CC BY
175
ПРАВО
УДК 342:36
ЛЕГИТИМНОСТЬ верховной власти российского самодержавия
В КОНЦЕ XVIII - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА © 2013 г. В.И. Цыганов, В.А. Шлыков
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского
Посоупила в редакцию 16.09.2013
Исследуется специфика русской монархической формы правления в конце XVIII - первой половине XIX века в аспекте легитимации верховной власти правителя.
Ключевые слова: легитимность верховной власти, русская монархия, самодержавие.
С первых своих дней и вплоть до конца второго десятилетия XX века российская государственность развивалась в русле монархической формы правления.
Дошедшие до наших дней исторические источники, содержащие в себе труды видных отечественных и ряда зарубежных мыслителей, государственных деятелей, представителей власти, свидетельствуют о существовании в сознании авторов данных трудов и формируемой ими русской монархической доктрине идеи русского самодержавия как уникальной монархической формы правления, зиждущейся на специфическом укладе русской жизни.
Анализируя источники отечественной политической мысли с начала существования Российского государства до XVII века, можно прийти к выводу, что политические идеи этого периода в максимальной степени выражают государственные начала, свойственные русскому этносу, к которым можно отнести следующие: 1) верховная власть принадлежит самодержцу; 2) власть царя - от Бога; 3) монарх юридически безответственен; 4) безусловный приоритет наследственной передачи власти; 5) власть монарха формально ничем не ограничена; 6) отношения между государством и церковью строятся на основе «симфонии властей»; 7) большинство мыслителей также добавляли положение о необходимости обладания монархом христианскими нравственными добродетелями; 8) многие мыслители выступали за законность в деятельности единоличной верховной власти [1, с. 26].
Такая доктрина русского самодержавия, с одной стороны, являлась эталонной моделью
для русского правителя, своеобразным идеалом, к которому стремилась русская государственность, а с другой - столпом и апологетом власти русского царя и сложившегося государственноправового уклада, поскольку органично вписывалась в современную ей русскую государственно-правовую действительность.
Разрешая казалось бы скрытые в вышеизложенных идеях противоречия, можно обнаружить, что подход к анализу русской монархии с формально-юридической точки зрения является недостаточным, поскольку «монархия на Руси с самого начала опиралась на определённый сверхъюридический духовный элемент, который вполне реально и зримо руководил действиями и народа и верховной власти» [1, с. 27].
Рассматривая изложенные идеи русской монархической доктрины сквозь призму понятия легитимности как формы поддержки, оправдания правомерности применения власти и осуществления (конкретной формы) правления либо государством в целом, либо его отдельными структурами и институтами [2], можно увидеть, что легитимность власти русского самодержца коренится в этом самом духовном элементе, являющемся заодно умозримым источником такой власти.
В этой связи правовые основы власти русского монарха являются вторичными, производными от духовной составляющей. Неограниченная монархическая власть является легитимной не в силу закрепления данного положения в каком-либо юридическом источнике, но в силу осознания монархом и населением страны производности данной власти от Божественной воли творца.
Существенные трансформации в доктрине российского самодержавия произошли в процессе перехода Российского государства к абсолютизму, началом которого является реформа государственно-правовой жизни страны, проведенная Петром I, придавшая российской государственности вектор развития, ориентированный на западноевропейские идеалы светского бюрократического государства с абсолютномонархической формой правления. В целом монархической идеологией данного периода положения о «симфонии церковной и государственной властей», о необходимости обладания монархом нравственных добродетелей были во многом утеряны. Дополнительные признаки, характеризующие монархию, имели, в основном, абсолютистский или, наоборот, ограничительный характер» [1, с. 45].
Данные изменения при рассмотрении основ русской монархии перемещают центр тяжести из плоскости религиозной в юридическую. Однако до поры до времени вопрос о необходимости дополнительной легализации верховной власти российского монарха путем закрепления ее в законодательно-правовом акте не вставал.
Ситуация изменилась в период назревающего кризиса феодально-крепостнической системы: в конце XVIII - 1-й половине XIX в.
В каком же ракурсе предстают вопросы легитимности власти российского монарха в обозначенный период?
Отмечая тенденции общего развития российского самодержавия в рассматриваемый период, Н.М. Дружинин пишет: в начале XIX в. «российское самодержавие пыталось создать новую форму монархии, юридически ограничивающую абсолютизм, но фактически сохраняющую единоличную власть государя» [3, с. 457].
С точки зрения Н.П. Ерошкина, специфической особенностью абсолютизма в России первой половины XIX в. было стремление к правовому обоснованию его политических институтов [4, с. 45]. Эта тенденция распространялась и на вопросы юридического обоснования верховной власти российского самодержца.
Первым наиболее важным документом, легитимирующим власть российского монарха в рассматриваемый нами период, является закон о престолонаследии Павла I, опубликованный императором 5 апреля 1797 г. Данный закон, отменяя введенный Указом Петра I о престолонаследии от 5 (16) февраля 1722 года принцип назначения наследника престола действующим монархом, определяет строгий порядок в наследовании императорского престола в России по принципу полусалического наследования. Великая ценность данного закона видится иссле-
дователям в том, что им юридически был устранен «тот произвол в назначении наследника престола, который господствовал в России со времени Петра и благодаря которому произошло в XVIII в. столько дворцовых переворотов» [5, с. 42]. Однако легитимация введенного законом от 5 апреля 1797 г. принципа произошла не сразу. Данный закон стал неукоснительно соблюдаться лишь после правления Николая I, который повысил авторитет закона в целом.
Самостоятельным этапом в легитимации верховной власти российского монарха можно рассматривать период российской истории с 1801 г. по 1825 г., охватывающий собой годы правления императора Российской империи Александра I.
Проблема положения верховной власти российского самодержца в рассматриваемые годы развивается в контексте либерально-демократических колебаний, исходящих из верхнего яруса государственной системы, выражавшихся в том, что по инициативе самого императора и приближенных к нему лиц активно дискутируется вопрос о возможности ограничения самодержавной власти и перехода к парламентаризму, вплоть до республиканской формы правления. Многочисленные конституционные проекты, разработанные представителями элиты русской общественности, тому лишнее подтверждение.
В первом же своем манифесте от 12 марта 1801 г. «О кончине Императора Павла I и о вступлении на Престол Императора Александра I» новый император берет курс на возвышение роли закона во всех сферах государственной жизни. Прямо заявляя о «произволе нашего правления», молодой император обещал построить новые механизмы государственной власти на началах закона и законности, ограничить самовластие и деспотизм правителей [6].
Желая установить строгую законность в государственном управлении и «поставляя в едином законе начало и источник народного блаженства», Александр учредил «комиссию составления законов», которой надлежало внести порядок в хаотическое законодательство России. До сих пор — как гласит указ от 5 июня 1801 г. — законы издавались от случая к случаю, без определенной системы [7, с. 21].
Параллельно императором в кругу близких друзей, членов т.н. «негласного комитета», рассматривалась возможность дарования народу конституции, ограничивающей тем или иным образом власть императора им же самим.
Таким образом, Александр I видел в законе мощный инструментарий, способный привести в порядок все сферы государственно-правовой
жизни России, включая и определение юридических границ верховной самодержавной власти.
Результатом указанных императорских начинаний является весьма продуктивная попытка реализации плана государственных преобразований М.М. Сперанского, подготовленного последним по поручению императора в 1809 г., концепция которого была изложена во «Введении к Уложению государственных законов» и предусматривала установление в России конституционной монархии. Так, Л.И. Новикова, И.Н. Сиземская отмечают, что «в этом проекте государственного уложения Сперанским была предпринята первая в истории русской общественной мысли попытка развести понятия государства и гражданского общества, политического и гражданского права» [8].
Каким же М.М. Сперанский видит место верховной власти в государственной системе?
Главная задача для монархической власти, по мнению автора, «правление, доселе самодержавное, поставить и учредить на непременном законе» [9, с. 30-31]. Проводя принцип разделения властей, М.М. Сперанский видит их начало и источник в народе, «ибо они не что другое суть, как нравственные и физические силы людей в отношении их к общежитию» [9, с. 4]. Вместе с тем автор проекта преобразований, заключая верховную власть императора в понятие «державной власти», определяет ее границы в рамках каждой из трех ветвей власти.
Таким образом, план преобразований М.М. Сперанского видит следующий путь легитимации верховной власти монарха: 1) принятие императором конституции, являющейся коренным государственным законом, подчиняющим себе в том числе и власть монарха; 2) установление строгого критерия, определяющего понятие закона, процедуры по его принятию, с определением права монарха на законодательную инициативу и на утверждение принятого акта; 3) подчинение власти монарха принятым законам.
Следовательно, легитимность власти монарха заключается в том, что она основана на законе и им же ограничена: «Никакая другая власть ни вне, ни внутри империи не может положить пределов верховной власти, им самим поставленных, извне государственными договорами, внутри - словом императорским, суть и должны быть для него непреложны и священны. Всякое право, а следовательно, и право самодержавное, потолику есть право, поколику основано на правде. Там, где кончается правда и начинается неправда, кончается право и начинается самовластие» [10].
Указанный план был одобрен Александром I, согласившимся с мнением Сперанского о бла-говременности и осуществимости введения нового государственного устройства в России, даже несмотря на наличие крепостного права, которое логично вписывается в рамки проекта [5, с. 84-85].
Несмотря на то что проект М.М. Сперанского по большей части реализован не был, важным результатом начатых в соответствии с ним преобразований стала реформа Государственного совета. «Истинный разум всех усовершенствований, внутренних установлений нашего отечества, - провозглашал манифест 1 января 1810 г. об учреждении Государственного совета, - состоит в том, чтобы по мере просвещения и расширения общественных дел учреждать постепенно образ правления на твердых и непременных основаниях закона» [11].
Описывая роль данного органа, исследователи отмечают, что образование Государственного совета внесло достаточно весомый вклад в развитие на практике принципа ограничения верховной власти законом, а именно в том, что появился критерий для проведения различия между законом и иными актами верховной власти, издаваемыми в порядке текущего управления, поскольку законом признавался лишь такой акт, который прошел через рассмотрение Государственного совета, был утвержден государем и опубликован Сенатом. Иными словами, установлена четкая процедура принятия закона от момента законодательной инициативы до его опубликования.
В числе причин невозможности реализации плана М.М. Сперанского в полной мере исследователями обычно называется то, что он «начертан на чистом листе бумаги» (выражение В О. Ключевского), а также вступление его в противоречие с интересами почти всех слоев общества, и в первую очередь с интересами самой монархической власти [8].
Мнение политического большинства, в свою очередь, было обосновано в представленной
Н.М. Карамзиным 18 марта 1811 г. императору записке «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». В ней автор называет самодержавие «священным палладиумом России». Апеллируя к историческому опыту, он подчеркивает: «Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменой Государственного Устава ее она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь многих и разных, из коих всякая имеет свои особенные гражданские пользы. Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей махине производить единство действия?» [12].
Л.И. Новикова, И.Н. Сиземская отмечают: «доводя свою мысль до парадокса, [Н.М. Карамзин] предлагает, так сказать, мысленный эксперимент. Если бы Александр, вдохновленный великодушной ненавистью к злоупотреблениям самодержавия, попытался бы ограничить его, то истинный гражданин российский должен был бы дерзнуть остановить его и сказать: “Государь! Ты преступаешь границы своей власти: наученная долговременными бедствиями Россия пред святым алтарем вручила самодержавие твоему предку и требовала, да управляет ею верховно, нераздельно. Сей завет есть основание твоей власти, иной не имеешь; можешь все, но не можешь законно ограничить ее!’’» [8].
Таким образом, Н.М. Карамзин является сторонником «надзаконной» легитимности верховной власти российского самодержца, установленной сакральным путем, корни которого надо искать в российском прошлом.
По мнению исследователя Н.П. Ерошкина, «внешним выражением заинтересованности абсолютной монархии дореформенной России в «законном» закреплении своей политики была кодификация законов, проводимая во второй четверти века» [4, с. 46]. Так, при Николае I в 1830-1832 гг. II отделением собственной его величества канцелярией были подготовлены 45-томное Полное собрание законов Российской империи и 15-томный систематический Свод законов Российской империи, систематизирующие действующее законодательство. Б.Н. Миронов отмечает: «так был создан долгожданный кодекс законов, который поставил все государственное управление на твердое правовое основание» [13, с. 148].
Говоря о легитимации государственной власти, необходимо отметить важнейшую роль кодификации М.М. Сперанского в решении вопроса о существе верховной государственной власти самодержца и сопоставлении ее с принципом законности. Так, с одной стороны, в ст. 47 Основных законов Российской империи 1832 г. находит свое отражение принцип «законности»: «Империя Российская управляется в твердых основаниях положительных законов, учреждений и уставов, от самодержавной власти исходящих». С другой стороны, в ст. 1 Основных законов впервые за всю историю российского государства в законодательстве была определена юридическая формула верховной власти российского самодержавия: «император Российский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной его власти не только за страх, но и за совесть сам Бог повелевает» [14].
В литературе дается неоднозначная оценка данных положений.
Так, Н.П. Ерошкин отмечает: «несмотря на весьма ограниченный классовый и сословный характер законности в дореформенной России, сам факт того, что самодержавная монархия вынуждена ссылаться на законность своих действий, свидетельствует: абсолютизм первой половины XIX в. уже не чувствовал себя прочно без подобного юридического основания» [4, с. 48]. Следовательно, автор исходит из того, что проводимый в Основных законах принцип законности распространяет себя на верховную власть монарха.
Известный правовед А.Д. Градовский следующим образом толкует ст. 1 Основных законов: «название ‘‘неограниченный’’ показывает, что воля императора не стеснена известными юридическими нормами, поставленными выше его власти... Выражение ‘‘самодержавный’’ означает, что русский Император не разделяет своих верховных прав ни с каким установлением или сословием в государстве, т.е. что каждый акт его воли получает обязательную силу независимо от согласия другого установления» [15]. Вместе с тем исследователь отмечает, что русское право все же признает некоторые начала обязательными для императорской власти, и среди них - постановления о вере и преемстве престола. Содержание ст. 47 Основных законов у А.Д. Градовского сводится к закреплению правомерного характера русского государственного устройства, что означает, что воля верховной власти получает для граждан обязательную силу только с момента выражения ее в форме общего закона. «Закон определяет как содержание прав власти, так и обязанностей подданных. У органов власти нет тайных прав, как у граждан нет тайных обязанностей. Раз изданный закон признается основанием всех действий государственной власти и ее органов до тех пор, пока он не будет отменен равным ему законом» [15].
Таким образом, А.Д. Градовский, отмечая практически полную юридическую безответственность монарха, говорит о верховенстве закона в государственном управлении, а следовательно, не о законности власти верховной, но о законности власти управительной. Такая точка зрения представляется наиболее обоснованной.
Наконец, анализируя вопрос о легитимности российского самодержавия в первой половине XIX в., нельзя обойти стороной проводимую в годы правления Николая I на уровне государственной идеологии теорию официальной народности министра народного просвещения С.С. Уварова. Тремя составляющими, на которых бази-
руется российская государственность, в доктрине выступают «самодержавие», «православие» и «народность»: самодержавие как высшая форма государственной власти, православие как единственно истинная вера, народность как «неприкосновенное святилище наших народных понятий» [16]. В обосновании легитимности государственной власти самодержца мы находим в доктрине следующие слова: «Россия крепка единодушием беспримерным. Здесь царь любит отечество в лице народа и правит им, как отец, руководствуясь законами, а народ не умеет отделять отечество от царя и видит в нем свое счастье, силу и славу» [16]. Следовательно, указанная доктрина, в целом соответствуя историческим постулатам русского самодержавия, привносит в качестве принципиально нового и во многом противоречивого элемента принцип законности.
Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы.
В рассматриваемый период кризиса феодально-крепостнической системы проблема легитимации верховной власти российского самодержавия приобретала важное практическое значение. Основной тенденцией в решении вопроса легитимности самодержавной власти является стремление оформить основы самодержавной власти юридически в законодательных актах. Вместе с тем цель такого закрепления существенным образом варьируется: преодоление произвола в порядке престолонаследия (Павел I), либо ограничение сверху власти самодержавного монарха (либеральные проекты Александра I), или же попытка неограниченного самодержавия заречься авторитетом закона (законодательство Николая I).
Вместе с тем обозначенную тенденцию можно описать как часть логичного процесса, начало которому было положено в годы правления императора Петра I, который, заложив в России основы европейского светского бюрократического государства, невольно запустил необратимый механизм преобразования истинного российского самодержавия в образец типичной европейской монархии с западным путем дальнейшего развития.
Список литературы
1. Цыганов В.И. Идея развития русского самодержавия и ее развитие в творчестве Л.А. Тихомирова. Н. Новгород: Вектор Т и С, 2003. 171 с.
2. Теория политики: Учебное пособие I Авт.-сост. Н.А. Баранов, Г.А. Пикалов. В 3 ч. СПб.: Изд-во БГТУ, 2003. http:IIread.virmk.ruIbIBARANOy_POLITICAI 04.htm
3. Дружинин Н.М. Просвещенный абсолютизм в России I Абсолютизм в России (XVII-XVIII вв.): Сб. ст. М., 19б4. С. 45б-459.
4. Ерошкин Н.П. Крепостническое самодержавие и его политические институты: (Первая половина XIX века). М.: Мысль, 1981. 252 с.
5. Корнилов А.А. Курс истории России XIX века. М.: Высшая школа, 1993. 447 с.
6. Кодан С.В. Александр I и реформы: Между абсолютизмом и конституционализмом [Электронный ресурс] II Чиновник. 2005. № б (40): сайт. URL: http:IIchlnovnlk.uapa .ruImodernIarticle .php?id=631
7. Пушкарев С.Г. Россия 1801-1917: власть и общество. М.: Посев, 2001. б72 с.
8. Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории. М.: ИЧП «Издательство Магистр», 1997. 328 с.
9. План государственного преобразования графа М.М. Сперанского (введение к Уложению государственных законов 1809 г.) с приложением «Записки об устройстве судебных и представительных учреждений в России» (1803 г.), статей «О государственных установлениях», «О крепостных людях» и Пермского письма к императору Александру. М.: Издание «Русской мысли», 1905. 359 с.
10. Сперанский М.М. О законах II РИО. Т. XXX. С. 37.
11. Полное собрание законов Российской империи. 1-е изд. Т. XXI. № 24 0б4.
12. Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях [Электронный ресурс]. Режим доступа: http:IIaz.llb.ruIkIkaramz ln_n_mAext_0120.shtml
13. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.): В 2 т. Т. 2. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. 583 с.
14. Свод законов Российской империи 1832 г.: В 15 т. Т. 1. Ч. 1: Основные законы и учреждения государственные. СПб., 1832. Ст. 1, 47.
15. Градовский А.Д. Начала русского государственного права. Том I [Электронный ресурс]. Режим доступа: http:IIconstitution.garant .ruI sclence-workIpre-revolutionarI3988988IchapterI1I#111111
16. Журнал Министерства народного просвещения. 1834. № 1. С. VI.
THE LEGITIMACY OF THE SUPREME AUTHORITY OF RUSSIAN AUTOCRACY IN THE LATE 18TH - FIRST HALF OF THE 19TH CENTURY
V.I. Tsiganov, V.A.Shlykov
The article investigates particular features of Russian monarchical form of government in the late 18th - first half of the 19th century in terms of legitimacy of the ruler's supreme authority.
Keywords: legitimacy of the supreme authority, Russian monarchy, autocracy.
