CC BY
112
КРЫСЫ-РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ В ПОЭМЕ М. ЦВЕТАЕВОЙ «КРЫСОЛОВ»
З.Б. РАМАЗАНОВА
Дагестанский государственный университет М. Гаджиева, д.43 а, 367025, г. Махачкала, Республика Дагестан, Россия
В статье рассматривается образ крыс, воплощённый М. Цветаевой в поэме «Крысолов». Поэма включает в себя ряд программных положений. Нашествие крыс-революционеров на обывателей изображено как бунт против проявленной к ним социальной несправедливости.
Внутренняя связь Муз и мышей подробно разрабатывается В. Топоровым, который с учетом античных источников и широкой научной литературы предполагает, что «Музы суть результат сублимации... тех хтонических существ, которые соединялись с Дионисом и, следовательно, с природой, землей и преисподней, со смертью и тьмой, т. е. мышей» [4]. Такое сопоставление Муз и мышей заложило основу сюжетной схемы «Крысолов из Гаммельна»
Средневековым художникам мышь и крыса часто служили эмблемой сатаны, смерти, бренности земного существования. Гхли учесть все бедствия, приписываемые мышам и крысам, то не удивляет, что обычное человеческое отношение к' ним определяется как резко отрицательное. Соответственно, их символика очень часто связана со страхом и нечистыми силами. Такой очеловечивающий подход к крысам предлагается, например, в популярной еще в начале ХХ-го века книге А. Брэма, который наделяет крыс такими свойствами, как «жадность», «упорство» и «хитрость». Таким образом, при описании крыс, М. Цветаева не очень далеко отходит от типичного ля своего времени понимания. С одной стороны, ее крысы символизируют пролетарские массы, как у Г. Гейне, а с другой — земные заботы, т. е. ненавистный лирику сатирический тип.
Опираясь на «Бродячих крыс» Гейне, Цветаева описывает «страшнорылых безбожников», «бродячих радикалов», движимых пустым желудком, жаждущих переделать на свой лад весь белый свет. Они — угроза «священной собственности», охраняемой бюргерами, так как сметают все, где проносятся.
Созданный М. Цветаевой вариант известной легенды включает ряд почти программных положений. Крысы атакует быт и «насиженность», вторя другим образцам цветаевской поэзии, но и содержат в себе «безжалостную политическую сатиру на коллективистский советский социализм в лице крыс, с. одной стороны, и на филистерство буржуазии в лице добропорядочных граждан Гаммельна, с другой» [2].
Нашествие крыс на Гаммельн Цветаева изображает как бунт голодных, как месть бессильных и бесправных за проявленную к ним социальную несправедли-
вость. Столкновение «голода голодных» с «сытостью сытых» выстроено в поэме по аналогии с современным автору массовым конфликтом и обуславливает следующую трактовку образов: бюргеры буржуи, обеспокоенные прежде всего сохранением своего имущества, состояния; крысы — носители идеи равенства, большевики. По свидетельству горожан, крысы прибыли из «краев каких-то русских», и «целый мир грозятся стрескать». Крысиный язык и крысиный устав носят черты воинствующей революционности: «Коль не бос — кровосос, / Коль не бит — паразит»; «Не потел — так не ешь...»; «Не потел — под расстрел». Флейтист, увлекающий крыс в поход, провозглашает: «... Сала и масла гарного! Да здравствует красная...» [5].
Социальный антагонизм, размах сражения крыс с бюргерами, тема революционного бунта — только одна сторона содержания поэмы и далеко не главная конфликтная линия в данном цветаевском произведении. Противопоставление голодных и сытых снимается в 4-й главе: крысы, обретя власть над городом, сами превращаются в обывателей. Плотские соблазны одерживают над ними победу и заставляют отказаться от прежних идеалов: крысы начинают любить котов и купцов, испытывают отвращение к красному цвету и стрельбе, думают о собственных гербах и предлагают обращение «господин» вместо «товарищ». Между крысами и бюргерами устанавливаются и другие параллели: в поэме говорится о том, что крысы не похожи на крыс (3-я гл.) и, напротив, совещание ратсгерров напоминает мышиную возню; крысиная речь с ее коллективным «мы» (4-я гл.) перекликается с авторским указанием на то, что «в семействе Гам-мельнском местоименья / Нет: не один: все вместе» (там же: 727) (5-я гл.).
Даже дети горожан образуют серую массу: «А вода уже по плечико / Мышкам в будничном и в клетчатом». И крысы, и все жители Гаммельна в итоге ■—единая толпа, не принимающая индивидуальность, оценивающая творческую личность по своим приземленным житейским меркам. «Социальный конфликт, таким образом, перерастает в философский конфликт плотского и духовного, бытового и бытийного, причем бытом объявлено едва ли не все земное существование человека с его естественными радостями и заботами» [3].
Крысы появляются в городе, как шквал, напасть отсюда и особая образность аллитерации: «крысиный горох» [5], «крысиная рысь», «крысиная дробь»...:
Злость сытости! Сплёв
С на — крытых столов!
Но — в том-то и гвоздь! -
Есть — голода злость.
Вот они, «бродячие крысы» Гейне: алчные, пакостные, безжалостные, «целый мир грозятся стрескать», перевернуть на свой казарменный, тоже упорядоченный, но по-иному, лад: «Ты им: Бог, они: черт!.. / Ты им: три! они: пли!..» (там же, с. 732)
Но крысы не более отвратительны, чем гаммельнцы (бюргеры, обыватели, мещане). «Голодные» не отвратительнее «сытых», а «сытые» — «голодных», как написано об этом в стихотворении Цветаевой «Если душа родилась крылатой...»:
Два на миру у меня врага,
Два близнеца — неразрывно-слитых:
Голод голодных — и сытость сытых! (1997: 234)
Голодные крысы хотят перекроить мир; это неминуемая революция, и никакие аргументы, кроме жаркого и колбасы, на них не подействуют. Бродячие крысы страшны, однако правы: их радикализм, прожорливость, безбожие, их беспощадная революционность вызваны социальной несправедливостью, ведь сытые крысы мирно сидят дома.
В главе «Увод» Крысолов звуками флейты завораживает крыс, манит их в путь, прочь от насиженных мест, от мешков и кулей: «Этот шлак называется — / Раем!» (Там же, с. 767), «Лишь бы сыт! Этот стыд называется: свято» (Там же). Навевая сладкие грезы о райской Индии, о вселенских крысиных боях, ведет Крысолов своих жертв в болото... Крысолов появился в тот час, когда крысы из голодных уже превратились в сытых, ожиревших, застывших от благополучия. «Без борьбы человек не живет. / — У меня отрастает живот...» (Там же: 739). Это и есть Цветаевский ответ на знаменитое: «Кто был ничем, тот станет всем!» Революционный напор, бунтарство и благородный максимализм сменились стоячей закисью.
А флейта заклинает: «Крысы, с мест! / Не водитеся с сытостью: съест!» (Там же, с. 770). И крысы сами себя заклинают: «Нам опостылел домашний фарш!.. / Нам опостылел молочный рис!.. / Кто не прокис — окрысься!» (Там же: 740). Вчерашние бунтари жалуются: «скушно: крайне» (Там же), « -у меня заплывает глаз... / — У меня — так совсем затек / Мозг...» (Там же) и т. д. Они начинают тосковать по своему боевому прошлому: «сшиб да стык, штык да шлык... / Есть дорога такая — большак... / — В той стране, где шаги широки, / Назывались мы...» (Там же, с. 736) (рифма напрашивается сама).
Впрочем, обольщение флейты началось гораздо раньше: с того момента, когда крысы почувствовали дискомфортность своего перекорма, тягостность застывшего благополучия. Флейта внушила им это так же, как и тоску по прошлому и будущему, которые кажутся им равно прекрасными: «Только там хорошо, где нас нет!» (Там же, с. 766).
Лишь старая крыса не поддается уговорам. Ее образ, подобно Ратсгерру от Романтизма, органично связан с проблематикой лжи. Это олицетворение здравого смысла, не верящего тому, чего он не видит. В соответствии с мнением С. Ель-ницкой, в «Крысолове» можно различить по крайней мере три позиции лжи и правды: «Ратегерр от Романтизма — низкая ложь быта; старая крыса — житейская правда; Флейтист— высокая ложь искусства» [1].
Нашествие крыс на Гаммельн Цветаева изображает как бунт голодных, как месть бессильных и бесправных за проявленную к ним социальную несправедливость. Между крысами и бюргерами устанавливаются параллели: крысы не похожи на крыс, а ратсгерры напоминают мышей. Ритмическая тема крыс образует особый лейтмотив, а деформация слов становится материализацией в стихе уродующего жизнь революционного насилия
ЛИТЕРАТУРА
1. Ельницкая С. Поэтический мир М. Цветаевой. — Вена, 1990.
2. Мейкин Майкл. Марина Цветаева: Поэтика усвоения / Пер. с англ. С. Зенкевича. — М., 1997.
3. Саакянц А. Жизнь и творчество. — М., 1999.
4. Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и стуктура. — М., 1983
5. Цветаева М. Стихотворения. Поэмы. М., 1998.
RATS-REVOLUTIONARIES IN THE POEM BY MARINA TSVETAE-
VA "RAT-CATCHER"
Z.B. RAMAZANOVA
Dagestan State University,
43a, M. Gadzhiev Street, Makhachkala, Republic Dagestan.
In this article the author considers the image of rats embodied by Marina Tsvetaeva in her poem «Rat-Catcher». The poem includes a number of program statements. The invasion of rats-revolutionaries on the inhabitants is represented as a revolt against the social injustice shown to them.
