CC BY
23ОБРАЗОВАНИЕ И КУЛЬТУРА
В.А. Иванов
КРИЗИС ВУЗОВСКОГО АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ В БАШКОРТОСТАНЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ ЕГО ПРЕОДОЛЕНИЯ
Исследование выполнено при поддержке Министерства образования и науки Российской Федерации, соглашение 14.B37.21.0963 (тема научно-исследовательской работы - «Роль государств эпохи средневековья и нового времени в процессе формирования этнокультурной карты Южного Урала и Прикамья»).
Ключевые слова: археология, полевые исследования, камеральная обработка, археологические коллекции, археологическая практика.
Аннотация: В статье рассматриваются кризисные явления в археологическом образовании на примере ситуации гуманитарных вузов Башкортостана. По мнению автора, эти явления, в первую очередь, отражаются в падении интереса студентов гуманитарных факультетов к археологическим исследованиям и археологии как к одной из фундаментальных наук. В свою очередь, это было вызвано теми негативными процессами, которые обрушились на советскую (российскую) академическую науку в 90-е годы. Характерный пример - археологические коллекции с поселений бронзового века, исследованных именно в те годы при самом активном участии студентов гуманитарных вузов республики до сих пор остаются невостребованными и не введенными в научный оборот. Вторым важным фактором, обусловившим кризис в археологии, является утрата научных контактов и связей между вузовскими и академическими археологами.
Поводом к написанию настоящей статьи явилось празднование в конце 2011 года 50-летия Археологической экспедиции Башкирского государственного университета, проведенное на историческом факультете БГУ коллегами с кафедры археологии, древней и средневековой истории и Археологической лаборатории БГУ. В ходе празднования была проведена небольшая по числу участников научная конференция и выпущен сборник ее материалов [1].
По большому счету, если называть вещи своими именами, отмечался не юбилей Археологической экспедиции БГУ, а 50-летие первого привлечения студентов исторического факультета Башкирского государственного университета имени 40-летия Октября к участию в археологических раскопках. Дело в том, что сам термин «экспедиция» имеет несколько значений. Первое, наиболее распространенное и понятное, - поездка, поход группы лиц, отряда с каким-либо специальным заданием. Второе (Versandabteilung, Abfertigungsstelle) -учреждение [2], рассчитанное на длительное функционирование и располагающее постоянным штатом руководящих и вспомогательных сотрудников, имеющее постоянно действующую базу и устойчивое финансирование. Поскольку ничего подобного в БГУ 50 лет тому назад не было (замечу, что и в таком академическом учреждении, как Институт истории, языка и литературы Башкирского филиала АН СССР (затем - ИИЯЛ Уфимского научного центра РАН, в котором автору этих строк посчастливилось проработать почти четверть века, своей археологической экспедиции тоже не было, а были археологические отряды), то и упомянутый юбилей был юбилеем начала студенческой археологии в БГУ. Фактически же состоялся милый и по-своему трогательный «междусобойчик», на котором присутствовавшие немногочисленные участники первых археологических практик исторического факультета БГУ - канд. ист.н. Ю.А. Морозов, д-р ист.н. М.Ф. Обыденнов и автор этих строк - поделились воспоминаниями и впечатлениями о своих начальных шагах в археологии. Но если отставить в сторону лирику, то указанная юбилейная конференция объективно привела к размышлениям о состоянии вузовского археологического образования в стране, которое - и об этом уже во всеуслышание говорят известные российские археологи - находится в состоянии глубочайшего системного кризиса, если не сказать больше. Начало ему было положено вступлением России в Болонскую систему двухуровневого высшего образования,
которая предполагает два совершенно убийственных для вузовской археологии момента1. Первый: «По условиям Болонского протокола, которые, кстати, наши чиновники забюрократизировали намного сильнее, чем в европейских странах, первые 4 года никакой специализации не будет, хотя останутся никому не нужные экономика, философия и, особенно, -культурология, от которой примерно столько же эффекта, сколько от обществ трезвости (чем больше культурологии, тем меньше культуры). Стандарты, спускаемые Рособразова-нием, намного жестче, чем в странах ЕС. Помимо того, что подобные стандарты ставят крест на творческом подходе со стороны ППС (так чиновники именуют нас - профессоров и преподавателей вузов) и на формировании студента как творческой личности, в них иногда случаются указания, заслуживающие "Шнобелевской премии". Например, на первом курсе исторического факультета предписано читать курс лекций по теории информации. Для того, кто это придумал, осталось тайной, что теория информации - математическая дисциплина, которая на матфаках читается не раньше, чем на 3-м курсе после двухлетнего курса мата-нализа и семестрового курса основ теории вероятностей.
В итоге учить археологии студентов-историков можно будет только в магистратуре (т. е. 2 года), в которой предполагается только 10 % бюджетных мест, а остальные 90 % -платные. Поскольку пока археология не может стать основой для легального бизнеса (нелегальный процветает без дипломов и открытых листов), то очевидно, что среди абитуриентов спрос на эту специальность в лучшем случае останется в Москве и Санкт-Петербурге. Если эта система продержится еще 10-15 лет, а наши влиятельные коллеги - академики и члены-корреспонденты РАН не добьются введения вполне официальной специальности «археология» в университетах, археология как наука тихо скончается, а ее место займет «черная археология», которая довольно быстро через коррумпированных депутатов себя легализует. Уже сейчас с самых высоких трибун звучат предложения передавать исторические памятники в частные руки. Если же потом кто-то сообразит, что усилилось разрушение и расхищение исторического наследия и надо бы вернуть в вузы «белую» археологию, то преподавать ее будет уже некому, и, как и во многих других сферах нашей жизни (например, в футболе, который в глазах властей, по-видимому, важней для страны, чем археология), придется приглашать специалистов из-за рубежа. Но пока все это произойдет, п-ное, не поддающееся исчислению количество памятников будет растащено и уничтожено. Единственное «утешение» - в нашей стране их так много, что что-то все же останется. Но при этом нельзя забывать, что «черная» археология располагает техникой, которая вряд ли будет доступна профессионалам в обозримом будущем.
К сожалению, ситуация более, чем грустная, но пока еще не безнадежная. «Точка невозврата», как говорят летчики, наступит тогда, когда вступит в свои права политика всеобщей бакалавризации страны» [3]2.
Второй момент: составители образовательного стандарта бакалавриата, перенеся лекционный курс и археологическую практику (как, впрочем, и все практики) на третий год обучения, руководствовались чем угодно, но не знанием студенческой психологии и ментальности. Студент-первокурсник (в данном случае бакалавр 1-го года обучения), погружается в новое для него информационное поле высшего исторического образования. В этом поле археология, как отрасль исторического познания, о которой он, студент-бакалавр, что-то слышал или читал в свои школьные годы, обретает в его глазах свои плоть и кровь. Вначале через курс лекций, а затем и через археологическую практику - участие в археологических раскопках. Ни для кого не секрет, что в юное сознание гораздо легче вложить и закрепить мысль о важности археологии в историческом познании, о ее значимости в понимании и воссоздании начальных этапов человеческой истории, истории его народа, его края («малой родины»). Естественно, нет нужды поголовно готовить из всех первокурсников будущих профессиональных археологов (на то, действительно, есть магистратура и аспирантура), но вложить и закрепить осознание того, что в своей значительной части
1 Ниже я вынужден привести довольно пространную цитату из статьи профессора Кемеровского госуниверситета Я.А. Шера, исчерпывающе осветившего данную проблему.
2 Статья была опубликована в 2009 г. За прошедшие годы бакалавризация высшего образования страны приобрела, по-моему, необратимый характер.
история начинается с археологии, возможно только в самом начале пути получения молодым человеком высшего исторического образования. К третьему году своего обучения в бакалавриате студент уже отчасти и циничен, и разочарован. Разочарован общим отношением власти к гуманитарному знанию и образованию. Циничен в том отношении, что, благодаря информационному полю Всемирной сети, попустительству законодательства и, как следствие, бессилию профессиональных археологов, он видит совершенно безнаказанный разгул «черной археологии». И хочет он того или нет, но в его подсознании устойчиво укореняется мысль о том, что через археологию предприимчивые люди (не доценты с профессорами, читающие академические курсы и пишущие научные труды, естественно), обладающие кое-какими знаниями и снаряжением, могут «делать неплохое бабло». Причем, практически мало чем при этом рискуя.
Третий фактор, по моему убеждению, ускоривший приближение кризисных явлений и в немалой степени усиливший их деструктивное воздействие на дальнейшее развитие вузовской археологии Башкортостана (да и вообще - археологической науки в Республике), - это то угнетенное моральное и материальное состояние, в котором оказались археологи-профессионалы вследствие социально-экономических коллизий и катаклизмов 1990-х годов.
Согласно официальному сайту Археологического общества Республики Башкортостан (председатель - д-р ист. н., проф. М.Ф. Обыденнов, исполнительный директор - канд. ист. н. Н.С. Савельев, почетный президент - академик АН РБ Н.А. Мажитов), в Республике сейчас действуют 40 археологов, 21 из которых имеет ученую степень кандидата или доктора исторических наук по специальности археология [4]. Из них докторов наук от археологии -53; кандидатов наук - 17. Вузовскую археологию представляют 5 докторов наук4 и 9 кандидатов5. В любом случае - это многочисленное археологическое сообщество, долженствующее обладать мощным интеллектуальным потенциалом, большая часть которого объективно оказывается задействованной и в подготовке новых кадров для археологии XXI века.
Здесь, очевидно, следует вспомнить и о том, что все мы, защищая свои диссертации и получая соответствующие ученые степени, объективно гарантируем соответствие наших исследований критериям, предъявляемым отечественной наукой (во всяком случае - на страницах официальных документов) таким исследованиям. По их, документов, определению, докторская диссертация - «...это научно-квалификационная работа. В ней на основании выполненных автором исследований должны быть разработаны теоретические положения, совокупность которых можно квалифицировать как новое крупное научное достижение, либо решена крупная научная проблема, имеющая важное социально-культурное или хозяйственное значение. В диссертации могут быть также изложены научно обоснованные технические, экономические или технологические решения, внедрение которых вносит значительный вклад в развитие экономики страны и повышение ее обороноспособности». Соответственно кандидатская диссертация, которая «.должна быть научно-квалификационной работой, в которой содержится решение задачи, имеющей существенное значение для соответствующей отрасли знаний, либо изложены научно обоснованные технические, технологические или иные решения и разработки, имеющие существенное значение для развития страны» [5].
Опять-таки объективно соответствие диссертационного исследования указанным критериям предполагает или дальнейшее внедрение его результатов в исследовательский процесс (одна научная проблема решена, теперь продолжается более детальная проработка ее конкретных аспектов - кандидатская диссертация) или постановку и решение новых исследовательских задач, выводящих на крупную проблему (докторская диссертация). На практике такое в гуманитарных (в частности - археологических) исследованиях встречается
3 И.М. Минеева, д-р ист. н., профессор БашГУ, начинала свою научную карьеру в качестве археолога, но докторскую диссертацию защищала не по археологии.
4 Из них четверо защитили свои докторские диссертации еще в советское время (М.Ф. Обыденнов, хотя и защитился в 1992 г., относится к археологам советской формации).
5 Все они - кандидаты постсоветского «замеса». Данная ремарка приводится отнюдь не всуе: в советское время получение ученой степени повышало моральный, материальный статус и самооценку добившегося ее индивида, поскольку это был своего рода эксклюзив. Сейчас ничего этого мы, увы, не наблюдаем.
крайне редко. Более того, даже декларируемые в авторефератах и текстах диссертаций современные методы и методологии археологических исследований в последующих работах уже остепененных соискателей напрочь забываются.
Впрочем, вернемся к явлению духовной стагнации в археологии нашего региона. Первые ее симптомы обозначились еще в конце 1990-х годов после проведения беспрецедентных по своему масштабу и до сих пор остающихся уникальными по своим результатам раскопок поселения бронзового века Таналык в Башкирском Зауралье. Проводившиеся в 1996 году раскопки указанного поселения были направлены на спасение археологического памятника, оказавшегося в чаше заполнения Таналыкского водохранилища. По инициативе профессора Н.А. Мажитова - руководителя Таналыкской экспедиции, - было принято Постановление Совета Министров Республики Башкортостан от 1 сентября 1995 года №321. Согласно этому постановлению, к участию в раскопках были привлечены практически все наличные археологические кадры Республики - Башкирский государственный университет, Башкирский государственный педагогический институт, Стерлитамакский государственный педагогический институт, Институт истории, языка и литературы Уфимского научного центра РАН. Раскопки продолжались пять месяцев, с июня по октябрь включительно, и единовременно на раскопах было задействовано более сотни рабочих (студентов исторических факультетов перечисленных вузов). Итог: было вскрыто 4870 м2 площади памятника (т. е. он был раскопан практически полностью6); собрана огромная коллекция керамики, бронзовых, костяных, каменных предметов; выявлены следы жилищ и производственных объектов и... все! Если, конечно, не считать поднятую тогдашними республиканскими СМИ шумиху о «втором Аркаиме», «башкирском протогороде» и т. п., в определенной мере инспирированную научным руководителем Таналыкской археологической экспедиции.
Коллекция материалов с поселения, большей частью поступившая на хранение в фонды археологической лаборатории БГУ, так там и осела «мертвым грузом». Общей лабораторной (камеральной, как говорят археологи) обработки ее произведено не было. А это - огромный по своему количеству керамический и вещевой материал, остатки 10-ти жилищ бронзового века, который мог бы стать источниковой базой и для серии действительно исследовательских выпускных квалификационных работ (ВКР), и для нескольких кандидатских диссертаций. Монографическое издание материалов поселения (повторюсь - единственного полностью раскопанного памятника бронзового века на Южном Урале) так и не появилось. Исключение составили полуторастраничные тезисы А.В. Туха на XXIX Урало-Поволжской археологической конференции в г. Челябинске в 1997 году, несколько фраз в мало кому сейчас известном издании БЭК 1997 года и статья Г.Н. Гарустовича и В.Г. Котова в одном из выпусков «Уфимского археологического вестника». Последняя посвящена публикации материалов раскопа IV, составлявшего 13,6 % от общей вскрытой площади памятника [6; 7; 8].
С точки зрения археологической науки, «таналыкская эпопея» никаких результатов не принесла: археологические коллекции, не обработанные и не введенные в научный оборот (не опубликованные) превращаются в мертвый груз. А что касается многочисленных студентов (сейчас уже - взрослых людей), использованных не более как в качестве дешевой рабочей силы на «ударных раскопках» поселения, так и не сравнявшегося по своей популярности с пресловутым Аркаимом, то у них вряд ли осталось чувство гордости и удовлетворения от участия в каком-то виртуальном спасении археологического памятника, смысл и значение которого для науки так и остались неизвестными никому, в том числе и археологам-профессионалам.
Уместно напомнить, что профессиональные археологи в это время искали (и находили) выход из морально-психологического кризиса, в который были ввергнуты крахом советской академической науки. Одни полностью отдались административной работе в стенах своих вузов; другие с головой ушли в образовательную коммерцию; третьи - в поиск средств к своему профессиональному существованию. То есть, всецело занялись так назы-
6 И до сих пор остается одним из немногих на Южном Урале поселением бронзового века, исследованным полностью.
58
ваемыми охранными или хоздоговорными раскопками, когда приходится копать не то, что предопределяют научные интересы и цели, а то, за что платят деньги. В таких условиях исследовательский интерес к получаемому материалу падает до нулевой отметки. Главное -отработать выделяемые заказчиком (проектировщиками, строителями, дорожниками и др.) средства и написать качественный научный отчет для регулирующего выдачу «открытых листов»7 Отдела полевых исследований Института Археологии РАН8. Что и произошло с материалом поселения бронзового века Таналык: руководителю Таналыкской экспедиции -археологу-«средневековщику» - он оказался не интересен, поскольку «второго Аркаима» не получилось; а специалисты-«бронзоведы», очевидно, не нашли в себе желания тратить силы и время для ввода огромного материала в научный оборот.
Распад академической системы планирования и финансирования научно-исследовательских работ в археологии больно ударил по авторитету отдела археологии ИИЯЛ УНЦ РАН как объединяющего и координирующего центра археологических исследований в Республике. Как следствие - возникновение информационной энтропии и бессистемности информационного археологического поля. Вузовская и академическая «археологии» застыли в параллельных, не пересекающихся и не соприкасающихся пространствах. Первая представляет собой, по сути, закрытую корпорацию археологов-профессионалов, занятых исследованием каких-то совершенно таинственных тем, к разработкам которых ни вузовские археологи, ни, тем более, студенты, магистранты и аспиранты не привлекаются. Вторая неуклонно сводится к проведению полевых археологических практик, результативность которых находится в прямой зависимости от личного отношения руководителя к этому виду педагогической деятельности.
Иллюстраций к сказанному более чем достаточно. Это и содержание выпусков «Уфимского археологического вестника» или регулярно издаваемых историко-археологических сборников статей БГУ [9]9 Это и качество первого тома 7-томной «Истории башкирского народа», получившего отрицательную рецензию на страницах журнала «Российская археология» [10]. Достаточно сказать, что в этом томе совершенно отсутствуют материалы многолетних раскопок курганов ранних кочевников на территории Башкортостана, проводимых экспедицией Стерлитамакской государственной педагогической академии (сейчас - Стерлитамакский филиал БГУ) - студенческая археологическая практика под руководством канд. ист. н. С.В. Сиротина. Создается впечатление, что или исследователь засекретил свои материалы, или авторам тома они просто не интересны. Последнее было бы более чем странно.
В недрах лаборатории Археологического источниковедения и историографии БГПУ имени М. Акмуллы мирно покоится и ждет своего часа ввода в научный оборот (дождется ли?) великолепная коллекция Мурадымовского поселения эпохи бронзового века (единственного в Приуралье практически полностью исследованного памятника этого периода), полученная в результате многолетних исследований - студенческих археологических практик - под руководством проф. Г.Т. Обыденновой. С точки зрения традиционной вузовской археологии, удивительно, но - факт: при наличии трех профессоров от археологии (двое -признанные специалисты по эпохе бронзового века) и трех кандидатов наук от археологии же (двое - «бронзоведы») материалы Мурадымовского поселения ни разу не были задействованы ни в ВКР, ни в студенческих докладах на конференциях. Виден и очевидный недостаток в работе и автора этих строк как руководителя лаборатории.
Совершеннейшей terra incognito представляется студенческая археология бывшей Бирской государственной педагогической академии (ныне тоже филиал БГУ), которой уже много лет руководит канд. ист. н. И.М. Акбулатов. По нашим сведениям, полученным из
7 Академический документ, дающий право на проведение полномасштабных раскопок археологического памятника.
8 Сейчас уже даже и он лишен права выдачи открытых листов, которые теперь выдаются Федеральной службой Ро-сохранкультуры.
9 Даже упоминавшийся выше тематический сборник «Археология в БашГУ: итоги и перспективы...» или последний выпуск «Уфимского археологического вестника», посвященный юбилею автора этих строк, оказались не свободными от тематической эклектики.
первоисточника - канд. ист. н. С.Э. Зубова, известного самарского археолога - в полевые сезоны 2012 и 2013 гг. в составе его экспедиции работали студенты-практиканты Бирского филиала БГУ. Это замечательно! Студенты периферийного, в общем-то, вуза проходят археологическую практику под руководством маститого ученого. Но: «крылья сложили палатки, их кончен полет...». И вместе с ярким руководителем в славный город Самару отбыли полученные в процессе раскопок Кыпчаковского могильника в Илишевском районе РБ интереснейшие материалы по эпохе Великого переселения народов. Они будут введены в научный оборот автором раскопок, а студентам Бирского филиала останутся только воспоминания об экспедиции, в которой они добросовестно выступили в роли самообеспеченной (археологическая практика с соответствующим, хотя и убогим, финансированием) рабочей силы. Не более того.
Аналогичная ситуация складывается и с участием студентов БГПУ имени М. Акмуллы в археологических экспедициях научно-исследовательского центра «Наследие» под руководством канд. ист. н. Н.С. Савельева, когда интересный новый материал с городища и могильника Кара-Абыз и добывшие его студенты оказываются разведены в пространстве. На небольшое, правда, расстояние (центр «Наследие» находится в Уфе), но - тем не менее.
Своеобразным credo отношения «академической археологии» к участию студентов-практикантов в археологических раскопках можно считать высказывание известного археолога Л.Т. Яблонского по поводу участия студентов БГПУ имени М. Акмуллы в раскопках Фи-липповских курганов в 2013 году, прозвучавшее в его интервью каналу TV «Культура» 15 августа 2013 года (по случаю профессионального праздника российских археологов): «они стояли у меня на лопатах.»10.
Мы отнюдь не ратуем за раздел археологического материала между исследователями и вузами, с помощью которых этот материал был добыт, - материалом должен распоряжаться держатель открытого листа, но с самых первых своих шагов в археологии мы являемся убежденными сторонниками интеграции вузовской и академической науки и считаем, что в дальнейшем и руководители археологических практик, и руководители экспедиций, привлекающие студентов к своим полевым исследованиям, должны строить свои взаимоотношения таким образом, чтобы давать заинтересованным студентам возможность не только «стоять на лопатах», но и приобщаться к процессу анализа и осмысления полученного материала. Одним словом, чтобы они могли продолжать учиться археологии не только по книгам.
С удручающей последовательностью «таналыкская эпопея» повторилась через десять лет, но теперь уже на раскопках городища Уфа-II, начатых в 2006 году академиком АН Республики Башкортостан Н.А. Мажитовым и его сотрудниками по БГУ. Здесь был повторен пиар-ход, предпринятый челябинскими коллегами по «раскрутке» концепции возникновения «протогородской цивилизации» на Южном Урале («страна городов») в лице городища Ар-каим. Только теперь речь шла о существовании на месте современного города Уфы средневекового «города Башкорт», что было подхвачено многочисленными СМИ. Но если идея «страны городов» на Южном Урале была раскритикована и отвергнута археологическим сообществом через несколько лет после ее запуска, то идея отождествления городища Уфа-II, в общем-то вполне ординарного памятника бахмутинской, турбаслинской и кушна-ренковско-караякуповской культур середины - второй половины I тыс. н. э., с мифическим «городом Башкорт» сразу же вызвала к себе настороженное отношение [11]. Тем не менее, в течение полевых сезонов 2006-2012 годов студенты БГУ, БГПУ и ряда колледжей г. Уфы, невзирая на погодные условия и время года (раскопки 2006 года заканчивались в ноябре месяце под брезентовым пологом и под «обстрелом» тепловых пушек) самоотверженно копали этот памятник. Под впечатлением увиденного и услышанного один из наших замечательных ученых-философов написал и опубликовал историческую повесть о «городе Баш-
10 Справедливости ради нужно сказать, что эта фраза прозвучала в ответ на достаточно наивный вопрос ведущей программы о том, какое поощрение может ожидать студентов-практикантов, участвовавших в раскопках очередного «золотого» погребения из Филипповского кургана.
корт», увлекательную по содержанию, красивую по стилю изложения, но не имеющую ничего общего с историческими реалиями.
Как и следовало ожидать, по мере расширения площади раскопов на памятнике, количество материалов, которые можно было бы выдавать за свидетельства городской культуры, сокращалось, пока к полевому сезону текущего года не сошло на нет. После тонкого
слоя «сливок» в виде небольшого количества предметов декоративно-прикладного искус-11 12 ства , десятка золотоордынских монет и золотого лома неизвестного происхождения ,
снятых в первые годы раскопок, пошел хотя и многочисленный, но вполне рядовой (главным образом керамический) материал уже упомянутых выше археологических культур. Именно на этом материале - а это тысячи фрагментов глиняных сосудов и сотни предметов из глины, кости, железа - и можно обучать интересующихся археологией студентов современным методам анализа массового археологического материала и выводить их с собственноручно полученными результатами в «большую науку». Однако этого не происходит по одной простой причине: в археологии (как, впрочем, и во всех других науках) действует закон необходимости пройти все ступени добывания и источниковедческого анализа полученного материала. Методической базой этого закона является армейский принцип - «делай, как я». Но для этого, естественно, нужно самому владеть навыками и приемами извлечения максимальной, а главное объективной информации из имеющегося материала. Увы, но подобными «химерами» большинство современных башкирских археологов не отягощены.
Не сумев внятно возразить оппонентам мифологемы «города Башкорт»13 (оно и не удивительно - годы идут, раскопанные площади ширятся, достоверных материалов, указывающих на наличие здесь средневекового города, не появляется) и не имея решимости признать ошибочность своих построений (тоже не удивительно - слишком много финансовых средств правительство Президента М. Рахимова щедрой рукой отпускало на раскопки «города Башкорт», да и действующее правительство Республики тоже не скупится: в 2012 году на эти цели выделено 700 тысяч рублей14), ее идеологи и вдохновители, судя по всему, заметно к ней охладели. Поэтому вместо серии докладов, целенаправленно бьющих в одну цель - комплексный источниковедческий анализ археологического материала с памятника - на студенческих археологических конференциях, регулярно проводимых в Уфе, в докладах студентов БГУ (впрочем, и в других тоже) преобладают тематическая эклектика и умозрительность. Студенты - авторы докладов - в этом никоим образом не повинны: они разрабатывают темы, данные им руководителями. Последние же либо «отмахиваются» от своих подопечных, давая им первые попавшиеся, взбредшие на ум темы, либо сами недостаточно знакомы с новой археологической литературой, предлагая темы, уже неоднократно рассмотренные другими исследователями15.
Впрочем, пора подводить итоги. Они не утешительны. Вузовская археология отчетливо увядает. Разочарованность, апатия, стагнация старшего поколения, недостаточная компетентность, меркантилизм, отсутствие исследовательских целей и интересов представителей следующих поколений - вот суть основные причины виртуализации археологии как отрасли исторического познания в восприятии студентов, находящихся под интеллектуальным и психологическим влиянием вузовских археологов - носителей теоретических и практических знаний.
11 Ряд из которых вообще представляют собой фрагменты мебельного декора второй половины XIX в.
12 Не стоит забывать, что на территории городища, начиная с 1803 г., стояли усадьбы уфимских обывателей, дети и внуки которых в 1919 г. побывали и под белыми, и под красными, так что это еще вопрос - кто, когда и по какой причине зарыл в землю эти золотые обломки.
13 Нельзя же, действительно, считать серьезными доводами бесконечные телевизионные «заклинания» академика Мажитова и всецело ему поверившего журналиста и телеведущего С. Хамидуллина о «башкортских городах», якобы описанных средневековыми восточными авторами.
14 Данные взяты на официальном сайте Археологического общества РБ.
15 А чем еще, например, объяснить тему доклада К.Ш. Гиззатуллиной «Женский костюм бахмутинской культуры» (научн. рук. - А.Н. Султанова) после серии книг удмуртских археологов, где бахмутинский (мазунинский) женский костюм не только описан детально, но и реконструирован [12; 13; 14].
Спонтанные и бессистемные по своим научно-исследовательским целям археологические практики все чаще в их глазах превращаются в малоквалифицированную «черную» работу на «чужого дядю», не оставляющую никакого следа в их учебе. Ушедшая во «внутреннюю эмиграцию» академическая археология представляет собой узко корпоративную систему со своими исследовательскими целями и задачами, для студентов и магистрантов совершенно закрытыми. Пример из практики: приступая к разработке научно-исследовательского проекта «Роль государств эпохи средневековья и нового времени в процессе формирования этнокультурной карты Южного Урала и Прикамья» в рамках федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы», мы начали сбор данных по исторической географии Южного Урала эпохи средневековья. В ходе чего выяснили, что последние по времени исследования поселений изучаемой эпохи на территории Башкортостана проводились в 1998 году (городище Каменная гора на р.Уфа)16, а всего на указанной территории к настоящему времени более или менее широким раскопкам подверглись только девять городищ этого периода (включая и упомянутое выше городище Уфа-11) [15]. Результат не заставил себя ждать: в вышедшем недавно 2-м томе «Истории башкирского народа» в семи томах разделы «Мазунинская (раннебахмутинская) культура» и «Бахмутинская культура» (автор Н.А. Мажитов) написаны исключительно на материалах могильников. Хотя сам же автор отмечает, что мазунинская культура «представлена несколькими десятками городищ и могильников, территориально покрывающими бассейны среднего и нижнего течения р. Белой и Средней Камы (юг Удмуртии и Пермской области)», а носители бахмутинской культуры (и те и другие - предки современных финно-пермяков) «.широко и полностью освоили все водоразделы крупных и малых рек Северной Башкирии и Средней Камы (юг Пермской области и юг Удмуртии). Об этом говорит то, что на вершинах гор, возвышенностей и узких берегах малых рек здесь появляются около 100 новых городищ, относящихся к бахмутинской культуре V-VШ вв.» [16, 124, 140]. Этой, по сути дела, репликой и ограничивает автор социально-экономическую характеристику древних финно-пермяков -основного населения региона в первой половине I тыс. н.э. Достаточно ли этого для написания истории? Сомневаемся.
Конечно, можно допустить, что для развернутой социально-экономической реконструкции не хватает собственного материала17. Но ведь есть обстоятельные и давно опубликованные разработки других исследователей, посвященные описанию и реконструкции мазунинских / бахмутин-ских городищ и их оборонительных сооружений, жилищ с их конструктивными особенностями и внутренней планировкой [13, 85-98; 17, 120-125; 18, 65-67], использование которых только способствовало бы раскрытию более полной картины социально-экономической истории края. Почему этого не было сделано - остается только гадать. Очевидно одно: материалов только погребальных памятников для этого явно недостаточно. И в данном контексте какую огромную пользу могли бы принести «большой науке» и получить для себя заинтересовавшиеся археологией студенты, будь они привлечены (естественно, под руководством квалифицированных специалистов) к анализу, реконструкции и реставрации керамического материала, классификации и типологиза-ции орудий труда, остатков древних производств, изучению географии, топографии и планигра-фии древних поселений и вообще - извлечению из имеющегося археологического материала латентной информации, столь необходимой для превращения его в полновесный исторический источник. Тем более, что у старшего поколения башкирских археологов опыт подобного применения исследовательского энтузиазма и заинтересованности молодого поколения студентов-археологов имеется.
1. Археология в БашГУ : итоги и перспективы. Материалы региональной научной конференции, посвященной 50-летию археологической экспедиции БашГУ. Уфа, 2011.
2. Толковый словарь русского языка Кузнецова; Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь -http://dic.academic.ru/dic.nsf/fin епс/19518.
3. Шер Я.А. Археологическое образование в России: реальности и проблемы -http://www.archaeoloqy.ru/ONLINE/Sher/educ.html.
16 И то - экспедицией Башгосуниверситета (читай - археологическая практика) под руководством В.В. Овсянникова и Ф.А. Сунгатова.
17 А так оно и есть, учитывая, что изучение поселений в башкирской археологии давным-давно не ведется.
4. http://archeologyrb.ru.
5. Постановление Правительства РФ от 30 января 2002 г. N 74 об утверждении Единого реестра ученых степеней и ученых званий и Положения о порядке присуждения ученых степеней. II.7.
6. Тух, А.В. Некоторые итоги изучения поселения Таналык в Башкирском Зауралье // XXIX Урало-Поволжская археологическая студенческая конференция. Тезисы докладов. Челябинск, 1997.
7. Гарустович, Г.Н., Котов, В.Г. Таналыкское поселение // Уфимский археологический вестник. Вып.6-7. 2007.
8. Обыденное, М.Ф., Кантемирова, Э.Ф., Тух, А.В., Банников, А.А. Археологические исследования Башкирского государственного университета (1957-1997). Уфа : изд-во «БЭК», 1997.
9. Заинтересовавшегося читателя отправляю к последнему выпуску сборника «От древности к новому времени (Проблемы истории и археологии) : сб. научн. трудов. Bbm.XVII. Уфа, 2012.
10. Горбунов, В.С., Иванов, В.А., Обыденнова, Г.Т., Кореняко, В.А. История башкирского народа. Т. 1. М., 2009 // Российская Археология. 2012. №3.
11. Иванов, В.А. Городище Уфа-II («город Башкорт») на археологической карте Уфимского полуострова // От древности к новому времени (проблемы истории и археологии). Bbm.XVI. - Уфа, 2011. - С.136-149.
12. Гиззатуллина, К.Ш. Женский костюм бахмутинской культуры // V Башкирская археологическая конференция студентов и молодых ученых. Материалы региональной конференции. Уфа, РИЦ БашГУ, 2012. С.104-107.
13. Останина, Т.И. Население Среднего Прикамья в III-V вв. Ижевск, 1997.
14. История Удмуртии. С древнейших времен до XV века. Ижевск, 2007.
15. Иванова, Е.В. История и итоги изучения городищ эпохи средневековья на территории Башкирии // Труды Камской археолого-этнографической экспедиции. Bbm.IV. Поселенческие памятники Предуралья средневековья и нового времени : к проблеме раннего этапа урбанизации. Пермь, 2007.
16. История башкирского народа : в 7 т. : т.П. Уфа : Гилем, 2012.
17. Черных, Е.М. У истоков уральского домостроительства: древние и средневековые жилища Прикамья. Ижевск, 2010.
18. Иванов, В.А. Вооружение и военное дело финно-угров Приуралья в эпоху раннего железа (I тыс. до н.э. -первая половина I тыс. н.э.). М. : Наука, 1984.
