Научная статья на тему 'Ксенофобия и ксенофобные именования лиц в юридической лингвистике'

Ксенофобия и ксенофобные именования лиц в юридической лингвистике Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
172
58
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
КСЕНОФОБИЯ / КСЕНОФОБНЫЕ ИМЕНОВАНИЯ ЛИЦ / ЮРИДИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА / СУДЕБНАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА / XENOPHOBIA / XENOPHOBIC NAMES OF PERSONS / JURIDICAL LINGUIS-TICS / JUDICIAL LINGUISTIC EXAMINATION

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Волков Валерий Вячеславович

Ксенофобия серьезный нравственный недуг, который представляет общественную опасность. В современном русском языке расширяется круг ксенофобных именований лиц как особого объекта юридической лингвистики и судебной лингвистической экспертизы.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

XENOPHOBIA AND XENOPHOBIC NAMES OF PERSONS IN JURIDICAL LINGUISTICS

Xenophobia is a serious moral ailment that carries a public jeopardy. In modern Russian language the group of xenophobic names of persons broadens that makes them the special object of juridical linguistics and judicial linguistic examination.

Текст научной работы на тему «Ксенофобия и ксенофобные именования лиц в юридической лингвистике»

электронный научный журнал «apriori. cерия: гуманитарные науки»

www.apriori-journal.ru

№ 6 2014

УДК 811.161.1

КСЕНОФОБИЯ И КСЕНОФОБНЫЕ ИМЕНОВАНИЯ ЛИЦ В ЮРИДИЧЕСКОЙ ЛИНГВИСТИКЕ

Волков Валерий Вячеславович

д-р филол. наук Тверской государственный университет, Тверь

аи^ог@аргюг1-]оигпа!. ги

Аннотация. Ксенофобия - серьезный нравственный недуг, который представляет общественную опасность. В современном русском языке расширяется круг ксенофобных именований лиц как особого объекта юридической лингвистики и судебной лингвистической экспертизы.

Ключевые слова: ксенофобия; ксенофобные именования лиц; юридическая лингвистика; судебная лингвистическая экспертиза.

XENOPHOBIA AND XENOPHOBIC NAMES OF PERSONS IN JURIDICAL LINGUISTICS

Volkov Valery Vyacheslavovich

doctor of philology Tver State University, Tver

Abstract. Xenophobia is a serious moral ailment that carries a public jeopardy. In modern Russian language the group of xenophobic names of persons broadens that makes them the special object of juridical linguistics and judicial linguistic examination.

Key words: xenophobia; xenophobic names of persons; juridical linguistics; judicial linguistic examination.

Объект размышления в данной статье - ксенонимические именования лиц, предмет - лингвоюридически значимые нарицательные антро-понимические ксенонимы, а именно: такие, которые содержат в своей семантической структуре реальные (языковые) и/или потенциальные (контекстуально-речевые) семы ксенофобного характера, которые могут фиксироваться словарными пометами типа «уничижительное», «пренебрежительное», отражающими ксенофобную коннотативную окраску, как в характерных синонимических парах типа не кавказец, а чурка, не еврей, а жид.

Под термином ксенонимы в практике лингвистических исследований академического типа, как правило, понимаются языковые единицы, обозначающие специфические элементы внешних культур (инонациональные реалии), как, например, доцент, кандидат наук, меньшевик в англоязычной периодике [1, с. 736] или канцлер, государственный секретарь в российской публицистике. С этой точки зрения, ксенонимична вся неосвоенная заимствованная лексика.

Для прикладной практики лингвоюридического исследования именований лиц основополагающим является иное представление об ан-тропонимической ксенонимии, суть которого в том, что любое именование лица (как исконно или собственно русское, так и заимствованное) в определенном контексте может оказываться носителем ксенофобных коннотативных смыслов, потенциально способных модулировать сначала аморальные, а затем, как их следствие, и противоправные [2] экстремистские проявления; в соответствии с формулировками Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» - от изготовления и распространения экстремистских материалов до создания экстремистских организаций [3].

В силу прозрачности синхронной внутренней формы семантические этимоны существительного ксенофобия представляются на первый взгляд совершенно очевидными: по непосредственному восприятию но-

сителей русского языка, ксенофобия складывается из др.-гр. xenos -прилагательного (в значении 'чужой; чужеземный; необыкновенный, неслыханный, странный' [4, с. 857-858; 5, с. 1146]) или омонимичного существительного ('чужеземец (в отличие от гражданина)' [4, с. 857]) + ...фобия (из гр. phobos 'страх, ужас, боязнь' [5, с. 1739]) в значении «боязнь (враждебность, нетерпимость, непереносимость и т.п.) того, что названо в первой части слова». Таким образом, суммарное значение сущ. ксенофобия, явствующее из его синхронной внутренней формы, -«боязнь чужого, странного (человека)», «страх перед чужеземным». Однако этимология этого существительного не столь проста и в своей неоднозначности весьма поучительна, равно как и современная динамика его семантической эволюции.

Во-первых, сущ. ксенофобия - западноевропейское, а не древнегреческое образование, причем из французского первоисточника вошла в русское языковое сознание и в русский речевой обиход ксенофобия (из фр. xénophobie 'ненависть к иностранцам' [6, с. 1170]), в то время как антонимичное сущ. «ксенофилия» (фр. xénophilie 'любовь, симпатия к иностранцам' [6, с. 1170]) в русском словоупотреблении не представлено, - наличествуют лишь семантически смежные видовые именования англоман и англомания, галломан и галломания, англофил и германофил и под. (в том числе фиксирующие ксенофилию весьма завуалированно, как в сущ. петиметр или гламур [7]), причем эти именования фиксируют вовсе не «любовь к немцам, французам и т.п.», а «пристрастие к английскому / французскому / немецкому... образу жизни / обычаям и т.п.». Мена очередного «пристрастия» может рассматриваться как сигнал «фазового перехода» в пространстве лингвокультурного сознания [8].

Во-вторых, в семантике др.-гр. сущ. xenos энантиосемически соединяются конверсивные значения 'гость' и 'гостеприимец (хозяин)', лингво-культурный фон с общим значением «доброжелательное единящее гос-

теприимство», связанное с расширением «пространства Родины» [9] за счет приятия «чужого» - как своего, ср., напр., пояснение А. Д. Вейсмана к семантике этого существительного: «По древнему обычаю граждане, принадлежавшие к разным государствам или странам, заключали между собою союз, по которому взаимно обязывались оказывать друг другу гостеприимство. Этот союз домашний переходил и к детям их. Заключившие подобный союз назывались хвпо1. Оттого хвпов означает и того, который пользуется гостеприимством, и того, который оказывает гостеприимство» [4, с. 857].

Русское сущ. ксенофобия усвоило из др.-гр. хвпов лишь первый из энантиосемичных компонентов, причем в условиях негативного в конно-тативном отношении семантического сужения (не просто «гость», а именно «чужой», а значит, враждебно настроенный, опасный), и последовательно расширяет его до пределов, стремящихся к «дурной бесконечности»: ныне ксенофобия - это не только «страх перед другим человеком, иностранцем», но и «навязчивый страх перед чужим, чем-то незнакомым вообще (незнакомой культурой, другой религией, новыми идеями и т.п.)», и даже страх перед «другим» (человеком) - соплеменником по родному языку и гражданству, но отличающимся в социальном, культурном, психологическом, сексуальном [10] и т.п. отношении. Современные словарные толкования ксенофобии, с одной стороны, фиксируют ксенофобию уже как психическую девиацию или даже как болезнь, а с другой, отражают расширение сигнификативной и денотатив-но-референциальной семантики сущ. ксенофобия, тяготеющей к пределу «чужое, а значит чуждое и потенциальное опасное - всё, что не своё», ср.: «1. Болезненный, навязчивый страх перед незнакомыми лицами. 2. Ненависть, нетерпимость к чему-н. чужому, незнакомому, иностранному» [11, с. 386]); «1. Мед. Болезненное состояние, проявляющееся в навязчивом страхе перед незнакомыми людьми; боязнь высоты.

2. Ненависть, неприятие, нетерпение к кому-, чему-л. незнакомому, чужому» [12, с. 477].

Показательно, что оба цитированных филологических толкования второго значения ксенофобии перекликаются в идентификаторах «ненависть», «нетерпимость / нетерпение» с названием статьи 282 Уголовного кодекса Российской Федерации («Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства»), дальнейший текст которой четко фиксирует основные аспекты ксенофобии, ср.: «Действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе...» (курсив мой. - В.В.). Как видим, помимо расизма и национализма, как наиболее очевидных проявлений ксенофобии, речь в цитированной статье УК идет также о гендерной, языковой (лингвистической), религиозной и социальной ксенофобии.

Как известно, содержание и объем понятия находятся в обратно пропорциональной зависимости: чем шире содержание, тем уже объем, и наоборот. К примеру, религиозная ксенофобия, как видовое понятие, шире по содержанию, но уже по объему, чем «просто» ксенофобия. По мере видового расширения содержания понятия «ксенофобия» расширяется и его объем, включая новые и новые группы объектов.

Совсем недавно к числу ксенофобных оскорбительных именований в юридической лингвистике было принято относить только «брань, оскорбляющую чужую нацию», ср: «В русскоязычной практике это прежде всего "жид", "чурка", "черный", "армяшка" и другие. В наше время обострившихся межнациональных конфликтов именно эта группа оскорблений заслуживает самого пристального внимания юристов как разжигающая межнациональную рознь» [13, с. 297]. Такие ксенофобные именования имеют давнюю историю, связанную, в частности, с воров-

ским и тюремных жаргоном - «феней», где, например, чурка - не только «азиат, кавказец», но и «умственно отсталый человек», а «смуглый, чернявый человек (напр., азиат, кавказец)» именуется как черножопый, черножопик [14, с. 279, 283]; некогда нейтральное жид, свободно использовавшееся, в частности, в русской классической литературе в целях именования лиц еврейской национальности и/или иудейского вероисповедания, на протяжении последнего столетия обретает все более яркую негативную окраску, и т.п.

Значительно сложнее для юридической лингвистики обстоит дело в ситуациях, когда необходимо рассматривать такие ксенофобные призывы - граффити экстремистской направленности, семантически индуцированные «образом врага», которые не включают прямых ксенофобных именований по национальности, типа «Кто не с нами - всем сосать!», «Косые ублюдки вон!», «<Нет сионистскому правительству». Авторами таких граффити-лозунгов, несмотря на то что они, вероятнее всего, достаточно молодые люди, наверняка движет инерция «застойных» времен: по удачной политологической характеристике этой инерции, «здесь и героизация тотальной и ежеминутной борьбы с "классовым врагом", и повальная охота за "врагами народа", и абсолютизация различий и противоречий между общественными системами, и сомнительно звучавшие прогнозы типа "мы вас закопаем", и одержимость секретностью и ксенофобией, и беспробудная "монолитность"...» [15, с. 29].

Основная трудность лингвоюридического анализа высказываний такого рода - диффузность, неопределенность объекта агрессивной социальной ненависти (нетерпимости), как, например, в случае с призывом «Убивай цветных иммигрантов». В качестве граффити данное высказывание оказывается адресованным самому широкому кругу реципиентов, в силу чего может вызывать самые различные реакции, а именно: понятийные - «убивать» следует всех «цветных», всех «иммигрантов», только «цветных иммигрантов»; эмоциональные - от безусловной поддержки

лозунга до полного несогласия и негодования. При этом понятие «иммигрант» оказывается соотнесенным с «нерусский», что в условиях современной России - многонациональной страны, существующей как составная часть на пространстве бывшего СССР, приводит к размытому, очень общему представлению о «чужом вообще»: в качестве такого «чужого» может восприниматься и этнический русский «иммигрант» (беженец, переселенец) из ныне самостоятельной страны Узбекистана, и россиянин - этнический якут или калмык, осевший на жительство в Москве или Твери, и т.д.

Так вроде бы нейтральное сущ. иммигрант оказывается в контексте «чувства тревоги в связи с участившимися в последнее время актами нетерпимости, насилия, терроризма, ксенофобии, агрессивного национализма, расизма, антисемитизма, отчуждения, маргинализации и дискриминации по отношению к национальным, этническим, религиозным и языковым меньшинствам, беженцам, рабочим-мигрантам, иммигрантам и социально наименее защищенным группам в обществах.» [16]. Источники тревоги - в склонности естественных для демократического общества различий во мнениях трансформироваться сначала в ксенофоб-но-нигилистическое неприятие чужого мнения, а затем в логике метонимического переноса - в агрессивное неприятие носителей этого мнения: от отдельных людей до огромных социальных, национальных, конфессиональных общностей. Остается один шаг до ненависти и вражды - до перерастания «спора о мнениях» в терроризм и открытые вооруженные столкновения.

Современные ксенофобы в своих печатных материалах называют множество самых разнообразных «чужих» - врагов, как нередко пишут, «Русского Народа». И это не только «жиды» или «чурки». Это «.евреи, армяне, грузины, цыгане, таджики, китайцы, прочие все», «инородцы». Это «президент России», «прихожане и "священство"», «русскоязычные», «бандиты и паразиты с Кавказа, из Азии и Африки», «еврейские

олигархи и орды кавказских спекулянтов-захребетников», «гастарбайте-ры», «коммунисты и либералы» и т.д. - вплоть до «доморощенных шлюх, вступающих в половые связи с оккупантами», «правозащитников», «риэлтеров», «чиновников и милиционеров».

Даже если эти списки в печатных экстремистских материалах и не сопровождаются прямыми призывами типа «Раздавить гадов!», следует помнить: «Скрытым призывом является информация, подстрекающая к каким-либо действиям, целенаправленно формирующая у адресата желание действовать или чувство необходимости действий. Скрытый призыв нередко дает развернутую программу действий, к которым осуществляется подстрекательство, т.е. автор (в скрытой или явной форме) программирует поведение адресата речи» [17]. Любое именование лица в ксенофобном контексте - это именование будущей потенциальной жертвы экстремистов.

Список использованных источников

1. Таганова Т.А. Ксенонимы-русизмы в англоязычной периодике и лексикографии // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2010. № 4 (2). С. 736-738.

2. Волков В.В., Воднева А.А. Правовое и этическое сознание как бинарный объект лингвокультурологии // APRIORI. Серия: Гуманитарные науки» [Электронный ресурс]. 2013. № 2. URL: http://www.apriori-journal.ru/seria1/2-2013/Volkov-Vodneva.pdf (дата обращения: 02.10.2014).

3. Федеральный закон от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» [Электронный ресурс]. Гарант: Информационно-правовой портал. URL: http://base.garant.ru/1212 7578/ (дата обращения: 02.10.2014).

4. Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь / Репринт У-го изд. 1899 г. М., 1991. 1370 стлб.

5. Дворецкий И.Х. Древнегреческо-русский словарь. В 2-х т. Т. 2. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1958. С. 1041-1904.

6. Гак В., Триомф Ж. Французско-русский словарь активного типа. М.: Рус. яз, 1998. 1174 с.

7. Волков В.В., Кузнецова Л.М. От петиметров до гламура: социокультурные причины и лингвокультурные проявления // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Филология. 2014. № 1. Тверь, 2014. С. 123-128.

8. Волков В.В. Лингвокультурные сигналы «фазовых переходов» в системе обыденных представлений о политических феноменах // Современные исследования социальных проблем. 2014. № 3 (19). С. 48-64.

9. Волкова Н.В. Пространства Родины в лирике В. С. Высоцкого // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Филология. 2008. № 15. С. 114-118.

10. Волков В.В. Гомосексуализм в современной России: лингвокульту-рологический аспект // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Филология. 2013. № 6. С. 168-173.

11. Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов / отв. ред. Н.Ю. Шведова. М.: Изд. центр «Азбуковник, 2008. 1175 с.

12. Новейший большой толковый словарь русского языка / гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб.: Норинт; М.: РИПОЛ классик, 2008. 1536 с.

13.Жельвис В.И. Слово и дело: юридический аспект сквернословии // Понятия чести, достоинства и деловой репутации: Спорные тексты СМИ и проблемы их анализа и оценки юристами и лингвистами / под ред. А.К. Симонова, М.В. Горбаневского. М.: Медея, 2004. С. 289-298.

14. Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона (речевой и графический портрет советской тюрьмы) / авт.-сост. Д.С. Балдаев, В. К. Бел-ко, И.М. Исупов. М.: Края Москвы, 1992. 526 с.

15. Мельвиль А. Образ другого, образ врага // 50/50: Опыт словаря нового мышления / под общ. ред. М. Ферро, Ю. Афанасьева. М.: Прогресс, 1989. С. 25-29.

16. Декларация принципов терпимости. Принята резолюцией 5.61 Генеральной конференции ЮНЕСКО от 16 ноября 1995 года [Электронный ресурс]. URL: http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/ declarations/toleranc.shtml (дата обращения: 02.10.2014).

17.Араева Л.А., Осадчий М.А. Судебно-лингвистическая экспертиза по криминальным проявлениям экстремизма [Электронный ресурс] // Уголовный процесс. 2006. № 4. URL: http://www.ugpr.ru/arhiv/ 16_apr_2006/topic163_sudebno45_lingvisticheskaya_ekspertiza_po_kri minalnym_proyavleniyam_ekstremizma_.html (дата обращения: 02.10.2014).

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.