CC BY
0НАУЧНАЯ СТАТЬЯ / ORIGINAL ARTICLE
ОБЛАСТЬ ИССЛЕДОВАНИЯ:
ОТДЕЛЬНЫЕ ФИЛОСОФСКО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ
ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРЫ
УДК 008:001.14
DOI 10.25257/KB.2024.1.5-13
Культурные традиции России в сфере семейно детерминированного воплощения представлений о лидере
Cultural traditions of Russia in the sphere of family-determined embodiment of ideas about a leader
Т. С. ЗЛОТНИКОВА1
Ярославский государственный
педагогический университет
им. К.Д. Ушинского, Ярославль, Россия
T.S. ZLOTNIKOVA1
'Yaroslavl State Pedagogical University named after K. D. Ushinsky, Yaroslavl, Russia
Наряду с мировой традицией понимания вождя/главы государства важной традицией является понимание патернализма как основы жесткого либо более или менее мягкого взаимодействия человека власти с населением страны. Статья основана на традиции научного осмысления личности в контексте ее художественно-образного воплощения. Обращаясь к междисциплинарной методологии, автор актуализирует традицию изучения указанного взаимодействия. Учитывается многочисленное и разновекторное в содержательном плане изучение советской эпохи. Названная тенденция рассматривается применительно к давнему художественному опыту (например, А. С. Пушкина) и к опыту 20 века. Упоминаются выдающиеся режиссерские и актерские работы -Ленин (и его актерское воплощение от Б. Щукина до О. Янковского), Сталин (парадоксальный и гротесковый характер работы актеров, от С. Закариадзе до Г. Хазанова).
Ключевые слова: культурные традиции, семья, государственный лидер, Россия, художественно-образное воплощение вождя
Abstract: Along with worldwide tradition of understanding the leader/ head of state, an important tradition is understanding paternalism as the basis for either hard or more or less soft interaction between a person in power and the population of the country. The article is based on the tradition of scientific comprehension in the context of its artistic and figurative embodiment. Applying interdisciplinary methodology, the author actualizes the tradition of studying the mentioned interaction. Numerous and diversified in terms of content studies of the Soviet era are taken into account. This tendency is considered in relation to long-standing art experience (e.g., of A. Pushkin) and to the XX century experience. Outstanding directorial and acting works are mentioned - Lenin (and his embodiment by actors, from B. Shchukin to O. Yankovskiy), Stalin (the paradoxical and grotesque nature of the actors' work, from S. Zakariadze to G. Khazanov).
Key words: cultural traditions, family, state leader, Russia, artistic and figurative embodiment of the leader
ВВЕДЕНИЕ
Настоящая статья основана на традиции научного осмысления личности в контексте ее художественно-образного воплощения. В данном случае такой личностью является
руководитель страны, и это не носит идеологически детерминированного характера. Мы стремимся проанализировать специфику визуального и социально-нравственного
воплощения персон, которые - да, были политическими лидерами, - но прежде всего, людьми определенной эпохи и определенного характера.
Носитель власти - сильный и удаленный от массы человек. Этот принцип частично лег и в основание представлений о государственных деятелях, первых лицах России в разные периоды ее развития советских вождях.
Наряду с мировой традицией понимания вождя/главы государства отметим важную традицию понимания патернализма как основы жесткого либо более или менее мягкого взаимодействия человека власти и населения страны. Это - скорее российская традиция, воплощенная в понятиях «отца» или даже «дедушки», то есть может идти речь о фигуре, не удаленной в специально отведенную государственную резиденцию, а о едва ли не родственной, воспринимаемой «по-семейному» и потому близкой обыкновенному человеку.
РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
Методологически разнообразно изучавшаяся проблематика лидера/вождя и эпохи его жизни, контекста и условий существования в разных аспектах представлена работами философов, психологов, представителей других научных дисциплин (культурологии, искусствоведения, социологии культуры), будь то Ф. Ницше или К.-Г. Юнг, Г. Лебон или З. Фрейд. Теоретико-методологические изыскания активно сочетались с привлечением сходного по своей фактологии эмпирического материала [1-3].
Применительно к российской культурной традиции немало работ посвящено советской эпохе и советской традиции, причем аналогичные суждения о смысле и значении советских практик высказывались представителями разных научных дисциплин [4-10]. Об этом писали и мы, это были как отдельные исследования, так и публикации, совместные с коллегами в рамках гранта Российского научного фонда [11, 12].
Обоснование парадигмы «лидер и государство» как семейно детерминированной коллизии
Отмеченная нами тенденция научного и художественного осмысления коллизии «лидер и его страна» уходит в глубь веков. Так, петровская Россия - империя, сформированная по римской матрице: твердая и жесткая вертикаль, авторитаризм, обязанность жертвовать личным во имя государственного. Не только в «Медном всаднике», но в лирике («Гений», лицейские мотивы) Пушкин становится в оппозицию к петровской империи как источнику подавления личности и как системе в широком смысле.
Персона, атмосфера, среда, государство -это авторские представления семитика Ю. Лотмана о Петре - императоре, человеке, преобразователе. «Был Петербург Петра Великого, выполняющего роль покровительствующего божества «своего» Петербурга или же, как dues implicutus незримо присутствующего в своем творении, и Петербург чиновника, бедняка, «человека вне гражданства столицы» (Гоголь). У каждого из этих персонажей были «свои» улицы, районы, свои пространства» [13]. Такова парадигма человека власти в контексте национальной культуры (применительно к России).
Наше внимание привлекла следующая ситуация. Социально-политическая парадигма представления высшей власти в стране, как известно, во всем мире (и в России -в том числе) имеет и мифологические, и актуальные корни, обозначая как традиционные особенности восприятия персоны массовым сознанием, так и постоянно обновляемые и воспринимаемые аудиторией (публикой, населением) в качестве уникально значимых и востребуемых.
Готовность и потребность восхищаться и преклоняться, необходимость/желание видеть в конкретной персоне наивысшее проявление внеличностного начала - это нравственно-психологическое и художественно-эстетическое основание взаимодействия между человеком одной эпохи с людьми иной, более ранней.
Не зная или забывая исторические факты и коллизии, современный человек готов видеть в персонах прошлого объекты восхищения и даже преклонения. Современный человек может не знать (не понимать) смысла тех поступков и решений, которые отметили определенную судьбу, но значение человека - известно и принимается как данность.
Важная особенность решения названной проблемы состоит в специфичности отношения к первым лицам государства в разных странах. В одних (и это особо декларируется) первые лица - это «такие же люди», как все остальные жители стран; их можно критиковать, по их поводу можно открыто иронизировать. Это - европейская и североамериканская традиция последних столетий. Их нельзя критиковать, они обожествляются - такова традиция древнейших стран юго-восточной Азии. Российская традиция изначально носит бинарный характер: восхищение и преклонение сочетаются с негативными и подчас издевательскими оттенками. Знаменитая пушкинская формула «живая власть для черни ненавистна» может проявляться гипертрофированно, может носить характер сожаления и незлого отрицания.
С нашей точки зрения, придание представлениям о жизни государства как своего рода семьи, где взаимоотношения людей детерминированы знанием, пониманием, любовью либо отторжением людей друг от друга - это традиция воплощения в художественной культуре образа человека власти, специфическая в каждой стране, присутствовала и в России. Не стоит при этом забывать, что это была страна, где единовластие установилось с давнего времени.
Обратим внимание на «семейное» устройство государства, прежде всего, в его тоталитарных воплощениях.
Мы не считаем нужным останавливаться на общих (хотя и весьма значимых) трудах по социальной психологии [14] или философии [15], хотя, естественно, учитываем их идеи.
Полагаем, что исходным для эпохи тоталитарных тенденций можно считать ход
мыслей Ф. Ницше, для которого, как известно, эстетическая детерминанта присутствовала в понимании многих проблем человечества (его патетическое именование обладателя власти - «кормчий страстей»). Напомним, что именно Ницше обозначил логичную для него бинарную оппозицию «властитель - масса»: «Толпа должна иметь впечатление, что перед ней могучая и даже непобедимая сила воли; или, по крайней мере, должно казаться, что такая сила существует <...> Такой человек <...> будет тем более популярен. Итак, пусть он будет насильником, завистником, эксплуататором, интриганом, льстецом, пролазой, спесивцем - смотря по обстоятельствам». Дискурс власти для философа был связан не с социально-значимой деятельностью, а с эмоциональным воздействием на среду: «Благодеянием и злодеянием упражняются в своей власти над другими», причем первое можно адресовать уже подчиненной части массы, а второе (несущее страдание) - неофитам [16].
Чуть позднее, чем Ницше, в своей социопсихологической парадигме мало сегодня вспоминаемый великий Г. Лебон набросал портрет «вожака». Среди признаков последнего: причастность к массе («он так же был загипнотизирован идеей, апостолом которой сделался впоследствии»), преобладание дея-тельностного начала над интеллектуальным («не принадлежат к числу мыслителей»), полное отсутствие интуитивного, в том числе пробабалистического мировосприятия («так как проницательность ведет обыкновенно к сомнениям или бездействию»), психическая неуравновешенность и вытекающая из нее готовность приносить в жертву все что угодно («полупомешанные, находящиеся на границе безумия»), отсутствие инстинкта самосохранения («единственная награда, к которой они стремятся, - это мученичество»), наконец, обладание недюжинной силой внушения. Особое свойство, которое названо совершенно неакадемически, - «обаяние» («род господства какой-нибудь идеи или какого-нибудь дела над умом индивида»). По мысли Лебона, свойства «вожака» -
суть свойства толпы, в силу чего сила воздействия первого на вторую и оказывается непреодолимой. Причем, это самое воздействие осуществляется тремя способами, которые исследователь определил так: «утверждение, повторение, зараза» [17].
Интеграцию двух обозначенных подходов в персоне человека власти (коллизия «лидер и власть» либо коллизия «господствующая фигура как производное массового сознания») видим у К.-Г. Юнга, которого более всего интересовали механизмы мотивации человека на власть. Используя понятие «влияние» и отсылая к семейным (мужчина-женщина, мать-сын) отношениям, апеллируя к З. Фрейду и А. Адлеру, Юнг ставит рядом два природных инстинкта: «эрос» и «жажда власти». Недаром, повторим, Юнг апеллировал к Адлеру, поскольку говорил, по сути дела, о происхождении жажды власти из комплекса неполноценности («из-за социальной неудовлетворенности имеется потребность в признании и власти») [18].
Актуализация проблематики власти и государства в отечественной культурной традиции 20 века
Не столько мифологизация, сколько откровенное обожествление (в противовес отринутой в России первой половины 20 в. религиозной традиции) не столько изменило присутствие первых лиц государства в новой, советской России, сколько сделало акцент на новых чертах личности этих первых лиц. Не «особый», не «уникальный», а такой же, как все другие - это концептуальное основание отношения к первым лицам. Важнейшая особенность такого отношения -его недискутабельность.
Рассмотрим проблему применительно к социокультурной ее интерпретации, в связи с художественно-образной традицией воплощения представлений о советских вождях, В. И. Ленине и И. В. Сталине.
Если применительно к Ленину, о чем будет сказано далее, у Маяковского (как и у Горького, как у кинорежиссеров М. Ромма или С. Юткевича или у упомянутых выше
театральных режиссеров О. Ефремова или М. Захарова) представлена позиция любви и восхищения, преклонения и, как ни покажется странным такое понятие, нежности, -то применительно к его преемнику Сталину преобладают другие позиции: не только восхищение (строительство промышленности и, шире, экономики в разрушенной стране, выигранная Великая Отечественная война), но и страх (аресты, отправка в лагеря), ощущение непреходящего ужаса и наступающей опасности:
Мы живем под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, -
Там помянут кремлевского горца.
(О. Мандельштам)
Публицистическая тенденция применительно к воплощению Сталина сочеталась не с лирическими обобщениями (как это было в связи с Лениным), а с гротесковыми, как визуальными, так и психологическими решениями.
Важная особенность создания «семейных» представлений о взаимоотношениях главы (государства и малой группы, семьи) с его окружением - внимание к нравственно-психологическим аспектам проблемы: любовь и восхищение, страх и стремление заслужить одобрение главного человека становятся ведущими психологическими, эмоциональными, а в художественном произведении еще и образными аспектами воплощения человека.
Полагаем, что наряду с попытками в кино и на телевидении создать представления о государственных лидерах второй половины 20 в. (Н. Хрущев, Л. Брежнев) особенно противоречивыми в поисках облика и поведения персоны главы государства были опыты по воплощению образа И. Сталина.
Сочетание страха и едва ли не пародийной ироничности (роман Ф. Искандера и фильм Ю. Кары «Пиры Валтасара», в роли Сталина А. Петренко) присутствует в литературных и, главным образом, кинематографических версиях портрета Сталина.
В постоттепельный период, в период аналитического и критического осмысления отечественной истории (политики) не было сочувствия к человеку, несущему груз огромной ответственности, не было восхищения управленческим талантом - чаще всего было стремление объяснить появление негативного отношения и, в лучшем случае, попытка объяснить смысл поступков и решений.
Для создателей театральных и кинопортретов «отца народов» важнейшей была задача обретения внешнего сходства, включая подчеркнутую болезненность руки и наличие акцента в речи. Диапазон актерских опытов, начиная с выдающихся артистов М. Геловани и С. Закариадзе и заканчивая комедийным актером А. Гомиашвили, психологически типажными И. Квашой, А. Джигарханяном, А. Збруевым, С. Шакуровым и странно выбранным на роль С. Юрским, типажно схожим с прототипом Г. Саакяном и совершенно не похожим внешне, хотя по типу темперамента близким прототипу М. Сухановым, эстрадным артистом Г. Хазановым, простирается между большим или меньшим сходством запечатленных персонажей с их прообразом. Множество аспектов эксперимента и попытка создать образное представление о вожде создали значительный разброс психологических нюансов, среди которых, пожалуй, не было лишь одного, который присутствовал при воплощении образа Ленина: не было теплоты и своеобразной нежности, желания если не оправдать, то привлечь доброе внимание к человеку, оказавшемуся на вершине власти.
Совершенно нетривиальный с точки зрения сценического решения роли Ленин появился в спектакле М. Захарова «Революционный этюд» по пьесе М. Шатрова. Насколько полемичным было это решение, можно судить по тому, что за несколько лет до этого (точнее - начиная с 1968 г.) Ленин фигурировал в качестве внесценического персонажа в спектакле театра «Современник» «Большевики» (режиссер О. Ефремов). Образ -в прямом смысле, как это было естественно для художественного произведения -
создавался другими людьми, среди которых были сыгранные выдающимися актерами Луначарский (Е. Евстигнеев) и Свердлов (И. Кваша), Загорский (О. Табакова) и Сте-клов (М. Козаков). Восхищение и сочувствие, рожденные ситуацией покушения и жизненной опасности, беспокойство и забота - эмоциональные состояния адресовались не вождю, а другу, коллеге. Таков был художественный посыл конца 1960-х годов в отношении Ленина, который, согласно пьесе М. Шатрова, являлся внесценическим персонажем.
Позднее тенденция воплощения образа (именно так, не лица, не фигуры, а обобщенного представления о человека) вождя трансформировалась в сторону не просто «обытовления», но в сторону приближения к публицистически подчеркнутому представлению о выдающемся человеке.
«Здравствуйте. Мне хотелось бы сегодня побеседовать с вами о задачах союза молодежи...». Худощавый молодой человек в черном костюме со старомодной цепочкой от часов поверх жилета обращается в зрительный зал 1981 года. Актер О. Янковский, не меняющий своего облика на протяжении всего спектакля «Революционный этюд», произносит в финале спектакля эти знаменитые слова В. И. Ленина, начавшие его речь на III съезде комсомола. Наши современники и ровесники на сцене становились призмой, через которую зрителям предлагают вновь (в который раз!) воспринять и понять время революции и людей революции.
В этом спектакле, поставленном М. Захаровым по пьесе М. Шатрова, не было ни одного броского, внешне эффектного приема, на которые был так щедр Захаров в других своих постановках.
Драматург, известный в 1960 и 1970 годы широкой публике другими своими пьесами о революции («Большевики») и о Ленине («Шестое июля»), лишь на первый взгляд облегчил театру задачу, предложив актерам играть «обычных» людей, не прибегая к портретному сходству. Другое дело, что, привыкнув к восприятию, прежде всего, внешних
черт великого человека, зрители, следовали естественному психологическому стереотипу и с трудом воспринимали в роли Ленина К. Лаврова, который картавит иначе, чем это делал Б. Щукин, или М. Ульянова с его более резким темпераментом, чем был у мягкого М. Штрауха. Публика невольно ждала от каждого нового актера, дерзнувшего показать Ленина на сцене или на экране, сходства уже даже не с самим историческим обликом вождя, известным нам лишь по кратким кадрам кинохроники, граммофонным записям или фотографиям, а с тем обликом, который укоренился в нашем сознании благодаря художественным версиям, в свою очередь воссоздавшим этот исторический облик.
Для восприятия спектакля, поставленного М. Захаровым, кажется в особой мере точным название «Революционный этюд» (у пьесы был еще и подзаголовок «Синие кони на красной траве», обозначавший мотив романтической мечты молодого поколения революционной эпохи о прекрасном будущем). Если вспомнить, что в живописи этюд - это явление подготовительного порядка, фиксирующее отдельные черты предмета, то можно утверждать справедливость избирательного подхода театра к ленинскому облику. Человек взят не в разные периоды и не в разных ситуациях своей жизни, а лишь в один день, и отмечены некоторые свойства его личности, которые проявились в делах этого дня наиболее явственно.
Отметим те черты вождя, которые проступали в этом театральном этюде наиболее отчетливо.
Ленин-полемист. В сцене с корреспондентом РОСТА, только что вернувшимся из Англии, театр давал возможность ощутить удивительную свободу и уважительность манеры ведения спора. Становится ясно, что мысль, текущая бурно и меняющая свои направления по воле двух заинтересованных собеседников, может увлекать, трогать, потрясать, то есть воздействовать уже эмоционально, что особенно важно в художественном произведении. Они близки по возрасту -О. Янковский, играющий пятидесятилетнего
Ленина, и В. Проскурин, играющий двадцатитрехлетнего Долгова. И подчеркивалось знаменитое ленинское качество: глубокая искренность в отношениях с людьми, когда те, благодаря его таланту общения испытывают естественное чувство равенства с ним.
Известно, как чуток был Ленин к юмору, к различным проявлениям комического в жизни, как ценил смешное в искусстве, последовательно прибегал к опыту сатирического обличения, цитируя великих писателей прошлого в своих выступлениях. И вот - эпизод с уральским крестьянином, озабоченно повествующим о наивных хитростях крестьян, не поверивших в долговечность Советской власти и допустивших к управлению в деревне отъявленных пройдох. От иронической усмешки («поделом вам, маловерам») до откровенного радостного смеха («поняли-таки!») совершает переход отношение О. Янковского к обстоятельным повторам посетителя. Но удовольствие от общения с занятным человеком, живое восприятие его конкретных человеческих черт сменяется мгновенными паузами, раздумьем о серьезнейшей политической проблеме.
В спектакле М. Захарова было оригинально подчеркнуто лишенное «хрестоматийного глянца» отношение к прошлому. В начале спектакля трое молодых людей медленным шагом, под барабанную дробь, уносят со сцены известные каждому посетителю музеев металлические столбики с бархатными шнурами, и это буквально открывает доступ всем участникам спектакля на небольшой помост, где скрупулезно воссоздана обстановка ленинского кабинета в Кремле. Туда с почтительной медлительностью войдет актер, начинающий рассказ о Ленине, а вслед за этим сцена, где только что стояли парни и девушки в современной одежде, мгновенно заполнится комсомолками в красных косынках, матросами, перепоясанными патронташами, солдатами в буденовках, рабочими в кожаных куртках. Все те же молодые люди наденут на себя детали костюмов, какие на протяжении действия стоят у кулис и вдоль
задника сцены, чинным порядком своего строя напоминая музейную экспозицию.
Публика видела, что листовки и газеты 1920 года то один, то другой молодой участник спектакля возьмет с ленинского письменного стола или с этажерки в его кабинете -это реальный обиход обоих времен, прошлого и нынешнего. Вот почему всем строем спектакля будет оправдан и вызовет душевный отклик зрителей финал, когда после слов артиста О. Янковского: «Здравствуйте. Мне хотелось бы. » - на авансцену выйдет и тоже обратится к зрителям Т. Пельтцер, играющая Клару Цеткин, за ней и все остальные повторят от имени эпохи, мост в которую они строили на наших глазах - «Здравствуйте», «Здравствуйте».
Подобная тенденция актуализации хрестоматийно известных образов прошлого была подлинно советской (как по времени своего проявления, так и по смыслу интерпретации личности государственного лидера), основанной на представлении о демократичности и позитивности взаимодействия между вождем и населением. Источник этой тенденции, разумеется, находился в творчестве В. Маяковского как автора, подчеркнувшего личностный, неформальный и не патетический подход к персоне вождя: «Товарищ Ленин, я вам докладываю не по службе, а по душе».
У Маяковского - едва ли не крик души, жалоба и страстный протест против того, что происходит без Ленина (видимо, это, негативное, и происходит потому, что -БЕЗ него):
«Товарищ Ленин, по фабрикам дымным, по землям, покрытым и снегом и нивьём, вашим, товарищ, сердцем и именем думаем, дышим, боремся и живём!..».
Позитивность самого факта общения с вождем и потребность в близком, неформальном общении - это и есть принцип бинарности во взаимодействии первого лица и народа.
Важной особенностью творческого опыта советского театра и кино стал последовательный уход от идеологически заостренных решений и попытка художественно-образного воплощения персонажа как эстетического феномена.
ВЫВОДЫ
Образное воплощение лидера государства и, в то же время, «доброго дедушки» Ленина, с одной стороны, и воплощение лидера государства - «отца народов» и истинного вождя, Сталина, в живом актерском преломлении (будь то театральный или кинематографический опыт) отражало не только политические, но и эстетические, и даже бытовые интенции. «Самый человечный человек», тепло и ласково показанный многими произведениями, в том числе выдающимися актерами был не только и не столько отражением массовых представлений о главе государства, сколько намеком-наброском, который должен был презентовать собою понимание главы государства как человека и как доброго друга.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Арендт Х. Истоки тоталитаризма. Москва: ЦентрКом, 1996. 672 с.
2. Плеханов Г. В. Искусство и общественная жизнь // Эстетика и социология искусства: в 2-х т. М.: Искусство. 1978. Т. 1. 631 с.
3. Тульчинский Г. Л. Разум, воля, успех: о философии поступка. Ленинград: Изд-во ЛГУ:1990. 214 с.
4. Абульханова К. А., Березина Т. Н. Время личности и время жизни. С-Пб.: Алетейя. 2001. 304 с.
5. Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М.: Новое литературное обозрение. 1998. 368 с.
6. Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. М.: РОССПЭН. 2000. 229 с.
7. Козлова Н. Н. Советские люди. Сцены из истории. Издательство «Европа». 2005. 544 с.
8. Кондаков И. В. Вместо Пушкина. Этюды о русском постмодернизме. М.: Издательство МБА. 2011. 383 с.
9. Лебина Н. Б. Советская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю. М.: Новое литературное обозрение, 2015. 258 с.
10. Смирнов Г. Л. Советский человек. Формирование социалистического типа личности. М.: Издательство политической литературы, 1971. 376 с.
11. Злотникова Т. С. Имперское бессознательное - контекст творческого сознания личности // Ярославский педагогический вестник. 2014. № 2. С. 213-217.
12. Советское бытие: от укоренения до преодоления: Научная монография / под науч. ред. С. А. Никольского, Т. С. Злотниковой. Ярославль:
РИО ЯГПУ, 2022. 569 с.
13. Лотман Ю. М. Семиосфера. С-Пб.: «Искусство-СПБ». 2001. 704 с.
14. Шибутани Т. Социальная психология. М.: Прогресс. 1969. 534 с.
15. Ясперс К. Духовная ситуация времени. М.: АСТ. 2013. 285 с.
16. Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое; Веселая наука; Злая мудрость: афоризмы и изречения / пер. С. Л. Франк, К. А. Свасьян. Минск: Попурри. 1997. 704 с.
17. Лебон Г. Психология масс // под ред. Д. Я. Райгородского. Самара: Изд. дом БАХРАХ-М. 1998. 592 с.
18. Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени. М.: Прогресс-Универс. 1996. 336 с.
REFERENCES
1. Arendt H. Istoki totalitarizma [The origins of totalitarianism]. Moscow, Tsentrkom Publ., 1996. 672 p. (in Russ.).
2. Plekhanov G.V. Iskusstvo i obshchestvennaia zhizn'//Estetika i sotsiologiia iskusstva: v 2-kh t. [Art and public life. Aesthetics and Sociology of Art: in 2 vol.]. Moscow, Iskusstvo Publ., 1978, vol. 1, 631 p. (in Russ.).
3. Tulchinsky G.L. Razum, volia, uspekh: ofilosofiipostupka [Reason, will, success: on the philosophy of action]. Leningrad, Leningrad State University Publishing House, 1990. 214 p. (in Russ.).
4. Abulkhanova K.A., Berezina T.N. Vremia lichnosti i vremia zhizni [The time of personality and the time of life]. Saint Petersburg, Alethea. Publ., 2001. 304 p. (in Russ.).
5. Weil P., Genis A. 60th. Mir sovetskogo cheloveka [The world of the Soviet man]. Moscow, New Literary Review Publ., 1998. 368 p. (in Russ.).
6. Zubkova E.Y. Poslevoennoe sovetskoe obshchestvo: politika ipovsednevnost'. 1945-1953 [Post-war Soviet society: politics and everyday life. 1945-1953]. Moscow, Political encyclopedia Publishing house, 2000. 229 p. (in Russ.).
7. Kozlova N.N. Sovetskie liudi. Stseny iz istorii [Soviet people. Scenes from history]. Moscow, Publishing house "Europe". 2005. 544 p. (in Russ.).
8. Kondakov I.V. Vmesto Pushkina. Etiudy o russkom postmodernizme. Instead of Pushkin [Sketches about Russian postmodernism]. Moscow, MBA Publishing House. 2011. 383 p. (in Russ.).
9. Lebina N.B. Sovetskaiapovsednevnost: normy i anomalii ot voennogo kommunizma k bolshomu stiliu [Soviet everyday life: norms and anomalies from war Communism to the great style]. Moscow, New Literary Review Publ., 2015. 258 p. (in Russ.).
10. Smimov G.L. Sovetskii chelovek. Formirovanie sotsialisticheskogo tipa lichnosti [The Soviet man. The formation of a socialist personality type]. Moscow, Publishing House of Political Literature, 1971. 376 p. (in Russ.).
11. Zlotnikova T.S. Imperial Unconscious - Context of the Personalitys Creative Consciousness. laroslavskii pedagogicheskii vestnik - Yaroslavl Pedagogical Bulletin. 2014, no. 2, vol. I, pp. 213-217 (in Russ.).
12. Sovetskoe bytie: ot ukoreneniia do preodoleniia: Nauchnaia monografiia / pod nauch. red. S. A. Nikolskogo, T. S. Zlotnikovoi [Soviet existence: from rooting to overcoming: A scientific monograph edited by S.A. Nikolsky, T.S. Zlotnikova]. Yaroslavl, Editorial and Publishing Department of Yaroslavl Pedagogical University. 2022. 569 p. (in Russ.).
13. Lotman Yu.M. Semiosfera [Semiosphere]. Saint Petersburg, Iskusstvo-SPB Publ., 2001. 704 p. (in Russ.).
14. Shibutani T. Sotsialnaia psikhologiia - Social psychology. Moscow, Progress Publ., 1969. 534 p. (in Russ.).
15. Jaspers K. Dukhovnaia situatsiia vremeni [The spiritual situation of the time]. Moscow, AST Publ., 2013. 285 p. (in Russ.).
16. Nietzsche F. Chelovecheskoe, slishkom chelovecheskoe; Veselaia nauka; Zlaia mudrost: aforizmy i izrecheniia/per. S. L. Frank, K. A. Svas'ian. [Human, too human; Cheerful science; Evil wisdom: aphorisms and sayings / trans. S.L. Frank, K.A. Svasyan]. Minsk, Potpourri Publ., 1997. 704 p. (in Russ.).
17. Lebon G. Psikhologiia mass /pod red. D. Ia. Raigorodskogo [Psychology of the masses /edited by D.Ya. Raigorodsky]. Samara, Publishing house
of BAKHRAKH-M. 1998. 592 p. (in Russ.).
18. Jung K.G. Problemy dushi nashego vremeni [Problems of the soul of our time]. Moscow, Progress University Publ., 1996. 336 p. (in Russ.).
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Татьяна Семеновна ЗЛОТНИКОВАИ Доктор искусствоведения, профессор, профессор кафедры культурологии Ярославский государственный педагогический университет им. К. Д. Ушинского, Ярославль, Российская Федерация БР!Ч-код: 7952-6182 ОРСЮ: 0000-0003-3481-0127 И cij_yar@mail.ru
Grand Doctor of Art History, Professor, Professor of the Department of Cultural Studies, Yaroslavl State Pedagogical University named after K. D. Ushinsky, Yaroslavl, Russia Federation SPIN-Kog: 7952-6182 ORCID: 0000-0003-3481-0127 H cij_yar@mail.ru
Tatyana S. ZLOTNIKOVAH
Поступила в редакцию 14.03.2024 Принята к публикации 18.03.2024
Received 14.03.2024 Accepted 18.03.2024
Для цитирования:
Злотникова Т. С. Культурные традиции России в сфере семейно детерминированного воплощения представлений о лидере // Культура и безопасность. 2024. № 1. С. 5-13. 00!:10.25257/КВ.2024.1.5-13
For citation:
Zlotnikova T.S. Cultural traditions of Russia in the sphere of family-determined embodiment of ideas about a leader. Kultura i bezopasnost - Culture and safety. 2024, no. 1, pp. 5-13 (in Russ.). D0l:10.25257/KB.2024.1.5-13
