CC BY
77
Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 12 (266).
Политические науки. Востоковедение. Вып. 12. С. 73-86.
С. А. Вершилов
КУЛЬТУРА ВОЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ:
В ПОИСКАХ ЕЁ ОСНОВНОГО ПРОТИВОРЕЧИЯ
В современных условиях культура военной безопасности приобретает новый абрис (контуры). Нетрудно заметить, что глобализация оказывает на неё неоднозначное влияние, что порождает порой военно-политические процессы с достаточно непредсказуемыми последствиями. Для того чтобы миссия культуры военной безопасности стала выполнимой, необходимо признать - нынешняя действительность есть важный фактор её развития. В статье обосновывается данный тезис.
Ключевые слова: культура военной безопасности, глобализация, война, вооружённый конфликт, терроризм, противоречия.
Авторское понимание термина «культура военной безопасности»: это способ организации военно-политических отношений, представленный ценностями материального и духовного характера, предназначенный и реализуемый для исключения попыток деструктивных сил нанести ущерб военными и / или невоенными средствами существованию нации (см.: Вершилов, С. А. Культура военной безопасности России (социально-философский анализ) : автореф. дисс. канд. философ. наук).
Кризис культуры военной безопасности, перед «лицом» которого оказался мировой социум в настоящее время, с необходимостью актуализирует решение вопроса об интеграции интеллектуальной и ресурсной базы планеты для её оптимальной эксплуатации. Чем это подтверждается?
С одной стороны, глобализация «предлагает» человечеству шанс в становлении на качественно новый уровень развития, который, кроме прочих обстоятельств, характеризуется снижением угрозы развязывания мировой войны. Важно заметить - мировой, но не локальных войн и конфликтов! В этой связи ряд исследователей испытывает настоящее, пусть и своеобразное, далеко не безобидное блаженство по поводу постепенного исчезновения войн. Так, по суждению П. Я. Логойко, «человечество вдруг поняло и осознало, что лучше созидать, чем разрушать»1. Об этом же самом, только иными словами, судит В. В. Бабич, который твёрдо убеждён в том, что предназначение человека есть «бытие, освоение окружающего мира и самоутверждение в со-циуме»2. Однако конфликты продолжаются во многих частях планеты, а способ организации культуры военной безопасности по их
разрешению остаётся прежним: сила превалирует над разумом.
С другой стороны, имеет место и иная точка зрения, в частности, С. Г. Пилецкого, в соответствии с которой человек является самым агрессивным биологическим видом, и заложенное у него на генетическом уровне стремление к насилию рано или поздно превосходит любые рациональные доводы и расчёты3. И он не одинок в своём взгляде на предназначение человека. Согласно В. В. Круглову, «предназначение человека - гармоничное развитие и война»4. На этом основании делается вывод, противоположный первому, а именно: в результате научно-технического прогресса, стирания границ и других искусственных барьеров, разделяющих народы, неизбежна «война всех против всех». Надобно ли быть столь категоричным, апеллируя к силе? Конечно же, нет, поскольку есть и иная трактовка данной проблемы, под другим углом зрения.
К примеру, примем оценки исследователей, как то: В. В. Серебрянникова, А. И. Скрыльни-ка и А. С. Капто, которые полагают несостоятельными утверждения: «человек не есть существо, созданное для мира»; «человек воевал в глубокой древности, он продолжает воевать в наши дни»5. И добавим, что, в соответствии с нашим суждением, следует лишь частично согласиться с П. Я. Логойко и В. В. Бабичем, С. Г. Пилецким и В. В. Кругловым. Скорее всего, как утверждал Б. Паскаль, «человек - не ангел и не зверь»6. Зададимся вопросом. При таком подходе не «реанимируется» ли старый постулат: ни войны - ни мира, претворение (реализация) в жизнь которого уже не раз «имело место быть» в истории человечества, что ставило некоторые нации на грань катастрофы? Отнюдь нет! Воинственность и миролюбие соци-
ума, способ организации им культуры военной безопасности в системе военно-политических отношений выступают продуктами качественно неоднородных обществ и условий жизни народов. Наиболее взвешенной представляется промежуточная точка зрения, согласно которой глобализация, как объективно актуальный процесс, является необратимой, и игнорирование этой данности для развития культуры военной безопасности следует признать военнополитической недальновидностью. Кстати, и в данном суждении не всё так просто. Важно подчеркнуть: военно-политические отношения не должны выстраиваться исключительно субъектами «золотого миллиарда», поскольку в этом случае они (субъекты) сами по себе выступают вызовом культуре военной безопасности. Не должны, но, к сожалению, выстраиваются! Особенно преуспели в этом США. Есть ли тому аргументы, доказательства? Да, есть, и весьма существенные, основательные.
В XXI столетии культура военной безопасности в системе военно-политических отношений оказалась ещё более непредсказуемой, чем в прошлом столетии: опасной, милитаризованной и идеологизированной. Количество вооружённых конфликтов на планете значительно увеличилось, словосочетание «новый мировой порядок» так и не получило реального положительного смысла, а военно-политические проблемы с лёгкостью признали наследием холодной войны. Например, Б. И. Круглов наивно полагает (и верит в это!): «Существующие сегодня конфликты, другие военно-политические проблемы выступают следствием имевшего место противостояния СССР и США во второй половине XX века7. Однако странно: «холодная» война закончилась, а конфликты -в наличии, и их «горячий» объём уже таков, что необходимо ставить под сомнение «диагноз» Б. И. Круглова. Поэтому нет и ещё раз нет! Не наследие прошлого, а продолжение старой политики США и её приверженцев, которая, к сожалению, не канула в Лету. Так, по суждению Е. М. Примакова, «неоконсерваторы США решили силой экспортировать демократию, не считаясь с историческими особенностями тех стран, которым, по их мнению, следовало навязать её западную модель»8. И, таким образом, Америка игнорирует складывающиеся мировые центры, в результате чего множатся вызовы культуре военной безопасности и углубляются её противоречия. Сакральный вопрос
- что делать, какой оптимальный выход име-
ется из сложившейся в эпоху глобализации военно-политической обстановки?
По нашей мысли, важно, чтобы национальные культуры военной безопасности оказались взаимозависимыми не только в результате качественно-прорывного развития наукоёмкого производства, но и появления новых форм военно-политических отношений. При таких условиях миропорядок, как таковой, не будет впитывать в себя ядра раздора, противостояния и конфронтации. Заметим также, что это не снимает возможности несовпадения национальных интересов различных государств, образующих мировые полюса, но нынешняя многополярность, сама по себе, не предопределяет столкновения между ними. Повторимся, ибо это важно, именно многополярность, а не одно- или двух-.
Итак, необходимые контуры культуры военной безопасности должны создаваться диалектикой между складывающейся многополярностью и взаимозависимостью нарождающихся центров мировой системы. Такая взаимозависимость этих центров будет утверждаться в результате актуализации их включения в противодействие вызовам культуре военной безопасности, в первую очередь, по распространению международного терроризма и расширению «экспорта» демократии. Формирование нового миропорядка нельзя сбрасывать со счетов, ибо его игнорирование обедняет и затрудняет анализ развития культуры военной безопасности в системе военно-политических отношений.
Серьёзным вызовом культуре военной безопасности периода глобализации конца XX-начала XXI столетий выступил международный терроризм. Важно акцентировать внимание общественности на том, что это не праздный вопрос, поскольку от понимания данного явления зависит адекватный выбор методов анти-террористической деятельности.
Спору нет, внушение и показ потенциальным террористам неприемлемого ущерба, который их ожидает в случае нападения, стоят и будут стоять в ряду реальных сдерживающих факторов. В этой связи военный теоретик Э. Кингстон-Макклори сформулировал следующий своего рода закон, с которым, по мысли автора статьи, в эпоху глобализации нельзя соглашаться полностью. По оценке учёного, «нападают лишь на слабых, на сильных - никогда. На слабых, но показывающих вид, что они сильны, нападают реже, чем на сильных, но не
умеющих показать своевременно свои силы и производящих со стороны впечатление сла-бых»9. С одной стороны, всё правильно, в большинстве случаев сильного боятся и сторонятся, а с другой - как вписываются в канву данного закона события 11 сентября 2001 года? Получается, что и географическая удалённость, и хвалёная безопасность сильного в военном отношении государства оказались слабым препятствием для осуществлённой террористами акции. В таком случае категоричность в представленном утверждении Э. Кингстон-Мак-клори необходимо «снять».
По нашему суждению, безусловным в терроризме важно признать применение им насилия по отношению к гражданскому населению, какими бы причинами это ни обуславливалось. Вместе с тем, неправомерно рассматривать в качестве терроризма акты против войск захватчиков, когда происходит ожесточённая борьба не на жизнь, а на смерть за суверенитет и территориальную целостность того или иного государства. Но если при этом целенаправленно производятся акции против мирного населения, то это уже неприкрытый терроризм, которому оправдания нет.
Кроме того, не у всех проявляется адекватное восприятие термина «международный терроризм». Между тем, это «слепок» того, что превалирует в эпоху глобализации и специфический признак современного терроризма. Так, по оценке Н. Ф. Веронского, данное понятие трактуется как «сеть организаций, разбросанных по планете, ведущих борьбу против миропорядка по-американски и управляемых моноцентрично»10. Так ли это? Заметим, что не совсем. Действительно, «Аль-Каида», охватившая щупальцами различные регионы и организующая деятельность на основе «сообщающихся сосудов», оформилась в сеть терроризма в планетарном масштабе. Согласно Т. Б. Ханукову, «наблюдалось, например, как из зоны племён между Афганистаном и Пакистаном шёл переток моджахедов в Ирак, ... Косово и Чечню»11.
Согласимся также и с тем, что цементирующая основа (способ организации) культуры военной безопасности «Аль-Каиды» зиждется на священном джихаде против неверных и непринятии западной модели мироустройства, где отсутствует ниша для мусульманских государств. Это ясно и понятно. Но позвольте, из представленного суждения не вырисовывается умозаключение, что международный терро-
ризм необходимо отождествлять с утвердившейся иерархической системой, управляемой из одного центра. Но если данное умозаключение всё-таки принять во внимание хотя бы гипотетически, то следует признать совсем невероятную мысль: мировой социум «ослеп», серьёзно «болен» и «стремительно мчится» к своему небытию.
Следующий признак международного терроризма, по оценке З. Бжезинского заключается «в самодостаточности, самофинансировании своих структурных подразделений, как правило, не связанных с каким-либо прави-тельством»12. Всё ли так «безоблачно» и «безобидно» в данной оценке? Откуда полная самодостаточность и самофинансирование? В случае безоговорочного согласия с позицией американского политика субъекты военно-политической практики должны оказаться у «разбитого корыта», поскольку самодостаточность и самофинансирование международного терроризма влечёт за собой бесполезность борьбы с ним или, по крайней мере, её низкую эффективность. Но нет, в эпоху глобализации (как и в любую другую) нельзя отказываться от борьбы с террором. Наше суждение подкрепляется следующими аргументами.
Международный терроризм оказывает негативное воздействие на культуру военной безопасности, а его исследование имеет существенные трудности. Так, по мысли В. В. Кафтана, «они связаны с многоликостью этого феномена, амбивалентностью оценок, спецификой воздействия на социум и определённой латентностью его проявлений»13. При таком подходе становится очевидным, что одного указания на самодостаточность и самофинансирование террористических структур мало, ибо преступные группировки осуществляют свою деятельность не на пустом месте, в вакууме. Им необходимо приобретать оружие, боеприпасы, иметь счета в различных банках. За всем этим кто-то должен «стоять», поставляя вооружение и направляя финансовые потоки в нужное время и в нужное место, а посему древнее, как мир, утверждение «ищи, кому это выгодно», не теряет своей актуальности и в эпоху глобализации. Поэтому оценку З. Бжезинского важно дополнить тезисом о том, что существуют и активно действуют военно-политические субъекты, которые всесторонне поддерживают международный терроризм. Согласно К. П. Буртному, «.терроризм - дорогостоящий и трудоёмкий способ решения проблем. На него должны ра-
ботать различные структуры организованных формирований, которые добывают материальные средства, готовят соответствующих «специалистов», осуществляют разведку и контрразведку, обеспечивают прикрытие откровенно противоправных действий»14. Спрашивается, ради чего такое радение и усердие? По мысли автора статьи - для обеспечения экономических и военно-политических интересов одних государств в ущерб другим, в чём особенно преуспели США.
Ещё один признак международного терроризма - это осуществление массовых акций против гражданского населения. Об этом признаке заявляет ряд исследователей, например, авторский коллектив из Института гуманитарных образований и Академии права под руководством Ю. М. Антоняна15. Несомненное достоинство суждения Ю. М. Антоняна о природе терроризма заключается уже в том, что оно аргументируется с позиций юридической науки и психологии с привлечением многочисленных примеров. Вместе с тем, заметим: хорошая, действительно важная идея не нашла своего логического завершения, оказалась недоговорённой, недосказанной, ибо есть здесь ещё одна проблема. А именно: в полосе забвения вышеназванного учёного и его коллектива осталась цель (предназначение) многочисленных действий террористов против гражданского населения - об этом в исследовании сказано не было.
Не будем строго судить Ю. М. Антоняна, в его рассуждениях нет злого умысла или «подводных камней». Но какова наша точка зрения в данном вопросе? Она заключается в следующем: все противоправные акции международного терроризма, или их подавляющее большинство, против гражданского населения осуществляются для того, чтобы дестабилизировать те или иные государственные образования. Даже не выдвигая каких-то конкретных требований, террористы стремятся обескуражить государства, заставить их демонстрировать своё бессилие, погрузить в смятение и страх население, чтобы всё общество было в беспамятстве и вело поиск виновных среди своих военно-политических субъектов. Подобное происходило 11 сентября. Так было и при захвате больницы в Буденновске, и школы в Беслане, и мусульманской мечети в Лахоре.
Справедливости ради, но ни в коем случае не в защиту международного терроризма, осуществляющего акции с целью устрашения,
подчеркнём, что он (терроризм) не придумал что-то своеобразное, разве что способы стали более совершенными. По оценке Е. М. Примакова, «Робеспьер был известен своей приверженностью к массовому террору как важному средству революционной борьбы, осуществлялся «красный террор» в ответ на «белый». Атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки унесла жизни сотен тысяч мирных жителей»16. Добавим, танковая стрельба по зданию Верховного Совета России - это ли не пример массового устрашения, каким бы целям оно не служило?
По нашему суждению, для активной борьбы против терроризма необходимо исключить абсолютно неправомерные подходы к этому преступному явлению. Один из них, когда оправдываются или, во всяком случае, подвергаются слишком мягкой критике репрессалии за террористические акты, осуществляемые одним государством против гражданского населения другого. Аргумент? Есть и аргумент - действия Израиля, которые уносят жизни палестинских мирных жителей в качестве «возмездия» не только за террористические акты против израильского гражданского населения, но и за вооружённые столкновения с солдатами Израиля на оккупированной территории. Субъектам практики важно осознать, что военные действия, целенаправленно осуществляемые против мирных жителей, должны осуждаться вне зависимости от того, «первичны» они или «ответно вторичны», а виновные в подобных злодеяниях - привлекаться к ответственности.
Правды ради, важно подчеркнуть: и палестинская сторона часто оправдывает свои террористические акты как форму ответа на вооружённые действия Израиля против мирного населения. На поверку конструируется архитектура замкнутого круга насилия, который не может быть разорван, ибо один вид терроризма считается преступлением, в то время как другой - оправданием. По мысли К. П. Буртного, изложенной им в другой своей научной статье, «уничтожение террористических баз при помощи военных действий против населения целых стран провоцирует лишь нарастание потенциала сопротивления»17. Заметим, поскольку это важно, остановить спираль насилия возможно при таком способе организации культуры военной безопасности, который будет нацелен на изживание её (спирали насилия) причин - глобальной гегемонии капитала. В этом случае предоставляется возможность су-
щественно снизить террористическую активность. А вот попытки (пусть и решительные) борьбы с международным терроризмом без реализации указанной задачи окажутся малорезультативными, так как подобное будет выступать противоборством со следствием, а не с причиной явления.
Обозначенное суждение имеет прямое отношение и к двойной логике, присущей ряду западных исследователей, которые превозносят чеченских террористов, объявляя их чуть ли не борцами за независимость. Так, Г. Хофманн, соглашаясь с тем, что установление конституционного порядка в Чечне есть внутреннее дело Российской Федерации, всё же утверждает: «Россия ущемляет свой народ в выборе свободы, подавляет его действия в этом направле-нии.»18. Безусловно, слова и дела российских политиков и военных в последнее десятилетие XX столетия необходимо признать провальными, и на исправление ситуации уйдёт ещё много времени. Однако зарубежный учёный «закрывает глаза» на то, что «свободолюбивые бандиты» устраивали взрывы жилых домов, в подземных переходах в Москве, захватывали больницы, школы и театр, совершали акции, связанные с физическим уничтожением десятков и сотен людей. Непризнание подобного является не просто опрометчивостью или элементарной забывчивостью, а самой настоящей близорукостью!
В начале XXI столетия настойчиво дал о себе знать ещё один вызов культуре военной безопасности - расширяющийся «экспорт» демократии. Вызов нашёл своё отражение в подготовке, а затем и осуществлении такого способа организации культуры военной безопасности, который получил название «концепции унилатерализма» в военно-политических отношениях США по отношению к некоторым государствам. Этому способствовал тот факт, что ключевые посты в военно-политическом истеблишменте страны в наступившем тысячелетии оказались в ведении неоконсерваторов (неоконов). Данная концепция основывалась на ряде постулатов: однополярное мироустро-ение; изменение расстановки сил во многих регионах планеты; возможность действий США в одностороннем порядке. По нашему суждению, для более глубокого понимания американской концепции унилатерализма важно проанализировать её основные положения.
Первый постулат. Суть концепции унилатерализма без обиняков сформулировал и
изложил в своей работе «Борьба за силу» несколько лет назад (в самом начале нового столетия) П. Вулфовец, исполнявший тогда обязанности заместителя министра обороны вооружённых сил США: «Америке предстоит выполнить важную миссию - силовое внедрение устоявшегося на Западе варианта миропорядка в те страны, которые испытывают в этом потребность»19. Вот так, просто, проявила себя (проявляет в настоящее время!) старая «болезнь» на новый лад с подачи неоконсерватора П. Вулфовица и иже с ним. Встать на такую позицию значит признать правомерность и необходимость крайне негативного способа организации культуры военной безопасности, заключающегося в обеспечении процветания одной нации в ущерб другим. К сожалению, США не одиноки, у них есть последователи.
Заметим и согласимся с суждением А. Мар-тинелли: «Глобализация развивается не прямолинейно и единообразно, а с ускорениями и замедлениями, неодинаково в разных частях мира»20. Значит, по мере её продвижения, различные государственные и негосударственные субъекты военно-политической практики будут и дальше пытаться навязать конкурентам свои условия обеспечения безопасности - это во-первых. Во-вторых, те же участники мировых процессов проявят стремление занять главенствующее место в глобальном обществе и присвоить себе его основные блага, причём с помощью силы. Подчеркнём важные словосочетания: «навязать конкурентам» и «присвоить себе . с помощью силы»! А что же другой части мирового социума? По нашей оценке, на долю остального человечества останутся только издержки в виде узкопрофилированной экономики, деградированной культуры военной безопасности, утраченной политической самостоятельности и разрушенной среды обитания. Смирение и молчаливое согласие с подобным обстоятельством будет способствовать (уже способствует!) уничтожению первых ростков многополярности и утверждению однополюсного устройства, чего, собственно, и добиваются США.
Второй постулат касается изменения расстановки сил во многих регионах планеты. В ближайшем будущем к основным центрам силы следует отнести США, их европейских союзников, Китайскую Народную Республику. По мысли М. Панова, «Соединённые Штаты Америки, как безусловный лидер современного мира, рассматривают военную силу в каче-
стве важного инструмента успешной реализации своих внешнеполитических устремлений в обозримом будущем»21. По нашему суждению, первая часть утверждения М. Панова соответствует действительности, но не в полной мере, с оговоркой. Важно сделать и другое умозаключение: США уже далеко не единоличный лидер, хотя и считают (ошибочно считают!) себя субъектом, который в одночасье может принимать военно-политические решения глобального характера. Так, например, Д. Модель-ски оперирует оценками, присущими старому стереотипу мышления: «Титул сверхдержавы США остаётся для неё значимым и в эпоху глобализации»22. Пусть остаётся «значимым», весомым, поскольку это внутреннее дело государства, но не преступно опасным для бытия международного социума. Заметим, как раз противоположное утверждается М. Пановым во второй части его цитаты, представленной выше. Согласимся в этом месте с позицией автора статьи «Военные конфликты на рубеже 2030 года», а по существу добавим: удивляться не приходится, ибо нарождающиеся центры силы в различных регионах планеты США не учитываются - для них это не тот уровень, не тот масштаб.
К сожалению, в такой ситуации культура военной безопасности оказывается «забинтованной» кризисом, а её дальнейшая реализация упирается в тупик. Сильному в военном отношении государству, а США являются таковым, важно понять и осознать, что в эпоху глобализации нет (не должно быть!) единого центра, из которого можно было бы выстраивать военнополитические отношения. Тем паче, что субъективный подход, конструирующий способ организации культуры военной безопасности с позиции силы, в большинстве случаев подводит человечество к новым локальным и региональным вооружённым конфликтам. Подчеркнём, для субъектов военно-политической практики события в Югославии, Афганистане, Ираке, Южной Осетии и Абхазии сегодня оказались «невыученными» уроками. По оценке М. М. Курочко, «.остаётся желание США . закрепить за собой глобальное доминирование и утвердить свой проект мироустройства на века. Но это не значит, что США - единственный субъект, обладающий проектом глобали-зации»23.
Страны Европы, также выступающие центром силы, в долгосрочной перспективе в военно-политической области останутся страте-
гическим союзником Америки и в целом будут придерживаться взглядов на проблемы войны и мира, аналогичных американским24. Согласно В. Н. Горбунову, «на европейском континенте в ближайшие десятилетия вероятность возникновения крупномасштабных вооружённых конфликтов с применением ракетно-ядерного оружия или только обычных видов вооружения невелика»25. И опять недоговорённость, недосказанность. Как будто в Европе установился мир и все проблемы, связанные с локальными вооружёнными конфликтами, разрешены. Важно отметить, что подобная экзальтация «оставляет» в стороне тщательный анализ противоречий культуры военной безопасности.
По мысли автора статьи, количество кризисных ситуаций остаётся прежним, если не большим, они требуют оперативного реагирования, в том числе и с применением вооружённых сил. Жаль, но в деятельности военно-политических субъектов просматриваются легкомыслие и бравурность. К чему это приводит на практике? К тому, что существующие и потенциальные противоречия культуры военной безопасности «вытягивают на поверхность» вооружённые конфликты, которые, при наличии старого (не работающего) механизма их разрешения, могут перейти из разряда локальных в более масштабные - региональные. Но и это ещё не всё. По оценке В. Д. Кашинского, «ведущие государства Европы оттесняются более быстро развивающимися страна-ми»26. И это понятно, ибо глобализация - не одноразовое явление, а динамический процесс, который на отдельных этапах своего развития может, да что там, уже оказывает позитивное воздействие на ряд развивающихся государств. В такой ситуации культура военной безопасности европейских стран отодвигается на третьи позиции при выстраивании военно-политических отношений нового миропорядка.
Кроме того, при выборе методов реагирования на конфликты европейцы не станут проявлять большую взвешенность, чем США, - это с одной стороны. С другой - ограниченность военного потенциала, а также географическая и культурно-историческая близость к основным очагам напряжённости в Азии, Африке и на восточных рубежах Европы с необходимостью заставят их тщательнее просчитывать возможные риски. Согласимся с суждением К. Лайна: «В подобной ситуации, европейские государства будут больше ориентированы на применение военной силы в форме миротворческих
или антитеррористических операций под эгидой международных, либо региональных орга-низаций»27.
Китайская Народная Республика - ещё один центр силы - формирует свои взгляды на роль и место культуры военной безопасности в эпоху глобализации. Согласно Е. М. Примакову, «возможно, несколько преувеличен уровень китайских достижений, но тенденция отмечается правильно и рейтинг Китая растёт в мировой классификации»28. Подчеркнём, что и в военно-политических кругах США происходит если не осознание, то привлечение некоторого внимания к данной тенденции. Так, в докладе Национального разведывательного совета США в 2009 году было отмечено: «Китай имеет все шансы в ближайшие 15 лет стать «державой № 2» по экономической мощи, создать весомый военный противовес Соединённым Штатам»29.
О том, что Китай выступает на мировой арене в качестве серьёзного экономического и военно-политического игрока, заявляют и другие учёные, политики и военные. В частности, по мысли американского эксперта Т. Ошихары, «доля США в мировых затратах на научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки в военной области постепенно падает, а Китая - резко возрастает»30. Примем во внимание данное утверждение, и не просто примем, его важно учитывать при разработке механизма реализации культуры военной безопасности. Почему, для чего? Да по одной простой причине, что нарождающийся центр силы будет пересматривать свой подход в решении проблем культуры военной безопасности. В какую сторону и против кого качнётся маятник китайского вектора военно-политических отношений? Вопрос риторический. К сожалению, Т. Ошихара в своей работе не даёт ответа на данный вопрос.
По нашей оценке, с одной стороны, сдержанность и осмотрительность военно-политического руководства Китая в эпоху глобализации объясняется тем, что оно находится в поиске союзников. Это понятно и должно приветствоваться. Но, если есть «с одной стороны», значит, есть и с «другой». Вот здесь-то всё серьёзнее и сложнее. А именно: в Пекине полагают, что стратегические границы жизненного пространства «сильных» держав выходят далеко за рамки государственных границ, а реальная сфера влияния многих «слабых» стран, порой, оказывается даже меньше, чем их на-
циональная территория. Факты? Имеются и факты: периодически возникающие территориальные претензии Китая к России, Гонконгу и Индии; Японии к России; конфликты на постсоветском пространстве, периодически проявляющиеся в «цветных революциях».
Военно-политическим игрокам важно осознать, что в недалёком будущем потенциал КНР увеличится, а военные возможности будут наращиваться для подкрепления нового экономического рейтинга. При условии сохранения существующих темпов экономического роста, научно-технического развития и активизации отношений с другими государствами через некоторое время КНР сможет создать второй, после США, военный потенциал. Бесспорно, он обеспечит не только сдерживание агрессора, но и участие в региональных и локальных войнах за пределами Китая. По суждению А. А. Мигунова, «для Китая удачная трансформация региональной системы и приобретение «полного» мирового статуса будут означать такое приращение могущества, которое может сделать его просто невосприимчивым к сомне-
31
ниям и страхам других стран»31.
Третьим постулатом концепции унилатерализма выступает возможность действий США в одностороннем порядке. Мысль о реализации данного правила в жизнь стала витать в высших коридорах власти Вашингтона с конца прошлого столетия. Особенно преуспели в этом К. Райс, Э. Абрамс, Д. Фейс, П. Вул-фовиц, Л. Либби, Р. Перл32. Вывод о том, что «Вашингтон может устанавливать новый миропорядок по своему усмотрению, не считаясь с нормами международного права» (кстати, «перл» Р. Перла33), опирается на представления о победе Запада в холодной войне, сокрушительном поражении Востока. Умозаключение спорное, слабо обоснованное, но сейчас не
об этом, о другом - более важном и значимом. Поскольку идеи унилатерализма стали проявляться в практических действиях администрации Буша-младшего, постольку жители ряда регионов планеты на себе прочувствовали «жёсткое» влияние одного из центров силы. Безусловно, позиция автора статьи требует аргументации, причём серьёзной научной аргументации - и она заключается в следующем.
Однополярность противопоставлялась не только опасной двухполярности, но и «взрывной» многополярности. По оценке К. Райс, в ту пору помощника президента США по национальной безопасности, «.многополярность
- это теория соперничества, конкуренции, а в своём худшем проявлении - конкуренция цен-ностей»34. Здесь, конечно, не может быть и нет претензии на то, чтобы исчерпать всё смысловое многообразие представленных полутора строчек - это в принципе невозможно, но актуализировать сознательно скрываемые или стыдливо обходимые смыслы К. Райс вполне реально. Странно, американский политик в своей оценке многополярности «усмотрел» опасность соперничества. Да, но если таковое будет отсутствовать, то военно-политические субъекты остановятся на достигнутом, иными словами, станут почивать на лаврах. В ситуации, когда мир динамично развивается, способы организации культуры военной безопасности будут устаревать, вследствие чего реальным окажется отсутствие анализа возникающих локальных и региональных конфликтов. Важно заметить, что мировой социум неоднократно являлся свидетелем того, к чему подобный подход приводил на практике в последние два десятилетия.
Развитие культуры военной безопасности подчиняется действию всеобщих законов диалектики и генерируется определёнными противоречиями, которые необходимо выявлять в интересах их своевременного разрешения. Достижение нового качества исследуемого явления осуществляется в условиях глобализации на этапе глубокой социальной модернизации и реформирования всех сфер человеческого общества. Эта ситуация ещё более усиливает противоречивость развития культуры военной безопасности, обостряет её напряжённость, обуславливает нестабильность процесса разрешения противоречий, порождает множество трудностей субъективного и объективного характера.
Особое внимание необходимо обратить на выявление содержания противоречий культуры военной безопасности в современном мире, поскольку эта проблема ещё не исследовалась в научной литературе. Следует отметить, в настоящее время существуют специальные исследования, посвящённые проблемам противоречий системы национальной безопасности35, функционирования военной мощи государ-ства36, политических рисков37, культуры национальной безопасности38. Однако в названных и других научных работах разрешаются такие вопросы, которые лишь отчасти касаются противоречивых сторон культуры военной безопасности. Тем не менее, следует отметить, что
постановка и анализ авторами проблемы противоречий системы и культуры национальной безопасности в целом или их отдельных компонентов и аспектов послужили отправным моментом для решения поставленной автором статьи проблемы.
Подход к анализу всей совокупности противоположных сторон культуры военной безопасности позволяет выделить противоречия: а) существования; б) функционирования; в) развития. Представляется логичным названные группы противоречий рассмотреть более подробно.
Первая группа противоречий культуры военной безопасности в современном мире обусловлена проблемами развития всех основных сфер жизнедеятельности человечества. При этом, по оценке Вл. В. Чебана, «динамика внешних и внутренних условий может выдвигать одно из них в качестве главного»39. Суть этих противоречий в диалектическом единстве старого и нового. Культура здесь выступает формой реализации предыдущего опыта воспроизводства гарантий военной безопасности, в то время как динамично меняющаяся социальная реальность предъявляет новые требования к её качественным и количественным характеристикам.
При этом социальные проблемы влияют на культуру военной безопасности в основном опосредованно, через механизмы деятельности органов и институтов, осуществляющих военную политику государств. Вот почему общественное воздействие на исследуемый феномен осуществляется преимущественно по политическим каналам, поскольку последние локализуются именно во властной сфере жизни государств. Это значит, что противоречия первой группы носят и имеют политические характер и природу. С учётом нынешней ситуации представляется необходимым выделить следующие противоречия существования культуры военной безопасности.
Во-первых, противоречие между потребностями в реформировании всех сторон общественной жизни и необходимостью сохранения эффективных и устойчивых органов и сил, чья деятельность должна способствовать обеспечению военной безопасности.
Связи между субъектами безопасности, как уже указывалось, являются далеко не прямыми и линейными. Так, положение и роль армий в обществе не всегда определяются уровнем его цивилизованности, поскольку многое здесь за-
висит от характера политического режима, выбора власти и отношения к этому большинства населения страны вообще и людей в погонах -в частности. В то же время общественные процессы, так или иначе, отражаются на военной безопасности и культуре её развития. Важно подчеркнуть, что на состоянии культуры военной безопасности сказывается влияние экономических, политических и духовных процессов, разворачивающихся в глобализирующемся мире.
Непонимание подобного ведёт к ошибке, касающейся «реальной причины» существования войн и армий. Так, по меньшей мере странной является формулировка этой «причины», представленная Мартином ванн Кревельдом в одной из своих работ. По мысли немецкого учёного, «она состоит в том, что мужчины любят воевать, а женщины любят мужчин, которые готовы сражаться за них»40. Заметим, вывод в значительной степени поверхностный, надуманный, и М. ванн Кревельд не может претендовать на адекватное современности фундаментальное осмысление природы войны и армии. По нашему суждению, субъекты, которые формируют и реализуют стратегию насильственных действий, свою политику о глобальном превосходстве маскируют под глобализацию как объективный процесс интеграции мирового социума. Что касается другой части человечества, то там приоритеты расставлены иначе. В современном мире не везде армия рассматривается как часть государственной структуры, а жаль. В этой связи согласимся с оценкой И. В. Степанова: «Ряд общностей (Сомали, Афганистан), которые с большим трудом можно назвать государствами, или же движений (Хамас), представляя явную угрозу мировому сообществу, даже внутри себя не делают различий между мирным населением и арми-ей»41.
Во-вторых, противоречие между достаточно серьёзной нестабильностью в мире и настоятельной потребностью в ненасильственных средствах и способах разрешения социальных потрясений.
Речь идёт о том, что в условиях напряжённости отношений между государствами на планете нельзя допускать втягивания военных структур в активную политическую жизнь, превращения их в самостоятельный субъект политики частично или полностью. Историческая практика показывает, что попытки решить внутренние проблемы при опоре на Вооружён-
ные Силы способствуют утрате эффективных форм жизнеустроения. Это чревато тем, что страны, как правило, вступают на гибельный для них путь тоталитаризма и получают статус «военно-полицейского государства», понимаемого как высший тип никем и ничем не ограниченной диктатуры, опирающейся на штыки.
Заметим, ибо это важно, что для любого государства фактор нестабильности приобретает особое значение, так как на его внутреннее развитие накладываются динамичные процессы, происходящие в мире и регионах. За кажущейся стихийностью и неурегулированностью процессов и событий, вызывающих хаос, скрываются вполне осознанные цели и мотивы поведения, обусловленные интересами наций, народов и отдельных личностей. К сожалению, ряд военно-политических субъектов не видят (не «желают» видеть!) этого, проявляя стремление к единоличному доминированию в военно-политических отношениях эпохи глобализации периода конца XX-начала XXI столетий, вуалируя свои действия. Например, на первый взгляд, следует признать правомерным суждение Э. Тоффлера и Х. Тоффлера о том, что «способ создания богатств и способ ведения войны связаны неразрывно»42. Данная мысль не анализируется авторами книги, а просто констатируется. Много рассуждается
о связи экономики и технических средств ведения войны. Но при всём при этом как бы не замечается то, что стремление к богатству и мировому лидерству характерно, прежде всего, для развитых западных стран, и в первую очередь - США. По мысли В. В. Серебрянникова, «именно это привело к тому, что западные государства, особенно входящие в НАТО, стали пренебрегать нормами международного права, применять силу и развязывать войны по своему усмотрению, не считаясь с ООН, интересами других народов и государств»43.
По нашей оценке, экономические, политические и идеологические устремлённости сами по себе являются теми скрытыми пружинами, которые раскачивают сегодня мир, регионы и отдельные страны. Всё зависит от того, насколько кто-либо представляет интерес для других. А посему, государства, испытывающие серьёзные трудности внутреннего характера, неизбежно становятся объектом повышенного внимания со стороны других сообществ. В зависимости от условий, оно может трансформироваться в попытку решить свои проблемы за счёт ослабевшей страны любыми средствами,
военными или невоенными, что, собственно, и происходит в различных частях планеты. Согласимся с суждением М. М. Курочко: «В контексте неклассической войны постмодернизм следует рассматривать как средство в руках субъекта проективности, стремящегося установить своё глобальное господство путём уничтожения самой субъектности и проектно-сти конкурирующих социальных систем»44.
Подчеркнём: в современных реалиях, когда ситуация в мире напряжена и нестабильна, продолжается борьба за обладание властью в глобальном масштабе - втягивание силовых структур в эти процессы губительно для культур военной безопасности государств. Представляется логичным, что необходимо разработать и ввести в действие чёткие правовые нормы применения силовых структур внутри страны и за рубежом. Кроме того, следует положить в основу практики принцип ненасильственного, политико-компромиссного и легитимного разрешения возникающих на планете конфликтов.
В-третьих, противоречие между состоянием военной безопасности и необходимостью в создании такой привлекательной политикоэкономической, социально-нравственной модели государства, которая располагала бы к себе другие.
Разрешение данного противоречия заключается в такой военной безопасности и культуре её обеспечения, результатом которой является получение продукции, не нуждающейся в особой системе защиты, так как она не стимулирует какие-либо опасности и угрозы. Разумеется, многое зависит от современных правил международной жизни и положения внутри стран. Если в основе организации военной безопасности государства, общества и личности будет лежать соперничество, то производство «конкурентоспособной продукции» не приведёт к отрицанию динамичного характера развития системы. Это в полной мере относится и к политике, и культуре, и военной области, и духовной жизни. Притягательные, «держащие удары судьбы» образцы политического устройства и социальной организации общества, духовные ценности, к которым тянутся люди, не нуждаются на стадии своего совершенства в полномасштабной системе военной безопасности. Их иммунитет против вызовов и угроз заложен уже в генетическом коде и закреплён в результате длительного процесса развития и функционирования культуры.
Например, современные модели устрашения возможного противника построены на внушительной военной мощи, применение которой маловероятно, поскольку сама мысль о нападении на сильного представляется абсурдной. Между тем, в истории имели место случаи, когда действия агрессора, в конечном счёте, заканчивались плачевно именно для него. В частности, Китай многократно был объектом военного нападения извне. Однако со временем агрессоры, имея более низкий уровень культуры по сравнению с этой страной, медленно и верно «окитаивались». Словом, одним из способов организации культуры военной безопасности является создание такой привлекательной экономической, социально-политической и нравственной модели общества, которая была бы привлекательна для других. В полной мере это касается и вооружённых сил любого государства, и Россия, для которой актуально сохранение собственной субъектности и проективности - не исключение из правила. В этой связи прав, дважды прав М. Н. Шахов: «В настоящее время Вооружённые Силы России, как и общество в целом, нуждаются в формировании привлекательного и престижного облика на путях инновационного развития»45.
Таким образом, анализ противоречий существования позволяет сделать вывод о необходимости диалектического отрицания неработающих свойств культуры военной безопасности, сохранив её генетический код. При этом следует привнести в неё то новое качество, которое бы отвечало потребностям обеспечения социального заказа по поддержанию гарантий безопасного существования государства, общества и личности в реальных и прогнозируемых пространственно-временных координатах деятельности социума.
Поскольку сущность исследуемого явления заключается в постоянном воспроизводстве военно-политических отношений безопасного бытия, представляется обоснованным во второй группе противоречий - противоречий функционирования культуры военной безопасности - выделить следующие.
Во-первых, противоречие между необходимостью регулирования всего многообразия военно-политических отношений субъектов современного исторического процесса и наличием устаревших стандартов поддержания военной безопасности.
Среди причин этого противоречия одной из главных необходимо признать правовой ниги-
лизм, усиливающийся серьёзными издержками законотворческой деятельности в военной области. Неразвитость правовых основ практики военной безопасности существует не из-за отсутствия передовых научных идей, а из-за жёсткого сопротивления, которое встречается со стороны бюрократического аппарата на пути к их реализации. Сегодня функционирование исследуемого социального явления, по мысли Ю. И. Дерюгина, «...идёт по пути сращивания ... власти с элитой силовых структур ... не только армейского истеблишмента, но и других военизированных ведомств, а также специальных служб»46. При этом наблюдается явное доминирование решения проблем безопасного положения правящего режима. Словом, государство узурпировало право быть единоличным субъектом практики военной безопасности.
Во-вторых, противоречие между необходимостью соблюдения единства интересов личности, общества, государства и неспособностью ключевых персоналий власти определить и реализовать стратегию военной безопасности, адекватную реалиям современной жизни.
На переживаемом этапе это противоречие угрожает существенным ослаблением военной безопасности многих стран и регионов. Неспособность руководителей ряда государств определить адекватную своим национальным условиям концепцию развития культуры военной безопасности, по своей сути, означает воссоздание таких форм жизнедеятельности, которые рано или поздно способны привести к подрыву основ существования социума. Исторический опыт показывает, что такого рода противоречия ликвидируются двумя способами: либо «сверху», за счёт корректировки курса, либо «снизу», через известные формы гражданского и массового протеста.
И, наконец, третья группа противоречий -это противоречия развития культуры военной безопасности.
Основным в ней выступает противоречие между содержанием, характером и динамикой развития военно-политических отношений и способностью культуры военной безопасности обеспечить своевременный и адекватный ответ на всевозможные деструктивные процессы и явления. Это обусловлено факторами как объективного, так и субъективного характера.
К объективным можно отнести кардинальные изменения международной обстановки. С точки зрения угроз безопасности в между-
народной сфере необходимо отметить непре-кращающиеся попытки изолировать многие страны от участия в решении важных мировых проблем, навязать им статус зависимых от иностранного влияния сообществ. Поскольку процесс внешнего управления «уже идёт», это требует от рационально мыслящих политиков, военных, учёных новых шагов и принципиально иных подходов в развитии международных отношений. Кроме того, не пропадает стремление ряда государств удовлетворить за счёт других стран свои амбиции.
Среди субъективных факторов, прежде всего, необходимо выделить следующие:
- выбор и реализация рядом государств ошибочной парадигмы развития культуры военной безопасности;
- гносеологические трудности, связанные с несовершенством человеческого знания о механизме возможных военных потрясений и их предотвращении;
- неадекватная оценка масштаба и последствий опасных процессов;
- внутреннее состояние носителей культуры военной безопасности, не позволяющее им в полной мере реализовать её конструктивный потенциал.
Подчеркнём, что атмосфера всеобщих разногласий накладывает отпечаток на действие «субъективного фактора» в решении жизненно важных проблем человечества. Распространённой ошибкой ряда государственных деятелей является прямое механическое заимствование зарубежного опыта (особенно США) без проведения собственного всестороннего анализа проблемы и условий её решения. В этой связи нельзя оставить без внимания мысль В. В. Филатова: «Постепенный распад этнических ценностных приоритетов неизбежно приводит к распаду самого народа»47. Есть чему учиться и у американцев, и у немцев, и у французов. Однако необходимо принимать во внимание тот факт, что их армии созданы, исходя из геополитического положения, внутреннего состояния государств, национальных и, собственно, военных традиций. Поэтому прямое бездумное копирование, кроме ущерба, культурам военной безопасности ничего не принесёт.
Анализ предложений и советов в области военной безопасности убеждает в том, что именно особенности стран забываются «крупными специалистами», начиная от оценки характера войн будущего и заканчивая необходимым численным составом вооружённых сил. В
частности, в работе американцев Э. Тоффлера и Х. Тоффлера «Война и антивойна...» будущее мирового сообщества усматривается в дифференциации культуры народов и государств по уровням «трёх волн»: доиндустриальной, индустриальной и сверхиндустриальной. В книге выдвигается весьма спорное положение о том, что для обществ «первой волны» исходной формой мира было «щадящее насилие», якобы сводящее к минимуму сам факт насилия. По суждению авторов, «щадящее насилие имело место по отношению к гражданскому населению, детям и военнопленным»48. Но истории известны многие войны и другие факты вооружённого насилия, в которых армии и иные вооружённые государственные формирования полностью истребляли население побеждённых городов и значительных территорий. Следует согласиться с оценкой Б. Н. Кузык: «Расплачиваться за ошибки правящей элиты приходится многострадальному народу»49.
Рассмотренные группы противоречий помогают обнаружить то основное, что «движет» развитие культуры военной безопасности. По нашему суждению, суть его в противоречивом единстве старого и нового. Именно в нём культура предстаёт формой реализации всего предшествующего опыта по воспроизводству военно-политических отношений в предотвращении и пресечении попыток внешних и внутренних деструктивных сил нанести ущерб обороноспособности (военной мощи) конкретного государства. В то же время динамично меняющееся социокультурное поле эпохи глобализации предъявляет новые, более высокие требования к качественным и количественным характеристикам военной безопасности.
В этой связи актуализируется потребность, с одной стороны, диалектического отрицания «неработающих» свойств культуры военной безопасности. А с другой - усиления в ней таких параметров, которые бы способствовали гарантированному исключению всевозможных действий потенциального противника осуществлять негативное воздействие на функционирование и развитие социума. Умозаключение здесь очевидно: основным противоречием культуры военной безопасности в современном мире необходимо признать следующее. Это противоречие между содержанием развития военно-политических отношений, создающих или предрасположенных к созданию военных опасностей и угроз человечеству, и способностью культуры к формированию сво-
евременного адекватного ответа на возникающие деструктивные процессы.
Иными словами, система как международной, так и военной безопасности, созданная во второй половине XX столетия и существующая ныне (ООН, НАТО, ОБСЕ), неадекватна новым вызовам, попытки же США закрепить своё единоличное лидерство на планете на данном этапе провалились. И нет ничего странного в том, что деструктивный потенциал в мире растёт, а механизмы, способные регулировать новые глобальные проблемы (терроризм, «экспорт» демократии, распространение ядерного оружия, увеличение количества внутри- и межгосударственных вооружённых конфликтов), пока ещё не созданы50. Таковы основные противоречия культуры военной безопасности на сложном и напряжённом этапе развития современного мира.
Таким образом, современная военно-политическая практика убедительно доказывает, что поражения, трагедии и катастрофы выступают, в том числе, следствием кризиса культуры военной безопасности, обусловленного деструктивным развитием её противоречий. Для адекватного восприятия вызовов, угрожающих человечеству, выработки механизмов их преодоления и купирования целесообразно сосредоточить внимание на знаниях, традициях, идеалах, которые призваны обеспечить самосохранение социума в планетарном масштабе.
Примечания
1 Логойко, П. Я. Что век грядущий нам готовит? Минск : Шпак, 2008. С. 42-43.
2 Бабич, В. В. О новом подходе к анализу современного противоборства и некоторых других проблемах // Воен. мысль. 2008. № 3. С. 39.
3 См., например: Пилецкий, С. Г. Феномен человеческой агрессивности // Вопр. философии.
2008. № 10. С. 50-65.
4 Круглов, В. В. Новый подход к анализу современного противоборства // Воен. мысль. 2006. № 12. С. 60.
5 См., например: Серебрянников, В. В. Природа человека : источник войн или миролюбия. М. : Науч. мир, 2007. С. 251; Скрыльник, А. И. Человек воинствен или миролюбив // Безопасность Евразии. 2007. № 4. С. 532; Капто, А. С. Природа человека в ракурсе войны и мира // Социал.-гуманитар. знания. 2008. № 3. С. 181182.
6 Цит. по: Долгов, К. М. От Киркегора до Камю : очерки европейской философско-эстетической мысли XX века. М., 1990. С. 218.
7 Круглов, Б. И. Эра непонимания. Мысли о современном мире. Киев : Наукова думка, 2009. С.204.
8 Примаков, Е. М. Мир без России? К чему ведёт политическая близорукость. М. : Рос. газ., 2009. С. 38.
9 Кингстон-Макклори, Э. Глобальная стратегия. М. : Куликово поле, 2005. С. 67.
10 Веронский, Н. Ф. Терроризм периода глобализации : pro и contra. Красноярск : Науч. мир,
2008. С. 252.
11 Хануков, Т. Б. Расширенный Ближний Восток в эпоху глобализации. Махачкала : Наука,
2009. С. 97.
12 Brzezinski, Z. Second Chance : Three President and the Crisis of America. N. Y., 2007. P. 108.
13 Кафтан, В. В. Институционализация терро-логии в России как философско-эпистемологическая проблема : автореф. дис. ... д-ра филос. наук. М., 2009. С. 3.
14 Буртный, К. П. Разрушительный потенциал этнорелигиозного терроризма // Безопасность Евразии. 2009. № 4. С. 347.
15 См.: Природа этнорелигиозного терроризма / под ред. Ю. М. Антоняна. М. : Аспект Пресс,
2008. С. 7.
16 Примаков, Е. М. Указ. соч. С. 48.
17 Буртный, К. П. Глобальный терроризм - реальность XXI века // Безопасность Евразии. 2006. № 1. С. 618.
18 Hofmann, G. War for the independence in Russia. N. Y., 2007. P. 196.
19 Voolfovichz, P. The Struggle for Power. Prin-ston, 2003. P. 69.
20 Мартинелли, А. От мировой системы к мировому обществу // СОЦИС. 2009. № 1. С. 6.
21 Панов, М. Военные конфликты на рубеже 2030 года / М. Панов, В. Маневич // Зарубеж. воен. обозрение. 2008. № 1. С. 6.
22 Modelski, G. Globalization as Evolutionary Process. Modeling Global Change / G. Modelski, T. Devezas, W. R. Thompson. L.; N. Y. : Rout-ledge, 2007. С. 94.
23 Курочко, М. М. Война и армия как средства реализации онтологий социальной проективности в условиях глобализации // Вестн. Моск. гос. обл. ун-та. Сер. Филос. науки. 2010. Вып. 19, № 2. С. 53.
24 См.: Пересветов, С. П. Европейский континент в начале нового столетия. СПб. : Нева,
2009. С. 218.
25 Горбунов, В. Н. О характере вооружённой борьбы в XXI веке / В. Н. Горбунов, С. А. Богданов // Воен. мысль. 2009. № 3. С. 11, 12.
26 Кашинский, В. Д. Динамические процессы глобализации. Самара : Альфа и Омега, 2008. С.359.
27 Layne, С. Impotent Power? Re-examining the Nature of America’s Hegemonic Power // The National Interest. Sept.-Oct., 2006. P. 43.
28 Примаков, Е. М. Указ. соч. С. 20.
29 Мир после кризиса. Глобальные тенденции
- 2025 : меняющийся мир. Доклад Национального разведывательного совета США. М. : Европа, 2009. С. 72.
30 Yoshihara, Т. Chinese information warfare: a phantom menace or emerging threat? Strategic Studies Institute, U.S. Army War College. Carlisle, 2001. P. 8.
31 Мигунов, А. А. О реформе вооружённых сил Китая и развитии российско-китайских отношений // Воен. мысль. 2008. № 10. С. 59.
32 Перечисленные персоналии в начале XXI века занимали высокие посты в Госдепартаменте и Министерстве обороны США.
33 См.: Perl, R. Military and economical potential of USA in XXI century. N. Y., 2003. P. 83.
34 Из выступления К. Райс в Международном институте стратегических исследований. Лондон, 24.06.2003.
35 Мирошниченко, В. М. Национальная безопасность Российской Федерации. Обеспечение и организация управления : монография. М. : Экзамен, 2002. 256 с.
36 Угримов, В. Н. Противоречия функционирования военной мощи государства : автореф. дис. ... канд. филос. наук. М., 1993. 20 с.
37 Воробьёв, Ю. Л. Основные направления государственной стратегии управления рисками в XXI веке // Безопасность Евразии. 2001. № 2. С. 526-544; Джус, И. В. Политические риски : оценка, анализ и управление рисками. М. : ИМЭМ РАН, 2004. 312 с.
38 Чебан, Вл. В. Культура национальной безопасности России : история и современность (социально-философский анализ) : монография. М. : Академия ФПС РФ, 1996. 144 с.
39 Там же. С. 27.
40 Кревельд, М. ван. Трансформация войны. М., 2005. С. 329.
41 Степанов, И. В. Философский аспект природы военных действий в классической немецкой военной теории XIX века // Аспирантский вестн. Поволжья. Философия. Социология. Право. Политология. 2010. № 1-2. С. 74.
42 Тоффлер, Э. Война и антивойна. Что такое война и как с ней бороться. Как выжить на рассвете XXI века / Э. Тоффлер, Х. Тоффлер. М. : АСТ; Транзиткнига, 2005. С. 105.
43 Серебрянников, В. В. Армия : новый смысл и содержание деятельности // Воен.-филос. вестн. 2008.№ 2. С. 103.
44 Курочко, М. М. Война и армия как средства реализации онтологий социальной проективности в условиях глобализации // Вестн. Моск. гос. обл. ун-та. Сер. Филос. науки. 2010. Вып. 19, № 2. С. 57.
45 Шахов, М. Н. Трансформация Вооружённых Сил России в условиях социальной модернизации // Воен.-филос. вестн. 2008. № 2. С. 117.
46 Дерюгин, Ю. И. Идёт ли Россия к военно-полицейскому государству? // Безопасность : ин-форм. сб. Фонда национ. и междунар. безопасности. 1995. № 3-4. С. 12.
47 Филатов, В. В. Антифилософия (записки подпольного парадоксалиста). Саратов : Изд.-во Сарат. ун-та, 2007. С. 68.
48 Тоффлер, Э. Указ. соч. С. 325.
49 Кузык, Б. Н. Россия - 2050 : стратегия инновационного прорыва / Б. Н. Кузык, Ю. В. Яко-вец; 2-е изд. доп. М. : Экономика, 2005. С. 7.
50 См.: Братерский, М. В. Мир и Россия сегодня и завтра // Безопасность Евразии. 2007. № 2. С. 500.
