CC BY
123
УДК 94:911.375:304(470.13-17)
КУЛЬТУРНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ ЗАПОЛЯРНОГО ГОРОДА: ОТ ГОРОДА-КОНЦЛАГЕРЯ К ГОРОДУ-ПРИЗРАКУ (часть 1)
Ю.П.ШАБАЕВ, И.Л.ЖЕРЕБЦОВ, О.В.ЛАБУНОВА
Институт языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН, г. Сыктывкар
[email protected], [email protected], [email protected]
В статье рассматривается эволюция культурного пространства заполярного города от времени его возникновения до современности. В центре внимания исследования не столько история становления и развития Воркуты как типичного социалистического города индустриального типа, сколько формирование и развитие городского сообщества и культурной среды городского поселения, его меняющиеся образы. Авторы анализируют три этапа истории Воркуты, на каждом из которых принципиально менялись состав населения, культурное пространство города, городская идентичность. Особое внимание обращено на анализ образов города, символики городского пространства и ментальной карты Воркуты. Исследование основывается на традициях городской антропологии, которая сформировалась как самостоятельная дисциплина в рамках западной культурной антропологии в 1960-1970-е гг. Работа состоит из двух частей. В первой части представлена история возникновения, становления и развития заполярной Воркуты (с 1930-х до 1990-х гг.).
Ключевые слова: город, Воркута, культурное пространство, идентичность, городское сообщество, антропология города
YU.P. SHABAEV, I.L. ZHEREBTSOV, O.V. LABUNOVA. CULTURAL EVOLUTION OF THE POLAR TOWN: FROM THE TOWN-CONCENTRATION CAMP TO THE GHOST TOWN (PART 1)
The evolution of the cultural space of a polar town from the time of its appearance to the present day is considered. The town of Vorkuta which was based on coal mines and concentration camps, was chosen as the object of study. But the focus of research is not so much the history of the formation and development of Vorkuta as a typical socialist town of an industrial type, but the formation and development of the urban community and the cultural environment of the urban settlement. Particular attention is paid to urban identity and the changing images of the town reflected in the mental map of the town, formed in the minds of its inhabitants. The research is based on the traditions of urban anthropology, developed as an independent discipline within the framework of Western cultural anthropology in the 1960s-1970s. Today it is actively formed in Russia mainly in line with the traditions of domestic ethnography/ethnology and modern social anthropology.
The work consists of 2 parts. The first part presents the history of emergence, formation and development of Polar Vorkuta (from the 1930s to the 1990s).
Keywords: town, Vorkuta, cultural space, identity, urban community, urban anthropology
Введение
Россия - северная страна и значительная часть ее территории приходится на приполярные и заполярные территории. Более того, природно-климатические условия целого ряда других регионов страны тоже близки по своим климатическим характеристикам к циркумполярным зонам. Северные и приравненные к ним территории слабо заселены и недостаточно освоены, но там есть городские поселения, которые являются некими островками городской жизни на обширных безлюдных
пространствах. Почти все эти поселения возникли относительно недавно и существенно отличаются от исторических городов, биография которых насчитывает не одно столетие. Город в Заполярье -это город, где у жителей на погостах нет могил предков. Город в Заполярье - это поселения, где крайне ограничены родственные связи, поскольку подавляющее большинство его жителей - это мигранты в первом поколении, основная часть которых при выходе на пенсию (или раньше) покидает город, где зарабатывался трудовой стаж. Город в Заполярье - это городское поселение с ограничен-
ным публичным пространством, а городские улицы здесь почти лишены функции рекреации.
Население заполярного города, как правило, никак не связано с окрестной территорией и его жители не могут выезжать по выходным в близлежащие деревни и села, поскольку таких деревень и сел попросту нет, а места исхода жителей лежат далеко за пределами региона их нынешнего проживания.
Специфичность культурного пространства заполярного города вполне очевидно прослеживается на примере Воркуты, а история развития данного городского поселения адекватно отражает особенности советского и постсоветского развития России [1]. Сегодня есть некие попытки глобального осмысления пространства северного российского города [2], однако они пока не убедительны и вряд ли можно делать серьезные выводы без широкого и конкретного изучения отдельных северных городских сообществ, сформировавшихся городских образов и четко выраженных городских текстов. Не менее бесперспективен и формально-исторический подход к анализу специфики северных городов. Несколько лет назад была защищена кандидатская диссертация, посвященная оценке характера исторического развития северных городов Коми [3]. В диссертации в общем виде рассмотрена деятельность местных органов власти, архитектура северных городов, особенности их хозяйственного развития, но город как исторический субъект [4] в ней практически отсутствует, поскольку из анализа исключены городские сообщества (а любой город - это, прежде всего, люди, но не передовики производства или местные лидеры, а простые обыватели). Город - это также особое культурное пространство. В этой связи академик В.А.Тишков справедливо замечает: «В субстанции пространства нас интересует уровень значений (смыслов), а также сама пространственная среда и ее изменения под воздействием человека: культурные ландшафты, поселения, здания и комнаты, организация интерьера и множество других визуальных проявлений пространственной организации. Однако в поле зрения социально-культурной антропологии находятся не только визуальные, но и воображаемые пространства. Все это составляет то, что можно назвать культурным пространством» [5].
И именно городская культурная среда, городские образы, городское сообщество и его меняющиеся идентичности стали предметом нашего интереса при изучении Воркуты.
Город-концлагерь - Первая Воркута
В отличие от многих других городов, которые медленно и постепенно эволюционируют или, наоборот, развиваются бурно, но поступательно, Воркута в своем развитии прошла три совершенно различных этапа, принципиально не похожих друг на друга и не во всем подходящих под определение «развитие». На каждом из этих этапов существенно менялся ее архитектурный облик, состав населения, восприятие города его населением.
Шахтерская Воркута является одним из тех городов, которые возникли в Заполярье в годы советской власти, когда «новый человек», якобы рожденный эпохой социалистического созидания и социалистического преобразования мира, творил героические подвиги, одним из которых стало «покорение Севера».
Но это «покорение» осуществлялось не благодаря усилиям свободных людей, сформированных эпохой социалистического созидания, а за счет подневольного труда многих десятков тысяч заключенных сталинских лагерей, в которые ссылали как явных противников режима, так и огромное количество тех, кого просто заподозрили и обвинили в недостаточной лояльности коммунистическим идеалам и коммунистическим лидерам.
В начале 1930-х гг. Коми автономная область превращается в один из основных центров ГУЛАГа, где была создана целая сеть его местных структур: Ухтпечлаг, Устьвымлаг, Севжелдорлаг, Воркутлаг, основной задачей которых являлось строительство и обеспечение функционирования промышленных объектов (нефтепромыслов, шахт, железной дороги) [6]. На месте крупнейших лагерей в 1940-1950-е гг. стали возникать города (Ухта, Печора, Инта, Воркута), население которых часто не идентифицировало себя с республикой проживания, поскольку многие жители этих городов были бывшими узниками сталинских лагерей. Лагерное население и жители республики в эпоху расцвета ГУЛАГа представляли собой две разные социальные группы, которые противопоставлялись друг другу как официально, так и неофициально, хотя по численности эти группы были вполне сопоставимы.
В результате первой волны массовой миграции, подавляющую часть которой составляли заключенные сталинских лагерей (а также спецпереселенцы), т.е. лица принудительно отправленные в Коми, существенно изменился этнический состав населения региона и уже в 1950-е гг. коми из большинства населения превращаются в этническое меньшинство. При этом тот факт, что местное население и принудительно перемещенные в Коми лица составляли две совершенно различные социальные группы, имел важное значение в плане формирования системы отношений между ними и в конструировании культурных дистанций.
Местному населению категорически запрещалось вступать в контакты с заключенными лагерей. За подобные связи, особенно с немцами, полагались различные административные санкции [7], что вместе с официальной пропагандой, клеймившей «врагов народа» (сидевших в лагерях), формировало в массовом сознании местного населения убеждения о серьезной угрозе, которую несут для их благополучия заключенные лагерей и иные категории принудительно перемещенных лиц.
Были созданы политико-правовые условия для формирования своеобразного социального барьера между заключенными лагерей ГУЛАГа и местными жителями. Культурному же дистанцированию двух социальных групп друг от друга способствовало то обстоятельство, что коми и остальная
часть местного сообщества, как сказано выше, имели разные «социальные паспорта» и были территориально и даже визуально (арестантская одежда) разделены [8]. Одни были лично свободны и не испытали в большинстве своем ужасов раскулачивания, депортаций и преследований, а другие -несвободны и поражены в правах, причем чаще всего незаслуженно. Ненависть к ГУЛАГу (а вся территория республики воспринималась заключенными как общее пространство ГУЛАГа), заряд агрессии по отношению к государству, допускавшему массовые репрессии против простых граждан, а также к выступавшим от его имени рядовым надзирателям, вылились не только в воркутинские забастовки и восстания 1937, 1942, 1947 и 1953 гг., но и в неприязнь к тем, кто жил по ту сторону колючей проволоки. Не менее важным элементом конструирования культурных дистанций служило то обстоятельство, что охрана многих лагерей набиралась из местных жителей, которые охотно поступали на данную службу, поскольку это освобождало их от несения военной службы, а в годы войны - от отправки на фронт. Так, если в 1930-е гг. ВОХР (гражданская военизированная охрана) комплектовалась в основном из завербованных и командированных из центральных районов России, и среди охранников, безусловно, преобладали русские и украинцы, то в годы Великой Отечественной войны ситуация изменилась. В 1942 г. в военизированной охране Воркутинского лагеря насчитывалось 496 русских, 975 коми, 162 украинца, 24 белоруса, 9 татар и т.д. [9]. Иными словами, большая часть охраны в Воркуте состояла из коми, и такая же ситуация наблюдалась во многих других лагерях на территории республики. Отношение к сотрудникам ВОХРа среди заключенных являлось крайне негативным, поскольку те весьма часто допускали акты произвола в отношении последних, а заключенные на тюремно-лагерном жаргоне презрительно называли надзирателей и караульных «вертухаями» [10-12]. Характеризуя лагерную охрану, Г.М.Иванова пишет следующее: «В мемуарной литературе и архивных документах можно встретить тысячи примеров изощренного самодурства охранников, их бесчеловечно-жестокого отношения к заключенным, тупого служебного рвения и моральной деградации. Ни один бывший заключенный не вспоминал добрым словом ни одного конвоира...» [13]. Уже после войны вохровцы были заменены солдатами внутренних войск («краснопогонниками»), но память о них и их зверствах осталась у узников ГУЛАГа на всю жизнь.
История Воркуты начинается с конца 1920-х гг. К тому времени было уже хорошо известно о наличии в Коми залежей ухтинской нефти и печорских каменных углей. В январе1929 г. на заседании коллегии ОГПУ принято решение: приступить к организации добычи нефти в Ухте и каменного угля в Воркуте. Для этого решено перевести в Коми группы специалистов-заключенных из лагеря на Соловецких островах. К началу 1930-х гг. разведочные работы были развернуты широким фронтом.
В 1931 г. на месте временного лагеря и разведочных штолен возник пос. Рудник, с которого и началось формирование города. К концу 1933 г. в поселке проживало 382 чел., а в лагере при нем -3 600 заключенных. Первоначальная застройка являлась хаотичной: не было ни общего плана поселения, ни официальных названий улиц, ни номеров домов. Главными топонимами становились с этого времени названия лагерных пунктов. Но зато самый первый этап освоения открывал большой простор для народной топонимики, которая потом уже не имела такого значения, как на начальном этапе жизни поселения. Первый палаточный городок называли «Проспектом троглодитов», отдельные группы землянок: «Заря Севера», «Свет шахтера» (так же романтично уже много десятилетий спустя назвали городки из вагончиков, в которых жили первопроходцы Усинска и Вуктыла).
В 1937 г. напротив пос. Рудник на левом противоположном берегу р.Воркута приступили к строительству первой крупной шахты №1 «Капитальная» и рядом возникло второе горняцкое поселение - поселок Воркута. В 1941 г. началось строительство ТЭЦ 1 и недалеко от нее будущего центра города - площади Комсомольская. Одновременно велось активное строительство все новых шахт, а возле них появлялись лагеря для заключенных, ряд построек, которые впоследствии стали органической частью городской застройки [14].
Архитектурный облик Воркуты «эпохи ГУЛАГа» в полной мере этой «эпохе» и соответствовал. Топография поселения определялась номерами, расположенных на ее территории «зон», ибо значительную часть города, а Воркута получила этот статус в 1943 г., составляли обнесенные колючей проволокой лагеря, где располагались бараки, в которых проживали заключенные. На вышках вдоль проволоки дежурили конвойные с автоматами, регулярно подсвечивая территорию зон прожекторами. В каждом лагере/лагпункте было по 15-20 бараков, а в бараке размещалось по 100 или даже 200 чел. За пределами лагерей были примерно такие же одноэтажные деревянные бараки или даже землянки для вольнонаемных, где для каждой семьи или человека была выделена отдельная комната с минимумом удобств. Топили дровами и углем, за водой надо было ходить к городской водокачке или ближайшей водоколонке, поскольку централизованного водоснабжения не было. Мылись в общественных банях, а туалеты чаще были на улице. Только в четырехквартирных двухэтажных домах для вольнонаемных уже имелись некоторые признаки коммунальных удобств. Иными словами, Воркута в 1930-1950-е гг. была городом землянок, бараков и барачного образа жизни. Помимо бараков в городе появлялись и отдельные общественные здания, в основном деревянные, многие из которых не сохранились. Дорог как таковых практически не было (их мощение началось только в 1941 г., но даже в 1970-х гг. не было полностью завершено), а пешеходные дорожки (тротуары), как и в лесных поселках, делали из досок.
В 1937 г. принято решение о строительстве Печорской железной дороги, которая должна была связать Печорский угольный бассейн с центральными районами страны. Естественно, что строительство этой магистрали планировалось осуществить силами заключенных ГУЛАГа. Начало строительства железной дороги привело к тому, что практически вся территория республики была покрыта сетью лагерей для заключенных. Причем специально под нужды строительства Печорской магистрали было создано новое подразделение ГУЛАГа - Севжелдорлаг. В 1938 г. в лагерях последнего насчитывалось 25 199 чел., а в период наиболее интенсивного строительства (1941 г.) -84 893 чел. [15].
Первый поезд пришел в Воркуту в январе 1941 г., хотя строительство северной железной дороги еще продолжалось и многие конструкции (особенно мостовые) были сделаны по временной схеме. После этого город обрел прочную связь с центром страны.
Что касается социального облика населения Первой Воркуты, то, казалось бы, понятно, что он был довольно простым: подавляющее большинство жителей - это заключенные, которые работали на стройках и шахтах, а остальная часть состояла из охраны и администрации лагерей. Но помимо этого, в Воркуте формально действовали местные органы власти, функционировали магазины, школы, и поэтому существовала небольшая часть вольнонаемного населения, которая не была связана непосредственно с ГУЛАГом. Хотя с середины 1940-х гг., когда началось освобождение заключенных, отбывших свои сроки, вольнонаемные работники предприятий и самих лагерей формировались преимущественно из этой же категории жителей.
Важно отметить, что официальный план города, утвержденный местными властями в 1943 г., предполагал, что население города составит 2,5 тыс. чел., для обслуживания которых потребуется возведение одной школы и одной бани, т.е. он воочию демонстрировал «двойную реальность», ею была пронизана официальная жизнь города.
Часть персонала общегородских образовательных и культурных учреждений тоже формировалась за счет заключенных, в том числе и труппа созданного в 1943 г. Драматического театра. Официально театр назывался музыкально-драматический театр Воркутлага, а его первой постановкой была не соответствующая социальной атмосфере ГУЛАГа классическая драма, а веселая оперетта композитора Имре Кальмана «Сильва». Театр был лагерным, а его репертуар, казалось, формировался вне времени и пространства. Но это было обманчиво: пространство театра и театральные традиции были подчинены культурной среде, в которой он функционировал. На премьерный спектакль пригласили лучших горняков, строителей, энергетиков. Однако в обычной практике театральной жизни не было места для показного советского равноправия: все места в театре были изначально распределены между местными начальниками, и чем выше по карьерной лестнице поднимался началь-
ник, тем более почетным становилось и его театральное кресло. Аплодировать на спектаклях, в которых играли артисты-заключенные (большая часть труппы), не полагалось.
Часть заключенных в воркутинских лагерях была осуждена по уголовным статьям и они числились как заключенные ИТЛ, а другая часть - по политическим статьям, а потому принадлежали к категории каторжан. Но сама категория каторжан была введена только в 1943 г., а до этого все слои заключенных (уголовники и политические) содержались вместе. Указом Президиума Верховного Совета от 22 апреля 1943 г. «О мерах наказания изменников Родины и предателей, о введении для этих лиц как меры наказания каторжных работ» был взят курс на пространственную изоляцию политических (а они составляли примерно треть заключенных в воркутинских лагерях). Каторжан, к которым относили и политических, обязательно надо было изолировать, запрещалось использовать их по специальности и предписывалось, чтобы они трудились на самой тяжелой работе, т.е. чаще всего в забоях. В 1948 г. названный указ был отменен, но категория «каторжанин» продолжала использоваться.
В 1930-е гг. режим содержания в Воркуте был более лояльным, чем в иных местах, ибо бескрайняя тундра, окружавшая лагеря, была лучшей защитой, нежели колючая проволока. Поэтому половина лагерей (20) была зонирована, т.е. обнесена колючей проволокой, а другая половина не «зонировалась». Правда, когда в конце 1930-х гг. в СССР усилилась борьба с «врагами народа», это сразу же отразилось и на режиме содержания заключенных, и потому в это время 77% осужденных не подлежали расконвоированию [9].
Отношения между уголовниками и «политическими» были напряженными, что нередко использовала в своих интересах администрация лагерей [17-19]. Она активно назначала бытовиков в качестве бригадиров или временных начальников, за что те получили прозвище «друзья народа». Кроме деления на бытовиков и каторжан, заключенные лагерей делились еще на несколько категорий, и эти категории были тесно связаны с их социально-профессиональным, гендерным и возрастным составом.
Были отдельные женские лагеря, при которых существовали даже детские сады, но помимо взрослых заключенных, совершивших уголовные или политические преступления (с точки зрения советских судов), были на Воркуте и подростки, которых осудили за нарушение норм социалистического общежития.
«Примерно в середине августа наш лагерный контингент на Воркуте пополнился новым этапом заключенных, представленных исключительно подростками в возрасте от 12 до 15 лет. Он формировался в Воронежской, Тамбовской, Курской и других центральных областях России, где органы НКВД первыми начали претворять в жизнь новый указ "великого вождя" о привлечении к суду нарушителей норм поведения в советском обществе всех провинившихся жителей страны, начиная с 12 лет.
Прибывший этап измученных пересылками и отвратительным питанием пацанов оставлял тяжелые впечатления. Малолетки смотрели на встречавших их в лагпункте зэков плачущими и одичавшими глазами, в которых выражалась надежда - скорее бы получить пайку лагерного хлеба. Сроки заключения у них составляли от трех до пяти лет - такой приговор они получили, будучи школьниками, фэзэушниками и просто уличными ребятами за мелкое хулиганство (драки между собой, бросание камней в прохожих, оскорбление учителей и т.п.), а также за мелкие кражи, включая карманные, квартирные и хищение предметов социалистической собственности (статус которой тогда определялся "священным и неприкосновенным"). Перед УРЧ лагпункта встала трудная деликатная задача: что делать с этой сворой шумливых и озлобленных пацанов, за которыми надо смотреть, которых надо воспитывать и куда-то устраивать на работу? Все эти сложные для "гуманного" начальства задачи оказались бы трудно разрешимыми, но в УРЧ лагпункта, составленного из так называемых бытовиков или "социально близких" (воры, насильники и грабители) все было решено быстро: малолеток рассовали по баракам, где преобладали "социально-близкие" элементы, и разместили на нарах вперемежку со взрослыми рецидивистами-уголовниками, для которых тюрьма и лагерь - дом родной! Эти "бытовики" сразу же приступили к воспитательной работе по своим неписаным законам... Через неделю-другую несовершеннолетние арестанты стали шнырять по баракам, заселенным политическими, около санчасти, у посылочного и почтового склада, у ларька с махоркой, мылом и пряниками. Там они с бритвенным лезвием в руках нападали на пожилых или физически слабых заключенных, грозили, что порежут им горло, и отбирали все мыслимое: пайки хлеба, пачки махорки и даже снимали любую, более или менее ценную нелагерную одежду (свитер, ботинки и пр.). А самое страшное: всех смазливых хлопчиков отпетые уголовники превратили в постельных "девочек", всячески развращая их и ублажая подарками, что привело к распространению среди них мужеложества - вплоть до профессиональных навыков активных и пассивных педерастов. Так из мелких хулиганов и воришек несчастные юные арестанты перевоспитались в отпетых преступников самых разных "специальностей", и для них лагерь в дальнейшем и на всю жизнь тоже стал "домом родным", выходя из которого они снова возвращались туда...» [19].
Самой многочисленной категорией ворку-тинцев были те, кто «сидел на зоне» и к месту работы принудительно направлялся под конвоем охранников. Еще одной категорией были бесконвойные (расконвоированные), к которым чаще всего принадлежали инженерно-технические работники, имевшие право перемещаться по объектам без сопровождения охранников. Следующей категорией были пропускники, т.е. заключенные, получавшие пропуск, дававший им право без конвоя выходить
за зону для работы или по каким-то иным делам. Лагерной элитой являлись зазонники, имевшие право не только беспрепятственно перемещаться за пределами «зоны», но и жить вне ее. В конце 1940-х - начале 1950-х гг. число зазонников постоянно росло, как росло и число свободных жителей Воркуты [20]. С конца 1940-х гг. в особые лагеря Воркуты стали прибывать немецкие заключенные.
Очевидно, что заключенные лагерей мечтали о том, чтобы превратиться из конвоируемых заключенных в бесконвойных или зазонников. В этом случае заключенный как бы возвращал себе свой прежний социальный статус, превращаясь в почти свободного гражданина. Сам выход за пределы зоны без конвоя уже был значимым событием в жизни заключенного.
В этой связи важно заметить, что городская улица Первой Воркуты была «пространством свободы» и воспринималась как символ отторжения от лагерной жизни. Здесь можно было прикоснуться к обычной «долагерной» жизни, вдохнуть «воздух свободы». Американский исследователь лагерной жизни Воркуты Алан Баренберг в своих работах ссылается на воспоминания Олега Боровского, который в 1954 г. освободился из лагеря. Первым «глотком свободы» стала для него воркутинская улица, где он на морозе в киоске купил кружку пива, а затем съел два эскимо, после чего почувствовал себя совершенно свободным человеком.
Маркирование городских улиц как символа личной свободы ушло в прошлое вместе с Первой Воркутой. В дальнейшей истории города нового символического значения городские улицы не приобрели, поскольку в силу климатических особенностей данной территории публичная функция вор-кутинской улицы была крайне ограниченной, что препятствовало как «фольклоризации» свободно-го/внелагерного городского пространства, так и обретению им многих смыслов. По официальным данным в 1953 г. в Воркуте проживало 45 тыс. жителей, однако в численности жителей «спецконтингент» не учитывался, ибо НКВД проводила собственные переписи населения. За колючей проволокой в это время проживало 72,5 тыс. чел. В 1952 г. в подразделениях Воркутлага числилось 34 лагерных отделения и лагерных пункта. Но уже к 1959 г., т.е спустя семь лет, численность жителей возросла до 179,4 тыс. чел. [1, с. 267]. Однако, несмотря на то, что именно в пятидесятые годы начинает формироваться современный облик города с кирпичными домами и широкими проспектами, все же в те годы большая часть воркутинцев жила в прежних лагерных бараках (отсюда и их лагерная топография) и лишь меньшинство - в комфортных кирпичных или двухэтажных деревянных домах на четыре квартиры с минимумом удобств, а многие еще ютились в землянках на две семьи, построенных при шахтах, т.е. быт, по сути своей, оставался лагерным.
В 1954 г. была объявлена амнистия, и началось массовое освобождение заключенных из лагерей. В 1954-1958 гг. многие геологи, которые сидели в лагерях, смогли покинуть Воркуту и на их место стали прибывать вольнонаемные специали-
сты, приезжавшие самостоятельно или чаще по распределению после окончания вузов. Однако не все освобождаемые по амнистии лица могли уехать из заполярного города. Некоторых окончательно реабилитировали только в 1970-х гг., других освобождали без права проживания в больших городах, часть лиц была осуждена сразу по нескольким статьям:, например 58 п.1 - «измена родине» и 58 п. 10 - «агитация против советской власти». В этих случаях часто бывало так, что по амнистии реабилитировали по одной статье, но других она не касалась, и потому люди оказывались пораженными в правах и вынуждены были оставаться в Воркуте. Некоторым просто некуда было возвращаться, и они сознательно выбирали прежнее место заключения городом проживания. Это касалось как каторжан, так и «бытовиков». Таким образом значительная часть узников Воркутлага оказалась после освобождения из лагерей жителями города или воркутинских поселков.
Воркутинский поселок был центром жизни для жителей Первой Воркуты. Но особенно примечательно как представлялась жизнь в поселке глазами ее немногочисленных детей, и в этом смысле показательны воспоминания Л.В.Шутовой о жизни на поселке Рудник, который воспринимается как «Воркута изначальная». Эти воспоминания относятся к началу 1950-х гг.
« Рудник по рельефу как бы был разделен на низкую (прибрежную) часть и верхнюю - возвышенную. Естественным разделителем служила железнодорожная ветка на шахту №40.... От моста по железнодорожному трапу можно было подняться на высокую насыпь железной дороги прямо к зоне, опутанной колючей проволокой, к месту т.н. "пересылки". Повернув направо под свист и вопли заключенных и приветствия солдат на вышках, можно было выйти к центральной части поселка. Из-за колючей проволоки и с вышек отлично просматривался стадион на правом берегу, и во время футбольных матчей с вышек и из-за проволоки наблюдали и «болели» с одинаковым азартом...
Если же от станции свернуть влево, то по железнодорожной ветке или по берегу, заросшему шиповником и береговыми астрами, можно было добраться до плотины. У плотины неплохо ловились налимы... Чуть дальше возвышались стальные фермы моста, через который шли составы с углем и ходили на смены ".мелких шахт" шахтеры, проживающие в поселке. На противоположном берегу был виден поселок Плотина, заселенный немцами т. н. ".трудового фронта". А вот и главная радость нашего детства - "Седьмое небо"! Оазис, окруженный высокими холмами, где могли расти даже деревца, можжевельник, кусты красной смородины, масса цветов, ручьи с хрустальной водой... Мы, дети, проводили там все дни, начиная с момента таяния снегов и кончая глубокой осенью. В то время мы из Воркуты не выезжали....
Играли на холмах, натыкались на могилки с цифровыми бирками вместо крестов. Многие, размытые дождями, обнажали скелеты, черепа, кости. Это были могилы заключенных. По выход-
ным и праздничным дням здесь проходили футбольные и волейбольные состязания, на эстраде играл оркестр, и выступала художественная самодеятельность...
Позже, когда "Седьмое небо" забросили, зона отдыха переместилась к шахте "Воркутин-ской", присвоив аналогичное название.
Тропа, утрамбованная шахтерами, со вспученной из-за вечной мерзлоты и не высыхающей даже летом почвой, выводила нас к т. н. ««1-му километру». С левой стороны расстилалось большое поле турнепса на корм скоту - один из экспериментов научных сил мерзлотной конторы. По ходу дела съедалась 1-2 турнепсины, потому что вся Воркута жила на сухих овощах (картофель, лук, свекла, морковь), а в аптеке брали пакетики с лечебной малиной и черникой для киселей...
И вот я уже в центре поселка: поликлиника, клуб, столовая, детский сад, магазин, заросший болотными растениями скверик с гипсовой скульптурой (бюст) В.И.Ленина, окруженный штакетником. По диагонали народ проскакивал через скверик или к клубу, или к пивнушке с разливным пивом у магазина. Из-за окраски киоск, где продавали то разливное молоко (редко), то пиво бочковое (часто), назывался "Голубой Дунай". Все здания деревянные и сильно потрепанные непогодой. Тут же позднее останавливались первые холодные автобусы в город через понтонный мост и "мелкие шахты". За сквериком был длинный жилой барак, а за ним первый детский сад с площадкой для игр. За ним простирались владения ВОХР (штаб, городок, всевозможные подсобные помещения, где в бывшем питомнике для сторожевых собак обитали и мы)» [1, с. 293-294].
Повседневный быт был очень аскетичен: бараки или землянки делили деревянными перегородками, при входе в «комнаты» делали небольшой общий тамбур, кровати были железными, а мебель самая простая деревянная и часто самодельная. Конечно, у кого-то набор личного имущества был богаче, но существенной разницы в имущественном положении не было, имея в виду вольнонаемных. Что же касается заключенных, то здесь различий было еще меньше, если не принимать во внимание уголовную иерархию.
Очевидно, что как культурная среда, так и личные судьбы жителей города были во многом сходны, хотя они принадлежали к разным этническим и религиозным сообществам, имели разные профессии до своего ареста, разный уровень образования и представляли разные слои общества. Помимо личных судеб объединяло воркутинцев и производство, ибо вся жизнь города была связана с углем. Одни занимались геологоразведкой и подготовкой новых угольных полей для разработки, другие вели добычу и обогащение угля, третьи занимались его транспортировкой, четвертые учили детей шахтеров и геологов в школах.
Именно принадлежность к одному общему делу, социально-профессиональная солидарность стали в последующие годы основой для формирования специфической воркутинской идентичности.
«Золотой век» города. Вторая Воркута
Разрушение «империи» ГУЛАГа началось после смерти «вождя народов» Иосифа Сталина в марте 1953 г. Но поскольку вся экономика Воркуты строилась на использовании труда заключенных, постольку процесс деконструкции ГУЛАГа был сложен и занял несколько лет. Кроме того, в воркутин-ских лагерях оказалось довольно много тех, кто был осужден за измену Родине и во время войны служил в войсках вермахта или военизированных формированиях, создаваемых немецкими оккупационными властями для поддержания порядка и борьбы с партизанами, а также «лесных братьев» из Прибалтики, бандеровцев с Западной Украины, пополнявших лагеря во второй половине 1940-х и в начале 1950-х гг. Этим людям долго нельзя было покидать Воркуту даже после освобождения из лагерей. Лишь к началу 1960-х гг. на шахтах перестали использовать труд заключенных и Первая Воркута закончила свое существование. Началась новая эпоха в истории города, хотя, по воспоминаниям воркутинцев, живших в городе в 1950-1960-е гг., еще в 1960-х гг. Воркуту нередко называли «город зэков».
С 1950-х гг. сюда, как сказано выше, стали массово направлять по распределению инженерные кадры, специалистов-геологов, присылали из других регионов опытных управленцев и работников правоохранительных органов. В Воркуту потянулись на заработки шахтеры из прочих угольных бассейнов, особенно из Донбасса, откуда порой переезжали целыми бригадами. Сюда ехали за так называемым «длинным рублем» не только шахтеры, но и люди других рабочих специальностей, желавших поправить свое материальное положение. И действительно, заработная плата в Воркуте, особенно у шахтеров, по советским меркам была очень высокой; она позволяла содержать семью и не требовала того, чтобы жены шахтеров работали и пополняли семейный бюджет. Не работающие жены шахтеров, по сложившейся тогда местной традиции, должны были ждать прихода мужа со смены, и когда он приходил домой обязательно ставили перед ним тарелку свежесваренного борща и наливали полстакана водки. Эти символические полстакана были своеобразной ревитализа-цией традиции «наркомовских ста грамм», которые наливали советским солдатам на фронте. Шахтеры, как и воины на фронте, представлялись героями, но только героями труда и бились они на трудовом фронте. Такое восприятие труда шахтеров было характерно не только для них самих, но и для жителей всего города, о чем свидетельствуют интервью с воркутинцами и ответы на вопросы анкеты «Моя Воркута» (опрос проводился в феврале-марте 2017 г.). Официальная пропаганда в СССР всячески поддерживала миф о шахтерах (и металлургах), как о героях труда и элите рабочего класса.
Но по своему облику шахтерская Воркута первоначально никак не отвечала стандартам «образцового социалистического города». Только в 1950-е гг. стал формироваться современный город-
ской центр, а с начала 1960-х гг. город начал стремительно развиваться: велось жилищное строительство, создавались новые предприятия, реконструировались шахты и обогатительные фабрики, улучшалось снабжение населения. В эти годы город наконец выбрался из землянок, но не смог оставить в прошлом бараки. Хотя в целом к 1970-м гг. Воркута из города бараков превратилась в обычный советский город с типовыми панельными домами и такими же типовыми общественными сооружениями. Бараки Первой Воркуты просуществовали на его территории до конца ХХ столетия.
Пространственная среда города окончательно сформировалась в 1950-1970-е гг. Вместо старых маломощных и плохо оснащенных шахт строились новые с большими объемами добычи и высоким уровнем механизации труда. Возле каждой такой шахты возникал шахтерский поселок, который располагался довольно далеко от относительно компактного городского центра, где размещались городские власти, основные культурные и образовательные учреждения. Все поселки были связаны с центром 70-километровой кольцевой дорогой и составляли вместе с городом единое поселение -Воркутинский горсовет (позднее - Воркутинский городской округ). В его состав входили поселки Северный, Цементозаводской, Юр-Шор, Промышленный, Октябрьский, Заполярный, Комсомольский, Новый, Монтажный, Горняцкий, Северный, Советский и Воргашорский и другие. Шахта «Воргашор-ская» и поселок при ней были построены последними уже в 1970-е гг. Половина населения Воркуты проживала именно в поселках, но жители поселков не идентифицировали себя как отдельные городские сообщества и тоже назывались воркутинцами. Такой характер идентификации определялся профессиональной солидарностью и тем, что важнейшие символические события в жизни жителей поселков происходили в городском центре. Здесь в городском парке, возле спорткомплекса «Олимп» и на центральных улицах устраивались праздничные мероприятия в День шахтера и День геолога (главные городские праздники), проходили демонстрации 1 мая и 7 ноября, т.е. в День солидарности трудящихся и в годовщину Великой Октябрьской революции, сюда стекался народ на новогодние торжества. С железнодорожного вокзала и из аэропорта начинались дороги в пионерлагеря, на южные курорты и к родственникам, которые проживали в других регионах страны. Во Дворце шахтеров устраивались концерты столичных артистов и т.д.
Массовый переход к вольнонаемному труду позволил героизировать труд шахтеров и маркировать саму Воркуту не как «столицу ГУЛАГа» и не как город униженных и обездоленных, а как город первопроходцев Севера. Советская мифология изображала граждан СССР как «новую историческую общность людей», а советского человека как особый тип личности, для которой ратный или трудовой подвиг является нормой [21]. Одним из таких подвигов называлось «покорение Севера». Поэтому героика «покорения» стала основой не только общей северной мифологии, но и локальных город-
ских мифов. Согласно воспоминаниям бывших вор-кутинцев, которые жили в городе в эпоху его расцвета, шахтеры и все воркутинцы воспринимались ими как сообщество покорителей Севера. Но именно шахтеры признавались основой воркутин-ского сообщества. В одной из анкет, которые заполнялись воркутинцами в 2017 г. в рамках реализации проекта «Моя Воркута», по этому поводу респондент написал кратко: «Шахтеры - люди героической профессии, основа нашего города».
В экспозиции городского краеведческого музея, на городских сайтах и в воспоминаниях самих воркутинцев эпоха 1960-1970-х гг. предстает как «золотой век» Воркуты, когда население города и окрестных поселков постоянно росло, а жизнь в нем была достаточно комфортной для жителей. Воркута во многих отношениях опережала республиканскую столицу: здесь появилась первая в республике студия телевидения, единственный в Коми театр кукол, здесь работали лучшие кондитеры, прибывшие из Ленинграда зарабатывать большую пенсию (приезжавшие в Воркуту чиновники из Сыктывкара обязательно покупали торты местного производства для своих семей). Это был единственный город в Коми (помимо столицы), где был свой драматический театр, гастроли многих московских певцов, киноактеров и эстрадных исполнителей проходили здесь чаще и раньше, чем в столице республики. В этом смысле показательно, что столице Республики Коми - Сыктывкару посвящено совсем немного стихов и песен, в то время как образ Воркуты и воркутинцев отражены во многих поэтических произведениях местных (и бывших местных) литераторов [22], в целом ряде стихов и песен [23], а формирование символического городского текста началось еще в Первой Воркуте, поскольку в воркутинских лагерях сидело довольно много творческих людей. Эти произведения обобщены на магнитоальбоме «Песни о Воркуте», на компакт-диске «Моя Воркута» и в нескольких поэтических сборниках, а также на различных сайтах [24].
Обычная культурная оппозиция «столица -провинция» или столица официальная и столица неофициальная в Коми приобрела еще и этнокультурное содержание. Как Петербург культурно противостоит Москве, так в Коми Воркута стала символически противостоять Сыктывкару. Апофеозом этого противостояния явились заявления лидеров воркутинских шахтеров в начале 1990-х гг. о возможном выходе Воркуты из состава республики, ставшие реакцией на лозунги о приоритете «коренного народа» и т.п. [25].
Представления воркутинцев о культурной карте республики сводились к маркированию этнической границы и определению места своего города в культурном пространстве Севера. По поводу границы в Воркуте обычно говорили: «Коми живут до Ухты, а дальше - русские». Таким образом, Сыктывкар символически маркировался не как общереспубликанская столица, а как некий центр коми-язычного юга республики.
Жители Воркуты территорию республики условно делили на два этнокультурных анклава: русский индустриальный север и аграрный юг и центр, которые воспринимались как коми территория. Заполярную Воркуту в каком-то смысле представляли как неформальную «столицу» севера республики. Воркута была городом многоэтничным, но отношение к коми в Воркуте, как и в других северных городах республики, возникавших первоначально как лагерные поселки, было сложным и порой негативным. Поэтому не случайно местные коми, по их собственным воспоминаниям, в 19501970-е гг. боялись говорить на родном языке и часто скрывали свою этническую принадлежность. Такое отношение диктовалось лагерным прошлым многих жителей Воркуты, ибо в охране лагерей, как сказано выше, было много коми, и этот факт не мог не закрепиться в памяти бывших узников, которые часть обиды за годы заключения переносили на титульную этническую группу республики, на все местное, на саму республику в целом, которая воспринималась как «большая тюрьма». Символическое исключение города жителями Воркуты (а также других северных городов и поселков) из ментальной карты республики привело в итоге к тому, что в Республике Коми не сложилось какой-то прочной и очевидной региональной идентичности, что доказали наши более поздние исследования. При этом Воркута по составу жителей была городом интернациональным, как отмечают многие респонденты. И не удивительно, что коми молодежь тянулась в Воркуту.
В первом экономико-географическом описании Коми АССР по поводу этнического состава Воркуты сказано следующее: «Преобладающее население Воркуты - русское. Коренной национальности - коми - особенно много среди молодежи. В Воркутинском горном техникуме, например, % студентов составляют коми» [26].
Крупнейшими этническими группами в составе населения города всегда были русские и украинцы, но в составе горожан было также много белорусов, татар, немцев, евреев, представителей народов Кавказа. Ныне этнический состав населения меняется, однако с учетом современной социальной ситуации, которая складывается в городе, получить абсолютно достоверные данные о его населении, на наш взгляд, не представляется возможным (см. таблицу).
Воркута культурно тяготела к центральной России и в первую очередь Ленинграду, на который изначально был ориентирован ее производственный комплекс, основанный на угледобыче. К тому же историческая память воркутинцев не позволяла им в культурном отношении ориентироваться на Москву, поскольку столица ассоциировалась с властью, создавшей империю ГУЛАГа, а еще в 1960-е гг. большую часть жителей города, как сказано выше, составляли бывшие узники сталинских лагерей [27]. Эта ориентация неким образом нашла отражение в песенном фольклоре, в частности, в
Основные этнические группы населения г. Воркуты по данным переписей населения, %о The main ethnic groups of Vorkuta according to censuses data, in %
Годы Этнические группы
Коми Русские Украинцы Татары Другие
1959 3,0 62,4 17,3 - 17,3
1970 2,9 67,2 14,8 2,8 12,3
2002 1,9 71,6 10,7 3,6 10,1
2010* 1,5 66,5 6,8 2,5 22,7
*Согласно данным Всероссийской переписи населения 2010 г. (рассчитано нами по данным Комиста-та).
*According to the 2010 census (calculated according to data of the Komi statistical office).
словах популярной в советскую эпоху «зэковской» песни:
«По тундре, по железной дороге,
Мчится курьерский «Воркута-Ленинград»
(С фонограммы Юрия Никулина и Эдуарда Успенского, CD «В нашу гавань заходили корабли» № 2, «Восток», 2001).
Далекий Ленинград становился символом свободы и вольной жизни. Не случайно дома на центральных улицах города Московской и Ленина построены по проектам ленинградской школы архитекторов в стиле советского классицизма. Одна из центральных улиц города вполне закономерно названа Ленинградской и в начале ее стоит памятник известному ленинградскому революционеру С.М.Кирову, подаренный воркутинцам ленинградцами.
Другим «центром притяжения» воркутинцев был юг страны. В Сочи, Геленджик, в Крым, начиная со второй половины 1960-х гг., выезжали семьи шахтеров и другие воркутинцы на отдых. Людям, большая часть которых родилась не на Севере, хотелось видеть много зелени и яркого солнца, купаться в теплом море. Поезда Воркута-Адлер и Воркута-Симферополь были самыми востребованными, начиная с мая и заканчивая сентябрем, то же самое касалось и аналогичных авиарейсов. На юге были созданы пионерские лагеря, санатории и профилактории, которые принадлежали объединению «Воркутауголь». Поскольку большую часть детей в эпоху Второй Воркуты вывозили на все лето в пионерские лагеря или к родственникам в более благоприятные с климатической точки зрения регионы, постольку летом Воркута пустела. Это особенно бросалось в глаза тем, кто впервые приезжал в город.
Одна из наших респондентов по этому поводу написала: «Когда я приехала в Воркуту летом 1983 г, меня поразило то, что здесь вообще не было пожилых людей, и очень мало встречалось детей».
Часто жены и дети прилетали в Воркуту только в сентябре, когда здесь нередко уже шел снег. И тогда встречающие их мужья и отцы, нарушая правила, приходили прямо к трапу самолета и укутывали жен, которые прилетали с юга в летних плать-
ях, сразу в шубы, и таким же образом поступали с детьми. Лето кончалось за бортом самолета, а у его трапа сразу же наступала воркутинская зима.
В теплые южные регионы после выхода на пенсию старались перебраться многие воркутинцы. И в городской мифологии даже сложилось представление о том, что эта тяга пенсионеров к югу очень опасна для них, ибо прожив большую часть жизни в Заполярье те, кто покупает себе квартиру на юге и переезжает туда, долго не живут.
Ограниченное публичное пространство Второй Воркуты и его строго формализованный характер (производства, школы, библиотеки, дома культуры) давали мало возможностей для неформального самовыражения молодежи. Тем не менее, такое характерное явление конца 1970-х - начала 1980-х гг., как молодежные уличные группировки возникали по поселковому признаку и в Воркуте. Характерно, что ни сами воркутинцы, ни исследователи этого явления [28, 29] не обратили внимания на воркутинские группировки. Дело в том, что в отличие от казанских, люберецких, муромских и иных группировок воркутинские реализовывали себя не в собственном городе, а за его пределами. Сыктывкарская пресса нередко писала о «набегах» воркутинской молодежи, которая устраивала здесь кутежи и пыталась спровоцировать беспорядки. Помимо Сыктывкара воркутинские группировки наведывались в Москву, Нижний Новгород и другие города. Эти группировки тоже, вероятно, можно рассматривать как некое «социальное эхо» зэковской Воркуты, но, как и многие другие явления воркутинской жизни, они оказались практически неизученными.
Если говорить о городской идентичности, то именно в «золотой век» города окончательно сформировалось прочное тождество воркутян/воркутин-цев со своим городом и с его жителями, укрепилась их гражданская солидарность. Все нынешние и бывшие воркутинцы отмечают, что они жили дружно с соседями, что в городе царила атмосфера дружелюбия (если оставить за скобками отношение к коми) и взаимопомощи. Этому в значительной мере способствовала общность личных судеб и интересов, о чем сказано в «Гимне старых воркутян»: «Одна судьба, одна беда Связала прочно нас. Забыть не можем никогда Той дружбы без прикрас. Одной мы ложкой ели, Одни мы песни пели» [30]. Другой основой гражданской солидарности и воркутинской идентичности являлась социально-профессиональная однородность населения, большая часть которого так или иначе работала на общее дело. Солидарность воркутинцев часто проявлялась совсем неожиданно и в самых разных ситуациях. Если в советские годы авиарейс из Воркуты в Москву необоснованно сажали в сыктывкарском аэропорту (порой для того, чтобы загрузить туда какого-нибудь партийного начальника или, наоборот, высадить его), то все воркутинские пассажиры дружно требовали продолжения полета и сокращения времени стоянки. Если у воркутинцев возника-
ли проблемы в местах летнего отдыха, то он всегда мог найти поддержку у отдыхающих здесь же горожан. Эта солидарность нередко воспринималась со стороны иначе, но она была очевидной и именно она впоследствии стала основой для превращения Воркуты в один из центров рабочего движения в СССР, а затем и постсоветской России.
(Продолжение во II части).
Литература
1. Воркута — город на угле, город в Арктике. Второе дополненное и переработанное издание/Под ред. М.В.Гецен. Сыктывкар: ГУ «Республиканский экологический центр по изучению и охране восточноевропейских тундр» при Министерстве природных ресурсов и охраны окружающей среды РК, 2011.511 с.
2. Ложникова И.Ф. Феномен российского северного города: социокультурные и экологические перспективы: Автореф. на соиск. уч. ст. кандидата культурологии. М., 2008.21 с.
3. Беловол АА. Создание и развитие северных городов Коми АССР в конце 1920-х — середине 1950-х гг.: Автореф. дис. на соиск. уч. ст. канд. ист. наук. Сыктывкар, 2008.20 с.
4. Шабага А.В. Исторический субъект в поисках своего Я. М.: Российский университет дружбы народов, 2009.524 с.
5. Тишков ВА. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. М.: Наука, 2003.C.289.
6. Морозов НА. ГУЛАГ в Коми крае. 19291956. Сыктывкар, 1997.190 с.
7. Жеребцова И.И. Репрессированная культура. Феномен российских немцев//Страницы истории политических репрессий в Коми АССР (30-50-е гг. ХХ в.). Приложение к мартирологу «Покаяние». Вып. 1. Сыктывкар, 2003. C.40-41.
8. Шабаев Ю.П. Республика Коми: меняющиеся лики мигрантского сообщества // Этнографическое обозрение. 2007. №5. С. 39-53.
9. Ильин В.И. Город-концлагерь: социальная стратификация гулаговской Воркуты//Стра-тификация в России: история и современность: Сб. научных трудов. Сыктывкар: Издательство Сыктывкарского университета, 1999. C.57.
10. Словарь Арго ГУЛАГа/Под ред. Б.Бен-Якова. Франкфурт-на-Майне: «Посев», 1982.149 с.
11. Росси Жак. Справочник по ГУЛАГу. М.: Просвет, 1991.269 с.
12. Словарь тюремно-лагерного-блатного жаргона (речевой и графический портрет советской тюрьмы)/Авторы-составители Д.С.Бал-даев, В.К.Белко, И.М. Юсупов. М.: Края Москвы, 1992.526 с.
13. Иванова Г.М. История ГУЛАГа. 1918-1958. Социально-экономический и политико-правовой аспекты. М.: Наука, 2006. C.192.
14. Волков Н.П. На Воркуте// Родники пармы: Научно-популярный сборник. Сыктывкар, 1990. C.136.
15. Азаров О. По тундре, по железной дороге// Покаяние. Коми республиканский мартиролог жертв массовых репрессий. Т.2. Сыктывкар, 1999. C.159.
16. Scholmer J. Arzt in Workuta. Bericht aus einem sowjetischen Straflager. München, 1954. 393 р.
17. Негретое П. Все дороги ведут на Воркуту. Benson, Vermont, 1985.235 с.
18. Маркова Е.В. Воркутинские заметки каторжанки «Е-105»//Приложение к Мартирологу «Покаяние». Вып.3. Сыктывкар, 2005.239 с.
19. Сулимов И.Н. Эхо прожитых лет, или воспоминания о Воркутлаге. Одесса, 1997. C.55-56.
20. Barenberg, Alan. Gulag Town, Company Town: Forced Labor and Its Legacy in Vorkuta. New Haven, CT: Yale University Press, 2014.352 р.
21. Кара-Мурза С. Советская цивилизация. М.: Классика русской мысли, 2000.1200 с.
22. Высокие широты. Воркута литературная, 19312007 / Сост. М.Я. Каганцов. Воркута, 2007. 459 с.
23. Стихи и песни с топонимом «Воркута». URL: https://vk.com/topic-16060674-22198332? offset=40
24. Сиротин Д. Воркута литературная. URL: https:// www.proza.ru/2010/03/12/1041
25. Шабаев Ю.П. Этнокультурное и этнополити-ческое развитие народов коми в ХХ веке. М.: ЦИМО, 1998.375 с.
26. Шишкин Н.И. Коми АССР. Экономико-географическая характеристика. М.: Государственное издательство географической литературы, 1959. C.174.
27. Гольц И.С. Воркута//Минувшее. Исторический альманах. Вып.7. М., 1992. С.317-356.
28. Молодежные уличные группировки: введение в проблематику. М.: ИЭА, 2009.340 с.
29. Громов Д.В. Нормирование поведения в подростково-молодежных уличных сообществах (на примере русских городов 1970-1980-е гг.)//Антропологический форум. 2010. Вып. 12. С.353-374.
30. Зимина А. Гимн старых воркутян//Высокие широты. Воркута, 2007. С.9.
References
1. Vorkuta — gorod na ugle, gorod v Arktike. Vtoroe dopolnennoe I pererabotannoe izda-nie/pod redakciei M.V.Gecen [Vorkuta - a town on the coal, a town in the Arctic. 2-nd edition revised and updated / Ed. M.V.Ge-tsen]. Syktyvkar: "Republican environmental center for the study and protection of East-European tundra" under the Ministry of Natural Resources and Environment protection of the Komi Reoublic, 2011. 511 p.
2. Lozhnikova I.F. Fenomen rossiiskogo severno-go goroda:sociokulturnye I ekologicheskie per-spektivy. Avtoreferat dissertacii na soiskanie uchenoi stepeni Kandidata kul'turologii. [The phenomenon of the Russian northern city: socio-cultural and environmental perspectives].
Abstract of diss...Cand. Sci. (Culturology). Moscow, 2008.21 p.
3. Belovol АА. Sozdanie I razvitie severnyh go-rodov KoMi ASSR v Konce 1920-h — sere-dine 1950-h gg. [The creation and development of the northern towns of the Komi ASSR in the late 1920s - mid-1950s]. Abstract of Diss... Cand. Sci. (History). Syktyvkar, 2008.20 p.
4. Shabaga А.V. Istoricheskii sub'ekt v poiske svoego Ya [Historical subject in search of himself]. Moscow: Peoples' friendship Univ. of Russia, 2009.524 p.
5. Tishkov VA. Rekviem po etnosu.Issledovaniya po social'no-kulturnoi antropologii [Requiem for the ethnos. Studies on socio-cultural anthropology]. Moscow: Nauka, 2003. P.289.
6. Моrozov NА. GULAG v Komi krae. 19291956 [Gulag in the Komi region. 1929-1956]. Syktyvkar, 1997.190 p.
7. Zherebtsova I.I. Repressirovannaya Kul'tura. Phenomen rossiiskih nemcev//Stranicy istorii politicheskih repressii v KoMi ASSR (30-50-e gg. XX v.) [Repressed culture. The phenomenon of Russian Germans / / Pages of the history of political repression in the Komi ASSR (1930-1950-s of XX century)]. Appendix to the martyrology "Repentance", Issue 1. Syktyvkar, 2003. P.40-41.
8. Shabaev Yu.P. Respublika Komi: Menyayu-chiesya liki migrantskogo soobchestva [The Komi Republic: changing faces of the migrant community] // Ethnographic Review. 2007. № 5. P.39-53.
9. Ilyin V.I. Gorod-konclager': social'naya stra-tifikaciya gulagovskoi Vorkuty // Stratifika-ciya v Rossii: istoriya I sivremennost' [Town-concentration camp: social stratification of Gulag Vorkuta // Stratification in Russia: history and modernity]. Collection of sci. works. Syktyvkar: Syktyvkar Univ. Publ. House, 1999. P.57.
10. Slovar' Argo GULAGa [Dictionary Argo of Gulag] / Ed. B. Ben-Yakov. Frankfurt am Main: "Posev", 1982.149 p.
11. Rossi Jacques. Spravochnik po GULAGu [Handbook of the Gulag]. Moscow: Prosvet, 1991. 269 p.
12. Slovar'tyuremno-lagernogo-blatnogo zhargona (rechevoi i graficheskii portret sovetskoi tyur'my) [Dictionary of prison-camp-thief jargon (speech and graphic portrait of the Soviet prison) / Authors-compilers D.S.Bal-daev, V.K.Belko, I.M. Yusupov]. Moscow: Kraya Moskvy, 1992.526 p.
13. Ivanova G.M. Istoriya GULAGa. 1918-1958. Social'no-ekonomicheskii I politico-pravovoi aspekty [History of the Gulag. 1918-1958. So-cio-economic and political-legal aspects. Mos-cow: Nauka, 2006. P.192.
14. Volkov NP. Na Vorkute//Rodniki Parmy. Nauch-no-populyarnyi sbornik [In Vorkuta // Springs of the Parma]. Popular sci. collection. Syktyvkar, 1990. P.136.
15. Azarov O. Po tundra, po zheleznoi doroge [On the tundra, by rail] // Repentance. Komi republican martyrology to victims of mass repressions. Vol.2. Syktyvkar, 1999. P.159.
16. Scholmer J. Arzt in Workuta. Bericht aus einem sowjetischen Straflager [Doctor in Vorkuta. Report from a Soviet penal camp]. Munich,1954.393 p.
17. Negretoe P. Vse dorogi vedut na Vorkutu [All roads lead to Vorkuta]. Benson, Vermont, 1985.235 p.
18. Markova E.V. Vorkutinskie zametki kator-zhanki "E-105" [Vorkuta in notes of a convict "E-105"] // Appendix to the Martirology "Repentance". Issue 3. Syktyvkar, 2005.239 p.
19. Sulimov I.N. Ekho prozhityh let, ili vospomi-naniya o Vorkutlage [Echoes of the past, or memories of the Vorkutlag]. Odessa, 1997. P.55-56.
20. Barenberg, Alan. Gulag Town, Company Town: Forced Labor and Its Legacy in Vorkuta. New Haven, CT: Yale University Press, 2014. 352 p.
21. Каrа-Мurzа S. Sovetskaya civiliztsiya [Soviet civilization]. Moscow: Classics of Russian thought, 2000. 1200 p.
22. Vysokie shiroty. Vorkuta literaturnaya. 19312007 [High latitudes. Vorkuta literary, 19312007] / Comp. M.Ya. Kagantsov. Vorkuta, 2007.459 p.
23. Stihi i pesni s toponimom "Vorkuta" [Poems and songs with the toponym "Vorkuta"]. URL: https://vk.com/topic-16060674-22198332? offset=40
24. Sirotin D. Vorkuta literaturnaya [[Vorkuta literary]. URL: https://www.proza.ru/2010/ 03/12/1041
25. Shabaev Yu.P Etnokulturnoe I etnopoliti-cheskoe razvitie narodov komi v XX veke. [Ethnocultural and ethnopolitical development of the Komi people in the 20th century]. Moscow: Centre for the study of international relations, 1998.375 p.
26. Shishkin N.I. KoMi ASSR. Ekonomiko-geographicheskaya harakteristika [The Komi ASSR. Economic and geographical characteristics]. Moscow: State Publ. House of Geogr. Liter., 1959. P.174.
27. Golts I.S. Vorkuta//Minuvshee. Istoricheskii almanah [Vorkuta // The past. Historical almanac]. Issue 7. Moscow, 1992. P.317-356.
28. Molodezhnye gruppirovki: vvedenie v probl-ematiku. [Youth street groups: an introduction to the problem]. Moscow: Institute of Ethnology and anthropology, RAS, 2009.340 p.
29. Gromov D.V. Normirovanie povedeniya v podrostkovo-molodezhnyh ulichnyh soobche-stvah (na primere russkih gorodov 1970-1980-e gg. [Rationing behavior in adolescent youth street communities (on the example of Russian cities in the 1970s-1980s)] // Anthropological forum. 2010. Issue 12. P.353-374.
30. Zimina A. Gimn staryh vorkutyan [Anthem of the Old Vorkutians] // Vysokie shiroty [High latitudes]. Vorkuta, 2007. P.9.
Статья поступила в редакцию 26.02.2018.
