CC BY
226
ББК 87.6
КУЛЬТУРА ЗНАЧЕНИЯ И КУЛЬТУРА ПРИСУТСТВИЯ
Д.Н. Шульгина
Для современной цивилизации, с все более повышающимся уровнем значимости, «удельного веса» визуального ряда в «экранной культуре», положение такой компоненты как «присутствие» («самооткрытость», «непотаенность») становится все более проблематичной, а на первый план выходит культура значения
Ключевые слова: значение, присутствие, отсутствие, культура значения, культура присутствия
Обе категориальные единицы - и значение, и присутствие - есть неотъемлемые составные части социокультурной реальности, в которой пребывает человек. Значение — один из основных элементов культуры, наряду с обычаем-нормой, ценностью и смыслом; специфически культурное средство соединения человека с окружающим миром или вообще субъекта с объектом через посредство знаков.
Чем обусловлена необходимость для человека вырабатывать значения, обозначать вещи, свои собств. поступки и переживания? Вещи,
действия людей, психол. процессы сами по себе культуры не составляют. Они лишь строительный материал для нее. Но будучи означены, они “втягиваются” в культуру, организуются в системы.
Обозначая и оценивая явления, человек упорядочивает, истолковывает, осмысливает мир и свое бытие в нем, получает возможность
ориентироваться в действительности. Культура придает значение определяющим, переломным моментам человеческой жизни: рождению, любви, смерти, борьбе, поражению, победе.
В то же время, традиция, идущая от Дж.Беркли, с его философским первопринципом: «esse est percipi», обосновывает важнейшую мысль, что нечто способно существовать для меня, только если воспринимаемо мною. Другими словами, восприятие вещественного мира есть подтверждение его присутствия вообще. И хотя критические обвинения в солипсизме до сих пор живы по отношению к этому мыслителю,
несомненным остается факт, что само
существование без присутствия невозможно.
Вся классическая философская мысль
«искала» присутствие в субъектно - объектной парадигме познания, пытаясь соотнести образы сознания с объективной реальностью, соотнести материальный мир с его идеальными конструкциями, которым отводилось, подчас,
более значимое место (Платон, Кант, Гегель).
Неклассическая мысль покончила с субъектно - объектной парадигмой познания,
перекроив и перестроив все сложившиеся поныне классические представления. Впервые, именно
Э.Гуссерль дал понять, что все объекты вне
Шульгина Дина Николаевна - ВГУ, ст. преподаватель, тел. (4732) 46-42-22
человеческого сознания вообще непостижимы для нас. То был исторический конец одновременно субъектно - объектной парадигмы,
герменевтического поля и европейской
метафизики. Человеческое сознание стало
единственным источником «конструирования» картин внешнего мира. Тем самым XX век стал временем сосредоточения внимания на смысловых аспектах и на языке как месте и средстве конструирования мира. Итогом чего стал институциональный сдвиг, который можно
обозначить метафорой «расстройство знаков». /1/ Мир, в котором истина одна, а заблуждений много, прекратил свое существование.
Если все вокруг выступает конструктом моего сознания, если истина - лишь искаженный образ объективной реальности, и являющаяся относительной в лабиринте множества систем отсчета, если означающее потеряло свое означаемое в ризомной игре языковых
конструкций, а логический закон тождества стал отправной точкой на пути к двусмысленности, то такой переход можно охарактеризовать как переход к культуре, где превалирующим становится значение («культура значения»), в которой «чисто материальное» означающее перестает быть
предметом внимания, как только опознан
«лежащий под ним смысл».
Постмодернистские авторы (Ж. Делез, Ф. Гваттари, Р. Барт, М. Фуко, Ж. Деррида) демонстрируют смену аксиологических
приоритетов: семантически нагруженным
оказывается в их системе отсчета не «присутствие» («данное»), но, напротив, отсутствующее.
Сделав своей основной задачей интерпретацию и перекраивание мира по разметкам своей эгоистической размерности, человек современной эпохи, насыщая себя все большей плотностью «материальности», тем не менее, теряет способность почувствовать ее Присутствие. Преодолев пространственно - временные «барьеры», посредством медиа - технологий, высоких скоростей, информационной техники, открывается истина, понятная древним: малое отстояние - еще не близость; большое расстояние -еще не даль. Можно сократить дистанцию до нуля, до полного сближения, но единения так не наступит. Ибо постичь «присутствие» чего - либо возможно, двигаясь не по горизонтали, а по
вертикали, пытаясь «во всем дойти до самой сути» (Б.Пастернак).
И не потому ли мы так жаждем присутствия, не потому ли столь интенсивно наше желание осязаемости, что наша собственная повседневность почти непреодолимо сосредоточена на сознании? Иногда вместо бесконечных попыток представить себе, что бы еще могло быть иным, мы словно соприкасаемся с таким уровнем нашей жизни, где нам просто нужно, чтобы вещественный мир плотнее прилегал к нашей коже. Мы «утеряли» присутствие вещей и себя. Многое из того, что воспринимаемо нами так и не способно стать присутствующим. И не отсюда ли проистекает современная проблема «забвения телесности», заключающаяся в попытке за
трансформационными играми со своим собственным телом (пластическая хирургия, самоистязания, тату, боди - арт) нащупать утраченный пульс собственной жизни. А ведь бытие и восприятие человеческой телесности в культуре имеет самое непосредственное отношение к процессам идентификации, к поиску и обозначению своей идентичности.
Погрузившись в информационную эпоху, человек оказывается переориентированным не на восприятие вещи, а на смыслы и значения, скрытые за видимой оболочкой. Сказанное слово, рекламная афиша, жест, увиденная картина, - все имеет
скрытое значение, за всем ищутся новые смыслы, но только «не обнаруживается присутствие» самой этой вещи. И присутствие ускользает в бесконечной веренице витиевато - сменяющих друг друга значений, имеющих «привычку» изменяться от эпохи к эпохе, от века к веку.
Именно М.Хайдеггер для анализа «сказывания Бытия» вводит впервые понятие присутствия (Dasein). Бытие присутствия определено до всякого называния в логосе сущего. «Присутствие суть своя разомкнутость» (М. Хайдеггер). Но само переживание присутствия возможно в экзистенциальных актах (способах удержания такой разомкнутости) тревоги, заботы, ужаса смерти, совести и т.д. Весь этот
перечислительный ряд экзистенциалов составляет бытийные возможности присутствия. Человек, полагает Хайдеггер, никогда не сводится к своей физической данности, а всегда есть то, чем он «занят», что его захватывает. Захватить его может только открывшаяся ему вдруг непотаенность вещей, их глубокая невыразимая тайна. Это и есть основное занятие человека, и образующееся из глубины этой «захваченности» мышление,
позволяет ему не просто жить среди вещей, но и различать между сущим и тем, что «истиннее», «выше», значимее.
По Хайдеггеру, «присутствие» можно
охарактеризовать следующими чертами: 1)
приоритет существования над сущностью
(existentia над essentia); 2) присутствие всегда
«мое», то есть оно личностно и индивидуально; 3) присутствие не предмет, а пребывание, текучесть.
Присутствие одновременно и само относится к бытию, и понимает бытие. Оно есть и бытие, и мысль о бытии. Присутствие экзистирует, выявляется.
Но в повседневной жизни происходит падение присутствия. «Повседневность - это то, что происходит «каждый день», поэтому не удивляет нас, и мы спокойно обнаруживаем его в форме рутины, привычки, многочисленных нам явлений. Повседневность обладает неким частным ритмом, в котором мы пребываем только в том случае, если используем рутину как средство собственной психологической разгрузки. Повседневные ситуации не требуют явного определения. Когда они наступают, они уже определены. Обыденное сознание удовлетворяется весьма ограниченным набором способов восприятия, упрощенным, надежными формулами; интеракции пронизаны многочисленными ритуалами, изначальный смысл которых редко попадает в фокус интереса» /2/. На первый план выходят такие элементы повседневной жизни, как толки, сплетни, любопытство, двусмысленность. В такой публичности человек теряется, так как сама по себе публичность соблазнительна и успокоительна. Рутиной повседневной жизни человек пытается защитить свое присутствие от «пограничных ситуаций» (ужаса, тревоги, смерти). Инерция жизни и тяжелые условия труда не располагают людей к размышлению. Большинство из них обычно не имеет для этого ни времени, ни средств, ни желания. Надо, чтобы судьба задела их за живое или обрушила на них бурю. Тогда монотонное течение дней нарушится, в нем образуются разрывы и устремившийся в них поток света позволит увидеть проблемы, которых мы ранее не ощущали. Внезапные потрясения заставляют людей заметить неустойчивость равновесия, которое они, находясь в наклонном положении, еще удерживали по инерции, считая его стабильным и нерушимым.
И хотя Хайдеггер проясняет, что настоящая, своехарактерная экзистенция есть не что-то такое, что парит над обреченно пропадающей повседневностью, но экзистенциально есть лишь модифицированное схватывание последней», все равно трудно избавиться от ощущения, что повседневность есть нечто, что требуется
преодолеть, дабы пробиться к наиглубочайшему личностному бытию.
Но также значимо и то, что там, где человек себя теряет, там у него же появляется возможность обрести себя, свое присутствие. Момент падения одновременно уже содержит в себе момент спасения. Что указывает на то, что моменты присутствия характеризуются сопринадлежащими им моментами отсутствия.
Именно углубление хайдеггеровской категории присутствия кладет в основу своей
теории профессор Стэндфордского университета Ханс Ульрих Гумбрехт, подошедший к феномену «присутствия» наиболее близко, ставя перед собой задачу его «производства» как цели подлинной человеческой жизни.
«Присутствовать, значит быть заодно с вещественным миром» /3/. Но не стоит понимать это как постулирование «быть заодно» с чем - то поверхностным, эмпирически - непосредственным, неподлинным. Не к скольжению по поверхности призывает мыслитель.
«Производство присутствия» как цель жизни человека не есть нечто определенное, но колебание между «точками», лежащими в одной плоскости повседневности - «точке присутствия» и «точке значения». Постигать «присутствие» чего- либо, значит схватывать редкостные моменты «интенсивности» бытия. Один из таких моментов «присутствия» в собственной жизни весьма оживленно и вдохновенно описал известный русский философ П. Флоренский: «Выйдешь
безлунною ночью в сад. Потянутся в душу щупальцы деревьев: трогают лицо, нет преград ничему, во все поры существа всасывается тайна мира. Мягкая, почти липкая тьма мажется по телу, по рукам, по лицу, по глазам и огустевает, словно осаждается на небе, и ты - уж почти не ты, мир -почти не мир, но все - ты, и ты - все. Точнее сказать, нет очерченной границы между мной и не-мной. В корнях бытия - единство, на вершинах -разъединение» /4/. Здесь объекты вырываются из тусклой неподвижности и сверкают в лучах, идущих от дающего к данному и обратно. В этом двустороннем движении человек учреждает тот мир, к которому при этом сам уже принадлежит.
Присутствие - это вечный момент разрыва, конфликта, несогласованности. Оно ощущаемо и ускользаемо. Связь с отличным от себя возможна лишь как проникновение в это отличное от себя, как переходность. А переходность всегда содержит в себе моменты наличествующего и моменты не -наличествующего. Эффекты присутствия, которые мы способны переживать от прослушивания любимой музыки, чтения увлекательной книги, просмотра спектакля, всегда уже проникнуты отсутствием; моментами осмысления, означивания, так накрепко связанными с нашим мышлением.
«В условиях современной культуры нам требуется особая ситуация (а именно «островное»
положение и настроение «сосредоточенной интенсивности»), чтобы реально переживать продуктивное напряжение, колебание между значением и присутствием, а не просто отвлекаться от всего связанного с присутствием, как мы, видимо, почти автоматически делаем в нашей сугубо картезианской повседневной жизни» /5/. Стремиться к большей близости с вещественным миром, значит стремиться к большей интенсивности этого контакта. Отдаться движению вещей, значит перестать задаваться вопросом что именно значат эти вещи, ибо они, кажется, просто присутствуют и полны значения.
Невольно вспоминается «диалоговедение» М.М. Бахтина. Чтобы понять предмет, событие, человека одного «вживания» в феномен слишком много (присутствие в изобилии), нужно уметь отстраниться, объективироваться от наблюдаемого (ситуация «вненаходимости»), но одного последнего акта слишком мало. Голая объективация в виде «железного панциря» разума представляет собой недостаточный момент для понимания подлинного положения вещей.
Таким образом, постичь присутствие, значит, по - гамлетовски: «быть и не быть». Присутствие предстает в виде суммы «вживания» и «означивания». И вопрос: что первично? Здесь неуместен. И то, и другое есть выражение диалектической природы «присутствия».
Вытеснение же культуры присутствия культурой значения приводит к деформированию и обезображиванию духовной культуры в целом.
Литература
1. Гумбрехт Х.У. Производство присутствия: чего не может передать значение / Ханс Ульрих Гумбрехт. -М.: Новое литературное обозрение, 2006. - С.51.
2. Касавин И.Т., Щавелев С.П. Анализ повседневности / И.Т. Касавин, С.П. Щавелев. М.: Канон +, 2004. - С.238.
3. Гумбрехт Х.У. Производство присутствия: чего не может передать значение / Ханс Ульрих Гумбрехт. -М.: Новое литературное обозрение, 2006. - С. 10.
4. Флоренский П.А. Сочинения в 4-х т. Т. 3. У водоразделов мысли / П.А. Флоренский М.: Мысль, 2000. - С. 28 - 29.
5. Гумбрехт Х.У. Производство присутствия: чего не может передать значение / Ханс Ульрих Гумбрехт. -М.: Новое литературное обозрение, 2006. - С.110.
Воронежский государственный университет
THE CULTURE OF SIGNIFICANCE AND THE CULTURE OF PRESENCE
D.N. Shuligina
For contemporary civilization with more and more increasing level of mean, specific gravity visual line in the screen culture, the position of such component as presence become more and more problematic and the culture of significance occupy foreground
Keywords: significance, presence, absence, the culture of significance, the culture of presence
