CC BY
87
УДК 63-05(57)"18/19"(091)
КРИЗИС АГРАРНЫХ ОТНОШЕНИЙ В СИБИРИ НА РУБЕЖЕ XIX-XX вв.
Вторушин М. И.
Представлена проблема кризиса земельных отношений в Сибири конца XIX века; исследованы внутренние и внешние факторы формирования и развития аграрных противоречий русской земельной общины региона, влияние на этот процесс крестьянских переселений из Европейской России.
Ключевые слова: аграрный кризис, захватное землепользование, старожилы, новоселы, переселенческая политика.
THE CRISIS OF AGRARIA RELATIONS IN SIBERIA IN THE XIX-XX CENTURIES
Vtorushin M. I.
The article deals with the problem of the crisis of land relations in Siberia in the late XIX century, the internal and external factors of forming and development of agrarian contradictions of the Russian land communities of the region, the influence on this process by the peasant migration from European Russia. Keywords: agrarian crisis, clutch land tenure, aboriginals, settlers, Emigrant policy.
Процессы модернизации Российской империи на рубеже XIX-XX вв. обострил кризисное состояние России, возникшее в предшествующий период. Ключевым элементом данного состояния являлся кризис аграрных отношений, который в стране усугублял общую нестабильность социально-экономических отношений. Аграрный вопрос в России получил свое развитие в Сибири, где в начале столетия оформился общий кризис, имевший ряд подсистем-ных кризисов, включая дисбаланс в системе функционирования народного хозяйства региона, кризис его социальной структуры, противоречия социокультурного и национального плана, и взаимоотрицающие модели идейно-политического мировоззрения сибирской общественности. В совокупности они в период 19171921 гг. породили острые социально-экономические и политические катаклизмы. Как и в России данного периода, основой общего кризиса Сибири являлся аграрный вопрос.
В конце XIX века в трудах А.А. Кауфмана [1], А.А. Чумикова [2] С.П. Шевцова [3], Н.М. Ядринцева [4] исследовались причины сибирского аграрного кризиса. Был выявлено не только наличие крестьянско-аграрного вопрос в Сибири, но и факт прямого влияния на его формирование кризиса земельных отношений в метрополии. Ими было установлено, что в Сибири сущность аграрно-крестьянского вопроса отличалась от содержания аграрного кризиса в Европейской России, где проблема имела в своей основе противоречие между институтом землевладения помещиков на правах частной собственности и малоземельем крестьян, находившихся на положении пользователей наделов в общинном
землевладении.
«Земельный вопрос в Сибири, - писал А.А. Кауфман о сущности аграрного кризиса, -этой стране государственного и крестьянского землевладения, - это, во всяком случае, не тот аграрный вопрос, который остро и грозно стоит, в настоящее время, в Европейской России. И это, вместе с тем, не какой-нибудь один сибирский аграрный или земельный вопрос - это сибирские земельные вопросы, - целая группа разнообразных вопросов, в зависимости и от естественных и хозяйственных условий разных местностей Сибири, и от разнообразия состава ее населения, и от пестроты условий землевладения и землепользования различных групп этого последнего» [5, с. 83].
В начале XX века было установлено, что в основе кризиса аграрных отношений в Сибири лежал дефицит пахотной земли. Аграрный кризис, по мнению экономиста-аграрника Н.П. Огановского, состоял в истощении запаса свободных земель для переселенцев из России и отсутствии развитой транспортной системы, без чего невозможно было развивать крестьянское хозяйство [6, с. 31-32]. Этого же мнения придерживался экономист и статистик Л.Н. Литошенко: «Свободный запас земель скоро оказался исчерпанным. Оставалось или втискивать новых переселенцев на занятые уже места и заменять один переселенный район другим, или перестать смотреть на переселение как средство облегчения земельной нужды во внутренних губерниях» [7, с. 133-134]. Эту мысль поддержал экономист И.П. Кантышев в 20-е гг. [8, с. 105], а в начале 50-х гг. историк В.В. Покшишевский [9, с. 187].
Иной взгляд на причины аграрного кризиса в регионе высказали сибирские социологи А. Самохин, считавший, что аграрный кризис состоял в запутанности сибирских земельных отношений [10, с. 111], и Г.Н. Косачинский, который, проведя анализ законов о краевом землеустройстве, пришел к выводу, что аграрный вопрос в Сибири состоял в их реализации, так как они обезземеливали местное крестьянство [11, с. 17]. Известный сибирский историк Л.М. Горюшкин видел аграрный кризис Сибири в остатках государственного феодализма и земельно-арендной системе казны [12, с. 287]. В 80-е гг. В.Г. Тюкавкин и Э.М. Щагин в совместной работе по истории участия крестьянства в русских революциях утверждают, что краевой аграрный кризис был итогом «плохой организации землеустроительных работ и устройства новоселов в Сибири» [13, с. 116]. Разброс мнений о сущности аграрного вопроса в Сибири требует пристального внимания и изучения этой проблемы в комплексе.
По нашему мнению, основой аграрного вопроса в регионе являлся кризис краевой социальной структуры и поземельных отношений в сибирской деревне. В этот период социальная структура аграрного населения Сибири была сложной и противоречивой, не имевшей аналогов в других частях Российской империи. Основой социального кризиса стали противоречия между различными по историческому и юридическому статусу краевыми аграрными группами (старожилы, казаки, старосёлы, новоселы), которые возникли в ходе крестьянско-казацкой колонизации Сибирского региона.
Первая волна крестьянско-казацкой колонизации конца XVI - первой пол. XIX вв. оформила наиболее богатую часть аграрного населения края, получившую в сибирском обществе второй пол. XIX века и среди крестьян новых переселенческих волн название «старожилов» [14, с. 762], делившихся по религиозному признаку на так называемых «кержаков», или «раскольников» (на Алтае варианты определения - «беглопоповцы», «поляки» [15, с. 113] и «каменщики» [16, с. 37], в Иркутской губернии - «субботники» [17, с. 65], в Тобольской губернии «поповцы» [18, с. 653]), т. е. противников Синодальной русской православной церкви (СРПЦ), и «челдонов» (чалдоны), являвшихся официально православными. Кроме различий старожилов по религиозному статусу, имелись отличия по ареалу проживания. Традиционно крестьяне-староверы занимали
труднодоступные горно-таёжные, как на Алтае, и таежные (Тобольская и Томская губернии) районы, что было результатом длительной репрессивной политики царизма в религиозном вопросе, вынуждавшей до середины XIX века староверов скрываться от официальных властей России.
Челдоны населяли в основном сибирскую лесостепь. Специфика их расселения давала им серьезные экономические преимущества в сравнении со староверами. Это выявилось после возведения железной дороги Екатеринбург - Тюмень и Транссибирской магистрали, линии которых прошли в основном через места проживания челдонов. Прежние коммуникации в виде гужевых трактов, как правило, проходившие через староверческие анклавы региона, после начала эксплуатации железных дорог потеряли свое былое экономическое значение, что сказалось на общих темпах хозяйственного развития селений староверов [19, 407]. Исключением являлось социально-
экономическое положение общин старообрядцев Алтая, в которых после строительства веток Транссибирской магистрали на землях округа и освоения Кузнецких угольных копий началось разложение прежде равных староверов на «богачей» и «бедняков» [15, с. 65].
Длительное время старожилы использовали, возникшее после отмены в Сибири в 1762 г. системы государственной десятинной пашни, так называемое захватное право (заимочно-захватное и захватно-вольное) на землю [20, с. 35-39] для обеспечения своих хозяйств необходимыми размерами сельских угодий. Общей чертой хозяйствования обеих групп крестьян-старожилов являлось их активное использование вплоть до последней трети XIX века сибирской разновидности перелога, а также различных форм парово-залежной технологии ведения полеводства, в том числе пестрополья (без точно установленного севооборота). По данным А.А. Кауфмана, в Западной Сибири только парово-залежных технологий имелось более полутора десятков крупных разновидностей [20, с. 6]. Старожилы с позиции развития рынка той эпохи применяли экономически не оправданную экстенсивную систему агротехники [21, с. 115].
Поскольку эта система полеводства требовала значительные земельные площади, то у старожилов в ряде мест в конце XIX века продолжал действовать институт захватной формы землепользования, хотя по «Положению 1866
года» за ними полностью сохранились их прежние наделы на условиях бессрочного пользования, но без права на расширение. По данным Н.К. Истоминой, в 1880-е гг. старожилы имели земельные участки «иногда по 300, по 500 и даже по 1000 десятин» [22, с. 20]. Исключением были бывшие государственные и приписные крестьяне Барнаульского, Бийского, Кузнецкого округов Томской губернии, которым изначально были определены наделы от 12 до 15 дес. на одну мужскую душу [20, с. 53]. Для устойчивого ведения крестьянского хозяйства этого размера земельного надела не хватало, поэтому «Алтайский округ приобрел печальную известность вследствие постоянных земельных неурядиц, происходящих там, и бесконечных споров о полевых и сенокосных угодьях между самими старожилами» [2, с. 92]. Кроме Алтайского округа, отмирание института захватного землепользования происходило в некоторых районах Тобольской губернии. В частности, в Ишимском уезде данной губернии, где уже истощился запас свободных земель, крестьяне старожильческой общины переходили к надельно-душевому переделу [23, с. 4-5]. В начале 1890-х гг. в распоряжении земельных общин старожилов еще имелись значительные площади земельных угодий, включая и резервы так называемых «заимок», «выставок», «починок» [24, с. 73-75], в совокупности превышавших своими размерами наделы новоселов как по качеству пашни и размерам общинного землевладения, так и по доле индивидуального наделения земледельца [25, с. 5870].
Старожилы отличались и системой организации земельной общины. У основной массы этой категории крестьян она состояла из нескольких сельских обществ, которые располагались друг от друга на 80-100 км, подчинявшихся одной волостной администрации. Волостные земельные дачи имели размеры до 1-1,5 млн дес. Землепользование отдельных селений, составлявших одну волость, длительное время из-за сложности проведения государственных межевых мероприятий не разграничивались и не закреплялись [26, с. 252]. По данным Н.П. Оганов-ского, на 1 января 1916 г. за старожилами и аборигенами Сибири еще числилось до 33,5 млн дес. земельных угодий, из которых только 15 595 тыс. дес. было официально отведено для землевладения [6, с. 23]. Исторически сложившееся земельное превосходство крестьян-старожилов над крестьянами-новоселами в дальнейшем не могло не вызывать острых трений по вопросу о
справедливости землеустройства сибирских аграриев [27, с. 29-30, 33].
Вторая волна аграрной колонизации Сибири была связана с самовольным переселением крестьян ряда черноземных губерний центра страны в 60-80-е гг. XIX века, оформивших временную аграрную группу «старо-селов» [28, с. 37] (термин ввел Е.С. Филимонов [14, с. 762]). Староселы заняли промежуточное экономическое положение между старожилами и новоселами начала ХХ века. Староселы, как правило, или вливались в индивидуальном порядке в общины старожилов-челдонов, заплатив большие суммы за приемы по договору, или на свободной земле, предоставленной местными властями, они создавали самостоятельные сельские общества [29, с. 260].
Согласно «Временным правилам о переселении крестьян на свободные земли» от 10 июля 1881 г. старосёлы, если они не приписывались к общинам старожилов, могли получить в краткосрочное (на 6-12 лет) пользование казенные земли, в размерах не выше указанного в регламенте надела или не более 8 дес. на одну мужскую душу [26, с. 60]. По истечении этого срока переселенцы получали землю в бессрочное пользование на правах с бывшими государственными крестьянами. При этом они не имели права «ни отчуждать, не обременять долгами» полученную землю [26, с. 63]. Из-за сложности проведения землеустроительных работ на местах власти часто не исполняли положения «Временных правил», поскольку «переселенческий отряд межевых чинов не может похвалиться избытком или даже достаточностью своих сил» [2, с. 92]. Поэтому в ряде случаев староселы создавали свои сельские общества, водворяясь на свободных казенных землях только после дачи солидной взятки местным чиновникам и сибирским крестьянским начальникам [30, с. 278].
Часть старосёлов при землеустройстве не смогла преодолеть финансовый барьер, израсходовав денежные средства еще до Тюмени, после чего они на местах образовали группу безземельных переселенцев, представлявшую собой «тысячи семей бесправных бобылей» [2, с. 94]. По данным Р.А. Малькова, в 1889 г. эта категория старосёлов, составляла до 10 % от общего числа переселенцев [31, с. 123], сформировавших первый отряд сельских пролетариев Сибири. Старосёлы нанимались на работу в хозяйства старожилов исходя из особой таксы оплаты, зависевшей от сезона найма. Поденщик за работу осенью-зимой получал 20-
30 коп., а в весенне-летнюю страду оплата доходила до 50 коп. Годовой работник получал 35-50 руб. и сверх того две засеянные десятины (рожь или пшеница) [22, с. 37]. Для сравнения, в губерниях метрополии за период 18911900 гг. поденная зарплата сельскохозяйственного рабочего на своих «харчах» во время весенних работ составляла в среднем 44 коп., летних 60 коп., а годовой расчет - 61 руб. [32, с. 27], т. е. в европейских губерниях оплата труда батрака была выше. Однако важно учитывать, что стоимость жизни в Сибири было ниже, чем в метрополии [33, с. 13, 18], поэтому стартовые возможности для старосёла были выше, чем на родине. Отряд поденщиков из несостоятельных старосёлов по мере обустройства и создания самостоятельных хозяйств сокращался [3, с. 35], но полностью эта категория сибирских крестьян своего существования до 1917 г. не прекратила.
Одной из причин острого противостояния необустроенных старосёлов и общин старожилов был институт «полетки». «Полетов-щина» являла собой одну из самых разорительных форм кратковременной аренды земли переселенцами в селениях старожилов. Старожилы составляли общественные приговоры, по которым новоселов заставляли платить буквально за всё: за право проживания в деревне, за выпас скота, за водопой и даже за право проезда по дороге. Эти платежи, взимаемые ежегодно, назывались «полетки», а новоселы, облагаемых ими, «полетовщики» [34, с. 160]. За приемный договор в кризисных районах края необходимо было вносить от 100 и более рублей, поэтому остальные поборы разоряли новосела [22, с. 25]. Институт «полетки», видимо, возник в селах староверов, таким образом, третировавших переселенцев из числа православных, затем они получили распространение и в общинах старожилов-челдонов.
Важно, что переселенцы пореформенного времени несли в развитые уезды Сибири улучшенные орудия труда [9, с. 10]. Это позволило им вести аграрное производство в интересах рынка [34, с. 165], тем более, что старожил являл «совершенно не способного ни к интенсивному труду, характеризующему выходца из Европейской России, ни к правильному хозяйственному расчету, ни к культурно-хозяйственному прогрессу» [14, с. 762].
Старожилы в этих условиях проигрывали конкурентную борьбу на все виды аграрного рынка, поэтому стремились монополизиро-
вать свои права на землю и не пускать в свои селения новосёлов, а если власти принуждали подписать приемный договор, то создавали такие условия для переселенца, чтобы он добровольно ушел из села. Для этого возник институт «прижимки», например на Алтае, т. е. невыгодных условий причисления [3, с. 38-41]. Если соотношение сил в селе было примерно равным, то часто между старожилами и новоселами происходили столкновения, перераставшие в драки и побоища [22, с. 27]. Если новоселы превышали численность старожилов, последние бросали свои селения и почти в полном составе уходили на новое место, как это было на Алтае, где из деревень Ребриха, Быстрый Исток, Черемнова, Клочки и др. ушли старожилы. Они объясняли свое выселение просто - «лапотники выжили» [3, с. 42].
Важно отметить, что в поселениях старожилов в этот период также обострились противоречия. В основе конфликта старожильческих поселений-общин лежала проблема нераз-межеванности земельных угодий. Исследуя сибирскую общину, Н. Петропавловский (Н.Е. Каронин) писал: «В большинстве случаев поземельной единицей был не поселок, а целая группа поселков, составивших впоследствии волость; таким образом, границ между поселками не существовало; все поселки, составлявшие волость, владели землей нераздельно, между тем владения волости иногда простирались верст на пятьдесят в диаметре. Не трудно понять тот хаос, который происходил тогда, в особенности при увеличении народонаселения; сталкивались между собой члены одного поселка, сталкивались поселки, сталкивались даже волости, ибо границы волостей представлялись всем довольно смутно. Дело часто доходило до кровавых драк. Жители известной волости заезжали на землю другой волости - происходила драка, в особенности во время сенокосов; шли стена на стену и дрались чем попало - кольями, литовками, палками» [24, с. 65]. Решить споры старожилов о границах земельных владений их общин власти физически не могли, так как еще в 1894 г. на весь регион имелось всего 100 человек межевых чинов [35, с. 180].
Новый этап развития аграрного кризиса в Сибири, который принял форму открытого социального конфликта всех аграрных групп старожилов с новыми волнами крестьян-переселенцев, продолжавшегося до конца 20-х гг. ХХ века, был связан с недостаточно продуманной и малоэффективной, как показали
дальнейшие события, землеустроительной политикой правительства рубежа XIX-XX вв., состоявшей в безусловном изъятии у старожилов значительных производственных территорий для размещения на них новых групп крестьян-переселенцев [6, с. 99]. Обострило ситуацию создание института оброчно-земельных статей и лесного хозяйства казны, а также мероприятия властей по подъему доходности сдаваемых в аренду государственных земель [36, с. 263].
Длительное время коренное крестьянство Сибири не имело юридически оформленных документов на право пользования своими земельными долями [28, с. 50], так как господствовало традиционное право первозахвата. Только с 1898 г. правительство начало поземельное размежевание в общинах старожилов [6, с. 23]. Указы 1896 и 1898 гг. «О главных основаниях поземельного устройства крестьян и инородцев» и «О правилах определения земельных наделов» [31, с. 125-131] стали базой землеустроительных работ в регионе. Реализация данных указов привела к юридическим коллизиям в отношениях между старожилами и новоселами. Это выявилось в ходе возведения Транссибирской магистрали, для обслуживания которой переселялись малоземельные крестьяне из России, с наделением их земельными долями вдоль дороги [14, с. 738-739].
Обеспечивались государственные переселенцы земельными наделами в основном за счет владений старожилов, что вело к нарушению прав местных землепользователей, основанных на традициях предшествующих исторических эпох. У старожилов в этот период уже сложилась традиция укрывать пашню от контроля фискальных органов, чтобы не платить подати в казну. Местные власти, зная о тенденции к сокрытию реальных размеров пашни, действовали решительно. Так, производившая в 1893 г. землеотводные работы в Ишимском округе Тобольская временная межевая партия изъяла из владений старожилов 135 787 дес. лучших земель, или 64 % всех земель, которые были включены в состав переселенческих участков или в казенно-оброчные статьи [29, с. 151].
В ходе реконструкции сибирского землевладения в полосе обустройства железной дороги для новоселов было изъято из пользования общин старожилов и у киргизов-скотоводов 5 млн. 744 тыс. дес. земельных угодий, из которых в 1900 г. 4 млн. 308 тыс.
дес. уже были заняты переселенцами [37, с. 80].
Проводимый способ землеустроительной политики затрагивал в той или иной степени экономические интересы старожилов всех религиозных групп. По данным Н.П. Оганов-ского, переселенцы монополизировали сбыт хлебной и скотоводческой продукции в зоне железной дороги, так как старожилы, жившие на расстоянии свыше ста верст от линии дороги, не заинтересованы были производить хлеб на продажу по цене 20-40 коп. за один пуд [6, с.
31].
Действия властей по изъятию у общин старожилов земельных резервов и части активной пашни мотивировались тем фактом, что все земли в Сибири считались казенными или владением Кабинета. Это позволяло Комитету Сибирской железной дороги производить цикл землеотводных мероприятий по водворению новоселов, не учитывая местных традиций землепользования, базировавшихся на принципах трудового права - кто первый опахал поле или окосил луг, считался его владельцем, т. е. «веровали складам» [6, с. 23].
Объяснение порядка насильственного отчуждения в полосе строительства земель строилось на том основании, что земельные участки старожилов и части старосёлов по своему статусу соответствующим образом не были юридически оформлены [27, с. 50-51] или в качестве семейной доли в составе угодий сельских обществ, или в качестве частной собственности, институт которого в Сибири в этот период так и не получил прописки [5, с. 80]. В отличие от старожилов переселенцы 1890-х гг. изначально имели юридическое право на землю, как было указано, «на правах постоянного наследственного пользования», но без права на частную собственность[38, с. 83].
Итогом железнодорожного строительства и мероприятий по водворению новоселов в Сибирь стало оформление в регионе новой массовой категории крестьян-переселенцев с новым юридическим статусом, призванной не только обеспечивать бесперебойную работу Транссиба, но и платить оброчную подать в размере 2 руб. 71 коп. за душевой надел или по 18 коп. с десятины [37, с. 41]. Для сравнения, в губерниях метрополии в 1899 г. крестьяне платили с десятины 1 руб. 51 коп., а помещики - 20 коп. [39, с. 132]. Чтобы новоселы могли не только платить налоги, но и наравне со старожилами арендовать казенные земли для развития зернового хозяйства,
правительство осуществляло ряд мер по их обеспечению первоначальными материальными ресурсами [40, с. 81-99].
В поисках новых источников налогообложения правительство обратило внимание на фонд казенных земель в Сибири, который можно было сдавать в аренду старожилам, имевшим необходимые денежные средства и возможность нанимать батраков из огромной массы несостоятельных новоселов. Меры правительства по изменению в Сибири системы налогообложения диктовались тем фактом, что часть русского населения и ряд категорий аборигенов края были освобождены от налогового бремени, выполняя натуральные повинности [41]. Фискальные соображения стали основой долгосрочной переселенческой и землеустроительной политики в Сибири и в других окраинных частях империи.
Проблемой для властей Сибири при реформировании налоговой системы было отсутствие точных данных о размерах землепользования старожилов. В отношении новоселов конца XIX века ситуация была более или менее ясная, так как они изначально получали в пользование единообразные 15 дес. пашни и 3 дес. леса [5, с. 101]. В 1880-х гг., чтобы увеличить фонд казенно-оброчных статей, сдаваемых в аренду, в действие было введено положение о системе «дач единственного владения казны» на окраинах империи, в том числе и в Сибири [36, с. 236]. В рамках данного законодательного акта запрещалось крестьянам Сибири продавать землю, отдавать ее в залог и проводить другие операции [36, с. 150]. Также власти начали реализацию мер по унификации структуры крестьянского землепользования с европейским аналогом, сокращая размеры волостных земельных дач и создавая институт поселенных дач [26, с. 252].
Затем началось наступление на право пользования лесными угодьями в регионе. 8 ноября 1886 г. вышло распоряжение Управления государственными имуществами Западной Сибири о переходе всех лесов в ведение казны [41, с. 159] и запрете рубить лес для продажи без предварительной уплаты «попенных пошлин». Правительство не только узурпировало часть крестьянских лесов, но и повышало таксы на лесные материалы [26, с. 236-237].
В конце XIX века в России проводились мероприятия по унификации юридического положения всего населения империи. В Сибири ее целью было уравнивание юридического статуса сибиряков с жителями метрополии.
Правительство, стремясь увеличить число налогоплательщиков, чтобы повысить доходность казенного имущества, отменило ряд льгот для крестьян Сибири. Важным шагом стали мероприятия по прикреплению старожилов и аборигенов к определенной территории. Для этого началась ликвидация системы заимок, и вводились стандарты земельного отруба для каждой крестьянской семьи, т. е. прекращалась практика захватного права. Одновременно были определены размеры кочевых угодий для скотоводов [40, с. 27-28].
Все излишки поступили в колонизационный фонд. Лучшая часть земель, до 25% от общего числа изъятых из пользования старожилов, не передавалась в переселенческий фонд. Они размежевывались в казенно-оброчные статьи и оставлялись в запасных участках, которые равномерно распределялись среди селений новоселов и старожилов для сдачи в аренду [34, а 152]. Также велось насаждение общинного землепользования по образцу крестьянской общины в России [27, с. 61-62], которая несла ответственность на основе круговой поруки за каждого своего члена, в том числе за уплату подати. В рамках этой задачи проводились землеотвод-ные операции и вновь за счет коренных крестьян, что вызывало острые трения старожилов с новоселами [24, а 50].
Кроме противоречий по земельному вопросу, выявилось недовольство старожилов экономическими преимуществами новоселов, так как мероприятия правительства по водворению нового отряда крестьян-переселенцев создали предпосылки для устойчивого хозяйственного положения данной категории новоселов, которые при переселении пользовались льготным переселенческим тарифом (0,3 копейки с человека-версты), домообзаводствен-ными ссудами и т. д. [9, с. 133-134]. Данное обстоятельство позволяло переселенцам использовать железную дорогу в своих хозяйственных интересах, удешевлять производство и реализацию аграрной продукции в регионе, чего были лишены другие группы сибирских крестьян. Особенно наглядно это проявилось в начальный период крестьянской маслодела-тельной кооперации конца XIX столетия [38, а 193-201, 227-232].
Таким образом, в конце XIX века в ряде губерний и областей Сибири под влиянием процессов крестьянского переселения из метрополии и развития рыночных отношений в Сибирском регионе оформился аграрно-
крестьянский вопрос. Внутреннюю сторону этого кризиса составляли социально-экономические противоречия внутри общины старожилов, а внешнюю - их противоречия с другими категориями крестьян по земельному вопросу, а также с государством, колонизационная политика которого ущемляла традиционные права коренного населения Сибири.
Список литературы
1. К. А. А. Хозяйственный и общинный быт крестьян и инородцев Иркутской губернии // Северный вестник. 1891. № 8. С. 24-42.
2. Ч. А. Крестьянское переселение в Сибирь // Русская мысль. 1895. № 7. С. 80-96.
3. Марусин С. Переселенческое движение на Алтай // Северный вестник. 1891. № 7. С.
21-53.
4. Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. СПб., 1892. 720 с.
5. Кауфман А.А. Земельный вопрос и переселение // Сибирь, ее современное состояние и нужды. СПб., 1908. С. 79-140.
6. Огановский Н.П. Народное хозяйство Сибири. Омск, 1921. 186 с.
7. Литошенко Л.Н. Социализация земли в России. Новосибирск, 2001. 536 с.
8. Кантышев И. Колонизация, землеустройство и мелиорация в Сибири // Жизнь Сибири. 1922. № 2. С. 102-108.
9. Покшишевский В.В. Заселение Сибири. Иркутск, 1951. 207 с.
10. Самохин А. Устройство земель в Иркутском округе // Жизнь Сибири. 1928. № 5. С. 111-114.
11. Косачинский Г. Октябрьская революция и крестьянское землепользование // В помощь земледельцу. 1927. № 11. С. 16-19.
12. Горюшкин Л.М. Аграрные отношения в Сибири периода империализма (19001917). Новосибирск, 1976. 344 с.
13. Тюкавкин В.Г., Щагин Э.М. Крестьянство России в период трех революций. М., 1987.
208 с.
14. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза - И.А. Ефрона. М., 1992. Т. 58. 957 с.
15. Шевцов М. «Поляки» Змеиногорского округа // Записки Западносибирского отдела императорского Русского географического общества. Т. XXVI. Омск, 1891. С. 1-92.
16. Ядринцев Н.М. Раскольничьи общины на границе Китая // Сибирский сборник. Кн. 1. СПб., 1886. С. 21-47.
17. Астырев Н. Субботники в России и Сибири // Северный Вестник. 1891. № 1. С.
34-70.
18. Историческая энциклопедия Сибири: в 3 т. Новосибирск, 2009. Т. 2. 808 с.
19. Капитонов О.Н. Московско-Сибирский тракт и его жители в XVII-XIX вв. Новосибирск, 2004. 568 с.
20. Дорофеев М.В. Земельные отношения в Томской губернии во второй пол. XIX-нач. ХХ в. Новокузнецк, 2007. 135 с.
21. Личков Л. Где правда? (К вопросу о «поездках» для исследования Сибири) // Русская мысль. 1895. № 3. С. 105-133.
22. Истомина Н.К. Сибирь и переселенцы. Харьков, 1892. 64 с.
23. Кауфман А.А. Община и успехи сельского хозяйства в Сибири. СПб., 1894. 39 с.
24. Петропавловский Н. Схема истории сибирской общины // Сибирский сборник. Кн. 2. СПб., 1886. С. 62-82.
25. Сухотина Л.Г. Формы землевладения, земледельческие системы и орудия труда в сибирской деревне второй пол. XIX в. // Вопросы истории Сибири. Вып. 3. Томск, 1967. С. 58-70.
26. Скляров Л.Ф. Переселение и землеустройство в Сибири в годы столыпинской аграрной реформы. Л., 1962. 588 с.
27. Чуркин М.К. Переселенцы и старожилы Западной Сибири. Омск, 2001. 116 с.
28. Кауфман А.А. Влияние переселенческого элемента на развитие сельского хозяйства и общинной жизни в Западной Сибири // Северный вестник. 1891. № 4. С. 27-52.
29. Чуркин М.К. Переселение крестьян черноземного центра России в Западную Сибирь во второй пол. XIX - нач. ХХ вв. Омск, 2006. 376 с.
30. Горюшкин Л.М. Сибирское крестьянство на рубеже двух веков. Новосибирск, 1967.
412 с.
31. Мальков Р.А. Переселенческие контингенты как социальный источник пролетариата // Из истории Западной Сибири. Вып. 64. Новосибирск, 1971. С. 121-133.
32. Дубровский С.М. Столыпинская земельная реформа. М., 1963. 600 с.
33. Кауфман А.А. Переселение. Мечты и действительность. М., 1906. 37 с.
34. Соловьева Е.И. Переселение крестьян в Сибирь в конце XIX- начале XX вв. (1893-1905 гг. // Из истории Западной Сибири. Вып. 1. Кемерово, 1966. С. 138-167.
35. Внутреннее обозрение // Русская мысль. 1895. № 1. С. 168-184.
36. Худяков В.Н. Аграрная политика царизма в Сибири в пореформенный период. Томск, 1986. 265 с.
37. Путеводитель по Великой Сибирской железной дороге. СПб., 1900. 640 с.
38. Дорофеев М.В. Влияние столыпинской аграрной реформы на землевладение и землепользование в Сибири (По материалам Томской губернии) // Сибирское общество в период социальных трансформаций XX в. Томск, 2007. С. 78-85.
39. Дубровский С.М. Сельское хозяйство и крестьянство России. М., 1975. 398 с.
40. Кауфман А.А. Сибирское переселение на исходе XIX в. СПб., 1901. 349 с.
41. Пащенко О.П. Выступление против натуральных повинностей в социальном протесте крестьян Западной Сибири в 1861-1904 гг. // Омские социально-гуманитарные чтения. Омск, 2009. С. 156-160.
Об авторе
Вторушин Михаил Иванович - кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры государственного муниципального управления и таможенного дела, Омский государственный технический университет, vtorushin-m2013@yandex.ru
