CC BY
11
УДК 811.161.1373.4
DOI 10.24147/2413-6182.2021.8(3).511-529
ISSN 2413-6182 eISSN 2658-4867
ЛЕКСИКАЛИЗОВАННЫЕ УПОТРЕБЛЕНИЯ ФОРМ ЛИЧНЫХ МЕСТОИМЕНИЙ «Я» И «ТЫ» В РУССКОЙ УСТНОЙ РЕЧИ: К ВОПРОСУ О НАЦИОНАЛЬНОЙ СПЕЦИФИКЕ РЕПЛИК В ДИАЛОГЕ
И.Ю. Гранева
Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (Нижний Новгород, Россия)
Аннотация: Рассматриваются лексикализованные формы употребления русских личных местоимений ТЫ и Я в роли частиц и междометий в типизированных репликах диалога как отражение некоторых национально специфических моделей речевого взаимодействия в русской лингвокультуре. Автор исходит из предположения о том, что «застывшие» падежные и предложно-падежные формы личных местоимений I и II лица (тебе, тебя, мне, у меня, по мне и пр.) приобретают семантику модального и/или экспрессивного типа, явным образом не связанную с указанием на участника коммуникации -говорящего или адресата в непосредственной ситуации общения. В работе показано, что конструкции с этими формами выражают эмоциональную или оценочную реакцию коммуникантов непосредственно на условия коммуникации, на речевую ситуацию в целом или друг на друга в спонтанном речевом общении, в устной речи. Отмечается, что лексикализованные формы личных местоимений, будучи использованными в функции частиц, модальных слов, вводных конструкций и междометий, приобретают существенный эмоционально-экспрессивный и оценочный потенциал в обозначении позиций говорящего и адресата в коммуникативной ситуации, в формировании тема-рематической и модусно-диктумной структуры речевого общения. Делается вывод о национальной специфичности рассмотренных моделей речевого взаимодействия, которая проявляется, с одной стороны, в установке говорящих на эмпатию, на личностную вовлеченность в номинацию и интерпретацию изображаемой ситуации, а с другой - в реализации иллокутивной доминанты «выяснение отношений».
Ключевые слова: русская диалогическая речь, национальная специфика, русские личные местоимения, лексикализованные формы, нереферентные употребления местоимений, реплика в диалоге.
Для цитирования:
Гранева И.Ю. Лексикализованные употребления форм личных местоимений «я» и «ты» в русской устной речи: к вопросу о национальной специфике
© И.Ю. Гранева, 2021
реплик в диалоге // Коммуникативные исследования. 2021. Т. 8. № 3. С. 511529. DOI: 10.24147/2413-6182.2021.8(3X511-529.
Сведения об авторе:
Гранева Ирина Юрьевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры теоретической и прикладной лингвистики, руководитель Чешского центра образования и науки, Институт филологии и журналистики
ORCID: 0000-0002-1908-3665
Контактная информация:
Почтовый адрес: 603105, Россия, Нижний Новгород, ул. Ашхабадская, 4
E-mail: irina.graneva@mail.ru
Дата поступления статьи: 26.04.2021
Дата рецензирования: 14.05.2021
Дата принятия в печать: 20.07.2021
1. Введение
В работе представлен фрагмент предпринятого нами исследовательского проекта по «лексикографическому описанию» [Апресян Ю. 1995] русских личных местоимений в рамках коммуникативно-прагматического подхода, который в нашей концепции основан на идеях лингвистического когнитивизма [Fauconnier 2010; Jackendoff 2010]. В центре указанного подхода к анализу местоимений находится изучение референциаль-ных возможностей личных местоимений не только указывать на непосредственных участников коммуникации, но и выполнять более широкие и разнообразные функции в речевом общении.
Базовое научное понятие нашей работы - «тип употребления» - восходит к разработанной Е.В. Падучевой концепции денотативных (рефе-ренциальных] статусов [Падучева 1985]. Мы выделяем первичные и вторичные типы референтных употреблений, а также разнообразные нереферентные употребления, когда личное местоимение, в тех или иных коммуникативных условиях, меняет свою исконную дейктическую функцию на номинативную, т. е. начинает обозначать какие-либо явления действительности или какие-либо эмоциональные и оценочные реакции говорящих, а не просто реферировать к участникам речевой ситуации (т. е. к I или II лицу в традиционной грамматике] [Гранева 2020].
Сама логика предпринятого нами интегрального описания рефе-ренциальных функций личных местоимений приводит нас к вопросу о культурной значимости тех или иных моделей употребления Я, ТЫ, МЫ, ВЫ, особенно в семантически производных, в духе концепции Е.В. Паду-чевой и Г.И. Кустовой [Падучева 2000; Кустова 2004], значениях. Разумеется, личные местоимения в первичных референтных употреблениях отражают универсальные, общечеловеческие константы речевого взаимо-
действия: трудно предположить, что русские, английские, чешские и пр. Я, ТЫ, МЫ, ВЫ будут по-разному осуществлять «разметку» коммуникативных ролей в ситуации общения. Однако, согласно нашим наблюдениям, чем дальше от первичной референтной функции отходят те или иные контексты употребления местоимений, тем большей степенью национальной обусловленности подобные употребления обладают.
Таковы, например, исследованные нами в предыдущих работах фразеологизмы с компонентами Я, ТЫ, МЫ, ВЫ [Гранева 2017], которые, в большинстве случаев, не имеют аналогов в других лингвокультурах. То же мы можем постулировать и для функционирования в устном разговорном дискурсе лексикализованных форм личных местоимений, которые употребляются в виде частиц или междометий - ср., например, известную пословицу: Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Подобные модели употребления, вне всякого сомнения, имеют все признаки национальной и культурной специфичности.
Это допущение выглядит вполне обоснованным: ведь сфера частиц и междометий, как правило, воплощает средствами языка эмоциональные реакции и ценностные предпочтения говорящих, которые отражают «эмоциональную температуру» национального дискурса [Вежбицкая 1996]. Также эти употребления, что важно для данного исследования, проявляются именно в операционной среде непринужденной разговорной речи, в спонтанном диалогическом взаимодействии носителей русского языка.
2. Постановка проблемы
Теоретическая возможность приобретения личными местоимениями вторичной, не дейктической функции, в результате чего они ведут себя как обычные знаменательные или служебные части речи, обоснована еще К. Бюлером [Бюлер 1993]. В «Русской грамматике-1980» также указывается, что «местоимения я и ты могут утрачивать местоименное значение» [Русская грамматика 1980: 529]. Однако в указанных и иных научных источниках прежде всего говорится об условиях перехода личных местоимений в существительные (о субстантивации местоимений], что достаточно подробно описано в научной литературе. В нашей работе речь пойдет о семантической производности личных местоимений другого рода.
Еще академик В.В. Виноградов говорил об определенной двойственности природы местоимений, которые, с одной стороны, характеризуются как чисто дейктические единицы, а с другой - являются «субъективно-объективными» словами [Виноградов 1972: 260]. Это указание позволяет обосновать предположение, что семантически и грамматически в определенных условиях личные местоимения могут переходить не только в существительные, но и даже в частицы или междометия. Это является, согласно нашей концепции, особой разновидностью так называемой «лек-сикализации» форм личных местоимений. Лексикализация выступает как
семантический процесс, который связан с переосмыслением первичной, исходной дейктической функции местоимения (которое по тем или иным причинам перестает указывать на непосредственного участника коммуникации], но при этом не сопровождается грамматическими эффектами перехода личного местоимения в знаменательную часть речи (прежде всего в существительное].
Применительно к интересующим нас местоимениям ТЫ и Я возможна, например, лексикализация их отдельных падежных или предлож-но-падежных форм местоимения Я, которые приобретают семантику модального и/или экспрессивного типа, уже никак явным образом не связанную с указанием на участника коммуникации - говорящего или адресата в непосредственной ситуации общения. В целях нашего исследования важно, что подобные явления семантической деривации происходят, как правило, в спонтанном речевом общении, в устной речи. Эти застывшие формы выражают эмоциональную реакцию коммуникантов непосредственно на условия коммуникации, на речевую ситуацию в целом или друг на друга. Также такие «местоименные» частицы или междометия, как правило, характеризуются значительней степенью этноспеци-фичности, плохо в этой роли переводятся на иностранные языки. Это может свидетельствовать об их связи с какими-то глубинными основами национально обусловленных констант речевого взаимодействия.
3. Цель исследования
Цель исследования - проанализировать лексикализованные формы употребления русских личных местоимений ТЫ и Я в роли частиц и междометий в типизированных репликах диалога как отражение некоторых национально специфических моделей речевого взаимодействия в русской лингвокультуре.
4. Методология, методы и материал исследования
Методологической основой исследования являются идеи интегрального описания языка Ю.Д. Апресяна и других представителей Московской семантической школы [Апресян Ю. 1995], современного, постклассического логического анализа языка [Арутюнова 1999; Радбиль 2011], положения современной лингвистической прагмалингвистики [Падучева 1996] и коммуникативистики [Иссерс 2020], когнитивно-дискурсивного подхода к анализу языка и мышления [Lakoff 1987; Wilson 2010], лингвокуль-турологического направления в изучении национальной обусловленности «языка культуры», моделей коммуникации и форматов знания о мире [Вежбицкая 1996; Русский язык начала XXI века... 2014].
В качестве непосредственного метода исследования выступает методика комплексного коммуникативно-прагматического описания рефе-ренциальных возможностей русских личных местоимений, которая пред-
ставлена в наших работах [Гранева 2017, 2020] и опирается на разработки в области референциального анализа местоимений [Падучева 1985, 1996; Крылов 1989], когнитивно-дискурсивного анализа культурных концептов [Радбиль 2011, 2014, 2016], национальной обусловленности диалогического взаимодействия [Кузнецов 2020].
Материалом для исследования являются словарные дефиниции и иллюстративный материал «Словаря современного русского литературного языка» (БАС], а также текстовые данные, извлеченные из Национального корпуса русского языка (НКРЯ; https://ruscorpora.ru/].
5. Результаты исследования
В соответствии с концепцией исследования, в данном разделе рассматриваются лексикализованные формы русских местоимений ТЫ и Я в национально-специфических моделях диалогического взаимодействия. Наш анализ начинается именно с местоимения ТЫ как «прототипическо-го» выразителя позиции адресата в моделях коммуникации, обозначение которой в режиме семантической производности существенным образом демонстрирует черты национальной и культурной обусловленности в диалогическом дискурсе.
5.1. Лексикализованные формы местоимения ТЫ в национально-специфических моделях диалогического взаимодействия
«Застывшие» формы местоимения ТЫ очень активны в устной разговорной речи непринужденного характера, многие из них отмечаются в словарях. Так, в БАС отмечена такая «застывшая» просторечная форма дательного падежа местоимения тебе в роли экспрессивной частицы: «Употребляется для выражения досады, разочарования, угрозы и т. п. <...> - Я тебе поговорю! - прошептал унтер-офицер, грозя кулаком. Ста-нюк. Первогодок, 4» (БАС 1963].
Обратим внимание на достаточно широкий эмоциональный спектр разнообразных выражаемых чувств. Конкретная эмоция, как и для многих других экспрессивных частиц, обусловлена контекстом или ситуацией общения. Это можно видеть в примерах из НКРЯ:
- грубый запрет: - Мыться? - закричала Зина. - Я тебе умоюсь, чёртова перечница! В руке у неё была чугунная гиря для разработки кисти [И. Грекова. Перелом (1987]];
- раздражение: - Никакая я тебе не мамаша, - обрезала невестку Виталия Гордеевна [Виктор Астафьев. Пролетный гусь (2000]];
- угроза: - Ты что тут? А вот я тебе дам курятник!Я дам тебе несушек посмотрю! [Ю.О. Домбровский. Факультет ненужных вещей, часть 3 (1978]];
- огорчение: - Он расстроенно цокнул языком и закончил, вытаскивая вторую сигарету из пачки "Примы": - Вот тебе, выходит, и съездил [Андрей Волос. Недвижимость (2000] // «Новый Мир», 2001];
- досада: - Успеем, говорит... Вот тебе и успели: шестой. Я каменно смотрел в лобовое стекло [Андрей Волос. Недвижимость (2000] // «Новый Мир», 2001];
- разочарование: - Вот тебе и детская передача. Я слезаю с кровати и нехотя надеваю малышовый лифчик, пристегиваю к нему нитяные чулочки... [Марина Палей. Поминовение (1987]].
В качестве отдельной разновидности указанной функции частицы БАС рассматривает усилительное значение: «Употребляется для усиления в предложениях, имеющих противопоставление или в отрицательных предложениях. - А у вас там, на Чусовой, нет пашней? // - Которые пробуют, только места не те: либо тебе камень, либо лес. Мам.-Сиб. От Урала до Москвы, 12. - А улица такая.: никаких тебе тротуаров и мостовых, домишки деревянные. Серг.-Ценск. Младенч. память, 2» (БАС 1963].
Примеры из НКРЯ также демонстрируют указанную усилительную функцию:
- Чего я тебе, вещун какой иль комиссар, который наперёд знает, куда идти, чего делать, как жить? [Виктор Астафьев. Обертон (19951996]];
- Голубчик, да откуда же я тебе его возьму, работника-то? [Ю.О. Дом-бровский. Хранитель древностей, часть 1 (1964]].
Нетрудно видеть, что во всех случаях дательный падеж тебе, с точки зрения грамматики языка, употреблен чисто формально - здесь это независимая форма, не заполняющая никакой подчиненной валентности в высказывании, не выступающая в роли полноценного члена предложения и в общем необязательная в структуре пропозиции.
Однако, как нам представляется, имеется фундаментальное когнитивно-дискурсивное основание для выбора именно этой формы дательного падежа. Глубинная роль дательного падежа в структуре пропозиции - адресат. Получается, что в данных случаях у нас как бы двойная актуализации адресата - на уровне лексическом (выбор местоимения ты] и на уровне грамматическом (выбор дательного падежа]. С ее помощью говорящий как бы «встраивает», инкорпорирует адресата непосредственно в описание объективного события, напрямую с ним не связанного, тем самым как бы приписывая адресату ответственность за не отвечающую ожиданиям говорящего ситуацию - и одновременно выражая свою эмоциональную реакцию на это несоответствие.
С точки зрения логической организации пропозиции мы здесь имеем дело с аномальным включением модусного компонента в диктум-ную часть высказывания (в норме, как известно, модус и диктум не должны «смешиваться» в пределах одного предложения без соответствующих маркеров], т. е., по сути, речь идет о явлениях языковой аномалии в духе Ю.Д. Апресяна [Апресян Ю. 1995], точнее, коммуникативно-прагматической аномалии, согласно Т.Б. Радбилю [Радбиль 2007].
Аномальное включение позиции адресата в описание объективной ситуации, т. е. модуса в диктум, можно видеть и в употреблении разнообразных застывших форм личного местоимения ТЫ в функции междометий. В БАС указан ряд таких разговорных междометийных конструкций, выражающих эмоциональную реакцию говорящего на адресата или ситуацию в целом, прежде всего - негативную.
Это застывшие формы винительного падежа Ну тебя (вас)!: «Восклицание, обозначающее: отстань, отстаньте. [Лиза:] Да ну тебя, дядя... Хоть бы когда-нибудь пришел к нам в театр. Михалк. Илья Головин, 1»; Чтоб тебя (тя), вас!: «Просторен. Бранное выражение. [В. Собакин:] А, чтоб тебя! Чего ты раскричался? Мей, Царск. невеста, III»; Чтоб тебя (те), вас разорвало!: «Просторен. Бранное выражение. [Подрядчик] спрашивал Фильку, захлебываясь от смеха: - О, чтоб те разорвало... Мам.-Сиб. Сестры, 6» (БАС 1963]. См. также в НКРЯ:
- Да ну тебя!Я ведь просто прогуляться тебе предложила [Андрей Геласимов. Ты можешь (2001]];
«Иди сюда, чтоб тебя!..» - заорал на жену Сизов и, схватив за руку, буквально швырнул на стул рядом с собой [Ю.М. Нагибин. Дневник (1975]];
Лева быстро встал на руки и на руках обежал вокруг милиционера. -Ах, чтоб тебя разорвало! Вы что - циркачи? [Н.И. Гаген-Торн. Memoria (1936-1979]].
Это застывшие формы дательного падежа: Вот тебе (те) (и) на!; Вот тебе! Вот тебе (те) (и) раз!; Чтоб тебе (те), вам пусто (было)!: «Простореч. Бранное выражение. [Настя:] Ты солила лапшу? [Марина Федосовна:] Солила. [Настя:] Ну, и я бухнула, [Марина Федосовна:] Помогла, чтоб тебе пусто! Бибик, Архиповы» (БАС 1963]. См. также в НКРЯ:
- Да-а? // - Вот тебе и да-а! Гусаков почувствовал, что тот всё понял - не маленький [Василь Быков. Болото (2001]];
- Приехали, - сказал Суханов. // - Вот тебе и на! Значит, прав был эфэсбешник... [Андрей Белозеров. Чайка (2001]];
- Я не могу передать им никаких нравственных ценностей! «Вот тебе и раз!» - только и мог подумать Данилов [Владимир Орлов. Альтист Данилов (1980]];
- Ты имеешь что-то против советской конституции? Чтоб тебе пусто было! Или ты имеешь что-то против любви? [Инна Халяпина. Карниз Европы // «Волга», 2015].
В большинстве случаев указанные модели употребления застывших форм местоимения ТЫ в роли частицы и/или в составе междометий-ной конструкции связаны с феноменом имплицитной вербальной агрессии в духе В.Ю. Апресян, которая в своей работе выделяет типовые конструкции с интересующим нас местоимением:
(1] «Говорящий выражает мягкий упрек или свое разочарование адресату. Используется частица эх ты» [Апресян В. 2003: 34]. См. примеры из НКРЯ:
- Мне было стыдно приходить к вам с ослиными ушами. // - Эх ты! - сказал Медвежонок. - Мы же твои друзья [Сергей Козлов. Как Ёжик с Медвежонком спасли Волка // «Мурзилка», 2003];
- Чего даёт? - не понял Колюня, и сердце у него тоскливо сжалось. -Эх ты, лапоть. Ладно, посмотрим на твою недотрогу [Алексей Варламов. Купавна // «Новый Мир», 2000];
(2] «Говорящий угрожает адресату. Используются частицы только и тебе в комбинации с псевдо-императивом или личной формой глагола» [Апресян В. 2003: 34]. См. примеры из НКРЯ:
- Только попробуй. Я тебе съем! Это отрава для человеческого желудка [М. А. Булгаков. Собачье сердце (1925]];
Максим тогда завизжал, как свинья, которую режут: «Я тебе пойду! Я тебе морду в кровь разобью, подлючка маленькая! Ты хоть немного соображаешь, что говоришь, Алена?!» Она взглянула на него теми же свято-невинными глазами и голосом, полным недоумения, спросила: «А что тут такого, деда?» [Эдуард Володарский. Дневник самоубийцы (1997]].
В свою очередь ряд исследователей справедливо трактуют указанные типы вербально-агрессивного употребления лексикализованных форм русского личного местоимения ТЫ в свете национально обусловленных моделей коммуникации с иллокутивной доминантой «выяснение отношений», когда оба собеседника озабочены лишь стремлением нанести коммуникативный ущерб друг другу [Вежбицкая 1997; Кузнецов 2020].
Другие типы употребления застывшей формы именительного падежа местоимения ТЫ, по сути, воплощают когнитивно-дискурсивную схему, во многом противоположную описанной выше. Речь идет об использовании междометийных конструкций Ах, ух и т. п. ты!: «Восклицание, выражающее удивление, испуг, радость и т. п. - Ах, ты, гадость какая! — с отвращением сказал он, встал и зашагал по комнате. - Как паскудно на душе! Верес. На повороте, 11. [Наталья:] Умерла. [Прохор:] Ух ты... Желез-нов - в одночасье, теперь — она! М. Горький, Васса Железнова (2-й вар.], 3» (БАС 1963].
Конкретная эмоция снова обусловлена ситуацией общения, как показывают примеры из НКРЯ:
(1] Ах ты:
- огорчение: Совершив открытие, она проспала почти сутки, во сне смирилась с этим занятным обстоятельством и объявила Витальке, который как раз попался под руку. - Ах ты чёрт! - огорчился он. - Я, конечно, козёл, но и ты хороша... [Людмила Улицкая. Казус Кукоцкого [Путешествие в седьмую сторону света] // «Новый Мир», 2000];
- удивление: - Ах ты господи, - изумился Сысоев, - а как же забор голубой? [Булат Окуджава. Искусство кройки и житья (1985]];
- раздражение: - Ах ты! - Нейман раздражённо швырнул по столу оба заявления, вынул трубку и стал её набивать [Ю.О. Домбровский. Факультет ненужных вещей, часть 4 (1978]];
- любовь: И говорил дорогой: - Ах ты, лапушка ты моя! Любушка-голубушка... [Василий Шукшин. Калина красная (1973]];
- испуг: Услышал: - А-ах, ты снова меня напугал. Ха-ха, вот дурак [Ирина Бахтина. По пути в никуда (2007]];
- похвала: - Голубушка ты моя! Ах ты, умница! Ну, друзья мои, и эта беда нас миновала! [Ирина Краева. Тим и Дан, или Тайна «Разбитой коленки»: сказочная повесть (2007]];
(2] Ух ты:
- удивление: Я попросила бы вас, господа, похитить его и привести ко мне. // - Ух ты! - воскликнул Гоша. // - А награда? - снова вылез Тимо-ша [Вера Белоусова. Второй выстрел (2000]];
- тревога: А я ещё и одеваться не начал. Ух ты, как заколотилось опять сердце. - Товарищи, который час? [Сергей Юрский. Бумажник Хоф-манна (1993]];
- радость: О своём изобретении он рассказал товарищам-гимназистам. // - Ух ты! - обрадовались они. - Вот это язык! [Степан Тимохин (Тим. Собакин]. Эсперанто // «Трамвай», 1990];
- возмущение: - Ух ты, - рассердился он, - ну, Шалч, тебя не переговорить, всё тебе не так... [Булат Окуджава. Искусство кройки и житья (1985]];
- восхищение: - Это жена моя, - шепнул тот в ответ. // - Ух ты! -ухнул блондин. // - Ребята, знакомьтесь, - сказал Марвич. - Это жена моя, Таня [Василий Аксенов. Пора, мой друг, пора (1963]].
Когнитивно-дискурсивные особенности данной коммуникативной модели состоят в том, что здесь позиция адресата избыточно включается в ситуацию, которая реально адресованности, обращения к ТЫ как к непосредственному участнику коммуникации, не предполагает. Здесь мо-дусное ТЫ в диктуме означает что-то вроде 'я (обращающийся сам к себе как к адресату]' или нереферентное обобщенно-личное 'все, любой, каждый'. Иными словами, в позицию адресата при описании стандартной объективной ситуации аномально попадает любой, т. е. человек как бы обращается ко всему миру, приглашает всех возможных окружающих разделить с ним его эмоции.
С точки зрения возможной оценки такой модели как национально обусловленной здесь можно предположить наличие эмпатии - личностной вовлеченности говорящего в номинацию ситуации как культурно-специфичной черты русского диалогического дискурса [Вежбицкая 1997; Русский язык начала XXI века... 2014; Кузнецов 2020], установки на чрез-
мерную гиперболизацию в языковой концептуализации ситуации, гипертрофии эмоциональной реакции, общей, моральной или эстетической оценки при номинации лиц, объектов и событий («моральная страстность», по А. Вежбицкой [Вежбицкая 1997], а также внимания к нюансам человеческих отношений как одной из ключевых идей русской языковой картины мира [Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005].
5.2. Лексикализованные формы местоимения Я в национально-специфических моделях диалогического взаимодействия
Местоимение Я, как и рассмотренное выше местоимение ТЫ, также демонстрирует разнообразные модели лексикализации - употребления в функции экспрессивных частиц и междометий в русском неформальном разговорном дискурсе.
Употребление в разговорной речи застывшей формы местоимения в дательном падеже мне отражено в БАС, где толкуется следующим образом: «Разг. Употребляется для выражения досады, опасения и т. п. при личной заинтересованности в чем-либо говорящего. Разбудите мне только ребенка!» (БАС 1965]. Конкретное негативное чувство определяется уже из смысла ситуации, о чем свидетельствуют примеры из НКРЯ:
- угроза: - Выпусти ты мне только генерала, своими руками разорву [П.Н. Краснов. От Двуглавого Орла к красному знамени (книга 2] (1922]];
- досада: - Я никак не мог взять в толк, что случилось, - по дороге смущенно рассказывал водитель, — а оказывается, этот долговязый рыжий, который крутился возле машины, засунул в выхлопную трубу картошку! Ну попадись он мне только! [Вальтер Запашный. Риск. Борьба. Любовь (1998-2004]];
- грубый запрет: - Мужчина идет за мамонтом, женщина поддерживает огонь. // - Кто тут мужчина-то? - с презрением спросила Надя. // - Поговори мне еще! - прикрикнул на нее Будкин [Алексей Иванов. Географ глобус пропил (2002]];
- осуждение: - Что ты сказал?.. Пьяная морда, поговори мне еще... Слушай и запоминай, Хабарова ты выпустишь! [Олег Павлов. Казенная сказка (1993]],
Если одиночное мне как частица применяется для характеристики события в целом, то составная конструкция в роли частицы Уж этот (это, эта, эти) мне (кто-, что-либо) экспрессивно характеризует лицо или объект в качестве партиципанта, участника ситуации, употребляясь как эмфаза, в выделительной функции: «Друг поехал на чужбину, Дальную сторонку. Ох,уж эта мне чужбина, Горькая кручина. Пушк. Е. О. 3 (вар.]. [Наталья:] Уж эти мне гости! Не дадут и часочка с ним посидеть! А. К. Толст. Посадник, 2» (БАС 1965]. В качестве смысловой доминанты здесь, как правило, выступает коммуникативная направленность разочарования, отрицательной реакции на факт несоответствия объекта или явления ожиданиям говорящего, что можно видеть и в примерах из НКРЯ:
- Ох, уж это мне французское легкомыслие, - проворчал Дебоширин [Сергей Довлатов. Иная жизнь (1984]];
- И, вздохнув, добавил: - Ох уж этот мне Марк Твен!.. [Виктор Розов. Удивление перед жизнью (1960-2000]];
- Благодарю, Фок, я еще в Сербии привык спать под открытым небом. // - Ох уж эта мне волонтерская гордость! // Брянов жалел и щадил своих солдат, хотя если бы эти марши были учебными, он бы покачивался в седле впереди своей роты с тем же спокойствием, что и Фок [Борис Васильев. Были и небыли. Книга 1 (1988]].
Для обоих вариантов употребления мне имеется существенный общий смысловой компонент в плане характеристики установок говорящего. Об этом свидетельствует их объединенное толкование в «Русском семантическом словаре»: «О говорящем как о лице, не допускающем противодействия, угрожающем или осуждающем (разг.]: Поговори ещё мне! Уж эти мне сплетники!» (РСС 1998]. Для определения когнитивно-дискурсивной и коммуникативной специфики этого типа лексикализо-ванного употребления мне важно указание БАС «при личной заинтересованности в чем-либо говорящего». Здесь, в отличие от разобранного выше употребления тебе, в описание объективной ситуации говорящий уже встраивает себя самого, точнее, напротив, включает описываемую ситуацию в круг своих интересов, в сферу личной ответственности и заинтересованности. Не случайно и в этих случаях «застывает» именно грамматически независимая форма дательного падежа - падежа адресата. Говорящий тем самым как бы утверждает что-то вроде того, что 'то, о чем я говорю, целиком и полностью адресуется, посылается мне извне, предназначено для моей оценки'. Таким образом, говорящий как бы присваивает себе изображаемое в диктуме, сам становясь частью диктума в форме мне, оставаясь при этом субъектом модуса - невербализован-ным 'Я'.
Эта же идея «присвоения» изображаемой ситуации отражена и в другой «застывшей» предложно-падежной форме местоимения у меня в роли частицы: «Выражает предупреждение, предостережение, угрозу и т. п. -Наплачется он у меня, узнает, каково идти на Троекурова! Пушк. Дубровский, I, 1» (БАС 1965]. См. также примеры из НКРЯ:
- Ни за какой руль ты у меня не сядешь [Андрей Геласимов. Ты можешь (2001]];
Ты у меня, миленький, вверх тормашками полетишь! [Ирина Муравьева. Мещанин во дворянстве (1994]];
- И он вышел из купе, но в дверях ещё оглянулся. // - Счас ты у меня уедешь. //- И вышел [Василий Шукшин. Печки-лавочки (1970-1972]].
С когнитивно-дискурсивной точки зрения то, что в этих случаях «застывает» именно грамматически независимая форма родительного падежа с предлогом у, можно объяснить наличием у этой формы посес-
сивного значения 'находиться в сфере говорящего, пространственной или мыслительной'. Кстати, это же значение выражается и в наречных употреблениях этой конструкции в роли детерминанта или обстоятельства места: «Употребляется в значении какого-либо места, где говорящий живет, работает и т. п. Дон Карлос, перестаньте! Вы не на улице - вы у меня - извольте выйти вон. Пушк. Кам. гость, 2» (БАС 1965]. Если мне актуализует идею адресованности некой изображаемой ситуации для говорящего, то у меня актуализует идею непосредственной вовлеченности ситуации в его сферу. Иными словами, у меня как бы усиливает идею присвоения говорящим изображаемого в диктуме события (сначала что-то просто было послано мне, а потом в результате оно уже имеется у меня]. Цель указанных коммуникативных стратегий - приобрести (точнее, присвоить и «узаконить»] право в дальнейшем переинтерпретировать изображаемое в диктуме событие (или пропозицию] в своих интересах или вынести свое оценочное суждение по этому поводу. Мы снова имеем дело с любопытным когнитивным эффектом аномального включения модусного Я в диктум.
В большинстве случаях употребления мне и у меня как частиц выражают негативно-оценочные смыслы. В концепции В.Ю. Апресян они также рассматриваются в числе моделей выражения имплицитной вербальной агрессии: «Говорящий скептичен по отношению к адресату или третьему лицу и считает, что адресат или третье лицо не отвечает тем требованиям, которые естественно к нему предъявить. Используются частицы тоже мне и еще» [Апресян В. 2003: 34]. См. также примеры из НКРЯ:
- Просто не успевали. Тоже мне достопримечательность! Кладбище [Анастасия Романова. Александр Буйнов: Наши бомжи круче бомжей Сан-Франциско // «Вечерняя Москва», 2002.01.10];
- Я что, специально горбатилась тридцать лет, чтобы ты тут, такой красивый, на моём диване лежал? Тоже мне, дуру нашли. Выметайся из моего дома [Андрей Геласимов. Чужая бабушка (2001]];
- Ясное дело, лучше, чтоб и письмо было в наличии, и вообще, блюдечко с голубой каёмочкой! Тоже мне сыщик! // - Кстати, - сказал я, хотя это было совсем некстати, - вы с Гошей встречались? [Вера Белоусо-ва. Второй выстрел (2000]].
В плане возможной национальной обусловленности указанных конструкций мы можем предположить, что в них, в еще большей степени, чем в конструкциях с лексикализованным ТЫ, проявляется установка говорящего на эмпатию, на его личностную вовлеченность в номинацию и интерпретацию изображаемой ситуации. С другой стороны, здесь можно видеть и иллокутивную доминанту «выяснение отношений», благодаря которой «эмоциональная температура» русского разговорного дискурса [Вежбицкая 1997] очень часто бывает, если можно так выразиться, «повышенной».
Помимо выражения экспрессивно-окрашенных и оценочных смыслов, застывшие предложно-падежные формы местоимения Я могут употребляться в функции модальной частицы, указывающей на говорящего как источник мнений, сведений или носителя определенных норм, через призму которых оценивается сообщаемое, а также в функции вводной конструкции с соответствующей семантикой. Это разговорная предложно-падежная форма по мне: «По моему мнению, на мой взгляд, на мой вкус. [Франц:] Черт побери наше состояние! - Да по мне лучше быть последним минстрелем. Пушк. Сцены из рыц. времен» (БАС 1965]. Примеры из НКРЯ демонстрируют возможность употребления этой формы как в роли частицы, так и в роли вводной конструкции - иногда в варианте как по мне (сигналом последнего на письме является пунктуационное выделение запятыми]:
- Я разбавленный спиридон не люблю, по мне бы его вовсе не было [Василий Гроссман. Жизнь и судьба, ч. 1 (1960]];
- По мне, хоть вы все живите в пятикомнатных квартирах [Владимир Войнович. Иванькиада, или рассказ о вселении писателя Войнови-ча в новую квартиру (1976]];
- И хорошо, что всё-таки не потратил денег - как по мне, фильм того совершенно не стоил [коллективный. Форум: Рецензия на фильм «Поймай меня, если сможешь» (2006-2011]].
В качестве примечания отметим, что по мне (не по мне] в служебной функции входит в модели грамматической конверсии, т. е. может употребляться и в роли знаменательных слов - предикативов в безличной и личной форме (как, впрочем, многие аналогичные слова типа возможно, исключительно и пр.]. Так, в НКРЯ встречаем использование этой конструкции в роли:
- слов категории состояния в безличных предложениях: - Здесь не по мне, не могу жить... ничего не поделаешь [А.П. Чехов. Вишневый сад (1904]]; - Я вот не люблю паниковать, да и закупаться как в войну не по мне, а вы что думаете по этому поводу? [Финансовый кризис и как нас это коснется (форум] (2008]];
- прилагательных в личных предложениях в функции сказуемого: В общем, всё это меня мало касалось, я крутил баранку в пыли и грохоте, в черепашьем движении Рязанского шоссе, <...> - это была жизнь по мне [Василий Аксенов. Пора, мой друг, пора (1963]];
- несклоняемых прилагательных в функции несогласованного определения: Вы пишете роль по мне, и все будет в порядке [Галина Щербакова. Подробности мелких чувств (2000]].
Но и во всех вышеуказанных случаях семантика данной формы остается неизменной. Она, по сути, близка к случаям эмоционально-окрашенного включения изображаемой ситуации в личную сферу говорящего посредством форм мне и у меня; просто здесь акцент делается на соот-
ветствие изображаемого события нормам говорящего в качестве естественной точки отсчета на воображаемой шкале ценностей (по мне здесь мотивировано исходной грамматической семантикой дательного соответствия - 'по моему росту, размеру и под.']. В плане возможной национальной обусловленности модели модального употребления лексикали-зованных предложно-падежных форм местоимения Я, хотя и имеют определенные формально-языковые параллели с другими языками (ср. англ. as for me], при этом всё же, на наш взгляд, коррелируют с типично русской установкой говорящего на эмпатию, с «моральной страстностью» [Вежбиц-кая 1997], при которой обсуждение любой информации имеет тенденцию попадать в сферу столкновения оценочных и эмоциональных реакций участников коммуникации.
6. Заключение
Проанализированные в работе модели употребления лексикализо-ванных падежных и предложно-падежных форм русских личных местоимений ТЫ и Я в диалогической речи продемонстрировали значительное разнообразие схем семантической производности, в которых участвуют эти формы, будучи использованными в функции частиц, модальных слов, вводных конструкций и междометий. Был выявлен и существенный эмоционально-экспрессивный и оценочный потенциал конструкций с указанными формами в обозначении позиций говорящего и адресата в коммуникативной ситуации, в формировании тема-рематической и модусно-диктумной структуры речевого взаимодействия.
Также результаты проведенного анализа позволяют предположить наличие у подобных моделей диалогического взаимодействия значительной степени национальной специфичности в плане их соотнесенности с коммуникативными константами протекания русского разговорного дискурса и речеповеденческими установками русских людей, с ключевыми идеями русской языковой картины мира.
Список литературы
Апресян В.Ю. Имплицитная агрессия в языке // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: тр. Междунар. конф. «Диалог - 2003» (Протвино, 11-16 июня 2003 г.) / под ред. И.М. Кобозевой, Н.И. Лауфер, В.П. Селегея. М.: Наука, 2003. С. 32-35. Апресян Ю.Д. Избр. тр.: в 2 т. М.: Языки русской культуры, 1995. Т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. 769 с. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. 896 с. Бюлер К. Теория языка: репрезентативная функция языка: пер. с нем. / общ. ред. Т.В. Булыгиной, вступ. ст. Т.В. Булыгиной и А.А. Леонтьева. М.: Прогресс, 1993. 504 с.
Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание: пер. с англ. / отв. ред. и сост. М.А. Крон-гауз. М.: Русские словари, 1996. 416 с.
Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.: Высшая школа, 1972. 616 с.
Гранева И.Ю. Русское личное местоимение «я» в коммуникативно-прагматическом освещении // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2020. № 5. С. 197-203.
Гранева И.Ю. О культурной значимости русских личных и лично-притяжательных местоимений в составе фразеологизмов // Научный диалог. 2017. № 12. С. 74-87. DOI: 10.24224/2227-1295-2017-12-74-87.
Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира: сб. ст.. М.: Языки славянской культуры, 2005. 544 с.
Иссерс О. С. Более полувека под зонтиком коммуникативных стратегий // Коммуникативные исследования. 2020. Т. 7, № 2. С. 243-256. DOI: 10.24147/2413-6182.2020.7(2).243-256
Крылов С. А. О семантике местоименных слов и выражений // Русские местоимения: семантика и грамматика: межвуз. сб. науч. тр. Владимир: ВГПИ, 1989. С. 5-12.
Кузнецов И.А. Национально обусловленные модели фатической диалогической вопросно-ответной коммуникации в современной русской речи: дис. ... канд. филол. наук. Н. Новгород, 2020. 245 с.
Кустова Г.И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. М.: Языки славянской культуры, 2004. 472 с.
Падучева Е.В. О семантической деривации: слово как парадигма лексем // Русский язык сегодня: сб. ст. / отв. ред. Л.П. Крысин. М.: Азбуковник, 2000. Вып. 1. С. 395-417.
Падучева Е.В. Семантические исследования: Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива. М.: Языки русской культуры, 1996. 464 с.
Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (рефе-ренциальные аспекты семантики местоимений). М.: Наука, 1985. 272 с.
Радбиль Т. Б. «Прецедентные имена» как элементы «языка культуры» // Ономастика Поволжья: материалы XV Междунар. науч. конф. (Арзамас, 13-16 сент. 2016 г.) / под ред. Л.А. Климковой, В.И. Супруна. Арзамас; Саров: Интерконтакт, 2016. С. 49-54.
Радбиль Т.Б. Выявление содержательных и речевых признаков недобросовестной информации в экспертной деятельности лингвиста // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2014. № 6. С. 146-149.
Радбиль Т.Б. «Язык ценностей» в современной русской речи и пути его исчисления // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2011. № 6. Ч. 2. С. 569-573.
Радбиль Т.Б. Аномалии в сфере языковой концептуализации мира // Русский язык в научном освещении. 2007. № 1 (13). С. 239-266.
Русская грамматика: в 2 т. / гл. ред. Н.Ю. Шведова. М.: Наука, 1980. Т. I: Фонетика. Фонология. Ударение. Интонация. Словообразование. Морфология. 783 с.
Русский язык начала XXI века: лексика, словообразование, грамматика, текст: коллектив. моногр. / под ред. Л.В. Рацибурской. Н. Новгород: Изд-во ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 2014. 325 с.
Fauconnier G. Mental Spaces: Aspects of Meaning Construction in Natural Languages / Ed. by D. Geeraerts, H. Cuyckens. Repr. ed. 1994. Oxford: The Oxford Handbook of Cognitive Linguistics, 2010. 190 р.
Jackendoff R. Meaning and the Lexicon. The Parallel Architecture 1975-2010. Oxford: Oxford University Press, 2010. 485 р.
Lakoff G. Women, Fire and Dangerous Things. Chicago: University of Chicago Press, 1987. 614 р.
Wilson M. The retooled mind: How culture re-engineers cognition // Social, Cognitive, and Affective Neuroscience. 2010. No. 5, iss. 2-3. P. 180-187. DOI: 10.1093/scan/nsp054.
Источники
БАС 1965 - Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950-1965. Т. 17. 1965. 1068 с.
БАС 1963 - Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950-1965. Т. 15. 1963. 648 с.
РСС 1998 - Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений: в 4 т. / под общ. ред. Н.Ю. Шведовой. М.: Азбуковник, 1998. Т. I. 807 с.
References
Apresjan, V.Ju. (2003), Implicit aggression in language. Kobozeva, I.M., Laufer, N.I., Selegei, V.P. (eds.) Computational Linguistics and Intellectual Technologies, Proceedings of the Annual International Conference "Dialogue" (2003), Moscow, Nauka publ., pp. 32-35. (in Russian).
Apresyan, Yu.D. (1995), Selected Works, in 2 volumes, Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., Vol. 2. Integrative Description of a Language and Systeme Lexicography, 769 p. (in Russian).
Arutyunova, N.D. (1999), Yazyk i mir cheloveka [A Language and a Human World], Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., 896 p. (in Russian).
Buhler, K. (1993), Teoriya yazyka. Reprezentativnaya funktsiya yazyka [Theory of Language. Representative Function of Language], Moscow, Progress publ., 504 p. (in Russian).
Fauconnier, G. (2010), Mental Spaces: Aspects of Meaning Construction in Natural Languages, Repr. ed. 1994, ed. D. Geeraerts and H. Cuyckens, Oxford, The Oxford Handbook of Cognitive Linguistics, 190 р.
Graneva, I.Yu. (2020), Russian personal pronoun "Ya" ("I") in communicative-pragmatic aspect. Vestnik of Lobachevsky University of Nizhni Novgorod, No. 5, pp. 197-203. (in Russian).
Graneva, I.Y. (2017), On Cultural Significance of Russian Personal and PersonalPossessive Pronouns in Phraseological Units. Nauchnyi dialog, No. 12, pp. 7487. DOI: 10.24224/2227-1295-2017-12-74-87. (in Russian).
Issers, O.S. (2020), More than half a century under the umbrella of communication strategies. Communication Studies (Russia), Vol. 7, no. 2, pp. 243-256. DOI: 10.24147/2413-6182.2020.7(2).243-256. (in Russian).
Jackendoff, R. (2010), Meaning and the Lexicon. The Parallel Architecture 1975-2010, Oxford, Oxford University Press, 485 р.
Krylov, S.A. (1989), O semantike mestoimennykh slov i vyrazhenii [On the semantics of pronouns and expressions]. Russkie mestoimeniya: semantika i grammatika [Russian pronouns: semantics and grammar], Interuniversity collection of scientific papers, Vladimir, Vladimir State Pedagogical Institute publ., pp. 5-12. (in Russian).
Kustova, G.I. (2004), Tipy proizvodnykh znachenii i mekhanizmy yazykovogo rasshi-reniya [The Types of Derivative Meanings and the Language Expansion], Moscow, Yazyki slavianskoi kul'tury publ, 472 p. (in Russian).
Kuznetsov, I.A. (2020), Natsional'no obuslovlennye modeli faticheskoi dialogicheskoi voprosno-otvetnoi kommunikatsii v sovremennoi russkoi rechi [Nationally conditioned models of phatic dialogical question-answer communication in modern Russian speech], PhD Thesis, Nizhny Novgorod, 245 p. (in Russian).
Lakoff, G. (1987), Women, Fire and Dangerous Things, Chicago, University of Chicago Press, 614 р.
Paducheva, E.V. (2000), O semanticheskoi derivatsii: slovo kak paradigma leksem [On semantic derivation: a word as a paradigm of lexemes]. Krysin, L.P. (ed.) Russkii yazyk segodnya [Russian language today], collected articles, Moscow, Azbukov-nik publ., Iss. 1, pp. 395-417. (in Russian).
Paducheva, E.V. (1996), Semanticheskie issledovaniya: Semantika vremeni i vida v russkom yazyke; Semantika narrativa [Semantic research: Semantics of a Tense and an Aspect in Russian; Semantics of Narrative], Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., 464 p. (in Russian).
Paducheva, E.V. (1985), Vyskazyvanie i ego sootnesennost's deistvitel'nost'yu (refer-entsial'nye aspekty semantiki mestoimenii) [Utterance and Its Correlation with Reality (Referential Aspects of Pronoun Semantics)], Moscow, Nauka publ., 272 p. (in Russian).
Radbil, T.B. (2016), "Precedent names" as elements of "culture language". Klim-kova, L.A, Suprun, V.I. (eds.) Onomastika Povolzh'ya [Onomastics of the Volga Region], Materials of the 15th International Scientific Conference, Arzamas, Sarov, Interkontakt publ., pp. 49-54. (in Russian).
Radbil, T.B. (2014), Detection of content and speech indicators of dishonest informing in expert activities of a linguist. Vestnik of Lobachevsky University of Nizhni Novgorod, No. 6, pp. 146-149. (in Russian).
Radbil, T.B. (2011), "Language of values" in modern Russian speech and the ways of its calculation. Vestnik of Lobachevsky University of Nizhni Novgorod, No. 6 (2), pp. 569-573. (in Russian).
Radbil, T.B. (2007), Anomalii v sfere yazykovoi kontseptualizatsii mira [Anomalies in the field of linguistic conceptualization of the world]. Russian Language and Linguistic Theory, No. 1 (13), pp. 239-266. (in Russian).
Ratsiburskaya, L.V. (ed.) (2014), Russkii yazyk nachala 21 veka: leksika, slovoobra-zovanie, grammatika, tekst [Russian Language at the Beginning of the 21st Cen-tuary: Lexis, Word-Formation, Grammar, Text], Collective monograph, Nizhny Novgorod, Lobachevsky University of Nizhni Novgorod publ., 325 p. (in Russian).
Shvedova, N.Yu. (ed.) (1980), Russian Grammar, in 2 volumes, Moscow, Nauka publ., Vol. 1, 783 p. (in Russian).
Vinogradov, V.V. (1972), Russkii yazyk. Grammaticheskoe uchenie o slove [Russian Language. Grammar Studies in a Word], Moscow, Vysshaya shkola publ., 616 p. (in Russian).
Wierzbicka, A. (1996), Yazyk. Kul'tura. Poznanie [A Language. Culture. Cognition], Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., 416 p. (in Russian).
Wilson, M. (2010), The retooled mind: How culture re-engineers cognition. Social, Cognitive, and Affective Neuroscience, No. 5, iss. 2-3, pp. 180-187. DOI: 10.1093/scan/nsp054.
Zaliznyak, A.A., Levontina, I.B., Shmelev, A.D. (2005), Klyuchevye idei russkoi yazyk-ovoi kartiny mira [Key Ideas of the Russian Language Picture of the World], collected articles, Moscow, Yazyki slavyanskoi kul'tury publ., 544 p. (in Russian).
Sources
Shvedova, N.Yu. (ed.) (1998), Russian Semantic Dictionary. Explanatory Dictionary, Systematized by Classes of Words and Meanings, in 4 volumes, Moscow, Az-bukovnik publ., Vol. 1, 807 p. (in Russian).
(1965), The Modern Codified Russian Dictionary, in 17 volumes, Moscow, Leningrad, Academy of Sciences of the USSR publ., Vol. 17, 1068 p. (in Russian).
(1963), The Modern Codified Russian Dictionary, in 17 volumes, Moscow, Leningrad, Academy of Sciences of the USSR publ., Vol. 15, 648 p. (in Russian).
LEXICALIZED USAGES OF THE FORMS OF PERSONAL PRONOUNS "YA" ("I") AND "TY" ("YOU") IN RUSSIAN SPEECH: TO THE QUESTION OF THE NATIONAL SPECIFICITY OF SPEECH IN DIALOGUE
I.Yu. Graneva
National Research Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod (Nizhny Novgorod, Russia)
Abstract: The article examines the lexicalized forms of the use of Russian personal pronouns "TY" ("YOU") and "YA" ("I") in the role of particles and interjections in specialized dialogue speech as a reflection of some nationally specific models of speech interaction in Russian language culture. The author proceeds from the assumption that the "frozen" case and prepositional-case forms of 1st and 2nd personal pronouns (tebe, tebya, mne, u menya, po mne, etc.) get the semantics of a modal and / or expressive type, in an explicit manner not related to the indication of the participant in the communication - the speaker or the addressee in the direct communicative situation. The work shows that structures with these forms express the emotional or evaluative reaction of communicants directly to the conditions of communication, to the speech situation in general, or to each other in spontaneous verbal communication, in speaking. It is noted that the lexicalized forms of personal pronouns, being used in the function of particles, modal words, parentheses and interjections, get a significant emotional-expressive and evaluative potential in designating the positions of the speaker and the addressee in a communicative situation, in the formation of a theme-rhematic and modus-dictum structure of speech interaction. The conclusion is made about the national speci-
ficity of the considered models of dialogue speech, which manifests itself, on the one hand, in the speaker' attitude towards empathy, on personal involvement in the nomination and interpretation of the described situation, and on the other hand, in the implementation of the illocutionary dominant "clarification of relations".
Key words: Russian dialogic speech, national specificity, Russian personal pronouns, lexicalized forms, non-referential usages of pronouns, speech in a dialogue.
For citation:
Graneva, I.Yu. (2021), Lexicalized usages of the forms of personal pronouns "ya" ("I") and "ty" ("you") in Russian speech: to the question of the national specificity of speech in dialogue. Communication Studies (Russia), Vol. 8, no. 3, pp. 511-529. DOI: 10.24147/2413-6182.2021.8(3).511-529. (in Russian).
About the author:
Graneva, Irina Yurievna, PhD, Associate Professor of the Department of Theoretical and Applied Linguistics, Head of Czech Educational and Scientific Center, Institute of Philology and Journalism
ORCID: 0000-0002-1908-3665 Corresponding author:
Postal address: 4, Ashkhabadskaya ul., Nizhny Novgorod, 603105, Russia E-mail: irina.graneva@mail.ru Received: April 26, 2021 Revised: May 14, 2021 Accepted: July 20, 2021
