CC BY
139
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2005. № 2
ФИЛОСОФИЯ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ
З.М. Оруджев, Т.В. Кузнецова
КУЛЬТУРА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Посвящается 250-летию МГУ им. М.В. Ломоносова
Любой акт разрушения прошлого — преступление против цивилизации1. Прошлое, прошедшее и старое — не одно и то же. Прошлое — это определяющее настоящее (в той или иной форме) материальное или идеальное явление, предметный мир или мир событий. Прошедшее — это преодоленное временем (настоящим) потерянное прошлое. Устаревшее — это разрушающее (тормозящее настоящее) прошедшее, это исчезающее прошлое, препятствующее осуществлению настоящего. Истинно настоящее, однако, выхватывается из прошлого человеком, устремленным вперед. И.Г. Фихте писал: «Высший человек с силою подъемлет свой век на более высокую ступень человечества; оно оглядывается назад и изумляется той пропасти, через которую оно перенеслось; десницей великана выхватывает человек из летописи рода человеческого все то, что он может схватить»2.
Настоящее уходит в прошлое двояко: либо ложится в основу человеческой жизни в дальнейшем, либо устаревает, подвергаясь затем модернизации (одной из форм преодоления). Но, подвергая модернизации старое, человек изменяет прошлое, обогащая его. Уходя от него, он глубже в него погружается, предотвращая потерю прошлого. В революциях или в реформах человек преодолевает устаревшее, но не прошлое, которое он всегда носит с собой, накапливая.
Если устарели обряды, ритуалы и даже обычаи, это не значит, что устарело прошлое. Прошлое «молодеет», избавляясь от «старости». И чем более развит человек, тем моложе его прошлое, если речь идет о «высшем человеке» в фихтевском смысле, а не об индивиде или «высшем человеке» в ницшеанском смысле. Новые обычаи, ритуалы и т.д. — это не настоящее, а помолодевшее прошлое, хотя в каждом акте исполнения они — настоящее. Это относится и к технике, и к условиям жизни, архитектуре и т.д. Например, человек испытывает потребность в ритуале, поскольку он есть разделяемое всеми, считает Э. Фромм, действие,
выражающее общие устремления, связанные с общими ценностями. Но ценности, разделяемые обществом, уже есть прошлое, живущее в настоящем.
Эта особенность прошлого была неведома XIX в., в центре которого стояло отрицание существующего во всех вариантах. Но не во имя прошлого, а во имя далекого будущего. Если в начале века еще существовали тенденции в пользу прошлого (особенно во Франции), то затем все внимание было направлено в революционное будущее (особенно в анархистских движениях). Ф. Ницше писал: «Настоящее и прошлое на земле — ах! друзья мои, это и есть самое невыносимое для меня; и я не мог бы жить, если бы не был я провидцем того, что должно прийти. Провидец, хотящий, созидающий, само будущее и мост к будущему — и, ах! как бы калека на этом мосту: все это и есть Заратустра»3. Начало XX в. осуществило революционный разрыв с прошлым, и там, где это происходило на практике, прошлое мстило за себя, создавая роковые проблемы и настоящему, и соответственно будущему. Прошлое мстит тем, кто разрушает его, вместо того чтобы избавить его от устаревшего. Прошлое не устаревает само по себе, хотя часто включает в себя устаревшее, свойственное часто и настоящему. Прошлое «растет в цене», причем не в качестве только предметов старины, но и в качестве культуры, ритуала. Прошлое вечно в своей созидательной части, а не в части устаревшего, преодоленного временем.
Цивилизация любого уровня — это сохранение прошлого, идет ли речь о техническом оборудовании или памятниках Будды, просуществовавших на территории Афганистана полторы тысячи лет. Новая цивилизация — это преодоление уровня, достигнутого в прошлом, — уровня, который подпирает настоящее, не давая ему снизиться. В сфере цивилизации прошлое выступает как опора настоящего, его актуальная основа. Нет жестко фиксированного уровня цивилизации, она имеет различные исторические уровни, которые характеризуют отношение человека к прошлому: способен ли он (вос)пользоваться им или только разрушать его. Отношение к прошлому — характеристика цивилизованности и цивилизации.
Освоение человеком простейшего орудия труда еще не означало появление цивилизации, хотя это можно характеризовать как появление первобытного человека. Цивилизация появилась там и тогда, где и когда человек замкнул цикл производства (или добычи) и потребления средств существования, сделав его полностью человеческим. После этого человек стал проходить в своем историческом движении различные уровни цивилизации, обрабатывая мир в самых различных отношениях на свой сугубо человеческий манер.
Если под историей понимать возникновение и разрушение цивилизаций, а также их смену, то тогда сегодня можно было бы говорить о «конце истории», поскольку сейчас речь идет как бы о «единой линии» ее развития, где доминирующую роль играет финансовый «капитал без границ» (точнее, не признающий границ), а различия между культурами и укладами стран как бы стираются. В России часто можно слышать ссылки на примеры «цивилизованных стран», как будто Россия — не цивилизованная страна и не имеет ни собственного способа потребления, культуры и т.д., ни собственного национального уклада. Все существенные различия между цивилизациями словно остались в прошлом и, «выглядывая» оттуда, свидетельствуют о драматических перипетиях лишь прошедшей истории.
Действительная (внутренняя) история в своих существенных, узловых ступенях разыгрывается на поприще сменяющих друг друга способов мышления различных эпох. Способ мышления — это внутренняя характеристика цивилизации определенной эпохи, ее сущности. Он преодолевает разнобой самохарактеристик — различных, внешне не похожих друг на друга цивилизаций, как, например, японская, западноевропейская, российская (несмотря на неоднократную вестернизацию страны). Дело в том, что цивилизация — это бросающиеся в глаза способы, формы и нормы поведения, трудовой деятельности, права, свобод, культур, наконец, мышления. Цивилизация доводит способ трудовой, производственной деятельности до степени целостности и системы. То же самое происходит в сфере уже ставшей культуры, которая как бы готова к «потреблению». В сфере мышления, которое сначала формируется в практике, рано или поздно происходит то же самое. И тогда можно сказать: возникла новая цивилизация.
Мы знаем, что цивилизованный человек мыслит иначе, чем варвар, для которого насилие — основное средство решения главных проблем существования. Уже по внешним признакам мы замечаем, что в жизни цивилизованного общества насилие перестает быть таким средством. Внутренние же, сущностные показатели более высокого уровня мышления выявляются специалистами в области логики, психологии, морали и т.д.: например, Э. Фромм анализирует религиозное мышление с точки зрения гуманизма, а А. Швейцер вообще считает, что культура общества всегда связана с определенной этикой.
Это сближение форм цивилизаций за счет совершенствования внутренних структур, которые в ходе истории все больше совпадают, обнаруживает свою накопительную природу в прошлом. Не существует цивилизации без прошлого и традиций. Она их предполагает. Цивилизация есть единство прошлого и настоя-
щего, это восприятие настоящего через прошлое. Это не просто культ прошлого (праотцев, предков например), а прошлое в настоящем, его «актуальное функционирование». Цивилизация — это живое прошлое, или продолжающее жить в настоящем прошлое.
Деньги являются в этом отношении наиболее показательным элементом цивилизации. В них сохраняется прошлая деятельность человека, продолжающаяся в настоящем. Более того, с их помощью деятельность человека возрастает и расширяется. Отсюда иные возможности цивилизации.
Деньги, стимулируя определенные виды потребления, участвуют в формировании и развитии цивилизации. Общество, которое связано с определенным доминирующим видом потребления, представляет собой определенный вид цивилизации. Речь идет о потреблении не только продуктов производства, но и деятельности человека — производственной или духовной, включая культурную. Цивилизацию характеризует способ потребления в обществе, или культура потребления.
Правда, не все проводят различие между понятиями «культура» и «цивилизация». Например, Альберт Швейцер не усматривает между ними принципиального различия, полагая, что это синонимы, выражающие понятие культуры, хотя и имеющие смысловые оттенки4.
С точкой зрения Швейцера можно согласиться только в том отношении, что цивилизация включает в себя культуру и потому тождественна ей. Но отсюда не следует, что между ними нет существенной разницы. Уже у варваров можно отметить известный уровень культуры производства. Свидетельство тому — животноводство и земледелие, гончарное дело, плавка железной руды, изготовление оружия и т.д., т.е. то, что позднее легло в основу цивилизации.
Мы можем различать культуру и цивилизацию не только по способу потребления, но и по другому параметру. Например, можно понимать культуру как «область творческой деятельности человека, вне зависимости от того, в какой сфере жизнедеятельности это творчество осуществляется»5. Но культурное развитие — это не только творчество, но и воспроизведение творчества других (репродуцирование). Иначе культура не распространялась бы вообще в мире, заходя в тупики при отсутствии взаимодействия с другими культурами. Тем не менее в своей основе культура есть непременно творческая область деятельности, в то время как цивилизация, даже если она «обходится» без творчества, является системой сохранения результатов развития культуры посредством действия «накопительных» и «стабилизирующих» факторов прошлого (общественный опыт, нравственность, право, деньги и т.д.).
В какой-то мере близкую позицию занимает О. Шпенглер, подчеркивая последовательность понятий «культура» и «цивилизация». Но, с другой стороны, она не может быть принята безоговорочно, поскольку является другой крайностью, ибо полностью разделяет эти понятия, рассматривая цивилизацию как конец культуры, ее «смерть». Цивилизация, по Шпенглеру, выступает как пик культуры, ее завершение.
Понятие «культура» вырабатывалось далеко не сразу. Даже весьма далеко продвинувшиеся в своем развитии народы древности — египтяне, греки, индейцы, китайцы — никогда не говорят о культуре как таковой, а только об отдельных ее сторонах и аспектах: возделывании земли, воспитании и воспитанности, самосовершенствовании, способности ценить прекрасное и т.п.
Размышляя о культуре, мы чаще имеем в виду ее разновидности: музыкальную, словесную, живописную, театральную и т.п., полагает член-корреспондент РАН П.А. Николаев. Вместе с тем культура обладает своего рода «глобальным качеством», составляя особое мировоззрение, специфическую систему понимания и воссоздания жизни.
Развитие человеческого общества с самых первых его исторических ступеней неразрывно связано с культурой.
Понимание культуры как некоторого единства и целостности становится нужным тогда, когда общественное сознание приходит к рациональному осмыслению специфических механизмов саморазвития человеческого рода, осуществляемого через процесс целенаправленного преобразования окружающего нас мира. Хронологически это вторая половина XVII в. — эпоха быстрого развития промышленности и становления связанной с ней экспериментальной науки, эпоха, когда превращение рыночных отношений во всеобщую форму социальной связи быстро нивелирует сословно-корпоративные различия, формируя универсальные («общечеловеческие») способы мышления и жизнедеятельности. Формы реализации сущностных сил человечества, вырабатываемые людьми в их совместной деятельности, и были осознаны как «культура». В этой категории было, следовательно, зафиксировано не какое-то особое явление, отличное от других общественных явлений, а некий новый взгляд на человека и общество, позволяющий выделить и определить специфически человеческое в его самой глубокой сути.
Понятие «культура» вводится в употребление вместе с системой смысловых противопоставлений, позволяющих выразить и исследовать именно эту проблему.
Так, немецкий юрист и политический мыслитель С. Пуфен-дорф (1632—1694), по-видимому первым применивший термин «культура» в самостоятельном значении, выражает с его помощью
прежде всего определенную направленность совокупной деятельности людей. Культура — это «улучшение природы», которое в свою очередь приводит к «улучшению жизни». Таким образом, «культура» определяется как некая противоположность естественно данной природе («натуре»). Это базисная логическая структура, которая в явном или неявном виде сохранится практически во всех концепциях культуры вплоть до самых современных. Наряду с этим понятие культуры служит Пуфендорфу и для более узких и специальных противопоставлений — уже в рамках истории. В данном случае под культурой понимается некоторый уровень благоустроенности и развития: культура — то, что отличает цивилизованного человека от дикаря. Слово «культура» в этом смысле приобретает очень широкий объем и смысл: это уже не только сам процесс «улучшения», «возделывания», но и его результаты, как предметные, так и идеальные (языки, нормы морали, знания и т.п.).
Сегодня, когда бурный и трагический XX в. отошел в прошлое, становится ясно, что одной из самых важных идей, которую он принес в философию культуры, стала идея ее внутренней двойственности, диалогичности.
Эту мысль одним из первых высказал М.М. Бахтин, развернутое же обоснование она нашла в первую очередь в исследованиях французских историков школы «Анналов» (а также российских (советских) исследователей: С.С. Аверинцева, Ю.М. Лотмана и др.). С этой точки зрения культура представляет собой диалектическое единство противоречивых сторон, находящихся в импульсивном взаимодействии. Высокая культура обеспечивает преемственность, единство, создает систему ценностей, а другая часть культуры — «низовая культура» — обеспечивает саморазвитие системы, ее обновление. На современном этапе развития культуры ее двойственный характер сохраняется, но в связи с резким увеличением самого массива новокультурных образований «низовая», массовая культура начинает в каком-то смысле доминировать, по крайней мере временно, подавляя «высокую».
Как отмечает В.В. Миронов, указанная двойственность культуры содержится и в конкретных ее проявлениях на разных уровнях общественного сознания. Например, известная дилемма сциентизма и антисциентизма есть вариант этой двойственности на уровне теоретических рефлексий по поводу науки и ее места в обществе. Критикуя друг друга, представители сциентизма и антисциентизма остаются в рамках именно культурной оппозиции, подразумевают друг друга, что в конечном счете как бы уравновешивает систему, сигнализируя нам о недопустимости абсолютизации различных сторон духовного освоения бытия человеком6.
К концу XX в. тема внутренней диалогичности культуры и механизмов взаимодействия различных ее пластов получила
новый импульс развития в связи с попытками спрогнозировать социально-исторические последствия глобализации формирования информационного общества. Особенно острые дискуссии развернулись в последние годы вокруг проблемы соотношения национальных культур и так называемой глобальной культуры.
В русле анализа воздействия современных глобальных процессов на культуру движется осмысление перспектив развития России в XXI в. Работы А. Андреева, А. Неклессы, А. Панарина и других авторов, например, посвящены обоснаванию проекта перехода от узкоэкономического мышления к так называемым цивилизационным стратегиям развития, делающим упор на актуализацию духовного потенциала российской культуры как всемирно-исторического явления и на формирование креативных сред, способствующих производству «инновационных фактов» как особого типа интеллектуальной продукции.
Итак, мы можем отметить большую сложность проблемы цивилизации, поскольку она включает в себя не только проблемы культуры, но и закономерности развития истории вообще. И здесь мы должны отметить, что концепция полного отмирания цивилизаций в смысле отсутствия связи между предшествующей и последующей цивилизациями не подтверждается историческими фактами. Более того, она опровергается и соответствующими исследованиями. Хорошо известны исследования А. Тойнби, оперирующего понятиями «сыновнее родство», «отеческое родство» для характеристики отношений между цивилизациями, их происхождения. Конкретно, «Закату Европы» О. Шпенглера противостоит, например, утверждение, что новые современные цивилизации непременно будут «родственно связаны» с западной цивилизацией7. Весьма интересно и важно (для понимания переходных состояний) исследование С.С. Аверинцева, относящееся к землям и городам, лежавшим на границе между Римской и Персидской империями, население которых, отталкиваясь от греко-римского язычества и иранского зороастризма, создавало культуру, питавшую христианство. Эта культура, к удивлению многих, в том числе самого С.С. Аверинцева, оставалась безымянной. Она сочетала в себе черты нехристианской и христианской культур и занимала территорию между Средиземноморьем и Ираном. Западная часть населения Сирии исповедовала преимущественно христианство, восточная — зороастризм и манихейство. Такова была ситуация с переходом от греко-римского язычества к христианству в начале первого тысячелетия нашей эры8.
Таким образом, римляне не стояли между «эллинской культурой и пустотой», как полагал О. Шпенглер. Римляне потому и провели в жизнь «вавилонский, египетский, индийский, китайский» империализм, что вобрали в себя всю силу прошлого,
которое не сводилось лишь к греческой культуре. Тем не менее Шпенглер поставил вопросы, ответы на которые помогают подойти ближе к проблемам современного общества, в том числе к тенденциям развития цивилизации. Внутренняя и внешняя связь между цивилизациями, несомненно, существует, и в ней заключено в скрытом виде непрерывное развитие мышления человека от эпохи к эпохе.
А. Швейцер в неявной форме ведет, по существу, полемику с концепцией чисто дискретного развития цивилизации О. Шпенглера и Ф. Ницше, употребляя термин «культура» как синоним цивилизации (также в порядке полемики). По Швейцеру, всякий закат культуры неестествен в том смысле, что его можно было бы избежать. Для этого культура должна была носить этический характер, который она начала утрачивать со второй половины XIX в. Для «неэтической культуры», считал он, «любые проявления упадка... — сугубо возрастные явления. Культура, подобно всякому естественному процессу, в своем развитии через какое-то время с необходимостью должна прийти к своему концу. Следовательно, нам остается только признавать естественными причины умирания культуры... и заставлять себя находить по крайней мере интересными безрадостные симптомы того, как она все больше утрачивает этический характер»9. Культура без этики, морали, несмотря на прогресс науки и техники, находится в упадке. И до сих пор мы не вышли из этого состояния, хотя с тех пор как была высказана эта мысль, произошел ряд переворотов в технологической сфере.
Таким образом, А. Швейцер не исключает «закатов» культуры (цивилизации) в истории, но не считает их неизбежными. Более того, дальнейшее развитие культуры (цивилизации) не обязательно должно использовать в качестве своего носителя какие-то другие народы, как у Гегеля. Идея в своем развитии использовала разные народы в разные эпохи. Все народы, связанные с данной культурой, могут преодолеть упадок культуры и двинуть ее вперед, наполнив ее этическим содержанием. А для этого — и тут обнаруживается очень интересная позиция, сродни гегелевской! — необходимо исходить не из действительности, которая выхолащивает культуру, а из определенного склада мышления, которое этой действительности противостоит: «...реальность заключается в убеждениях людей, а не в существующих внешних фактах. Твердая почва под ногами дана нам в основанных на разуме этических идеалах. Хотим ли мы, чтобы дух сделал нас способными создать новые условия бытия и вновь вернуться к культуре, или же нас устраивает перспектива по-прежнему черпать духовное из конкретной действительности и в результате неудержимо катиться
навстречу гибели? Таков роковой вопрос, перед которым мы поставлены волею судеб.
Подлинное чувство реальности заключается в осознании той непреложной истины, что мы лишь через основанные на разуме этические идеалы можем прийти к нормальным взаимоотношениям с действительностью»10.
Это очень интересная и, на наш взгляд, важная мысль. Она согласуется с утверждением о том, что способ мышления как логика идей (а не как логика высказываний), как диалектическая логика является важнейшим «накопительным фактором» прошлого, влияющим в решающей степени на прогресс, развитие человека.
Вернемся к теме цивилизации, чтобы рассмотреть ее главные и общие характеристики. Обратимся к понятиям потребления, применения в широком смысле слова. И хотя О. Шпенглер не употребляет этих терминов, сам ход его рассуждений позволяет утверждать, что его позиция близка к идее связи цивилизации со способами потребления, использования или применения итогов, результатов, плодов предшествующего культурно-исторического развития. Бесспорно, речь может идти лишь о систематическом и систематизированном способе потребления, использования накопленного прошлого.
Древний Рим, который покорял мир трижды (своими легионами, своим правом и христианской религией) никогда бы не смог создать мировую цивилизацию, если бы не ассимилировал греческую культуру и право, да и иудейскую веру, правда, на первых порах как оппозиционную и сильно трансформированную как веру пролетарскую (в традиционном смысле этого слова). Римская цивилизация ассимилировала и систематизировала античную культуру, искусство, мораль, право и разнесла «по всему миру», утвердив их там, где утвердилась власть самого Рима. Все остальное довершили культура и торговля. Такие страны, как салические, внутриевропейские и др., имевшие свою собственную цивилизацию, вынуждены были заимствовать множество черт древнеримской цивилизации, сохранившихся во времена уже истории Нового времени. Византийское общество, давшее дальнейший толчок целой группе обществ, само просуществовало целое тысячелетие, прежде чем было завоевано османами. Но даже само османское общество заимствовало архитектуру византийского общества при построении мусульманских храмов.
Здесь обнаруживается еще одна особенность цивилизации. Если разграничительные линии между цивилизациями, по Шпенглеру, являются чрезмерными, почти абсолютными, то приведенный пример с архитектурой показывает, что между цивилизациями существуют не только видимые границы, но и связь, причем
достаточно очевидная. Приведем еще один, весьма красноречивый пример. Все пророки ислама, кроме самого Мухаммеда, заимствованы у христианства. И это не могло не наложить некоторый отпечаток на саму веру обеих цивилизаций, включая мифологию и предания. Отсюда видна вся абсурдность заявлений, будто современный терроризм (предсказанный, кстати, А. Тоффлером) основан на различии двух цивилизаций — христианской и исламской. И тем не менее речь идет здесь о двух разных цивилизациях, сохраняющих разную нравственность, разные традиции, разную символику, даже разное летоисчисление. Более того, народы, исповедовавшие православие, создали иную, нежели западноевропейская, цивилизацию и, несмотря на периодическую вестернизацию русской жизни начиная с Петра Великого, в России установилась иная цивилизация, поскольку взаимное влияние татаро-монгольской и русской культур было значительно сильнее, чем влияние до поры до времени западной культуры на Россию. Это, конечно, не значит, что татаро-монгольская культура была той же, что и российская. Это были две разные культуры и соответственно цивилизации (номадическая и земледельческая), обусловленные разными способами жизни и верованиями, связанными с различной нравственностью, традициями, символикой.
Следующим характерным признаком цивилизации наряду с влиянием духовного и интеллектуального порядка, когда из обломков прошлой цивилизации конструируются элементы последующих, является, как выразился Шпенглер, «принцип Сесиля Родса», или принцип пространственного расширения: каждая цивилизация, по крайней мере, если была возможность, максимально расширялась, рассматривая свой собственный уклад в качестве образца для всего остального мира. И это расширение осуществлялось не только насильственным путем, но и экономическими, политическими, культурными и другими методами.
Даже советская цивилизация, просуществовавшая меньше одного столетия, провозглашая свое уважение ко всем народам мира, не могла преодолеть свое стремление навязать свои собственные образцы1 жизнедеятельности остальному миру. Мы можем говорить о советской цивилизации потому, что она была связана со своим особым способом потребления, в том числе культур прошлого, которые она рассматривала в качестве собственного наследия или, точнее, наследницей которых она себя считала.
Была ли советская цивилизация основана на достаточно высокой для XX в. культуре, чтобы претендовать на роль новой цивилизации? Безусловно.
Ее истоки имели весьма богатые религиозные, этнические и нравственные корни. Это значит, что эта цивилизация имела то,
что можно было систематизировать и упорядочивать в единое целое.
Советская цивилизация установила в экономике потребление, основанное на принципах уравнительного распределения, хотя и провозгласила принцип распределения по труду. Такая цивилизация была выше западноевропейской, господствовавшей в XIX в., но ниже той, которая сложилась в Западной Европе во второй половине XX в. Зависимость оплаты труда от прибыли, распространяющаяся сегодня в западном мире, естественно, выше уравнительного распределения, установленного в свое время в СССР, хотя это несправедливое равенство имело для того времени положительный смысл. Поэтому мелкобуржуазная социальная сила просто «выдохлась» к концу века, не успев похоронить саму себя, отказавшись от уравнительных распределения и потребления. Свою историческую задачу она выполнила, подняв экономику и культуру до уровня времени, а также обеспечив их соответствующим потребителем, ибо и экономика, и культура, и нравственность в СССР (самой читающей и спортивной стране XX в.) всегда были востребованы населением и даже были в «дефиците», как говорили в то время. О том, что мелкобуржуазная и «пролетарская» жизнь не возвысилась до уровня жизни среднего класса, свидетельствуют катастрофические последствия бесчеловечных «шоковых реформ». Общество не может противостоять таким реформам потому, что оно не возвысилось хотя бы частично до высокого уровня потребления, соответствующего запросам среднего класса. Оно начинает особенно «разрушаться» в условиях «антиреформ» (или «шоковых реформ»). Не М. Горбачев и не Б. Ельцин «разрушили» общество в 80-х и особенно в 90-х гг. XX в. Это сделала затянувшаяся стагнация советской цивилизации, сохранение в течение десятилетий несправедливого (абсолютного) равенства в распределении (уравниловки) или отсутствие справедливого неравенства (распределения по труду).
Все эти факторы (сила которых — в аккумуляции прошлого) не только создают концентрацию власти и ее распространение, но и способствуют универсализации растущей цивилизации, навязывающей себя как всеобщий образец всему миру и смешивающей элементы других цивилизаций в процессе перехода к «результирующей», «итоговой». В истории развития цивилизаций пересекались друг с другом две тенденции — противостояние цивилизаций и смешение их. И чем дальше, тем больше превалировала вторая. Сегодня мы можем сравнить два состояния в процессе взаимодействия двух цивилизаций: противостояние и сближение западной и восточноевропейской. Тенденция сближения сопровождается процессом смешения элементов культур и административно-политической жизни.
Еще одна особенность цивилизации представляется весьма существенной. Цивилизация, концентрируя власть в центре, сужает также круг управления обществом. Согласно К. Марксу, в обществе, которое всегда состояло из классов, за исключением первобытной общины, один класс управляет другим (или другими классами и социальными группами). Схема, предложенная в «Манифесте Коммунистической партии» Маркса и Энгельса, может быть признана как соответствующая действительности, но весьма приблизительно. Обществом, начиная с цивилизаций, оформленных в «универсальные государства», управляла элита — узкий круг избранных людей, хотя их политика могла соответствовать интересам целого класса или даже классов и социальных групп. Последнее особенно явственно стало просматриваться в XX в. По мнению Ортега-и-Гассета, «человеческое общество всегда есть аристократическое по своей сущности... Пока оно остается аристократическим, до тех пор оно — общество»11. Общество — это единство двух факторов: избранного меньшинства и масс. Без меньшинства масса не способна самоуправляться, и нация становится «бесхребетной». При этом подчеркивается, что «масса» со своими претензиями на права оказывает разрушительное действие на общество и т.д. и т.п. Отвлекаясь от ошибок, связанных с подобным взглядом на «массу», напоминающим позиции младогегельянцев об «инертной массе», отметим лишь, что этот подход, с одной стороны, более точно характеризует фактор власти в обществе «избранного меньшинства», а с другой — показывает, что в условиях цивилизации основное противостояние осуществляется не по линии, разделяющей классы и другие социальные группы общества, а по линии, которая отделяет наиболее могущественную часть господствующего в социально-экономическом отношении класса от остальной части всего общества.
Еще одна весьма характерная черта цивилизации, и об этом мы уже говорили в начале статьи, — это сохранение и аккумуляция прошлого в настоящем. Память о прошлом, функционирующая не только в психологической, идеальной форме, но и в физической, материальной форме, делает возможными новшества. Если я пользуюсь техническим устройством вчерашнего дня, то я знаю, как его усовершенствовать. Если я знаю, как выглядят архитектурные сооружения и скульптуры античности, то я как архитектор и скульптор могу и знаю, как улучшить стиль и технику зодчества и ваяния. Интерес к прошлому пропадает в периоды упадка цивилизации. Начинаются разрушения памятников под тем или иным идеологическим, политическим, морально-нравственным или даже религиозным (вспомним захват власти в Афганистане талибами) предлогом. Когда оттоманская цивилиза-
ция была на взлете, она не только сохранила постройки храмов православной церкви в Константинополе, но даже до сих пор на стенах главного храма сохранились старинные фрески, что свидетельствует о бережном отношении. В более позднее время по образцу этого храма (Айя-София) и неподалеку от него была возведена грандиозная мечеть, в которой уже отправлялись мусульманские службы. В дальнейшем мы наблюдали огромное внешнее сходство мечетей с православными церквями.
Сами христианские цивилизации западного мира собирали по всему миру памятники прошлого, увозя их независимо от стиля, стран света и уровня культуры, обогащая собственную культуру заимствованиями из чужого прошлого. В этом отношении самой богатой страной стала Великобритания, имевшая длительное время самый большой и мобильный флот в мире. В эпоху Ренессанса Запад буквально провозглашал возврат к прошлому, прошлой культуре и сделал благодаря этому огромный шаг вперед, породив титанов не только в области культуры, но и в политике, экономике. От того, как мы возвращаемся назад, зависит наше движение вперед.
Российская цивилизация до 1917 г. так же, как и западно-христианская, утверждалась на основе итогов, памятников древней и средневековой культуры. И чем позже, тем интенсивнее. Но в период с 1917 до 1940-х гг. этот процесс обрел односторонний идеологический характер, а прошлое стало даже в какой-то мере снова разрушаться. Рецидив вандализма наблюдался затем какое-то время в начале 90-х гг. XX в., когда начали крушить по идеологическим соображениям некоторые памятники советских скульпторов. Формула «прошлое в настоящем» имеет исключительное значение для культурного развития, поскольку проблема сохранения памятников прошлого имеет значение коллективной, исторической памяти человека, общества. Никому не приходит в голову разрушить берлинский рейхстаг или Мавзолей Ленина, хотя рейхстаг служил оплотом фашизма, а против имени Ленина настроены многие противники идеологии марксизма. Чем выше цивилизация, т.е. чем дальше человек находится от варварства, тем меньше вандализма он проявляет в отношении прошлого.
Именно потому, что мелкобуржуазные идеалы основывались на полном отрицании прошлого, они были обречены на недолговечность. Советская цивилизация утверждалась не за счет разрушения памятников прошлого, хотя множество церквей, мечетей и, возможно, пагод было разрушено, когда мелкобуржуазные социальные силы взяли верх, особенно после 1928 г. Но этот процесс разрушения был преодолен в ходе социально-экономического подъема страны, что и было доминирующим фактором. Другими словами, разрушительные процессы, характерные для
всякой «великой революции», пошли на убыль, и на передний план стали выдвигаться созидательные. Хорошо известно, что многие социальные достижения советской цивилизации на первых этапах ее развития оказали сильное влияние на цивилизацию западную (равенство между мужчиной и женщиной в их гражданских правах, трудовое законодательство, пенсионное обеспечение и т.д.). Вслед за Россией в Англии в 1919 г. появились требования (особенно со стороны Лейбористской партии) национализации недр и горной промышленности. Сегодня огосударствление и разгосударствление предприятий и даже крупных объединений предприятий — обычное явление во всем мире.
Весьма сильное влияние на избирательное право в западных странах привело к еще большей их демократизации, хотя в самом СССР в избирательном праве еще какое-то время оставались некоторые изъятия, особенно фактические нарушения самого принципа.
В противоположность советской цивилизации, которая выдохлась, не сумев перестроить структуру общества шаг за шагом в сторону смешанной экономики, где нет господства той или иной формы собственности над остальными и где государство не должно брать на себя заботы булочников и парикмахеров, КНР успешно стала продвигаться в направлении, открытом в свое время Россией: мелкобуржуазный социализм — смешанная экономика — реальная утопия. В отличие от России КНР не форсировала и не тормозила процесс, а регулировала его. Стоило только расширить права госпредприятий и дать свободу мелкому и среднему бизнесу при сохранении жесткого юридического контроля, как за 10 лет (к концу 80-х гг. XX в.) в три раза повысился уровень жизни населения, а темпы экономического роста достигли 16% в год, что тормозилось лишь нехваткой сырья и энергии, пришлось специально снижать темпы роста производства до 10% в год. Россия также входит сегодня в смешанную экономику, поскольку это всеобщая тенденция современного мира.
Сегодня многие граждане России с ностальгией вспоминают преимущества мира, который был разрушен революционными методами, а не преобразован посредством «малых шагов», «небольших скачков», которые всегда обеспечивали непрерывность прогресса. Непрерывность исторического процесса обыденное сознание отождествляет с медлительностью в повседневной жизни и остановкой в истории. То, как пала советская цивилизация, во многом напоминает процесс активного саморазрушения и вырождения правящей элиты. С другой стороны, прогресс китайской цивилизации, управляемой также избранным меньшинством, являет собой полный контраст, поскольку в КНР существен-
но изменился способ мышления на уровне управляющей элиты (чего не произошло в случае с самоуничтожением правящего меньшинства в СССР), и от идеи «большого скачка» она бесповоротно отказалась. И чем меньшие скачки в экономике, культуре, морали и т.д. КНР совершала, тем интенсивнее, быстрее шел прогресс во всех областях жизни.
Особенно интересен следующий момент. КНР с ее очень высокими темпами роста богатства осуществляет этот рост не за счет спекуляций и операций с финансами, а за счет производства все большего количества реальных предметов потребления. В США и других экономически развитых странах все меньше производят реальных товаров и торгуют все больше новыми технологиями.
Большое заблуждение думать, будто чисто финансовое обогащение приведет страну к процветанию. Страна становится значительно более уязвимой для любого международного финансового кризиса. Главное «богатство», которое сулит финансовый капитал стране, — это возможность обанкротить ту или иную страну, а через нее и целую группу стран. Такое чуть было не случилось, например, с Мексикой в 1995 г. Только усилиями администрации США и МВФ удалось погасить начавшийся финансовый кризис в регионе. Глобалистский мир в том виде, в каком он уже существует, — неустойчивый мир, и нарушению равновесия в нем могут противостоять именно такие мощные в экономическом отношении страны, как КНР, — страны с так называемыми «замкнутыми экономиками».
Но главный аспект проблемы — в том, что дальнейшая глобализация в ее теперешнем виде не ведет к выравниванию уровня экономик стран в международном масштабе и к преодолению пропасти между богатыми и бедными странами. Более того, она усугубляет эти расхождения и делает финансовый капитал все более независимым от международного сообщества. Диктат финансового капитала сегодня в мире больше создает, чем содействует решению проблем, связанных с социально-экономическим и культурным развитием отсталых стран, противоречиями между экономически развитыми и отсталыми странами, на чем спекулирует международный терроризм, не говоря уже о многих болезнях века и особенно об экологических угрозах.
К основополагающей характеристике цивилизации можно отнести степень свободы личности. Право высказывать собственное мнение — лишь первая, наиболее легко осуществимая форма свободы личности. Лучше сказать — это только первый уровень свободы личности. Второй уровень свободы личности, более сложный и трудноосуществимый, — независимость всех индивидов общества друг от друга. Этот уровень свободы личности возрастал
на протяжении всей истории человечества постепенно и весьма медленно. Например, цари варварской эпохи, положившие начало государственной форме цивилизации, стали, можно сказать, первыми личностями в истории. Как полагал Л. Мэмфорд, на стадии первых общественных машин «личность и власть выступают нерасчлененными», поскольку только суверен мог принимать решения, изменять обычаи и т.д. Другими словами, мы можем сделать вывод о том, что, видимо, человек начинал становиться личностью в той мере, в какой он обретал власть над той или иной социальной силой, — в данном случае человеческой машиной. Еще не было изобретено даже колесо, но человек создал общественную форму машины и начал распоряжаться ею, положив начало цивилизации. Механические машины были созданы значительно позже. До механических машин власть над социальной силой человек стал обретать с помощью денег, и когда денежные отношения охватили целые страны (а не только их городскую часть), в XVI—XVIII вв., вопрос о равенстве и свободе всех граждан общества встал со всей остротой и приобрел всеобщее значение. Огромное влияние на осознание этого факта оказало движение Я. Гуса, Т. Мюнцера и анабаптистов, не говоря о Реформации. Избавление от крепостничества в Западной Европе в то время началось с помощью откупов крестьян, овладевавших все больше социальной силой в виде денег и вступавших с их помощью в сделки с землевладельцами. Но и до этого времени история проделала множество шагов, прежде чем индивиды превратились в личности, а человек — в гражданина. Например, только с появлением рабовладения одна часть общества обрела свободу (независимость) по отношению к другой: рабовладельцы, свободные крестьяне и горожане являлись независимыми по отношению к рабам и бедноте (полурабам, выполняющим пожизненно свои долговые обязательства, чтобы не попасть в полное рабство).
В более поздние времена помещики обрели независимость по отношению к крепостным, ремесленникам и др., но зависели от монарха, как в свое время многие рабовладельцы — от императора или сената, царя и народного собрания (как, например, в Спарте) и т.д. Самым большим прогрессом свободы второго уровня было провозглашение буржуазного права, в котором свобода связывалась с равенством. В первую очередь здесь следовало бы назвать Кодекс Наполеона 1804 г., провозгласивший равенство граждан и принятый в той или иной форме во всех частях света. И хотя основным источником Кодекса послужило Римское право, однако в соответствии с его положениями из сферы равенства была исключена огромная часть общества (в то время соединить равенство и свободу было невозможно, поэтому
7 ВМУ, философия, № 2
Платон мог соединить свободу и справедливость, но с неравенством).
Однако хотя равенство граждан и было провозглашено, буржуазное общество не могло еще похвастать действительным социальным равенством. Во второй половине XIX в. буржуазное государство в лице Бисмарка пыталось смягчить социальное неравенство, вводя различные социальные средства вспомоществования для наиболее придавленных слоев общества. Только к середине XX столетия в западном мире в сфере права установилось социальное равноправие между гражданами независимо от пола и возраста, а также была провозглашена необходимость социальной защиты всех категорий граждан. Однако демократия, призванная обеспечить независимость граждан друг от друга, до сих пор не достигла уровня, который обеспечивал бы полную свободу всех граждан общества.
Конечно, нынешнее общество еще очень далеко отстоит от этого уровня свободы личности (индивида). Поэтому цивилизации в разных странах длительное время будут отличаться друг от друга степенью свобод, поскольку степень независимости граждан (индивидов) друг от друга в разных странах, обществах различна.
Наконец, третий уровень свободы личности заключается в «накопленном прошлом», т.е. в развитии способностей. Если современный человек «пропустил через себя» всю предшествующую историю, освоил ее результаты, он может то, что не смог бы, родившись на эпоху раньше. Поэтому он свободнее своих предшественников. Современный человек располагает более совершенными средствами связи, восприятия, обработки информации и т.д. Казалось бы, возражение против данного утверждения добыть очень легко, сославшись на пример Рафаэля, которого современный человек не превзошел, а потому и ограничен в плане художественного восприятия мира. Но современный Рафаэль свободнее в своем творчестве по сравнению с классическим Рафаэлем, хотя занимается не живописью (живопись эпохи Возрождения сегодня «возродить» уже невозможно), а, скажем, созданием кибернетики или кинематографа. Развитие способностей, т.е. творческая аккумуляция прошлого, — третий уровень свободы личности, который развивается на протяжении всей истории человечества и чем дальше, тем меньше зависит от политической или идеологической системы общества. В свое время такие личности, как Галилей, чтобы утвердиться в качестве свободной личности, вынуждены были преодолевать идеологические препятствия, которые воздвигало перед ними общество. Но общество само освобождается от подобного рода препятствий по мере того, как становится гуманистическим.
Гуманистическая цивилизация, начавшаяся в эпоху Возрождения, преодолевает все основные препятствия на пути накопления прошлого в человеке, т.е. на пути развития способностей.
Свобода первого уровня лежит на поверхности. Она обнаруживается эмпирически, путем непосредственного наблюдения. Человек физически чувствует, испытывает ограничения свободы со стороны других людей, власти, организации, институтов. Свобода или несвобода «бросаются в глаза». Именно вокруг свободы разгорались страсти в истории человечества, во имя нее совершались революции, свергались режимы.
Свобода второго уровня — не столь явная форма свободы, ее ограничения и границы не так заметны и не столь чувственно воспринимаемы. Она возрастала по мере роста социально-политического равенства. Социальное равенство в первую очередь было связано с экономикой, в то время как независимость личности — с социально-политической системой. Независимость личности возрастает по мере удаления индивидов друг от друга посредством промежуточных действий, совершаемых техническими средствами передачи информации, контроля, управления и т.д. Непосредственная зависимость одного индивида от другого начинает отходить на второй план в силу меняющегося характера деятельности людей, уменьшения доли физического труда и возрастания доли и роли интеллектуального. Индивид все меньше включается в структуру функционирующего целого, выполняя работы для этого целого на договорной основе с оговоренными функциями и объемом работ. Его взаимоотношения с другими людьми все больше регулируются правилами, утверждающимися в обществе, а не в организации, с которой он взаимодействует. Такая ситуация складывается постепенно, веками.
Третий уровень свободы, т.е. свободы, связанной с развитием способностей человека, индивида, растет более равномерно, чем оба предыдущих, так как зависит не от революционных акций масс, как это часто бывало в прошлом, не от правителей и парламентариев и не от изменения социального положения людей, которое также может меняться очень быстро. Например, после Второй мировой войны социальное положение многих людей менялось очень быстро, и они обретали относительную независимость от фабрик, заводов и т.д., открывая собственное дело или заключая выгодные контракты с телевидением, фирмами и даже государственными учреждениями. Третий же уровень свободы мог возрастать только по мере фундаментального накопления прошлого. Чтобы создать самолет, человек освоил огромное наследие (математические методы, физические, химические, аэродинамические знания и т.д.). Все это накапливающееся прошлое в коллективной и индивидуальной памяти не зависит от
революций, государственных актов и т.д. Накопление прошлого происходит по своим закономерностям, которые определяют развитие мышления человека, его познавательных способностей, а также смену способов мышления эпохи. Эта свобода непрерывно растет, равномерно ускоряясь.
От развития свободы третьего уровня зависит в конечном счете место, которое индивид займет в обществе. На протяжении длительной истории до возникновения капитализма и его правовой системы, окончательно сложившейся к началу XX в., «обычный» индивид занимал зависимое, подчиненное место. Только в «массе» индивид обретал силу и влияние на общество. С появлением избирательного права и его демократизацией индивид начал сам по себе играть большую роль в обществе именно как индивид. И хотя индивид еще не скоро обнаружит свою ведущую роль в обществе в явной форме, тенденция движения в этом направлении уже действует. Как только каждый индивид окажется на переднем плане исторического прогресса, история как борьба за «массы» (для обеспечения подпорок государственной власти) прекратится. Это обнаружится, когда роль государства в управлении обществом начнет сходить на нет, а роль мышления индивидов станет определять саму действительность. А пока решающую роль в историческом прогрессе играют эмоции масс, а в деятельности индивидов, управляющих через государственные институты массами, — «уроки истории», как хорошие, так и плохие, а также и сами эмоции, не говоря об интересах.
В итоге мы приходим к парадоксальному выводу. В центре истории всегда был человек, который ее создавал в весьма разнообразных формах — повседневном труде, участии в управлении государством, войнах, празднествах, ритуалах и т.д. Но «конец старой истории» наступит, когда индивид окажется в центре общества. Ему не придется подчиняться большинству, потому что его интересы не противоречат интересам общества. Общество не навязывает индивиду уклад, который несовместим с его интересами. Общество ответственно за его интересы. Не «масса», не «класс», не «социальная группа» и не «элита» будут находиться в центре внимания, а лишь индивид, который не может присоединиться ни к какой группе на почве общности социальные интересов, ибо нет больше таких социальных условий, которые были бы общими лишь для какой-либо части общества. А если нет таких особых социальных условий, то нет общих социальных интересов у отдельных групп, есть лишь индивидуальные интересы, совпадающие по обстоятельствам. В условиях, когда все поставлены в равные условия, где не доминирует ни одна из форм собственности, в этих условиях индивид независим от учреждений, государства, коллектива.
Безусловно, воздействие общества на индивида на ранних стадиях своего развития было сильнее, поскольку индивид нуждался в поддержке других индивидов, организованных в общество. Поэтому застойные цивилизации в прошлом — весьма частые явления, что фиксировалось историками и культурологами. По мере роста и развития самого общества история ускоряется, оно в состоянии впитывать в себя, объективировать наиболее продуктивное развитие индивидов, которые способны «вести за собой» общество, создавать его культуру, а тем самым и новую цивилизацию. Без общества нет цивилизации, а без активности индивида общество находится в застойном состоянии. Поэтому чем выше развито общество, тем значительнее роль индивида во всех сферах жизни. Рост цивилизации пропорционален возрастанию роли индивида в этом процессе.
Анализ особенностей и основных характеристик понятий «цивилизация» и «культура» позволяет сделать вывод о том, что цивилизация, по нашему мнению, доводит производство до соответствующей формы и способа потребления, переводит мораль в устойчивое право, канонизирует культуру, превращает искусство в вечный шедевр, доводит обучение до образования, социализацию — до воспитания. Одним словом, цивилизация превращает культуру в широком смысле в систему жизни. Поэтому в условиях цивилизации плоды культуры (материальной и духовной) становятся достоянием почти всего общества. Цивилизация как бы распространяет плоды культуры, созданные деятелями культуры, на остальную часть общества для ее (культуры) потребления. Цивилизация — это функционирующая культура как система жизни.
Подошел к концу один из «больших циклов» истории, в рамках которого действовали определенные парадигмы человеческого бытия и определенные законы развития. У нас на глазах происходит не просто смена общественного устройства, а глубинная трансформация самих основ цивилизации. Впервые становится возможным до конца понять привычные, но не вполне осознанные культурно-исторические архетипы и культурологические идеологемы, в рамках которых человечество сознавало себя в своей идентичности. Понять для того, чтобы выявить их реальные (а не иллюзорные) функции и попытаться представить себе, какие идеи, на протяжении долгого времени владевшие умами человечества, сохранят свое значение в будущем, какие продолжат свое историческое бытие, но уже в новой роли и с новым функциональным наполнением, а какие останутся лишь в архивах человеческой мысли.
ПРИМЕЧАНИЯ
I Комсомольская правда. 1995. 22 апр. С. 3. 2Фихте И.Г. Избр. соч. М., 1916. С. 403.
3Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990. С. 122. 4Швейцер А. Культура и этика. М., 1973. С. 53. 5Сноу Ч. Две культуры. М., 1973. С. 10.
6См. подробнее: Миронов В.В. Наука и «кризис культуры» или Затянувшийся карнавал? // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 1996. № 5.
7См.: Тойнби А. Постижение истории. М., 1991. С. 92. 8«Восток—Запад»: Исследования. Переводы. Публикации. М., 1985. С. 5—12.
9Швейцер А. Указ. соч. С. 68. 10Там же. С. 67.
II Ortega у Basset J. La rebelión de las masas. Madrid, 1962. P. 60—61.
