CC BY
23
Научная статья УДК 008
DOI 10.52070/2542-2197_2022_7_862_150
Культурная память
как аксиологический регулятор
Е. Э. Дробышева
Академия Русского балета имени А. Я. Вагановой, Санкт-Петербург, Россия [email protected]
Аннотация.
Ключевые слова:
В рамках статьи автор ставит задачу проанализировать в аксиологическом дискурсе роль памяти в качестве одной из культурных универсалий. В качестве объекта рассмотрения берется архитектоника современной культуры. В качестве предмета - роль памяти как регулятора ценностных трансформаций в аксиосфере культуры. В качестве сфер анализа меморативных практик выбраны праздничный календарь, художественное производство и система образования.
архитектоника культуры, аксиосфера, ценности, культурная память, культурный код, идентичность, меморативные практики
Для цитирования: Дробышева Е. Э. Культурная память как аксиологический регулятор // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Гуманитарные науки. 2022. Вып. 7 (862). С. 150157. DOI 10.52070/2542-2197_2022_7_862_150
Original article
Cultural Memory as Axiological Regulator
Elena E. Drobysheva
Vaganova Academy of Russian Ballet, St. Petersburg, Russia [email protected]
Abstract.
Keywords: For citation:
Within the framework of the article, the author sets the task to analyze the role of memory as one of the cultural universals in axiological discourse. The object of consideration is the architectonics of modern culture, and the subject is the role of memory as a regulator of value transformations in the axiosphere of culture. The holiday calendar, art production and the education system were chosen as areas for the analysis of commemorative practices.
architectonics of culture, axiosphere, values, cultural memory, cultural code, identity, commemorative practices
Drobysheva, E. E. (2022). Cultural memory as axiological regulator. Vestnik of Moscow State Linguistic University. Humanities, 7(862), 150-157. 10.52070/2542-2197_2022_7_862_150
введение
культурная память в структуре социокультурной архитектоники
О памяти столько говорят только потому, что ее больше нет.
Пьер Нора
Умберто Эко принадлежат слова, часто цитируемые в различных текстах: «Вся мировая культура хочет одного - сделать бесконечность постижимой»1.
Можно проинтерпретировать эту метафору как вечное экзистенциальное томление человека о трансцендентном, о возможности и способности «приручения» метафизических высот. Одним из инструментов при-своения мира является память. Данный модус истинно человеческого сознания обеспечивает полноту и целостность культуры как системы.
Память выступает одним из ее регулятивных механизмов, инструментом воспроизводства смыслов. Поскольку ключевыми факторами и маркерами архитектонических социокультурных процессов являются ценности, мы обращаемся к проблеме памяти именно в аксиологическом ракурсе. Приступая к анализу этого многозначного феномена, следует сразу оговорить границы понятия в конкретном научном дискурсе, поскольку существует множество вариантов его трактовки. Память исследуется в социогуманитарных науках и смежных с ними междисциплинарных областях (когнитивистике, психологии, психофизиологии, нейролингвистике, информатике и пр.). Поэтому имеется широкий спектр типологий данного феномена, ведь только в психологии, к примеру, выделяются такие критерии типологизации: сенсорная модальность, содержание, организация запоминания, временные характеристики, физиологические принципы, наличие цели; наличие средств; уровни развития [Маклаков, 2001].
Поскольку мы будем говорить о культурной памяти, нас будет интересовать, прежде всего, ее антропологическое измерение. Но в силу того, что человек - биосоциокультурное существо, нельзя контекстуально не иметь в виду широкую трактовку памяти как «способности живых организмов и технических устройств к хранению и многократному воспроизведению информации», и то, что в информатике под памятью понимается «комплекс устройств вычислительной машины, предназначенных для хранения информации» [Величков-ский, 2004]2.
1 Правила жизни Умберто Эко. Esquire. URL: https://esquire.ru/ rules/2853-umberto-eco/
2 URL: https://bigenc.ru/philosophy/text/2701466
Различие между памятью человека и памятью машины заключается в наличии целеполага-ния и смысловых ассоциаций у первого и чисто механическим расположением ячейки хранения информации у второй. Отдельной и очень перспективной темой является разработка технических систем памяти ассоциативного типа (искусственного интеллекта), в данной статье мы пока только обозначаем намерение к ней обратиться.
Под культурной памятью мы будем понимать социальную систему формирования, хранения и передачи значимой информации и порождаемые ей структуры взаимодействия с самим контентом и его носителями, включая институции, технологии и специфические языки кодирования / декодирования. И в продолжение разговора о параллельных дискурсах, прибегнем к 1Т-терминологии: культурную память можно уподобить одному из структурных элементов базового программного обеспечения, «вшитых» в архитектонику культуры и репрезентируемую через ее тексты. Термин «тексты культуры» также понимается нами предельно расширительно - как семантически, семиотически и ценностно нагруженная универсалия культуры, выполняющая коммуникативную функцию. Необходимо отдельно отметить системный и динамический характер функционирования текстов культуры, «находящихся в постоянном изменении, так как они являются отражением совокупного социально-культурного опыта создания и трансляции смыслов и ценностей культуры, значимых в одном пространственно-временном континууме и становящихся актуальными в другом» [Симбирцева, 2013, с. 27]. Социокультурная динамика имплицитно встроена в архитектонику, и эксплицитно это проявляется как раз через анализ ценностных параметров различных исторических периодов: «вечные мотивы, смысловые инварианты культуры путешествуют во времени и вновь возрождаются в контексте новой эпохи» [Архитектоника современного искусства, 2021, с. 11].
Немецкий египтолог Ян Ассман выделяет три причины «повального увлечения темой память и воспоминания», пришедшегося на конец ХХ века:
1. появление новых электронных средств внешнего хранения информации;
2. концепция «посткультуры», в рамках которого нечто завершившееся (типа «Старой Европы») можно смотреть лишь в режиме воспоминания и «комментирующей обработки»;
3. постепенный уход поколений очевидцев «тяжелейших в анналах историй преступлений и катастроф ХХ века» [Ассман, 2004, с. 9].
Экзистенциальный (наиболее ценностно нагруженный) срез данного процесса расширения темы памяти в культурном поле Ассман видит именно в третьей причине. Но после написания им труда о культурной памяти (1992) пройдена уже столь значительная историческая дистанция (как раз совпадающая со сменой поколений - 30 лет), что следует обновить перечень социокультурных факторов, процессов и событий, мощно поколебавших аксиосферу современности.
Помимо расширения технического функционала, цифровая среда порождает новую этику и эстетику, медиакультура стала значительным явлением социального бытия, пронизывающим все его слои и структурирующим специфические эпифеномены собственной деятельности. К антропологическим катастрофам прошлого века - двум мировым войнам, антигуманным технологиям обеспечения господства тоталитарных режимов и применению оружия массового поражения -добавились глобальные катастрофы века нынешнего: «столкновение цивилизаций» [Хантингтон, 2003] породило международный терроризм, на данный момент встроенный в архитектонический сплав политики, экономики, культуры и социальной жизни всего мира. Реактуализация на рубеже прошлого и нынешнего веков проблемы цивили-зационных разломов вкупе с технологическими возможностями используются сегодня деструктивными общественными силами для пересмотра исторической и геополитической повестки, разрушения паттернов культурной памяти, включающих опору на ключевые моменты истории ХХ века. Все эти и другие рядоположенные процессы влияют на мировоззренческие аспекты жизни общества, в том числе и связанные с культурой памяти, алгоритмами хранения, переработки и передачи информации.
В 1980-х гг. в европейском и мировом гуманитарном опыте появилась и мощно срезонировала с историческим контекстом концепция французского исследователя Пьера Нора «Места памяти». П. Нора - один из основоположников «новой исторической школы» во Франции, развивавшей наследие школы «Анналов» и французского структурализма. Проект «Места памяти» имеет очевидную аксиологическую ориентацию, поскольку направлен на аналитику структур общественной памяти, обеспечивающих поиски и сохранение национальной и культурной идентичности, включающей, в свою очередь «феномены культурной памяти, этноцентризма, национализма, принципы межкультурных коммуникаций в современном мире» [Малыгина, 2018]. Провозгласив «конец истории-памяти», авторы проекта обнаруживают
причины этого в трансенции, ускорении истории. Под ускорением они понимают «все убыстряющееся соскальзывание в абсолютно мертвое прошлое, неизбежность восприятия любой данности как исчезнувшей - нарушение равновесия» [Нора, 1999, с. 17]. Констатируются необратимые процессы исчезновения механизмов наследования традиций, обычаев и маркирующих их ценностей, сформировавшихся в свое время «под влиянием глубинного исторического чувства», <...> «окончание чего-то изначального» [там же].
Континуальность социокультурной реальности является модусом ее архитектоники, поэтому «чувство непрерывности» имплицитно сопровождает меморативные процедуры, а «многочисленные места памяти» замещают утраченную «память социальных групп», - отмечает П. Нора [там же, с. 17]. Глобализация и тотальная медиатизация нивелируют значимости, лежащие в основе ценностного отношения. При этом те же процессы задают встречный вектор - глокализации, или, как ее называет П. Нора, «внутренней деколонизации всех малых народов, групп, семей» - обладающих «сильным капиталом памяти и слабым капиталом истории» [там же, с. 18].
Нарастание цивилизационных конфликтов (уже упомянутое «столкновение цивилизаций» по С. Хантингтону) актуализирует хтоническую силу сакральных основ существования культурных групп:этнических, мифологических,религиозных факторов. Стремительное развитие науки и технологий не только не может остановить процессы ремифологизации и нарастания религиозного фанатизма, а, напротив, становится частью этих процессов. Сегодняшний террорист имеет доступ к новейшим технологиям уничтожения тех, кто не укладывается в каноны его картины мира. Я. Ассман строит свой концепт культурной памяти на «трех китах»: воспоминание, идентичность и культурная преемственность [Ассман, 2004, с. 13]. Все эти - назовем их платформы - имеют четкую коннотацию с мифологическим сознанием.
Здесь следует остановиться на нашем понимании культуры. В качестве первопринципа ее устройства мы рассматриваем архитектоничность. По аналогии с архитектоникой в архитектуре данная метафора позволяет образно представить себе: как возможно все - случившееся, случающееся и могущее случиться - в культуре, а аксиологический дискурс обеспечивает понимание того, для чего и для кого случаются все события культуры.
Архитектоническое пространство культуры содержит три основные канала формирования и трансляции культурной памяти: праздничный
календарь, систему образования и сферу художественной жизни.
«праздник, который...» не всегда твой
Праздничный календарь - наглядная репрезентация базовых, реперных точек культурной памяти. Постсоветские страницы истории нашей страны - наглядное пособие по изучению динамики отношения к тем или иным историческим событиям, датам, деятелям. Праздники отменяются и вводятся государством сообразно логике его политического развития, но процессы инте-риоризации этих новшеств на личностном уровне для граждан не вполне соответствуют официальному, внешнему ритму организации социокультурного пространства. Здесь налицо ценностный клинч - несовпадение официальных действий в рамках государственной культурной политики и отношения к нововведенному празднику тех, кому предлагается его отмечать. Проследим динамику отношения россиян к празднику - Дню народного единства 4 ноября, «одному из самых молодых государственных праздников России. Праздник был учрежден в 2005 году и с этого момента является выходным, однако не все знают, что произошло в этот день и что именно мы отмечаем»1. В ходе опроса, проведенного ВЦИОМ в 2010 году «примерно половине россиян (48%) не известно название праздника, отмечаемого в стране 4 ноября. <...> Среди россиян также популярен и такой вариант названия этого праздника, как День единения/единства (10% против 3% в 2008 г.). Между тем некоторые респонденты полагают, что в этот день страна празднует День согласия и примирения (3%), День независимости России, День России, День примирения, День конституции (по 2%), День единства России (1%). <...> Для некоторых респондентов этот день является аналогом 7 ноября (2%)»2.
В 2014 году данные не слишком изменились: «Больше половины граждан России не воспринимают День народного единства как всенародный праздник. В частности, 54 % респондентов сказали, что 4 ноября - всего лишь дополнительный выходной день и не несет какого-либо символического смысла. Только для каждого девятого (11%) это официальный государственный праздник и повод для раздумий об истории страны. <...> По мнению многих респондентов, новый праздник был введен
1 День народного единства. История праздника. URL: https://news. rambler.ru/world/45162660-den-narodnogo-edinstva-istoriya-prazdnika/
2 ВЦИОМ: 32% россиян знает, что 4 ноября отмечается День народного единства. URL: https://ria.ru/20191031/1560421951.html
исключительно для того, чтобы заменить привычное 7 ноября»3.
Самые новые цифры мы нашли за 2020 год (по понятным причинам, так как за годы пандемии 2020-2021 ни празднования, ни соответствующие масштабные исследования не проводились): почти треть россиян (32%) знает, что 4 ноября в Российской Федерации отмечается День народного единства, свидетельствуют данные опроса ВЦИОМ. 24% опрошенных ответили, что 4 ноября отмечают День единства/единения; 4% - День независимости России, 3% - День России, по 2% - День примирения/согласия и День Конституции России. Еще 1% россиян полагают, что в этот день - праздник Казанской иконы Божьей Матери4. Данный пример наглядно демонстрирует необходимость тщательной проработки мероприятий в рамках государственной культурной политики в отношении одного из ключевых для формирования исторической / национальной / культурной идентичности праздников. «Параметры» (применим здесь технический термин, удачно отражающий суть феномена) культурной памяти о событиях 4 ноября 1612 года на данный исторический момент не соответствует аксиологической программе современного российского (ключевой фактор - постсоветского) общества и требуют усиления образовательной / просветительской составляющей.
Подобная ситуация и с другими государственными праздниками, имеющими ключевое значение в процессе формирования и удержания структур национальной идентичности, например, с Днем Конституции или Днем государственного флага. Призванные обеспечивать ценностную устойчивость патриотизма, они требуют эффективной идеологической, воспитательной, медийной работы с народом - носителем знания, потребителем информации и участником соответствующих культурных мероприятий.
Ярчайшим примером успешного опыта возникновения новейших меморативных традиций может служить опыт проведения шествий Бессмертного полка - акции памяти, организованной изначально в 2012 году в локальном масштабе в городе Томске, однако, стремительно набравшая обороты в качестве международного общественного гражданско-патриотического движения. Данная ситуация является максимально репрезентативной в качестве доказательства того, что
3 Жители России не считают 4 ноября праздником / Граждане сожалеют об отсутствии национальной идеи, данные соцопроса. URL: http://www.volga-tv.ru/pontika/Zhiteli-Rossii-ne-schitayut-4-noyabrya-prazdnikom-Grazhdane-sozhaleyut-ob-otsutstvii-natsionalnoy-idei---dannye-sotsoprosa.html
4 Соцопрос: половина россиян не знает, что будет праздновать 4 ноября. URL: http://www.newsvl.ru/world/2010/11/03/otdyhaem_horosho/
совпадение «подлинности как ценности» (Дробы-шева, 20151) с коллективными ожиданиями дают мощный институциональный эффект.
«книжки добрые любить и воспитанными быть...»
В прекрасной советской песне на стихи М. Пляц-ковского «Чему учат в школе» старательно перечислены составляющие школьного образования: от написания «букв разных» до любви к «книжкам добрым» и ценности воспитанности. Гуманитарная составляющая любой системы образования обеспечивает аксиологическую устойчивость социума, отработку отживших ценностных паттернов и формирование новых, масштабирование актуальных культуротворческих векторов. Образовательные процессы встроены в архитектонику культуры того или иного типа и испытывают те же воздействия, что и она. Аксиологические параметры любого рода человеческой деятельности формируются под влиянием внешних и внутренних, объективных и субъективных факторов. В качестве внешнего объективного фактора, как мы уже отмечали, сегодня выступают глобализационные, мульти-культурные тенденции, нарастание технологиза-ции всех социальных процессов, потребительский характер современной цивилизации. Внутренние трансформационные тенденции характеризуются суперсложным характером сочетания процессов различного уровня, интенсивности и результативности - от психологического настроя и физиологических «настроек» современного ученика до изменения отношения к профессии педагога. Вымывание устоявшихся ценностей происходит как на личностном, так и на коллективном уровне: трансформируются институты семьи, школы, общественных объединений.
Система образования (среди прочих задач) призвана формировать структуры национальной и культурной идентичности, и мемориальные / коммеморативные приемы занимают в ее арсенале заметное место. Выдающийся гуманитарий ХХ века Умберто Эко оставил несколько советов гипотетическому современнику, особенно молодому, в том числе и такой: «Я хотел <...> говорить о болезни, которая поразила твое и предыдущее поколение, которое уже учится в университетах. Я говорю о потере памяти. Это правда, что если ты захочешь узнать, кто такой Карл Великий или где
находится Куала-Лумпур, то ты сможешь нажать на кнопку и тотчас узнать все из Интернета. Делай это, когда тебе нужно, но, получив справку, старайся запомнить ее содержание»2. Понятно, что исторические / географические факты и частности - не самая большая проблема. Синдром Митрофанушки, недоумевавшего, зачем следует учить географию, если «есть извозчик, который всегда довезет?» («Недоросль» Д. И. Фонвизина был написан в 1781 году), трансформировался в многосоставный «синдром Гугл-пользователя». Многочисленные мемы3, связанные с надеждой на «память Паутины» (o'key, Google!), вошли в современный язык и являются ироничной репрезентацией признания тенденции перекладывания ответственности за качество и полноту информации на поисковые системы.
Сфера образования так же, как и вся социокультурная реальность, сегодня во многом опирается на технологии. Но в случае с культурной памятью технологические аспекты должны уйти на второй план, уступив первенство аспектам метафизическим. В 1994 году известным американским литературоведом Харольдом Блумом был написан «Западный канон» - рекомендованный список литературных произведений, являющихся составной частью культурного кода европейской (в широком смысле) культуры. Этот литературоведческий труд стал национальным бестселлером в Америке и камнем преткновения для специалистов. Общество раскололось на тех, кто поддерживает необходимость регламентация чтения как социально важного процесса и тех, кто не приемлет такого рода ограничительные процедуры. Как отмечает М. Ямпольский, «чтобы разобраться в феномене литературного канона, необходимо взглянуть на это явление как минимум с двух точек зрения -социальной и «внутренней»» [Ямпольский, 1998]4. Есть уровень государственной культурной политики, общественных ожиданий и геополитических стратегий, и есть уровень формирования Личности гражданина, противопоставлять или разделять их невозможно.
Гуманитарный образовательный блок несет стержневую нагрузку в вопросах формирования аксиосферы. Преподавание литературоведческих и исторических дисциплин (в различных формах и конфигурациях) в системе образования выполняет функцию создания парадигмального мировоззренческого каркаса - коллективного и индивидуального. По выражению Д. Соболева,
1 См.: Дробышева Е. Э. Аксиология повседневности: подлинность как ценность // Жизнь культуры и культура жизни: история и современность: Колл. монография. Санкт-Петербург: ФБГОУ ВО «ГУМРФ имени адмирала С. О. Макарова», 2015. С. 20-26.
2 Два совета Умберто Эко современникам. URL: https://www.pravmir. ru/dva-soveta-umberto-eko-sovremennikam/
3 Мем - единица значимой для культуры информации.
4 URL: https://magazines.gorky.media/inostran/1998/12/literaturnyj-kanon-i-teoriya-silnogo-avtora.html
«литературный текст - носитель чрезвычайно насыщенной памяти о «реальности» в ту или иную эпоху», в сумме он репрезентирует множество предшествующих и параллельных ему текстов, находящихся в сложных диахронных и синхронных взаимодействиях. Речь идет о приемах «цитирования, аллюзий, интертекстуальности, пародии» [Соболев, 2013, с. 61, 64]. Постоянное синтезирование смыслов на базе данных из различных источников - компетенция современного гуманитарного знания. Именно через те или иные Тексты и тексты (в расширительном и узком смысле слова) культуры происходит регуляция ценностных векторов функционирования культуры. «Иваны, не помнящие родства», не способны не только транслировать культурный код последующим поколениям, но и даже воспринять его.
***
Третья сфера культуры, в которой репрезентируется культурная память - это искусство. Ограниченные рамками статьи, мы только наметим здесь потенциал данного дискурса, требующего подробного анализа. Находясь на пороге формирования новой социокультурной реальности (условного метамодерна) и ранней цифровой эры (предлагаем как рабочий термин) [Архитектоника современного искусства, 2021, с. 172], мы обязаны отслеживать условия / риски / параметры стремительно меняющейся на наших глазах актуальной аксиосферы, в том числе - через призму художественных практик. Ирония как доминанта аксиосферы культуры постмодерна проявилась и в отношении эффективности меморативных практик. Несмотря на то, что роль государственного регулирования данной сферы социальной жизни становится все более заметной, истончаются именно ее ценностные параметры. По сравнению с традиционным обществом, где посыл и восприятие примерно совпадали, в современности никакой автор мессиджа (архитектор, скульптор, художник или писатель) не может быть уверен в конгруэнтности своих идей с результатами герменевтических процедур со стороны современников.
Трансляция культурной памяти через собственно памятники - элемент любого исторического типа ментальности, от традиционного до модернистского, от классического до постмодернистского. Но между пирамидами или античными статуями и условным Остапом Бендером с начищенным носом - гигантская пропасть, измерить которую можно только в ценностном дискурсе. Не работают устойчивые символические коды типа размера арт-объекта или исторического монумента, материала, из которого он сделан, и топо-са, который он занимает, а значит - «означивает».
И если величественные небоскребы - символические памятники богатству, деньгам, тщеславию, то в случае с творчеством Зураба Церетели размер не добавляет убедительности, а, напротив, становится иронически снижающим в ценностном отношении фактором.
В обществе потребления с его выраженным сервисологическим трендом развития ценностное значение памяти все в большей степени смещается в сторону реализации определенных служебных функций, при этом сакральная составляющая, напротив, истончается и теряет в интенсивности. Наряду с данными процессами тенденция к тотальной оцифровке реальности также побуждает ставить вопрос о перспективах памяти как аксиологически-значимой культурной универсалии. Терабайты фото, писем, сообщений и иной информации, хранящейся в «памяти» гаджетов, едва ли обладают ценностью для межсубъектной, а тем более, для межпоколенной коммуникации. Как джинны в бутылках, они будут томиться в ожидании археологов будущего и большой вопрос: хватит ли сил и терпения потомкам расшифровать эти наши архивы или они никогда не будут извлечены из плена небытия и нам придется согласиться с выводом Пьера Нора о «конце обществ-памятей»?
заключение
Подытоживая наше исследование о роли памяти в качестве одной из культурных универсалий, отметим, что данный инструмент может быть использован и прогностически. Так, к примеру, еще одним способом трактовки культурной памяти является ее понимание через обращение не к прошлому, а к будущему, взятому как горизонт грядущих событий. Данный дискурс также заслуживает более подробной аналитики, здесь мы обозначаем такое намерение. Память о будущем - социальный конструкт, который может иметь самые разные исходные идеи - как религиозные, так и никак не связанные с сакральными феноменами: представления о грядущем пришествии Спасителя, наступлении Золотого века, эпохе коммунизма или уже упомянутого Искусственного интеллекта. У этого вида культурной памяти существуют свои специфические алгоритмы реализации, агенты и технологии. Память о будущем также влияет на архитектонику настоящего, как и реминисценции о прошлом, поэтому их лучше рассматривать в ракурсе потенциального взаимодействия и влияния на актуальную картину мира современного общества.
Мы начали статью с цитаты П. Нора об исчезновении памяти, но, как обычно и происходит с гуманитарными феноменами, констатировать тотальное отсутствие чего-либо просто невозможно. Отсюда, например, концептуальная слабость и несостоятельность всех катастрофических теорий типа «посткультуры» или «антиценностей». По различным культурологическим текстам кочует замечательное афористичное определение, приписываемое различным авторам (чаще всего - американскому антропологу Маргарет Мид) и в силу этого становящееся истинно «народным»: «Культура - это то, что человечество не в состоянии забыть». Поэтому закончим цитатой того же П. Нора: «Память - это всегда актуальный феномен, переживаемая связь с вечным настоящим» [Нора, 1999, с. 20].
Архитектоника современной культуры испыты-вается на прочность различного рода явлениями и процессами, но в силу имманентного компенсаторного механизма позволяет непротиворечиво сосуществовать множеству смыслов, артефактов и тенденций. Будучи одной из мощнейших универсалий культуры, память структурно и функционально обеспечивает полноту, интенсивность и эффективность всех модусов ее бытия, их синергийность и телеологизм. Аксиологический дискурс не только позволяет увидеть целостную картину актуального состояния культурного пространства, но и прогнозировать его трансформации - от кенозиса до приращения смыслов, форм, их сочетания. Проблема культурной памяти, несомненно, занимает ведущую роль в современной социогуманитаристике и не утрачивает своей актуальности.
список источников
1. Маклаков А. Г. Общая психология. СПб.: Питер, 2001.
2. Величковский Б. М. Память // Большая Российская энциклопедия. 2004. URL: https://bigenc.ru/philosophy/ text/2701466
3. Симбирцева Н. А. Культурологический потенциал категории «текст культуры» // Человек в мире культуры. 2013. № 3. С. 27-32.
4. Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М.: Языки славянской культуры, 2004.
5. Архитектоника современного искусства в режиме медиа: пространство, технологии, агенты / сост. и ред. Е. Э. Дробышева. СПб.: Издательство академии Русского балета имени А. Я. Вагановой, 2021.
6. Малыгина И. В. Идентичность в философской, социальной и культурной антропологии: учебное пособие. 2-е изд. М.: Согласие, 2018.
7. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций / пер. с англ. Т. Велимеева. Ю. Новикова. М.: Издательство АСТ, 2003.
8. Нора П. Проблематика мест памяти. Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999. URL: http://ec-dejavu.ru/m-2/Memory-Nora.html
9. Ямпольский М. Литературный канон и теория «сильного» автора // Иностранная литература. 1998. №3. URL: https://magazines.gorky.media/inostran/1998/12/[iteraturnyj-kanon-i-teoriya-silnogo-avtora.html
10. Соболев Д. М. Литературный текст и проблема исторической памяти // Международный журнал исследований культуры. 2013. № 4(13). С. 61-66.
REFERENCES
1. Maklakov, A. G. (2001). Obshhaya psixologiya = Basic Psychology. St. Petersburg: Piter. (In Russ.)
2. Velichkovskij, B. M. (2004). Pamyat* = Memory. Bol*shaya Rossijskaya enciklopediya = Big Russian Encyclopedia. URL: https://bigenc.ru/philosophy/text/2701466. (In Russ.)
3. Simbirceva, N. A. (2013). The Cultural Potential of the Category "Culture Text". Chelovek v mire kul*tury = Human in the World of Culture, 3, 27-32. (In Russ.)
4. Assman, Ya. (2004). Kul*turnaya pamyat*. Pis*mo, pamyat* o proshlom i politicheskaya identichnost* v vy*sokix kul*turax drevnosti = Cultural Memory. Writing, Memory of the Past, and Political Identity in the High Cultures of Antiquity. Moscow: Yazy*ki slavyanskoj kul*tury. (In Russ.)
5. Drobyshev, E. E. (Ed.). (2021). Arxitektonika sovremennogo iskusstva v rezhime media: prostranstvo, texnologii, agenty = The Architectonics of Contemporary Art in the Media Mode: Space, Technology, and Agents. St.Petersburg: Izdatel*stvo akademii Russkogo baleta imeni A. Ya. Vaganovoj. (In Russ.)
6. Maly'gina, I. V. (2018). Identichnosf v filosofskoj, sociarnoj i kuTturnoj antropologii = Identity in Philosophical, Social and Cultural Anthropology: uchebnoe posobie. 2nd ed. Moscow: Soglasie. (In Russ.)
7. Hantington, S. (2003). Stolknovenie civilizacij = The Clash of Civilizations, transl. from English by T. Velimeeva, Yu. Novikova. Moscow: Izdatefstvo AST. (In Russ.)
8. Nora, P., Ozuf, M., Pyuimezh, Zh. de, Vinok, M. (1999). Problematika mest pamyati. Franciya-pamyaf = The Problematics of Places of Memory. France-Memory. St.Petersburg: Izdatefstvo Sankt-Peterburgskogo universiteta. http://ec-dejavu.ru/m-2/Memory-Nora.html (In Russ.)
9. YampoTskij, M. (1998). The literary canon and the theory of the "strong" author. Inostrannaya literature = Foreign Literature, 3. https://magazines.gorky.media/inostran/1998/12/literaturnyj-kanon-i-teoriya-silnogo-avtora.html. (In Russ.)
10. Sobolev, D. M. (2013). Literaturnyj tekst i problema istoricheskoj pamyati. Mezhdunarodnyj zhurnal issledovanij kuTtury = The Literary Text and the Problem of Historical Memory, 4(13), 61-66. (In Russ.)
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
Дробышева Елена Эдуардовна
доктор философских наук, доцент,
профессор кафедры балетмейстерского образования
Академии Русского балета имени А. Я. Вагановой
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Drobysheva Elena Eduardovna
Doctor of Philosophy (Dr. habil.), Associate Professor, Professor of Vaganova Ballet Academy
Статья поступила в редакцию 05.05.2022 одобрена после рецензирования 28.05.2022 принята к публикации 01.06.2022
The article was submitted 05.05.2022 approved after reviewing 28.05.2022 accepted for publication 01.06.2022
