CC BY
17
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2013. № 1
А.В. Назарова
ЛЕГЕНДА ОБ АНТИХРИСТЕ В СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКЕ Е.Н. ЧИРИКОВА «ОТЧИЙ ДОМ»
В статье рассматривается своеобразие авторской трактовки легенды об Антихристе в семейной хронике Е.Н. Чирикова «Отчий дом», с помощью которой писатель стремился осмыслить реалии отечественной истории первой четверти ХХ в. Образ Антихриста, с одной стороны, персонифицирован в конкретном историческом лице (руководителе большевистской партии В. Ленине), с другой — в соответствии с распространенным в среде раскольников учением о «духовном» Антихристе интерпретируется как безличное злое начало, воцаряющееся в мире на финальном этапе его истории.
Ключевые слова: Евгений Чириков, легенда об Антихристе, семейная хроника.
In the article the author's distinctive interpretation is being discussed of the identity of the Antichrist legend in E.N. Chirikov's family chronicle "The Father's House", with which the writer tried to find profound meaning in the realities of the domestic history of the first quarter of the twentieth century. The image of the Antichrist, on the one hand, personified in a particular historical person (the Bolshevik party leader Vladimir Lenin), on the other hand, in accordance with the doctrine (common among dissenters) of "spiritual" Antichrist is interpreted as an impersonal evil presence, reigning in the world at the final stage of its history.
Key words: Eugeny Chirikov, the family chronicle, legend of the Antichrist.
Образ Антихриста всегда привлекал к себе значительное внимание не только богословов, но и представителей русской философской мысли и литературы. Регулярно возобновляющийся интерес к этому персонажу христианской эсхатологии обусловлен своеобразным мировосприятием русского человека, который посредством легенды о пришествии на землю противника Христа осмысливает реалии отечественной истории и прогнозирует будущее. Отмечая данную особенность национального сознания, современный исследователь объясняет ее тем, что в условиях, когда «нормой жизненного ритма становится перманентная катастрофа, горизонт исторической надежды немедленно сужается в эсхатологическую перспективу, по центральной оси которой выстраиваются столь знакомые и неизменно впечатляющие знамения последних времен» [Исупов, 1995: 5]. Причиной же, по которой больше «ни один вселенский оппонент Бога, включая наиболее приметных персонажей демонологии и
самого Князя Тьмы» [там же], не занял центрального места в сочинениях, пророчествующих о «конце мира», историки культуры называют уникальное свойство этой фигуры, чьи очертания легко накладываются и совпадают с «обликами оперативно разыскиваемых исторических претендентов» [там же: 6]. Заметную роль здесь играет тот факт, что библейские тексты не дают сколько-нибудь цельного жизнеописания существа, уготованного стать противником Бога, в них нет упоминания о юности и годах учения Антихриста, его мировоззренческом созревании и пути к богоборчеству. Это позволяет художнику слова, мыслителю, теологу и простому обывателю детализировать, дополнять и модернизировать историю Антихриста применительно к современности, что, как уже отмечалось, помогает уяснить смысл подчас непонятных и оттого пугающих внутренних и внешних общественно-политических, военных и экономических потрясений и задуматься о поведении в резко изменившихся, враждебных обстоятельствах.
В этой связи, несомненно, показательным становится творчество Евгения Николаевича Чирикова (1864-1932), в произведениях которого легенда об Антихристе стала предметом художественного осмысления. Она выступила в качестве сюжетной основы легенды «Девьи горы», вошедшей в сборник писателя «Волжские сказки» (1916). По сюжету автор-повествователь во время путешествия по Волге на пароходе становится свидетелем спора, разгоревшегося между мещанином и стариком-сектантом. Первый утверждает, что Антихрист скрывается под личиной германского императора Вильгельма (идет Первая мировая война), старик же заявляет, что Антихрист был уже однажды рожден, но «его еще во чреве материнском прикончили и тем спаслись» [Чириков, 2000: 253]. В доказательство он рассказывает присутствующим легенду, события которой относятся к XIII в., времени завоевания Волжской Булгарии монголами. Согласно ей, Сатана принял образ «святого пустынника» и соблазнил красавицу-булгарку по имени Варвара, которая понесла от него дитя. Но сатанинский замысел был разгадан праведником, помешавшим его осуществлению ценой собственной жизни. Приняв облик соблазнителя, он заманил Варвару в лодку, и когда они оказались на середине реки, прорубил днище топором. «Хлынула вода в лодочку <...>, разверзлась Волга-матушка и поглотила всех» [там же: 263]. Однако концовку сказания не следует рассматривать как знак полной и окончательной победы над Сатаной, в человеческом обличии стремящимся внедриться в мир людей и поработить его. Старик предупреждает собравшихся, что Сатана не оставит попыток захватить землю, и Антихрист родится вторично, «и опять его узнают и вовремя погубят, а потом родится он в третий раз, и тогда — кончено!..» [там же: 253].
Опубликованная накануне Октябрьского переворота, эта легенда звучала, по мысли автора, грозным предостережением погрязшему в пороках, безбожному и обреченному миру, который, свидетельством чему стали все последующие события конца 1910-х — начала 1920-х годов, так и не внял ему.
Воссоздавая десятилетие спустя уже в эмиграции масштабную панораму предреволюционной России, Чириков в семейной хронике «Отчий дом» постарался доказать, что пришествие Антихриста было подготовлено самим ходом российской истории последних десятилетий XIX — начала ХХ в. И та легкость, с какой ему удалось ослепить и повести за собой массы, явилась закономерным результатом политического авантюризма, провокаторства, корысти и равнодушия, царивших в русском обществе, а отнюдь не игры случая или происков неких таинственных сил. «Настоящее рождается из прошлого, а будущее из настоящего и <.> их никак нельзя разорвать, — писал художник, — <. > существует своеобразная «круговая порука» поколений и <...> колесо истории <...> не поворачивается и не останавливается <.> даже по приказу самодержавного императора. <...> Революции не сваливаются с небес, а подготовляются долгим историческим процессом. Вот только этот исторический процесс мне и хотелось отразить» [Чириков, 2010: 474].
По мысли Чирикова, революция стала возможна потому, что русский мужик был «обольщен» и обманом втянут в бессмысленную возню вокруг получения земли, окончившуюся братоубийственной войной. Кто же столь расчетливо и цинично использовал для осуществления своих планов «власть земли», искони определявшую все народное бытие? В поисках ответа писатель размышлял и о том, способен ли человек, пусть даже наделенный «дьявольскими» коварством и изворотливостью, в одиночку одурманить народ, подтолкнув его к смуте, или ему кто-то содействовал, подчас неосознанно? В таком случае о скольких воплощениях Антихриста в «Отчем доме» может идти речь, и на какие традиции опирался Чириков, намекая на этот образ?
Согласно авторской концепции, искусителем миллионов стал Ленин, жаждавший воссесть на трон вождя революции и переступивший ради своей цели все моральные границы. Чириковская мысль была созвучна мнению части русской общественности, для которой революция представала как осуществившийся апокалипсис, советское государство виделось царством Антихриста, а возникший общественный строй — воплощением Антихристова духа. Например, в ряд персонификаций Антихриста наравне с Григорием Распутиным и Александром Керенским включил Ленина один из участников сборника статей о русской революции «Из глубины» (1918) С.А. Аскольдов
[Аскольдов, 1995: 176-207]. Олицетворением «духа зла», «духа небытия, ничтожества» назвал вождя мирового пролетариата Д.С. Мережковский [Мережковский, 2001: 112], «планетарным злодеем» окрестил Ильича в речи о миссии русской эмиграции И.А. Бунин [Бунин, 1924: 4-5], а Петр Струве в воспоминаниях писал о его «рациональной и дьявольской праведности», которая столь же далека от «праведности Христа, как фантастический образ Антихриста далек от исторического образа Христа» [Струве, 1991: 220].
Какие же качества и поступки Ленина в интерпретации Чирикова раскрывают его дьявольскую сущность? Опираясь на традиционное богословское толкование образа Антихриста, писатель прежде всего отмечает присущую Ильичу непомерную, буквально «сатанинскую» гордыню и высокомерие, следствием которых стали его жажда всемирной славы и стремление любым способом закрепить свое имя в истории. Наиболее заманчивой и притягательной для него становится идея устроить социальный пожар в России, рассчитывая, что вспыхнувшая за ним следом у немцев и других народов революция очистит земной шар для нового строительства. Как замечает один из персонажей хроники, «это не марксист, а Герострат какой-то, вознамерившийся сжечь не один храм Дианы, а все храмы на земле вообще» [Чириков, 2010: 266].
Одним из ярчайших проявлений этой гордыни становится полное презрение Ильича к любым авторитетам. Он открыто смеется над учителями, называя теоретиков немецкого социализма Бебеля и Каутского «старыми портянками» [там же: 461], а в одной из бесед надменно заявляет оппоненту, уличившему его в непоследовательности и извращении слов Маркса: «А не приходит вам в голову, что не я устарел, а Маркс со своей социальной научной эволюцией? Я признаю Маркса, когда он не скучный профессор, а революционер» [там же: 264]. По той же причине он стремится оттеснить от «кормила правления» социал-демократической партии всех «мягкотелых» руководителей, которые, по его мнению, думают вовсе не о свержении самодержавия, а о превращении рабочего класса в «благополучных мещан» [там же: 460]. Не скрывает Ильич своего презрения и к народу, в котором видит лишь «прекрасную дубину» [там же: 721] для расправы над противниками. Желая ускорить приближение восстания, он призывает однопартийцев провоцировать недовольство низов всеми возможными способами, а на упреки в аморальности подобных действий отвечает, что революции всегда творятся «без перчаток, галстука и крахмала» [там же: 460]. Готовность переступить через все моральные нормы и принципы роднит чириковского персонажа с однозначно понятым Раскольниковым, чья
теория о праве избранных, великих людей жертвовать ради своих интересов жизнями ничем не выдающегося большинства становится для Ленина прямым руководством к действию: «Пешка в шахматной борьбе бывает дороже офицера. Надо только умело употребить ее в дело в подходящий момент. Фигуры — это герои, а пешки — толпа. <.. .> Толпа всегда и прежде всего — дура. А разве для точки опоры требуется еще что-нибудь, кроме дубовой крепости материала?» [там же: 215] Но если Раскольников так и не сумел переступить через мораль, переживая после совершенного им убийства сильнейшие нравственные мучения, то Ленин, напротив, абсолютно свободен от каких бы то ни было сомнений и колебаний этического характера, что в свою очередь находит самое непосредственное отражение в его политической тактике.
В борьбе за власть над массами Ильич не гнушается никакими средствами, главным из которых становится обман. Понимая, что «произвести в России социальную революцию силами одного рабочего класса невозможно» [там же: 720], Ленин решает натравить на самодержавие многомиллионное крестьянство, которое «расчистит путь для будущей диктатуры пролетариата» [там же: 721]. Приманкой становится лозунг о полной и безвозмездной конфискации всех помещичьих угодий в пользу народа, поскольку, считает Ильич, нет ничего проще, чем надуть мужика землей, о которой тот исторически бредит. Но поддерживать «мужицкие аппетиты» он планирует лишь до того момента, пока к власти не придет рабочий класс, после чего большевикам «придется вести новую войну с этим мелким буржуем» [там же: 721]. Точно так же в целях вербовки новых сторонников марксистского лагеря использует Ленин народную устремленность к правдоискательству. Например, в беседах с обитателями сектантских общин начетчик Ильича Вронч-Вруевич (так писатель сатирически переиначил фамилию известного большевика В.Д. Бонч-Бруевича) незаметно подменяет «христову общину» и «христово воинство» социалистической коммуной и революционным воинством, чтобы, в конце концов, превратить в сознании сектантов «единое стадо людей» в «единый класс», а «Единого Пастыря» — в Ленина [там же: 397]. Тем самым его сторонники тоже являются своего рода антихристами, ведь в церковной традиции так именуют не только самого ставленника Сатаны, но и всех лжепророков и учителей, которые проповедуют поклонение человеку, возмечтавшему о мировом господстве.
Как показал Чириков, Ленину и его окружению удалось обмануть не только народ, в котором они видели всего лишь слепую силу, годную быть использованной в качестве революционного тарана, но и собственных сторонников. Поддержка Плеханова и других «осно-
воположников научного социализма» в России была выгодна Ильичу только до тех пор, пока он не сумел «влезть в самый верховный центр марксизма» [там же: 459], воспользовавшись партийной «чехардой», предшествовавшей II съезду РСДРП. И как только ему это удалось, начал методично и целеустремленно вытеснять оттуда прежних «рулевых» и открыто переделывать марксистское учение на свой лад.
Помимо традиционной ортодоксально-богословской концепции Чириков в «Отчем доме» опирается и на раскольничье учение о «духовном» Антихристе, согласно которому тот понимается как безличное злое начало, воцаряющееся в мире на финальном этапе его истории. Описываемые художником события, происходившие в России в последней четверти XIX — начале ХХ в., можно рассматривать как своеобразные знамения приближающегося «конца времен»: неурожаи и голод 1890-х гг., за которыми следовали вспышки холеры, война с Японией и первая русская революция, всеобщий упадок веры и нравов, кризис семьи и общества и т. п. Но предлагая читателю устрашающую картину охвативших страну бедствий, писатель в то же время демонстрирует, что едва ли не большая их часть во многом была спровоцирована самой властью.
В книге Чириков приводит множество фактов и эпизодов непродуманной, недальновидной, а часто и прямо ошибочной политики последнего русского императора. Характеризуя личность Николая II, он с сожалением констатирует, что царь не обладал «ни твердой волею отца, ни государственным кругозором, необходимым для самодержавного властелина огромного царства» [там же: 470] и всегда сильно зависел от своего окружения. Именно в слабости самодержца писатель видит его главную «вину» перед историей, поскольку добрый, но беспомощный император, «к великому несчастью России, не обладал еще и даром удачного выбора помощников» [там же: 470], которые «не столько думали о России и народе, сколько торопились <.. .> сделать блестящую карьеру» [там же: 470], получить «широкий доступ к государственному карману» [там же: 630] и готовы были ради легкой наживы даже подтолкнуть Россию к бессмысленной войне. Когда же в 1904 г. началась война с Японией, «придворная камарилья» (писатель не жалеет хлестких слов, описывая придворный круг Николая II) принялась беззастенчиво обкрадывать собственных солдат. И воровство в частях армейского снабжения достигло настолько вопиющих размеров, что (это доказано историками) стало одной из причин поражения России в русско-японской войне.
«Роковую» же ошибку правительство Николая II совершило, по мысли Чирикова, не доведя до конца земельную реформу 1861 г., которая, хотя и принесла крестьянам личное освобождение, не оправдала
их надежд и ожиданий, поскольку оказалась «сильно укороченной в интересах дворянства» [там же: 470]. О порочности такой политики свидетельствовала сама история. «Россия въезжала в ворота ХХ столетия с хроническими "голодными годами", с эпидемиями, с вспыхивающими то там, то сям аграрными беспорядками» [там же: 469]. Однако «неразумное» царское окружение, состоящее прежде всего из консервативного дворянства, не только не замечало надвигавшейся грозы, но как будто всеми силами стремилось повернуть колесо истории вспять, чтобы возвратить страну назад, в эпоху крепостничества, полагая, что «мужик» бунтует только оттого, что ему дали слишком много «воли». Этим, в конце концов, и воспользовался Ленин.
Подытоживая вышесказанное, можно сделать вывод о том, что в семейной хронике Чирикова фигура Антихриста не только персонифицирована в конкретной личности—руководителе большевистской партии Владимире Ленине, но также интерпретируется как коллективный образ («легион» мелких антихристов, «бесов») большевиков и более обобщенно — состояние погрязшего в грехах мира на его последнем этапе.
Список литературы
Аскольдов С.А. Религиозный смысл русской революции // Антихрист (Из истории отечественной духовности): Антология / Сост. коммент. А.С. Гришина, К.Г. Исупова. М., 1995. Бунин И.А. Миссия русской эмиграции (Речь, произнесенная в Париже
16 февраля 1924 г.) // Руль. 1924. № 1013 (3 апр.). Исупов К.Г. Русский Антихрист: сбывающаяся антиутопия // Антихрист (Из истории отечественной духовности): Антология / Сост. коммент. А.С. Гришина, К.Г. Исупова. М., 1995. МережковскийД.С. Царство Антихриста: Статьи периода эмиграции. СПб., 2001.
Струве П.Б. Мои встречи и столкновения с Лениным // Новый мир. 1991. № 4.
ЧириковЕ.Н. Девьи горы // Чириков Е.Н. Зверь из бездны / Вступ. ст., сост.,
подгот. текста и примеч. М.В. Михайловой. СПб., 2000. Чириков Е.Н. Отчий дом / Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. М.В. Михайловой, А.В. Назаровой. М., 2010.
Сведения об авторе: Назарова Анастасия Викторовна, специалист по учебно-методической работе 2-й категории кафедры истории русской литературы ХХ века филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
