CC BY
124
ОСМЫСЛЕНИЕ ФЕНОМЕНОВ ВОИНЫ И МИРА
Бережная С. В.
УДК94: [327.54:316.75]
КУЛЬТУРНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ «СВОЕГО» И «ЧУЖОГО» В ВОЕННЫХ КОНФЛИКТАХ
В статье дан анализ формирования бинарной оппозиции «Свой» — «Чужой» во время военных конфликтов. Обращено внимание на роль официальной пропаганды, СМИ, личных наблюдений участников военных конфликтов. Сделан вывод о том, что морально-психологическая подготовка к войне, а также обеспечение определённого морального духа в её ходе осуществляются, прежде всего, идеологическими средствами и инструментами на уровне разделения на «Своё» и «Чужое».
Ключевые слова: война, пропаганда, «Свой», «Чужой».
В истории человечества рассмотрение бинарной оппозиции «Свой — Чужой» в военных конфликтах актуализируется через социальные, этнические, идеологические, культурные сравнения. Разделение мира на «Мы» и «Они», желание изоляции мы встречаем уже в античном обществе.
Ж.-П. Сартр описывает отношения на уровне «Свой» — «Чужой» в культуре как конфликт двух свобод за преодоление своего отчуждения «Другим» и восстановления себя как самость. «Поскольку человек не выбирает свою эпоху, — указывает исследователь, — она выбирает свой способ бытия»1.
В данном случае рассмотрение «Своего» и «Чужого» в военных конфликтах позволяет проанализировать превращение индивидуальной ненависти в групповую.
Б. Вальденфельс замечает: «Чужое, во-первых, это то, что происходит вне своей области ... и ... персонифицируется в форме "чужака" и "чужой". Чужое, во-вторых, является тем, что принадлежит Другому ... Как чужое оформляется, в-третьих, что-то чужого рода, которое и считается чужеродным»2.
В данной работе мы будем рассматривать как военные конфликты в их классическом понимании, так и войны в целом, т. к. и в первом и во втором случае происходят столкновения между военными формированиями, что приводит к граничному разделению участников данных событий (стран, правительств, армий и т.п.) на «Своих» и «Чужих».
Культурно-антропологические аспекты формирования бинарной оппозиции «Свой» — «Чужой» раскрываются в работах
1 Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт
феноменологической онтологии. М., 2000. С. 38.
2 Вальденфельс Б. Топографiя Чужого: студи до феноменологи Чужого. Кшв, 2002. С. 15.
Б. Вальденфельса, Э. Гуссерля, О. Довгопо-ловой, Е. Сенявской и др.3.
Значительный интерес представляет серия работ «Русские и Россия глазами немцев» и «Немцы и Германия глазами русских» немецкой исследовательской группы «Вуппертальский проект по изучению представлений немцев и русских друг о друге». Данный вопрос носит междисциплинарный характер — на стыке истории, философии, психологи. В настоящее время появилось новое направление в изучении образа «Другого» — имагология.
Рассмотрение оппозиции «Свой— Чужой» в годы войны проходило через «официальный» дискурс (пропагандистские материалы, пресса и другие СМИ, произведения искусства и культуры и т.д) и через «бытовой» дискурс («из окопа», в эвакуации).
По мнению Ж.-П. Сартра, важным понятием феноменологической онтологии является «ситуация». Анализируя «ситуацию» как неразрывный синтез данного и сознания, фактичности и свободы, Ж.-П. Сартр показывает, что авторство человека реализуется через цель человека4.
Целью государственной пропаганды во время войны является её не только идеологический характер, но и необходимость поднять морально-психологический дух «своих» граждан, создать в массовом сознании чувство ненависти к врагу.
В описании противника с помощью «архетипов» (по К. Юнгу — психических структур колективного бессознательного) создаётся собирательный образ «Чужого», наде-
3 Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1. М., 1999; Дов-гополова О. Другое, Чужое, Отторгаемое как элементы сощального пространства. Одесса, 2007; Сенявская Е. Противники России в войнах XX века. Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006.
4 Сартр Ж.-П. Бытие и ничто... С. 281—282.
179
ленного огромным числом человеческих слабостей: глупостью, коварством, мародёрством, пьянством. В то же время при описании «Своих» говорится о смекалке, мужестве и героизме. И. Б. Гасанов писал: «Для обеих сторон характерны самооправдание и обвинение другой стороны по образцу: мы не виновны — они виноваты; мы говорим правду — они лгут; мы информируем — они пропагандируют; мы лишь обороняемся — они нападают; наши ракеты предназначены для сдерживания — их ракеты предназначены для первого удара. Таким образом, логика традиционного политического мышления неизбежно приводит к формированию особой психологии «гомо хостилис», человека враждебного, который воспринимает окружающий мир априори как враждебный, полный врагов. Такая деформированная картина мира подкрепляется двойным стандартом в оценке своих и чужих действий. Кроме того, сознание «гомо хостилис» находится под властью того, что в психологии называется когнитивным диссонансом, когда «образ врага» понуждает к заведомо неразумным и неоправданным действиям, которые в свою очередь оправдываются тем, что «врагу» приписываются ещё более злостные намерения, в результате чего возникает заколдованный круг враждебности»5.
Широко распространённым, особенно в средневековье, был «религиозный Чужой», который не придерживался общепринятой для определённого общества религии («язычники», «неверные», «нехристи»). Ярким примером были масштабные крестовые походы в XI—XV вв., религиозные войны во Франции второй половины XVI в., где с одной стороны выступали «борцы за чистоту веры», а с другой — «безбожники».
Официальная пропаганда Российской империи вкладывала в разъяснение своей политики на Балканах и Ближнем Востоке в XIX в. в том числе и идею религиозного мессианства. В мемуарах офицеров — участников русско-турецкой войны 1828 — 1829 гг. в описании отступления отряда Ф. К. Гейсмара за Дунай читаем: «По мере переправы через Дунай войска спешили в Чирой ускоренным шагом, не поджидая друг друга. Меня послали указывать им броды через Жио. Поспешность, с которою солдаты суетились на переправах, забавляла меня.
— Куда так скоро? — кричал я им.
— Идём турка бить, ваше благородие, — отвечали они с самоуверенностью, — боимся упустить.
Солдатская уверенность в непременной победе была так велика в отряде, что слово драться не находило места в их словаре. Военные понятия солдат ограничивались убеждением, что против русского человека не может устоять никто, и что бусурман [курсив мой. — С. Б.] следует бить без пощады для того, чтоб они отучились бунтовать против Белого Царя»6.
Бинарное противостояние на уровне «Свой» — «Чужой» проявляется через призму «мы — цивилизованные» и «они — варвары». Так, Фукидид при описании Грекоперсидских войн неоднократно употребляет термин «варвар» в отношении персидского царя.
В мемуарах участника русско-турецкой войны 1828 — 1829 гг. Ф. Ф. Торнау читаем: «Тем временем Мустафа-паша скодринский придвигался к верхнему Дунаю с тридцатью тысячами хорошо вооружённых арнаутов, за которыми тянулась ещё несчитанная толпа полунагого сброда. Сербский князь Милош, доставлявший Гейсмару сведения о турецких силах, выражался весьма неуважительно насчёт экипировки и вооружения этого скопища, но для нашего отряда, состоявшего из двенадцати пехотных батальонов, четырёх драгунских и двух казачьих полков, имевших обязанность наблюдать за переправами через Дунай на протяжении 240 вёрст, от австрийской границы до устья Ольты, подобный сброд был опаснее даже хорошего боевого войска. Плохие воины, но беспощадные грабители, ватаги эти, подобно голодным волкам, могли разбрестись по Малой Валахии, резать жителей, грабить и уничтожать запасы, пока наши малочисленные войска, справляясь с устроенными силами паши скодринского, не имел бы времени и средств гоняться за ними по обширному краю»7 *.
Здесь мы наблюдаем стремление оценивать «Другого», его культурные
традиции, с позиции «культурного европейца». «В войне с турками и с другими восточными народами надо смело идти вперёд, не пугаясь численности противника; победа остаётся за тем, кто не робеет. Отступать перед ними — значит вызывать на себя срам и поражение, потому что азиятцы преследуют неустоявшего врага с
неотразимым бешенством», — писал
5 Гасанов И. Б. Национальные стереотипы и «образ 6 Торнау Ф. Ф. Воспоминания русского офицера. М.,
врага» / / Психология национальной нетерпимости. 2002. С. 90.
Минск, 1998. С. 194. 7 Торнау Ф. Ф. Воспоминания... С. 85.
180
Ф. Ф. Торнау, приводя в пример действия Ф. К. Гейсмара под Врацей8.
Похожие штампы мы встречаем в общественном сознании и сознании индивидуальном времён русско-японской войны начала XX в., где наблюдаем пренебрежительнопрезрительное высказывание о японцах как о «Чужих» — «дикарях», «варварах», «азиатах». В воспоминаниях врача В. П. Кравкова читаем: «Мечтаем иногда о таком шахматном ходе с нашей стороны: Балтийская эскадра прямо пойдёт в Японию для десанта — тогда мат косоглазым макакам!»9.
«Азиатская модель» поведения в бою как бы заочно противопоставляется «русской» с примесью «европейскости» (присущей офицеру как человеку, воспитанному на европейских идеалах взаимоотношений), основанной на гуманности.
Для генералов-европейцев, привыкших воевать «по правилам», «по уставу», манера ведения военных действий японцами и турками казалась «неправильной». В сознании командиров ломались европоцентристские стереотипы и идеальные построения в борьбе с азиатскими народами. А. И. Михайловский-Данилевский, офицер, участник русскотурецкой войны 1828 — 1829 гг. писал: «Нельзя ручаться за сумасбродство турецких пашей, которые нередко поступают вопреки правилам стратегии»10.
Различные дискурсы, различные идентификационные стратегии утверждают символические границы между Своими и Чужими на собственный манер, определяя при этом «более Своих» и «менее Своих» (или «внутренних Чужих»); последние при этом также маргинализируются или вовсе выносятся за рамки Своего. И здесь можно обозначить проблемы коллаборантов, «остарбайтеров», эвакуированных и местного населения времён Второй мировой войны. В немецкой прессе нередко публиковались статьи, рассказывающие о том, как обустроены рабочие места украинских работников на предприятиях Германии, как они весело отдыхают. Однако, на самом деле не так легко было работникам, вывезенным из восточных регионов. В своих воспоминаниях жители с. Виноградное Муро-ванокуриловецкого района Винницкой области, которых вывезли на работу в Германии, показывают, что условия проживания были
8 Торнау Ф. Ф. Воспоминания... С. 141.
9Дневник участника русско-японской войны (1904 — 1905) дивизионного врача В. П. Кравкова / / Время и судьбы. «Военные мемуары». Вып. 1. М., 1991. С. 260, 262.
10 Михайловский-Данилевский А. И. Записки 1814 и 1815 годов. СПб., 1836. С. 191.
чрезвычайно тяжёлые, нечеловеческие. Лагерь, где они жили, был обнесён четырёхметровой оградой, подключённой к электросети, работников постоянно били, плохо кормили. Охранники заявляли: «Вы не люди, а быдло. Чем быстрее вы умрёте, тем лучше и для вас, и для нас»11.
«Чужой» всегда достаточно слаб, чтобы «Своих» не покидала уверенность в неизбежности конечной победы. Так,
А. И. Михайловский-Данилевский в
размышлениях об окончании войны отмечал: «Великий предстоит вопрос: брать ли
Константинополь или нет? — писал в конце войны. — Мне сего весьма бы хотелось для славы России, и я полагаю сие удобоисполнимым, потому что я не вижу в турках никакого патриотизма, в начальниках их благоразумия, и что вообще Оттоманская империя ничто иное есть, как сгнившее дерево»11 12.
«Чужого» нередко наделяют чертами безвольного существа. В. Розанов в работе «Война 1914 года и русское возрождение» пишет о том, что немцы создали «целую теорию о полной непригодности всего славянского племени, в том числе и русских, к образованию и культуре»; по их мнению, «славяне слишком мягки и женственны и не умеют и не могут быть самостоятельны», и только «в слиянии с мужественным тевтонским племенем они могут дать превосходную помесь, способную к культуре и политике». Однако, сообщает исследователь, «поднялся этот «бесхарактерный» и «женственный» русский мужик, чтобы показать соседям, что не такая уж он и «баба», как рассчитывает его сиятельство, прусский юнкер»13.
Машина пропаганды работала на полную мощь во времена Второй мировой войны, основной задачей которой было в том числе привлечь местное население на сторону Германии: «Могущество Третьего рейха», «Только Германия поможет Украине освободиться от большевистского рабства», «Работа в Германии делает советского человека культурным».
Таким образом, в формировании образов «Свой» — «Чужой» в военных конфликтах теснейшим образом были взаимосвязаны
11 Салата О. Формуваннятмецького шформацшного простору в Рейхскомiсарiатi «Укра'ша» та в зон вшсь-ково'1 адмшстрацп (червень 1941—1944 р.). Донецьк, 2010. С. 137—138.
12 Михайловский-Данилевский А. И. Записки... С. 191.
13 Розанов В. В. Война 1914 года и русское возрождение. Петроград, 1915. С. 30 — 31.
181
идеологическая и психологическая составляющая.
Литература
Вальденфельс Б. Топографш Чужого: студи до феноменологи Чужого. Ктв, 2002. Гасанов И. Б. Национальные стереотипы и «образ врага» / / Психология
национальной нетерпимости. Минск, 1998. С. 187-208.
Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1. М., 1999.
Дневник участника русско-японской войны (1904—1905) дивизионного врача
B. П. Кравкова / / Время и судьбы. «Военные мемуары». Вып. 1. М., 1991.
C. 259 — 286.
Довгополова О. Другое, Чужое, Отторгаемое как элементы сощального пространства. Одесса, 2007.
Михайловский-Данилевский А. И. Записки 1814 и 1815 годов. СПб., 1836.
Розанов В. В. Война 1914 года и русское возрождение. Пг., 1915.
Салата О. Формуванняшмецького
шформацшного простору в
Рейхском1сар1ат1 «Украша» та в зон вшськово! адмттстраци (червень 1941 — 1944 р.). Донецьк, 2010.
Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт
феноменологической онтологии. М., 2000.
Сенявская Е. Противники России в войнах XX века. Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006.
Торнау Ф. Ф. Воспоминания русского офицера. М., 2002.
Бережная Светлана Викторовна, декан исторического факультета, доктор философских наук, профессор (Харьковский национальный педагогический университет имени Г.С. Сковороды, г. Харьков, Украина); e-mail: [email protected].
Cultural-Anthropological Aspects of "Friend" and "Foe" in Military Conflicts
The article analyzes the formation of binary opposition "Friend" — "Foe" during military conflicts. The attention is paid to the role of official propaganda, the media, and the personal observations of the participants of military conflicts. It is concluded that the moral and psychological preparation for war, as well as ensuring a certain morale in its course, carried out primarily by ideological means and instruments at the level of division into "Friend" and "Foe".
Key words: War, "Friend", "Foe", propaganda.
Svetlana V. Berezhnaya, Dean of the Faculty of History, Doctor of Philosophical Sciences, Professor (H. S. Skovoroda Kharkiv National Pedagogical University, Kharkiv, Ukraine); e-mail: [email protected].
182
