CC BY
21Петухов В.В.
КРИЗИС И ПЕРСПЕКТИВЫ РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ
Прошедшие два десятилетия ознаменовались глубокими переменами в политической жизни и социально-экономических отношениях. Но, несмотря на масштабность этих изменений, посткоммунистическая Россия до сих пор характеризуется многими отечественными и зарубежными аналитиками как общество «переходного типа», перспективы дальнейшей эволюции которого представляются весьма неопределенными. Причем, наибольший скепсис у многих специалистов вызывает современное состояние и перспективы российской демократии. Финансово-экономический кризис этот скепсис только усилил. Особенно у тех, кто уверен, что сохранение стабильности и контроля со стороны властей над экономическими и политическими процессами важнее, чем развитие демократии, особенно в ее «человеческом» измерении.
Впрочем, многие так считали и раньше, и пять, и десять, и пятнадцать лет назад. Так, по мнению Т. Ворожейкиной, отношение российского правящего класса, в том числе его либерального крыла, к самоуправленческим тенденциям было с самого начала настороженно-презрительным: они рассматривались в лучшем случае как сила массовой поддержки, не обладавшая собственным демократическим потенциалом. Главная же задача состояла в осуществлении радикальной экономической реформы, в которой виделся субинститут демократического проекта как такового [1, с. 15-16]. Примерно такое же отношение к «демократии участия» демонстрируют эксперты, близкие к нынешним властям. Например, А. Мигранян считает, что поскольку на формирование демократической политической системы и демократической политической культуры уходят десятилетия и даже столетия, постольку этот процесс должен контролироваться властью. И лишь затем - когда-нибудь в будущем - «общество получит возможность перейти к самоорганизации, самоуправлению и контролю над властью, формирующей и воспитывающей те социальные силы, которые затем становятся хозяевами своей собственной судьбы» [2].
Итак, в течение долгого времени и власть, и политический класс в целом, устраивала ситуация, при которой участие граждан не выходило за пределы такой традиционной формы, как голосование на выборах. Кризис вернул интерес к тому, что принято называть гражданским обществом. В научных и экспертных кругах это объясняется, прежде всего, стремлением минимизировать риски в случае ухудшения эко-
номической и политической ситуации в стране. Но дело не только в этом. Для многих, в том числе и для близких к власти кругов, сегодня становится очевидным, что комбинация либеральной экономики и элитарной демократии как долгосрочная стратегии развития страны трудно реализуема и даже опасна.
Финансово-экономический кризис обнажил то, что было видно многим и раньше: концентрация власти на ее верхних этажах при очевидной слабости и неэффективности других «несущих» конструкций политической системы и гражданского общества. За годы своего правления В. Путину так и не удалось конвертировать свой высокий рейтинг в поддержку даже тех институтов, которые он лично формировал. Кризис традиционных демократических институтов носит повсеместный характер. Тем не менее, на Западе у граждан все же есть уверенность, что такие институты как президент, правительство, парламент, СМИ, профсоюзы и т.п. более или менее успешно реализуют закрепленные за ними ролевые ожидания. У нас же иногда складывается впечатление, что главная роль, например, партии и профсоюзов состоит в том, чтобы канализировать общественное недовольство.
К началу 2009 г. лишь 4 государственным и общественным институтам из 12 доверяли больше половины из всех опрошенных россиян. Это - Президент, Правительство, церковь и армия. Причем, за полгода уровень доверия Президенту сократился на 10% - с 73% в августе 2008 г. до 63% в марте 2009 г. Доверие к правительству Путина также снизилось - с 60% до 54% (см. табл. 1).
Это вызывает тревогу, и многие эксперты, в частности главный редактор «Независимой газеты» К. Ремчуков, полагают, что в настоящее время требуется адекватная новым вызовам адаптация системы власти, расширение реальной демократии, способной подтягивать толковых, неравнодушных людей для решения серьезных проблем развития. Возрастающей неопределенности системы, ее энтропии можно противопоставить только «впрыскивание» в нее новой энергии людей, которая может высвободиться в благоприятных для личности условиях подлинной демократии [3].
Возникает, однако, закономерный вопрос: возможно ли, после того, что происходило в стране последние 10-15 лет, раскрепостить энергию россиян, вернуть им доверие к демократии, к ее базовым ценностям и институтам, вновь вовлечь в общественную и политическую жизнь страны?
Безусловно, дать однозначный ответ на этот вопрос сегодня невозможно. С одной стороны, россияне на протяжении последнего десятилетия достаточно успешно адаптировались к переменам в стране.
Во всяком случае, в 2007 г. лишь 14% опрошенных заявляли о том, что они и им подобные никогда, ни при каких условиях не смогут приспособиться к новым экономическим и социальным реалиям жизни. В 1997 г. их было 42% (см. рис. 1). Сегодня с уверенностью можно констатировать, что рыночная экономика для подавляющего числа наших сограждан - это обыденность, часть повседневной жизни, а не нечто экстраординарное, требующее какой-то особой «адаптации». Хотя нельзя не признавать и того, что из всей совокупности либеральных ценностей и идеалов российское общество с энтузиазмом восприняло в основном идею консюмеризма.
Таблица 1. Динамика доверия россиян различным государственным и общественным институтам (закрытый вопрос, один вариант ответа по каждой
позиции, в %)
Объекты доверия 1998 г. 2001 г. 2004 г. 2008 г. 2009 г.
Президенту России 14 67 70 73 63
Правительству России 11 30 32 60 54
... церкви 43 38 44 52 51
... российской армии 33 53 42 63 50
... телевидению 32 31 34 35
... прессе (газетам, журналам) 31 28 26 26
Государственной Думе России 11 13 19 29 23
Совету Федерации 14 21 21 31 23
... милиции, органам внутренних дел 11 18 12 24 22
... судебной системе 13 15 21 20
. профсоюзам 21 23 22 23 18
... политическим партиям 7 6 9 13 11
Источник: Мониторинговые исследования ИКСИ РАН1
Представления некоторых отечественных и зарубежных экспертов о России как стране вялых, инертных людей, у которых доминируют патерналистские установки, давно уже не соответствуют действительности. По меньшей мере треть самодеятельного населения страны, судя по опросам, демонстрируют высокий уровень жизненных притязаний и готовность к их достижению.
В обществе, особенно на фоне экономического роста последних лет, стал формироваться запрос, теперь уже мало отличающийся от запроса
1 Исследования проводились по общероссийской квотной выборке, всего опрашивалось 1750 респондентов от 18 лет и старше в 12 территориально-экономических районах РФ, а также в Москве и Санкт-Петербурге. Соблюдались общероссийские параметры квот по полу, возрасту, социально-профессиональной принадлежности и типу поселений.
Приспособились
Приспособятся в ближайшем будущем
Никогда не смогут приспособиться
Затруднились ответить
51
14
■ Май 1997 г. □ Август 2007 г.
Рис. 1. Динамика оценок степени адаптации россиян к переменам 1990-х гг.
(закрытый вопрос, один вариант ответа, в %) Источник: Всероссийские репрезентативные экспресс-опросы ВЦИОМ. Всего опрашивалось 1600 человек.
граждан любой европейской страны, - на новое качество жизни, на нахождение новых возможностей соединения жизненной энергии, направленной на личностную самореализацию (так называемого человеческого капитала), с формированием ценностей доверия, ответственности и морального возрождения. Кризис, как показывают исследования, особых корректив в содержание этого запроса не внес.
С другой стороны, формирование нового экономического и социального уклада сопровождалось отчетливо выраженным процессом деидеологизации и деполитизации общественной жизни. Сегодня, и это показывают все исследования, политика гораздо менее актуализирована, чем 10-15 лет назад, когда идейные схватки были в центре общественного внимания, вызывали неподдельный интерес, а лидеры политических партий были любимцам и кумирами миллионов людей. В настоящее время серьезную конкуренцию им составляет индустрия развлечений и массовой культуры, которая продвигает свои собственные мировоззренческие конструкты и образы, модели поведения, оказывающие в силу своей эмоциональной окрашенности большее влияние на людей,
чем привычные формы работы с массами, используемые политиками и политическими партиями.
После беспрецедентного всплеска политической активности и самодеятельности масс конца 1980-х - начала 1990-х годов общество перешло в «глухую самооборону», и все исследования последних лет фиксируют постоянно снижающийся уровень как социальной мобильности, так и политической активности россиян, которые к тому же настроились на длительную фазу стабильного развития. Готовы ли они вернуться в своих повседневных практиках к стратегии кризисного выживания - большой вопрос. Поколение «нулевых» уже вкусило плоды потребительского общества и вряд ли захочет менять привычный уклад жизни. Оно уже ничего не ждет ни от власти, ни от общественных институтов и действует практически в автономном режиме. В последние годы число тех, кто не принимал участие ни в каких формах общественной и политической деятельности, колеблется в диапазоне 32-52%. Единственной формой влияния на власть, которая востребована значительным числом россиян, остаются выборы - самый простой и необременительный вид участия. Однако и они, особенно в последние годы, начинают восприниматься, прежде всего молодежью, как формальность, если и нужная, то главным образом для того, чтобы не допустить безвластия и хаоса. Кого и как при этом выбирают, особого значения не имеет. В обществе есть также значительная доля граждан, которая в принципе отвергает легитимацию власти через выборные процедуры. Именно неучастие, а не протестное голосование становится все в большей степени самым распространенным средством выражения политического недовольства граждан.
Практически невостребованными являются виды активности и участия, связанные с традиционными институтами, - партиями, профсоюзами, общественными организациями, митингами, демонстрациями, забастовками. То же самое можно сказать и о работе в органах местного самоуправления. И наоборот, заметно больше приверженцев находят спонтанные, самоорганизующиеся формы участия неполитического характера: коллективное благоустройство территорий, помощь людям, попавшим в тяжелое положение и т. д. (см. рис. 2).
В российской и зарубежной литературе, особенно в политической публицистике, постоянно снижающийся уровень политической включенности граждан объясняется в первую очередь олигархизацией власти, усилением ее закрытости и ростом авторитарных тенденций, сужением пространства публичной политики и т.д. при молчаливом согласии общества, заключившего негласный договор с властями по принципу «вы нас не трогайте, и мы вас трогать не будем». Причем этот консенсус, по мнению писателя Д. Быкова, является одним из способов самозащиты
Участие в выборах в органы власти различного уровня
Коллективное благоустройство подъездов, домов, окружающей территории
Сбор средств, вещей для людей, попавших в тяжелое положение
Участие в проведении избирательной кампании (сбор подписей,агитация)
Подписание обращений, петиций по поводу событий в жизни страны, региона
Участие в деятельности профсоюзных организаций
Участие в работе домкомов, кооперативов, местном общественном самоуправлении
Участие в деятельности общественных организаций (правозащитных, благотворительных)
Участие в митингах, демонстрациях, пикетах по поводу событий в жизни страны, региона, населенного пункта
Участие в деятельности политических партий
Участие в деятельности религиозных организаций
Участие в забастовках
Нет, ни в чем подобном участвовать не приходилось
Затруднились ответить
И
□ 55
140
й4 ?24 .2
а
15 15
i
1 32
45
52
Рис. 2. Динамика участия россиян в общественной и политической жизни страны («Лично Вам приходилось за последний год участвовать в общественной и политической жизни?», закрытый вопрос, один вариант ответа, %) Источник: Мониторинговые исследования ВЦИОМ 2004-2008 гг.
5
4
2
2
2
3
общества, когда культура, наука, интеллект нации, развиваясь и усложняясь, неизбежно входят в противоречие с косной, неизменной, да и неизменяемой политической системой. Она может быть light, soft, но, по сути, не меняется. Поскольку очередного катаклизма Россия может попросту не потянуть - нация сама отрегулировала и предписала себе половинчатое, летаргическое состояние, которое является единственной гарантией от социального взрыва [4].
Это спорная мысль, но здесь верно схвачено то, что российская апатия и некоторая отстраненность большей части населения от происходящих в стране процессов - очень сложный, многослойный и многоаспектный феномен, вызванный отнюдь не вековой рабской зависимостью народа от властей или посттоталитарной травмой. Исследования показывают, что спад активности последних 10-15 лет был предопределен целой совокупностью причин и обстоятельств, имеющих объективный характер.
Нельзя не принимать во внимание, например, что по мере того как Россия становится современным обществом, проблема массовости участия перестает быть актуальной, уступая место проблеме эффективности. Сегодня даже маленькие группы активистов, благодаря существующим средствам коммуникации, могут оказывать заметное влияние на жизнь как в том или ином регионе, так и в стране в целом. Действующие общественные формирования многим кажутся слабыми во многом потому, что до сих пор сравниваются со стомиллионной «армией» советских профсоюзов или сорокамиллионной «армией» комсомола.
На масштабах активности сказалось и то, что исчез «госзаказ» на участие. Мы хорошо помним, что в советской системе существовал строго иерархический механизм социальной мобильности для политической элиты (хозяйственной, партийной, профсоюзной, комсомольской и прочей номенклатуры), но одновременно имелся своеобразный «государственный заказ» на общественную самодеятельность, на участие в общественной жизни как дополнительное, но очень существенное условие профессиональной самореализации. К началу 1990-х годов ситуация радикально изменилась.
Чувствуя это, подавляющее большинство россиян, как, впрочем, и граждан любого другого общества, действуют, опираясь, если так можно выразиться, на «рациональный выбор». Если общественно-политическая активность не сулит каких-то прямых материальных или карьерных выгод, не выступает в качестве «социального лифта», то жизненная энергия людей направляется в иные сферы и на другие объекты приложения их усилий. В России появилась частная жизнь, а граждане страны получили свободу выбора между участием и неучастием. Судя по нынешнему уровню политической активности, многие «правом на неучастие» воспользовались в полной мере.
Не следует также забывать, что у россиян в последние годы просто не было ни времени, ни возможностей всерьез заниматься чем-то, помимо «зарабатывания хлеба насущного». Отсюда низкий уровень не только политической или общественной, но даже досуговой активности. Из всего многообразия политических, общественных, религиозных, творчески-досуговых организаций относительной популярностью пользуются
религиозные организации, в деятельности которых в той или иной степени участвуют 14%, спортивные сообщества (11%) и профсоюзы (9%). Крайне незначительное число опрошенных заявляют о том, что участвуют в деятельности обществ потребителей, в творческо-досуговых объединениях (музыкальных, просветительских, художественных и т.п.), благотворительных организациях и организациях по защите окружающей среды. К сожалению, минимальный интерес у россиян вызывают органы местного самоуправления (лишь 4%), которые в большинстве стран, наряду с обществами потребителей, формируют институциональный костяк гражданского общества.
О своем же неучастии в деятельности добровольных объединений заявило от 87 до 96% респондентов (см. рис. 3).
Церковная или религиозная организация
Спортивная организация
Художественное, музыкальное или культурно-просветительское объединение
Профсоюз
Политическая партия
Организация по защите окружающей среды
Гуманитарная или благотворительная организация
Общество потребителей Органы местного самоуправления
□ Активно участвуют в ее работе
□ Участвуют от случая к случаю
■ Не являются участником данной организации
Рис. 3. Участие россиян в деятельности различных политических, общественных объединений («Являетесь ли Вы активным участником, неактивным участником или вовсе не принадлежите к данной организации?») (закрытый вопрос, один вариант ответа, %) Источник: Экспресс ВЦИОМ, сентябрь 2008 г.
Наконец, перестройка и либеральные реформы конца 1980-х - начала 1990-х годов высвободили колоссальную жизненную энергию, которая, к сожалению, была почти полностью канализирована в политику, и это имело неоднозначные последствия для становления гражданского общества. Многие яркие лидеры общественных формирований тех лет создавали политические партии, уходили в депутаты, в органы исполнительной власти, а сами эти объединения постепенно перемещались на периферию общественно-политической жизни. Например, экологическое движение, достигшее, особенно после Чернобыля, небывалого расцвета, к настоящему времени практически сошло на нет, а его лидеры «разбрелись» по мелким политическим партиям. В результате общественная деятельность стала восприниматься многими россиянами как сугубо маргинальная. Отсюда - кадровый голод во многих общественных формированиях, который особенно остро ощущается на местах.
Поэтому задача реконструкции гражданского общества сегодня становится все более насущной - реконструкции в широком смысле, как трансформации не только политических, но и социальных институтов, а также системы ценностей и установок. Решение этой задачи предполагает как непредвзятый анализ того, что же сегодня представляет собою гражданское общество в России, в том числе в институциональном плане, так и рассмотрение возможных путей сокращения дистанции между «политикой для избранных» и массовым гражданским участием.
Начать следует с нахождения точек соприкосновения элиты и общества в интерпретации феномена демократии, ее ключевых характеристик. Значительная часть российской элиты по-прежнему настаивает на приоритетности таких ее слагаемых, как многопартийность, политическая конкуренция, свобода печати, защита прав собственности. Это тот минимум, который, по мнению Е. Ясина, будет способствовать тому, что демократия, пусть не сразу, но со временем станет органическим свойством российского государства [5, с. 336]. То есть речь идет о развитии ее классической модели, локализованной главным образом сферой политики и выборных процедур.
У наших сограждан, однако, более широкий взгляд на желаемую модель демократии. Это, прежде всего, работающая система, которая ориентирована на идею общего блага: ее эффективность определяется степенью влияния демократических институтов на политику властей, динамикой уровня и качества жизни, социальной защищенностью граждан, масштабами коррупции, реальным обеспечением личных и коллективных прав и свобод граждан и т.п. Отсюда, судя по исследованиям, главная претензия к реализованной на практике модели - неспособ-
ность обеспечить, во-первых, законность и правопорядок и, во-вторых, реализацию социально экономических прав граждан.
Впрочем, инструментальные возможности демократии подвергаются сомнению отнюдь не только в России. Недавно проведенный в Германии опрос общественного мнения показал, что 45% немцев недовольны тем, как в их стране функционируют демократические институты. А на востоке Германии, среди жителей бывшей ГДР, их еще больше - 58% [6]. Это примерно столько же, сколько и в России (55%).
Другое исследование, проведенное в Европе летом 2005 года, выявило еще одну важную закономерность. В странах, где граждане на протяжении многих лет пользовались плодами социального государства (Голландия, Дания, Финляндия, Швейцария, Швеция), был выявлен наибольший процент тех, кто знает, как, каким образом можно оказывать влияние на политическую жизнь в стране, на деятельность властей (от 52% до 67%). Это одна из причин, почему, несмотря на кризис и критику неоконсерваторов, в большинстве стран Западной Европы никто от социальных завоеваний 1960-х-70-х годов отказываться не спешит.
В России же в 1990-е годы демонтаж советской системы начался и, в целом, ограничился свертыванием именно социальных основ предшествующего строя. Любые разговоры о том, что, помимо политических прав и свобод, есть еще и социальные, трактовались, особенно на начальном этапе реформ, чуть ли не как призыв к возврату в «тоталитарное прошлое», к модели «социалистической демократии», базирующейся на этатизме и патернализме. Между тем, именно «демократия на каждый день» крайне необходима обыкновенному человеку.
Речь идет о существующей в обществе потребности в справедливых, «прозрачных» правилах игры, которые позволяют честно работать и честно зарабатывать, в беспристрастных судах, обеспечивающих защиту от любого произвола, в милиции, которая берегла бы имущество и покой граждан, в социальных службах, которые поддерживали бы социальную инфраструктуру (ЖКХ, дороги, школы, больницы, детские сады и т.п.) в надлежащем виде и т.д. Ничего этого, как правило, нет, хотя с приходом к власти В. Путина и его команды ситуация начала меняться.
Кроме того, и это является принципиально важным, «будничная демократия» - некоторые презрительно называют ее «колбасной» -неизбежно рано или поздно востребует механизмы политической демократии. Очень образно по этому поводу высказался А. Колесников: «захочешь есть - потребуешь избирательную урну». По его мнению, после двадцатилетнего перерыва российский народ во второй раз «дозрел» до демократии, поскольку у многих вновь появился вкус к живым и работающим институтам [7]. Так, по данным Левада-Центра (июнь
2009 г.), большинство россиян вновь высказываются за возвращение прямых выборов губернаторов и депутатов Государственной Думы по одномандатным округам. До кризиса этого не наблюдалось.
Тот факт, что сегодня на передний план выходят ценности законности, реализации социально-экономических прав граждан, вовсе не означает, что желаемая модель демократии исключительно материалистична, и в ней нет места ценностям свободы. На самом деле большинство россиян считают, что свобода - это важнейшая смыслообразующая ценность, без которой трудно себе представить полноценную жизнь. Другое дело, что современная Россия - классическое «общество риска», где появившиеся возможности для самореализации активных групп населения причудливым образом сочетаются со страхом, несправедливостью и т.п., которые в каком-то смысле являются оборотной стороной обретенной свободы, возможности жить в соответствии с собственными представлениями. Отсюда и спайка в сознании многих россиян идей свободы, безопасности и материального достатка - в надежде на такой социальный порядок, который бы обеспечивал и то, и другое, и третье.
По сути, речь идет о российской версии «общества равных возможностей» как о цели посткоммунистической трансформации.
Для практической реализации данной идеи крайне важным представляется, во-первых, признание фактора многообразия России, многоукладности ее социальной структуры, и, во-вторых, не декларативное, а реальное обеспечение гражданам свободы выбора, когда индивиды, имеющие разный социальный опыт, разные системы ценностей, жизненные стратегии, могли бы сами выбирать сферу и способы приложения своих усилий.
Ведь настоящая демократия - такая организация общественной жизни, которая позволяет каждому человеку выбирать жизненные стратегии в соответствии с собственными представлениями о том, что для него является важным - политика, семья, работа, творчество, досуг и т. д. И чем больше этих возможностей, тем шире пространство свободы и демократии. Между тем, в настоящее время, даже по сравнению с «лихими» 90-ми, происходит «схлопывание» этих возможностей. Тогда существовал потенциал трудовой мобильности, прежде всего, в нарождающемся и еще относительно слабо контролируемом бизнесе. По неофициальным экспертным оценкам, в эти годы почти 40% граждан страны сменили работу или профессию. Жили несравненно беднее, но проблема занятости не являлась первоочередной. Кроме того, сохранялась возможность влияния на политическую жизнь страны, как в центре, так и на местах.
С этой точки зрения выход из финансово-экономического кризиса может вновь запустить затухающий механизм социальной мобильно-
сти, создать по-настоящему конкурентную среду. Сегодня почти 80% населения находятся между полюсами богатства и бедности. Причем к среднему классу можно отнести четверть (в крупных городах - треть) работающего населения России. Все остальные, а это почти половина жителей страны, представляют собой весьма специфический и пока малоизученный феномен, который можно с одинаковым успехом назвать «средним слоем», а можно - «малообеспеченным». За последние годы самыми быстрыми темпами росли доходы госслужащих, работников правоохранительных органов и военных, а также менеджеров «среднего звена». И лишь в самое последнее время стали «подтягиваться» представители таких массовых профессий, как врачи, учителя, преподаватели вузов. В результате сложилась противоестественная ситуация - огромный имущественный разрыв между группами самых богатых и самых бедных россиян и одновременно фактическое отсутствие стимулирующей мобильности социальной дифференциации в рамках огромного «срединного» большинства.
В этой связи приоритетной представляется двуединая задача -борьба с бедностью и одновременно рост социальной дифференциации в рамках среднего слоя, с тем, чтобы в его составе появились более отчетливо выраженные страты: «высшая», «средняя», «низшая» и т.д. Крайне важной также является задача реанимации в какой-то форме традиционной российской интеллигенции или «предэлитного» слоя, который не имел бы такой дистанции с основной массой населения, как нынешняя элита, и который выступал бы «культуртрегером» в рамках все более обуржуазившейся массы средних слоев. России для того чтобы стать по настоящему современной страной, необходим статистически значимый слой людей, ориентированных в своих жизненных практиках на ценности самореализации, или, если использовать выражение Р. Инглхарта, на «постматериальные ценности».
Важен также «выход» демократии за рамки политической сферы и распространение ее принципов на корпоративный сектор жизнедеятельности общества. Актуальность такого выхода обусловлена прежде всего тем, что, как отмечает известный британский социолог З. Бауман, в современном мире никакая работа не может быть гарантирована, никакое положение не является прочным, никакая специальность не имеет устойчивой ценности. Современное состояние прав человека приводит к тому, что права на работу, сколь бы хорошо она ни выполнялась, или права на заботу и внимание, соразмерные прошлым заслугам, не обеспечиваются. Уровень жизни, общественное положение, признание полезности и права на собственное достоинство могут исчезнуть все вместе и без предупреждения [8, с. 107]. Это сказано о современном за-
падном обществе, к тому же за несколько лет до мирового финансового кризиса. Что же говорить о России, где корпоративный сектор и рынок труда до сих пор остаются абсолютно закрытыми и непрозрачными. Миллионы людей по-прежнему зарабатывают себе на жизнь, что называется, «по-бразильски», т.е. перехватывая время от времени случайную краткосрочную работу, без каких-либо социальных гарантий, но зато с большими шансами быть уволенным по первому требованию работодателя. Вообще, страх безработицы - очень точный индикатор социально-психологического состояния общества, когда есть не только вероятность оказаться «лишним на празднике жизни», но и в любой момент, в любую минуту остаться один на один с проблемой, справиться с которой в одиночку невозможно, а рассчитывать на чью-либо помощь не приходится. Профсоюзы все чаще «играют» на стороне работодателей или государства, а идея «производственной демократии» практического воплощения в нашей стране не получила. Не получила широкого распространения, в силу известных причин, и «демократия соучастия», когда акционерами крупных компаний становятся миллионы простых людей.
Отношение же «капитанов» крупного российского бизнеса к демократии как было, так и остается весьма утилитарным. «Продвинутые», «широко мыслящие», «либерально ориентированные» руководители крупных компаний - безусловные демократы, когда речь идет о необходимости освобождения своего бизнеса от попыток опеки и вмешательства со стороны властей, но создают откровенно авторитарную систему отношений в своих компаниях, не допуская, например, деятельности в них профсоюзных организаций. Присущий многим представителям нового среднего класса конформизм обусловлен корпоративной культурой, культивируемой многими руководителями российских компаний и предприятий, где главные достоинства работника - молодость и беспрекословное подчинение начальству. Неслучайно в последнее время все более широкое распространение получает точка зрения, согласно которой российская версия капитализма, ориентированная не на труд, а на безудержное потребление, является главной причиной мировоззренческого, морального кризиса, поразившего, прежде всего, активную, молодую, дееспособную часть населения.
Впрочем, аналогичные процессы имеют место и в развитых демократиях. Это обусловлено целой совокупностью причин, главной из которых профессор Калифорнийского университета Р. Райх считает победу капитализма над демократией и потребителя над гражданином. И напоминает - частной выгоде каждого из нас сопутствуют высокие социальные издержки. Те, кто живет в демократических странах, должен помнить, что мы еще и граждане [9].
В развитом обществе экспансионизм крупного бизнеса, в том числе и политический, ограничивается демократическими институтами, активным участием граждан в политике. В России этого не было и нет, а поколение «нового среднего класса», вопреки надеждам многих либерально мыслящих аналитиков, так и не смогло стать активным субъектом общественно-политической жизни, сформировать собственные ценностные приоритеты.
Соответственно, нынешняя элита (и крупный бизнес, и власть), относится к этим институтам откровенно пренебрежительно, а политически активных граждан рассматривает в лучшем случае в качестве «дисциплинированного войска», искусством манипуляции которым она овладела в полной мере. Симбиоз корпоративного бизнеса и корпорации чиновников, по мнению С.П. Перегудова, это не просто сложение двух образований, - он придает им новое качество, накладывающее существенный отпечаток на всю систему общественных отношений в России и во многом предопределяет правила игры, на которых она основана. Его влияние проявляется, прежде всего, в деполитизации отношений общества и государства, закупорке каналов взаимодействия общества с властью, отчуждения рядовых граждан и от бизнеса, и от самой власти [10]. Общество, в свою очередь, отвечает падением интереса к тому, что происходит за пределами непосредственной среды обитания. Это особенно наглядно видно по тому, как реагируют россияне на кризисные явления.
Так, за последние десять лет несколько сократилось число тех, кто готов в форс-мажорных обстоятельствах идти на «баррикады», в том числе отстаивать свои интересы с оружием в руках (с 9% в 1999 г. до 2% в 2009 г.). Сначала вырос, а затем снизился уровень готовности протестовать в рамках легальных возможностей (с 4% до 11% и снова до 6%). Выйти на улицу, как и следовало ожидать, чаще других готовы пожилые и плохо обеспеченные россияне. Но самое главное изменение -заметный рост «пофигистских» настроений, нежелание что-либо предпринимать и, прежде всего, искать дополнительные источники заработка. Если в 1999 году почти каждый второй опрошенный был готов к этому, то сегодня - чуть больше трети. С 3% до 18% выросло число тех, кто прямо говорит, что ничего делать не будет, даже если настанут трудные времена. А еще около четверти предпочитают об этом вообще не думать (см. рис. 4).
По всей видимости, это связано с тем, что многие просто еще не верят, что трудные времена действительно настанут. Возможно, кто-то уже создал свой собственный «стабилизационный» фонд и не видит лично для себя серьезных угроз. Однако большинство отчетливо понимают, что
Будут искать дополнительные источники заработка
Примут участие в митингах, демонстрациях, голодовках
Будут отстаивать свои интересы через профсоюзные организации
Вступят в какую-либо политическую партию для защиты своих интересов
Примут решение о выезде из России в другую страну
Возьмутся за оружие для отстаивания своих интересов
гР'
ш:
] 36
111
I 12
НР
149
]42
■ 1999 г.
■ 2003 г.
□ 2006 г.
□ 2008 г.
□ 2009 г.
Примут решение о переезде в другой регион страны
Никак не будут реагировать, будут терпеть дальше
Что-то предпримут, но что, ещё не решили
Ничего предпринимать не будут
Затруднились ответить
6
й7
=Г25^
31
36
19
]
18
12 16 15
7
6
7
9
7
7
Рис. 4. Формы возможного реагирования россиян на ухудшение экономической и социальной ситуации в стране, условий жизни (закрытый вопрос, один вариант
ответа, в %)
Источник: Мониторинговые исследования ИКСИ и ИС РАН
если сегодня рассчитывать на нахождение дополнительных источников заработка весьма непросто, то в условиях массовой безработицы найти работу будет еще сложнее.
Не очень-то верят россияне, судя по имеющимся данным, в протест-ные формы отстаивания собственных интересов. Если поначалу исследования фиксировали определенный «разогрев» протестных настроений в обществе, то к весне 2009 года доля тех, кто готов выйти на улицу в случае
заметного ухудшения своей жизни, вернулась к показателям двухлетней давности (5-6%). За последнее десятилетие сформировалось поколение людей, которое уже ничего не ждет от властей и готово действовать на свой страх и риск. Имеет место такая индивидуализация массовых установок, в условиях которой говорить о каких бы то ни было солидарных, совместных действиях, а также об осознании общности групповых интересов, не приходится. Это, безусловно, находит свое отражение и в политической жизни страны, чего нельзя сказать, например, о тех же США, где индивидуальная самореализация вполне органично сочетается с широким размахом общественной самодеятельности, разного рода общественных инициатив, волонтерства и т. п.
Неслучайно поэтому многие россияне, адекватно, на первый взгляд, реагируя на сигналы внешней среды, оказались в очень сложном положении: «политическая демобилизация» и формирование своеобразной культуры неучастия оставили их один на один с государством, с одной стороны, и с многообразием повседневных проблем с другой.
В этих условиях принципиально важным становится нахождение новых стимулов и форм гражданской самоорганизации, «перезагрузка» соответствующей инфраструктуры (партийной системы, системы местного самоуправления, социального партнерства, профсоюзов, локальных сообществ и т.д.). Речь, прежде всего, идет о таком ключевом институте, призванном «склеивать» общество и политику, как политические партии. Все опросы последних лет свидетельствуют о том, что у россиян нет «аллергии» на партии, просто есть понимание того, что сама партийная система носит скорее декоративный характер, а важные для страны решения принимаются не партиями и даже не парламентами, а закрытыми от общественного внимания кругами, приближенными к Кремлю.
В еще большей степени это относится к российским профсоюзам. Они на сегодняшний день, с одной стороны, самая массовая общественная организация, а с другой, если судить по опросам, неэффективны и даже бесполезны. Российским профсоюзам наши сограждане в лучшем случае готовы делегировать (и то не полностью) охрану труда на предприятиях, реализацию прав трудящихся на отпуск. Самое же главное, для чего существуют эти организации, - борьба за экономические интересы трудящихся - не воспринимается обществом как та область деятельности, где они могут добиться чего-то существенного. Отсюда - апелляция к государству практически по всем экономическим и социально значимым вопросам.
То же самое можно сказать и о системе местного самоуправления. К настоящему времени в России сформирован 9121 представительный орган местного самоуправления, численность депутатского корпуса
местных советов составила около 250 тыс. человек, были избраны 13523 главы муниципального образования [11, с. 31-32]. Казалось бы, структура, обладающая мощным потенциалом. Тем не менее, многие специалисты отмечают необеспеченность органов местного самоуправления всех уровней муниципальными служащими, их низкий профессиональный уровень, а также недостаточную подготовленность депутатского корпуса. Но главное, на что обращают внимание россияне, - эти органы не являются самостоятельными, не обладают адекватными ресурсами, прежде всего финансовым, который мог бы быть задействован для реализации тех или иных групповых или территориальных интересов.
Много надежд возлагалось на некоммерческие общественные организации. И до сих ряд экспертов полагают, что настало время политические механизмы согласования общественных интересов заменить на неполитические при опоре на НКО. Однако это вряд ли возможно. Многие из них либо филантропические организации, либо клубы по интересам, либо органы правовой и всякой иной помощи и защиты. Причем, очень часто действующие под диктовку местных властей или бизнеса. Крайне редко подобного рода организации создаются «снизу», самими людьми для реализации каких-то своих интересов2.
Где действительно заметно «живое творчество масс», так это в растущих в последнее время как грибы молодежных объединениях, многие из которых, мягко говоря, трудно причислить к организациям демократического толка. Эти объединения работают в логике, альтернативной большинству существующих в России институтов, и добиваются, особенно в последнее время, впечатляющих результатов. Их потенциал «прямого уличного действия» значителен и, судя по всему, будет возрастать. Причем, к радикальным уличным методам борьбы все чаще прибегают не только оппозиционные, но и прокремлевские молодежные организации.
В этой связи точка зрения о том, что гражданское общество чуть ли не автоматически рождает демократию, в высшей степени наивно. В лучшем случае оно политически и идеологически нейтрально, в его недрах могут возникать и укрепляться вполне демократические структуры и институты, но одновременно не вполне и совсем недемократические.
Для того чтобы «разморозить» общественную и политическую жизнь и направить ее в позитивное русло, необходимо прекратить попытки «строительства» гражданского общества аналогично тому, как еще недавно российские законодатели и политики строили партийную систему. Для всех уже очевидна бессмысленность и бесперспективность
2 Более подробно о функционировании некоммерческих организаций в России в контексте формирования гражданского общества см.: [12].
избыточной регламентации деятельности партий, когда судьба выборов зависит не столько от избирателей, сколько от судей и адвокатов. В еще большей степени это относится к структурам гражданского общества, многие из которых, в случае усиления контроля за их деятельностью, просто уйдут в тень. А для некоторых, прежде всего, молодежных организаций, легальный статус, признание официальных властей, доступ к СМИ в условиях постоянно действующего «майдана» в Интернете не так уж важны.
В этих условиях нужен поиск и экспериментирование с какими-то иными формами политической самоорганизации, более гибкими и мобильными, чем те, которые сложились в настоящее время. Например, формирование «общественно-партийных холдингов», которые могли бы интегрировать самые разные образования, как политические, так и неполитические, начиная от дискуссионных клубов, аналитических структур, общественных объединений самого широкого спектра и заканчивая партийными альянсами. Важно также шире развивать институт волонтерства с тем, чтобы у активной части населения, особенно молодежи, был стимул для партийной карьеры, а затем, возможно, и карьеры публично-политической, административно-политической. Пока же для молодых россиян работа в органах государственной власти выглядит гораздо привлекательнее, чем участие в деятельности какой-либо политической партии или молодежно-политической организации.
Что же касается молодежного радикализма, трансформации его в какие-то позитивные формы, здесь очень интересен опыт Франции 40-летней давности, когда после студенческих волнений 1968 года французскому обществу удалось интегрировать молодых бунтарей в легальные политические и общественные институты. Некоторые из них и сегодня являются известными политиками, парламентариями, бизнесменами и т. д. Примерно в это же время были заложены основы «социальной» модели демократии, которая позволила многим молодым французам найти применение своим силам и от которой их соотечественники и другие европейцы вряд ли откажутся.
Также важно иметь в виду, что в современном обществе политическое участие и общественная активность - далеко не одно и то же. С этой точки зрения очень важным представляется теоретическое структурирование концепта «гражданского общества», предложенное Д. Коэном и Э. Арато, предполагающее, в частности, разграничение гражданского общества как совокупности независимых от государства акторов и каналов коммуникации от политического общества, являющегося сферой жизни партий, политических организаций и органов публичной политики, прежде всего, парламентов [13, с. 8-9].
Примерно об этом говорит и А. Турен, подчеркивая, что политическая жизнь в современной обществе все более отождествляется с управлением экономикой, общественная жизнь - с областью культуры и проблемами личности. Результатом является то, что политические партии все более воспринимаются как «политические предприятия», тогда как общественные требования стремятся получить более прямое выражение, благодаря отделенным от партий общественным движениям [14, с. 51].
Между этими сферами, как и между политическим и общественным участием, нет жесткого «водораздела». Более того, демократизация гражданского общества должна открывать путь в политику новым субъектам, предлагающим для обсуждения новые проблемы и ценности. Они не могут и не должны заменять собою партии, но способны включить их в широкий общественный контекст, приблизить к интересам широких слоев населения.
Омертвелость партийной и профсоюзной систем, как это ни парадоксально, может принести определенную пользу, сформировав запрос на иные, ранее невостребованные обществом, институты. Например, весной 2009 г. острее, чем обычно, проходили местные и муниципальные выборы, в ряде случаев они развивались не по заранее написанному сценарию. Не исключено, что именно «снизу» может начаться волна демократического оживления населения, вызванного, в том числе, и кризисом.
Имеются в виду внешне не очень заметные, но, тем не менее, идущие достаточно интенсивно процессы коллективной интеграции, самозащиты и самоорганизации в рамках локальных сообществ. Делегируя управленческие и политические функции «наверх», многие россияне демонстрируют сравнительно высокой уровень включенности в решение проблем, с которыми они сталкиваются в своем непосредственном окружении, но в еще большей степени, готовности к этому в будущем. Скажем, отличительной особенностью России является то, что здесь, как нигде, широкое распространение получили движения «одного требования». Речь идет о движении автомобилистов, обманутых пайщиков и дольщиков жилищных пирамид и т.п., которые, с одной стороны, спонтанны, а с другой, очень организованы и эффективны.
Такие формы участия, в отличие от «большой политики», не требуют существенных затрат (временных, материальных, организационных) и поэтому востребованы, прежде всего, активной, дееспособной частью общества. Они представляют интерес не только потому, что позволяют решать какие-то конкретные социальные и материальные проблемы людей, но, что также немаловажно, стимулируют людей к общению, создают предпосылки для формирования групповой идентичности в
рамках локальных обществ с перспективой выхода на более широкие социальные и общественные институты. В результате «появляются новые каналы доступа социальных движений к процессу принятия решений (экспертные комиссии, органы местной власти), возникают новые площадки для этих целей. Следствием деятельности коллективных движений является и повышение "отзывчивости" власти в отношении выдвигаемых перед ней требований (например, принятие определенных законов под влиянием движений)» [15].
Демократия участия предполагает также широкое перманентное обсуждение всех более или менее важных для общества проблем. Профессиональной политикой сегодня занимаются единицы, но обсуждать и дискутировать, чувствуя при этом приобщенность к делам страны, своего города, поселка и т.п., могут и должны многие. Известный американский философ Дж. Дьюи писал: «Демократия - это нечто большее, чем форма правления; в первую очередь это способ ассоциативной жизни, коммуникативно закрепленный общий (conjoint) опыт» [16, p. 87].
У нас же все последние годы происходит «свертывание» общего пространства публичной политики, дискуссий о насущных проблемах и перспективах жизни страны. Самые яркие примеры - реформа избирательного законодательства, монетизация льгот, введение ЕГЭ, которые были приняты и реализованы без учета, а то и вопреки общественному мнению, многочисленным протестам общественности. На местах же администрации сплошь и рядом не советуются не только с населением, но даже с представительными органами власти.
В подобных ситуациях полезным бывает протестное участие, которое позволяет «высветить» реакцию властей на те или иные проблемы, их готовность прислушиваться к общественному мнению. Например, сегодня уже совершенно очевидно, что если бы не было массовых выступлений против 122-го Закона в части монетизации льгот зимой 2005 года, то, возможно, власть не обратила бы внимания на накопившиеся в социальной сфере проблемы и не предложила «национальные проекты» в сфере образования, здравоохранения и т.д.
Наконец, задачей первостепенной важности является снятие негатива, который накопился в отношениях между крупным бизнесом и обществом. Прямое участие бизнеса в политической жизни уже доказало свою неэффективность. Но ничего хорошего не сулит и его замыкание на корпоративных, узкогрупповых интересах. Наиболее перспективным представляется переключение внимания крупного бизнеса на задачу приращения человеческого и социального капитала, существенное повышение вложений в развитие образования, науки, здравоохранения, экологии, т.е. в те направления, которые составляют квинтэссенцию
современной социальной активности корпораций в рамках доктрины социальной ответственности бизнеса [10, с. 233].
Таким образом, когда формальные политические институты не востребованы населением, задачей первостепенной важности становится развитие разнообразных форм коллективной интеграции, самозащиты и самоорганизации граждан. Пока уровень реальной включенности россиян в различные сети социального взаимодействия, структуры гражданского общества невысок. Неожиданно оказавшись перед лицом новых вызовов в экономике и политике, резко выросших рисков дестабилизации, и общество и власти пока не проявляют готовности к решительным действиям, выработке новых подходов и стратегий. Скорее присутствует ожидание того, что кризис скорее рано, чем поздно «достигнет дна», экономика снова пойдет вверх, а надо лишь немного потерпеть, ничего не меняя по существу. Если же оптимистические оценки не оправдаются, то уже в ближайшее время может начаться серьезная переоценка тех стратегий и приоритетов, которые, казалось, вполне оправдали себя в минувшее «сытое» десятилетие. Общество подошло к такому рубежу, когда оно либо окончательно согласится с существующим порядком вещей, либо люди начнут искать пути и способы более активного влияния на окружающую их жизнь. Многое в нынешних условиях зависит от эффективных действий властей в центре и на местах. Но еще больше - от жизненной энергии, общественной, гражданской активности россиян, которые уже не раз демонстрировали поразительную способность выходить из самых трудных ситуаций.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ворожейкина Т. Самозащита как первый шаг к солидарности // Pro et Contra. 2008. № 2-3 (41). С. 15-16.
2. Мигранян А. От политического хаоса к порядку // Известия. 2007. 17 апреля.
3. Ремчуков К. Первый год президентства Медведева оказался неудачным для власти // Независимая газета. 2009. 2 марта.
4. Быков Д. Почему сейчас мы не удивляем мир как раньше? // Комсомольская правда. 2009. 23 июня.
5. Ясин Е. Приживется ли демократия в России. М., 2005. С. 336.
6. Немцы разочаровались в демократии? // Известия. 2009. 22 мая.
7. Колесников А. Демократия желудка // Интернет - издание «Газета Ру». 2009. 30 июня.
8. Бауман З. Индивидуализированное общество / Пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева. М., 2002. С. 107.
9. РайхР. Как капитализм уничтожает демократию // Pro et Contra. 2008. № 1 (40). январь-февраль. С. 84-85.
10. Перегудов С.П. Бизнес и бюрократия в России: динамика взаимодействия. Россия реформирующаяся // Ежегодник. Вып. 6. М.: Инст-т социологии РАН, 2007. С. 226.
11. Кынев A.B. Муниципальные выборы по новым правилам // Pro et Contra. 2007. № 1 (35). С. 31-32.
12. Доклад о состоянии гражданского общества в Российской Федерации. Общественная Палата РФ, 2007 г.
13. Коэн Д.Л., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория. М.: Весь мир, 2003. С. В-9.
14. Турен А Возвращение человека действующего. Очерк социологии. М.: Научный мир, 199В. С. 51
15. Патрушев C.B., Айвазова С.Г. и др. Доверие, гражданское действие, политика: опыт «старых» и «новых» демократий // Россия реформирующаяся. Ежегодник. Вып. 7. М., 200Б.
16. Dewey J. Democracy and Education: An Introduction to the Philosophy of Education. N.Y., 1966. P. Б7.
