CC BY
163
Медиалингвистика
УДК 070
ББК 143.24-7, Ч612.18.3
Галина Сергеевна Мельник1,
доктор политических наук, профессор, Санкт-Петербургский государственный университет (199034, Россия, г. Санкт-Петербург, Университетская набережная, 7-9),
e-mail: melnik.gs@gmail.com Борис Яковлевич Мисонжников2, доктор филологических наук, профессор, Санкт-Петербургский государственный университет (199034, Россия, г. Санкт-Петербург, Университетская набережная, 7-9),
e-mail: boris.misonzhnikov@gmail.com
Социолингвистические маркёры экстремистского текста
Статья посвящена выявлению признаков экстремизма в традиционных и сетевых СМИ. Экстремистский текст всегда использует деструктивные, разрушительные средства для достижения политических целей, ищет оправдания разрушительным идеям, позициям и действиям. Основной признак такого текста - это разоблачение и обличение. Экстремизм рассматривается как совокупность определённых социальных действий, опирающихся на соответствующую идеологию и систему ценностей. В связи с этим представители экстремистских течений пытаются в аксиологическом плане манипулировать аудиторией, добиваясь ценностных смещений и деформаций, корректировки семантических аспектов уже устоявшихся понятий. Это подспудно готовит базу для суггестирования крайних взглядов, девальвации общечеловеческих, в частности христианских, ценностей, становится опасным и ведёт к дегуманизации. Авторы предложили маркёры для выявления признаков экстремизма в текстах массмедиа: 1) метафорические оценочные высказывания, в которых прямо выражена ненависть, нетерпимость к чему-либо чужому, незнакомому; 2) выражения, направленные на унижение достоинства, в том числе с использованием ненормативной лексики; 3) негативные названия этнических групп; 4) сравнения национальностей с неодушевлёнными предметами или животными; 5) провокативные суждения, подстрекающие аудиторию к действиям, направленным против объекта вражды, или к противоправным действиям.
Основные результаты исследования получены в ходе социолингвистического анализа политических текстов СМИ на базе Центра экспертиз Санкт-Петербургского государственного университета.
Ключевые слова: информационные технологии, массмедиа, дискурс, медиатекст, социальные сети, интолерантность, экстремизм, экстремистский текст.
Galina Sergeyevna Mel'nik3,
Doctor of Political Science, Professor, St. Petersburg State University (7-9 Universitetskaya Embankment, St. Petersburg, Russia, 199034),
e-mail: melnik.gs@gmail.com Boris Yakovlevich Misonzhnikov4, Doctor of Philology, Professor, St. Petersburg State University (7-9 Universitetskaya Embankment, St. Petersburg, Russia, 199034),
e-mail: boris.misonzhnikov@gmail.com
Sociolinguistic Markers of Extremist Text
The article is devoted to the identification of signs of extremism in traditional and online media. Extremist text always uses destructive means to achieve political goals, seeking to justify destructive ideas, positions and actions. The main characteristic of this text is the exposure and reproof. Extremism is viewed as a set of specific social actions based on appropriate ideology and value system. In this regard, representatives of extremist movements in the axiological sphere are trying to manipulate the audience, reaching the values of displacements and deformations, adjusting semantic aspects of already existing concepts. This subconsciously prepares the base for suggestion of extreme views, devaluation of human and Christian values in particular, it becomes
1 Г. С. Мельник предложила маркёры для выявления признаков экстремизма в изучаемых текстах.
2 Б. Я. Мисонжников сформулировал название статьи и разработал её концепцию.
3 G. S. Mel'nik has suggested markers for detection of signs of extremism in the studied texts.
4 B. Ya. Misonzhnikov has formulated the title of the article and has developed its concept.
© Г. С. Мельник, Б. Я. Мисонжников, 2015
107
dangerous and leads to dehumanization. The authors have proposed some markers for detection of signs of extremism in the texts: 1) metaphor and evaluative statements, which express hatred, intolerance towards anything alien and unfamiliar; 2) expressions that degrade the dignity, including the use of profanity; 3) negative names of ethnic groups; 4) comparison of nations with inanimate objects or animals; 5) provocative judgments inciting the audience to action against the object of hostility or illegal actions.
The main research results have been obtained during sociolinguistic analysis of political media texts on the basis of the Center of linguistic expertise at Saint Petersburg State University.
Keywords: information technology, mass media, discourse, media text, social networks, intolerance, extremism, extremist text.
Экстремистский дискурс актуализируется вследствие влияния конфликтогенной модели мира, воспроизводимой в современных мас-смедиа. По данным Совета безопасности Российской Федерации, в настоящее время в Глобальной сети насчитывается свыше 7,5 тыс. сайтов экстремистской направленности, из которых более 150 - русскоязычные [14].
Экстремизм предполагает использование крайних, деструктивных, выходящих за рамки дозволенного, средств достижения радикальных политических целей. Именно поэтому в Российской Федерации предусмотрено уголовное наказание за экстремистскую деятельность и её пропаганду. Красноречивые цифры свидетельствуют о росте экстремистских материалов в традиционных и сетевых СМИ. Количество приговоров за пропаганду в 2013 г. более чем в три раза превысило количество приговоров за насилие и вандализм вместе взятых, а число людей, осуждённых за пропаганду, больше почти в два раза. В 2013 г. было вынесено более 130 приговоров за ксенофобную пропаганду, по которым виновными были признаны 133 чел. в 57 регионах страны. В 2012 г. был вынесен 91 приговор в отношении 105 чел. в 45 регионах [17].
Экстремизм как совокупность определённых социальных действий предполагает наличие соответствующей идеологической и даже духовной подпочвы: его корневая система обязательно прорастает в глубь общественно-политических структур, проникая в пласты аксиосферы и именно там пытаясь обрести опору. Дело в том, что для адептов крайних взглядов исключительно важным является ценностное оправдание имманентных им идей, позиций и поступков. В связи с этим представители экстремистских течений пытаются не просто объяснить и оправдать алгоритм своих действий, но и в аксиологическом плане манипулировать аудиторией, добиваясь ценностных смещений и деформаций, корректировки семантических аспектов уже устоявшихся понятий.
Это подспудно готовит базу для сугге-стирования крайних взглядов, девальвации общечеловеческих, в частности христианских, ценностей. Делается это продуманно, а именно на дискурсивной, рационально предварительно выверенной основе, либо спонтанно, однако результат всегда оказывается для социума однозначно негативным, даже опасным, и ведёт к дегуманизации, которая является необходимым условием для возникновения экстремистских, по сути, взглядов и позиций. Причём трибуной их выражения порой становятся самые обычные средства массовой информации.
Формулирование идей, в том числе и крайних, возможно исключительно через текстовую систему, т. е. данная акция всегда носит сугубо феноменологический характер, синтаксически, семантически и прагматически отчётливо выражена, репрезентируется при помощи соответствующего кода и может быть с необходимой глубиной идентифицирована. Текст становится при этом отнюдь не пассивным носителем содержания, а довольно активным субъектом действия, реализуя принцип перформативности как важнейшего качества речевого акта.
Так, Л. М. Голиков определяет экстремистский текст как «инвективный креолизо-ванный текст, который организуется в единое пространство знаками-символами, преимущественно языковыми, обладает многоуровневой синтаксической структурой, пропозициональным содержанием, основанным на оппозиции «идеал - враг», имеет коммуникативное намерение принудить адресата выполнить определённые действия и/или сформировать определённое внутреннее убеждение адресата» [3].
Экстремистский текст содержит речевую интенцию обличения, разоблачения, разъяснения предполагаемому коммуникативному адресату определённых характеристик описываемых персонажей. Нередко в подобных текстах используются прямые обращения к аудитории и призывы к солидаризации с по-
зицией автора. Даже самый общий лингво-когнитивный анализ того или иного медиатек-ста, прежде всего политического, позволяет сделать вывод об определённых закономерностях его формирования и возможных тенденциях в отношении подводки к текстовому континууму концептов резко экспрессивного характера - «чужой», «враг», «война», «убийство» и т. д., - а также в отношении их интегрирования непосредственно в текстовой материал.
В лингвистических работах подчёркивается, что «семантический уровень экстремистского текста организуется оппозицией, основанной на негативно окрашенном контрасте. Так называемый язык вражды (от англ. hatespeech) в своём логическом плане подчёркивает идею противопоставления, различия, и эта идея характеризуется как непримиримая» [4].
Оппозиция «свой - чужой» в экстремистском тексте включает механизм идентификации на уровне реакции («хороший - плохой»). Оценка пропозиционального содержания экстремистского текста заключается в выявлении актантов (участников оппозиции «свой -чужой») и рядов их предикатов. К типичным актантам относится, например, «националист» (скинхед, патриот, русский и т. п.) и его «идеологический враг» (антифашист, анархист, представитель иной национальности по отношению к русской национальности, представитель иной расы по отношению к белой расе, представитель иной конфессии по отношению к православию, мигранты и т. п.) [2].
Экстремистский текст устанавливает и/или укрепляет границы между группами в социальной реальности. При определённых обстоятельствах противостояние групп может приобретать гипертрофированные черты и выходить за границы нормы. Маркер «чужой» («враг») применяется только к закрытым группам (расовая, половая, возрастная, имущественная, территориальная, психоидеологическая, языковая, профессиональная, по принадлежности к семье, государству и т. д.).
Так, Т. ван Дейк, исследуя дискурсивные стратегии и объяснительные модели, в которых в качестве Мы-группы выступает этническое большинство, а в качестве Они-группы -этнические меньшинства, рассматривает их как бинарную оппозицию с прямо противоположными признаками («Мы чистые - Они грязные») и показывает последовательность выстраивания границ «Мы - Они» в дискурсивной практике: 1. Номинация - наименование группы Других. 2. Наделение данной
группы определёнными характеристиками или приписывание ей определённых действий [18].
Наиболее общие семантические признаки текстов экстремистского характера выявляются с помощью метода контекстуального анализа, основанного на разграничении явной (эксплицитной) и скрытой (имплицитной) информации, а также благодаря правилам исследования языкового материала, позволяющим в той или иной степени алгоритмизировать процесс лингвистического исследования и получить более объективные результаты [1].
Это даёт возможность анализировать текст в целом, выявлять установки и цели говорящего, смысловую направленность речевого материала, отношение к описываемому объекту, характеристики идентификации автора речевого материала, характеристики мыслительных процессов, отражённых во внутренней согласованности или рассогласованности материала, его структуре и логике, а также это позволяет делать выводы об общем впечатлении, которое материал производит на аудиторию, его целостной интен-циональной окрашенности. Кроме того, появляется возможность также прогнозировать реакцию слушающего, читающего в зависимости от его индивидуальных характеристик и отнесённости к определённым социальным группам, включая признаки национальной принадлежности.
Для установления границ авторами текстов используются интолерантные слова и выражения; этнические лексемы-нелепости; метафорические или эпатажные лексемы; лексемы-насмешки; лексемы-обвинения; лексемы-ярлыки; лексемы-стереотипы; лексемы, обозначающие отклонение от норм [8, с. 38].
Текст приобретает экстремистские черты при наличии в нём: 1) оценочных высказываний, носящих характер крайне жёстких, метафорических определений, в которых прямо и непосредственно выражена ксено-фобическая ненависть, нетерпимость к чему-либо чужому, незнакомому («Все евреи -сволочи»; «Кровожадная нация»; «Хорошо русским - хорошо всем!»; «Они опасны для нас»; «Узкоглазые скоро перебьют нас всех из-за угла!»); 2) выражений, направленных на унижение достоинства, в том числе с использованием ненормативной лексики; 3) негативных названий этнических групп («нечисть», «гниды», «синоублюдки», «чернопо-пые» и т. д.); 4) сравнений национальностей с неодушевлёнными предметами или живот-
ными («чурки», «ишаки», «русские свиньи»; 5) провокативных суждений, подстрекающих аудиторию к действиям, направленным против объекта вражды, или к противоправным действиям («Россия для русских»; «Кто не скачет, тот москаль»).
Использование приёмов контрастирования, инвективы обусловливает направленность на появление чувств ненависти и вражды к политическим противникам и «инородцам» [11]. Проявлением крайнего рода цинизма следует считать расположение нецензурной и особо бранной надписи, которая нанесена поверх изображения полотнища государственного флага Российской Федерации. Первая строка располагается в самом верху полотнища и представляет собой выполненную жирным рубленым шрифтом крупного кегля прописными буквами надпись «А ВЫ ТОЖЕ ХОТИТЕ, ЧТОБ США». Шрифт даётся вывороткой, то есть белым на тёмном фоне, а поскольку первая строка приходится на полосу белого цвета, используется контурный вариант шрифта. Этим обеспечивается чёткое воспроизведение написанного. По нижней полосе, более тёмной, двумя строками того же шрифтового начертания даётся завершающая часть содержащего вопрос текста, представленного в крайне грубой и циничной форме с использованием обсценной лексики. Последние две строки, содержащие особо оскорбительную лексику, нанесены поверх слова «Россия», вследствие чего оно прочитывается с трудом. В связи с этим можно однозначно утверждать, что объектом циничного оскорбления и возможным объектом ядерного ракетного удара, предполагаемого автором текста, предстаёт именно Россия как государство.
Автор текста использует бранную лексику не только вследствие своего низкого культурного и интеллектуального уровня, но, несомненно, прежде всего с явной и осознанной целью добиться особенно сильного политико-психологического резонанса. Он стремится максимально унизить и осквернить объект своего ин-вективного вербального поведения. Обсценная лексика позволяет достигать высокой степени экспрессии выражения, а также имеет древние культовые корни. Один из авторитетных филологов Б. А. Успенский указывает: «Разгадка подобного отношения к матерщине объясняется, надо думать, тем, что матерщина имела отчётливо выраженную культовую функцию в славянском язычестве; отношение к фразеологии такого рода сохраняется в языке и при утрате самой функции» [15].
В основе бранной лексики распознаются мифологические культовые интенции: субъект бранных текстов вкладывает максимально разрушительную энергию в свои слова, апеллирует к глубинным архетипическим кодам: культовый и даже магический аспекты обсценной лексики сохраняются и при меняющейся функциональности: «"мат" - особая стилеобразующая лексическая группа, достаточно строго ограниченная по составу (объёму), но обладающая бесконечно иррадиирую-щими функциями» [10, с. 76].
На однозначно враждебную и негативист-скую позицию автора приведённого выше высказывания по отношению к России указывают и опубликованные комментарии. Ниже следует воспроизведение знака с изображением перечёркнутого российского флага: «[Антироссия] Слава УкрашШ».
Само собой разумеется, определённые используемые в экстремистских целях лексические единицы отнюдь не табуированы. Более того, без них порой невозможно адекватно передать содержание материала на те или иные темы. Речь идёт о форме подачи лексики, уместности и частоте её использования, построении контекста и социолингвистических акцентах. Некоторые концепты в силу глубоких архетипических свойств могут быть значительно мифологизированы, что усилит их экспрессивность - она всегда сопутствует, к слову сказать, экстремистским актам и является для них практически необходимым условием: эмоциональная напряжённость (а зачастую и сверхнапряжённость) - питательная среда, в которой быстро созревают зёрна экстремизма.
Что касается, например, мифологизированного образа «врага», то он «представляет собой обоюдоострое идеологическое оружие. Это оружие способно поразить своих же создателей. Поэтому манипуляции с данной идеологической категорией являются чрезвычайно опасными» [16, с. 3].
Понятие врага наделяется многоуровневой семантикой: лишь на поверхности лежит значение его как противника и неприятеля. Данное понятие «соотносится со значением "делать", "производить культовое (магическое) действие, в результате которого может вызываться как зло, так и добро, как проклятие, так и благословение''»; «понятие "враг" может соотноситься с понятием "потусторонний, находящийся на периферии" (в этом плане понятие "враг" совпадает с понятием "волк", которое также восходит к понятию "чужой", "находящийся на периферии" - речь идёт о противопоставлении Центра и Периферии, Хаоса» [7, с. 87].
Дополнительная семантика рассматриваемого понятия присутствует имплицитно, тем не менее, она не может не реализоваться хотя бы отчасти. А вот другие качества концептов, отмеченных высокой эмоциональной напряжённостью, эксплицируются, безусловно, в силу объективных причин. Дело в том, что «частотное употребление слова в узкоспециализированных, социально обусловленных контекстах изменяет его семантику, а потому и оценка, заданная "социальной картиной'' общественных отношений, приобретает определённую структурно языковую фиксированность» [5, с. 9]. То есть семантика понятия - а это категория сугубо конвенциональная - вследствие воздействия определённых факторов может трансформироваться. Как правило, это происходит не спорадически, а в направлении усиления социально-политической составляющей понятия, его экспрессивного начала. Даже слово с нейтральной семантикой может обрести эмоционально возвышенное значение. Что уж говорить о концептах, явно экспрессивных, само появление которых в текстовом пространстве настораживает и угнетает, включает механизм архетипической идентификации, актуализирует древние подсознательные коды - паттерны, сформированные в совершенно иных условиях, основанные на инстинктах, сложных врождённых реакциях. Одним из самых сильных подобных концептов является концепт «убийство».
По мере развития цивилизации приходило понимание недопустимости насилия, особенно связанного с корыстным покушением на чужую жизнь. Платон об этом действии говорит как о «самом великом зле... когда душа дичает от вожделений», он требует «величайшего наказания за намеренно совершённое убийство» [9, с. 326]. К сожалению, в течение многих столетий человечество не внимало призывам Платона и других мыслителей-гуманистов. Вся политика современных цивилизованных государств строилась на неимоверной жестокости и крови.
Одним из лидеров по самому свирепому изуверству в не столь отдалённые времена была Америка. Жестокое прошлое не проходит бесследно. Американец Джеймс Уортон констатирует: «Наша национальная литература пропитана чудовищной мыслью, что только мёртвый индеец - хороший индеец» [6, с. 75].
Рабство, существовавшее на Американском континенте, принимало особенно зверские формы. В литературе сохранились поразительные свидетельства жестокости:
«Пленники страдали от голода, жажды и истощения. В результате многие умирали, не дойдя до африканских невольничьих рынков. На побережье рабов заставляли прыгать, засовывали им пальцы в рот, щупая зубы, врач проверял у них половые органы. Тех, кого торговцы отобрали, клеймили раскалённым железом. Потом рабов загоняли голыми на корабль и сковывали цепями вместе, заставляя ложиться на голые доски межпалубного пространства. Рабов набивали в трюмы столько, что они не могли там даже сидеть. Условия путешествия, продолжавшегося от нескольких недель до трёх месяцев, почти невозможно себе представить. В отравленной испарениями смрадной атмосфере загонов, где содержались рабы, многие умирали от удушья: мужчинам и женщинам приходилось часами лежать в собственных испражнениях на полу, покрытом кровью и слизью, что вызывало неимоверную рвоту. По некоторым оценкам, смертность от голода и болезней достигала 16 %» [6, с. 112].
Европейская цивилизация, особенно в ХХ столетии, также основывалась на жестоком насилии и массовом истреблении людей. Именно европейцы продемонстрировали способность развязывать чудовищные войны, сопряжённые с многомиллионными человеческими жертвами.
Прошлое человечества, даже совершенно недавнее, было буквально пронизано насилием и ожесточением, причём в значительных масштабах. Не случайно современный человек очень восприимчив к угрозам внешнего мира, включая угрозы и вербальные. Это реализуется, по сути, на уровне генетической памяти. Индивид остро реагирует на соответствующие концепты, связанные с повышенной эмоциональной напряжённостью и провоцирующие её.
Концепт «убийство», ни в малейшей мере не являясь табуированным, всё же предполагает в использовании определённую осмотрительность и осторожность в силу его высокой экспрессивности. Это становится особенно важным при тиражировании концепта через систему массмедиа. При этом алгоритм тек-стопостроения не может быть однозначно строгим: многое решают сами журналисты, руководствуясь собственными представлениями о морали и чувством меры. Вообще «сложно давать общие рекомендации по словоупотреблению, поскольку со многими разбираемыми нами аспектами журналистской работы всё не так однозначно» [13, с. 45]. Тем не менее, оправданность словоупотребления, особенно
если речь идёт о сильно воздействующих концептах, необходима, так как в противном случае результат окажется негативным.
Обращение к журналистским публикациям позволяет судить о том, что концепт «убийство» или семантически коррелирующие с этим словом лексические единицы, принадлежащие, по сути, к тому же концепту, зачастую используются неправомерно, нивелируются вследствие слишком частого употребления. Особенно наглядно это проявляется в заголовочных комплексах. Так, лишь в одном номере массовой информационной газеты «Metro» за 8 ноября 2012 г. можно найти следующие выражения в собственно заголовках или в подвёрстанных к ним подзаголовках: «Юрист убил своих коллег», «Защитник животных стал хладнокровным убийцей», «Убивать животных нельзя», «Не полюбила убийцу». В этом же газетном номере встречаются другие концепты с особенно высоким уровнем экспрессии, которые эмоционально и семантически близки концепту «убийство»: «Расстрелял коллег из-за любви», «Это необъявленная война?»
В данном случае концепт «убийство» и коррелирующие с ним концепты, с одной сто-
роны, девальвируются, а с другой - в силу девальвации становятся более адаптированными для внедрения в сознание реципиентов, порождая социально опасный эффект. Обыватель, подвергнутый подобной лексической атаке, на подсознательном уровне может сформировать искажённую картину мира, его ценностные приоритеты окажутся деформированными, что, вне всякого сомнения, повлияет на поведенческие стереотипы и мотивы общественных поступков. Неоправданное навязывание концептов с высокой экспрессией может вызвать у индивида внутренний конфликт между «инстинктом жизни» и «инстинктом смерти», что, не исключено, спровоцирует появление деструктивного инстинкта - «разрушительного инстинкта, поскольку понятие инстинкта смерти постулирует желание организма разрушить, уничтожить САМОГО СЕБЯ, а понятие деструктивного инстинкта подразумевает желание убивать ДРУГИХ» [12, с. 58]. Таким образом, и обычные медиапубликации массовых, как правило, изданий могут иметь серьёзные социальные последствия.
Список литературы
1. Баранов А. Н. Лингвистическая экспертиза текста: теория и практика: учеб. пособие. М.: Флинта: Наука, 2007. 529 с.
2. Голиков Л. М.Каковы признаки текстов и видеоматериалов экстремистского характера, размещаемых в социальной сети [Электронный ресурс] // ВКонтакте. Режим доступа: http://www.vsedela.ru/index. php?topic=1696.0 (дата обращения: 18.08.2015).
3. Голиков Л. М. Семиотика экстремистского текста [Электронный ресурс] // Юрислингвистика: судебная лингвистическая экспертиза, лингвоконфликтология, юридико-лингвистическая герменевтика (конференция 2012 года). Режим доступа: http://konference.siberia-expert.co./publ/ konferencija_2012 (дата обращения: 17.08.2015).
4. Голиков Л. М. Семиотика экстремистского текста [Электронный ресурс] //Уголовный процесс. Практика успешной защиты и обвинения. 2014. № 7. Режим доступа: http://e.ugpr.ru/article.aspx?aid=342886 (дата обращения: 18.08.2015).
5. Диева Т. М. Социальные диалекты в современной российской прессе: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.19. СПб., 2001. 24 с.
6. Лайтфут К. Права человека по-американски: от колониальных времён до «нового курса» включительно / пер. с англ. Ю. А. Неподаева. М.: Прогресс, 1981. 286 с.
7. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: образ мира и миры образов. М.: Владос, 1996. 416 с.
8. Малькова В. «Не допускается разжигание межнациональной розни.»: кн. об этнической журналистике: из опыта анализа российской прессы. М.: Academia, 2005. 114 с.
9. Платон. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4 / пер. с древнегреч. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, А. А. Тахо-Годи. М.: Мысль, 1994. 830 с.
10. Подвальная Е. Из проблематики русской обсценной лексики // Язгулямский сборник / редкол.: С. И. Богданов, П. Е. Бухаркин, Л. Г. Герценберг, И. Рахими. СПб.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та, 1996. С. 76-86.
11. Психолого-лингвистическая экспертиза материалов экстремистской направленности: учеб.-метод. пособие [Электронный ресурс] / сост. Л. З. Подберезкина, Е. Ю. Федоренко. Красноярск: Сиб. федер. ун-т, 2012. Режим доступа: http://ipps2.sfu-kras.ru/sites/ipps.institute.sfu- (дата обращения: 18.08.2015).
12. Райкрофт Ч. Критический словарь психоанализа / пер. с англ. Л. В. Топоровой, С. В. Воронина, И. Н. Гвоздева. СПб.: Восточно-Европейский ин-т психоанализа, 1995. 288 с.
13. Севортьян А. Р., Шароградская А. А. Освещение этнического многообразия: учеб. пособие. М.: ЦРДиПЧ, 2005. 200 с.
14. Салахутдинов А. А. Социальные сети как информационный канал экстремистского материала [Электронный ресурс] // Молодой учёный. 2014. № 17. С. 561-564. Режим доступа: http://www.moluch.ru/ archive/76/13119/ (дата обращения: 20.08.2015).
15. Успенский Б. А. Религиозно-мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии: тез. симп. [Электронный ресурс]. М., 1981. С. 49-53. Режим доступа: http://www.philology.ru/linguistics2/uspensky-81.htm (дата обращения: 15.07.2015).
16. Хоруженко В. А. Концепты «Война» и «Враг» в современной русскоязычной публицистике: автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2010. 24 с.
17. Юдина Н., Альперович В. Праворадикал расправил плечи. Ксенофобия и радикальный национализм и противодействие им в 2013 году в России [Электронный ресурс] / под ред. А Верховского // Сова (Sova-center). Режим доступа: http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/publications/2014/02/d29004 (дата обращения: 14.08.2015).
18. Teun A. van Dijk. Cognitive and conversational strategies in the expression of ethnic prejudice. Amsterdam: MoutonPublishers, 1983. Vol. 3-4. P. 375-404.
References
1. Baranov A. N. Lingvisticheskaya ekspertiza teksta: teoriya i praktika: ucheb. posobie. M.: Flinta: Nauka, 2007. 529 s.
2. Golikov L. M.Kakovy priznaki tekstov i videomaterialov ekstremistskogo kharaktera, razmeshchaemykh v sotsial'noi seti [Elektronnyi resurs] // VKontakte. Rezhim dostupa: http://www.vsedela.ru/index.php?topic=1696.0 (data obrashcheniya: 18.08.2015).
3. Golikov L. M. Semiotika ekstremistskogo teksta [Elektronnyi resurs] // Yurislingvistika: sudebnaya lingvisticheskaya ekspertiza, lingvokonfliktologiya, yuridiko-lingvisticheskaya germenevtika (konferentsiya 2012 goda). Rezhim dostupa: http://konference.siberia-expert.co./publ/ konferencija_2012 (data obrashcheniya: 17.08.2015).
4. Golikov L. M. Semiotika ekstremistskogo teksta [Elektronnyi resurs] //Ugolovnyi protsess. Praktika uspeshnoi zashchity i obvineniya. 2014. № 7. Rezhim dostupa: http://e.ugpr.ru/article.aspx?aid=342886 (data obrashcheniya: 18.08.2015).
5. Dieva T. M. Sotsial'nye dialekty v sovremennoi rossiiskoi presse: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk: 10.02.19. SPb., 2001. 24 s.
6. Laitfut K. Prava cheloveka po-amerikanski: ot kolonial'nykh vremen do «novogo kursa» vklyuchitel'no / per. s angl. Yu. A. Nepodaeva. M.: Progress, 1981. 286 s.
7. Makovskii M. M. Sravnitel'nyi slovar' mifologicheskoi simvoliki v indoevropeiskikh yazykakh: obraz mira i miry obrazov. M.: Vlados, 1996. 416 s.
8. Mal'kova V. «Ne dopuskaetsya razzhiganie mezhnatsional'noi rozni...»: kn. ob etnicheskoi zhurnalistike: iz opyta analiza rossiiskoi pressy. M.: Academia, 2005. 114 s.
9. Platon. Sobr. soch.: v 4 t. T. 4 / per. s drevnegrech. A. F. Loseva, V. F. Asmusa, A. A. Takho-Godi. M.: Mysl', 1994. 830 s.
10. Podval'naya E. Iz problematiki russkoi obstsennoi leksiki // Yazgulyamskii sbornik / redkol.: S. I. Bogdanov, P. E. Bukharkin, L. G. Gertsenberg, I. Rakhimi. SPb.: Izd-vo S.-Peterb. gos. un-ta, 1996. S. 76-86.
11. Psikhologo-lingvisticheskaya ekspertiza materialov ekstremistskoi napravlennosti: ucheb.-metod. posobie [Elektronnyi resurs] / sost. L. Z. Podberezkina, E. Yu. Fedorenko. Krasnoyarsk: Sib. feder. un-t, 2012. Rezhim dostupa: http://ipps2.sfu-kras.ru/sites/ipps.institute.sfu- (data obrashcheniya: 18.08.2015).
12. Raikroft Ch. Kriticheskii slovar' psikhoanaliza / per. s angl. L. V. Toporovoi, S. V. Voronina, I. N. Gvozdeva. SPb.: Vostochno-Evropeiskii in-t psikhoanaliza, 1995. 288 c.
13. Sevort'yan A. R., Sharogradskaya A. A. Osveshchenie etnicheskogo mnogoobraziya: ucheb.posobie. M.:
TsRDiPCh, 2005. 200 c.
14. Salakhutdinov A. A. Sotsial'nye seti kak informatsionnyi kanal ekstremistskogo materiala [Elektronnyi resurs] // Molodoi uchenyi. 2014. № 17. S. 561-564. Rezhim dostupa: http://www.moluch.ru/archive/76/13119/ (data obrashcheniya: 20.08.2015).
15. Uspenskii B. A. Religiozno-mifologicheskii aspekt russkoi ekspressivnoi frazeologii: tez. simp. [Elektronnyi resurs]. M., 1981. S. 49-53. Rezhim dostupa: http://www.philology.ru/linguistics2/uspensky-81.htm (data obrashcheniya: 15.07.2015).
16. Khoruzhenko V. A. Kontsepty «Voina» i «Vrag» v sovremennoi russkoyazychnoi publitsistike: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. M., 2010. 24 c.
17. Yudina N., Al'perovich V. Pravoradikal raspravil plechi. Ksenofobiya i radikal'nyi natsionalizm i protivodeistvie im v 2013 godu v Rossii [Elektronnyi resurs] / pod red. A Verkhovskogo // Sova (Sova-center). Rezhim dostupa: http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/publications/2014/02/d29004 (data obrashcheniya: 14.08.2015).
18. Teun A. van Dijk. Cognitive and conversational strategies in the expression of ethnic prejudice. Amsterdam: MoutonPublishers, 1983. Vol. 3-4. P. 375-404.
Статья поступила в редакцию 30.08.2015
