CC BY
18
Олеся Орленка
Traverso E . L'histoire comme champ de bataille: Interpréter les violences du XXe siècle . Paris: "La Decouvert", 2011. 299 p .
Предлагаемая читателям монография «История как поле битвы: Интерпретации практик насилия в ХХ веке» была издана в начале 2011 г. в Париже издательством «La Découverte» на французском языке. Её автор, Энцо Траверсо, PhD в истории, является профессором факультета права и политологии Университета Пикардии в Амьене. В сфере его интересов лежит история тоталитарных режимов ХХ в., двух мировых войн, антисемитизма, немецкой и еврейской философии. Этим вопросам посвящен ряд написанных им знаковых работ.1 Также он выступал редактором нескольких изданий по истории тоталитаризма и Холокоста.2 Э. Тра-версо работал в университетах и научно-исследовательских организациях во Франции, Германии, Бельгии, Италии, Испании, Мексики, Аргентины, Канады и США, состоял в редакционных советах нескольких журналов и французского издательства "La Fabrique".
Монография «История как поле битвы» - одна из последних опубликованных автором научных работ. Она представляет собой сборник статей и эссе, написанных или опубликованных ранее, объединенных общей темой: исследование сложной и неоднозначной проблемы насилия в прошедшем ХХ веке. По словам автора, работа над ней продолжалась 15 лет. Издание состоит из введения (С. 5-23), где, помимо прочего, изложена структура книги с информацией о прежних публикациях глав в виде статей, небольшой главы об источниках (С. 24-27), восьми тематических глав, заключения (С. 283-290) и именного указателя (С. 291-296). Помимо указателя имён, научно-справочный аппарат монографии состоит из большого количества ссылок на труды различных авторов, посвященные истории, теории истории, философии, а также на литературные произведения и периодические издания - как переведенные, так и написанные на английском, французском, испанском, итальянском и немецком языках. Каждая глава монографии отличается большой информационной насыщенностью, ïïj содержит богатый аналитический материал. ï В данной рецензии мы попытались выделить
основные мысли автора, непосредственно относящиеся к названиям каждой части.
Задачи, которые автор ставил, объединяя свои статьи в монографию, объясняются им во введении. Они связаны с пониманием Э. Траверсо исторического процесса, который заключается в следующем. История представляет собой не линейный процесс, а череда сменяющих друг друга эпох, отделенных своего рода поворотными, ключевыми моментами - «momentum», как говорит сам историк (С. 5). Для понимания этих периодов необходимо изучать историю идей, характерных для каждого из них. Однако, как пишет автор, приводя доводы последователей «кембриджской школы» истории политической мысли3, при этом нужно избегать «переводить» использованные в них понятия на язык современности, а также не искать в источниках отражения общих исторических процессов, а понимать, что конкретное событие или мысль означала в тот момент, когда оно/она возникло. По мнению Э. Траверсо, идеи «...используются в каждую эпоху и наделяются со стороны читателей разными характеристиками, таким образом, отдаляясь от своего первоначального значения» (С. 16). Так, например, понятия «революция» и «коммунизм» связываются современной аудиторией с тоталитарным миром, а «капитализм» и «индивидуализм», которые, по мнению философов прошлого, должны быть подчинены бескорыстной любви к ближнему, представляются сейчас естественным фундаментом либерального пост-тоталитарного общества (С. 6-7). Описывая метод работы, автор высказывает свою приверженность объединению пути «кембриджской школы» и приверженцев теории изучения идей, и, ссылаясь на Арно Дж. Майера, выделяет четыре принципа своей работы: социальная и лингвистическая контекстуализация взятых им источников, принцип историзма, компаративистика (сравнение текстов, эпох и идей) и концептуализация (отделять абстрактные идеи эпохи, излагающие взгляд на реальность, от самой реальности, в которой они были созданы). Также он выражает согласие с теорией У Бен-
джамина о дисконтинуитете истории и катастрофах как смене эпох. Такими крушениями периодов были Великая Французская и Октябрьская революции, падение Берлинской стены и т.п. Родившаяся после исчезновения социалистической модели мира и будущего, современная историография выступает под знаком разочарования. При этом Э. Траверсо призывает сделать наши размышления о прошлом максимально плодотворными (С. 23).
Глава первая называется «Конец века. ХХ в. Эрика Хобсбаума». В ней анализируется произведение «Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век», написанное Хобсбау-мом сразу после падения Берлинской стены. По мнению Э. Траверсо, этот автор одним из первых увидел в данном событии не просто факт, а глобальную смену исторических периодов. В главе рассматриваются ключевые положения работы Хобсбаума, встретившие критику со стороны других учёных. Во-первых, это идея, высказанная в «Эпохе крайностей», о «длинном» XIX веке и «коротком» ХХ веке. Причем первый явился периодом развития, изменения мира; «мотором» для этих процессов стала Европа. Следующее столетие было веком катастроф и войн. Ю. Остерхам-мель возражал на это тем, что модернизация Европы не была гомогенной: индустриальная революция прошла сначала лишь в Англии и Бельгии, в других странах эта сфера экономики развивалась только с конца столетия, падение монархий не привело к созданию либеральных государств, слово «демократия» носило скорее негативный оттенок, и обозначала власть толпы. Более того, по словам Остерхаммеля, в теорию Хобсбаума не вписывались изменения, происходившие в азиатском мире (С. 34). Вторая идея, высказанная в «Эпохе крайностей» - неудачи революций, приведших к обретению колониями независимости. Установившиеся в результате политические режимы использовались прежними имперскими хозяевами и стали всего лишь производными от прежней власти. Э. Траверсо не соглашается с этим, говоря, что данное утверждение не объясняет, как получилось, что бывшие колонии добились того, чтобы их мнение учитывалось в масштабах мировой политики (С. 39-40). Один из ключевых моментов работы Хобс-баума - размышление по поводу коммунизма. Э. Траверсо сравнивает его взгляды со взглядами историка Ф. Фюре, выступающего антагонистом Хобсбауму. Последний видел
главную цель коммунизма в низвержении социального неравенства, в предоставлении угнетенным слоям общества возможности распоряжаться собственной судьбой (С. 50), в том, чтобы показать миру возможность другого пути развития, отличного от капитализма. Ф. Фюре, концепция которого будет рассмотрена в следующей главе, уравнивал фашизм и коммунизм. Хобсбаум высоко оценивал значение Октябрьской революции, считая её аналогичной по универсализму Великой французской революции. Советскую систему он считал обреченной на провал, сталинские репрессии - ужасным периодом, которому, однако, по его словам, не было альтернативы (данная точка зрения вызывает сожаление со стороны Э. Траверсо). Несмотря на то, что идеи Хобсбаума были отличны от мыслей Э. Нольте, Э. Траверсо считает, что исходная точка была одна: сравнение коммунизма и фашизма. Одной из главных заслуг автора «Эпохи крайностей», по его мнению, является умение сформулировать то, что составляло достоинство рабочего класса и выражалось в идеях коммунизма (С. 56). Также он разделяет волнения Хобсбаума по поводу будущего человечества, которое, после крушения идей социализма, не представляется больше ясным и чётким: «...совершенные в прошлом попытки изменить мир потерпели поражение. Нужно пойти другим путём, но у нас нет компаса. Беспокойство Хобсбаума -это неуверенность нашего времени» (С. 58).
Вторая глава называется «Революции. 1789 и 1917 гг. после 1989 года: по работам Франсуа Фюре и Арно Дж. Майера». Э. Траверсо называет Ф. Фюре «иконой либеральной историографии». По его мнению, этот французский историк является типичным представителем того поколения авторов, которое создавало «обольшевиченую» историю антибольшевизма. Используя сравнение И. Дойчера, Тра-версо пишет, что эти исследователи, многие из которых в прошлом были коммунистами, сохранили чёрно-белое видение истории и критиковали советскую историю теми же способами, что их советские оппоненты - историю империализма. Разница была лишь в том, что обвинители и обвиняемые менялись местами в зависимости от автора. Критикуя работы Ф. Фюре по Великой французской революции, он еще в предыдущей главе отметил одно важное обстоятельство: выводы относительно 1789 г. намеренно экстраполируются ^ многими исследователями на Октябрьскую £
революцию. Мнения Фюре, его учеников и последователей можно свести к следующему: по их оценке, изменения, которых требовало общество в период революций, могли пройти без кровопролития и столкновений. Революция не способна нести никакого созидательного начала, а последовавший за ней террор был неизбежным следствием её идеологии, направленной на убийство (С. 62-66). Якобинцев Фюре считает предшественниками большевиков. По его словам, любой учет контекста и исторических обстоятельств в изучении этих событий ведет к оправданию террора 1793 г., в чем с ним, отчасти, согласен Э. Траверсо. Однако последний считает неисторичным подход Фюре к изучению событий революции. Траверсо отмечает, что тот упускает логику организаторов политического террора, не тоталитарную по сути, а направленную на защиту революции и достигнутых ею свобод (С. 67). Он должен был защищать свободу, а превратился в практику насилия. Это, по словам Траверсо, было и во время французской, и во время русской революций. Но такое следствие не было неизбежным.
Основным произведением А. Дж. Майера, выбранным Э. Траверсо для анализа, стала работа «Фурии: насилие и террор во французской и русской революциях». Этот автор соглашается с Ф. Фюре относительно продолжительного характера революции, с историком А. Матьезом - относительно аналогии между 1789 и 1917 гг. Однако он отказывается от положительной или отрицательной оценки революций. Он считает, что революция - это направленный на движение в будущее креативный разрыв с прошлым, установление нового порядка, возникающий на месте вакуума власти, социального и политического кризиса. Траверсо считает, что теории Майера подходит концепт К. Шмита «суверенная диктатура», обозначающее власть, которая сама дала себе легитимность. Насилие, по мнению Майера, при революции неизбежно, но оно сопутствует процессу создания порядка и власти. Также революция неотделима от контрреволюции - процесса активной мобилизации, который он видит в консерватизме ХХ в. и в фашизме (С. 73-75), а также обладает чертами «светской религии» (С. 76), разной во Франции и в России. Во Франции террор пытались ввести в рамки закона. В России ситуация осложнялась Первой мировой и Гражданс-^ кой войнами, усилившими его распростране-£ ние. Сталинские политика и репрессии стали
результатом провала мировой революции, вследствие чего она направила свое развитие внутрь страны (С. 81). Таким образом, Майер считает датой окончания русской революции 1945 г. Э. Траверсо также считает, что теория автора не отличается историзмом. Революции понимаются Майером как своего рода блоки, в которых мы видим этапы, но не разрывы. Это сближает его в глазах Траверсо с американскими «ревизионистами» (Дж. Арч Гетти, Ш. Фицпатрик), для которых важно не столько показать преемственность между Лениным и Сталиным, сколько вписать их со всем отличиями в единый исторический процесс. По мнению Траверсо, в самой революции бывают моменты разрыва, во время которых делается решающий политический выбор. Так, например, сталинизм не был закономерным следствием революции (С. 83-84). Также Майер, по его мнению, не уделил внимания дебатам внутри революционных кругов в России, кроме как для сравнения Сталина с Робеспьером, представленным как одновременно наследник и творец революции. Большевики не выдумали террор, не были причиной Гражданской войны, но и не создали полноценный вариант развития общества, поскольку уничтожили демократию. Тем не менее, коммунизм был не только кошмаром. Он «.также был движением, которое оказалось способно дать чувство собственного достоинства подчинённым классам и зажечь надежду в сердцах многих поколений» (С. 87-88).
Третья глава называется «Фашизм: по работам Джорджа Л. Мосса, Зева Штернхеля и Эмилио Джентиле». В ней автор пытается проанализировать историографию фашизма за последние четверть века. Он считает, что наибольший вклад в изучение темы внесли именно эти три автора. Первым делом Э. Траверсо выделяет особенности взглядов и подходов к исследованию фашизма, характерные для всех трёх авторов: революционный характер фашизма (новое соединение старых элементов европейской цивилизации), национализм, попытка создать «нового человека», стирание граней между личным и общественным. По мнению этих авторов, фашизм состоял из национального мистицизма, процессов превращения в систему ценностей и символических отображений таких характеристик, как мужественность, молодость и пр., создания образа маргиналов в качестве противников государства и общества. Все они отмечали также милитаристский и им-
периалистический характер фашизма. Дж. Л. Мосс, влияние работ которого испытали на себе многие историки, интересовался идеологической и культурной составляющей этого режима. Говоря о национализации масс как об основном концепте фашизма, он описывал «брутализацию» общества, принятие им идеи анонимной смерти масс на войне, делавшей их пассивными пешками в политике и истории (С. 99). Историк находил общее между фашизмом и идеологией якобинцев, а также коммунизмом (но только в их антилиберальной сущности). Понять фашизм для Мосса означало разобраться в практике применения его идей в жизнь, а также воплощение в видимой форме чувств народа (С. 104). Он не изучал насилие, совершенное в рамках этого направления. Более того, анализируя культурную составляющую фашизма в разных странах, Мосс пришел к выводу о более человечной форме правления в Италии и даже считает необходимым исключить эту страну из числа виновников в трагедии Хо-локоста (С. 120).
З. Штернхель - французский историк интересовавшийся, в основном, фашизмом во Франции. Одним из первых он стал спорить с мнением о якобы не существовавшем французском фашизме (С. 124-125). Разницу между ним и коммунизмом он видел в том, что последний являлся наследником эпохи Просвещения, а первый - её гробовщиком (С. 103). Он считает, что фашизм появился во Франции с XIX в. (дело Дрейфуса), а в 1940 г. плавно перешел в режим Виши (С. 107); что почерпнул этот режим многое как в правом политическом направлении, так и в идеологии левых (социальная программа фашизма, планы по устройству общества). Нацизм Штернхель отделял от фашизма из-за биологической «научной» составляющей идеологии (С. 121). Д. Джентиле также писал о культурной основе режима Муссолини, делая акцент на её религиозном характере с типичной практикой отправления культа (С. 102). Исследователь считал, что коммунизм и фашизм настолько же не равны друг другу, как национализм и интернационализм. Революционность фашизма проявлялась, в частности, в стремлении использовать достижения прогресса, сопряженного с мифом о создании нового человека (С. 115). Высказываясь о взглядах Мосса, Джентиле отмечал, что тот упускает из виду важную деталь культуры фашистского государства и общества:
крайнюю степень милитаризации политики. Э.Траверсо не соглашается с тремя авторами по нескольким пунктам. Один из основных -внимание только к символической, культурной стороне фашистских режимов. Таким образом, упускается из виду такая важная их черта, как насилие. Именно это объединяет все европейские страны, принявшие в 30-х гг. ХХ в. фашизм (С. 122).
Четвертая глава «Нацизм: спор между Мартином Бросцатом и Солем Фридлэнде-ром» посвящена теме историзации нацизма. Дискуссия развернулась в письмах, публиковавшихся этими авторами для широкой аудитории, но адресованных, тем не менее, друг другу. Первое из них появилось в 1985 г., автором его был М. Бросцат. Он видит проблему для изучения истории Третьего Рейха в мифологизации этого периода после 1945 г. Современные представления о нём основаны на сведениях, открывшихся позднее. Так, например, по словам Бросцата, немцы хотя и принимали некоторые проявления насилия на государственном уровне («Хрустальная ночь»), но не знали о существовании Освенцима (С. 135). Немецкое общество поддерживало «миф о Гитлере», политику антисемитизма. Однако государственный режим предлагал также экономическую политику, повышавшую уровень жизни, социальную защищенность и пр. Поэтому, необходимо вернуть период нацизма в общий исторический контекст, изучать его так же, как и любую другую тему. Особенно внимательно следует обращаться с историческими источниками. М. Бросцат против использования воспоминаний жертв нацистского режима, поскольку они «...могут вызвать сочувствие, но их показания не соответствуют критериям, предъявляемым к материалу, с которым работает историк» (С. 136). Те работы, в которых исследование опиралось на устные свидетельства, Бросцат считал ненаучными (например, И. Вульф) (С. 151). С. Фридлэндер не был против историзации периода нацизма с точки зрения применения к его изучению всех имеющихся в арсенале историков методов. Но он видит в предложении Бросцата опасность: не обращать внимания на преступный характер этой власти. Феномен, символом которого стал Освенцим, не имеет аналогов в истории. Это ставит определенные задачи перед исто-ризацией нацистского прошлого, заключающегося в сосуществовании истории и памяти. Например, тезис о незнании немцев об участи ^ евреев является, по его словам, мифом, так как £
общество видело достаточно, чтобы понять происходившее: депортация, слухи с фронтов, фотографии, рассказы работников лагерей и пр. Историзация необходима и, одновременно, невозможна, так как речь идет о близком периоде, к которому невозможно относиться неэмоционально (С. 137-140). Именно из-за этих взглядов Фридлэндера Бросцат называл их спор диалогом, показывающим сложности германо-еврейского общения (С. 141). Э. Тра-версо кратко излагает в этой главе основные направления развития историографии нацистского периода и связанной с этим темы Холо-коста. Став к концу 80-х гг. самостоятельным сюжетом исследования, Холокост приобрел особый статус как в исторической науке, так и в обществе. «Великий вызов историографии, - заключает Траверсо, - состоит сейчас в том, чтобы снова вписать его [Холокост] в глобальную историю нацизма, а нацизм - в историю Европы, поскольку оба они являются частью европейского кризиса» (С. 152).
Пятая глава называется «Сравнивая Шоа: открытые вопросы». В ней автор сопоставил разные проявления геноцида, олицетворением которого, по его словам, стал сейчас для большинства людей Холокост. Э. Траверсо считает, что метод компаративной истории в науке еще плохо разработан, нет классической работы, которая бы сформулировала принципы сравнения, заложенные Монтескье или Ве-бером. Но он считает, что «Сравнение геноцидов влечет за собой проведение параллелей не только между обществами, но и между кризисами этих обществ» (С. 153). Невозможность изучать Холокост без компаративного метода автор видит в его особенностях: Холокост является составной частью общего насилия, характерного для Второй мировой войны, а также системы врагов, выстроенной нацистами. Также Траверсо считает отношение к теме Шоа своеобразной лакмусовой бумажкой стремления исследователя к историзации ХХ века. Термин «геноцид» появился в 1943 г. (Р. Лемкин), и был позднее зафиксирован в декларации ООН. Его определение не оказалось универсальным, поскольку исключало определение как геноцида политического насилия (С. 157). Поэтому все последующие годы различные исследователи пытались найти выход из терминологической дилеммы: ввести термин «политицид» (Гурр, Харф), сузить сферу его употребления или же вообще исключить ïïj его из обихода, заменив понятием «массовое Si насилие» (Ж. Семелин). Г. Гуттенбах, мнение
которого приводит Траверсо, считает, что определение «геноцид» употребляется слишком часто для создания эмоционального эффекта. Особенно это используется при достижении политических целей, что привело к банали-зации термина (С. 158). Траверсо анализирует вопрос соответствия Холокоста общеевропейскому антисемитизму, колониальной политике, сравнивает его с уничтожением коренного населения Америки, с антиеврейской политикой Фердинанда и Изабеллы в конце XV в., с деятельностью инквизиции. Сделанный им вывод заключается в том, что, несмотря на жестокую дискриминацию по национальному признаку, европейцы никогда не доходили до той крайности, до которой дошел Гитлер. В конце XV в. евреев выталкивали из всех сфер жизни, но не уничтожали физически, индейцы все-таки имели возможность ассимилироваться и даже фашистский, националистический режим Франко не предполагал истребления всего еврейского народа (С. 174-176).
Э. Траверсо считает важным сравнить насилие, присущее тоталитарным режимам, с Холокостом. Несмотря на мнение о схожести нацистского и коммунистического режимов, он видит в них ряд существенных отличий. Первое - радикальность нацизма (СССР за 70 лет прошел разные этапы развития, в Германии за 12 лет мы видели только стремительное ужесточение режима). Второе -идеология Третьего Рейха была построена на позиции Антипросвещения, СССР же был духовным наследником эпохи Просвещения. Третье - социальная составляющая политики (нацизм - за сохранение старой элиты, коммунизм уравнивал прежнюю элиту со всеми слоями общества) (С. 178). Даже сталинские лагеря отличались от нацистских тем, что, в итоге, одновременно с преступным характером содержания заключенных, они вписывались в программу экономического развития страны, были реальными производящими объектами, многие из которых сыграли роль градообразующего предприятия в регионах (Р. Арон, С. Комб). В лагерях ГУЛАГа смертность достигала не больше 20% заключенных. В нацистских рабочих лагерях она доходила до 60%, а в лагерях смерти - 90% (С. 179-181). Автор завершает главу тем, что называет Хо-локост синтезом двух видов насилия: «холодного», в котором участвует государственный аппарат, и «горячего», с использованием оружия, убийства и насилия (С. 182-183).
Шестая глава монографии посвящена анализу современного насилия с точки зрения концептов М. Фуко и Д. Агамбена и называется «Биовласть: историографическое использование теории Мишеля Фуко и Джорджио Агамбена». Понятие «биовласть» обозначает право распоряжаться жизнью людей не только как фактом, но и как процессом. Любая социальная политика вписывается в это концепт: учет населения, пропаганда определенного образа жизни и т.п. Тоталитарная власть, устраняющая различие общественного и государственного, является примером биовласти. По словам Фуко, у таких режимов есть две основные черты: сведение насилия к обычным дисциплинарным методам и наличие разницы подобной биовласти с властью традиционной (С. 195). Как считает Фука, традиционный правитель распространяет свою власть в рамках подчиненного ему государства, его целью является борьба с врагом. Биоправитель обладает в глазах общества чертами пастыря, его действия направлены на создание мира и благополучия всех, кого он считает своими подданными (С. 197). Рейх, основанный на идее харизматического лидера, и был своего рода лабораторией, в которой проводились эксперименты над человечеством. Действия Гитлера были направлены на защиту своего народа, все враги которого уничтожались. Немецкий историк Г. Али говорит о выгодах, которые получала Германия от войны и от разграблений имущества евреев. Э. Траверсо согласен с тем, что полученные материальные средства шли на нужды общества и страны, но не считает, что война была выгодной для Рейха. Он согласен с правомерностью использования концепта «биовласть» при изучении нацистского периода. Траверсо считает, что если Гитлер, Гиммлер и Геббельс были бы обычными правителями, то остановились бы на присоединении к Германии европейских территорий: Австрии и части Чехословакии. Также это объясняет популярность этих лидеров в массах. Агамбен же предлагает соединить понятие биовласти и власти традиционной. Государственная структура, по его мнению, сама превратилась в религию. Все формы жизни превратились в чистый культ, оторванный от конкретных людей. В данном контексте концлагерь превратился в своего рода жертвенник, в котором находятся люди, убийство которых не является преступлением. Так, лагерь назван им пространством, «государством исключи-
тельности» (êtat d'exception), возникающим, когда определенный класс явлений становится признаваемым в обществе, формой «голой жизни» без каких-либо сопутствующих жизни элементов. А лагерный «мусульманин»4 -последнее звено изолирующей биополитики.
Как уже было сказано, Э. Траверсо говорит, что концепт «биовласть» помогает провести анализ некоторых аспектов истории ХХ в. Однако его использование может также привести к стиранию разницы между важными особенными чертами. Например, между советским и немецким тоталитарными режимами. Оба они представляли собой синтез идеологии и террора. Однако между ними есть существенная разница, как есть она и в насилии, применяемом нацистами и советским руководством (С. 206). Также это концепт не может объяснить феномен Хо-локоста (С.200). На мысль о концлагере как «фабрике» по производству «мусульман» можно возразить тем, что подавляющее большинство узников в лагерях уничтожения убивались сразу по приезду, не успев испытать на себе условия жизни там. Э. Траверсо считает, что общая черта насилия в ХХ в. -это то, что все они создавались государством (бомба над Хиросимой и Нагасаки, ГУЛАГ, преступления нацизма, этнические чистки в Боснии и Косово).5 В мирное время государство, действительно, заботится о благе своих граждан, но в конфликтных ситуациях оно создает условия для еще более преступных действий, чем те, которые оно хотело предотвратить ранее (С. 207). Траверсо считает, что выходом из сложностей различных интерпретаций будет служить диалог историков, политологов, философов, использование междисциплинарного метода в работе над смежными сюжетами. Но для плодотворного сотрудничества нужно понять тот факт, что категории дискурсивных практик различных наук нельзя безоговорочно переносить из одной в другую, поскольку каждая из них имеет свои отличающие особенности.
В седьмой главе «Ссылка и насилие: герменевтика на дистанции» речь идет об особенностях эмигрантской историографии по вопросам практики насилия в Европе. В 3050-е гг. основным местом эмиграции была Атлантика. Э. Траверсо считает, что именно эти круги являются наиболее чувствительными к новым веяниям, нестабильным чертам совре- ^ менности, поскольку сами находятся в менее ïïj стабильном положении, чем «автохтонное» ï
население. Также они, по его мнению, привыкли быть в положении «побежденных», выработали когнитивную модель, характерную для «побежденных», поскольку являлись в той или иной степени объектами ксенофобии (С. 211, 227). Поэтому могут написать историю, отличную от официальной версии. Так, например, французский журналист Виктор Серж, попавший в советский лагерь, вышел из него в 1936 г. и стал активно критиковать сталинские репрессии. В его мемуарах, вышедших в 1947 г., советская система впервые была названа «тоталитарной». Ханна Ардент, переехав в США, еще в 1944 г. писала о нацистских концлагерях, называя их «заводами смерти» (С. 224-225). Г. Андерс в 1956 г. поднял до сих пор непопулярную в Америке тему взрывов атомной бомбы над японскими городами. Среди учёных - эмигрантов рождались новаторские критики тоталитаризма (Ф. Нойман, Х. Ардент, Г. Маркус), христианской теологии (Э. Фегелин), фашизма (Н. Чаромонте). Э. Тра-версо говорит о теории «странствующих теорий» Э. Саида, который впервые ввел понятие географии исторической мысли ХХ в. (С. 236). Историография колониальной истории обогатилась новым взглядом Э. Б. Дюбуа, высказанным им еще в 1903 г. в книге «Душа чёрного человека», в которой главную проблему ХХ в. он видел в противостоянии цветов кожи. После 1949 г., анализируя расовые предрассудки, приведшие к войне, он увидел подтверждение своей теории, заменив цвет кожи на более широкое понятие национальностей (С. 241). Еще одной особенностью историографии, созданной историками-эмигрантами, Траверсо считает её разрозненность, отсутствие условий для создания оформленного сообщества и историографической школы (С. 249).
Завершающая, восьмая глава книги называется «Европа и её память: возрождение и конфликты». В ней автор говорит о том, как в европейских странах понимается связь между историей и памятью в ХХ веке. Концептуальные отличия истории от памяти, как пишет Траверсо, заключаются в том, что первая развивает критический дискурс о прошлом, а вторая - индивидуальные воспоминания о нём. Но в последнее время в истории появилось направление, изучающее коллективную память. Следовательно, усложнение отношений между этими сферами требуют анализа (С. 251-252). Появление мемориальных зако-
^ нов, в частности, закон 2007 г. в Испании об
Ш 6
о. исторической памяти6, вызывает ряд споров.
К. Гинзбург говорит об утрате историками монополии на профессию, когда юристы, используя их работу, потом сами ставят им выработанные иерархии (С. 253). Траверсо соглашается с мнением З. Кракауэра о том, что историк ХХ в. является одновременно исследователем и свидетелем событий. Отсюда возникает сложность дистанцироваться от эмоционального отношения к предмету изучения. В изучении памяти всегда присутствует диалог историка с современным обществом. Автор отличает следующие черты нашего времени. Во-первых, крушение утопических моделей, в рамках которых существовали целые народы. XXI век родился из 1989 г., когда модель социализма и весь присущий ей культурно-смысловой набор оказался недееспособным. Поэтому теперь тема революции, социалистического общества, рабочего движения стали маргинальными, непопулярными в исследовательской и университетской среде (С. 258 - 259). Левое движение потеряло свой авторитет, падение его популярности во всем мире можно, по словам Траверсо, сравнить с аналогичным сокращением числа левых после прихода нацистов к власти в Германии или при установлении режима Франко (С. 262). Второй момент - это выход на первый план исследований жертв насилия. Связано это с тем, что в растущих тенденциях к антитоталитаризму мир ищет опору для идей гуманизма. Особенно это проявляется в отношении к жертвам лагерей - это запись свидетельств, изучение индивидуальных судеб и т.д. Важный момент - выделение темы Холокоста в самостоятельный, не входящий в резонанс с другими, сюжет, выталкивающий историю антифашизма, точно так же, как тема ГУЛАГа затмевает историю революционного движения (С. 265). Третье - это выдвижение памяти в некоторых европейских странах на первое место. С одной стороны речь идет о так называемых «общих европейских ценностях», хотя, как пишет Траверсо, соглашаясь с Хобсбаумом, история Европы является историей противоречий. Сама европейская цивилизация - понятие противоречивое, так как она построена на проявлениях жуткого варварства и сама сформировалась под сильным влиянием других культур, в частности, мусульманской (С. 266-268). С другой стороны происходит процесс провинциализации Европы: смещение интеллектуального центра в сторону США, экономический и политический рост
Индии и Китая (С. 269). Сама память очень неоднозначна в разных европейских странах. Например, Германия только в середине 80-х гг. стала воспринимать дату 8 мая 1945 г. как момент освобождения от нацистского режима и приняла участие в совместных с другими государствами памятных мероприятиях. Также память о Холокосте стала своего рода общественным ритуалом, использующимся политиками и СМИ. Так, например, мероприятие в Освенциме в 2005 г., на котором присутствовали Берлускони, Стро и Чейни во время разгара военной кампании в Ираке. Таким образом, они демонстрировали свое сочувствие жертвам тоталитарного режима и пытались скрыть наличие острых противоречий и отсутствие единой политики по данному вопросу между этими странами, а также сокращение демократии в государствах Европы, доказывавшейся, в частности, провалом проекта европейской конституции (С 272). Подобное происходит в Испании, когда вокруг жертв франкистского режима и Гражданской войны устраивают общественные литургии, составляют поименные списки, тем самым превращая их в жертвы насилия тоталитаризма, без изучения обстоятельств и причин их смерти, отходящих на второй план (С. 275). В странах, возникших из государств социалистического лагеря и бывших республик Советского Союза, память перешла на националистическую платформу, понимая под датой освобождения не 1945, а 1989 г. или обретение независимости от СССР. Память о преступлениях нацизма (главным образом, о Холокосте) приобрела в этих странах второстепенное значение, хотя именно тематика Шоа стала для них, выражаясь словами Т. Джадта, «входным билетом» в Европу. Но подобная практика превращать себя в жертву исторической несправедливости мешает историкам критически осмыслять прошлое (С. 277). Выход из этой сложной ситуации Э. Траверсо видит в примирении памятей в странах Европы.
В заключении автор пишет, что наша реальность - это диалог прошлого и будущего. В книге мы видели примеры того, как история использовалась в политических целях (С. 284). Часто этот процесс выходит из-под контроля историков. Взгляд на прошлое вызывает грусть у современных людей; отсутствие модели, предлагающей оптимистический взгляд на будущее - черта нашего времени. Однако такая меланхолия, по мнению автора, бывает более продуктивной для
осознания периода катаклизмов, от которого нас отделяет не столь уж большой промежуток времени (С. 287).
Монография «История как поле битвы» является очень глубоким историографическим и историко-философским произведением, богатым фактологическим и теоретическим материалом. На наш взгляд, эта книга достойна того, чтобы стать пунктом в списке обязательной литературы для всех исследователей периода Нового и Новейшего времени. Несмотря на то, что автор опирался, главным образом, на западноевропейский материал, он проводил удачные и интересные сравнения с ситуацией в Восточной Европе. Работа отличается концептуальной целостностью, является прекрасным примером применения компаративного метода анализа. Остается высказать надежду на то, что благодаря этой книге в исторической науке появятся работы, выполненные на таком же высоком научном уровне.
1 Traverso E. Les marxistes et la question juive. Histoire d'un débat 1843-1943, préface de Pierre Vidal-Naquet, PEC-La Brèche. Paris, 1990 ; rééd. Kimé, Paris, 1997; Ibid. La violence nazie. Une généalogie européenne. Paris, 2002 ; Ibid. À feu et à sang. De la guerre civile européenne 1914-1945. Paris, 2007 и др.
2 Le totalitarisme. Le XXe siècle en débat, (éd. Enzo Traverso). Paris, 2001, 928 p.; Storia della Shoah. La crisi dell'Europa, lo sterminio degli ebrei e la mémoria del XX secolo. Torino, 2005-2006, 2 vol.
3 Направление, основанное в 1960-х годах историками Дж. Г. А. Пококом, Д. Данном и К. Скиннером. Основной метод адептов «Кембриджской школы»: интерпретировать политические идеи, рассматривая их в контексте времени появления и с точки зрения языка их эпохи. (Прим. ред.)
4 Обозначает человека, утратившего всякий интерес к происходившему вокруг, даже к собственной судьбе. См, например, Примо Л. Человек ли это? М., 2001. (Прим. ред.)
5 Автор не учитывает сложных вопросов по поводу самостоятельной инициативы в практике насилия националистических движений, не имевших собственного государства, таких, как Организация Украинских Националистов, Фронт Литовских Активистов и пр. (Прим. ред.)
6 Закон о реабилитации об осуждении режима Франко и о его жертвах. Текст закона см.: http://noticias. juridicas.com/base_datos/Admin/l52-2007.html (дата обращения 26.12.2011).
