Поэтому методологическое сотрудничество с учетом прошлого и на самом современном уровне общественных наук, которые в настоящее время имеют преимущественно «вестерную» ориентацию, может снова стать полезным и продуктивным.
Из теоретико-информационных измерений соответствующих аспектов жизнедеятельности человека следует, что человек как реальный производитель и потребитель информации в вербальной форме в самых различных видах коммуникаций действует в режиме 30-70% диапазона избыточности-определенности [6; 7], что в большинстве случаев оказывается вполне достаточным для принятия адекватного и правильного решения. Недостающая информация компенсируется в случае необходимости за счет других источников и каналов. Но в данной связи встает вопрос о качестве информации — в нашем случае речь, естественно, идет о качестве самой интерпретации самого метаязыка, прежде всего о составе самого метаязыка, его тезаурусной структуре. Об этом более подробно в [8]. Формирование такого тезауруса в свою очередь зависит от общего методологического вектора, чаще всего внешнего по отношению к конкретной решаемой — в нашем случае — социологической задачи, определяется общим контекстом или просто субъективной установкой конкретного исследователя.
До настоящего времени широкой научной общественностью остаются пока еще в недостаточной мере поняты и оценены основные идеи В. И. Вернадского о процессах формировании ноосферы, которые по определению должны представлять
собой сложную, длительную и противоречивую последовательность тенденций развития всех сторон жизнедеятельности человека во взаимодействии с окружающим миром в общепланетарном масштабе. Так, современную эпоху характеризует целый ряд неоднозначных тенденций ноологизации производства и практического применения научных знаний. На уровне развития наук, общества и экономики знаний конкретно это проявляется, например, в превалировании абстрактного, креативного, когнитивного мышления над предметно-познавательным и, соответственно, преобладанием абстрактной лексики и терминологии за счет новых концептуальных метафор. В связи с этой тенденцией формируются новые карты и микрокарты социальной действительности, возрастает роль и меняется место вербализаторов вторичных и третичных дефиниций в системе семантически разноуровневых денотатов. Иначе говоря, происходит качественное усложнение самого образа мира, а также соответственно меняются представления и репрезентации этого мира через усложняющиеся системы терминологических номинаций и домены обозначений. Такое понимание ноологизации является развитием тезиса о том, что каждый акт номинации, дефиниции или интерпретации представляет собой акт нового понимания обозначенной сущности, при этом терминологические неологизмы или новые дефиниции фиксируют собой меняющуюся или уже изменившуюся не только интерпретацию, но сам фрагмент наличного бытия. Таким образом конструирование man-made реальности становится все более сложным и многогранным, в том числе в результате формирования новых видов денотативных пространств.
В качестве наиболее яркого, социально значимого примера можно привести стремительную эволюцию понятия первоначально англоязычного словососочетания «онлайн», вокруг которого уже сформировалось и продолжает развиваться новое денотативное пространство — онлайновых коммуникаций, бизнеса, образования и т. д. Это повлекло за собой возникновение новых сегментов реальности, получивших общее название виртуальной действительности.
В начале данной статьи отмечалось, что для современного постмодернистского состояния социологического знания характерно дробное, фрагментарное состояние концептуально-понятийной базы. Это свойственно не только для евро-американского обществоведения, но и для российского, которое уже не первое десятилетие находится под влиянием англо-американских научных традиций, в рамках которых де-факто, а часто и де-юре откровенно не признаются опыт и статистика исторического прошлого. Как результат и последствие этого многочисленные ссылки и списки прецедентных текстов и материалов в исследовательских работах чаще всего содержательно носят сугубо формальный характер. Такое положение вещей затрудняет единообразную интерпретацию и понимание (прежде всего для иностранцев) в однозначно воспринимаемых терминах, имеющих в действительности разнородную дефиницию. Такая прагматичная и «выгодная» исключительно для либеральных англосаксов научная политика сложилась и сознательно поддерживается на Западе после решительного и последовательного отказа от признания религиозных латиноязычных концепций в качестве главного связующего звена для человеческих знаний и практического бытия. Уместно напомнить, что этимологически религия и означает связь. Нечто подобное произошло и в нашей стране, после еще более решительного отказа от общенаучной марксистской диалектической методологии, но полностью заместить ее чем-то равноценным так и не удалось. Более того, необходимость и актуальность по-современному сформулированных по своей сути ноологических общенаучных и методологических принципов признается все большим числом ученых.
Литература
1. Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М.: АСТ; Хранитель, 2006. С. 105.
2. Manifest and Latent Functions // Merton R. K. Social Theory and Social Structure. N. Y.: Free Press, 1968. Р. 73-138.
3. социальная статистика: Учебник / Ред. И. И. Елисеева. 3-е изд. М.: Финансы и статистика, 2003. С. 52-71.
4. социоанализ Пьера Бурдье: Альманах Российско-франц. центра социологии и философии Ин-та социологии РАН. М.: Ин-т эксперимент. социологии; СПб.: Алетейя, 2001.
5. Lenzen V. F. Procedures of Empirical Science // International Encyclopedia of Unified Science. Chicago, 1938. Vol. 1.
6. Quine W. V. Word and Object. N. Y., 1960. Р. 57.
7. Пиотровский Р. Г. Текст, машина, человек. Л.: Наука. ЛО, 1978. 243 с.
8. Бычков В. н., Быстрянцев с. Б. Термин, обусловленность определения его понятия в системе обучающего терминологического тезауруса // Ученые записки СПбУТУиЭ. 2017. № 2 (58). С. 42-54.
