Круглый стол «Гражданская война и интервенция на Севере России: итоги и перспективы осмысления» Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 355.426+341.233(470.1/.2)(091)

КРУГЛЫЙ СТОЛ

«ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА И ИНТЕРВЕНЦИЯ НА СЕВЕРЕ РОССИИ: ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ОСМЫСЛЕНИЯ.»

В ноябре-декабре 2007 года Поморским государственным университетом инициирован интерактивный диалог. Задачей круглого стола являлось подведение итогов и определение перспектив изучения Гражданской войны и интервенции на Севере России. В обсуждении приняли участие: В.И. Голдин, Ф.Х. Соколова, С.И. Шубин (Поморский государственный университет имени М.В. Ломоносова); А.И. Бутвило (Петрозаводский государственный университет); А.Н. Егоров (Череповецкий государственный университет); И.Л. Жеребцов, М.Л. Таскаев (Институт языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН); А.А. Киселёв, П.В. Фёдоров (Мурманский государственный педагогический университет); В.А. Саблин (Вологодский государственный педагогический университет).

Материалы состоявшегося круглого стола предлагаются читателю в этом номере журнала.

Голдин В.И.*: История Гражданской войны в России в силу драматизма и трагедийности ее событий, глубокого раскола общества и влияния на последующие судьбы нашей страны и мира всегда вызывала обостренный интерес общественности, писателей, публицистов и, разумеется, историков. Это всегда было и остается характерно и для историков Севера, первоочередной интерес которых вызывали сложнейшие и противоречивые события и процессы Гражданской войны и интервенции в данном регионе.

При наличии давних традиций изучения названной темы, которые восходят еще к началу 20-х годов, качественно новый этап в ее осмыслении наступил во второй половине 80-х годов, в условиях развернувшейся перестройки, в том числе в исторической науке. Среди научных форумов той поры отметим, в частности, два знаковых события первой половины 1990 года в Архангельске: круглый стол историков, состоявшийся в феврале, и Всесоюзная конференция, прошедшая в мае1. Последняя была организована ведущими научными учреждениями страны (Научный совет по комплексной проблеме «История Великой Октябрьской социалистической революции» АН СССР, Институт истории СССР, Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Институт военной истории) и нашим вузом. Названный научный форум по истории Гражданской войны оказался последним, состоявшимся в СССР, и сегодня, встречаясь с коллегами, живущими уже в самостоятельных государствах, мы часто вспоминаем его.

В 90-е годы под эгидой Научного совета РАН по истории революций в России и его северной секции, руководимой автором этих строк, традиции плодотворного диалога продолжались и развивались, воплощаясь в научные конференции, круглые столы с публикацией их результатов, монографии, учебные пособия и другие издания2. На новый уровень исследовательский процесс вышел в начале XXI века, и результатом стали кандидатские и докторские диссертации, монографии, сборники статей и документов3. Продолжается научное сотрудничество с зарубежными коллегами из США, Великобритании, Скандинавских стран и Финляндии. Эта тематика стала предметом плодотворного научного обсуждения с иностранными коллегами в нашей стране и за рубежом.

* Владислав Иванович Голдин - доктор исторических наук, профессор, проректор по научной работе Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Сложилась добрая традиция, когда зарубежные историки, работающие над северной тематикой Гражданской войны и интервенции, посещают сегодня Русский Север, работают в архивах и библиотеках, принимают участие в конференциях, представляя результаты своих научных исследований, а в итоге публикуют не только статьи, но и монографии4.

В ноябре 2007 года в Архангельске прошла международная научная конференция «1917 год в судьбах России и мира», в рамках которой работала секция «Российская революция 1917 года и Гражданская война». Это событие стало началом масштабного научного проекта, реализуемого ПГУ вместе с Научным советом РАН по истории социальных реформ, движений и революций, в рамках которого в последующие несколько лет ежегодно на базе ПГУ будут проходить международные конференции, посвященные 90-летию событий Гражданской войны в России и на Русском Севере. Реализация указанного замысла станет своеобразным повторением, но в новых условиях и на качественно новом уровне, масштабного аналогичного проекта, осуществленного в рамках 75-летия Российской революции и Гражданской войны в Москве на базе МПГУ совместно с Научным советом РАН по истории революций в России.

Плюрализм суждений и оценок является важной характерной чертой научного творчества, присущего нашей современности. Вместе с тем опубликованная в этом году в журнале «Отечественная история» статья «Интервенция и Гражданская война на Русском Севере: к переоценке проблемы» молодого кандидата исторических наук Людмилы Геннадьевны Новиковой (Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова), написанная (как следует из авторской сноски) совместно с неизвестными разработкой данной тематики иностранными авторами Г. Хэмбургом и М. Байсвенгером при финансовой поддержке Фонда Герды Хенкель, вызывает немало вопросов5. Ее лейтмотивом является, по существу, попытка снять с интервенции и интервентов ответственность за Гражданскую войну в России и на Русском Севере и утвердить приоритет авторов статьи в разработке проблем антибольшевистского движения в регионе в некоем его новом прочтении. И хотя речь идет о маленьком и, может быть, не заслуживающем внимания фрагменте современного историографического «поля», он, думается, также может стать предметом обсуждения в рамках круглого стола.

Фёдоров П.В.*: История революции и Гражданской войны на Севере на протяжении последних восьми десятилетий вызывала и продолжает вызывать неослабевающий интерес исследователей. Это и неудивительно: именно здесь, на Севере, в наиболее отчетливом, рельефном виде мы прослеживаем попытку реализовать идею «третьего пути», здесь просматривается тесное переплетение революционного процесса с генезисом и эволюцией российского регионализма различных вариаций и форм, здесь мы наблюдаем взаимодействие местного, традиционного сегмента культуры с внешним, иностранным присутствием, а также проявление патриотических настроений и сепаратистских толчков... По всей видимости, можно говорить, что на Севере возникла и действовала особая модель конфликтности в системе локальных очагов Гражданской войны. В связи с этим изучение северной проблематики вносит существенный вклад в процесс познания российского революционного процесса в целом. Хотелось бы заметить, что этому в немалой степени способствовала деятельность Владислава Ивановича Голдина и его научной школы. Именно в работах профессора В.И. Голдина преодолевается сопровождавшая все исследования советского периода политизация проблемы, точнее, ее крайние проявления: и большевики, и их противники стали рассматриваться как равноценные и сопоставимые между собой силы. Именно такой подход открыл возможность объективного исследования не только, собственно, противоборства политических элит, но и повседневной жизни и настроений находящихся вне конкретных политических привязанностей групп местного населения, маргинальных слоев.

* Павел Викторович Фёдоров - кандидат исторических наук, доцент, начальник научного отдела Мурманского государственного педагогического университета.

Весьма непростую проблему в истории Гражданской войны представляет собой «мурманский узел» (или, как выражались в 20-е годы, «мурманский эпизод»). Усложняет ситуацию то обстоятельство, что Мурманский край с его малочисленным населением заметно отличался от остальной территории Русского Севера, вступив в Гражданскую войну не самодостаточным регионом с традициями и устоявшимися структурами обособленности, а в качестве весьма молодой, аморфной и еще не окрепшей территориальной общности, региональные амбиции которой искусственно стимулировались повышенным вниманием к мурманскому выходу в Европу со стороны правительственной власти России. Начав испытывать дефицит геополитического ресурса, правительство стало «наверстывать» стратегические просчеты предвоенного периода: прокладкой Мурманской железной дороги, основанием порта и нового города на берегу Кольского залива, строительством военно-морских баз только что учрежденной Флотилии Северного Ледовитого океана. Некогда слаборазвитая окраина превращалась в стратегический приоритет государства. Причем, идеи региональной самостоятельности начинают культивироваться на Мурмане не среди местного населения, а в пришлой, чужой, я бы сказал, неукорененной среде, для которой Мурман - не более, чем временное пристанище. Не случайно главный начальник Мурманского укрепленного района адмирал К.Ф. Кетлинский, видимо, чувствуя всю поверхностность амбиций местных лидеров, хотел привлечь к аппарату местного управления людей семейных, чтобы закрепить их на Мурмане.

Часто приходилось задумываться, почему вся эта неукорененная среда мигрантов, приехавших на Мурман, по крайней мере, до лета 1918 года декларировала политическую сплоченность как внутри себя, так и с центром, демонстрируя тем самым стремление к «третьему пути», тому варианту развития, который остался недостижимым для большинства регионов России? - На наш взгляд, иллюзию некой сплоченности порождала имевшаяся у большей части приехавшего населения установка на кратковременное пребывание на Мурмане - дескать, уедем, а там видно будет. На Севере из-за отсутствия развитого земледелия не существовало и аграрных противоречий, весьма скромные размеры приобрел передел собственности - все это, в отличие от других регионов страны, стабилизировало ситуацию на Мурмане. С другой стороны, у этой массы мигрантов - военных моряков, железнодорожников, портовиков - не могло не существовать понимания обусловленности местных преобразований в крае государственными потребностями ведения войны. Следовательно, патриотическая, антигерманская настроенность, которая подкреплялась «братской» помощью, получаемой от союзников в виде топлива, продовольствия, была еще одним серьезным фактором сплочения населения Мурмана. Немаловажное значение имела свойственная местным жителям Кольского Севера - поморам, саамам, колонистам и вообще северянам -аполитичность. Вместе с тем стабилизирующую роль играла деятельность адмирала К.Ф. Кетлинского, довольно либерально настроенного деятеля, сильного и умного администратора, с которым Мурманский Совет не брезговал идти на компромисс. Однако в январе 1918 года К.Ф. Кетлинский был убит неизвестными: все это свидетельствовало о том, что и до Мурмана докатились политические импульсы разворачивающегося в стране противоборства; местная система баланса сил уже не могла, как раньше, «переваривать» и гасить нарастающие политические трения. Возросший геополитический статус Мурмана при одновременном ослабевании внимания центра делал разрыв его с центром практически неизбежным.

Надо полагать, что решающую роль в разрыве сыграли союзники: не будь их, антибольшевистским силам в далеком северном крае, где не растет хлеб и фактически нет ресурсов для самодостаточного существования, было бы не на что рассчитывать. Интересно заметить, что пример такого же полуавтономного существования Мурмана, фактически заброшенного центром, встречается в последующий период НЭПа, в пору существования Мурманской губернии, так и не сумевшей кардинально улучшить свое экономическое положение местными силами, без поддержки центра. Сами же местные жители в 1921 году утверждали, хорошо чувствуя эту проблему, что развитие края возможно только «средствами всей страны, а не личными силами.»6.

Использованная сепаратистами идея региональной обособленности Мурмана от Архангельска, при всей своей хрупкости и необеспеченности социально-экономическими основаниями, была быстро поглощена централизмом Северной области. Отношение местного населения к кормившим их союзникам было более чем прохладным. Оно осложнялось той ситуацией двойных, существовавших по разную сторону фронта политических стандартов, которая неизбежна в Гражданской войне: для одних военнослужащие Антанты были союзниками, для других - интервентами. В свое время эту проблему довольно точно сформулировал профессор В.И. Голдин7.

Местному населению, принимавшему помощь союзников, не была чужда патриотичность: об этом, в частности, свидетельствуют опубликованные в свое время протесты жителей Мурмана в адрес предпринятой в начале 1918 года попытки Советского правительства присоединить район Печенги к Финляндии. Интересно, что в 1919 году местная газета «Мурманский вестник» поместила стихотворение одного обывателя, в котором бросаются в глаза такие строчки: «Да, живем мы, как узники, мало кормят союзники.»8. В том же издании было напечатано признание одной из жительниц Мурманска, вернувшейся с военного парада. «Я искала русского бравого, отважного солдата, но его не было. В то время, как проходили церемониальным маршем наши союзники под звуки своих национальных маршей и гимнов, наши, несколько человек солдат, стояли в сторонке, хотя и под своим флагом, но на их лицах были написаны не то обида, что они не могут принять равного участия в праздновании победы, не то - стыд. Возвращаясь с площади праздника, я несла в душе тяжелую печаль и мне казалось, что я была на похоронах родного, дорогого, горячо любимого Отечества - нашей России»9, - писала она.

Шубин С.И.*: Отменой праздничных дней не вычеркнуть из памяти человечества Октябрьскую революцию. Дело в том, что идеи социальной справедливости, ставшие лейтмотивом событий 1917 года, неистребимы. Причем в XXI веке они обретают не только социальный, но и региональный характер. Уничижительное отношение к периферии не имеет будущего в стране, претендующей на достойное место в мире. Это в полной мере относится как к экономической, так и к интеллектуальной сфере.

Статья Л.Г. Новиковой в журнале «Отечественная история» привлекла внимание северян следующим: «переоценка проблемы» интервенции и Гражданской войны на Русском Севере свелась, по сути, к тому, чтобы представить поморов Беломорья союзниками интервентов.

Складывается впечатление, что автор публикации, претендуя на формирование «нового» взгляда на природу интервенции в годы Гражданской войны в России, стремится «отработать» финансовую поддержку зарубежных фондов и заручиться «глубокой признательностью» их советни-ков10.

Цель, как говорят, оправдывает средства. «Главный упор в анализе роли интервенции» автор переносит с «макрополитических схем в сферу конкретной, повседневной политики» на примере Северной области11. Действительно, к чему сегодня, в условиях глобализации, говорить о «патриотических мотивах», если есть заказ на другие ценности. Видимо, локальный уровень исследования показался Л.Г. Новиковой более приемлемым в проведении востребованной спонсорами логики исследования.

В результате на протяжении доброй половины публикации автор убеждает читателя в том, что «отношение населения [Архангельской] губернии, как к белому правительству, так и к интервенции было вполне благожелательным»12. Однако логика статьи явно не соответствует логике жизни. Интервенты и белые достаточно быстро утрачивают способность контролировать ситуацию в Северной области. Вскоре и сама автор вынуждена это признать: «.население выражало недо-

*Сергей Иванович Шубин - доктор исторических наук, профессор кафедры регионоведения Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

вольство не столько самой интервенцией, сколько вообще политикой «верхов» - белых и союзных в равной степени; <...> равнодушие сменялось резким недовольством»13. Таким образом, переоценки интервенции и Гражданской войны, заявленной в начале публикации, не получилось.

А вот некое предупреждение для нынешней российской власти в отношении северных территорий напрашивается. Откровенно потребительское отношение к Европейскому Северу, богатому ресурсами, которое имеет место в последние десятилетия, может вновь поставить вопрос о его принадлежности. И как бы на новом этапе развития повседневные и, прежде всего, социальноэкономические мотивы поведения северян не перевесили их национально-патриотических интересов.

Егоров А.Н.*: Одна из особенностей современной исторической науки - стремление переосмыслить многие сложившиеся в историографии стереотипы. Ничего плохого в этом нет: каждое новое поколение историков стремится внести в познание прошлого что-то свое, особенное. Однако новые подходы должны опираться не на субъективное мнение того или иного исследователя, а на прочный фундамент исторической науки. Краеугольными камнями этого фундамента являются хорошо известные положения: опора на исторические источники, знание историографии проблемы, умение вести аргументированную дискуссию с оппонентами. К сожалению, далеко не все следуют этим очевидным правилам. Некоторые современные авторы не считают нужным подробно разбирать труды своих предшественников, тем более что это позволяет им выглядеть «первооткрывателями» тех тем и сюжетов, которые достаточно подробно рассмотрены в отечественной историографии.

Характерный пример - статья Л.Г. Новиковой, в которой предпринята попытка пересмотреть проблемы интервенции и гражданской войны на Русском Севере14. Удивляет то, что, взявшись за столь сложную тему, автор не посчитала нужным обратиться к местному комплексу источников -документам и материалам архивохранилищ Архангельской области и других регионов Русского Севера. Л.Г. Новикова опирается в основном на различные источники личного происхождения (мемуары, письма, дневники), хотя любому историку известно, что это самый субъективный вид источника, который нуждается в тщательной проверке и всестороннем анализе. Недостаточно критическое отношение к источнику, выхватывание из него нужных автору нюансов, отсутствие комплексного подхода к проблеме исследования может привести автора к поверхностным (в лучшем случае) или ошибочным (в худшем) выводам.

В этой связи удивляет стремление Л.Г. Новиковой всячески принизить роль интервенции в Гражданской войне на Севере, показать ее лишь «эпизодом, не оказавшим решающего воздействия на исход политического и военного противостояния»15, доказать, что падение советской власти на Севере в 1918 году почти никак не было связано с интервенцией. Между тем Л.Г. Новикова - далеко не первая, кто занимается изучением данных проблем. Так, известный историк Европейского Севера России В.И. Голдин, глубоко исследовав взаимосвязь Гражданской войны с интервенцией, доказал, что политическая борьба в данном регионе в 1917 - первой половине 1918 года протекала мирно и «вряд ли вылилась бы в братоубийственную Гражданскую войну без иностранного вооруженного вмешательства»16.

Основываясь на широком круге как российских, так и зарубежных источников, В.И. Голдин показал, что в существовавшем союзе интервентов Антанты и русских антибольшевистских сил на Севере России первые «несомненно, играли главную роль»17. Именно их действия способствовали свержению советской власти и созданию антибольшевистской Северной области, а всесторонняя помощь союзников обеспечивала ее существование. Поэтому неудивительно, что уход

* Андрей Николаевич Егоров - кандидат исторических наук, доцент, заведующий кафедрой истории Череповецкого государственного университета.

интервентов наряду с поражением белых армий на главных фронтах Гражданской войны предопределил и падение белого Севера.

Аналогичные выводы содержатся и в новейшем исследовании на эту тему - коллективной монографии «Русский Север в историческом пространстве российской гражданской войны»18 . Л.Г. Новикова, судя по примечаниям к ее статье, знакома как с работами В.И. Голдина, так и с последними исследованиями на эту тему. Однако, выдвигая совершенно иную концепцию, она не считает нужным вступать в полемику со своими предшественниками, разбирать их доводы и аргументацию.

Крайне поверхностным нам представляется и вывод Л.Г. Новиковой о том, что отношение простых северян к интервенции и к антибольшевистскому правительству определяли «не классовое сознание и не национальная идеология, а практические интересы и повседневные нужды». Сводить все многообразные чаяния, психологические и поведенческие установки населения лишь к примитивному удовлетворению своих материальных нужд, по меньшей мере, несерьезно.

Подчеркнем другой немаловажный факт: в статье Л.Г. Новиковой практически нет нового материала. По сути, это не столько самостоятельное исследование, сколько компилятивная работа. В этой связи следует обратить внимание еще на одно положение: как отдельные столичные, так и некоторые зарубежные историки зачастую весьма скептически относятся к развитию исторической науки в различных регионах страны. Им порой кажется, что «настоящая» наука возможна лишь в столичных научных центрах, а провинция никакой существенной роли не играет. С этим подходом нельзя согласиться. На Европейском Севере России существуют серьезные научные традиции, и ни о каком провинциализме в данном случае речь идти не может. Огромную роль в развитии исторической науки играет Поморский государственный университет, серьезные исследования проводятся и в других городах региона. Более тесное взаимодействие столичных научных центров с региональными исследователями пойдет лишь на пользу исторической науке.

Киселёв А.А.*: Издавна (более полувека) занимаясь историей Европейского Севера СССР и России, я неплохо знаю, как история Гражданской войны и связанная с ней союзная интервенция стран Антанты освещалась в 20-30-е годы ХХ века, как шла переоценка событий 1917-1920 годов в послесталинский период (после хрущевской оттепели), какие тенденции в исторической науке стали преобладать в 90-е годы прошлого века. Тут было все - и положительное, и отрицательное - как объективного, так и субъективного порядка. И все же главным в этом историческом процессе было накопление исторического (фактического) материала, поиск истины в освещении событий и оценке людей того смутного времени. Ныне этот процесс продолжается.

В недавно опубликованной статье Л.Г. Новиковой «Интервенция и Гражданская война на Русском Севере: к переоценке проблемы», судя по названию, предпринята попытка дать очередную «переоценку» событий 1918-1919 годов на Севере. Исходя из этого замысла, автор статьи поставила два комплекса вопросов: 1) на чем основывалось сотрудничество белых и интервентов и как руководство Северной области «относилось к необходимости опираться на иностранную помощь»; 2) каково было отношение населения Русского Севера к иностранным интервентам, как складывались их контакты.

При рассмотрении проблем союзной интервенции на Русском Севере надо учитывать как вопросы геополитического характера (Первая мировая война, необходимость удержания плацдарма, связь с Колчаком, влияние на позицию Финляндии и скандинавских стран и так далее), так и вопросы чисто российского свойства (Москва была занята разборкой дел на других границах). Да и сам факт высадки англичан 6 марта 1918 года в Кольском заливе не так прост, как трактует Л.Г. Новикова.

* Алексей Алексеевич Киселёв - доктор исторических наук, профессор, заведующий лабораторией исторического регио-новедения Мурманского государственного педагогического университета.

География предмета исследования Л.Г. Новиковой обозначена в самом названии - «на Русском Севере». Этот термин постоянно звучит и в тексте, лишь иногда варьируя с терминами «Северная область» или «Архангельская губерния». Однако в Архангельскую губернию в годы Первой мировой войны входили девять уездов, в том числе Печорский, Кемский и Александровский. В статье же идет речь только о центральной части Русского Севера - об Архангельском Поморье. Что же делалось в других частях Русского Севера, осталось, к сожалению, за кадром. Вместе с тем события на Мурмане (в Александровском уезде) чрезвычайно важны для оценки всего происходящего, ибо интервенция началась 6 марта 1918 года именно с высадки английского десанта в Кольском заливе (с крейсера «Глори»), да и закончилась здесь же: отсюда 13 октября

1919 года ушел последний пароход с интервентами. Тем не менее, автор статьи упоминает Мурманский край лишь 2-3 раза, и то мимоходом. Для переоценки событий, связанных с интервенцией на Севере, этого явно мало - как из-за значимости и величины Мурманского края (более 100 тыс. км2), так и из-за его стратегического значения (выход на Петроград, граница с Финляндией, открытый путь в океан: незамерзающий порт и так далее).

И последняя реплика - по поводу источников. Нельзя упрекнуть автора в слабости источниковедческой базы. В статье использованы и архивные материалы, и законодательные акты, и сборники документов, и газеты, и свидетельства современников, и иностранные монографии. Тем не менее, в статьях Л.Г. Новиковой19 допускается характерный для москвичей прием - сослаться на одну-две наиболее значимые работы с периферии и на этом ограничиться. Так и в данном случае - даются ссылки на работы В.И. Голдина, мимоходом упоминаются соавторы его публикаций, а также Е.И. Овсянкин. Где же работы других историков, где защищенные в последние 10-

15 лет кандидатские диссертации по истории Гражданской войны на Севере (а их было более десятка)?! Похвально, что автор широко использовала эмигрантскую литературу (от мемуаров Е.К. Миллера до очерка С. Добровольского), но непонятно, почему не упомянут сборник воспоминаний и документов «Гражданская война на Мурмане глазами участников и очевидцев»20 или монография А.В. Воронина и П.В. Федорова «Власть и самоуправление: Архангельская губерния в период революции (1917-1920 гг.)»21.

Мы прекрасно понимаем, что нельзя включить в список используемых источников все, что имеется по теме, тем не менее, работы северных авторов заслуживают большего внимания.

Соглашаясь с тезисом Л.Г. Новиковой, утверждающей, что отношение северян «к интервенции и к антибольшевистскому правительству определяли не классовое сознание и не национальная идеология, а практические интересы и повседневные нужды»22, нам бы хотелось, чтобы эти понятия («северяне», «архангелогородцы», «население») были конкретизированы. Ибо интересы поморов и рыбаков Мурмана отличались от интересов крестьян южной части губернии, так же как купцы и торговцы смотрели на интервентов иначе, чем рабочие лесозаводов и железнодорожники.

И последнее. Мы не согласны с мнением автора о том, что участники и историки войны на Севере сильно преувеличивали роль интервенции. Конечно, в пору противостояния двух систем (социализма и капитализма) этот козырь об агрессивности международного империализма использовался не всегда правомерно и объективно. Тем не менее, нельзя обвинять Архангельский Ист-парт и местное население в грехах, которых они не совершали.

В заключение скажем, что взгляд из провинции дает картину, отличающуюся от того, что рисуют нам в Москве. Провинциалы, как правило, лучше знают источники по любой теме истории, внимательнее следят за всем, что «изрекает» центр.

Бутвило А.И.*: Историография Гражданской войны в полной мере разделила и пережила все те потрясения, которые претерпела историография всего советского периода отечественной исто-

* Андрей Изыдорович Бутвило - кандидат исторических наук, доцент кафедры отечественной истории Петрозаводского государственного университета.

рии за последние 20 лет. Причиной этих потрясений послужил ее официозный характер. Советская парадигма новейшей отечественной истории не являлась результатом длительного естественного развития науки, но была предложена властью научному сообществу в практически готовом виде, причем предложена не для обсуждения, а для неукоснительного соблюдения. Со временем в ней происходили некоторые изменения, но они также предопределялись общеполитическими катаклизмами, например, решениями XX съезда партии. Все, что не вписывалось в утвержденную схему, в лучшем случае объяснялось местной спецификой, в худшем - замалчивалось или объявлялось происками буржуазных фальсификаторов.

Именно официозный характер советской историографической парадигмы, отсутствие у нее иммунитета против альтернативных концепций, проблему которых решали не столько научными, сколько цензурными методами, предопределили ее жесточайший кризис в условиях крушения той идеологической системы, имманентной частью которой она являлась. Хлынувший поток недоступных ранее исторических источников, появление переведенных работ иностранных историков поставили представителей старой парадигмы в крайне сложное положение. Засекреченные ранее источники отчасти потому и не вводились в научный оборот, что это разрушило бы столь простую, цельную и ясную официозную картину советского прошлого. К серьезной научной дискуссии с представителями альтернативных концепций «старая гвардия» также оказалась не готовой, искренне полагая, что не дискутировать нужно, а вести идеологическую борьбу с буржуазными фальсификаторами.

Место оказавшейся в нокдауне официозной историографии заняла историческая публицистика со всеми присущими этому жанру достоинствами и недостатками. С одной стороны, ее представители привлекали внимание общественности к «белым пятнам» истории, к людям, которых официозная историография либо постаралась забыть, вычеркнуть из истории, либо, мягко говоря, создавала не вполне объективный их образ. С другой стороны, в полной мере проявились такие органические черты публицистики, как склонность к сенсационности, вольное обращение с фактами и источниками, излишний политический задор, повышенная эмоциональность и поверхностность. Наряду с качественной публицистикой хлынул поток откровенной «халтуры», остановить который не удается и по сегодняшний день.

Тем временем отечественная историография, наверстывая упущенное, ускоренными темпами осваивала наработки западных коллег. Сначала это были отдельные труды, порой вполне случайно выбранные для перевода на русский язык, затем пришла очередь знакомства и более-менее глубокого освоения основных советологических парадигм. Первой из них завоевала сердца отечественных историков концепция тоталитаризма, затем на пике популярности оказалась модерниза-ционная парадигма, сегодня все больше сторонников оказывается у имперской концепции истории России, в том числе и советской.

На сегодняшний день публицистический этап освоения исторического прошлого можно считать законченным, хотя не все члены научного сообщества это успели осознать. Он уступил место этапу методологического плюрализма, потенциально очень плодотворному и способному при определенных условиях стать весьма плодотворным. Одним из таких условий является зрелость научного сообщества, его способность удержать борьбу различных научных школ в рамках научной же дискуссии, не переводя ее в поединки не на жизнь, а на смерть, с мнимыми идеологическими врагами.

Как ни парадоксально, именно этап методологического плюрализма создает шанс для возрождения советской парадигмы отечественной истории, но только в форме постсоветской и сугубо научной концепции, имеющей вполне серьезные основания для существования. Важно, чтобы не на словах, а на деле наши ученые смирились с тем, что единой универсальной концепции не может быть в принципе, хотя бы потому, что историки имеют дело с чрезвычайно сложным объектом исследования - человеческим обществом, взятым в его развитии.

Конечно, следует помнить и о том, что зачастую призывы к пересмотру устоявшихся подходов звучат не столько в силу каких-либо методологических и концептуальных воззрений, сколько вследствие юношеского задора молодых исследователей, которые, не успев толком овладеть наработанным предшественниками материалом, стремятся осуществить научную революцию и дать категорические ответы на все вопросы. С этим явлением следует просто смириться, воспринимая его как научный пубертат. Случайные люди дальше призывов пойти не смогут. Толковые исследователи быстро поймут, что к серьезным результатам может привести только лишенная внешних эффектов, спокойная и систематическая работа. В исторической науке возраст чаще всего является преимуществом. Историк должен жить долго.

Обращаясь непосредственно к обсуждаемой теме, хотелось бы сказать, что на сегодняшний день в центре внимания должны быть не столько методологические поиски, сколько углубленный источниковедческий анализ. Источниковедческие диссертации по периоду Гражданской войны и иностранной интервенции практически не защищаются. Соответствующие разделы диссертаций и монографий носят описательный, формальный характер. Обсуждаемые в рамках круглого стола проблемы необходимо осмыслить именно в таком контексте: какие источники и в каких количественных и качественных параметрах могут дать репрезентативный ответ на вопрос об отношении населения к интервентам, о реальных планах действующих сторон и так далее. Чем мы располагаем на сегодняшний день? Достаточна ли в принципе имеющаяся источниковая база для тех или иных выводов? Правильно ли прочитаны и интерпретированы источники, давно вошедшие в научный оборот? Повторюсь, ожидать реального прогресса в изучении Гражданской войны можно только создав прочный источниковедческий фундамент.

Еще одной проблемой является определение территориальных рамок проводимых исследований. Так ли очевидны сложившиеся в науке представления о границах макрорегионов? Может быть, для экономической, политической, военной, социальной истории эти границы оказываются совершенно разными? Не прав ли А. Миллер, когда говорит, что «.в подавляющем большинстве исследований способ воображения региона, причины и критерии вычленения того или иного пространства не объясняются сколько-нибудь четко и подробно. Очень часто за этим скрывается именно убеждение историков, что выбранные ими границы региона “естественны”, а не являются плодом их собственного или заимствованного у политиков пространственного воображения»23.

Вот и Л.Г. Новикова, стремясь проанализировать ситуацию на Русском Севере, справедливо указывая, что это нужно делать в контексте Первой мировой войны, полностью игнорирует ситуацию в Кемском уезде Архангельской губернии и в Олонецкой губернии. Либо она не относит эти территории к Русскому Северу, либо просто не знает, что делать с финляндским фактором развивавшихся событий. С этим фактором и на самом деле все очень не просто. Если отказаться от априорных идеологических взглядов и тщательно оценить используемые источники, то выясняется, что в ситуации с Финляндией разграничить интервенцию и Гражданскую войну практически невозможно. Введенная в научный оборот источниковая база на сегодняшний день не позволяет, например, ответить на вопрос о том, какую долю среди белофиннов составляли архангельские и олонецкие карелы и насколько добровольным было их участие в боевых действиях. Нельзя забывать и о том, что Финляндия только-только обрела государственную самостоятельность, и если судить не юридически, а исторически, то процесс ее выхода из империи шел несколько лет, в том числе и в глазах местного населения. Оно традиционно воспринимало российско-финляндскую границу как досадную формальность, препятствующую неформальной экономической деятельности, которую власти почему-то воспринимали как контрабанду. Представляется, что финляндский фактор в событиях на Русском Севере следует рассматривать как особое, специфическое явление, не вполне вписывающееся в классические представления об интервенции и Гражданской войне.

Большой интерес представляет анализ восприятия развертывавшихся событий региональной партийно-государственной элитой. В той же Олонецкой губернии далеко не сразу англичане и

французы начали восприниматься как абсолютные враги. Отсюда некоторое замешательство в отношении к действиям Мурманского Совдепа, вялость в формировании Красной гвардии и Красной армии (в июне 1918 года Олонецкий губисполком докладывал в штаб Беломорского военного округа, что на территории губернии никаких боеспособных частей не имеется). Петрозаводские большевики, обсуждая проблему запасов спирта, вполне серьезно поднимали вопрос об обмене их у интервентов на продовольствие. Основным потенциальным противником воспринималась Финляндия, да и то в 1918 году местные власти преимущественно волновали не ее территориальные претензии, а вывоз населением продовольствия в эту страну. Следует помнить и о том, что в 1918 году на территории Олонецкой губернии серьезных боевых действий не происходило. Центром событий был Кемский уезд. Национальный вопрос в 1918 году также губернские советские и партийные власти не занимал. Во многом это было связано с тем, что олонецкие карелы особых сепаратистских стремлений не проявляли.

Словом, актуальной задачей в изучении Гражданской войны на Севере остается планомерная систематическая исследовательская работа, прежде всего в области источниковедения, укрепление связей историков макрорегиона, отказ от излишней публицистичности и попыток работать «с чистого листа», приверженность принципу историзма в оценке результатов работы предшественников.

Жеребцов И.Л.*: Революционный процесс в Коми национальной провинции (территории Усть-Сысольского и Яренского уездов Вологодской губернии и Печорский уезд Архангельской губернии до создания Коми автономии) развивался по общероссийским канонам.

Падение самодержавия и его аппарата в Коми провинции прошли удивительно спокойно и мирно. Ни одна какая-либо уездная структура или волость не выступили в защиту монархии, наоборот, все приветствовали установление демократических свобод. «Политическая тишина» в Коми крае буквально взорвалась в марте-апреле 1917 года созданием партийных структур общероссийских партий, профсоюзов, появлением коми национального политического общества, изданием первых коми газет, проведением первых свободных выборов в органы уездного и волостного самоуправления. И хотя партийная жизнь в Коми крае в 1917 году не была столь развитой, как в центре, тем не менее, население массово участвовало в выборных избирательных кампаниях и съездах всевозможных организаций. Первый съезд Советов крестьянских депутатов Усть-Сы-сольского уезда в августе 1917 года на значительной территории Коми края отменил «навсегда» частную собственность на землю. Началась реализация идеи о Коми автономии (так, Корткерос-ская волость предложила выделить в созываемом Учредительном собрании не менее 7-8 депутатских мандатов для представителей коми нации), избранная летом 1917 года Усть-Сысольская (г. Усть-Сысольск - ныне г. Сыктывкар) городская дума открыто называлась национальной Зырянской Думой и так далее. Появились свои коми национальные лидеры, как, например, С.О. Латкин, Д.Я. Попов, А.М. Мартюшев.

Дальнейшее развитие революции вызвало провозглашение советской власти на всей территории Коми края (без участия большевиков) в январе-апреле 1918 года, взятие курса на создание Коми автономии в составе РСФСР. Противники советской власти скорей пытались приспособиться к этой власти, чем выступать открыто против нее. Даже такой враг Советов в Коми крае, как С.О. Латкин (будущий глава земской администрации в Коми крае с правами начальника Вологодской губернии при белых) поначалу долго колебался - работать ему в составе редакции советской левоэсеровской газеты «Зырянская жизнь» или отправиться в Архангельск на службу к белому правительству Северной области (выбрав все же последнее).

*Игорь Любомирович Жеребцов - доктор исторических наук, заместитель директора по научным вопросам, заведующий отделом истории и этнографии Института языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН.

Большевизация Советов в южных уездах Коми края, начавшиеся реквизиции в коми волостях в связи с комбедовским экспериментом большевиков, интервенция Антанты на Севере произошли почти одновременно. Население получило выбор: поддерживать большевиков и комбедовцев или выступить против них. Нам кажется, что не будь интервенции Антанты на Севере, не было бы фронтовой Гражданской войны в целом; хотя, конечно, крестьянская война была бы возможна, как ответ на продовольственную политику большевиков.

Военное размежевание революционного российского общества на красных и белых вызвало своеобразный территориальный раскол в Коми крае. На протяжении всей Гражданской войны Печорский уезд Архангельской губернии поддерживал Белую Армию. Если в Усть-Сысольске и Яренске на юге Коми края уездные структуры советской власти и население восприняли интервенцию Антанты и белое правительство Северной области прежде всего как «противников Рабоче-Крестьянской республики и Советов»24, то съезд Советов Печорского уезда Архангельской губернии в Усть-Цильме в августе 1918 года полностью поддержал белогвардейский Архангельск, а в состав нового Печорского комитета безопасности вошли даже большевики. Многовековое тяготение Печоры прежде всего к Архангельску - социально-экономическому центру Русского Севера - предопределило этот выбор, равно как и надежды на какие-то перемены к лучшему с приходом новой власти. Несогласные с этим выбором эвакуировались на юг, в Совдепию, причем в случае возвращения на родину печорские волости не принимали эвакуировавшихся обратно «как вредный элемент»25 .

Таскаев М.Л.*: Развернувшиеся военные действия в Коми крае долгое время не представляли интереса ни одной из сторон в силу бездорожья края и полного отсутствия каких-либо выгодных экономических приобретений. Население Печорского уезда, попав однажды под реквизиционную политику большевиков, поддерживало Белую Армию, рассчитывая прежде всего на возврат дореволюционных жизненных ценностей с учетом революционных изменений, произошедших во время передела земельной собственности. Как известно, белое правительство Северной области фактически не осмелилось ничего изменить в земельных завоеваниях крестьян, произошедших во время революции.

Военная ситуация в Коми крае изменилась в марте 1919 года, когда край внезапно приобрел стратегическое значение в силу соединения Северного и Восточного фронтов белых у современного города Печора. Южная часть Коми края, поддерживая большевиков, опиралась в основном на красноармейские части извне (что сыграло решающую роль, например, в разгроме белогвардейского наступления осенью 1919 года), в то время как на Севере Коми края население добровольно и по мобилизации служило в Белой Армии. Генерал-майор Д.Д. Шапошников докладывал в Архангельск, что «жители охотно идут партизанами»26. 10-й Северный Печорский стрелковый полк белых под командованием полковника В. Ахаткина с правами командира дивизии, дислоцировавшийся в Печорском уезде и насчитывавший к концу 1919 года до 4 тысяч человек со всеми тыловыми службами, участвовал в наступательных операциях Северного фронта белых на зауральском (где взял город Березов) и пермском направлениях (где осадил город Чердынь). Основу полка составляли коми-зыряне, воевавшие за пределами своих волостей и прозванные в Пермской губернии «печорскими бородачами». Нельзя сказать, что все крестьяне Печорского уезда охотно шли служить в Белой Армии: были и антиармейские выступления. Однако в целом надо признать, что белыми здесь на Севере была создана достаточно прочная армейская структура (не случайно в воспоминаниях деятелей белого движения на Севере, опубликованных позднее за рубежом, Печора признавалась «оплотом белого дела»27 .

* Михаил Любомирович Таскаев - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела истории и этнографии Института языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН.

В период кратковременного соединения белогвардейских фронтов в Коми крае появились малочисленные отряды Антанты (английский и французский отряды, какое-то время находившиеся в селе Усть-Цильма; пару летних месяцев 1919 года в низовьях Печоры размещалась Британская миссия, снабжавшая 10-й Северный Печорский полк снаряжением), какого-либо влияния на военные действия в регионе они не имели.

На советской территории красным удалось сформировать три стрелковых полка, насчитывающих несколько тысяч человек и воевавших позднее за пределами края как коми национальные полки Красной Армии.

Уход сил Антанты с Севера предопределил судьбу северной белогвардейщины. Начавшаяся осенью 1919 года скупка советских дензнаков в Архангельске - самый яркий показатель отношения населения Северной области к перспективам белогвардейского режима без союзников.

Дальнейшие события Гражданской войны показали, что падение центра губительно отражается на местах. Достаточно боеспособная Белая Армия в Коми крае в течение двух недель после падения Архангельска продолжала сопротивление, предложив как вариант капитуляции командованию Красной Армии даже проект создания некоей нейтральной «Печорской республики»28 (что было, конечно, отвергнуто), однако в конце концов сложила оружие, осознав бессмысленность позиционной войны.

Гражданская война перешла в плоскость волнений крестьян на Севере, традиционно недовольных практически любой земельной политикой власти.

Саблин В.А.*: В 1917 году и в последующий период все политические процессы в северной деревне развивались на фоне экономической нестабильности, падения производства, свертывания промыслов и крестьянского отхода, реквизиции скота, ухудшения демографической ситуации. Представления крестьян о путях справедливого решения земельного вопроса достаточно емко иллюстрируют крестьянские ответы на вопросы специальных анкет, составляемых в июле-августе 1917 года губернскими земельными комитетами в развитие «Общего плана деятельности комитетов по подготовке земельной реформы» Главного Земельного комитета.

Ответы крестьян по отношению к частной собственности на землю оказались тождественны положениям крестьянского Наказа о земле. Ликвидация частного землевладения на Европейском Севере коснулась в первую очередь крестьянских земель. Это придало аграрной революции весьма специфические формы. Временное перераспределение земли в 1917-1919 годах и последующие ежегодные внутринадельные переделы способствовали более равномерному ее распределению. Тем не менее, по причине малочисленности частновладельческих земель на Севере крестьянин не получил желаемой прибавки к своему наделу и был этим обескуражен.

Противоположные цели в земельной политике преследовал аграрно-крестьянский курс северного антибольшевистского правительства в Архангельске - Верховного управления Северной области и сменившего его Временного правительства Северной области. Верховное Управление поспешило отменить все советские аграрные законы. Решение всех земельных вопросов передавалось сначала в ведение восстановленных земельных комитетов, а впоследствии - впервые созданных в Архангельской губернии земских органов, которые в своей деятельности должны были опираться на известный Земельный закон Всероссийского Учредительного собрания. Практическим руководством для них стали решения IV сессии Архангельского губернского земельного комитета, состоявшейся 22 февраля (9 марта) 1918 года. Согласно выработанным правилам, общинные земли, земли отрубников и хуторян, крестьян, перешедших к подворно-наследственному владению надельными землями (участки подвергались общинным переделам, но при этом имели

* Василий Анатольевич Саблин - доктор исторических наук, профессор кафедры истории, декан исторического факультета Вологодского государственного педагогического университета.

трудовой характер, не превышали трудовой нормы, обрабатывались личным трудом и не носили характера частного владения) впредь, до уравнительного передела, оставались «в руках трудового народа».

Земским управам предлагалось рассматривать жалобы на «неправильное» отобрание земельных угодий, в случае необходимости возвращать участки старым владельцам. Были предприняты шаги по ограничению самовольных расчисток и распашек в государственных лесах.

В феврале-апреле 1919 года были опубликованы основополагающие законы архангельского правительства, касающиеся расчисток, земельных оброчных статей и церковно-причтовых земель. Все эти категории частного землевладения уравнивались в правовом отношении и должны были составить единый арендный фонд, право распоряжения которым передавалось земству.

Аграрное законодательство белого правительства преследовало цель насаждения в деревне «крепкого» крестьянского хозяйства, основанного на принципах «трудового» землепользования и свободного от принудительной опеки общины. С этой целью правительство пошло на установление «трудовой» нормы пользования землей, определив ее в размере 11 десятин на двор. По своей сути земельные акты Временного правительства основывались на концепции Столыпинской аграрной реформы, правда, с известными поправками, которые диктовались изменившейся обстановкой в деревне.

Вопреки ожиданиям, власти натолкнулись на резкое нежелание крестьянства пересмотреть итоги аграрной революции, в первую очередь в вопросе о расчистках. Белая власть, по понятным причинам, капитулировала перед крестьянами. Идея уравнительности одержала верх над всякой другой идеей, так или иначе связанной с институтом частной собственности.

Второй составляющей аграрной проблемы был продовольственный вопрос. Известно, как он решался в советской России. Любое проявление вмешательства государства в производство, в хозяйственные связи крестьянского двора и тотальная система контроля вызывали крайне негативную реакцию со стороны деревни. В течение 1918-1919 годов советскую власть поддерживала (или, по крайней мере, доверяла ей) лишь половина крестьянства всего северного региона. По сведениям политотдела VI армии, с октября 1918 по март 1919 года в регионе произошло 103 крупных крестьянских выступления, из которых 18 - «по причине продовольственного кризиса», 10 -«изъятия чрезвычайного налога», 19 - «мобилизации и повинностей», 5 - «недовольства действиями должностных лиц», 31 - «контрреволюционной агитации», 30 выступлений - по иным и неизвестным причинам29 . Разобщенность власти и крестьянства, усиливающееся противостояние между ними становятся все более заметными и достигают к концу 1920 года, то есть после прекращения военных действий на Севере, состояния, определяемого как крестьянская война. Восстание крестьян в Вельском уезде в марте 1921 года - прямое тому свидетельство.

Голдин В.И.: А правомерно ли восстание крестьян в одном уезде именовать крестьянской войной?

Саблин В.А.: Здесь имеется в виду крестьянская война общероссийского масштаба, которая имела и определенное северное проявление.

В основу всей продовольственной политики в антибольшевистской Северной области был положен отказ от продовольственной диктатуры, установленной большевиками. Тем не менее, она так же строилась на распределительных принципах. Ее специфика проявлялась в том, что в деле обеспечения продовольствием огромный регион оказался заложником сформированного интервентами «Союзного комитета снабжения», который поставлял продукты населению по ценам, включавшим в себя стоимость продовольствия, плату за перевозку и 5% надбавку «на организацию дела». Следует особо подчеркнуть, что хлеб отпускался только за наличный расчет, ссуды беднейшим хозяйствам допускались только «в случае крайней необходимости», и то при условии, что

число таких хозяйств не превышало четверти всех хозяйств волости. При этом получение ссуды разрешалось лишь «за круговой порукой всей волости».

Высокие цены на хлеб и отсутствие возможностей пополнить денежный запас хозяйства за счет посторонних заработков привели к тому, что большинство беднейших крестьян Северной области не могли выкупить причитающийся паек. С весны 1919 года ситуация с продовольствием стала катастрофической. Это порождало резкое недовольство крестьян и также приводило к скрытому и явному противостоянию «белому» режиму.

Соколова Ф.Х.*: Статья Л.Г. Новиковой «Интервенция и гражданская война на Русском Севере: к переоценке проблемы»30 отличается поверхностным подходом к анализу исторических событий, узостью источниковой базы и некритическим отношением к источникам. Соответственно, рассматриваемая работа вряд ли может претендовать на научную новизну и новое прочтение истории Гражданской войны и иностранной интервенции.

Одна из заявок автора на отражение взаимоотношений «населения и интервентов» настраивает читателя на то, что в статье будет представлен широкий спектр мнений и отношений регионального сообщества Европейского Севера России, которое было чрезвычайно разнородным по своему социальному составу, уровню образования, идейно-политическим взглядам и позициям. Вместе с тем Л.Г. Новикова оперирует высказываниями лишь одной группы местного населения - крестьянства, отношение которого к антибольшевистскому режиму и так называемой союзнической миссии, в свою очередь, было чрезвычайно дифференцированным и не отличалось статичностью.

Существенным недостатком работы является узость источниковой базы. Автор, претендуя на отражение взглядов местной общественности на происходящие в регионе события, не сочла для себя возможным изучить материалы региональных архивов, где преимущественно и зафиксированы настроения масс. Л.Г. Новикова оперирует исключительно материалами центральных архивов, официальными изданиями органов управления Северной области, мемуарами политических лидеров антибольшевистского движения, которые отражают восприятие отношения «населения к интервентам» через призму властных структур. Другими словами, здесь представлен взгляд «сверху вниз», который нередко был тенденциозным, политизированным, отличался поверхностными суждениями о настроениях местного населения.

Дело в том, что в исследуемые годы в Северной области практически все руководящие должности во властных структурах были распределены среди приехавших из центра и других регионов страны активными деятелями антибольшевистского движения, которые были увлечены политической борьбой, нередко не обладали опытом административно-хозяйственной деятельности, не знали местных условий и специфики регионального общественного сознания.

В регионе уже вскоре после утверждения антибольшевистского режима образовались глубокие расхождения во взглядах на происходящие события между приезжими политиками и местным сообществом. С одной стороны, приезжие политики (как и автор статьи) обвиняли местное население в отсутствии патриотизма, политической безграмотности, приверженности мещанской психологии потребителя. Критика зачастую принимала оскорбительный характер.

С другой стороны, у жителей области вызывали раздражение «люди, приехавшие делать политику и не считающиеся с реальными интересами края». Серия публикаций в газете «Русский Север» выражала обеспокоенность тем, что «политиканствующие демагоги», заполонившие все властные структуры, стремились вершить делами области, «не зная местных условий и особенностей края», что «новоиспеченные министры» не обладают достаточным административноуправленческим опытом, так как до приезда в область «не имели случая прочитать элементарные

*Флёра Харисовна Соколова - доктор исторических наук, профессор, заведующая кафедрой регионоведения, начальник управления аспирантуры, докторантуры и аттестации научно-педагогических кадров Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

учебники» по гражданскому и административно-хозяйственному праву и на управленческих должностях оказались лишь «по воле случая»31 . Публикации в вышеназванной газете указывали, что не следует создавать при правительстве дополнительные отделы, дублирующие земство, только потому, что «лица, занимавшие в прошлом времени подобные должности, оказались ныне в Северной области». Авторы статей призывали устранить параллелизм в деятельности правительства и земств, который является «пустой тратой денег». Они предлагали более широко привлекать к делу гражданского управления Северной областью местных людей, которые по сравнению с приезжими «более ответственны перед населением»32.

Л.Г. Новикова делает выводы о сложной системе отношений в регионе лишь на основе суждений одной стороны взаимодействия, практически дословно повторяя высказывания и всецело им доверяя. За пределами внимания автора остается мнение второго участника взаимодействия -местного населения.

В связи с тем, что при анализе отношения населения к иностранной интервенции основным лейтмотивом статьи автора является обвинение регионального сообщества в отсутствии патриотизма и в преследовании собственного прагматичного, потребительского интереса, попытаемся вкратце представить спектр отношений интеллигенции Архангельской губернии к союзнической миссии и обозначить основные мотивы и факторы, определявшие ее выбор.

Отношение интеллигенции региона к высадке союзнического десанта в Архангельске варьировалось. Одни приветствовали союзническую миссию, так как опору на внешние силы воспринимали как одну из важнейших условий успеха в борьбе за возрождение России. Другие, напротив, высказывали большие сомнения в искренности заверений союзного командования о том, что они не имеют «ни тени захватнических стремлений» и руководствуются желанием предотвратить «порабощение России» со стороны Германии33 . Уже 14 августа 1918 года на страницах газеты «Возрождение Севера» появился первый отклик на обращение союзного командования к населению России. Автор был обеспокоен тем, что союзники пытаются навязать свои «колониальные порядки по типу африканских стран», так как вместо того, чтобы «призвать всех к дружной совместной работе по восстановлению России», они хотят устроить порядки, «кажущиеся им наиболее правильными»34.

Однако значительная часть интеллигенции положительно отнеслась к вводу иностранных войск в Архангельск и надеялась, что в столь критическое для России время союзники действительно руководствуются благородными мотивами и не преследуют захватнические или корыстные цели. Был ли мотив «хлеба и мира» доминирующим в ее установках, как пишет Л.Г. Новикова? -Однозначно, нет. Благосклонное отношение интеллигенции к союзникам определялось множеством факторов, но, по меньшей мере, три из них являлись решающими.

Во-первых, это фактор патриотизма, который являлся одной из социально-психологических установок местного населения, в том числе интеллигенции. Дело в том, что регион на всем историческом промежутке времени был северным форпостом страны, население края всегда было готово защищать ее северные рубежи, и северяне ни разу не допустили врага на территорию России. Рассматривая конкретную ситуацию 1918 года, отметим, что ввод союзнических англоамериканских войск на территорию области воспринимался как меньшая угроза независимости страны по сравнению с опасностью расчленения ее Германией. На фоне условий Брестского мира германская угроза приобретала более реальные очертания.

Во-вторых, в силу многовековых традиций экономического и культурного диалога Архангельской губернии с северными европейскими странами в сознании интеллигенции региона, особенно ее городской части, были ярко выражены устремления на политическую, экономическую и культурную интеграцию с западной цивилизацией. Ввод войск в Архангельск воспринимался как самый короткий путь к достижению обозначенной цели.

Председатель Архангельского общества изучения Русского Севера (АОИРС) В.В. Шипчин-ский в статье «Переживаемый момент, его значение для всей России, Севера и жизни общества

изучения Русского Севера», выражая мнение городской части интеллигенции, благодарил «друзей -союзников», которые принесли с собою «всю мощь своей многовековой культуры, все богатство своей великой души». Городской голова И.В. Багриновский надеялся, что при помощи иностранных друзей «наша обновленная родина войдет в семью европейских народов такой же великой, какой она была раньше». На благородство намерений союзников указывали в своих проповедях и высшие церковные иерархи области35.

Наконец, в мировоззренческих установках интеллигенции региона приоритетной являлась ориентация не на политическую борьбу, а на мирную культурно-созидательную деятельность. Они надеялись, что ввод войск союзников ускорит победу над большевиками и завершение братоубийственной войны, позволит предотвратить деструктивные тенденции, которые могли нанести невосполнимый ущерб экономике и культуре страны, региона. 19 августа 1918 года члены АОИРС следующим образом определяли приоритетные направления своих усилий: «Предстоит колоссальная работа: надо в кратчайшее время воссоздать разрушенный государственный механизм, воскресить сокрушенную национализированием промышленность, найти новые прочные основы финансового обеспечения и оборота, наладить уже давно разрушенный транспорт, обеспечить население хотя бы минимумом необходимого продовольствия, наладить убитый торговый аппарат, создать сколько-нибудь нормальные условия народного образования и воспитания, первой основы нормального культурного развития народа, озаботиться обеспечением народного здравия и на первых порах ликвидировать распространение эпидемических заболеваний и т.д. ...»36. Источников, подтверждающих изложенные намерения, множество, и в них звучит серьезная обеспокоенность за судьбу страны, региона, но никак не корыстный, прагматичный мотив.

Вне всякого сомнения, интеллигенция региона волей или неволей втягивалась в политические процессы, происходившие в Северной области, но очень скоро дистанцировалась от них, так как поняла, что антибольшевистское движение, объединявшее чрезвычайно разнородные по социальному составу и конечным целям общественные группы, не способно преодолеть внутренние противоречия и консолидировать общество. Интеллигенция Северной области приходит к убеждению, что для приезжих политиков нет дела ни до их малой родины, ни до России, что они, прикрываясь высокими идеями, преследуют свои узкопартийные или личные интересы. Она концентрирует свои усилия на попытках приостановить распад и разложение в социально-экономической и культурной сферах.

Сложную гамму настроений и отношений интеллигенции к событиям Гражданской войны, антибольшевистскому движению и иностранной интервенции трудно отразить в небольшом выступлении. Завершая, хотелось бы пожелать Л.Г. Новиковой в своих научных изысканиях следовать принципам объективности, всесторонне и комплексно изучать исторические источники.

Голдин В.И.: Страницы истории Гражданской войны и интервенции на Севере неотделимы от общероссийской Гражданской войны, а анализ историографии, оценка сделанного и определение новых направлений и приоритетов осмысления вряд ли возможны без сопоставления с тем, что делается в нашей стране и за рубежом. С этой точки зрения представляется продуктивным, во-первых, изучение и введение в оборот новых исторических источников с их тщательной источниковедческой проработкой и проверкой на достоверность; во-вторых, использование нового методологического инструментария; в-третьих, введение, знание и взаимодополнение лучших научных наработок зарубежной, общероссийской, региональной и локальной историографии.

Что касается первого, то историки, занимающиеся Гражданской войной и интервенцией на Севере, изучили и ввели в оборот обширный круг источников, что воплотилось и в ранее названных документальных изданиях. Неиспользованные возможности кроются в изучении зарубежных коллекций документов, значительная часть которых (в частности, британских) остается недоступной; в исследовании и введении в оборот источников локального характера, находящихся прежде

всего в северных региональных архивах, документов из архивов ФСБ и некоторых других групп источников. Современный методологический плюрализм открывает колоссальные возможности, в том числе в изучении Гражданской войны и интервенции в России и на Русском Севере. Существо новых методологических подходов воплощается в таких понятиях, как новая социальная, новая политическая, новая культурная история и т.д.

Сегодня очевидна тщетность попыток найти некий универсальный подход, универсальную теорию и методологию осмысления истории российской Гражданской войны. А вот стремление к интеграции и взаимодополнению различных теоретико-методологических подходов и знаний, накопленных в рамках различных научных направлений и концепций, с целью достижения более глубокого понимания феномена войны как сложнейшего военного, политического, социального и культурного явления не только российской истории, но и международных отношений, представляется плодотворным. Процесс новой концептуализации Гражданской войны в России и на Русском Севере в последние годы идет весьма интенсивно, и автору приходится принимать в нем самое активное участие37 .

С рубежа 80-х и 90-х годов автор этих строк находился у истоков изучения истории антибольшевистского движения в России и на Русском Севере, сложной диалектики взаимоотношений различных его группировок и их взаимодействия с интервенционистскими силами. Кроме того, им велась и разработка основ методологии, историографии и источниковедения этой тематики38 .

Трудно говорить всерьез о какой-либо новизне собственных изысканий Л.Г. Новиковой. Это не подтверждается ни методологией, ни историографией, ни какими-либо историческими выводами. Да и источниковая база ее исследования не отличается новизной, ибо она привлекает источники, давно известные и уже введенные в научный оборот. Парадоксально, но факт, что при наличии содержательных монографий общеисторического, да и историографического характера, изданных как в нашей стране, так и за рубежом, Л.Г. Новикова ссылается при обзоре новейшей западной историографии по истории Гражданской войны в России на собственную статью, а при характеристике современной отечественной историографии - на статью другого кандидата наук И.В. Михайлова. Означает ли это, что она не знает или не хочет знать серьезных современных монографических исследований, остается вопросом.

Возможности более глубокого понимания истоков Гражданской войны в России и на Русском Севере видятся в более тщательном изучении диалектики развития и нарастающих конфликтов и столкновений различных социальных интересов и революционных потоков 1917 и революционной практики 1918 года. Гражданская война в стране вырастала не только «сверху» - усилиями политиков, партий, движений, но и «снизу» - из бурлящего котла революционного процесса, где стремительно усиливались тенденции радикализма и конфронтации. Казалось бы, единый поток революционных надежд и устремлений 1917 года распадался по мере реализации требований их участников или, напротив, в силу невозможности их осуществления. Усиливались трения, столкновения, конфликты, что воплощалось по давней российской традиции прежде всего в недовольство новой и только пытающейся встать на ноги и сформироваться советской властью. Усиливались хаос, дезорганизация власти и производства, что вело к тотальному противостоянию общества и власти и широкомасштабной Гражданской войне в стране. С этой точки зрения нуждаются в дальнейшем изучении крестьянская, рабочая, национальная, солдатско-матросская революции на Севере, положение, поведение и действия различных социальных групп городского и сельского населения, коренных жителей и так называемых «пришельцев», мигрантов.

Призывать к дальнейшему изучению антибольшевистских и антисоветских настроений и действий, поиску внутренних корней Гражданской войны в России и на Русском Севере - значит ломиться в открытые ворота. Этот процесс идет давно, достаточно активно, плодотворно и, несомненно, будет продолжаться. Обещание Л.Г. Новиковой и ее зарубежных коллег раскрыть этот процесс на местных материалах оказалось несостоятельным, ибо они просто не владеют

этими материалами, не работали с документами отдельных губерний, уездов, локальных миров, так как они находятся главным образом в северных регионах и на местах. В то же время северные историки, работая в центральных архивах и библиотеках, активно исследуют истоки, течение, финал и последствия Гражданской войны и интервенции на региональном и локальном уровнях -на Мурмане, Онеге, Пинеге, Печоре, в Шенкурском уезде, в Коми, а также в Вологодской, Олонецкой губерниях и в отдельных городах и уездах Европейского Севера.

Л.Г. Новикова путает понятия «антибольшевистские настроения», «поведение» и «действия» населения. Достаточно широкое недовольство различных слоев населения политикой советских властей на Севере еще не означало готовность северян подняться на вооруженную борьбу, развернуть гражданскую войну, что привело бы к глубокому расколу региона. К тому же, это противоречило традициям, менталитету северян, людей вдумчивых и размеренных. Сказывалось и отсутствие глубоких, укорененных и, тем более, вековых конфликтов и расколов на Севере. Жившие здесь люди прекрасно понимали опасность вооруженного противостояния, к тому же, в условиях короткого северного лета, когда день год кормит. Северяне в большинстве своем понимали, что, оторванные от центра и необходимых ресурсов жизнеобеспечения, они долго не выживут. Свое влияние оказывала и разбросанность селений по огромному пространству северного края. К вооруженным действиям призывали и выступали их организаторами главным образом люди, недавно прибывшие на Север и рассматривавшие его в качестве плацдарма антибольшевистской борьбы.

Впрочем, и сама Л.Г. Новикова в конце статьи вынуждена заявить прямо обратное тому, что утверждала ранее: «Учитывая массовые антимобилизационные настроения, представляется маловероятным, что не будь интервентов, северные крестьяне поддержали бы политические цели Белого движения или добровольно встали бы в ряды белых армий для борьбы против немцев и свержения большевиков в центре страны»39.

Недовольство значительной части населения Севера советской властью, тем более, не означало готовности принять интервенцию и поддержать интервентов. Не представляется возможным согласиться с утверждением Л.Г. Новиковой о том, что «к середине 1918 г. жители [Архангельской] губернии были настроены в основном в пользу интервенции»40. Тем более, что это суждение голословно и не подтверждается какими-либо доказательствами, источниками, исследованием общественного мнения. Изучение же документов и реальные события свидетельствовали (на что указывали и участники круглого стола), что не было единства мнений в пользу интервенции и интервентов не только в различных социальных группах, на тех или иных территориях, но нередко уезды и даже волости раскалывались в своем отношении к интервентам и белогвардейцам.

Уже реалии событий на Мурмане летом 1918 года, о которых Л.Г. Новикова просто умалчивает (по незнанию или по какой-то другой причине) свидетельствовали о том, что каких-либо иллюзий в отношении действий интервентов на Севере не было и не могло быть. К тому же, для жителей Архангельской губернии как приграничной провинции и, тем более, для северян, проживавших на территориях, непосредственно прилегавших к морской и сухопутной границе, был исторически присущ своеобразный дуализм: с одной стороны, склонность с диалогу и мирному сотрудничеству с иноземцами, с другой стороны - настороженное отношение к ним.

Тема интервенции, значение которой Л.Г. Новикова пытается приуменьшить, - колоссальна и многопланова для понимания истоков и течения Гражданской войны на Русском Севере, и это относится ко всем сферам: политики, дипломатии, военного дела, экономики, финансов, социальных отношений и др. История интервенции - это не только замыслы, мотивы, планы, действия Антанты и ее участников, но и Четверного союза, в первую очередь в лице Германии, противостояние и угрозы столкновения на Севере противоборствующих в Первой мировой войне военнополитических коалиций, а также действия белофиннов и, наконец, победившей в Гражданской войне буржуазной Финляндии против Советской России и Русского Севера.

В конечном итоге, интервенты стран Антанты составили стратегическое ядро, костяк, основу антибольшевистских вооруженных сил, обеспечили их действия и само существование правительства Северной области. Моделирование ситуации на обширном комплексе имеющихся в распоряжении источников позволяет утверждать, что не будь интервенции стран Антанты, крайне малочисленные и разрозненные антибольшевистские силы вряд ли смогли бы создать анклав и территорию борьбы на Мурмане. Все имеющиеся в нашем распоряжении документы убеждают, что разношерстные антисоветские группировки надеялись захватить и удержать Архангельск лишь в течение 2-3 дней. Направление сюда советских отрядов по Московской железной дороге и по Северной Двине делало скоротечный крах антибольшевистского выступления неминуемым. Все планы организаторов антисоветских действий в Архангельске, как ранее провалившегося мятежа в Ярославле, так и (несостоявшегося) выступления в Вологде, были связаны именно с вооруженной интервенцией стран Антанты. Как известно, уже 3 августа была предпринята попытка подошедшего красноармейского отряда овладеть станцией Исакогорка, предместьем Архангельска, и лишь огонь тяжелых орудий союзной эскадры и действия интервентов позволили сдержать наступление и отбросить красноармейцев. Именно действия интервентов Антанты и их всесторонняя помощь привели к созданию северного фронта российской Гражданской войны и вместе с тем к многочисленным противоречиям в стане антисоветских сил. Здесь ничего нового в своей статье Л.Г. Новикова и ее иностранные коллеги не сказали - все, в общем-то, давно известно.

Другое дело, что Русский Север вряд ли мог бы полностью избежать мощного влияния общероссийской Гражданской войны, оставшись в стороне. Однако здесь, опять-таки, надо обращаться к новой ее концептуализации и раскрытию многообразия форм и методов борьбы и наличию разных войн в составе Гражданской войны в России. Речь могла бы идти, например, о локальных и спонтанных восстаниях, выступлениях протеста по тем или другим поводам, с использованием оружия или без него, антибольшевистских действиях тех или иных политических, национальноэтнических групп и движений, антисоветском подполье, разрозненных партизанских отрядах, актах террора и пр. Они, вероятно, имели бы место и активизировались в первую очередь в тех местностях, к которым приближались белые армии, например, со стороны Урала. Но эта борьба вряд ли вылилась бы во фронтовую гражданскую войну, длившуюся около двух лет.

Нельзя не высказать и еще одно принципиальное замечание в связи с рассуждениями Л.Г. Новиковой. Красной линией через ее статью проходит мысль о том, что северяне были полностью лишены патриотических и национально-патриотических идеалов и настроений и их отношение к интервенции полностью зависело от проблем сугубо насущных - получения от интервентов хлеба, консервов, алкоголя и пр.41 Некое право на патриотизм и патриотическое мышление автор предоставляет лишь белому офицерству, военной и политической элите42. При этом в статье содержится ряд анекдотических пассажей. Например, автор рассуждает в связи с интервенцией о всеобъемлющем желании мира и хлеба, «которое определяло политическое поведение простого населения еще до начала активных военных действий»43. Следует ли это понимать так, что интервенция и интервенты могли принести мир в Россию и на Русский Север? - Напротив, они пришли сюда с оружием в руках, и вместо неустойчивого мира принесли войну, кровавые бедствия и коллизии на российскую землю.

Интервенты реализовали прежде всего комплекс собственных целей и интересов, и им было глубоко наплевать на местное население. Не менее парадоксальны рассуждения Л.Г. Новиковой

о красной пропаганде, широко использовавшей патриотические выпады против интервенции, которые, якобы, не имели влияния на народ, но имели «шанс на успех скорее среди офицеров северной армии, патриотические чувства которых были уязвлены поведением союзников»44. Автор, видимо, не знает реальной истории событий Гражданской войны и интервенции на Севере России, ибо в ходе серии восстаний в белогвардейских войсках летом 1919 года (во многом под влиянием советской пропаганды) уничтожались в первую очередь офицеры, и именно эти события во мно-

гом предопределили финал интервенции и ускоренную эвакуацию войск стран Антанты из региона летом-осенью указанного года.

Резюмируя вышеизложенное, хотелось бы присоединиться к уже прозвучавшим мнениям историков, многие годы живущих, работающих на Севере и изучающих Гражданскую войну в России и на Европейском Севере страны, свидетельствующим о том, что призыв и попытка молодого московского историка Л.Г. Новиковой переоценить сделанное и снять ответственность с интервентов выглядит, мягко говоря, дилетантски и не находит поддержки исследователей-профессионалов. Да, научный поиск необходимо продолжать, но ориентиры и приоритеты его иные, нежели те, которые предлагает Л.Г. Новикова. Ее же статья, как и защищенная ранее в Москве кандидатская диссертация, намеренно скрытая от глаз северных историков, подтверждает истину, о которой часто приходится говорить и писать в последнее время автору этих строк45 . Кризис науки, и исторической науки в том числе, в конце 80-х и в последующие годы был во многом печальным достоянием прежде всего центра, столичных учреждений, в то время как в регионах страны исследовательский поиск в эти годы шел стремительно и успешно и продолжается сегодня. Мы в полной мере видим это сегодня на примере развития научных школ по истории Гражданской войны в различных концах страны: на Дальнем Востоке и в Сибири, на Урале, в Поволжье, на Юге и Севере.

Именно в регионах молодежь не утратила интереса к науке, здесь активно растут новые научные кадры. Освободившись от столичных пут и права центра на истину в последней инстанции, историки, живущие и работающие в регионах, интенсивно трудятся не только в местных, но и в центральных архивах и библиотеках, стремительно наращивают связи и сотрудничество с зарубежными коллегами, и во многом именно они формируют новые научные подходы, создают содержательные научные труды. Наука сегодня делается в первую очередь в регионах, и обсуждаемая статья, как и кандидатская диссертация Л.Г. Новиковой, произведенные на свет в Москве, -лучшее тому подтверждение от противного.

Как историк-профессионал, имеющий к тому же большой опыт работы в качестве проректора по научной работе университета, члена различных академических и экспертных сообществ, как заместитель председателя и председатель докторского диссертационного совета и, наконец, как член экспертного совета ВАК Минобрнауки по историческим наукам, могу утверждать, что именно столичной научной молодежи в большей мере присущ снобизм, неоправданно высокое и ничем не подкрепленное самомнение, нежели их сверстникам из регионов России.

Важный исторический урок, вытекающий из Гражданской войны в России, и на Русском Севере в частности, - это чрезвычайная опасность и бессмысленность иностранного военно-политического вмешательства, и в том числе посредством прямой вооруженной интервенции, в чужие гражданские войны. В этом в очередной раз убеждаются сегодня политики, дипломаты, генералы и вооруженные силы США, НАТО и их союзников в Ираке и Афганистане. Попытки великих держав и развитых стран диктовать свою волю другим народам - дело неблагодарное. Бессмысленны и попытки, так или иначе, оправдывать интервенции и интервентов, в том числе на материалах истории.

Пр имечания

1 Сквозь бури Гражданской войны. Архангельск, 1990; Голдин В.И. Гражданская война в России: поиск исторической истины // Партийная позиция. 1990. N° 6. С. 76-80.

2 ШумиловМ.И. Октябрь, интервенция и гражданская война на Европейском Севере России: историогр. очерк. Петрозаводск, 1992; Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере, 1918-1920. М., 1993; Белый Север, 1918-1920 гг.: мемуары и документы / сост., авт. вступ. ст. и коммент. В.И. Голдин. Архангельск,

1993. Вып. 1-2; ОвсянкинЕ.И. Огненная межа. Архангельск, 1997; Заброшенные в небытие: интервенция на Русском Севере (1918-1919) глазами ее участников. Архангельск, 1997; Быков А.В., Панов Л.С. Дипломатическая столица России. Вологда, 1998; Гражданская война в России и на Русском Севере: проблемы истории и историографии. Архангельск, 1999; и др.

3ЖеребцовИ.Л., ТаскаевМ.В. Крашеные: страницы истории Гражданской войны в Коми крае. Сыктывкар, 2000; Таскаев М.В. Небольшевистские партии и Белая армия в Коми крае (1917-1920 гг.). Сыктывкар, 2000; Воронин А.В., Федоров П.В. Власть и самоуправление. Архангельская губерния в период революции (1917-1920 гг.). Мурманск, 2002; Саблин В.А. Аграрная революция на Европейском Севере России, 1917-1921: социальные и экономические результаты. Вологда, 2002; Соколова Ф.Х. Интеллигенция Европейского Севера России в 1917-1941 годах. Архангельск, 2003; Белый Мурман. Мурманск, 2004; Гражданская война в России: региональные проблемы. Мурманск, 2004; Голдин В.И., Журавлёв П. С., Соколова Ф.Х. Русский Север в историческом пространстве российской гражданской войны. Архангельск, 2005; Гражданская война на Мурмане глазами участников и очевидцев. Мурманск, 2006; Белое движение на Севере России // Белая гвардия. 2006. N° 9; и др. Отметим также защищенные докторские диссертации по указанной тематике: Соколова Ф.Х. Интеллигенция Европейского Севера России: формирование, динамика взаимоотношений с властью: 1917-1930-е годы: дис. ... д-ра ист. наук. Архангельск, 2005; СаблинВ.А. Крестьянский двор на Европейском Севере России в 1917-1920-е годы: дис. ... д-ра ист. наук. Вологда, 2006.

4 См., напр.: Russian Sideshow: American Undeclared War, 1918-1920. Washington, 2003.

5 Новикова Л.Г. Интервенция и гражданская война на Русском Севере: к переоценке проблемы // Отечественная история. 2007. № 4. С. 113-126.

6 Государственный архив Мурманской области. Ф. 54. Оп. 1. Д. 49. Л. 7.

7Голдин В.И. Интервенты или союзники? Мурманский узел в марте-июне 1918 года // Отечественная история.

1994. № 1. С. 74-88.

8 Мурманский вестник. 1919. № 4.

9 Мурманский вестник. 1919. № 12.

10 Новикова Л.Г. Указ. соч.

11 Там же. С. 113.

12 Там же. С. 120.

13 Там же. С. 121.

14 Новикова Л.Г. Указ. соч.

15 Там же. С. 124.

16 Белый Север, 1918-1920 гг.: мемуары и документы / сост., авт. вступ. ст. и коммент. В.И. Голдин. Архангельск, 1993. Вып. 2. С. 8.

17 Там же.

18Голдин В.И., Журавлев П. С., Соколова Ф.Х. Русский Север в историческом пространстве Российской Гражданской войны. Архангельск, 2005.

19 См., напр.: Новикова Л.Г. Гражданская война в России в современной западной историографии // Отечественная история. 2005. № 6. С. 142-158.

20 Гражданская война на Мурмане глазами участников и очевидцев: сб. док. Мурманск, 2006.

21 Воронин А.В., Федоров П.В. Власть и самоуправление: Архангельская губерния в период революции (1917-

1920 гг.). Мурманск, 2002.

22 Новикова Л.Г. Интервенция и гражданская война на Русском Севере: к переоценке проблемы // Отечественная история. 2007. № 4. С. 116.

23Миллер А. Империя Романовых и национализм: эссе по методологии исторического исследования. М., 2006. С. 16.

24 Установление советской власти и Гражданская война в Коми крае (1917-1920): сб. док. и материалов. Сыктывкар, 1966. С. 56.

25 Национальный архив Республики Коми (далее - НА РК). Ф. 1293. Оп. 1. Д. 7. Л. 17-17об.

26 Там же. Ф. 1715. Оп. 1. Д. 18. Л. 441.

21 Добровольский С.Ц. Борьба за возрождение России в Северной области // Белый Север: мемуары и документы. Архангельск, 1993. Вып. 2. С. 157.

28 На РК (архивохранилище № 2). Ф. 520. Оп. 1. Д. 52. Л. 79-80.

29 НА РК. Ф. 491. Оп. 1. Д. 127. Л. 29, 31, 51, 53об, 68, 69, 88-89; см., напр.: Саблин В.А. Политические настроения крестьянства Севера Европейской России в годы Гражданской войны // Постигая прошлое и настоящее: межвуз. сб. науч. раб. / Сарат. ун-т. Саратов, 1994. Вып. 3. С. 70.

30 Новикова Л.Г. Интервенция и гражданская война на Русском Севере: к переоценке проблемы // Отечественная история. 2007. № 4. С. 113-126.

31 Русский Север. 1919. 26 марта, 25 апр.

32 Русский Север. 1919. 18 апр., 21 мая.

33 Обращение союзного командования к населению России. Август 1918 года // Заброшенные в небытие. Интервенция на Русском Севере (1918-1919) глазами ее участников. С. 448.

34 Возрождение Севера. 1918. 14 авг.

35 Северное Утро. 1918. 25 авг.; Известия Архангельского общества изучения Русского Севера (далее - ИАОИРС). 1918. № 8-9. С. 145; Государственный архив Архангельской области. Ф. 352. Оп. 1. Д. 25а. Л. 29-32;Добровольский С.Ц. Борьба за возрождение России в Северной области // Архив русской революции: в 22 т. М., 1991. Т. 3-4. С. 31.

36 ИАОИРС. 1918. № 8/9. С. 45-46.

37 Голдин В.И. Россия в Гражданской войне: очерки новейшей историографии (вторая половина 1980-х - 90-е годы). Архангельск, 2000; Он же. Революционный процесс и Гражданская война в России на историографическом рубеже конца ХХ - начала XXI в. // Проблемы новейшей истории России. СПб., 2005; Он же. Гражданская война в России и на Русском Севере: поиски новых методологических подходов в изучении и перспективы исследования // Европейский Север в судьбе России: ХХ век. Мурманск, 2006; и др.

38Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере, 1918-1920. М., 1993; Он же. Интервенция и антибольшевистское движение на Севере России, 1918-1920: дис. ... д-ра ист. наук (в виде науч. докл.). М., 1993; и др. Об оценке сделанного автором уже в первой половине 90-х годов см., напр., строки из экспертного заключения ВАК и суждение академика, председателя Научного совета РАН по истории революций в России П.В. Волобуева: Отечественная история. Краткий анализ тематики диссертаций по социальным наукам / подгот. проф. А.А. Чернобаев // Бюллетень Высшего аттестационного комитета РФ. 1996. № 1. С. 21; Репневский А.В. Портрет юбиляра в научном интерьере // Меняющаяся Россия в изменяющемся мире. М.; Архангельск, 2001. С. 11; и др.

39 Новикова Л.Г. Интервенция и гражданская война на Русском Севере: к переоценке проблемы // Отечественная история. 2007. № 4. С. 123.

40 Там же. С. 115.

41 Там же. С. 122.

42 Там же. С. 122-123.

43 Там же. С. 123.

44 Там же. С. 122.

45 См. напр.: Голдин В.И. Богатству Севера наукой прирастать. Архангельск, 2007.