CC BY
18
КРУГЛЫЙ стол
"ЕВРАЗИЙСТВО
(г. Ростов-на-Дону,
Обсуждение проблемы "Евразийство и Юг России", проведенное в рамках очередного "Круглого стола", начал заместитель главного редактора журнала "Научная мысль Кавказа", кандидат политических наук, профессор ИППК ЮФУ Черноус В.В.
Будущее России во многом определяется ее самоидентификацией в современном мире. Без этого невозможно определить стратегию развития государства, сформулировать ответы на вызовы, с которыми Россия сталкивается в XXI в. Осмысление данной проблемы идет различными путями. Политические партии, группы интеллектуалов обосновывают западную (европейскую), русскую, российскую, евразийскую и т.д. идентичности в различных модификациях и на этой основе предлагают системные проекты развития России, вплоть до самых фантастических [1].
Большинство из этих проектов заслуживает серьезной общенациональной дискуссии, с точки зрения как теоретико-методологических подходов, так и предполагаемых практических рекомендаций. Пока же, как показывает мониторинг, идентификационные процессы в российском обществе развиваются без особого воздействия интеллектуальных проектов [2]. Однако сам факт их артикуляции чрезвычайно важен, так как в потенции открывает возможные пути их популяризации, а затем реализации. Очень сложные идентификационные процессы развиваются на Юге России [3]; соотнесение их с общероссийскими тенденциями и конструктами интеллектуалов представляет несомненный интерес.
Особенно много копий ломается вокруг евразийства, которое комплиментарно воспринимается многими на Юге России: "Кавказ -солнечное сплетение Евразии" (Ю.А. Жданов), "Кавказ - малая Евразия" (В.Е. Давидович) и др. В 2005 г. Центром системных региональных исследований и прогнозирования ИППК ЮФУ и ИСПИ РАН опубликован сборник статей "Евразийский проект: кавказский вектор" [4], привлекший внимание многих специалистов.
Поводом для нового обращения к теме стало появление фундаментального труда ве-
И ЮГ РОССИИ"
29 января 2008 г.)
дущего теоретика неоевразийства А.Г. Дугина "Обществоведение для граждан Новой России" [5]. Это наиболее полное и системное изложение современной евразийской доктрины и на ее основе - путей решения проблем России XXI в. Книга адресована молодежи, формально она определена как учебник для учащихся 10-11 классов и студентов начальных курсов вузов, но реально ориентирована на гораздо более широкий круг читателей. В книге евразийство показано в сакральном, историческом, геополитическом, цивилизационном, экономическом, культурологическом, политико-правовом измерениях, а также через челове-коразмерность основных этапов развития российского общества.
Невозможно кратко изложить весь компендиум евразийского понимания российской жизни, представленного в новой работе А.Г. Дугина, или спорить с ним по частностям. Наряду с комплексным и полным изложением евразийской доктрины достоинством этой, как и всех других книг одного из самых оригинальных мыслителей современной России, является провоцирование интеллектуальной работы, выявление неожиданного, нетривиального ракурса проблемы, не оставляющего равнодушными ни сторонников, ни ярых критиков.
О своем видении применения евразийской методологии к Кавказу и Югу России высказались известные специалисты региона.
Акаев В.Х. (доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой теории и истории социальной работы Чеченского госуниверситета). Евразийство - идейное течение в современной российской философской культуре, основанное на убеждении о том, что России предначертан свой особый исторический путь, своя миссия. Важнейшим положением евразийцев является утверждение о том, что русская нация не может быть сведена только к славянскому этносу, ибо в ее формировании большую роль сыграли угро-финские, тюркские племена, находившиеся в многовековом экономическом, политическом и культурном взаимодействии между собой.
Н.С. Трубецкой, основатель евразийства, в своей статье "О туранском элементе в русской культуре" пишет, что славяне заселяли только небольшую западную часть современной России, речные бассейны, связующие Балтийское море с Черным. А остальная часть огромной территории современной России была заселена преимущественно теми племенами, которые принято объединять под именем туранских, или урало-алтайских [6, с. 198]. Он признает, что туранские племена первоначально играли гораздо более значительную роль, чем восточнославянские русские племена.
Заслугу туранцев-монголов он видит в объединении почти всей территории современной России под властью одного государства. А распространение русских на Восток объясняет обрусением целого ряда туранских племен и сожительством русских с ту-ранцами, проходившем красной нитью через всю русскую историю [6, с. 198].
Евразийцы - противники не только западничества, но и его альтернативы - славянофильства. Они придерживаются серединной позиции, согласно которой "культура России - не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той или других". Культура России, по мнению Н.С. Трубецкого, противопоставляется культурам Европы и Азии как серединная, евразийская культура [7]. Это принципиально важное в методологическом отношении положение и сегодня сохраняет свою научно-теоретическую значимость, которую нельзя умалчивать или игнорировать. П.Н. Савицкий высказывался более конкретно, утверждая, что «определяя русскую культуру как "евразийскую", евразийцы выступают как основатели русского культурного своеобразия» [8].
Н.С. Трубецкой в своей примечательной статье "О народах Кавказа" останавливается на проблемах сепаратизма, отношения русского правительства к народам Закавказья и Северного Кавказа. Он убежден, что там, где задачей государственной власти является создание органического объединения туземного населения с правящей нацией для совместной деятельности, древний девиз империалистической государственности "разделяй и властвуй" неприменим. По его мнению, на Кавказе не нужно углублять трения и противоречия
между отдельными национальностями. Исходя из своих наблюдений, он пишет, что в простом народе сепаратизм развит очень слабо, но главной носительницей сепаратистских устремлений является местная интеллигенция [6, с. 564].
В отмеченной статье он уделил внимание и чеченскому вопросу. По его мнению, "чеченское русофобство" вызвано тем, что чеченцы считают себя обойденными - лучшие земли их забрали казаки и русские поселенцы, на их землях разрабатывается грозненская нефть, от которой они никаких доходов не получают. В полной мере эти притязания чеченцев удовлетворить, конечно, невозможно. Добрососедские отношения, однако, установить необходимо. Сделать это можно путем постановки народного образования, поднятия уровня сельского хозяйства, что приведет к вовлечению чеченцев в общую с русскими экономическую жизнь [6, с. 569-570]. Надо сказать, что эти вопросы в определенной степени получили позитивное решение в советский период.
Высказанные Н.С. Трубецким мысли являются ценными, они были актуальны на заре советской власти, которая стремилась объединить многие "угнетенные царизмом народы". Они сохраняют свою актуальность в условиях, когда идет процесс развития новой России, укрепление ее федеративного устройства, поиск российской идентичности. Возвращаясь к высказываниям Трубецкого, следует признать, что вопрос о чеченской нефти, которая интенсивно добывается и реализуется, остается одним из важнейших в общественном мнении чеченцев. Нет ясности о доходах и расходах, которые имеет Чеченская Республика и ее народ от реализации самой этой нефти.
В период ельцинско-дудаевского сепаратизма земли, на которых были поселены казаки, опустели. Спасаясь от преступлений, явившихся прямым следствием ликвидации советской системы социально-экономического устройства, коммунистической идеологии, цементировавшей советских людей, они вынуждены были покинуть обжитые места.
Россия, попавшая под политическое влияние "западной демократии", экономически обескровленная внутренними и внешними финансовыми воротилами, олигархами, политически дезинтегрированная, оказалась настоль-
ко бессильной, что дала возможность окрепнуть в Чечне политическим авантюристам, уголовникам, возомнившим себя "великими революционерами" и отцами нации. Преследуя цель вывести чеченцев со всей своей территорией из состава России, они обрекали Чечню на длительный и неперспективный путь политического развития, на котором чеченцам предстояло выдерживать немыслимые испытания. Евразийское развитие, учитывающее общие и частные интересы сожительствующих народов, жизненно необходимо для малых этносов. Каждый этнос в евразийском единстве должен чувствовать поддержку других народов, и в этом единстве не должно быть изгоев, что возможно, если исключить массовые репрессии, депортации, наведение конституционного порядка, проведение контртеррористических операций. Чеченцы, как и другие россияне, могли бы быть достойно представлены во всех сферах деятельности в своем отечестве. Но почему-то этого не происходит. Кто этому мешает, кто искусственно противопоставляет России чеченцев - вопросы, требующие детального анализа и однозначного ответа.
Несмотря на достигнутые положительные результаты, социально-экономическая ситуация в Чеченской Республике сложная, тяжелая: здесь в течение многих лет существует огромная безработица, население имеет низкие доходы, люди бедствуют, порой руководители крупных учреждений, ведомств имеют низкий уровень образования, профессионализма, народу искусственно навязана практика и идеология милитаризма. В связи с этим трудно ответить на вопрос, сложится ли здесь ситуация, когда человек труда, интеллекта будет центральной фигурой общества. Сегодня иные ценности: героем является насильник, мошенник, вор, коррупционер. На них порою ориентируется молодежь. Но ведь обществу нужна здоровая молодежь, понимающая свою настоящую миссию - достойно продолжить дело отцов и дедов, создавших прекрасную евразийскую цивилизацию.
"Убить чечена!" - лозунг, вербализируе-мый в среде фашиствующих молодчиков из Москвы и Санкт-Петербурга, антикавказская деятельность которых, по многим прямым и косвенным фактам, не может быть стихийной, случайной, и она не может способствовать реанимации и развитию лучших традиций российско-чеченских отношений, что исклю-
чительно важно для укрепления единства многонационального российского народа. Политика выдавливания чеченцев из России, ельцинского окончательного решения "чеченского вопроса", что имело место в недавнем прошлом, на руку недругам нашего общего отечества - России.
Нам представляется, что чеченцы обязаны отстаивать интересы всех россиян, в том числе русских, как свои "аульные", "ущельные". В этом видится понимание кавказцами, в том числе чеченцами, российского, а стало быть, и евразийского единства. И такая идеология должна получить конкретные формы реализации. В связи с этим представляется интересной высказываемая российскими неоевразийцами идея превращения г. Грозного в одну из южных столиц Российского государства. В этом случае чеченцы как госу-дарствообразующий этнос будут чувствовать себя не пасынками, притесняемыми злой мачехой, а настоящими и благодарными ее сынами.
Если евразийство как идеология исходила из признания свободы и согласия, что провозглашает православие, то сегодня нужно привлечь к этим целям ислам как часть обновленной евразийской идеологии. Ислам также отстаивает свободу, добивается согласия и братства людей, исповедующих единобожие. К сожалению, такому пониманию ислама нанесли удар события в Узбекистане, Туркмении, Киргизии, где стали доминировать антирусские настроения, враждебные проявления, подогреваемые националистами и религиозными радикалистами, что послужило основанием для кризиса идеологии евразийства. Но эти проявления главным образом детерминированы распадом СССР, в рамках которого успешно развивались эти бывшие советские республики и их народы.
Нынешние их достижения - это все-таки развитие на базе достижений советского периода, хотя и в период отдельного самостоятельного национального развития они достигли существенных результатов. Но государства, составляющие вместе с Россией евразийское пространство, находятся на пути независимого развития, и в связи с этим между ними возникает определенное соперничество. Между тем углубление этого соперничества может работать на смену векторов международных политических предпочтений,
поэтому важно не доводить ситуацию до конфликтов, а добиваться образования Евразийского Союза, о котором часто говорит президент Казахстана Н. Назарбаев. В противном случае вполне допустима ориентация этих государств на атлантический мир. В то же самое время повышается роль ислама в жизни и культуре среднеазиатских народов, что является реакцией на его сдерживание в советский период. Возрастание роли ислама в странах евразийского пространства - фактор, свидетельствующий о поиске народами и их руководителями объединительной идеологии.
Избрав путь западных либеральных ценностей, Россия пыталась определить свою самоидентификацию, собственное политическое бытие, при этом отказываясь от советского наследия, устремилась в Европу. Но она - не Европа, а Евразия, и не может уместиться в Европу. Российская власть меньше всего была занята проблемами евразийского характера, она была больше озабочена, как ей лучшим образом выглядеть перед Западом, пытаясь освоить либеральные ценности, прививаемые на российскую почву. Национальные проблемы длительное время ее интересовали все меньше, между тем именно в этот период формируется устойчивая чеченофобия, обостряются межнациональные отношения.
Не может евразийская мысль не реагировать и на сложные процессы, протекающие в Закавказье, где возрождаются армянская, азербайджанская, грузинская нации и им соответствующие национализмы. И как таковые они являются частью идеологии евразийства, выступающей в своей стратегии как объединение народов, имевших и имеющих с Россией тесные экономические, политические, культурные контакты, мобилизация которых позволила бы выработать общую стратегию для противостояния антироссийским силам, осуществляющим всяческое противодействие сохранению и усилению российского влияния в евразийском пространстве.
С нашей точки зрения, истинная форма чеченского национализма - это осознание своей социокультурной идентичности, своего места в современной России. Важный шаг в ее определении сделан в ходе референдума, проведенного в Чеченской Республике в 2003 г. Тем самым чеченский народ, когда ему представилась возможность определить свой путь политического развития, продемонст-
рировал всему миру, что желает быть в России и вне нее не мыслит своего существования. Как в прошлом, так и сегодня находятся силы, заинтересованные в том, чтобы углубить конфронтацию части чеченцев с российской властью, они много сделали, чтобы изобразить чеченцев как эвентуальных врагов России. В то же самое время нужно признать, что незначительная часть чеченцев, попавшая под влияние сил, работавших на развал России, спровоцировала конфликт с федеральным центром, трагически отразившийся на судьбе всего чеченского народа.
Не поддаваться подобным провокациям, развиваться экономически, политически и культурно, укреплять братские отношения с другими российскими народами, в том числе с русскими, в полной мере осознавать свою причастность к строительству новой сильной России - важнейшие задачи, в решении которых чеченцы и кавказцы должны принимать самое непосредственное отношение. Эти положения можно представить и как ключевые компоненты национальной идеологии чеченцев.
Адаптация к евразийской идеологии, теоретическое определение места чеченского народа в составе России как евразийского пространства, скрепляемое совместной деятельностью многочисленных народов, проживающих как в самой России, так и в странах, граничащих с ней - задача дня. Учет последнего фактора - необходимое условие поддержания идеологии и практики евразийства, и здесь объединительная роль России должна быть ощутимой, эффективной. Без такого подхода Евразия не может сохранить своей социокультурной уникальности и разнообразия, а стало быть, различных форм своего существования, единства многообразного бытия, не может составить альтернативу деморализованной, бездушной западной цивилизации, основанной на технократических ценностях, гигантских материальных достижениях.
Н.С. Трубецкой писал, что "сущности европейских народов переплелись друг с другом, прочно связались в один громадный клубок, который уже нельзя распустить, так что отторжение одного народа из этого единства может быть произведено только путем искусственного насилия над природой и должно привести к страданиям" [9]. Думаю, что здесь уместно привести слова Л. Гуми-
лева, утверждавшего: "если Россия будет спасена, то только как евразийская держава". Россия может стать экономически сильной, политически влиятельной, культурно и духовно развитой, объединять евразийские народы, если ее власть и народы осознают свою ответственность перед настоящим и будущим и необходимость противодействия внешним угрозам.
Тхагапсоев Х.Г. - доктор философских наук, профессор Кабардино-Балкарского госуниверситета. Мне представляется, что самый главный аспект евразийского дискурса -внести ясность в смысловое содержание и методологический статус категории "евразийство". Эта категория вызывала и вызывает острую полемику с момента своего возникновения, поскольку заключает в себе трудно совместимые смысловые интенции: научно-методологические и доктринально-идеологи-ческие. Более того, изначально доминировала именно вторая интенция - евразийство возникло как политико-идеологическая реакция на коммунизм, идейные и культурные истоки которого ассоциировались с Европой и ее секуляризованной ("бездуховной") культурой. Соответственно, речь шла о попытках опасной экспансии коммунизма противопоставить идею "иного пути" - самобытного исторического пути и собственного вектора социально-политической эволюции России, т.е. евразийство. Но в ту пору, при всей идеологической нагруженности, этот нарратив заключал в себе и определенный методологический потенциал, обусловленный общей логикой классической науки, устремленной, как известно, на поиск инвариантных сущностных начал бытия (наподобие идеальных типов Ве-бера, формаций Маркса и т.д.), которым отводилась роль универсальных объяснительных принципов. В этом плане гипотеза евразийства - гипотеза о существовании особого типа социального, социально-политического уклада (сущности), принципиально отличного от европейского, не вызывала возражений методологического порядка. К тому же, если учитывать неустранимую ценностную нагру-женность социального познания, то в кризисных 20-х годах XX в. концепция евразийства была по-своему прогрессивна, поскольку выступала как некая идейно-теоретическая основа противодействия на-
сильственным социальным преобразованиям в России.
Другое дело, что классическая парадигма социально-гуманитарной науки уже давно сошла с арены; соответственно, "большие нар-ративы" и "самодействующие" универсальные сущности (в том числе и такая сущность, как "евразийство") более не годятся как объяснительные принципы. А между тем, адепты евразийства и сегодня продолжают выступать все в той же парадигме "инвариантных сущностей", в то время как недетерминированность исторического пути социума (траектории социогенеза) ныне стала общепринятой методологической позицией. Более того, постклассическая социально-гуманитарная наука оснащена огромным спектром методологических средств, которые позволяют не только концептуализировать феномены социально-политического бытия, но и представлять их в операциональной форме, в содержательно детализирующих категориях "идентичность", "субъектность и тип субъектности", "социе-тальность", "рациональность и тип рациональности", "система ценностей" и.т.д. В этом плане "евразийство", на мой взгляд, сегодня предстает как догматическая доктрина и идеологический штамп, но не как методологическая категория. Это видно и из реальной практики использования этой категории. Евразийство почему-то в современной трансформирующейся России выступает, как и в 20-е годы прошлого века, с позиций "спасительной" идеологии, теперь смыкаясь с КПРФ, если не в политических целях, то в формах политического поведения. К чему это приводит? Оппонирование российским либералистским реформам не на конкретно-рациональном уровне (скажем, по вопросам конкретного содержания реформ, последовательности и механизмов их реализации), а на абстрактно-идеологическом и доктринальном, чем явно грешит евразийство, сыграло на руку нашим, скажем прямо, не очень образованным и не очень бескорыстным реформаторам ельцинской эпохи, позволив им предстать в роли теоретических и идеологических защитников (а значит, героических проводников) демократии и рыночной экономики, хотя в стране против этих ценностей никто всерьез и не выступал. Так, идеологический догмат "евразийство", увы, стал неким оправданием ("антитезой") легковесных (и подражательных) реформ
90-х годов, а заодно и оправданием агрессивного элитизма реформаторов. Евразийство в тех же 90-х годах сыграло на руку и этническому этатизму. Ни чем иным как перепевом евразийской идеи о "пути к Востоку" является главный политический миф этнического этатизма "Россия - союз народов", который по определению предполагает лишь договорные, конфедеративные отношения, что в полной мере проявилось в политической практике 90-х годов, поставив Россию на грань существования. Деятели этнического этатизма, прикрывая антидемократическую сущность выстраиваемых ими политических режимов, охотно (и не без лукавства) апеллировали именно к идеям российской самобытности и антизападничества, т.е. к излюбленным идеям евразийства. Впрочем, "теоретическая опора" на евразийство, которое изначально полагает существование некоего особого расположения русской культуры к народам и культурам Востока и их взаимной тяги, не помешала деятелям этнического этатизма активно проводить в жизнь дискриминационную политику "титульных" и "нетитульных" наций, повлекшую отток русского населения из республик, а впоследствии -нынешний подъем русского шовинизма.
Но значит ли все это, что категория "евразийство" лишена методологического потенциала? Вот здесь мы подходим к самому главному. Демократический транзит, как показал опыт России, будучи погружен в специфичный культурный контекст, объективно задающий возможные (и допустимые) формы, механизмы и темпоральность процесса демократизации политического бытия, явно не укладывается в некие канонически схемы. Это и неудивительно, если иметь в виду, что политические процессы в России на протяжении последних веков развивались в рамках противоборства двух типически различающихся первооснов политики, полярных политических стратегий - политики западнического либерализма, с одной стороны, и сугубо восточной политики "порядка - стабильности", с другой.
Именно антиномическое единство указанных первооснов политики (западнического и восточного) и, соответственно, двух политических стратегий, а именно: либерализма ("минимум государства") и этатизма ("максимум государства"), стало порождающим
началом и структурирующим фактором политической реальности современной России, характеризующейся прежде всего наличием множества превращенных форм (псевдоформ) политического бытия, а также своеобразием отношений политического и неполитического, формального и неформального, легитимного и нелегитимного - "западного" и "восточного".
Понятно, что все эти аспекты взаимосвязаны и, в свою очередь, суммируются в вопросах о смысловом содержании категории "евразийство" и ее соотнесения с современной российской реальностью. Спору нет - подобная категория вправе существовать как форма и способ геополитической имагинации, т.е. как способ означивания и маркирования культурного и геополитического влияния стран, народов и культур евразийского континента друг на друга. Но встает вопрос об основаниях, которые позволяли бы квалифицировать российскую социально-культурную реальность как евразийскую.
Христианский мир России, равно как литература Пушкина, Толстого, Чехова или музыка Чайковского, Скрябина, Прокофьева, в которых, так или иначе, отразились сущностные грани русской культуры, соотносимы ли они с Азией, Востоком и его культурой? Очевидно, нет. И, тем не менее, существует достаточно оснований, подтверждающих содержательный характер категорий "евразийство". В частности, как нам представляется, эту категорию можно рассматривать как конкретную форму проявления "лимитрофии", т.е. процессов и результатов пограничного контакта различных цивилизаций - европейской и восточной. Если исходить из этой позиции, то говорить о евразийстве России в целом, конечно же, не приходится - речь, вероятно, может идти о "евразийских паттернах" в пространстве российского социально-культурного в целом европейского мира. Соответственно, возникает вопрос о пространственных ареалах, с которыми правомерно соотносить категорию "евразийство". Контуры подобного пространства складываются давно и ныне образуют конструкцию, которую, на наш взгляд, можно называть "евразийской дугой", охватывая территории Турции, Большого Кавказа и бывших советских республик Средней Азии. Означенное пространство (в общем, далеко не однород-
ное), вероятно, соотносимо с евразийством, прежде всего в культурном смысле. Именно в этом смысле евразийство в виде паттернов представлено и внутри России. К подобным паттернам относится не только Северный Кавказ, но также и Поволжье, центральная и восточная Сибирь, Заполярье, Алтай.
Как уже подчеркивалось, евразийство как концепт (идея, нарратив) имеет множество смысловых наполнений, но наиболее значимым представляется "культурное" (евразийство как "тип культуры"). Если с этой меркой подходить к анализу очерченного выше пространства культурного евразийства ("евразийской дуги"), нетрудно обнаружить его внутреннюю неоднородность, которая теперь усугубляется и процессами на постсоветском пространстве. В частности, если "евразийство" культуры (культурного пространства) Армении, Грузии, Турции и Казахстана достаточно очевидно, то векторность культурных процессов в Азербайджане и среднеазиатских республиках такова, что их пребывание в зоне евразийства (что имело место в советскую эпоху) ныне, по меньшей мере, под вопросом. В то же время едва ли вызывает какие-либо сомнения евразийство культуры российских этносов, представленных как паттерны в культурном пространстве России. Однако это не меняет ситуации - процессы культурного синтеза пока на такой стадии, что Россия в целом остается страной (и территорией) абсолютного доминирования русской, т.е. европейской по своей сути (религиозно-духовным и эстетическим меркам) культуры. К этому следует добавить, что русское население России сосредоточено главным образом в европейской части страны и практически гомогенно, т.е. не подвержено лимитрофным процессам.
Парадоксальность ситуации в отношении категории "евразийство" заключается в том, что "культурное европейство" России вполне очевидно, как очевидно и то обстоятельство, что взаимодействие русской культуры с культурами российских этносов происходит в режиме доминирующего влияния русской культуры. Но почему-то евразийство соотносится с Россией в целом, заодно вкладывая в него широкий спектр смыслов. При этом, как выясняется, культурный аспект евразийства находится далеко не на первом плане. Причина этого кроется, как уже подчерки-
валось, - в изначальных обстоятельствах и условиях появления нарратива евразийства, выражавшего прежде всего идеологическую и общественно-политическую реакции на коммунизм и большевизм, которые воспринимались и интерпретировались как порождение Запада, западного исторического пути, западной культуры (т.е. как зло от западного культурного влияния). Теоретический статус и объяснительную значимость эта доктрина обрела, можно сказать, "ситуативно" - в силу известных особенностей классической социально-гуманитарной науки, которая, следуя логике естествознания, выстраивала свои объяснительные схемы на основе неких инвариантных сущностей, генезис коих якобы предопределяет все процессы и перипетии социальной истории. В этом плане евразийство было и остается, как уже подчеркивалось, зеркальным отражением марксизма. Если марксизм выстраивается на гипотезе офизи-чивания социальных процессов и социальной истории - "история суть материальный процесс", подчиненный объективным закономерностям, которые, якобы, неотвратимо приведут всех в лоно коммунизма, - то евразийство настаивает на существовании некоей социально-культурной сущности ("евразийства"), что столь же неотвратимо ведет к взаимному тяготению и симпатии русской и восточных культур, а главное - к автоматическому неприятию ими западной культуры. Иначе говоря, если марксизм выстраивается на базе "социального бессознательного", то евразийство строится на основе столь же мистического бессознательного начала - культур-но-архетипического, - якобы, неотвратимо влекущего единение одних культур ради противостояния другим, формируя таким образом "облик" социальной истории. Разумеется, есть и различия между этими идеологическими построениями. Если марксизм делает упор и ставку на конфликт и насилие как основной способ социально-исторического процесса, то евразийство зовет к обустройству социально-культурных пространств общими усилиями "тяготеющих" друг к другу культур. Но общность логики марксизма (в большевистском варианте) и евразийства очевидна, - она изначально предопределяется их принадлежностью к классической парадигме социально-гуманитарной науки, что наиболее ярким образом выражается именно в приписывании
демиургических качеств неким сущностям, на базе которых построены эти теории. Подчеркнем еще раз: если в рамках большевистского марксизма магия конфликтных отношений становится фактором исторического развития (и геополитических процессов), то социально-культурное евразийство интерпретируется в качестве столь же универсального фактора социального бытия. Так, увы, и проявляется идеологизированность, доктринальность и мифичность евразийства. Ныне, в условиях нарастания темпов глобализации мира, всех аспектов социального бытия очевидно, что не существует каких-либо серьезных оснований утверждать о каком-то евразийском векторе социально-исторических и геополитических процессов, которые определялись бы особым взаимным тяготением неких культур Евро-Азийского континента при одновременном их противостоянии какой-либо культуре (каким-либо культурам), если, конечно, не рассматривать международный терроризм в качестве таковой культуры. Тем более не приходится говорить о глобальном (организованном) и коллективном противостоянии культур Азии культурам Запада в духе мистических посылов евразийства - налицо нарастание культуро-диалогических процессов и повсеместное, спонтанное взаимовлияние культур, если не воспринимать прямолинейно известную геополитическую метафору Хантингтона о "столкновении цивилизаций". Так что о сущностном, социально-бытийном феномене "евразийство" и об операциональности подобной категории в современных условиях едва ли приходится говорить всерьез.
Колесник В.И. - доктор исторических наук, профессор Калмыцкого государственного универстита. Современный всплеск интереса к евразийству обусловлен ситуацией, во многом аналогичной той, которая вызвала эту доктрину к жизни. Тогда, в 20-е годы XX в., перед русскими интеллектуалами, очутившимися после революции в Берлине, Белграде, Брюсселе, Вене, Париже, Праге, Риме, Софии, во весь рост встал вопрос о причинах внезапного и быстрого крушения Российской империи, гибели русской культуры, изгнания ее лучших представителей, вдруг ставших ненужных родине, за границу. Еще мучительнее был вопрос об исторических перспективах России, возможности возрождения утраченного ею величия.
Ответ был найден на путях антизападничества, развившегося в русской общественной мысли с XIX в. и получившего подтверждение в том, что после 1917 г. именно Россия стала полигоном для небывалого социального эксперимента, в основе которого лежали привнесенные с Запада революционные идеи. К тому же в это время западноевропейская интеллигенция пришла к убеждению о кризисе собственной цивилизации, получившему научное оформление в опубликованной в 1920 г. работе О. Шпенглера "Закат Европы".
В этой связи главными идеями евразийства стали, во-первых, акцентированное, порой даже утрированное, внимание к Востоку и приоритетно позитивная оценка его влияния на историю России; во-вторых, принижение исторического значения начального периода русской истории и утверждение, что не Киевская Русь, а монгольская Орда стала прообразом Российского государства; в-третьих, признание за большевизмом роли разрушительной силы, призванной исцелить Россию от поразившего ее во времена Петра I западничества; в-четвертых, убеждение в органической неспособности большевизма к созиданию. "А поэтому, - как писал Н.С. Трубецкой, - он должен погибнуть и смениться силой противоположной, богоутверждающей и созидательной. Будет ли этой силой евразийство - покажет будущее" [10].
Евразийцы опирались на самые передовые для того времени методологии. Они опередили других ученых в применении междисциплинарных исследований, что естественным образом вытекало из объединения усилий талантливых и широко образованных людей, специализировавшихся в различных научных дисциплинах: географии, истории, культурологии, литературоведении, филологии, философии. Параллельно с О. Шпенглером они выступили пионерами в разработке одного из ведущих направлений в культурологии и историографии XX в. - мульти линейной схемы социально-исторического процесса, или так называемого цивилизационного подхода к истории, принципы которого были заложены в западной историографии Дж. Вико, И.-Г. Гер-дером, Ф. Гизо, в русской - Н.Я. Данилевским и К.Н. Леонтьевым.
Отличительной особенностью евразийства было недолгое, стремительное развитие и ограниченный состав участников - немногим
более 100 человек, из которых наиболее активных было около тридцати. В 1932 г. они учредили Евразийскую организацию, что можно рассматривать как тенденцию к превращению в политическую партию. Но уже в середине 1930-х годов евразийство раскололось, а в 1937 г. перестало существовать как цельное течение.
Такой поворот, по-видимому, объясняется тем, что политико-идеологическое содержании евразийства доминировало над его научной составляющей. Аморфность и противоречивость научных взглядов евразийцев отражает уже сам термин "Евразия", который в свое время А. Гумбольдт использовал как синоним понятия "Старый Свет", объединяющего Европу с Азией. Евразийцы истолковали этот термин в культурно-историческом смысле, приложив его к срединной части континента, лежащей между Китаем, горными цепями Тибета и Западной Европой, предложив в качестве границы между Европой и Евразией январскую изотерму - положительную на Западе и отрицательную на Востоке. О неоднозначности и неопределенности понятия "евразийство" также свидетельствует то обстоятельство, что в литературе оно именуется и духовным братством русских эмигрантов, и социально-философским движением, или школой, и научным течением, или школой, и идеологией.
Представляется, что именно в силу этих причин первый этап существования евразийства оказался столь скоротечным -изменилась политическая ситуация (СССР получил международное признание), и евразийская доктрина потеряла актуальность, не успев создать прочную научную базу.
Второе рождение евразийства в наше время совпало, во-первых, с кризисом российской государственности, когда Советский Союз распался так же быстро и легко, хотя и без огромной крови, как Российская империя. Во-вторых, с очередным витком критической переоценки западной модели общественного развития, что на самом Западе наглядно проявляется в нарастании антиглобалисткого движения, а на Востоке - в росте антиамериканизма. В -третьих, с кризисом отечественной историографии, преодоление которого для части историков связано с отказом от формализационного понимания истории в пользу мультилинейной, цивилизационной методологии.
Для России главными, разумеется, являются ее собственные проблемы. Перспективы рыночной модернизации страны вовсе не так радужны, как на это хотелось надеяться в начале 1990-х годов. Негативные последствия реформ, слепо копирующих западную матрицу, проявляются все отчетливее и опаснее. По мнению новых русских евразийцев: "В таких условиях только сплочение евразийских народов вокруг осознанной евразийской идеи, евразийская идентичность способны противостоять гегемонистским устремлениям западной цивилизации, объявляющей различные регионы Евразии сферой своих жизненных интересов, воздействующей на принятие важнейших политических и экономических решений, разлагающей духовный остов евразийской культурно-исторической системы: многонациональную общность и притяжение народов друг к другу, собственные ценностно-нормативные механизмы, приоритеты, национальные традиции" [11].
Однако политико-идеологическая востребованность евразийской доктрины вновь опережает ее научное обоснование. Евразийство по-прежнему остается гипотезой, справедливость которой неочевидна. Ряд ее положений, в частности, оценка исторического прошлого России, неубедительны и спорны. Приоритетное по отношению к идеологии и политике усиление научной составляющей современного евразийства является единственным гарантом того, что оно не повторит свою собственную историю 20-30-х годов XX в.
Черноус В.В., подводя итоги обсуждения, подчеркнул, что оно свидетельствует о неоднозначности восприятия евразийских теорий применительно к России и ее южным регионам. В этом находит отражение различное понимание процессов глобализации, регионализации и этнизации, очень сложно переплетенных на Кавказе и Юге России. В данном контексте представляется, что евразийство предлагает конструктивный подход к реинтеграции Черноморско-Каспийского региона, укреплению целостности России на южных рубежах, задает ценностную рамку для поиска путей урегулирования конфликтов на Кавказе с учетом интересов всех народов региона и реального обеспечения прав человека. На наш взгляд, предложенная А.Г. Дугиным концепция заслуживает детального обсуждения и срав-
нительного рассмотрения вместе с другими проектами и сценариями будущего России. Но это выходит за пределы нашего пилотного обмена мнениями.
ЛИТЕРАТУРА
1. Русская доктрина (Сергиевский проект) / Под ред. А.Б. Кобякова и В.В. Аверьянова. М., 2007; Калашников М., Кугушев С. Третий проект. Спецназ Всевышнего. М., 2006; Проект Россия. Кн. 1-2. М., 2007; и др.
2. Россия реформирующаяся // Ежегодник ИС РАН. Вып. 1-6. 2002-2007.
3. Разноуровневая идентичность. Майкоп, 2006; Тхагапсоев Х.Г. Кавказская идентичность в процессах российской социокультурной трансформации // Этнократии на Юге России в экспертном измерении. Ростов н/Д, 2007; и др.
4. Евразийский проект: кавказский вектор // Южнороссийское обозрение. 2005. № 30.
5. Дугин А.Г. Обществоведение для граждан Новой России. М., 2007.
6. Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. М., 2007.
7. См.: Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Евразийский искус // Мир России - Евразия: Антология. М., 1995. С. 11.
8. Савицкий П.Н. Евразийство // Русская идея. М., 2002. С. 354.
9. Трубецкой Н.С. Общеевропейский национализм // Русская идея. М., 2002. С. 382-383.
10. Трубецкой Н.С. Мы и другие // Глобальные проблемы и перспективы цивилизации. М., 1993. С. 92.
11. Орлова И.Б. Евразийская цивилизация. Социально-историческая ретроспектива и перспектива. М., 1998.
Публикацию подготовил В.В. Черноус 3 февраля 2008 г.
РАЦИОНИКА: ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ
А. В. Туркулец
Процессы, протекающие в современном научном знании, характеризуются усилением интегра-тивного взаимодействия между предметными областями ранее не зависимых друг от друга научных дисциплин. Профессиональное творчество современного ученого в широких областях как фундаментальных, так и прикладных наук часто выражается в способности соединить принципиально несоединимое, в умении нетривиально синкретизировать традиционно контрарные темы, проблемы, идеи и методы. На этом пути возможно появление новых, более перспективных и динамичных научных дисциплин, которые обладают лишь одним преимуществом по отношению к пара-дигмальному знанию - они имеют право на ошибку.
Вопрос о создании науки - не теоретический, а, скорее, практический. Научная дисциплина не может выйти из-под пера того или иного мыслителя как некий продукт его субъективной фантазии. Она должна "созреть" в недрах практики, явиться выражением на-
Туркулец Алексей Владимирович - доктор философских наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Хабаровской государственной академии экономики и права.
сущных, злободневных проблем, интересующих человека именно необходимостью своего скорейшего преодоления. Однако не всякая практическая злободневность автоматически продуцирует формирование нового научного направления. Необходим сознательный, целенаправленный, преднамеренный поиск оснований для творчества в науке. А это уже теоретический вопрос. Умение осознать "видимые", но никем пока не воспринимаемые "вещи", воспринять "носящиеся в воздухе идеи" и дать им правильное выражение, определить для них соответствующее место в общем ряду разумного творчества человечества - все это предполагает индивидуальное творчество "отдельно взятого ученого".
На наш взгляд, сегодня сложились все предпосылки для синтеза теории и практики в направлении "создания-возникновения" новой научной дисциплины - рационики. Ее можно предварительно определить как комплекс философских и научных исследований, предметом которых является изучение способов (форм) разумного освоения мира человеком.
У каждой науки, кроме каких-либо полумифических предпосылок, "витающих в воздухе", должно быть нечто более конкретное
