CC BY
210
вилась на одном моменте его бурной жизни — на борьбе с манджуро-китайцами, она приукрасила поступки своего героя и сделала его последним борцом за независимость, за независимое и славное существование ойратского племени. И Амурсана превратился в идеальный образ, о котором мечтали, которого хотели иметь в прошлом и будущем, хана-вождя народа, вождя славных „четырех ойратов“» [Владимирцов 2002: 272].
Уже во второй половине ХУТТТ в. предание об Амурсане подверглось литературной обработке и письменной фиксации в «Сказании о дурбэн-ойратах». Примечательно, что обе версии, устная и письменная, как отметил Б. Я. Владимирцов, «с особым вниманием останавливаются не на подвигах своего героя, а на его будущем возвращении к родному народу» [Владимирцов 2002: 276]. Ойраты, пережившие в середине ХУТТТ в. национальную трагедию (гибель своего государства — Джунгарского ханства — и истребление наиболее многочисленной этнической группы джунгаров), не смирились с диктатом чужеземных захватчиков. Они связывали надежды на лучшее будущее с именем Амурсаны. Эта вера поддерживалась в народе полтора столетия и вылилась в 1912 г. в крупное народное движение в Западной Монголии.
Если использовать «Сказание о дурбэн-ойратах» как исторический источник, то оно не восстанавливает фактической канвы
событий, но в своей совокупности помогает взглянуть как бы изнутри на события 30-50-х гг. ХУТТТ в. в Джунгарии, непосредственно предшествовавшие крушению Джунгарского ханства. Следует отметить, что в нем отразились идеализированные оценки отдельных событий и лиц и историческое мышление народа, довольно архаичное и упрощенное.
Литература
Владимирцов Б. Я. Монгольские сказания об Амурсане // Восточные записки. Т. 1. Л., 1927. С. 271 — 282.
Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: Вост. лит., 2002. 557 с. Златкин И. Я. Русские архивные материалы об Амурсане // Филология и история монгольских народов. М.: Наука, 1958. С. 289-313.
Златкин И. Я. История Джунгарского ханства (16351758). М.: Наука, 1964. 470 с.
Моисеев В.А. Джунгарское ханство и казахи (ХУТТ-ХУТТТ вв.). Алма-Ата: Гылым, 1991. 238 с. Моисеев В. А. Россия и Джунгарское ханство в ХУТТТ веке (Очерк внешнеполитических отношений). Барнаул: Изд-во АГУ, 1998. 176 с.
Сатиров В. П. «Илэтхэл шастир» как источник по истории ойратов. М.: Наука, 1990. 137 с.
Ойрад Монголын туухэнд холбогдох сурвалж бичгууд - Т. Эмхтгэж, тод болон худам монгол бичгээс ки-рил бичигт буулган, тайлбар хийсэн На. Сухбаа-тар. Улаанбаатар, 2001. С. 19-81.
Тод усгийн дурсгалууд / ред. проф. Лувсандэндэв.
Улаанбаатар, 1976. С. 331-377.
Oyirad 1еикеп БигЬиЩ Ыс1§. (Серия: Оукаё Боуо1-ип с^ед). ОЬог Мо^о1-ип Боуо1-ип кеЬ1е1-ип qoгiya, 1985. X. 267-305.
Oyirad ШиМут БигЬиГц biсiq. §щДуа^-^уш агаСут кеЫеИут qoгo, 1992. X. 272-313.
УДК 94«04/14»
ББК 63.3 (2Рос=Калм) + (2Рос=Тат)
КУЧУМОВИЧИ И КАЛМЫКИ: ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ МЕЗАЛЬЯНС
В. В. Трепавлов
26 октября 1582 г. сибирского хана Ку-чума постиг сокрушительный, полный разгром от казачьего отряда Ермака на Чувашском (Чувашевском) мысу, под стенами своей столицы Искера. На протяжении многих лет он скитался в степях, нападая на свои бывшие владения и неоднократно терпя поражения от русских войск. Окончательно он был разбит на р. Оби в августе 1598 г., бежал в Ногайскую Орду, где и умер около 1601 г. Место покойного хана заняло его воинственное потомство. В Западной Сибири,
Башкирии и на севере казахских степей началась эпоха Кучумовичей.
Хотя мечты о возрождении татарской монархии в Сибири никогда не оставляли ханскую семью, она была поставлена в такие условия, что зачастую приходилось думать не столько о вооруженной борьбе с превосходящими силами воевод, сколько о выживании. Жизнь потомков Кучума в степях можно в целом охарактеризовать как «прозябание» в окружении немногочисленных верных подданных и постоянно меняю-
щихся, приходящих и уходящих временных соратников. Они не смогли бы продержаться в своем «казачьем»1 состоянии на протяжении нескольких десятилетий, если бы судьба не послала им партнеров и союзников. В качестве таковых эпизодически выступали ногаи, гораздо чаще — башкиры, но настоящим тылом и многолетней опорой Ку-чумовичей стали новые фигуранты сибирской истории ХУТТ в. — калмыки. Именно в альянсе с ними свергнутые татарские дина-сты превратились в постоянный раздражающий военный фактор для русских властей.
Присутствие калмыков (западных монголов-ойратов)2 в степях Юго-Западной Сибири начинает ощущаться в конце ХУТ в. Это были пока первые сигналы широкой миграции, которая развернется в следующем столетии. Связи Кучума с пришельцами из Монголии были, судя по всему, редкими и эпизодическими. К тому же эти связи омрачались воспоминаниями о прежних стычках периода независимого ханства: в описаниях похода Ермака по Иртышу в августе 1584 г. упоминается «городок Куллары, и той опасной краиной Кучюмовской от калмык [здесь и далее курсив автора — В. Т.], и во всем верх Иртыша крепче его нет» [Сибирские летописи 1907: 342]3. Правда, воеводские отписки иногда сообщают о пребывании свергнутого хана «в собранье со всеми людми и с колмаки» (однажды названа численность последних — 30 человек) [РГАДА. Ф. 214. Кн. 11. Л. 403; Материа-
1 Утратив власть, сибирский хан и его потомство в терминологии того времени превратились в казаков. Этим старинным тюркским словом на Востоке первоначально обозначали людей, которые по разным причинам теряли связь со своим родом или общиной и вели жизнь бесприютных скитальцев, зачастую добывая средства для существования грабежами и разбоями. Позднее понятие «казак» приобрело и другие значения, как, например, в русском языке. Чтобы отличить вольных изгоев-татар от русских служилых казаков, состоявших на государственной-государевой службе, мы будем первых ставить в кавычки. Таким образом, Ермак и его сподвижники, а также соответствующая категория жителей сибирских городов и острогов — это казаки, а Кучум и Кучумовичи — «казаки». В русских источниках ХУТТ в. к ним применяли меткое обозначение «бродячие царевичи». Оно с предельной точностью передает и социальное положение, и образ жизни высокородных изгнанников и изначальное, тюркское, значение понятия «казак».
2 Когда речь идет о северо-западной (сибирской) группировке ойратских племен, мы употребляем этнонимы ойраты и калмыки как синонимы.
3 Возможно, это городище Малые Кулары Т в Тевризском районе Омской области (см.: [Палашен-ков 1979: 88-89]).
лы ... 1932: 297; Миллер 1999: 494], что не исключало конфликтов между сибирцами и калмыками.
В то время нехватка пастбищных территорий, междоусобные распри, неудачи в противостоянии с соседями вынуждали ой-ратов искать новые земли для поселения и кочевания. До второй половины ХУТ в. они стремились развернуть экспансию из Западной Монголии в направлении Восточного Туркестана и узбекских ханств для установления контроля над торговыми путями и подчинения земледельческих областей. Одновременно они вели тяжелые войны с восточными монголами (халха) за контроль над всей Монголией и с казахами за пастбища. Неоднократные поражения в этих конфликтах вызвали, в частности, изменение в направлении миграций. Вытесненные из Монголии предводители торгутов и дербе-тов во главе своих соплеменников двинулись севернее, в обход казахских владений, и столкнулись с Ногайской Ордой и Сибирским ханством. Первая до конца ХУТ в. успешно отбивала их поползновения проникнуть вглубь Дешт-и-Кипчака, второе же пыталось обезопасить свои рубежи. В той ситуации Кучум и возвел крепость Кулары на Иртыше. Ермаку не удалось взять этот городок после пятидневной осады [Сибирские летописи 1907: 342]. Следовательно, он являл собой мощное фортификационное сооружение, надежно охранявшее путь по реке.
После своего поражения в 1598 г. Ку-чум, по донесениям источников, двинулся в «Колмацкую землю». Там его спутники угнали конский табун и скот, но калмыки настигли похитителей, отняли у них добычу и убили нескольких татар [Сибирские летописи 1907: 80; Полное собрание летописей 1987: 68, 69; Летописи сибирские 1991: 206, 208]. Автор летописи С. У. Ремезов уточняет путь передвижения: «в Каин-скую землю к вершинам Иртышу реки на озеро Зайсан-Нор», а калмыки уже настигли его «на Нор-Ишиме у озера Кургальчина» [Сибирсике летописи 1907: 352], т. е. Кучум пересек Барабинскую степь и направился вдоль Иртыша к его верхнему течению, к озеру Зайсан, а затем отошел на запад — в верховья Ишима и Нуры. Историк Г. Е. Ка-танаев сомневался в столь далеком перемещении разгромленных татар, считая, что, натолкнувшись в верховьях Ишима на калмыцкие кочевья, они угнали табун и попы-
тались скрыться в глухих степях верхнего Приишимья [Катанаев 1893: 42, 43]. Неубедительной выглядит и версия царевича Ка-ная б. Кучума о том, что отца заманили «в Колмаки» бухарцы с намерением его убить [Миллер 2000: 197]. Впрочем, в той сумятице, когда следы Кучума затерялись в степях, истинного виновника его смерти было сложно определить.
С начала ХУТТ в. и в течение первой половины столетия наметился довольно тесный альянс отдельных сибирских царевичей с тайшами калмыков, которые в то время активно мигрировали на запад и заселяли степные пространства современного Казахстана, заходя также на территорию Юго-Западной Сибири и Южного Урала.
После разгрома на Оби Кучум исчезает из политической жизни, и на первое место выходит его старший сын Али. 9 декабря 1600 г. тюменские воеводы направили к нему местного авторитетного татарина, хафиза Менглибая, с государевым «жалованным словом», т. е. с прощением провинностей и предложением служить царю. На случай, если Али не захочет служить, надлежало уговаривать его отправить в Тюмень брата, царевича Каная, а если не пожелает его отпускать, то другого брата — Хаджи-ма. Однако через десять дней Менглибай вернулся ни с чем, не сумев отыскать в степях станы Кучумовичей.
Более успешно действовал уфимский воевода М. А. Нагой. Посланные им в сентябре 1600 г. дети боярские и служилые татары разыскали сибирских принцев с поручением звать их «на государево имя». Для этого нужно было ехать в Уфу, на что Али не согласился, но послал брата Ишима. Этого знатного визитера Михаил Нагой, «поив и кормив и государево царское жалованье ему платье и его людем дав», препроводил в Москву [Миллер 1999: 193-195; Русская ... 1875: стб. 275-277]. Детали его пребывания в Москве неизвестны.
Вскоре Ишим был отпущен, потом он воссоединился с братьями, оставшимися в Сибири. Вернувшись, он завязал тесные отношения с новыми соседями сибиряков — калмыками. В 1619-1620 гг.
Ишим женился на одной из шести дочерей предводителя ойратского племени торгутов, тайши Хо-Урлюка [Русско-монгольские ... 1959: 105]. Став «калмыцким зятем», он обрел мощную поддержку
со стороны новой родни. Вместе с тем и для его тестя это был выгодный брак. Как верно заметил М. Ходарковский, позиции влиятельного Хо-Урлюка после выдачи дочери за Ишима еще более укрепились [КИоёагкоУБку 1992: 78]. Ведь предводители торгутов, к которым принадлежал этот тайша, считались не самыми высокородными среди ойратской знати. Только князья хошутов возводили себя к «золотому роду» борджигин, т. е. сородичам Чингис-хана, а именно — к потомкам его младшего брата Хасара [История Калмыкии ... 2009: 301]. Породнение с чингисидскими династами повышало знатность и аристократический статус торгутского лидера.
В первые годы ХУТТ в. кочевья калмыков вплотную приблизились к районам, на которые распространялась власть тобольских, тюменских и тарских воевод. По подсчетам М. М. Батмаева, к российским рубежам в то время прикочевало около 60 тысяч кибиток, или 240 000 чел. [Батмаев 1993: 26]. Кучу-мовичи увидели в этих новых пришельцах потенциальных союзников, способных помочь конницей в набегах и предоставлением убежища в случае военных неудач. Правда, для тайшей связи с высокородными «казаками» стояли далеко не на первом месте. Теснимые с востока халха-монголами и единокровными ойратскими племенами, потерпев поражение в войне с казахами, они желали обрести пространство для кочевания главным образом за счет ослабленной и раздробленной Ногайской Орды. К сибирским пределам придвинулась многочисленная группировка владетельных князей, возглавлявшаяся дербетским тайшой Да-лай-Батыром и торгутским Дзорикту [Златкин 1983: 79]. В 1604 г. брат последнего, Хо-Урлюк, отделился от них и самостоятельно кочевал со своим сыном Кирасаном в верховьях Иртыша.
В это время начинаются переговоры тайшей с русскими властями в Сибири о дозволении им кочевать в степях Тарского уезда [История Калмыкии ... 2009: 260]. От
1607 г. имеются данные также об активных связях сибирских принцев с калмыками: «Кучюмовы дети Алеи царевич з братьею ссылаютца послы и сватаютца с колмаками и дары меж себя посылают многие, и тем чают вперед у них меж собя одиначества и своиства ближнева» (цитируется отписка тобольского воеводы) [РГАДА. Ф. 214. Кн. 11. Л. 94]. Возможно, победоносные походы
тюменцев в 1607 г. против Кучумовичей на реку Ишим были вызваны в том числе опасением русских властей перед наметившимся татарско-ойратским союзом.
Впрочем, подошедшие вплотную к российским границам в Сибири торгу-ты и дербеты были в то время настроены в целом лояльно к русским властям края. Их интересовала возможность кочевать на землях, подведомственных тамошним воеводам, — вдали от враждебных восточных монголов и казахов. Об этом свидетельствует детально описанная в историографии эпопея со взаимными визитами послов и гонцов в Москву и в ставки тайшей в 1606-
1608 гг. Однако в дальнейшем, одержав несколько побед над названными противниками, предводители сибирской группировки ойратов значительно охладели к сотрудничеству с русскими, хотя и продолжали кочевать в районах, оговоренных в прежних соглашениях с Москвой, и даже пытались организовать ясачный сбор в свою пользу с местного населения.
Здесь нужно отметить один принципиальный момент. По верному замечанию М. М. Батмаева, период 1600-1630-х гг. «был скорее не временем поселения» калмыков в регионе Иртыша, Ишима и Тобола, а «более всего временем интенсивных передвижений, пережидания неблагоприятных обстоятельств, без ясного и очевидного намерения поселиться в пределах России» [Батмаев 1993: 32-33]. Иными словами, в истории этой части ойратского этнополи-тического сообщества происходил процесс, иногда называемый историками у кочевых народов «обретением родины». Как известно, калмыки в конце концов «обрели родину» далеко от описываемого региона — в степях между Волгой и Кавказом. По наблюдениям В. И. Колесника, в первой половине ХУТТ в. присутствие ойратов «отмечалось на пространстве от оз. Кукунор до Волги в широтном направлении и от рек Тобола и Оми до Аму-Дарьи в меридиональном, что соответственно составляет более 6 000 и более 2 000 км» [Колесник 2003: 41]. Таким образом, их кочевья огромным «языком» протянулись через весь Восточный Дешт-и-Кипчак, где до того безраздельно господствовали ногаи.
Около 1609 г. царевич Али попал в плен и был увезен «на Русь». Главой Кучумо-ва клана в Сибири стал один из его братьев — Ишим. Он не имел почти никакой
опоры и поддержки, кроме калмыцких тай-шей, и жил с семьей и немногочисленной свитой в калмыцких кочевьях или неподалеку от них. Соответственно и действовать он вынужден был с оглядкой на своих покровителей. Очевидцы в 1616 г. передавали, что «Ишим царевич живет ныне в Колмац-кой земле и кочует с колмаки. А колматцкие люди его почитают. А людей ево с ним только. 15 человек». Совместно с ним кочевали улусы двух тайшей с пятью сотнями воинов [Русско-монгольские ... 1959: 53; Материалы ... 1936: 156, 157]. Подчиненное положение царевича иллюстрируется тем обстоятельством, что переговоры о его выдаче русские власти иногда вели с его калмыцкими патронами [Русско-монгольские . 1959: 71, 138, 139]. Вместе с калмыцкой конницей Ишим ходил воевать с казахами и туркменами [Русская историческая . 1875:
стб. 456; Русско-монгольские ... 1959: 105, 133]. В 1620 г. калмыцкие послы в Уфе шертовали за своих сюзеренов, тайшей Хо-Урлюка и Чохура, — и заодно за Ишима [Русско-монгольские ... 1959: 102, 103]. На протяжении 1616-1623 гг. его местопребывание фиксируется «у Семи Палат», по берегам рек Ишима и Тобола (в семи «днищах» от Тюмени) [Миллер 2000: 348; Русская историческая . 1875: стб. 454; Русско-
монгольские . 1959: 123], т. е. в тогдашней
области торгутских кочевий.
Иногда между ним и тайшами происходили ссоры (прежде всего из-за нежелания последних участвовать в борьбе за возвращение царевичу его исконных подданных из-под власти «неверных), и он обиженно откочевывал прочь (см.: [РГАДА. Ф. 214. Стб. 5. Л. 267; Миллер 2000: 350; Русско-монгольские ... 1959: 119; Материалы ... 1936: 158])4. В такие моменты он тяготился своим положением фактического приживалы у новых хозяев степей и подумывал о переселении в Россию вслед за несколькими своими братьями. Однажды он откровенно заявил присланному из Уфы толмачу: «А мое. житье видишь ты сам, здесь бы. лег, а при государской бы. милости встал.» [Русско-монгольские . 1959: 105]. Однако
4 В 1623 г. тайши объясняли свой отказ от нападения на Уфимский уезд натиском со стороны враждебных монголов-чахаров. Однако на отношении тай-шей к царевичу сказывались и разногласия с ним. В том же году один из них шертовал на том, чтобы «унимать Ишима» от набегов, а если «от того не уйметца», то поймать его и выдать воеводам [Русско-монгольские ... 1959: 125].
проходило время, и мысли выехать в Московское государство оставляли его.
Ишима удерживали «в Колмаках», кроме прочего, и родственные связи. Выше упоминалось, что за него выдал дочь предводитель торгутов Хо-Урлюк. Но через несколько лет, во время отсутствия царевича, «та. ево жона покинула да шла без нево замуж» [Русско-монгольские ... 1959: 105]5. Тогда Ишим взял в жены сестру владетельных князей из другого ойратского племени — хошутов, Чохура и Байбагаса6. Новые родичи служили ему в общем надежной опорой. В лагере Чохура он жил, и тот отказывался удерживать его от набегов, Байба-гас же дарил ему пленных, добытых в походах [Русско-монгольские ... 1959: 105, 138, 139; Русская историческая библиотека 1884: стб. 437]. Как докладывал в отписке на государево имя тобольский воевода в 16341635 гг., «Кучюмовы внучата поженились в колмаках у болших таишеи на ближнем пле-мяни». При этом из калмыцких кочевий шли вести, что «Кучюмовым внучат[ам] колмац-кие таиши людми подмогут. А Кучюмовы де внучата называют Сибирское государство своею землею и [хотят] де однолично сибирские городы разорить без остатка» [РГА-ДА. Ф. 214. Стб. 656. Л. 600-601]. Родство и близкие отношения с хошутскими братья-ми-тайшами были выгодными для сибирских царевичей еще и потому, что Байбагас в то время занимал должность чулган-дар-ги — председателя общеойратского съезда князей.
Еще одним стимулом для Ишима сотрудничать с калмыками была их военная сила, позволявшая как поживиться в набегах, так и напомнить окрестным народам, кто является их исконными, изначальными правителями. Часто такие «напоминания» адресовались башкирам. Ведь по убеждению Ишима, исходя из сказанного им посланцу из Тобольска о сибирских и уфимских волостях, «тех волостей люди его холопи» [Цит.
5 Как отмечает М. М. Батмаев, «разводы не были редкостью в калмыцком обществе ХУТТ-ХУТТТ вв. и могли вызываться различными причинами: от бездетности или длительной болезни одного из супругов до тривиального «не сошлись характерами». Инициатива . чаще всего исходила от мужей и реже от жен. Некоторые супруги расставались со своей половиной без всяких видимых причин и объяснений» [Батмаев 1993: 58].
6 Истинная племенная принадлежность этих тай-шей недавно установлена Д. Мияваки [История Калмыкии ... 2009: 286]. Ранее они считались сыновьями могущественного правителя чоросов Хара-Хулы.
по: Устюгов 1947: 46]. Особенно это касалось башкир родоплеменного объединения табын, которые некогда имели тесные отношения с Кучумом. От имени Ишима один из тайшей требовал себе ясак с башкир-сын-рянцев Катайской волости, а иначе «вас. Ишим царевичь учнет воевати, а ныне. Ишим пошол в Уфинские волости старых своих людей табынцов сыскивати» [Русская историческая . 1875: стб. 446-447]. Правда, царевич в объяснениях с русской стороной пробовал приписать набеги и требования ясака с башкир самовольству калмыков и своей зависимостью от них («Приходят на башкирские волости воевать колмацкие люди моим именем, и яз. с ними приходил на башкирские волости одино да и то неволею» [Русско-монгольские . 1959: 105]). Но вся история отношений Кучумовичей с башкирами свидетельствует о неискренности этих отговорок. Нащупывая слабые места в обороне пограничных уездов, сибирские царевичи предпринимали попытки объясачить местное население.
Жертвой нападений стала и угасающая Ногайская Орда. В 1622 г. калмыцкая рать числом восемьсот всадников под командованием Ишима и хошутского тайши Дюр-гэчи-Кундулена-Убаши («Тленчея»), брата Байбагаса, ворвалась в район бывшей ногайской столицы Сарайчука, которая уже сорок лет лежала в развалинах, и «погромила» тамошних оседлых жителей (так называемых тумаков) [История Казахстана . 2005: 283]. Впрочем, к тому времени ногайского населения в тех местах почти не осталось.
Память об утраченном юрте взывала сибирцев к отвоеванию прежде всего собственно сибирских местностей. В отношении их Ишим также предъявлял притязания на вполне понятных основаниях («а татар. называл отца своего и своими природными холопи и говорил, как бы ему мочно своей вотчины доступити» [Материалы . 1936: 89]). Здесь еще нужно учи-
тывать соображения мести Кучумовичей русским: «сибирские де казаки отца его Ку-чюма извели, братью его, Алия и Азия, тюменские служилые люди разорили, ему де, Ишиму, приходити за то на государевы горо-ды войною» [Русская историческая . 1875: стб. 456]. Но при этом участие в степных военных кампаниях ойратов сулило царевичам большие гарантии успеха и большие трофеи, чем в рискованных столкновениях
с русскими крепостными гарнизонами. Показательно, что свои только что процитированные реваншистские замыслы Ишим сформулировал в разговоре с воинами тай-ши Далай-Батыра во время совместного похода на туркмен в 1624 г.
В военных экспедициях 16101620-х гг. калмыки составляли основную ударную силу царевича (изредка упоминаются также ногаи). В ответ из Тобольска и Тары снаряжались успешные военные экспедиции (об этих конфликтах см.: [РГАДА. Ф. 214. Кн. 11. Л. 165, 167 об., 168, 193; стб. 5. Л. 267; Миллер 2000: 43, 300; Русско-монгольские . 1959: 76, 77; Дополне-
ния ... 1882: стб. 427]). Служилые настигали нападавших, сурово расправлялись с ними, порой врывались в калмыцкие стойбища и угоняли людей и скот (лошадей и верблюдов).
Заметим, что сами предводители калмыков в то время не проявляли особенной агрессивности по отношению к российским подданным. Тогдашний глава сибирской группировки ойратов дербетский Далай-Ба-тыр-тайша обменивался с русскими дружественными посольствами, договаривался о беспрепятственной торговле с Московией, видя главную опасность в традиционных неприятелях ойратов — в казахах и восточных монголах (государстве Алтын-хана). Кроме того, среди тайшей то и дело вспыхивали междоусобные раздоры, отвлекавшие их энергию от внешнеполитических предприятий.
Но нужно учитывать, что миролюбие по отношению к русским не было присуще многим «младшим» тайшам, которые, случалось, предпринимали набеги на «сибирскую украину» без ведома вышестоящих предводителей. К тому же в 1620 г. в степи между Иртышом, Ишимом и Яиком, к рубежам Уфимского и Тарского уездов, прикочевала с юго-востока очередная многолюдная группировка ойратов-хошутов во главе с Байбагасом и Чохуром, с которыми, как говорилось выше, вскоре породнился царевич Ишим. Причины этой миграции оставались прежние: разногласия среди ойратских аристократов и поражения от врагов (на сей раз от казахского хана).
При всех сложностях во взаимоотношениях русские власти не оставляли стараний склонить Ишима к примирению и покорности, о чем к воеводам регулярно шли призывы из Москвы. В 1616 г. царевич, каза-
лось, уже был готов подчиниться царю, но затем из-за давления калмыков передумал. В 1620 г. его посол вместе с эмиссарами торгутского Хо-Урлюка и хошутского Чо-хура давал в Уфе торжественное обещание (шертовал) не нападать на башкир и перейти «под государеву руку». Зная переменчивость Ишима, воевода отпустил восвояси калмыков, но задержал его посла, направив московскому начальству запрос о дальнейших действиях. Этот посол был фактически заложником в течении трех лет. Внятных рекомендаций из столицы почему-то не поступало (об этой ситуации см.: [Материалы ... 1936: 158, 159; Миллер 2000: 350; Русско-монгольские ... 1959: 119, 120]).
Ишим подумывал о нападении на уфимские места в отместку за эту проволочку и злился на своих новых ойратских родичей за их безучастное отношение к унизительному положению, в котором он оказался.
Судя по всему, в таком нервном и неопределенном состоянии царевич закончил свои дни. В августе 1624 г. в Тобольск поступило известие от служилых, будто «Ишим царе-вичь умер в прошлом в 132-м году [16231624]». То же подтвердили затем калмыцкие послы. Вдова Ишима с тремя сыновьями: Аблаем (Аблагиримом, Аблагиреем, т.е. Абулай-Гиреем), Тауке (Тявкой, т. е. Тавак-кулом) и Исламом — осталась жить в улусе своего брата, хошутского тайши Чохура [РГАДА. Ф. 214. Кн. 6. Л. 94 об., 95 об., 96]. Эти трое Кучумовичей в младенчестве находились при матери-ойратке, а теперь и обосновались в ойратских кочевьях.
С конца 1620-х гг. они включились в активную политику. Самым заметным был Аблай, который, вероятно являлся (или считался) старшим в поколении Кучумо-вых внуков в то время. Он женился и после этого по степным обычаям отделился от родительского стойбища — «учал кочевать о себе», взяв на содержание подростка Ислама [РГАДА. Ф. 214. Стб. 656. Л. 503, 504]. Его ставка обычно располагалась в трех неделях пути от Тюмени, «за рекою за Ишимом. на озере на Енкылы» [РГАДА. Ф. 214. Стб. 525. Л. 16]. «Казачествующие» в степях удальцы из ближних и дальних краев тянулись к смелому принцу-воину, который самоотверженно боролся с завоевателями его родины, не боялся крови, добывал в походах трофеи и полон, да еще и пользовался покровительством могущественных гегемонов той части Центральной Азии — ойратов.
Это покровительство часто выражалось в предоставлении тайшами своих воинов царевичам для набегов на сибирские волости. В документах отмечена численность Аблаева воинства в 1634 г. в пятьсот человек, и столько же находилось под его началом калмыков [РГАДА. Ф. 214. Стб. 656. Л. 90, 517]. Впрочем, очевидцы порой отмечали гораздо меньшую численность жителей его улуса: «а с ними [семьей Аблая] немногие люди, боицов толко человек з десять» [РГАДА. Ф. 214. Стб. 656. Л. 500]7. Но здесь могли сказываться как превратности «казачьей» жизни (зависимость от успехов и поражений), так и особенности номадного образа жизни, когда для собственного прокормления и выпаса скота семьям-хозяйствам было целесообразно держаться порознь.
Кроме того, в Барабинской степи, в трех острожках на озере Икуль и речке Карагат, проживали 50 семей местных татар, признававших верховенство Аблая и тайшей [РГА-ДА. Ф. 214. Стб. 31. Л. 608]8. Часто вместе с Аблаем действовал его двоюродный брат Девлет-Гирей. Военные и дипломатические предприятия этих царевичей неразрывно были связаны с ойратским племенным сообществом в целом, а не только с сибирскими калмыками, т. к. иногда в набегах принимали участие джунгары (чоросы, или «черные калмыки» в русской терминологии того времени). Как и при царевиче Ишиме, ойратская конница составляла костяк отрядов, нападавших на российское пограничье в Юго-Западной Сибири. Патронами Аблая были тайши Хо-Урлюк торгутский и Байба-гас хошутский, некогда тесно связанные с его отцом Ишимом.
Поколение Кучумовых внуков, оставшихся в Сибири, представляло собой своего рода этнокультурный сплав. Будучи по происхождению татарами, они воспитывались и вырастали в калмыцких кочевых ставках, впитывая от матерей и воспитателей9 нормы жизненного уклада
7 Впрочем, цитируемый рассказ беглых полоняников описывает стойбище без хозяина, который отсутствовал: скорее всего, ушел в поход с основной массой подданных.
8 В 1630 г. эти острожки были разорены казачьим отрядом, посланным томским воеводой.
9 По широко распространенному среди многих
народов обычаю, отпрыски знатных семей у калмыков поручались после рождения заботам мамок-кор-милиц и дядек-воспитателей, причем переходили жить в кибитки последних. Как правило, такие воспитатели находились в ранге зайсангов - управляющих
ойратов. Как известно, принадлежность к династическому дому чингисидов возносила царевичей над всеми тюркскими и монгольскими племенами. Поэтому они не испытывали никакой рефлексии по поводу отсутствия формальной родовой солидарности ни с тюркскими кланами, ни с племенными подразделениями ойра-тов. Однако исторические обстоятельства складывались таким образом, что потомки Кучума во втором колене на деле оказывались уже полутатарами-полукалмыка-ми. Впрочем, это не мешало им помнить о своем царственном происхождении и в дальнейшем время от времени служить знаменем борьбы за освобождение местных народов от российской власти.
Характерно, что в роде Кучума немногие царевичи носили арабские (мусульманские) имена. Большинство было наречено именами тюркскими, т. е. условно говоря, «языческими» — неисламскими. Сохранение верности религии, принятой предками, едва ли служило препятствием для сближения «казаков» с окружавшими их калмыками. Приверженность исламу подпитывала в них тюрко-татарскую идентичность (а заодно и солидарность с единоверцами, оказавшимися во власти «неверных»). И все же иная культурная среда не могла не накладывать отпечаток на их личность и поведение. Так, в 1632 г. при походе к реке Исети (притоку Тобола) Аблай обещал местным татарам не убивать их, ограничившись сбором одежды и саадаков, и при этом «им по калматцкой вере шертовал: стрелу лизал и на темя железцом ставил» [Миллер 2000: 463]10. Здесь вкратце описан обряд традиционной монгольской присяги-шашн, который впоследствии претерпел у калмыков изменения под влиянием буддизма.
В ноябре 1629 г. Аблай с войском татар, барабинцев и джунгар три дня осаждал Чатский городок (с русским гарнизоном из 20 чел.), пока его не отогнали томские служилые [Миллер 2000: 116, 117, 419421; РГАДА. Ф. 214. Стб. 31. Л. 322, 323; стб. 84. Л. 189, 190, 192]. Аблай нападал на ясачные волости, угонял пленных и лошадей и в последующие годы. Эти разо-
административными единицами-аймаками [Батмаев 1983: 51, 52].
10 «Калматцкую веру» здесь иллюстрирует древний обряд, не связанный с буддизмом. Хотя буддизм стал широко распространяться среди ойратов уже с середины 1610-х гг.
рения зафиксированы довольно подробно, т. к. служили для местного населения предлогом, чтобы просить у властей льгот по налогообложению из-за убытков, нанесенных царевичем (см., напр.: [РГАДА.
Ф. 214. Стб. 656. Л. 370, 371]). Крупнейшей военной акцией можно считать осаду калмыками Тары в 1634 г., в которой участвовал и Аблай [Миллер 2000: 11]. Вскоре после этого, в июне 1635 г., он вместе с братом Тауке двинулся на Уфу. Навстречу им выступили служилые люди городского гарнизона. На расстоянии около 15 верст от крепости произошел жестокий бой, где обе стороны понесли большие потери. Царевичи в течение десяти дней оборонялись в близлежащем лесу (который с тех пор стал называться Аблаевым), но были взяты в плен и доставлены в Уфу вместе с 54 плененными калмыками [Рычков 1999: 52].
Могущественный хошутский тайша, чулган-дарга Туру Байху Гуши (Куйша русских текстов) требовал освободить Кучу-мовых внуков, обещая в противном случае разорить сибирские уезды. Ведь он состоял с ними в родстве: их мать, жена покойного Ишима, была, как показывали на допросе в Тобольске пленные татары, «Куише таи-ше родная племянница» [РГАДА. Ф. 214. Стб. 656. Л. 506]11. Но эти угрозы не возымели действия. Царевичей увезли «на Русь» и в 1641 г. сослали в северные города (Аблая — в Белоозеро, Тауке — в Каргополь).
Еще в 1627 г. ясачные барабинцы, разозленные обидами от воеводы Ю. И. Шаховского, намеревались сжечь город Тару.
В 1628 г. возмущение тарских и томских татар (аялынцев, барабинцев, чатов) стало принимать уже открытые формы. В историографии это их движение принято называть восстанием. Его причинам и ходу, а также участию в нем Кучумовичей посвящена статья К. В. Волковой [Волкова 1965: 112-127] (см. также: [Уманский 1973: 112-119]). Оно началось без участия Кучумовичей. Тарские ясачные татары, обозленные требованиями непосильного ясака, «юрты свои пожгли и откочевали с своих вотчин прочь» [РГАДА.
Ф. 214. Стб. 3. Л. 354]. Предводители та-
11 Кажется, информаторы ошиблись в определении степени родства: Туру Байху Гуши был младшим братом Байбагаса и Чокура, на сестре которых Ишим женился (см. выше). Хотя в данном случае племян-ничество могло означать вообще нахождение в близком родстве («в ближнем племяни», как говорили в ХУТТ в.).
тар, барабинский «князец» Когутай, Кочаш Танатаров и Наврус Евгаштин, вступили в переговоры с Аблаем, Девлет-Гиреем и Тауке. В начале 1629 г. 400 тарских татар собрались на берегу озера Чаны, куда пригласили и Аблая. Было заключено соглашение о совместных действиях, а Аблай, как утверждает К. В. Волкова, принял ханский титул [Волкова 1965: 121] (упоминаний об этом мне в источниках не встретилось). При этом мятежники сознавали, что реальной силой обладают вовсе не Кучумовы «внучата», а калмыцкие тайши. Поэтому в анонимной «Повести о городах Таре и Тюмени», написанной примерно в конце 1630-х гг., говорится, будто К. Танатаров переселился «в землю Колмацкую» и уговорил напасть на Тару одного из тайшей [Сперанский 1932: 27]. Но «внучата» своим присутствием в рядах восставших придавали династическую легитимность движению.
К лету 1629 г. Аблай уехал в свои кочевья, чем воспользовались тобольские и тарские наместники. Внезапным ударом, не дав мятежникам оповестить нового «хана», стрельцы разгромили их становище у Чан. В ответ Аблай решил напасть на Томск. В преддверии нашествия чатские мирзы начали грабить волости Томского уезда. Но позднее планы кампании изменились. Аблай вступил в альянс с влиятельным чатским мирзой Тарлавом, посетив его в августе в Чатском городке во главе отряда из 130 татар и калмыков. К нему сходились единомышленники, и вскоре под его началом собралось около 1 тыс. чел. [РГАДА. Ф. 214. Стб. 3. Л. 494; Русская историческая ... 1884: стб. 672]. Теперь
чаты и Аблай намеревались совместными силами захватить Тару. Не дожидаясь, пока противник соберется с силами, зимой 16291630 гг. томские стрельцы, казаки и служилые татары взяли три острожка отложившихся татар-тарцев. Те раскололись: одни примкнули к калмыкам, другие (включая Танатарова) ушли к Аблаю, третьи решили прекратить борьбу и выехали «на государево имя». Татарин-информатор докладывал, что тарские татары, барабинцы, чаты и калмыки «от Ишимова сына отъезжают для кормов на старые свои места» [РГАДА. Ф. 214. Стб. 3. Л. 494], так что дополнительной причиной угасания мятежа была невозможность для тысячи воинов прокормиться, находясь постоянно в совместном кочевании.
Союз с главой бунтарей-чатов Тарлавом не принес царевичам никаких успехов. В 1630 г. в результате нескольких походов из Томска силы «изменника Тарлавки» были рассеяны, сам он погиб, а Аблай удалился на безопасное расстояние от русских (подробно см.: [РГАДА. Ф. 214. Стб. 31. Л. 322, 323, 595; Уманский 1973: 121-129; Бояршинова 1950: 112]). На этом восстание в целом прекратилось.
В те же годы против русской власти в Сибири активно выступил тесть Тарлава, телеутский князь Абак. Причина антирос-сийского настроя Абака и других вождей телеутов заключалась в ясачном обложении воеводами шорцев и прочих племен Северного Алтая, которых телеутские предводители считали своими исконными данниками (кыштымами). Телеуты («белые калмыки») получили от Аблая предложение присоединиться к союзу калмыков и татар в июне 1629 г. Это было мощное пополнение (550 всадников). Правда, жителей алтайских предгорий мало интересовали походы к далеким Таре и Тюмени, главным объектом их нападений суждено было стать Томску и Кузнецку. Кроме того, Абак рассчитывал распространить свое влияние на Барабу. Однако силы Кучумовичей были слишком малы, чтобы помочь ему воплотить в жизнь эти планы, да Аблай и не собирался делиться с телеутами доходами с ба-рабинцев, с которых он собирал ясак в пользу свою и тайшей. Не желал он и направлять своих подданных против Томска — главного объекта воинственных замыслов Абака.
А. П. Уманский считал последнего «опытным дирижером» всего повстанческого движения на юге Сибири рубежа 16201630-х гг. Сходной точки зрения придерживался одно время Л. П. Потапов, видя в Ку-чумовичах «вдохновителей и организаторов восстаний» [Потапов 1953: 171]. Но впоследствии подход этого исследователя изменился: сибирские царевичи («разбежавшиеся князья из ханского дома Кучума») являлись, по его мнению, марионетками в руках «некоторых ойратских феодалов», стремившихся захватить пастбища в регионе [Потапов 1969: 97]. Хотя принимать Кучумови-чей за абсолютных марионеток при тайшах кажется преувеличением их зависимости, в целом я солидарен с позднейшей интерпретацией Л. П. Потапова. Известные мне источники (как, кстати, и данные, приводимые
А. П. Уманским) обнаруживают ничтож-
ность собственных сибирско-татарских сил под началом царевичей. Они были окружены воинами-ойратами и отрядами местных племен с собственными предводителями, каждый из которых был волен привести и увести своих сородичей, участвовать в очередном походе или переждать. В политике постоянного лавирования чатских, барабин-ских и телеутских лидеров между русскими и ойратами представители «ханского дома Кучума» занимали далеко не первое место.
Вся картина мятежей, пожалуй, не позволяет считать их какой-то цельной кампанией, руководимой из единого центра. Все-таки главной военно-политической силой в регионе являлись в то время ойраты (калмыки и джунгары). Без опоры на них невозможно было рассчитывать на успех в борьбе с русскими гарнизонами новых сибирских крепостей. Абак же, судя по источникам, практически не имел активных контактов со своими ойратскими соседями. К тому же ойратам в то время было не до татарско-те-леутских воинственных планов: чоросы во главе с Хара-Хулой вели тяжелые бои с казахами и монгольским Алтын-ханом, дербеты Далай-Батыра вступили в конфликт с торгу-тами Хо-Урлюка. В конце концов царевичи и Абак разочаровались друг в друге, и весной 1631 г. их союз распался (см. подробно: [Уманский 1973: 106-111; 1980: 46, 47]).
Девлет-Гирей часто жил вместе с братом Аблаем или с кем-то из тайшей в верховьях Ишима или в озерном краю между Тоболом и Миассом. Из высокородных калмыков наиболее близки ему были дербетский Да-лай-Батыр и его вассалы. Но иногда царевич кочевал и самостоятельно. Состав «подданных» обоих царевичей был неоднородным. В их кочевьях обретались представители разных тюркских народов и калмыки: у Девлет-Гирея — «тарские юртовские татарове. да колмацкие люди и трухменцы и Казачьи Орды люди, а всех. их человек с полтораста»; у Аблая видели «колмаков и трухменцов и Казачьи Орды и тем, что има-ны в Уфинском и Тюменском уезде [башкир и татар], человек с шездесят или с семьдесят» [РГАДА. Ф. 214. Стб. 656. Л. 511-512] (в другом документе — «человек с пятдесят или с шесдесят» [РГАДА. Ф. 214. Стб. 656. Л. 505]).
Вместе с разноплеменным «казачьим» сообществом соратников они старались держаться подальше от объектов своих регулярных нападений: ясачных волостей
Южного Урала и Юго-Западной Сибири. Заслоном от ответных походов служилых являлись для них калмыцкие кочевья. В воеводских отписках отмечается, что, совершив набег «ис колмацких улусов», царевичи спешно удаляются «через Тобол. и через Ишим реки в степь за колмацкие ж улусы» [РГАДА. Ф. 214. Стб. 37. Л. 268]. В ответ на упреки русских в пособничестве тайши оправдывались, что «Кучюмовы внучата. кочюют собою, своим улусом» [РГАДА. Ф. 214. Стб. 37. Л. 269], т. е. якобы независимо от своих калмыцких покровителей и союзников. На самом же деле время от времени, особенно после очередного набега на российские провинции, братья присоединялись к ойратским кочевым общинам, «боясь воины от руских людеи» [РГАДА. Ф. 214. Стб. 656. Л. 506], пытаясь спрятаться за спинами калмыков.
Нападения «внучат» на ясачных плательщиков, угон и сманивание ими жителей пограничных местностей не могли не вызывать напряженности в русско-калмыцких отношениях. Власти понимали реальный расклад сил и старались утихомирить воинственный пыл царевичей, воздействуя на них через тайшей. Калмыцким предводителям в налаживании контактов с пограничными воеводами тоже мешало набеговое буйство Кучумовичей. Неоднократно последним объявлялся строгий запрет на грабительские рейды. Весной 1634 г. царевичи Аблай и Девлет-Гирей перезвали к себе некоторое число тарских ясачных татар. Тайши Турген и Батур вызвали их на съезд ойратской знати, где царевичам было объявлено, что своими бесчинствами они вносят раскол между московским государем и могущественным Далай-Батыром. Им приказали вернуть весь полон и распустить по домам «людеи четырех городов — тоболских и тюменских и тарских и уфинских», которые обретаются в их кочевьях. В противном случае освобождением пленных и беглых займется сам Далай-Батыр [РГАДА. Ф. 214. Стб. 656. Л. 498]. Впрочем, миролюбие и готовность к переговорам в политике тайшей часто чередовались с их воинственностью и агрессивностью. Те годы отмечены нападениями на пограничные уезды, в том числе и калмыков, к которым с готовностью присоединялись Кучумовичи.
Патронат над беспокойными «казаками» приносил тайшам пользу в виде не только военного подкрепления (весьма незначи-
тельного) во время конфликтов с казахами и русскими, но и некоторого материального пополнения. Ведь смысл сманивания российских ясачных в степные стойбища состоял в увеличении плательщиков ясака в пользу как царевичей, так и тайшей. Известны случаи доставления ясака Девлет-Гиреем к его калмыцким покровителям (см., напр.: [Русско-монгольские . 1974, с. 177]). Последние справедливо расценивались им и его родичами как наиболее могущественная сила в Дешт-и-Кипчаке. Громя раздробленных и отступающих ногаев, калмыки все более уверенно занимали степи между Ир-тышом и Волгой, одновременно не оставляя попыток захватить пастбища в Юго-Западной Сибири и на Южном Урале.
Русские власти с переменным успехом старались остановить ойратскую экспансию в направлении российских владений и защитить государевых подданных-«иноземцев» — прежде всего башкир. На степном пограничье увеличивали численность и оснащенность крепостных гарнизонов, на службу туда направляли стрельцов и служилых из западных районов Московского царства. Это было необходимо в условиях, когда тайши претендовали на часть башкирских земель. Их притязания и набеги, равно как и усиление российского военного присутствия в регионе, предотвратили массовый переход башкирских родов на сторону ойратов. Надежный тыл в лице русских войск, гарантия охраны ими вотчинных прав, дарованных московскими царями, послужили причиной верности большинства башкир российскому подданству.
Как говорилось выше, в 1635 г. Аблай и Тауке попали в плен к уфимцам. Дев-лет-Гирей был полон решимости любой ценой вернуть братьев. Он то нападал на южноуральские волости (особенно активно в первой половине 1640-х гг.), то вступал с воеводами в переговоры. Воинство его состояло в основном из «государевых изменников», тюменских и тарских татар, выехавших из-под власти воевод. С калмыками он по-прежнему находился в союзе, но иногда держался особняком от них (хотя какое-то количество калмыков проживало в его улусе — в источниках упоминаются «царевичевы калмыцкие люди»). В 1635 г. джунгарский правитель Батур-хунтайджи писал в Москву, что «царевич кочует от меня далече на своей земле» [Миллер 2005: 23]. Эта «своя зем-
ля» в 1640-1650-х гг. обычно находилась в степях по берегам Ишима и Тургая. Под началом царевича постоянно находилось около двухсот человек [Миллер 2005: 31, 357, 361]12.
Хотя представители Девлет-Гирея и прибывали в русские города в составе калмыцких посольств, но требовали для себя отдельного от них постоя, а при переговорах всячески обличали тайшей, обвиняя их в неискреннем миролюбии, клевете на царевича, который на самом-то деле только и стремится-де «царьскому величеству служити и прямити» [Русско-монгольские ... 1974: 325]. Впрочем, никакой разрыв с калмыками был для Девлет-Гирея невозможен, и в источниках появляются упоминания о его близком соседстве или иногда все-таки совместном кочевании то с одним, то с другим тайшой.
Вероятно, в определенные моменты он действительно склонялся к мысли смириться с верховенством «неверных» и даже перейти в российское подданство. Но разнообразные обстоятельства всякий раз препятствовали этому. Так, в 1648 г. один из ой-ратских аристократов предложил царевичу присоединиться к набегу на русские города. Тот отказался, сославшись на перспективу замирения с московским государем. В ответ тайша пригрозил забрать его в поход силой [Русско-монгольские ... 1974: 328]. Другой тайша, Даян-Омбо, держал Девлет-Гирея при себе «за холопа место» [Васьков 1999: 17]13, так что особенного почтения к нему калмыцкие предводители не испытывали. Несмотря на царственное происхождение Кучумовичей, тайши все менее считались с ними и с их интересами.
Между царевичами и тайшами порой возникали разногласия по поводу целесообразности набегов. То одна, то другая сторона пыталась наладить контакты с русскими властями и потому старалась помешать партнерам испортить эти отношения. Выше приводился факт несогласия Девлет-Гирея с агрессивными действиями калмыков. А в 1653 г. уже калмыцкая аристократка, вдова
12 Очевидно, это число только боеспособных мужчин, т. к. такая же цифра названа информаторами при оценках численности отряда Девлет-Гирея, собравшегося в набег на сибирские города [Миллер 2005: 30, 347].
13 При этом Девлет-Гирей и Даян-Омбо вместе
мобилизовали «калмыцких многих людей» для нападения на сибирские города и слободы [Миллер 2005: 370].
хошутского Туру Байху Гуши, с которым царевич состоял в родстве, обещала через своего посла в Тобольске для усмирения воинственного Кучумовича «поимать и держать ево у себя в крепких местех» [Русско-монгольские ... 1974: 394]. Правда, внезапная смерть помешала ей исполнить задуманное.
От набегов Девлет-Гирея в основном страдали Тюменский и Уфимский уезды. По заведенному ранее порядку, походы совершались в период, когда можно было поживиться не только награбленным имуществом, но и урожаем с полей, а также собранным ясаком. Поэтому Кучумовичи (Девлет-Гирей с братом Абугаем и племянником Кучуком) седлали коней «в то время как русские люди учнут сена косить и жать хлеб», «на сноп и по заморозу, и в ясашное время, как государев ясак збирают». От таких нападений страдали и промысловые угодья сибиряков [Миллер 2005: 314, 327, 381]. Как правило, рейды происходили вместе с калмыцкими отрядами и часто по инициативе тайшей. Хотя иногда и сами царевичи загорались идеей отправиться в набег и звали калмыцких предводителей присоединиться. Такие объединенные силы, случалось, насчитывали до трех тысяч человек [Миллер 2005: 417], но обычно отряды состояли из нескольких десятков или сотен воинов.
Ответные удары из Тары, Тюмени и Уфы заставляли Кучумовичей держаться ближе к тайшам. В документах рубежа 1650-1660-х гг. снова отмечается их совместное или соседское кочевание, чаще всего по Иртышу, вместе с сыном торгутского Хо-Урлюка, Лоузаном, и хошутским Кундуленом. Причем тайши заботились о безопасности сибирских династов. В 1660 г. посланники хошутского тайши Аблая «забрали» всех царевичей из становищ Лоузана и перевезли далеко на юг, во владения Аблая, чтобы сделать их недосягаемыми для возмездия русских за набеги [Миллер 2005: 432]. В целом бесспорное численное, да и военное превосходство калмыков заставляло Кучумовых «внучат» держаться в русле их политики, в том числе зачастую и по отношению к России. Они были вынуждены освобождать часть полоняников, когда этого требовали (не от них, а от торгутских тай-шей!) грозные правители Джунгарии, заинтересованные в мирном сосуществовании в регионе с Московским государством, а
также в том, чтобы не отпугивать барабин-ских двоеданцев, которые платили подати джунгарам [Миллер 2005: 38, 430, 432]14. Нужно отметить, что верховный правитель ойратов, джунгарский Батур-хунтайджи за все время своего правления в Джунгарском ханстве (1635-1653 гг.) ни разу не выступил враждебно против России и отклонял предложения тайшей и Кучумовичей о совместных действиях против русских.
Современники, окрестные наблюдатели порой уже воспринимали Кучумовичей как часть калмыцкой этнополитической общности. Так, отъезд башкирских и татарских семей из улусов Абугая в 1661-1662 гг. трактовался тобольскими воеводами как откочевка «ис Калмык от Бугая царевича» [Материалы ... 1936: 92, 93]. Дополнительный стимул для «симбиоза» калмыцкой знати и Кучумовичей заключался в сравнительно регулярном добывании последними трофеев в набегах. Добычей царевичи делились со своими покровителями («царевичи сподобляют Урлюковых людей конми и запасы» [Материалы ... 1936: 416]), чем помогали им пережить нередкие ситуации голода и оскудения.
Во время башкирского восстания 16621664 гг. повстанцы существенно пополнили рать царевича Кучума. Но его основной военной опорой по-прежнему оставались калмыки, особенно после неудач в сражениях с русскими войсками. У тайшей он «просил людей идти войною на государевы города и слободы» [Дмитриев 1900: 80]; одного из главных ойратских аристократов, торгутского Дайчина (сына Хо-Урлюка), он в своем ярлыке называл отцом (атам), в пользу которого башкирам надлежало выделять провиант [Материалы ... 1936: 180]. Русские власти понимали степень влияния тайшей на Кучука и именно к ним обращались с просьбами «унять» его от беспрестанных набегов. Тайши же вновь то заявляли, что не имеют с ним общих дел и отказывались разделить ответственность за эти нападения (Кучук «не нашево. улусу. А я. никакой силы ему не прибавлю. Он, Кучюк, от нас збежал и тепере от нас далеко живет»), то посылали к царевичу приказы «с угрозою» прекратить воевать и освободить полоняников [Русско-монголь-
14 Впрочем, старались отпускать домой только ту часть «ясыря», что являлась обузой, — стариков и малолетних, «которые государю в ясак старые не годятся, а молодые в ясак не поспели».
ские ... 1996: 213, 394] (и иногда это действовало на него!).
К концу 1660-х гг. провал всех мечтаний о реставрации Сибирского юрта и тщетные попытки противостояния со все усиливающимися русскими в Сибири и на Южном Урале привели к тому, что у царевичей опустились руки. Единственную и вынужденную опору они видели в ойратских политических объединениях. Но внимание и интересы традиционных партнеров Ку-чумовичей — торгутских и части хошут-ских тайшей15 — все более обращались в западном направлении. Громя остатки Ногайской Орды, их отряды уходили в глубокие разведывательные рейды за Эмбу и Яик (есть данные об участии в таких походах и Кучумовичей [Богоявленский 1939: 61]). В течение 1630-1650-х гг. основная масса калмыков постепенно переместилась из сибирских пределов и с территории современного Казахстана на Волгу. Там образовалось вассальное Калмыцкое ханство, подчиненное Московскому государству. Откочевал на юго-запад и давний, надежный партнер Кучумовичей Хо-Урлюк с сыновьями. Уход калмыков, кстати, наглядно отразился на сужении ассортимента их товаров на сибирских рынках: с 20 наименований в 16391640 гг. до 4 наменований в 1670-1671 гг. [Вилков 1967: 173].
И хотя давние связи прервались не сразу (в 1678 г. некий «салтан Кучюма хана внук» разбил лагерь в верховьях Ишима вместе со своим тестем — калмыцким тай-шой [Дополнения ... 1862: 35]), царевичам-«казакам» оставались связи с той ветвью ойратов, которая оказалась теперь ближайшей к ним, — с джунгарами (чоросами). Так, по неизвестным обстоятельствам царевич Дюдюбак б. Абугай оказался в джунгарском плену. Осенью 1678 г. тобольский воевода П. В. Меньшой Шереметев сообщил своему верхотурскому коллеге И. Ф. Пушкину со слов местных татар (которые передавали, в свою очередь, вести от калмыков и бухарцев), будто правитель Джунгарии, хунтайджи Галдан-Бошокту-хан, отпустил Кучумовича из плена в кочевья тайши Малая. Но это не было простым дарованием свободы: Дюдюбаку надлежало «быть надо
15 Большинство хошутов во главе с Гуши-ханом (упоминавшимся выше Туру Байху Гуши) еще в 1630х гг. откочевало район озера Кукунор (северо-восточнее Тибета) и образовало там самостоятельное ханство.
всеми дурбецкими тайшами владетелем, и во всем им, тайшам, царевичю быть послушным.». Своеобразная инвеститура сопровождалась указанием на место жительства освобожденного: «И кочевать ему на старинных ево кочевьях по Ишиму реке, где кочевали дед и отец ево». Кроме того, хунтайджи якобы приказал облеченному полномочиями Дюдюбаку (и, очевидно, отныне подчиненным ему ойратам-дербетам) начать военные действия против башкир [Русско-монгольские . 1996: 321].
Эти новости стали известны в Москве. Первому же прибывшему туда джунгарскому посольству на приеме в Посольском приказе был задан вопрос, правда ли, что Дю-дюбак выпущен на волю Галдан-Бошокту-ханом и поставлен главой над дербетами с кочевьями по Ишиму. Посланец хунтайджи отвечал, что, насколько ему известно, действительно, «Бугая де царевичя сын Дюдю-бака у Галдана-тайши в полону есть». Хотя и могли произойти изменения за те тринадцать месяцев, что посольство провело в пути, но «однако ж он [посол] того не чает, чтоб того Дюдюку Г алдан, из неволи слобо-дя, владельцем учинил» [Русско-монгольские . 1996: 324]. Мне это тоже представляется маловероятным. Да и поставленная перед царевичем задача нападать на башкир, российских подданных, в тех обстоятельствах сомнительна, т. к. Галдан-Бошокту избегал любых осложнений в отношениях с Московским государством. В межойратских политических распрях и интригах фигура «природного» династа-чингисида могла бы иметь привлекательность для хунтайджи, который не желал терять своего влияния на отколовшихся и растекшихся по огромным пространствам группировкам ойратов. Однако ни о каких последствиях интриги с Дюдюбакой не известно. Кучумовичи с тех пор исчезают со страниц документов. Они не заметны ни в сибирских и уральских степях, ни в ставках калмыцких тайшей.
Список источников Российский государственный архив древних актов (РГАДА).
Литература
Батмаев М. М. Калмыки в ХУП-ХУШ веках. События, люди, быт. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1993. 382 с.
Богоявленский С. К. Материалы по истории калмыцкого народа в первой половине XVII века // Исторические записки. Т. 5. М., 1939. С. 48-101. Бояршинова 3. Я. Население Томского уезда в первой половине XVII века // Труды Томского государ-
ственного университета им. В. В. Куйбышева. Т. 112. Серия историко-филологическая. Томск: Изд-во ТГУ, 1950. С. 23-210.
Васьков Д. А. Сибирский царь Девлет-Гирей // Этнокультурная история Урала ХУ!-ХХ вв.: Мат-лы междунар. науч. конф. Екатеринбург, 1999. С. 1719.
Вилков О. Н. Ремесло и торговля Западной Сибири в XVII веке. М., 1967. 323 с.
Волкова К. В. Восстание татар Тарского уезда 16281631 гг. // Сибирь периода феодализма. Вып. 2. Новосибирск: Наука, Сибир. отд-ние, 1965. С. 111-127.
Дмитриев А. Пермская старина: Сб. ист. ст. и материалов, преимущественно о Пермском крае. Вып. VIII. Пермь, 1900. 172 с.
Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. 8. СПб., 1862. 350 с.
Дополнения к Дворцовым разрядам. Ч. 1. М., 1882. 476 с.
Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. 16351758. М.: Наука, 1983. 332 с.
История Казахстана в русских источниках. Том I. Посольские материалы Русского государства (XV-
XVII вв.). Алматы, 2005. 721 с.
История Калмыкии с древнейших времен до наших дней. Т. I. Элиста: ГУ Издательский дом «Герел», 2009. 848 с.
Катанаев Г. Е. Киргизские степи, Средняя Азия и Северный Китай в XVII и XVIII столетиях // Записки Западно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества. Кн. 14. Вып. 1. Омск, 1893. С. 1-72.
Колесник В. И. Последнее великое кочевье. Переход калмыков из Центральной Азии в Восточную Европу и обратно в XVII и XVIII веках. М.: Вост. лит., 2003. 286 с.
Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. I. Башкирские восстания в XVII и первой половине
XVIII вв. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. 631 с. Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР. Ч. I. Торговля с Московским государством и международное положение Средней Азии в XVI-XVII вв. Л.: АН СССР, 1932. 504 с.
Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. I. М.: Вост. лит.,
1999. 630 с.
Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. II. М.: Вост. лит.,
2000. 796 с.
Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. III. М.: Вост. лит., 2005. 598 с.
Летописи сибирские. Новосибирск, 1991. 272 с. Палашенков А. Ф. Материалы к археологической карте Омской области // История, археология и этнография Сибири. Томск: Том. ун-т, 1979. С. 85-95 Полное собрание русских летописей. Т. 36. Сибирские летописи. Ч. 1. Группа Есиповской летописи / предисл. Н. Н. Покровского, Е. К. Ромоданов-ской. М.: Наука, 1987. 381 с.
Потапов Л. П. Очерки по истории алтайцев. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1953. 444 с.
Потапов Л. П. Этнический состав и происхождение алтайцев / отв. ред. А. П. Окладников. Л.: Наука, 1969. 239 с.
Русская историческая библиотека, издаваемая Археографической комиссией. Т. II. СПб., 1875. 654 с. Русская историческая библиотека, издаваемая Ар-
хеографической комиссией. Т. VIII. СПб., 1884. 639 с.
Русско-монгольские отношения. 1607-1636. Сборник документов / сост. Л. М. Гатауллина и др. М., 1959. 350 с.
Русско-монгольские отношения. 1636-1654. Сборник документов / сост. М. И. Гольман, Г. И. Слесар-чук. М., 1974. 469 с.
Русско-монгольские отношения. 1654-1685. Сборник документов / сост. Г. И. Слесарчук. М., 1996. 560 с.
Рычков П. И.Топография Оренбургской губернии. Уфа: Китап, 1999. 312 с.
Сибирские летописи. СПб.: Импер. Археографическая комиссия, 1907. 464 с.
Сперанский М. Н. Повесть о городах Таре и Тюмени // Труды Комиссии по древнерусской литературе. Т. I. Л.: АН СССР, 1932. С 101-132.
Уманский А. П. Телеуты и сибирские татары в XVII веке (очерк внешнеполитических отношений) // Ученые записки Барнаульского государственного педагогического института. Т. 18. Барнаул, 1973. С. 106-130.
Уманский А. П. Телеуты и русские в XVII-XVIII веках. Новосибирск: Наука, 1980. 296 с.
Устюгов Н. В. Башкирское восстание 1662-1664 гг.
// Исторические записки. Т. 24. М., 1947. С. 30-110. Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met. The Russian State and the Kalmyk Nomads, 1600-1771. Ithaca; London, 1992. 279 p.
УДК 94(470)
ББК 63.3 (2)46
ХАН АЮКА: ПЕРВЫЕ ГОДЫ ПРАВЛЕНИЯ
В. Т Тепкеев
Личность хана Аюки занимает особое место в истории калмыцкого народа. Политическая деятельность и личные качества получили Аюки весьма высокую, но вместе с тем противоречивую оценку в историографии. Его первые самостоятельные шаги происходили в условиях сложной внутри- и внешнеполитической обстановки того времени.
В историографии можно найти отрывочные сведения об этом периоде его жизни1. В данной работе дается наиболее полная историческая картина первых шагов Аюки в качестве правителя формирующегося Калмыцкого ханства, в хронологической последовательности на основе уже известных и недавно открытых архивных материалов.
1 Впервые имя Аюки в русских документах встречается в начале 1660-х гг., и связано это было с заключением шерти в декабре 1661 г., когда главными действующими лицами этого русско-калмыцкого соглашения выступили астраханский воевода князь Григорий Сунчалеевич Черкасский и торгутский тай-ша Мончак (Пунцуг). Своего рода гарантией заключенного договора, особенно в условиях продолжавшейся Русско-польской войны 1654-1667 гг., должен был послужить брак между Обелханой Муцаловной Черкасской, племянницей Г. С. Черкасского, и Аю-кой, сыном Мончака. Однако в течение 1660-х гг. имя Аюки уже не встречается в русских документах: скорее всего, он находился в тени своего отца и поэтому практически не имел никакого политического веса. Жизнь Аюки кардинальным образом изменилась именно со смертью Мончака, что повлекло за собой в первую очередь изменение политической обстановки в ойратском сообществе.
Калмыцкое общество, наряду с российским государством, на рубеже 1660-1670-х гг. также переживало внутренний политический кризис. Потерпев поражение в борьбе за верховенство в хошутском доме, тайша Аблай со своим улусом вслед за дядей Кун-делен-Убаши откочевал с территории Среднего Прииртышья в западном направлении. В историографии устоялось мнение, что целью хошутского тайши было добиться возвращения торгутов на их старые кочевья на территории Юго-Западной Сибири. Но в случае с Аблаем имеет место настоящая экспансия хошутов, их наступление на позиции торгутов в Северном Прикаспии. Перед Аблаем, видимо, стояла вполне определенная задача: подчинить и захватить кочевья волжских калмыков [Тепкеев 2008: 32].
Сведения о вспыхнувшем на юге России восстании Степана Разина, вероятно, дали Аблаю основание считать, что царское правительство, занятое своими проблемами, не будет активно вмешиваться во вну-рикалмыцкие дела. Примерно во второй половине 1669 г. происходит объединение двух ойратских групп: улусов хошутского Кунделена-Убаши с дербетами, откочевавшими из Юго-Западной Сибири в степи Северного Прикаспия еще в начале 1660-х гг., и новоприбывшего со своим улусом хошут-ского тайши Аблая. Первой жертвой их совместного нападения стал улус дербетского тайши Даян-Омбо, видимо, из-за отказа от участия в коалиции. Далее удар объединен-
