CC BY
117
'одна из главных диалектных групп китайского языка', вэньянь - 'классический письменный китайский язык' и др. Они не зафиксированы в НКРЯ и используются в научной сфере - в названиях, перечне ключевых слов, аннотациях и текстах научных статей и учебных пособий. Например: «Внутри этого региона почти половина всех хуэйцзу Китая сосредоточена в четырех северо-западных провинциях / автономных районах в ареале Великого шелкового пути и говорит на диалектах двух подгрупп внутри диалектов гуаньхуа - Чжунъюань и Лань-Инь» (Завьялова О.И. Великий шелковый путь и персидская составляющая в языке современного китайского ислама. Человек и культура Востока. Исследования и переводы. 2014; Т. 1, № 4); статья «Экспериментально-акустическое исследование тоновых контуров экспираторных и инспираторных гласных фонетической системы языка юэ» (Алексахин А.Н. Языки стран Дальнего Востока, Юго-Восточной Азии и Западной Африки. Москва: Ключ-С, 2012); статья «К вопросу обучения чтению древнекитайских текстов на вэньяне (на материале канона "Эръя")» (Шишмарева Т.Е., Кремнев Е.В., Стефановская С.В. Современные проблемы профессионального образования: опыт и пути решения, Иркутск: ИГУПС, 2017) [5].
Итак, анализ использования лингвистических терминов китайского происхождения в современном русском языке показал, что наиболее употребительным является название литературного китайского языка путунхуа, вторым по употребительности является термин пиньинь, обозначающий стандартную транслите-
Библиографический список
рацию китайского языка, третьим - ханьцзы, называющий китайские иероглифы, а также наименования разновидностей и диалектов китайского языка гуаньхуа, юэ, вэньян и др. Данные термины гораздо активнее используются в научной литературе на русском языке, в которой современные лингвисты анализируют различные проблемы истории, современного состояния и использования китайского языка. Данная особенность показывает специфическое употребление китайской лингвистической терминологии, заимствованной в современный русский язык, её принадлежность к научной и научно-популярной сферам. Особый характер использования наблюдается у термина мандарин, обозначающего разновидность китайского языка: обладая разговорной окраской, он встречается в НКРЯ, но отсутствует в текстах научных публикаций.
Несомненно, у терминов китайской лингвистической терминологии в русском языке существуют перспективы использования, так как контакты между Россией и Китаем с каждым годом становятся всё более тесными, в том числе в сферах, которые обусловливают использование лингвистических терминов, - в науке и образовании. В России всё большее внимание уделяется изучению китайского языка, и востребованность китайской лингвистической терминологии постоянно возрастает Многие специфические явления китайского языка не имеют аналогий в европейских языках, поэтому использование международных лингвистических терминов для их наименования невозможно, и применяются китайские терми-ны-экзотизмы.
1. Несина И.И. Понятие «чай» и связанные с ним заимствования из китайского в лексико-семантическом поле русского языка. Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2014; 5-2: 28 - 33.
2. Горбацкая О.Ю., Ким Х.Д., Томоко С., Чжун Ц. Причины заимствования лексики русского языка из китайского, корейского и японского языков. Диалог культур - диалог
0 мире и во имя мира. 2014; № 2: 52 - 60.
3. Сюй Я. Заимствования в русском языке из китайского языка. Ономастика и общество: язык и культура: материалы I Всероссийской научной конференции. Тамбов: Издательский дом ТГУ 2010: 198 - 199.
4. Национальный корпус русского языка. Available at: http://www.ruscorpora.ru
5. Научная электронная библиотека eLIBRARY.RU. Available at: https://elibrary.ru
6. Ли И. Особенности китайских заимствований в русском языке. Актуальные проблемы русского языка и методики его преподавания: материалы XII студенческой Научно-практической конференции, Москва: РУДН, 2015: 91 - 95.
7. Жеребило Т.В. Словарь лингвистических терминов. Назрань: Пилигрим, 2010.
8. Витковская Л.В., Дань Н. Специфика функционирования в русском и английском языках терминов из китайского языкознания. Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2016; № 4: 127 - 130.
9. Ефремова Т.Ф. Новый толково-словообразовательный словарь русского языка. Москва: Дрофа, 2000. Available at: http://www.classes.ru/all-russian/russian-dictionary-Efremova.htm.
10. Яшина М.Н. Контекст употребления термина «семейное образование» в Национальном корпусе русского языка. Теория и практика общественного развития. 2015; № 22: 26 - 29.
References
1. Nesina I.I. Ponyatie «chaj» i svyazannye s nim zaimstvovaniya iz kitajskogo v leksiko-semanticheskom pole russkogo yazyka. Aktual'nye problemy gumanitarnyh i estestvennyh nauk. 2014; 5-2: 28 - 33.
2. Gorbackaya O.Yu., Kim H.D., Tomoko S., Chzhun C. Prichiny zaimstvovaniya leksiki russkogo yazyka iz kitajskogo, korejskogo i yaponskogo yazykov. -Dialog kul'tur dialog o mire
1 vo imya mira. 2014; № 2: 52 - 60.
3. Syuj Ya. Zaimstvovaniya v russkom yazyke iz kitajskogo yazyka. Onomastika i obschestvo: yazyk i kul'tura: materialy I Vserossijskoj nauchnoj konferencii. Tambov: Izdatel'skij dom TGU, 2010: 198 - 199.
4. Nacional'nyj korpus russkogo yazyka. Available at: http://www.ruscorpora.ru
5. Nauchnaya 'elektronnaya biblioteka eLIBRARY.RU. Available at: https://elibrary.ru
6. Li I. Osobennosti kitajskih zaimstvovanij v russkom yazyke. Aktual'nye problemy russkogo yazyka i metodiki ego prepodavaniya: materialy XII studencheskoj Nauchno-prakticheskoj konferencii, Moskva: RUDN, 2015: 91 - 95.
7. Zherebilo T.V. Slovar' lingvisticheskih terminov. Nazran': Piligrim, 2010.
8. Vitkovskaya L.V., Dan' N. Specifika funkcionirovaniya v russkom i anglijskom yazykah terminov iz kitajskogo yazykoznaniya. Vestnik Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Lingvistika i mezhkul'turnaya kommunikaciya. 2016; №: 127 - 130.
9. Efremova T.F. Novyj tolkovo-slovoobrazovatel'nyj slovar'russkogo yazyka. Moskva: Drofa, 2000. Available at: http://www.classes.ru/all-russian/russian-dictionary-Efremova.htm.
10. Yashina M.N. Kontekst upotrebleniya termina «semejnoe obrazovanie» v Nacional'nom korpuse russkogo yazyka. Teoriya i praktika obschestvennogo razvitiya. 2015; № 22: 26 - 29.
Статья поступила в редакцию 18.01.20
УДК 81-13
Sun Ye, Ph.D, junior researcher, Sun Yat-cen University (Zhuhai, China), E-mail: verasun1204@mail.ru
LEXICO-SEMANTIC FIGURATIVE MEANS OF CREATING HUMOR IN THE STORIES OF N. NOSOV. The article presents a close linguistic analysis of the lexical- semantic means of creating humor in children's literature. The material for analysis in this work is texts from the book of N.Nosov "Knock-knock-knock'. It is noted that linguistic means correlated with the lexical-semantic organization of the language are used to create verbal humor, including the semantic-stylistic nuance of the words' meaning; lexical repetition, increasing the tension of speech; metaphors (linguistic and individual author's); epithets; antonymic contrasts; polysemy; paronomasia; euphemism of the phrase; characterization of proper names and figurative phraseological unites of colloquial coloring. In the variety of linguistic means, there are normal (universal) proper linguistic means, stylistically marked and fixed by the stylistics as language tropes, as well as individually-author's (occasional) stylistically not marked in the language system, which, however, according to the author'sintention in the context, properties of stylistic devices, that create verbal humor or affect the humorous effect of a phrase, dialogue, fragment and plot.
Key words: children's literature, N. Nosov, lexical-semantic means of creating humor, semantics of stylistic means, repetition, metaphor, epithet, antonym, polysemy, paronomasia, euphemism, characterization of proper names, phraseological units.
Е. Сунь, д-р филол. наук, мл. науч. сотр., университет Сунь Ят-сена, г. ЧжуХай, E-mail: verasun1204@mail.ru
ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ОБРАЗНЫЕ СРЕДСТВА СОЗДАНИЯ ЮМОРА В РАССКАЗАХ Н. НОСОВА
Статья является промежуточным результатом проекта Гуандунского фонда философских и общественных наук дисциплинарного совместного строительства «Литературная теория Ю.Н. Тынянова» (грант No.GD18XWW23).
Статья посвящена пристальному лингвистическому анализу лексико-семантических средств создания юмора в детской литературе. Материалом для анализа в данной работе послужили художественные тексты для детей из книги Н. Носова «Тук-тук-тук». В работе отмечается, что в создании словесного юмора участвуют языковые средства, соотносимые с лексико-семантической организацией языка: семантико-стилистическая нюансировка оттенков смысла слов; лексический повтор, нагнетающий напряжение речи; метафоры (языковая и индивидуально-авторская); эпитеты; антонимические контрасты; обыгрывание полисемии; парономазия; эвфемизация фразы; характерологизация имён собственных и образные фразеологизмы разговорно-просторечной окраски. При этом во всем многообразии языковых средств обнаруживаются как узуальные (универсальные) собственно языковые средства, стилистически маркированные и закреплённые стилистикой в качестве языковых тропов, так и индивидуально-авторские (окказиональные), стилистически не маркированные в системе языка, которые, однако, по замыслу автора в условиях контекста проявляют свойства стилистических приёмов выразительности, создающих словесный юмор или влияющих на юмористический эффект фразы, диалога, фрагмента и сюжета.
Ключевые слова: детская литература Н. Носова, лексико-семантические средства создания юмора, семантика стилистических средств, повтор, метафора, эпитет, антоним, полисемия, парономазия, эвфемизм, характерологизация имён собственных, фразеологизм.
Среди всех форм выражения юмора именно словесная его версия представляет особый интерес для лингвистов, так как он создается с помощью самых разнообразных языковых средств. Детская художественная литература занимает важное место в изучении словесного юмора: ее своеобразие кроется в детском восприятии, отношении ребенка к действительности. Авторы детских книг юмористически окрашивают логику поведения героя, которая противоречит логике взрослых, и превращают самые обычные жизненные ситуации в необычайно смешные поучительные истории.
В данной работе материалом для анализа послужили художественные тексты для детей из книги «Тук-тук-тук». В рассказах Н. Носова смешное и серьёзное переплетаются, а юмористический эффект достигается чаще всего воссозданием живой речи героев. С целью его достижения в рассказах Н. Носова широко применяются самые различные лексико-семантические средства, соотносимые с лексико-фразеологической системой русского языка: 1) семантико-стилистиче-ская нюансировка оттенков смысла слов; 2) лексический повтор, нагнетающий напряжение речи; 3) метафоры (языковая и индивидуально-авторская); 4) эпитеты; 5) антонимические контрасты; 6) обыгрывание полисемии; 7) парономазия; 8) эвфемизация фразы; 9) характерологизация имён собственных; 10) образные фразеологизмы разговорно-просторечной окраски. При этом обнаруживаются как узуальные (универсальные) собственно языковые средства, стилистически маркированные и закреплённые стилистикой в качестве языковых тропов, так и индивидуально-авторские (окказиональные), стилистически не маркированные в системе языка. Последние по замыслу автора в условиях контекста проявляют свойства приёмов выразительности, создающих словесный юмор или влияющих на юмористический эффект фразы, диалога, фрагмента и сюжета.
Следовательно, на лексическом уровне наблюдается наибольшее разнообразие языковых средств создания юмористического эффекта. К лексическим средствам относятся все тропы как изобразительно-выразительные средства, а также единицы с особой стилистической окраской, к которым относится, например, лексика, используемая для выражения экспрессии и других эмоций. Также для этих целей могут использоваться диалектизмы, просторечные слова, архаизмы, неологизмы и другие слова с ограниченным употреблением.
Как подчеркивает И.Б. Голуб в книге «Стилистика русского языка» [1, с. 130], "Образность в широком смысле этого слова - как живость, наглядность, красочность изображения - неотъемлемый признак всякого вида искусства, форма осознания действительности с позиции какого-то эстетического идеала, образность речи - частное её проявление". В детской литературе она используется как для создания забавного сюжета, так и для имитации непосредственно-эмоциональной речи героев-детей с комическим эффектом. А.Н. Кожин в книге «Функциональные типы русской речи» подчеркивает: "Если, например, в художественной прозе, в поэзии тропы служат для создания образа, то в разговорной речи они подчинены целям непосредственного выражения эмоции говорящего" [цит. по: 1, с. 131 - 132]. Данное суждение применимо и к нашему объекту исследования, где эмоциональная и оценочная реакция героев воплощается непосредственно через их речь, которой придаются характерные особенности разговорного стиля.
Семантико-стилистические средства
Как известно, русский язык содержит множество слов с устойчивой эмоционально-экспрессивной окраской. В зависимости от отношения к предмету эта окраска может иметь различные оттенки: иронический, неодобрительный, презрительный, ласкательный, торжественно-приподнятый и др.
М.Н. Кожина, наблюдая эмоционально-экспрессивно окрашенную лексику, относит её в языковой фонд стилистических средств и выделяет три группы [2, с. 108 - 109]. К первой группе относятся слова, несущие в своей семантике экспрессивно-эмоциональный заряд. Как отмечает исследователь, "слова этой группы обычно однозначны, заключенная в их значении оценка настолько явно и определённо выражена, что не позволяет употреблять слово в других значениях. Эта лексика используется преимущественно в устно-фамильярной сниженной речи: лентяй и т.п. Такого типа слова очень часто используются в детской речи,
выполняют номинативную функцию и дают оценочность и экспрессивность в прямом виде". Ко второй группе она относит "многозначные слова, которые в своем прямом значении обычно стилистически нейтральны, однако в переносном значении наделяются яркой оценочностью и экспрессивной стилистической окраской". Их условно называют ситуативно-стилистически окрашенными (слон, медведь, осёл, дуб, ворона - когда речь идет о человеке,). Третья категория - это слова, в которых эмоциональность, экспрессивность и любая другая стилистическая окрашенность достигается аффиксацией (мамочка, бабуля, солнышка, цветочек). Но здесь в большей степени идет речь о словообразовании, а не о лексике, поэтому к этой группе слов мы не будем обращаться в данной работе.
В книге «Тук-тук-тук» активно используются слова с закреплёнными эмоционально-экспрессивными значениями. Во множестве случаев они обозначают людей с какими-либо яркими характерами и содержат элемент юмористической оценки говорящего. Например, со словами с неодобрительной и даже презрительной оценкой брехун, растяпа, егоза можно встретиться в рассказе «Фантазер», где герой намазывает сестре губы вареньем, чтобы все решили, будто это она съела полбанки:
- Значит, из-за тебя другому досталось, а ты и рад! - сказал Мишутка.
- А тебе что?
- Мне ничего. А вот ты этот... как это называется... Брехун! Вот!
- Сами вы брехуны! («Фантазёр») [3, с. 7].
Брехун - врун и пустомеля, используется в сниженной речи [4, с. 96]. Это слово провоцирует ответную реакцию Игоря. Под серьёзным разговором детей читатели увидят не столько спор об обмане и выдумывании, сколько детское чувство непосредственности. И юмор здесь передаёт наивность душевного состояния ребёнка. В другом рассказе герой не замечает кастрюлю с кашей и едва не сбрасывает ее в колодец: - Ах ты, растяпа! - говорю. - Зачем мне кастрюлю под локоть сунул? Возьми её в руки и держи крепче. И отойди от колодца подальше, а не то и каша полетит в колодец. («Мишкина каша») [3, с. 117].
Растяпа - разговорное слово, обозначающее неловкого человека, который делает всё невнимательно и плохо [4, с. 1103]. Мишку назвали "растяпой", потому что он принес кастрюлю с кашей к колодцу, чтобы прямо там наливать в неё воду. Но на самом деле неуклюжим оказывается герой-повествователь, который чуть не сталкивает кашу в колодец, и поэтому сердится не Мишка, а он. Неуклюжесть вместе с ругательством растяпа образуют комическое обстоятельство. В речи героев данного рассказа используются и другие эмоциональные слова, передающие раздражение: чудаки (странный чудной человек [4, с. 1486]) и умник (человек, который умничает, старается выказать свой ум [4, с. 1387]).
В рассказе «Дружок» героиню называют егозой: - Ай, мамочка, мышь! -завизжала эта егоза Леночка и стала поджимать под себя ноги. («Дружок») [3, с. 124].
Здесь говорится о суетливой и слишком подвижной девочке, с которой герои рассказа встретились в вагоне. Ребята назвали её егозой, потому что она то "трещала, как сорока", то хлопала в ладоши и своим поведением не давала покоя другим пассажирам. Слово егоза образно описывает суетливо-шумное поведение Леночки и включает в себя ещё и раздражительное отношение мальчиков к ней. За несколько минут образ девочки изменяется от "какой-то длинноногой девчонки с косичками (внешний признак портрета) до "егозы"(ироническое название характера поведения), и слово показывает нарастание недовольства и неприязни ребят. При всей серьёзности речевого поведения детей, читатель все же воспринимает живо описанную ситуацию как нечто забавное.
Ситуативно-стилистически окрашенные слова благодаря их многозначности тоже широко используются в рассказах Н. Носова с целью создания юмора. Как правило, они попадают в контекст речи в переносном метафорическом значении, как в рассказе «Мишкина каша»:
- Мишка, - говорю, - что это? Почему каша лезет?
- Куда?
- Шут её знает куда! Из кастрюли лезет! («Мишкина каша») [3, с. 112].
Так, в данном контексте слово шут утратило непосредственную соотнесённость со значением лица, развлекающего господ, поэтому используется как синоним слова чёрт. Эта фраза как ответ на непонятный вопрос создаёт комический эффект.
В рассказе «Саша» герой находит свой пистолет и вскрикивает:
- Вот он, мой голубчик! Снова вернулся ко мне!
А его сестра Марина набрасывается на него:
- Ах ты, чучело! Из-за тебя мне пришлось милиционеру врать! От стыда я чудь не сгорела! Вот натвори ещё чего-нибудь, ни за что не стану тебя выгораживать! («Саша») [3, с. 29].
Здесь два ситуативно-стилистически окрашенных слова употребляются в переносном метафорическом значении - как контекстуальные метафоры. Голубчик - это, как правило, ласково-фамильярное обращение к мужчине [4, с. 216], а чучелом называют неряшливо, нелепо одетого или грязного человека [4, с. 1489]. Метафорическое употребление придает им дополнительные смыслы. Оба слова в примере выступают в роли обособленных приложений.
Рассмотрим ещё два примера:
1. - Ах ты, - говорю, - размазня! Ты что ж, нас уморить голодом хочешь? Чем теперь воды достать? («Мишкина каша») [3, с. 114].
2. - Что ж я, по-твоему, осёл? («Телефон») [3, с. 138].
Выделенные слова содержат яркую образную выразительность и эмоциональность. Они встречаются и в нашей повседневной речевой сфере как достаточно знакомые, порой с иронической окраской. Автор же прибегает к их употреблению для создания естественного тона речи мальчишек в жизненной бытовой ситуации, юмористически окрашенной.
В переносном значении используются и глаголы:
1. Вдруг зазвонил звонок. Костя бросился занимать место, а Шурик где-то застрял. («Замазка») [3, с. 19].
2. - Счищайте скорей, негодные! - кипятился гражданин. («Замазка») [3, с. 20].
Эти слова относятся к разговорному стилю речи и указывают на характер определяемого человека. Например, слово застрять в русском языке имеет два значения: 1) плотно войти, попасть во что-либо, так что трудно вынуть, высвободить; 2) задержаться, надолго остаться где-то [4, с. 348]. Если бы здесь мы поменяли слово застрял на слово задержался, то описываемая ситуация не была бы такой смешной. Слово кипятиться здесь понимается как "горячиться", "волноваться", "сердиться"; и образ невоспитанного, раздражающегося, нетерпеливого гражданина составляет яркий контраст с образом двух вежливых, осторожных, но надоедливых школьников. Глагол подчеркивает нервозность гражданина и добавляет комизма.
Лексические повторы
Лексические повторы в детской литературе нередко используются для создания юмора. Можно выделить несколько типов: позиционно-лексический повтор, лексическая анафора, лексическая анаэпифора и др. [5, с. 476]. В произведениях Н. Носова особенно часто используется приём позиционно-лексического повтора.
Он работает следующим образом: в синтаксической конструкции несколько раз повторяется синтаксическая позиция с одним и тем же лексическим наполнением [5, с. 483]. Из-за своей избыточности такие конструкции называют разновидностью плеоназма. Но эта избыточность в текстах Н. Носова оправдана, так как связана с выражением дополнительной экспрессивной информации. Например, повторы могут подчёркивать продолжительность действия и являться показателем количественно-качественных отношений. Количество в итоге переходит в качество или, по крайней мере, стремится, но этот переход не получается. При этом позиционно-лексический повтор способствует актуализации таких эмоционально-экспрессивных значений, как разочарование, подозрение, удивление и др. Рассмотрим несколько типичных примеров:
1. Миша лизнул его (леденец) и думает:
«Пососу немножко и положу обратно».
И стал сосать. Пососёт, пососёт и посмотрит, много ли ещё осталось. И всё ему кажется - много. Наконец леденец стал совсем маленький, со спичку. («Леденец») [3, с. 47].
Количество переходит в качество; а Мишка сожалеет и раскаивается.
2. И стал чинить. Возился, возился - починил так, что совсем ничего не стало слышно. («Телефон») [3, с. 142].
Количество не переходит в качество; а герой испытывает досаду.
3. Пошёл я домой и стал ждать. Ждал, ждал, так ничего не дождался и спать лёг. («Телефон») [3, с. 141].
Количество не переходит в качество; герой переживает явное разочарование.
4. Подхожу к двери, звоню... Нажимал кнопку, нажимал - никто не отворяет. («Телефон») [3, с. 144].
Количество не переходит в качество; герой воспринимает странность ситуации.
5. Шли, шли, а лес всё не кончается. («Бенгальские огни») [3, с. 148].
Количество не переходит в качество; у детей чувство потерянности.
6. Ехали, ехали, наконец приехали. («Бенгальские огни») [3, с. 147].
Количество переходит в качество; герой испытывает явное нетерпение и напряжённое ожидание результата действия.
В этих примерах комичность действия персонажей заключается в преобладании двигательных затрат энергии над психическим или физиологическим результатом.
Метафора
При употреблении метафоры передаётся ёмкий образ, основанный на неожиданных, смелых ассоциациях. В основу метафоризации может быть положено сходство самых различных признаков предметов: цвета, формы, объёма, назначения, положения в пространстве и времени и т.д.
Различают два типа метафоры: метафора языка (узуальная метафора) и метафора речи (стиля), или окказиональная метафора. Языковая метафора необходима для номинативных и коммуникативных целей, зафиксирована в словарях как переносное значение и является «вторичной косвенной номинацией при обязательном сохранении семантической двуплановости и образного элемента»; речевая метафора (художественная / индивидуально-авторская / контекстуальная / тропеическая) встречается в специальной художественной и публицистической литературе и создаётся автором для конкретной речевой ситуации [5, с. 325]. В отличие от языковой метафоры, индивидуально-авторская метафора не зафиксирована в словарях и отражает индивидуальный взгляд автора на мир. Нередко она используется для создания юмористического эффекта.
Рассмотрим конкретные примеры метафор, встречающихся в рассказах Н. Носова:
- Сейчас я её как тресну клюшкой! - говорит Вадик. - Пусть только подлезет ближе, бродяга такая! («Живая шляпа») [3, с. 10].
Слово бродяга по отношению к шляпе выступает как метафора, отображающая яркий признак - подвижность шляпы, которая своими перемещениями вызывает удивление, смятение, наконец, восхищение своим проворством. Шляпа двигается, бродит, как живая. Метафора основывается на переносе значения по сходству (с живого существа на неживой предмет, вещь), и в детской фантазии доводит ситуацию до абсурда.
В следующем примере дети находят дверную замазку и начинают лепить из нее разных животных, а потом один герой предлагает другому оценить его работу:
Шурик посмотрел и говорит:
- Ливерная колбаса.
Костя обиделся и спрятал замазку в карман. («Замазка») [3, с. 19].
Здесь метафора основана на сходстве формы змеи и колбасы и вызывает смущение героя, который не ожидал такой реакции. Последующими двумя глаголами обиделся и спрятал также подчеркивается неловкость ситуации.
В другом рассказе пес Бобик увидел на столе гребешок и поинтересовался:
- А что это у вас за пила?
- Какая пила! Это гребешок. («Бобик в гостях у Борбоса») [3, с. 106].
Потом Барбос показывает другу телевизор и пытается объяснить его назначение:
- А это такая штука - она всё делает: поёт, играет, даже картины показывает.
- Вот этот ящик?
- Да. («Бобик в гостях у Борбоса») [3, с. 108].
Метафоры пила и ящик вместо гребешок и телевизор отталкиваются от сходства по внешности. Они подчеркивают ограниченность знаний о мире дворового пса Бобика в противовес образованности домашнего пса Барбоса.
В другом рассказе при попытке достать воды из колодца герои топят в нем чайник, а на предложение доставать воду кастрюлей повествователь отвечает так:
- Что у нас, - говорю, - по-твоему, кастрюльный магазин? («Мишкина каша») [3, с. 116].
Герой от досады иронически назвал свой дом кастрюльным магазином (это речевая метафора) и высказал свою реакцию на ситуацию вопросительным тоном, отчего высказывание получило значение утверждения отрицания, т.е. наш дом - это не кастрюльный магазин. Юмор вызывается иронической интонацией и метафорой, которая в устах героя говорит и о вспыльчивости, и о юмористически окрашенной логике бытовых действий героя.
Эпитет
Эпитетом называется образное определение предмета или действия. В строгом значении эпитет определяется как разновидность тропа. Это "основанное на переносе значения образное, экспрессивное, стилистически значимое слово или словосочетание в синтаксической функции определения или обстоятельства" [5, с. 781]. Использование эпитетов встречается во многих жанрах произведений, где присутствуют экспрессивность и образность. В данной работе эпитет рассматривается в широком значении: это понятие, связанное с определенным свойством предмета, которое автор хочет подчеркнуть и выразить своё отношение к нему. В художественном тексте эпитет часто помогает усиливать некоторые признаки предметов, а также передавать отношение детей к изображаемому, что обычно воспринимается читателем стилистически колоритно, оригинально и смешно, как в данном примере:
Мишка осмотрел ёлку со всех сторон и говорит:
- Она, конечно, хорошая, только не совсем. По правде сказать, совсем нехорошая: куцая.
- Как это - куцая?
- Верхушка у неё короткая. Мне такой ёлки и даром не надо!
Нашли мы другую ёлку.
- А эта хромая, - говорит Мишка.
- Как - хромая?
- Так, хромая. Видишь, у неё нога внизу закривляется.
- Какая нога?
- Ну, ствол.
- Ствол! Так бы и говорил!
Нашли мы ещё одну ёлку.
- Лысая, - говорит Мишка.
- Сам ты лысый! Как это ёлка может быть лысая?
- Конечно, лысая! Видишь, какая она реденькая, вся просвечивает. Один ствол виден. Просто не ёлка, а палка! («Бенгальские огни») [3, с. 148].
Выделенные в данном контексте эпитеты имеют метафорический характер. Слово куцый обычно употребляется для определения животных с коротким хвостом [4, с. 484]. Здесь Мишка имеет в виду недостаток в высоте у верхушки ёлки. Слово хромой в своём прямом смысле обозначает человека, имеющего увечную, больную или более короткую ногу [4, с. 1456]. В этом же контексте оно использовано для описания кривизны ствола, будто если бы ёлка пошла на своей "ноге", то непременно бы захромала. Слово лысый здесь тоже получает своё переносное значение, указывая на негустую ветвистую часть у ёлки, как будто это волосы.
Отметим также особую синтаксическую функцию этих эпитетов. В данном примере все они занимают позицию сказуемого в составе полных и неполных высказываний (составные именные сказуемые с нулевой глагольной связкой), т.е. являются предикативными признаками, которые приписываются каждому подлежащему, так или иначе называющему ёлку в настоящий момент речи.
A) (Она) 0 куцая. ((N1) - а^ = в контекстуально неполном двусоставном простом предложении с незамещённой позицией подлежащего);
Б) Эта 0 хромая. (N1 - а^ = в полном двусоставном простом предложении);
B) (Ёлка) 0 лысая. ((N1) - а^ = в контекстуально неполном двусоставном простом предложении с незамещённой позицией подлежащего, выраженного в предыдущей фразе в виде дополнения "Нашли мы ещё одну ёлку").
То, что эпитеты здесь выполняют синтаксическую функцию сказуемых и становятся предикативными признаками, говорит о следующем:
1) они называют и усиливают признаки предмета (ёлки); но имеют синтаксическую функцию составного именного сказуемого (функцию заместителя при-связочного элемента, называющего образно предикативный признак, приписываемый подлежащему), и тем самым предикативно значимо обыгрывают смешную подробность видения детали в детском восприятии;
2) они в данной позиции более весомо выражают оценочное отношение говорящего к предмету, поскольку при таком синтаксическом расположении "ёлка" - это предмет мысли, а каждый эпитет - это предикативный признак, приписываемый предмету мысли, и суть утверждаемого как свойство предмета мысли.
Юмористический эффект в таком случае заключается в самой логике умозаключений героя (предмет мысли + свойство предмета мысли, которое героем приписывается ему в качестве предикативного признака в структуре высказывания утверждения), а выражается юмористический эффект посредством использования эпитета в сильной (предикативной) позиции высказывания.
В роли второстепенного члена предложения эпитет не мог бы указывать на логику высказывания, поскольку второстепенный член не входит в предикативную основу простого предложения и называет признак предмета вне соотношения с моментом речи, т.е. без предикативной значимости в составе высказывания.
Кроме прилагательных, эпитет может быть выражен другими частями речи, например, причастием. В рассказе «Шурик у дедушки» после заклинательного стишка появляется такая фраза:
- Всё равно ничего не поймаешь: заколдована рыба. («Шурик у дедушки») [3, с. 41].
Одиночное краткое причастие как эпитет также занимает позицию сказуемого (составное именное с нулевой связкой, указывающей на настоящее время, т.е. момент речи). "Заколдована рыба" - это двусоставное полное простое предложение (Ж-раЛ кр. ф.), где причастие (эпитет) выполняет синтаксическую функцию предикативного признака, который приписывается подлежащему рыба как предмету речи в данном высказывании в качестве свойства предмета мысли, что опять-таки говорит о логике структуры утверждения в соответствии с предшествующей ситуацией "колдовства". Индивидуально-авторский эпитет заколдована (о рыбе в толковом словаре не зафиксировано переносное значение) является метафорическим утверждением в тексте и вызывает у читателей детского возраста многообразные ассоциации: подействовало ли заклинание? В глазах читателей благодаря этому эпитету логика развития данного эпизода всё равно юмористична: считалки + утверждение героя, что рыба заколдована (в эпитете звучит как смешное, а по логике своей является абсурдным).
Антонимы
Антонимия, как правило, базируется на понятии контраста как стилистической категории, в основе которой лежит лексико-семантический пласт. Комический эффект в таком случае достигается за счёт неожиданного контраста каких-либо явлений. Нестандартное использование антонимов также может стать средством достижения юмористического эффекта. Оксюморон и антитеза также строятся на контрасте, причем антитеза предполагает использование антонимов в функции противопоставления, а оксюморон - в функции совмещения. В книгах Н. Носова использование многообразных антонимов стимулирует детскую фантазию. И так происходит в рассказе «Фантазёр», где комический сюжет разворачивается по мере того, как герои совершают всякие выдумки. Обратим внимание на антонимические пары слов, выделенные в следующем примере из рассказа «Фантазёр»:
- Знаешь, - говорит Мишутка, - раньше я был большой-большой, как дядя Боря, а потом сделался маленький.
-А я раньше летать умел!
- А ну, полети!
- Сейчас не могу: разучился.
- Вот я раз был в Африке, и меня там крокодил съел!
- Вот так соврал! - рассмеялся Мишутка.
- Вовсе нет.
- Почему же ты теперь живой?
- Так он же меня потом выплюнул. («Фантазёр») [3, с. 3 - 4].
Здесь представлены три пары антонимов: "большой - маленький", "умел -разучился", "съел - выплюнул". Юмористический эффект создаётся благодаря пониманию писателем детской психологии: дети - мастера фантазировать, их своеобразная ''логика'' оригинальна и не скована рамками реальности: фантазии детей абсурдны с точки зрения реальности, но в них есть своя, в некоторой степени алогичная логика. Это подтверждается примером использования антонимов в данном фрагменте, где антонимические пары стимулируют интенсивность комической ситуации. Заметим, каждый антоним в своей соотносимой паре внутри состава высказывания занимает позицию сказуемого, что работает на поступательность действия в сюжете. И внутри каждой пары, если рассматривать контекстуальное взаимодействие высказываний-реплик, есть внутренняя логика "начала/конца" ("прошлого/настоящего").
A) "Раньше я был большой-большой, ... а потом сделался маленький'. (Раньше/ потом), в Ж-а^;
Б) "Я раньше летать умел!... Сейчас не могу: разучился". (Раньше/сейчас), в Ж-У;
B) "Вот я раз был в Африке, и меня там крокодил съел!... Так он же меня потом выплюнул". (Там, т.е. когда-то/потом), в Ж-У.
Таким образом, несмотря на внешнюю абсурдность высказываний, они содержат свою логику обстоятельств. Есть и другие контексты использования антиномических пар в произведениях Н. Носова: например, в рассказе «Метро» автор три раза употреблял антонимическую пару "вверх - вниз" для передачи неуспешной встречи. Картина беспорядочной погони друга за другом, создаваемая антонимами, конечно же, усиливается их троекратным повтором и становится источником возникновения юмора.
Полисемия (или многозначность)
Полисемия также нередко служит средством достижения юмористического эффекта - обыгрывание разных значений одного многозначного слова может вызывать смех. Как известно, между всеми этими значениями существует некая связь, осознаваемая носителями языка на подсознательном уровне. Но когда носителями являются малообразованные дети или персонажи-животные, то они могут не замечать этой связи и воспринимать слово в рамках своей компетенции, что часто вызывает смех у читателей, имеющих достаточный запас лексики для понимания сути ситуации. Таким образом, игра многозначности помогает выстроить основу сюжетной коллизии. Рассмотрим следующий типичный пример:
- Это часы, - ответил Барбос. - Разве ты часов никогда не видел?
- Нет. А для чего они?
Барбос и сам не знал толком, для чего часы, но всё-таки принялся объяснять:
- Ну, это такая штука, понимаешь... часы... они ходят...
- Как - ходят? - удивился Бобик. - У них ведь ног нету!
- Ну, понимаешь, это только так говорится, что ходят, а на самом деле они просто стучат, а потом начинают бить.
- Ого! Так они ещё и дерутся? - испугался Бобик.
- Да нет! Как они могут драться!
- Ты ведь сам сказал - бить!
- Бить - это значит звонить: бом! бом!
- А, ну так бы и говорил! («Бобик в гостях у Барбоса») [3, с. 106].
Слово ходить выступает здесь одновременно в двух значениях. Они
вскрываются с помощью выражения "часы... они ходят" и замечания, что они не могут ходить из-за отсутствия ног Первое соотносится с переносным употреблением слова, касающимся действия механизма, второе - возвращает к прямому, конкретному, что связано со способностью людей передвигаться ногами. Эти значения легко дифференцировались бы любым человеком, обладающим достаточным словарным запасом. Но в рассказе Н. Носова речь идёт о дворовой
собаке, в некотором смысле "малограмотной" и несведущей в премудростях уюта человеческого быта. А если Бобик никогда не видел часов, то он и не может представлять себе движение такого механизма. Юмор в том и состоит, что один герой воспринимает ситуацию через прямое значение слов, буквально, а другой имеет в виду переносный смысл. Читателю же открывается вся "игра многозначности".
В данном контексте в слове бить актуализируются также два смысловых направления: одно - ситуативное, касается издавания звука, другое, в понимании Бобика, прямое, как синоним слова драться. Непонимание переносного значения слова бить доводит Бобика до испуга: удивление сменяется ужасам, его психологическое состояние теряет всякое равновесие, но спасает ситуацию "звуковой комментарий" боя.
Парономазия
Парономазия также нередко используется авторами детских книг Ее особенность заключается в том, что авторское намеренное сближение созвучных слов имитирует речевые ошибки детей при попытке вспомнить малознакомое слово. Они нередко делают высказывание абсурдным и комичным. Но в структуре текста такая "ошибка" становится авторским стилистическим приёмом создания словесного юмора. Например, Мишка в рассказе «Автомобиль», говоря о конструкции машины, смешивает некоторые понятия, но делает это с абсолютной уверенностью, что создает юмористический эффект:
- Конечно, «Москвич», - говорит Мишка. - Посмотри, какой у него капор.
- Какой, - говорю, - капор? Это у девчонок бывает капор, а у машины -капот! Ты посмотри, какой кузов.
Мишка посмотрел и говорит:
- Ну, такое пузо, как у «Москвича».
- Это у тебя, - говорю, - пузо, а у машины никакого пуза нет.
<...>
-А у «Волги» разве есть буфер? Это у «Москвича» - буфер.
Я говорю:
- Ты бы лучше молчал. Выдумал ещё буфер какой-то. Буфер - это у вагона на железной дороге, а у автомобиля бампер. («Автомобиль») [3, с. 11].
В данной ситуации герой пытается вспомнить когда-то услышанное слово капот, что обозначает откидную покрышку у механизмов, предохраняющую их от пыли, сырости, но нашёл в голове только слово капор, значение которого потом объяснил ему друг Повторение слова кузов тоже оказывается неудачным: герой запоминает только средний слог и высказывает слово пузо, что, как известно, является разговорно-сниженным вариантом слова живот. Дальше он путает названия запчастей для смягчения удара у вагона (буфер) и у машины (бампер). Сплошная путаница слов у Мишки создаёт в процессе разговора персонажей непринужденную атмосферу, располагающую к смеху. Но если в строгом смысле с позиции культуры речи данная "путаница слов" - это речевая лексическая ошибка (нарушение нормы словоупотребления: слова в несвойственных значениях), то в границах художественных текстов - это стилистический приём использования парономазии в целях создания юмористической ситуации.
Эвфемизмы
Эвфемизм представляет собой смягчающее слово или выражение какого-либо предмета или явления, более мягкое вместо резкого и грубого. Потребность в эвфемизмах связана с условностями человеческих отношений, поэтому применяются они часто не в целях передачи некой информации, а, наоборот, из желания её скрыть или завуалировать излишне резкое именование реалии. Они могут быть использованы с комической целью, когда возникает столкновение реальности и интерпретации говорящим, а читатели понимают прикрываемую сущность под выражением персонажей и могут без труда ее "раскусить". Такой способ провоцирования смеховой реакции характерен для детской литературы в целом, в том числе и рассказов Н.Носова, где в речевом поведении героев часто прослеживается детское ложное оправдание перед взрослыми. Например, в рассказе «Саша»:
- Чего ты запыхался, будто за тобой волк гонится? - спросила Ира.
- Это я так просто.
- Нет, ты уж лучше скажи. Сразу видно, что чего-нибудь натворил.
- Да ничего я не натворил - просто так... Напугал бабку какую-то.
- Какую бабку?
- Ну «какую, какую»! Обыкновенную. Просто шла по улице бабушка, а я взял да и выстрелил из пистолета. («Саша») [3, с. 24].
Уклончивость ответа Саши заставляет Иру усомниться в объективности мальчика. Выбор нейтральных слов просто, ничего, обыкновенную отражает психологическую позицию говорящего, который старается придать на словах обыденный вид ситуации, в которую попал, но сознаёт, что ничего нормального в этом нет, поэтому хитрит. Отвечая не по существу, Саша медлит с ответом и старается выкручиваться, чтобы выиграть время. Наблюдая, как герой ловчит, сестра домысливает, что стоит за его короткими, якобы безобидными фразами, а из ответов Саши также становится понятен характер самого героя. Когда милиционер пришёл к ним домой, узнав, что тот напугал бабушку, то, поставленный перед фактом, мальчик стал изворачиваться, говоря о том, что он вовсе не хотел напугать бабушку, а только проверить, испугается ли она. Глаголы напугать и испугаться, хотя мало отличаются по смыслу, но работают в контексте, потому что нюанс разницы возвратного/невозвратного значений глаголов есть. Когда Саша говорит: "Я не хотел напугать бабушку, он пытается показывать себя с
хорошей стороны, потому что невозвратный глагол напугать - это инфинитив, называющий действие подлежащего я, причём инфинитив у составного глагольного сказуемого с модусной глагольной связкой при отрицании не. Но в следующей фразе используется возвратный глагол, его спрягаемая форма испугается как простое глагольное сказуемое при подлежащем она (т.е. бабушка): вроде как "бабушка сама испугалась", потому что возвратность глагола указывает на переход действия на себя. Если грамматический субъект действия она (бабушка), то испугается (как предикативный признак) приписывается именно подлежащему. А смысловая интерпретация - предельно проста: мол, бабушка сама виновата, что напугалась, я же такой цели не ставил. Н. Носов подчеркивает, что хитрость Сашиной логики держится на манипулировании невозвратного/возвратного значений глаголов, и произнесённая фраза "я не хотел напугать бабушку (где "бабушку" - объект действия) воспринимается как явный эвфемизм по отношению к самому произошедшему событию, т.к. реальная логика иная: не хотел напугать, но напугал, иначе бабушка не испугалась бы. Комизм использования эвфемизма заключается в том, что Сашин номер с "хитрой логикой" не проходит, он и сам-то понимает вину свою, хотя ловчит, выкручивается, но и взрослым всё становится очевидно.
Другим примером эвфемического замещения является использование слова немного в значении слишком для смягчения сути изображённой реалии. Когда герой рассказа предполагает, что Мишка переборщил с крупой, тот отвечает следующее:
- Да, - говорит Мишка, - кажется, я немного много крупы переложил. Это всё ты виноват: «Клади, говорит, побольше. Есть хочется!» («Мишкина каша») [3, с. 113].
Выражение "немного переложил крупы" как раз и означает "много крупы положил". Но наречием немного передаётся желание Мишки смягчить свою вину и уменьшить ответственность. Вводное слово кажется привносит субъективную модальность сомнения в реальность ситуации, смягчая категоричность суждения. Герой маскирует жёсткую правду под смягчённый вариант. С помощью эв-фемизации речи персонажа Н. Носов отразил психологию поведения ребёнка, и читатель, разоблачая Мишкины уловки со "смягчением" вины через слова, сам над собой и смеётся. Так в одном коротком выражении эвфемизм стал средством создания юмора.
Кроме кажется, существуют и другие вводные слова с "расплывчатым" значением дубитативности, т.е. сомнения в реальности ситуации, например: вероятно, пожалуй, может быть и т.д. Они также способствуют эвфемизации, смягчая правду реальности. Так происходит в рассказе «Огородники», в котором два героя ночью по ошибке копали чужой участок и не захотели напрямую высказать правду вожатому:
- А может быть, его кто-нибудь по ошибке вместо своего выкорчевал, - ответил Мишка.
- Тогда бы он здесь был, а его нигде нет, - сказал Ваня.
- А может быть, они его в реку бросили, - говорит Мишка.
- Ну что ты пристал: «может быть» да «может быть»!
- Может быть, вам и участок кто-нибудь ночью вскопал, - не унимался Мишка. («Огородники») [3, с. 171].
Вводная конструкция может быть в репликах Мишки повторяется три раза, при этом всё более и более настойчиво. В данной ситуации нагнетание дубитативности выступает как средство передачи накала страстей. И читатель искренне волнуется, что Мишка не выдержит и проговорится. А концентрация психической энергии, которая накапливается, впоследствии может реализоваться в смехе.
Характерологические имена собственные
Имена собственные в детской литературе, как правило, не случайны, иногда они могут рассматриваться как ключ к пониманию замысла всего художественного произведения. Поэтому нельзя игнорировать место имён главных героев в исследуемых произведениях. Такие имена собственные играют не только номинативную роль, но и выполняют характерологическую функцию, подчёркивая определённые качества персонажа. Некоторые имена имеют свою мотивировку и своё происхождение, и они по-своему служат созданию юмора. Однако их семантика не всегда лежит на поверхности. Особый интерес в данном контексте для нашего исследования представляют материалы из рассказа «Винтик, Шпунтик и пылесос», где можно выделить десять основных персонажей: Винтик, Шпунтик, Растеряйка, доктор Пилюлькин, художник Тюбик, Торопыжка, Пончик, Знайка, Ворчун и Авоська. Ответ на вопрос, почему они так названы, можно найти в тексте.
Механики Винтик и Шпунтик - неразлучные друзья, которые любят мастерить. Выбранные автором имена идеально подходят им, ведь они интересуются техникой. А значение слов винтик и шпунтик чётко и живо проецируется на образы их носителей, помогая типизировать их характерные черты.
Некоторые имена героев если и не взяты напрямую из разговорной речи, то напоминают собой слова разговорного стиля. Заключённая в их значении характеристика выражена ярко и определённо. Например, имя Растеряйка происходит от слова растерять, напоминает слово растеряха - фамильярное название человека, который постоянно теряет что-нибудь [4, с. 1101]. Автор мастерски обыгрывает имя героя, показывая эту характерную черту лишь в одном придаточном предложении "...чулки Растеряйки, которые случайно валялись у него
под кроватью". Слова валялись и случайно содержат намёк на несобранность в характере Растеряйки. После такого "намёка" читателю нетрудно представить, что если бы чулки не засосало в трубу пылесоса, то Растеряйка всё равно не мог бы найти свои чулки.
Имя Торопыжка - это "смягченный" вариант слова торопыга, что означает торопливого человека. Насчёт этого свойства автор также даёт комментарий в продолжении текста. Когда все заметили, что только у Незнайки ничего не пропало, Торопыжка без раздумья заявляет, что "это всё Незнайка устроил". Произвольность суждения Торопыжки - результат того, что он спешит, не думает; имя, данное ему автором, является мотивированным от глагола торопиться; столь же мотивированным оказывается имя другого героя - Ворчун, имя собственное указывает на сложный характер персонажа.
Использование нарицательных неодушевлённых существительных (Пончик, Тюбик) в качестве имён собственных объясняется тем, что персонаж по внешности или характеру как-то соотносится с обозначаемым предметом. Пончик (сущ.) - это круглый, жаренный в масле сладкий пирожок [4, с. 920]. В рассказе Пончик - толстощёкий сладкоежка; перенос названия с пирожка на сладкоежку-школьника рождает юмористический эффект, поскольку возникает стойкая метафорическая ассоциация. Ассоциативно-метафорический перенос лежит и в семантической мотивированности имени героя повести Н. Носова - Авоська. Существительное нарицательное с предметным лексическим значением авоська - сетчатая сумка для продуктов и мелких предметов (была популярна в 50 -60-е годы). Перенос, на первый взгляд, для современных читателей выглядит непонятным, но когда рассказывается, как Авоська ходит, придерживая руками брюки без пуговиц, причина происхождения имени раскрывается.
Имена героев могут указывать на связь с профессией, родом деятельности. Так, имя Пилюлькин образовано от нарицательного имени существительного пилюлька (уменьшительно-ласкательный вариант слова пилюля - шарик из лекарственного порошка со скрепляющим веществом для приёма внутрь [4, с. 832]). Подбор такого имени для героя мотивируется ассоциативно с его профессией. Аналогичный пример мотивированности имени у художника Тюбика. Слово тюбик как нарицательное существительное в «Большом толковом словаре русского языка» толкуется как «металлическая, пластмассовая трубочка для полужидких веществ, содержимое которой извлекается выдавливанием» [4, с. 1357]. Таким содержимым в данном тексте являются акварельные краски, которыми пользуется художник. Отсюда и ассоциации, близкие по семантической природе метонимическому переносу по смежности.
Когда читатели сталкиваются с необычными собственными именами, которые содержат в себе ключ к разгадке образа, они с нетерпением ожидают дальнейшего развития сюжета, чтобы в новых эпизодах увидеть действия милых, смешных героев. Их имена сами интересны той или иной лингвистической (семантической) мотивированностью. И читатель проходит путь от имени - к характеру героя.
Фразеологизмы
Одно из главнейших свойств фразеологизмов - это их воспроизводимость: они не возникают в процессе речепорождения, а используются уже такими, какими были закреплены в языке. Чаще всего в детской литературе встречается разговорная фразеология, использующаяся преимущественно в устной форме общения. К разговорной близка просторечная фразеология, более сниженная, к которой часто обращаются писатели для восстановления живой речи персонажа. В эмоционально-экспрессивном отношении фразеологизмы окрашены в фамильярные, шутливые, иронические, презрительные тона.
В текстах Н. Носова чаще используется разговорная, стилистически сниженная фразеология, с присущей ей образностью оживляющая повествование. Использование фразеологизмов придаёт речи шутливую, ироническую окраску. Приведём пример из рассказа «Саша», в котором наблюдаются два фразеологизма: опуститься на четвереньки и ни жив ни мёртв. Первый фразеологизм употребляется тогда, когда Саша скрылся под диваном от милиционера: Сашка опустился на четвереньки и полез под диван. («Саша») [3, с. 26]. Казалось бы, заурядный по бытовой образности фразеологизм, но посредством его передаётся телодвижение Сашки не слишком нарочито, живо и ярко. Здесь очевиден не столько яркий юмористический эффект, сколько уместное использование разговорного фразеологизма для оживления повествования.
Введение фразеологизма для описания действия и психологического положения героя встречается и в последующем эпизоде рассказа: Саша лежал ни жив ни мёртв и во все глаза глядел на милиционера. («Саша») [3, с. 28].
Из-за неожиданного чихания Саша был обнаружен под диваном. Когда милиционер решил взглянуть на этого ''длинношерстного фокстерьера'' и с изумлением увидел мальчика, таращащего глаза на него, он даже свистнул от изумления. В данном фрагменте создается эффект присутствия. Фразеологизм ни жив ни мёртв, обрисовывающий психологическое состояния мальчика в данной ситуации, придаёт образу особую наглядность. Применение стилистически уместного и семантически точного и образного фразеологизма помогает усиливать юмористический эффект целого фрагмента.
Аналогичные примеры использования устойчивых выражений для усиления юмористического эффекта сюжета находим в рассказе «Дружок». Предложение "Тётя Наташа заметила, что мы оба ходим как в воду опущенные, и стала уговаривать маму, чтоб мы с Мишкой остались ещё пожить" является
нейтральным по тону повествовательным высказыванием, но в первом придаточном заметно выделяется яркая экспрессия составного именного сказуемого благодаря введению в состав присвязочного элемента фразеологизма "как в воду опущенные'', который придаёт сказуемому образность подчеркнуто разговорного характера. Учитывая, что фразеологизм в данном случае включается в речь героя-ребёнка, можно отметить подчеркнутую выразительность, эмоциональность и оживлённость речи.
Рассмотрим другой пример из этого рассказа: «А потом почему-то всё пошло шиворот-навыворот и после зимы наступила вдруг осень». («Дружок») [3, с. 125]. Здесь разговорный по окраске фразеологизм шиворот-навыворот толкуется как в обратном порядке, в противоположном направлении [6, с. 534]. Он, выполняя синтаксическую роль составного именного сказуемого, вписывается в предложение с нейтральным тоном повествования. Сравним с эквивалентным по смыслу вариантом: "А потом почему-то всё пошло наоборот". Фразеологизм, занимая позицию присвязочного элемента в составном именном сказуемом, придаёт образность предикативному признаку и добавляет эмоциональность высказыванию, которым не только передаётся информация, но и обрисовывается сама ситуация. Что значит "пошло всё шиворот-навыворот"? Значит, что "после зимы наступила вдруг осень". Фразеологизм становится образным предвестником комического положения в видении героя.
Иногда разговорно-просторечная фразеология в текстах Н. Носова выступает как средство речевой характеристики персонажа, оказавшегося в смешной ситуации. Костя жалуется, что ничего не разобрал в фильме, который они смотрели, и этим вызывает такую реакцию друга: - А я, думаешь, разобрал? - ответил Шурик. - Какая-то чепуха на постном масле. Показывают же такие картины. («Замазка») [3, с. 22].
"Чепуха на постном масле" - то, что не заслуживает внимания, пустяк [6, с. 518]. Здесь просторечный фразеологизм, во-первых, воссоздаёт картину живого, непосредственного и непринуждённого общения, какое возможно в условиях разговорной речи; во-вторых, показывает вспыльчивость и недовольство мальчика; а в-третьих, используется как оценочный релятив, выражающий реакцию на ситуацию. Обычно они применяются в непринуждённой разговорной речи при непосредственном участии собеседников в одной речевой ситуации. Оценочный релятив эквивалентен высказыванию-предложению, но структурно неполному варианту простого предложения по составу членов предложения. Сравним с полным вариантом:
Кино - какая-то0 чепуха на постном масле (= ерунда).
В полном варианте простого предложения фразеологизм занимает позицию присвязочного элемента в составе составного именного сказуемого (чепуха на постном масле) и называет тот предикативный признак, который приписывается предмету мысли (какая-то). По семантике и окраске фразеологизм близок слову "ерунда". Ср.: Кино - какая-то 0 ерунда.
Однако в речевой ситуации общения полный состав простого предложения (высказывания) не используется, а берётся лишь вербально сокращённый, но понятный по смыслу оценочный релятив как выражение реакции на событие по предыдущей реплике-акции. Мальчик во время показа кино возился с замазкой и не успел заметить, как оно уже кончилось. От недовольства герой произносит "Какая-то чепуха на постном масле", а на самом деле он выражает двойную досаду: а) что ничего не разобрал, и б) что сам виноват в том, что ничего не разобрал. Смешное заключается в том, что фразеологизм в оценочном релятиве раскрывает два смысла о ситуации. Такое неумение ребёнка долго сосредоточить своё внимание на чем-то одном часто случается в обычной жизни, и при этом он ещё порой и досадует на других. Здесь фразеологизм как смешная оценочная реакция служит поводом заметить скрытый поучительный юмор: под серьёзным и возмутительным отношением мальчика к кино скрывается элементарное незнание, как прокомментировать ситуацию.
В рассказах Н. Носова юмористический эффект может создаваться с помощью фразеологизма, который автором сознательно искажается. Этот приём искажения вида фразеологизма объясняется рядом причин: а) во многом благодаря специфике детского речетворчества и восприятия; б) как способ передачи, ''воссоздания'' смешных деталей непосредственнойдетской речи в юмористическом сюжете. Дети склонны интерпретировать незнакомые им фразеологизмы как свободные словосочетания:
- Смотри, если железа не будет, мы тебе покажем, где раки зимуют.
- А где они зимуют?
- Тогда узнаешь. Пойдём! («И я помогаю») [3, с. 64].
Произнося угрозу, ребята хотели запугать девочку. Само выражение звучит резко и жёстко, но воспринимается Ниной в данном случае как свободное выражение (вероятно, она просто не знала, что это значит). Острота выражения, обозначающего страшное запугивание, сразу же нейтрализуется благодаря встречному вопросу Нины "А где они зимуют?" Вопрос настолько затруднил ребят, что, не зная как ей ответить, они упростили свою угрозу до "тогда узнаешь". Комизм данного фрагмента диалога держится на непонимании угрозы из-за непонимания самого фразеологизма; а в результате - комично выглядят сами угрожающие.
Таким образом, с целью достижения юмористического эффекта применяются тончайшие семантические оттенки слов, лексический повтор, метафора, эпитет, антонимы, полисемия, парономазия, эвфемизм, обыгранные имена собственные и фразеологизм. Контекстуальный анализ фрагментов рассказов
Н. Носова позволяет утверждать, что в создании словесного юмора узуальные языковые средства используются писателем комплексно (органичным взаимосочетанием средств разных языковых уровней в одном контексте), и в границах текста с учётом коммуникативной стратегии речи героев, по замыслу автора, воспринимаются как авторские контекстуальные приёмы создания юмора (фрагмента, диалога ситуации) или отдельного комического эффекта (внутри ситуации диалога). Типичные конструктивные приёмы Н. Носова в создании словесного юмора заключаются в следующем:
1. Усиление образности лексико-семантических средств за счёт синтаксической функции сказуемого в составе фразы = высказывания (эпитет как составное именное сказуемое с нулевой связкой; метафора как составное именное сказуемое с нулевой связкой; фразеологизм как образный заместитель присвя-зочного элемента в составном именном сказуемом и др.);
2. Эвфемизация речевого поведения героя с помощью распределения эпитетов в контексте его речи по принципу градации и антиградации ("хорошая"/ "не совсем (хорошая)"/ "совсем нехорошая");
Библиографический список
3. Контаминация лексико-семантического и словообразовательного эффектов в обыгрывании характерологических имён собственных по принципу двойного действия: а) метафорическая или метонимическая ассоциативность; б) субъективная суффиксация (Пилюлькин и другие герои повести «Винтик, Шпунтик и пылесос»);
4. Контекстуальный синкретизм двух синтаксических функций (двух статусов) внутри речевой конструкции типа релятива, выражающего реакцию говорящего на событие (ситуацию или предмет мысли), при языковом оформлении реплики фразеологизмом (какая-то чепуха на постном масле), междометием (Батюшки), прилагательным в роли обращения к неживому предмету (Ах ты, противная!);
5. Приём мотивированного нарушения языковой нормы, вследствие чего "ошибка" в речи одного героя-ребёнка или ошибочная интерпретация фразы приводит других собеседников в замешательство, в результате - комическое завершение диалога или ситуации действий в целом эпизоде (искажение фразеологизма где раки зимуют; многозначности слов ходить, бить и др.).
1. Голуб И.Б. Стилистика русского языка: Высшее образование. Москва: «Айрис Пресс», 200S.
2. Кожина М.Н. Стилистика русского языка: учебное пособие. Москва: «Просвещение», 1977.
3. Носов Н.Н. Тук-тук-тук. Москва: «Детская литература», 19SS.
4. Большой толковый словарь русского языка. Главный редактор С.А. Кузнецов. Санкт-Петербург: «Норинт», 200S.
5. Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник. Москва: «Флинта» «Наука», 200Э.
6. Фразеологический словарь русского языка. Под редакцией А.И. Молоткова. Москва: «Современная энциклопедия», 19б7.
References
1. Golub I.B. Stilistika russkogoyazyka: Vysshee obrazovanie. Moskva: «Ajris Press», 200S.
2. Kozhina M.N. Stilistika russkogo yazyka: uchebnoe posobie. Moskva: «Prosveschenie», 1977.
3. Nosov N.N. Tuk-tuk-tuk. Moskva: «Detskaya literatura», 19SS.
4. Bol'shoj tolkovyj slovar'russkogo yazyka. Glavnyj redaktor S.A. Kuznecov. Sankt-Peterburg: «Norint», 200S.
5. Kul'tura russkojrechi: 'Enciklopedicheskij slovar'-spravochnik. Moskva: «Flinta» «Nauka», 200Э.
6. Frazeologicheskij slovar'russkogo yazyka. Pod redakciej A.I. Molotkova. Moskva: «Sovremennaya 'enciklopediya», 19б7.
Статья поступила в редакцию 18.01.20
УДК 81'25:347.78.034
Abrosimova N.A., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Herzen State Pedagogical University of Russia (St. Petersburg, Russia),
E-mail: naabrosimova@gmail.com
REVISITING THE TRANSLATION OF PROFANITY IN FILM TEXT. The article deals with the current problem of the translation of profanity in film text. The article reveals notions of film translation and audio-visual translation. The focus of the work is made on preserving the communicative-pragmatic effect, as well as on the need to integrate verbal and non-verbal means when translating films. Special attention is paid to the notion of the norm, especially in the context of the translation of con-notative words. The article reveals the term vulgarism and describes the differences of indecent and obscene linguistic forms. On the example of TV series Deadwood and its two translations into Russian, a comparative analysis of the translation of obscene words was carried out. Thus, it is concluded that the preservation of non-literary and obscene words in the translation of the film text is acceptable, and even sometimes necessary to preserve the emotionally expressive potential of the original.
Key words: film text, film translation, audio-visual translation, vulgarisms, profanity.
Н.А. Абросимова, канд. филол. наук, доц., Российский государственный педагогический университет имени А.И. Герцена, г. Санкт-Петербург,
E-mail: naabrosimova@gmail.com
К ВОПРОСУ О ПЕРЕВОДЕ НЕНОРМАТИВНОЙ ЛЕКСИКИ В КИНОТЕКСТЕ
Статья посвящена актуальной на сегодняшний день проблеме перевода ненормативной лексики в кинотексте. Статья раскрывает содержание понятия киноперевод и аудиовизуальный перевод. Основное внимание в работе акцентируется на сохранении коммуникативно-прагматического эффекта, а также на необходимости учета вербальных и невербальных средств при переводе. Особый интерес вызывает понятие нормы в контексте перевода стилистически маркированной лексики. В статье раскрывается понятие вульгаризмов и описываются различия неприличных и непристойных языковых форм. На примере сериала «Deadwood» и двух его переводов проведен сравнительный анализ перевода обсценной лексики. В заключение делается вывод, что сохранение нелитературной лексики при переводе кинотекта приемлемо и даже иногда необходимо для сохранения эмоционально-экспрессивного потенциала оригинала.
Ключевые слова: кинотекст, киноперевод, аудиовизуальный перевод, вульгаризмы, ненормативная лексика.
В мире глобализации и общественного развития лексический состав любого языка постоянно обогащается, языковые нормы меняются. В настоящее время нелитературная лексика постепенно стала входить в словарный состав как русского, так и английского языка. Данная лексика часто употребляется среди разных слоев населения, особенно эта тенденция наблюдается среди малообразованных, низших слоев. Следовательно, необходимо изучение функционирования стилистически окрашенной лексики для лучшего понимания современной художественной литературы, художественных фильмов и средств массовой информации. Актуальность данной работы заключается в рассмотрении одного из самых проблемных пластов языка, ненормативной и сниженной лексики в аспекте киноперевода.
По мнению Афанаскиной Н.Ю., под кинопереводом понимается процесс межъязыковой обработки содержания оригинальных монтажных листов с по-
следующей ритмической укладкой переводного текста и его озвучивания или введения в видеоряд в форме субтитров. При этом цель «киноперевода» -межъязыковое преобразование или трансформация кинотекста с полноценным сохранением особенностей киноязыка оригинала. Киноперевод невозможно отнести к устному, письменному, художественному или специальному переводу; это особый вид перевода, т.е. создание нового полноценного кинотекста на языке перевода с учётом визуального ряда [1, с. 60 - 61].
Цель аудиовизуального перевода - создание перевода произведения (фильмов, видеоигр, телепрограмм) на языке перевода, которое оказывало бы на зрителя - представителя иной лингвокультуры - такое же воздействие, как и на зрителя той страны, в которой это произведение родилось, т.е. понятие «аудиовизуальный перевод» шире, чем «киноперевод». Под аудиовизуальным переводом понимается «создание нового полисемантического единства на языке-реци-
