CC BY
14
ОБЗОРЫ, РЕФЕРАТЫ
Кулич Т.
ПРЕОДОЛЕНИЕ ПРОШЛОГО Ки1|1с Т.
Ргеу^аиап|е рго^обН (ижгос1 I ргаис1рготепе Б11ке ¡Б€ог1|е Кга|ет XX иека). В., 2002, 504 5.
Автор книги Теодор Кулич - профессор Белградского университета, специалист в области социологии политики. Книга вышла при содействии Хельсинкского комитета по правам человека в Сербии и правительства США.
«После крутых поворотов история пересматривается и меняется по всем направлениям как на уровне отдельного индивидуума, так и в сфере идеологий или науки» (с. 5). Все это происходит на базе международных научно-политических дискуссий конца ХХ в. и официальных идеологий, получивших распространение в европейских странах в тот период. Смена эпох определила несколько основных тем дискуссий.
«Нужно было изменить картину истории не только в бывших социалистических странах, но и на более широком пространстве. Изменение видения социализма оказало влияние и на изменение отношения к фашизму, что, в свою очередь, повлекло за собой изменение многих официальных мифов об антифашизме, на которых держалась интеграция европейских стран после Второй мировой войны. Нужно было вновь определить баланс минувшего столетия, дать новое видение жертв, палачей и ценностей», - говорится в книге (с. 6).
Т.Кулич подчеркивает противоречивость нового мировоззрения. С одной стороны, для него характерен селективный подход, беспощадный пересмотр прошлого и идейная конверсия. С другой - холодный и трезвый расчет мультинационального капитала как главного носителя глобализации, определяющего современное мышление, которое более или менее успешно контролирует восприятие прошлого.
Как считает автор, либерализм, ставший нормой современной жизни, опирается помимо прочего и на воздаяние должного жертвам всех тоталитарных режимов, тогда как консерваторы, обходя стороной фашизм, больше сосредоточиваются на жертвах социализма.
Антифашизм, а не антитоталитаризм рассматривается в книге как теоретический постулат и морально-политическая вертикаль ХХ в. «Если этнократический
либерализм и "демократический национализм" основываются на критике тоталитаризма, то общество, лишенное антагонистических имущественных различий, рассматривает фашизм и его этнократическую основу как основную опасность. Теоретически обоснованный антифашизм предполагает критику общественно-экономических источников национализма, тогда как антитоталитаризм этой критики избегает и направляет ее в другое русло» (с. 9). В связи с этим, подчеркивает Т.Ку-лич, следует не дать уйти в прошлое памяти о фашизме и выработать стратегию борьбы с забвением системы зла былых времен.
Россия, по словам автора, была единственной посткоммунистической страной, которая не могла переложить вину за социалистическое прошлое на кого-то другого. В связи с этим вина пала на внутреннего неприятеля: демократы разделились на две группы и обе обвиняли друг друга в неизжитом коммунизме. Кроме антикоммунизма проснулся и национализм под видом нового национального мифа, который рассматривает Запад как очевидного врага. Опорой нового национального мифа стали армия и церковь, пришедшие на смену коммунистической партии и рабочему классу. Армия защищает церковь, а православные священники благословляют этот союз. Патриотическую, националистическую карту разыгрывает и КПРФ, особенно это касается чеченского конфликта. Стремительная смена политической и личной идентичности стала результатом преодоления прошлого, начавшегося еще в Советском Союзе во время перестройки. Это был процесс с далеко идущими последствиями для интеграции остальных европейских социалистических стран.
Что касается постсоветской России, то в ней пересмотр прошлого протекал в особом климате, проникнутом хаотичными идейными и политическими веяниями, а также находящимся под влиянием самых разнообразных комбинаций левых и правых сил. «Затянувшийся на десятилетия поиск Россией своей послеимперс-кой идентичности еще не закончился, и вопрос о преодолении прошлого не закрыт», - считает автор (с. 103). По его словам, кампания в Чечне, последовавшая за поражением в Афганистане, освободила часть населения России от иллюзии каких-то особых отношений с Востоком. Россия меняет свой ориентир от «цивилизации» - на нацию, понимаемую этнически. Как правило, приспособление ведущей нации в период после распада империи, проходит болезненнее и сложнее, чем у «порабощенных» народов (так, австрийцы имели более слабую этническую самоидентификацию, чем мадьяры, турки или остальные народы империи, сербы - чем хорваты, а русские - чем народы Кавказа). Обычно сепаратисты используют для гомогенизации национальные особенности, тогда как титульные этносы пользуются нейтральной имперской идеологией. Очевидно, что у русских и австрийцев была тесная связь между нацией и империей, а сербы больше других югославских народов были заинтересованы в сохранении Югославии. «Следует вспомнить еще об одном различии. Если Британия имела империю, то Россия была ею. Поэтому первая легче перенесла распад империи. В настоящий момент русский политичес-
кий национализм находится в эмбриональном состоянии и, как все молодые наци-онализмы быстро меняется» (с. 103).
Самые разнообразные комбинации националистических, либеральных и коммунистических движений заполнили вакуум после ухода в прошлое советской коммунистической идеологии. Кончина одного большого тоталитаризма, по словам автора, повлекла за собой рождение ряда малых. Присутствие радикализма в обществе, обремененном перманентным десятилетним кризисом и коррупцией, привело к хаотическому пересмотру прошлого. Обновленные метафизические и эсхатологические спекуляции ставили перед собой цель оправдания нового общественного строя» (с. 104).
Пересмотр прошлого в Восточной Европе во многом отличается от аналогичного процесса на Западе, начавшегося во времена холодной войны. Психологический климат в обществе, для которого характерно состояние массовых угроз и неизвестности, также носит особенный характер, выражающийся в готовности как элит, так и масс стать на сторону тех или иных ревизионистских течений. «Легко понять, почему почти во всех постсоциалистических странах национализм рисуется не в столь темных красках, как коммунизм. Каким-то чудом ответственность за злодеяния коммунистического режима легла на другие народы: в балтийских республиках, Польше и Украине - на русских, в Хорватии - на сербов, в Сербии - на хорватов и Тито и т.д. Собственная же нация как жертва коммунизма освобождается от ответственности» (с. 108).
Динамичный процесс создания новой общности в России, так же как в других странах, протекал в обстановке поляризации политических сил вокруг национального вопроса. Преодоление прошлого происходило на фоне пробуждения русского народничества и голосов национал-патриотов, требующих очистить русскую идею от коррумпированных западных интересов и отвергающих демократию во имя мистической власти русского народа. Поиски идентичности проходили в новом альтернативном ключе между радикальной реформой и возвращением русской идеи. Левых и правых в России объединяет отпор США, глобализации и космополитизму. Официальные круги России больше, чем ранее открыты Западу. Многочисленные трудности, встречающиеся в ходе развития, по мнению исследователя, препятствуют утверждению в России политической культуры и становлению историографии. «Потеря статуса суперсилы и прежнего имперского ореола придают особую тональность бурным процессам, связанным с определением идентичности новой России» (с. 109).
Было бы ошибочно думать, что политический хаос, где трудно отделить левых от правых и наблюдается поворот коммунистов к национализму, присутствует только в России. Союз новых правых и коммунистов существует также и в европейских странах; здесь уместно вспомнить коалицию левых и правых в Италии, левых профсоюзов и фламандских националистов в Бельгии, союз экстремистски на-
строенных левых и правых в Дании, коалицию левых и экстремистски настроенных правых в Сербии. При этом не совсем понятно, что это - новый союз подчиненных, временный прагматизм или антилиберальный союз нового времени? Трудно также поверить в то, что отпор глобализации может на продолжительное время объединить антикапитализм слева и справа. Когда русские коммунисты оправдывают «социалистический патриотизм» критикой сомнительного различия между космополитизмом и интернационализмом прошлых времен, значит ли это, что в эру глобализации понятия интернациональное и капиталистическое сближаются?
По мнению Т.Кулича, в современной России нет четкого видения прошлого, в общественном мнении преобладает симбиоз ностальгии и параноидного страха перед Западом и его агентами, якобы ответственными за предательство и этногено-цид. Для многих русских распад СССР означает возврат к допетровским временам, поражение и потерю русских земель. Раздаются голоса о «Веймарской России», однако национальной мобилизации препятствуют сепаратистские тенденции и борьба за выживание.
Некоторые особенности русского случая становятся понятнее при сравнении с Германией. Правда, говорить о глубоких совпадениях нельзя, так как отношение русских к сталинизму несколько другое, чем отношение немцев к фашизму. Сталинизм в отличие от фашизма был преодолен внутренними силами, а ГУЛАГ, на взгляд Т.Кулича, нельзя сравнивать с фашистской оккупацией. «У русских отсутствует чувство коллективной вины, у них другой взгляд на отношение палача и жертвы в истории. На русском переосмыслении прошлого также сказался конфликт поколений и влияние новой политической культуры» (с. 110). Российские консерваторы вновь поднимают вопрос об особом пути России. Если в Германии в центре дискуссий - Шз1опкегз1ге^, то в России - Sonderwegfrage.
В постсоветской России отсутствует контроль над историей, а центральные архивы открыты лишь частично. В Германии проблема холокоста всегда занимает центральное место, и общество очень чутко реагирует на любые попытки политизации. В противоположность этому в России - мало нового в подходе к ГУЛАГУ. Это связано с тем, что память о нем не способствовала сплочению нации. Таким образом, критика ГУЛАГа даже отчасти не была внешнеполитическим императивом, как критика холокоста. Historikerstreit помог немецкой историографии четче выявить политические пристрастия сторонников различных точек зрения в науке, а историки не смогли пройти мимо морального аспекта фашизма. Ревизионизм же в российской историографии не привлек подобного внимания со стороны общественности, как это было в Германии. «Политика, проводимая господствующими кругами в России, менее восприимчива к колебаниям исторического сознания, поскольку для общества, переживающего кризис, важнее всего проблема выживания» (с. 110).
Заключение книги озаглавлено «Историческая память как препятствие и стимул развития». После завершения конфликтов требуется новое видение прошлого или его модификация. Процесс модификации коллективной памяти сложен, ибо требует критического переосмысления собственной истории.
Прошлое всегда ново, так как определяется сегодняшним моментом. В событиях прошлого различные силы ищут нужные исторические факты как опору для собственной интерпретации развития, а потому хаотические попытки преодолеть прошлое - характерная черта идейной стороны глобализации.
На ключевой вопрос - усилила или ослабила историческая память интеграцию Европы - трудно дать однозначный ответ, признает автор. Во всяком случае, глобальный антифашизм на Востоке и Западе, несомненно, сыграл определенную объединяющую роль, нейтрализовав глобальный западный антитоталитаризм. Можно ли говорить о «географии воспоминаний», т.е. о различном видении прошлого по регионам? Происходит ли после 1989 г. фрагментизация памяти, обусловленная распадом СССР и исчезновением общего неприятеля? «Судя по всему, антитоталитаризм на Западе был поверхностным политическим интегратором. Аналогичную роль играл и антикапитализм на востоке Европы», - заключает автор (с. 497).
Может ли интеграция европейских стран способствовать созданию новой общей основы исторической памяти? Последняя, несмотря на глобализацию, все еще обременена национальными мифами, которые отнюдь не способствуют объединению Европы. Тот факт, что прошлое продолжает сохранять свою актуальность, вызывает серьезные сомнения в успехе глобализации. Надо надеяться, что в будущем с историей европейских стран мы будем знакомиться не по национальным мифам, став свидетелями того, как народы и государства критически преодолевают их.
Е.Б.Калоева
