CC BY
35
ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Т. Н. Гончарова КУОКО ВИНЧЕНЦО.
ОПЫТ ИСТОРИИ НЕАПОЛИТАНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 1799 ГОДА / Пер. с итальянского А. А. Акименко.
СПб., Филологический факультет СПбГУ, 2006.350 с. /
Весна и лето 1799 г. были для второй антифранцузской коалиции, в состав которой кроме Англии, Австрии, России, Турции входило и Неаполитанское королевство, временем крупных успехов на итальянском театре военных действий. Соединенная русско-австрийская армия под командованием генерал-фельдмаршала Суворова изгнала солдат Директории из Северной Италии, получив на юге полуострова неожиданную поддержку от банд фанатично настроенных крестьян-санфедистов под командованием кардинала Руффо. Их наступление, начавшись в Калабрии, закончилось 22 июня 1799 г. триумфом в Неаполе, где пала Партенопейская республика, провозглашенная пятью месяцами ранее благодаря 10-тысячной армии французского генерала Шампионне, разгромившей превосходящее войско Фердинанда IV Бурбона, который в спешке укрылся на Сицилии под защитой английского флота. В захвате республиканского Неаполя, который отчаянно оборонялся, снова немалую роль сыграли русские, на этот раз—моряки из средиземноморской эскадры Ушакова. Победа роялистов ознаменовалась жестокой расправой с республиканцами, запятнавшей имя адмирала Нельсона. Среди жертв были и активные деятели революции, и просто приверженцы новых идей. Лишь некоторым удалось спастись, найдя убежище во Франции. Среди них был и Винченцо Куоко, автор рецензируемого нами «Опыта истории неаполитанской революции 1799 г.», впервые изданного в русском переводе усилиями филологического факультета СПбГУ в 2006 г.
Предложенный данным изданием перевод второй версии текста приурочен к 200-летию со времени ее выхода в свет в Милане. Между двумя версиями, первая из которых датируется 1801 г.1, нет принципиальных различий, вторая лишь акцентирует духовную эволюцию автора, совершавшуюся в русле умеренного консерватизма и приверженности конституционной монархии. В 1806 г. Неаполь стал ареной событий, которые во многом были повторением тех, что Куоко описывал в своем труде. Фердинанд IV, примкнув к третьей антинаполеоновской коалиции, вновь ощутил, как почва уплывает у него из-под ног, когда под натиском французских войск он был вынужден в очередной раз бежать в Палермо под защиту англичан. Разница была в том, что на этот раз обошлось без республиканского эксперимента, и Неаполь остался столицей завоеванного французами королевства. Эти события дали возможность Куоко вернуться в Неаполь и стать членом Королевского Совета при последовательно сменявшихся ставленниках французской Империи Жозефе Бонапарте и Мюрате.
© Т. Н. Гончарова, 2008
Имя Винченцо Куоко почти неизвестно отечественным историкам, и сведения о нем, предложенные переводчиком в предисловии, в какой-то степени восполняют этот пробел. Во время революционных событий 1799 г. он был одним из тех, кого в Италии называли патриотами и якобинцами. В справочной литературе второй половины XIX в. имя Куоко было окружено романтическим ореолом вследствие приписываемой ему любовной связи с одной из самых известных жертв неаполитанского контрреволюционного террора, маркизой Луизой Санфеличе, скомпрометировавшей себя участием в раскрытии роялистского заговора братьев Баккёр2. Созданию этой легенды, вероятно, способствовало то, что сам Винченцо Куоко был замешан в раскрытии заговора, и поэтому его имя часто фигурировало рядом с именем маркизы как в республиканской, так и в контрреволюционной печати.
Итак, перед нами труд, написанный свидетелем и деятелем Партенопейской республики, не воспоминания и не история, а в соответствии с авторским замыслом «совокупность наблюдений над историей». Книга, как это и следует из ее названия, опыт, иначе говоря, эссе, носит аналитический характер. Автора занимало не столько последовательное изложение истории Неаполитанской революции, сколько осмысление причин ее поражения. В тексте явно просматриваются два уровня изложения: первый опирается на критический анализ происхождения и действий Неаполитанской революции, а второй—на размышления о Французской революции 1789 г. и о революциях вообще. Упомянутые два уровня чтения организуются вокруг нескольких значительных идей.
Среди них, прежде всего, концепция «пассивной» и «активной» революции, имеющая отношение к истокам революционного переворота, т. е. к наличию или отсутствию массовой поддержки народа. Французская революция была «активной», но, по мнению автора, лишь до 1792 г., когда инициатива от народа перешла к нескольким лицам. Реализованная внешней силой и имея лишь небольшое количество местных приверженцев из числа просвещенной элиты, Неаполитанская революция была «пассивной». Отметим, что эта концепция «пассивной» революции не имеет ничего общего с получившей распространение в середине XIX в. концепцией экспорта революции, при котором народы стремятся имитировать пример отдельной страны, как это было после Французских революций 1830 и 1848 гг., повлекших целую серию европейских переворотов.
В первых главах книги автор стремится показать, что в Неаполе конца XVIII в. не было условий для «активной» революции. При этом он принижает значение распространения якобинских идей в неаполитанском обществе, как справедливо отмечает переводчик в примечании, снисходительно называя участников заговоров 1794 и 1795 гг. «мальчишками», единственное преступление которых было в досужих разговорах с парикмахерами. Одновременно автор обличает недальновидность неаполитанского правительства, которое вместо того, чтобы реформировать феодальную систему, гонялось за революционным привидением. Куоко различает в каждой революции действия и максимы, т. е. идеи. Для того, чтобы противостоять идеям, нет иного средства кроме дискуссии. «Побеждает революцию тот, кто меньше ее боится» (С. 56). Неаполитанское правительство, как путники в басне Эзопа, было жертвой самообмана, приняв плывущую вязанку хвороста за большой корабль. Автор не скупится на беспощадные характеристики двора: король слабый, министры подлые, королева тщеславная, но и не отходит от традиции, приписывая главные пороки плохим советникам: так, по его мнению, главным губителем государства был первый министр англичанин Актон.
Была ли Неаполитанская революция обречена на поражение в силу своего пассивного характера? Конечно, первородный грех будет всей тяжестью давить на Парте-нопейскую республику засильем французской военной и гражданской администрации,
но главная беда заключалась в изначально неправильных лозунгах неаполитанского временного правительства. Это и есть следующая ключевая идея автора: революционные преобразования потерпели неудачу из-за приверженности «якобинцев» чуждым неаполитанскому народу принципам Французской революции. Куоко привносит значительный нюанс в распространенный тезис о том, что французская философия конца XVIII в. была одной из причин революции 1789 г. «Считалось, что Французская революция была делом философии, а между тем философия чуть было не испортила ее» (С. 110). Эта порча началась с провозглашения республики в 1792 г., когда идеи якобинцев в духе абстрактных философских принципов Руссо и Мабли разошлись с конкретными чаяниями народа. Чем абстрактнее идеи, тем меньше они способны привести народ в движение. Поэтому в своем стремлении имитировать французские институты власти, идеи всеобщего равенства неаполитанские патриоты не сумели привлечь на свою сторону ни провинции, ни столичных лаццарони. Даже воззвания к народу писались на непонятном для него языке, с частыми обращениями к примерам из истории Древнего Рима: «Ваш Клавдий бежал, Мессалина дрожит...» (С. 118).
Несмотря на старания Куоко анализировать революцию сквозь призму народного видения, он все время вынужден обращаться к действиям и помыслам революционеров. Отсюда—третья ключевая идея об определяющей роли «уполномоченного правительства» в «пассивной» революции. Автор вынужден признать это, несмотря на свои декларации в духе идей Дж. Вико, что если бы имена собственные заменялись буквами алфавита, то история ничего бы от этого не потеряла. В мысли о роли «реформатора» чувствуется влияние Макиавелли. Причем, в главе XV Куоко раскрывает свою мысль без обиняков: «Редко случается, что революция достигает своей цели, когда она руководима не одним лицом: саму свободу можно учредить только посредством деспотизма» (С. 97). Неаполитанская революция не выдвинула на авансцену такого деятеля, поэтому Куоко возлагает свои упования на Наполеона, сумевшего положить конец Французской революции, сохранив ее достижения. Именно от него он ожидает объединения Италии и превращения ее в сильное и независимое государство.
«Опыт истории Неаполитанской революции 1799 г.» при всем стремлении Куоко к объективности в изложении и оценках событий не производит впечатления сухого трактата, быть может, благодаря частым ссылкам автора на личный опыт в качестве секретаря одного из комиссаров-организаторов провинций. В книге нет недостатка и в резко отрицательных, экспрессивных характеристиках представителей реакции, и в примерах доблестного поведения защитников республики, и в преклонении перед памятью героев-патриотов. И философские обобщения, которыми пестрит книга, будь то размышления о поведении союзников на войне или о той степени свободы, в которой нуждаются все народы земли, читаются с интересом. Книга дополнена «Фрагментами писем, адресованных Винченцо Руссо», в которых Куоко высказывает свое мнение о проекте неаполитанской конституции 1799 г.
У Куоко не всегда присутствуют точные даты событий, встречаются погрешности в цифрах и сведениях, объяснимые тем, что текст был написан в эмиграции по воспоминаниям. Вот почему подробное примечание с указанием исторических деятелей, событий и параллелей с римской историей, составленное переводчиком, так полезно. Удивительно только, что Филипп V определяется как пармский герцог (С. 304), а не как первый король Испании из династии Бурбонов, что, несомненно, более важные факт в его биографии, чем титул герцогства, доставшийся ему от второй супруги Элизаветы Фарнезе. К примечаниям же о конфликте между гражданскими и военными представителями Директории в Неаполе можно добавить, что генерал Шампионне был единственным
инициатором провозглашения республики в Неаполе, что станет впоследствии главным пунктом обвинения против него. Директория в 1799 г., хотя и колебалась между политикой революционной пропаганды и естественных границ, предпочитала не осуществлять радикальных перемен в Неаполе, чтобы использовать его при случае в качестве разменной монеты на мирных переговорах3. В этом—истоки недоверия Директории к Партенопейской республике и нежелания бороться за ее спасение.
Читатель будет благодарен переводчику А. А. Акименко за то, что он сделал более понятной для него историю Неаполитанской революции, переведя и прокомментировав текст, вдохновивший многих политиков и мыслителей Италии от Рисорджи-менто до современности.
1 Редакционная коллегия недавнего французского издания «Опыта истории неаполитанской революции 1799 г.» остановила свой выбор на первой версии 1801 г. См.: Сиосо V. Essai historique sur la révolution de Naples. Introduction, traduction et notes de Alain Pons. Paris, 2004.
2 Cm.: Grand Larousse Universel du XIX siècle. Paris, 1869. T. 5.; MichaudL.-G. Biographie universelle ancienne et moderne. Paris, 1855. T. 9. История жизни и гибели маркизы Луизы Санфеличе вдохновила А. Дюма на написание одного из самых лучших его исторических романов «Санфеличе» (1862).
3 См.: GuyotR. Le Directoire et la paix de l’Europe. Des traités de Bâle à la deuxième coalition (1795-1799). Genève, 1977. P. 880-902.
