CC BY
25
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2011. № 2
ФИЛОСОФИЯ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ
О.П. Черных*
КРИТИКА РАЦИОНАЛЬНОСТИ ИНФОРМАЦИОННОЙ
КУЛЬТУРЫ
Информационная культура делает современное общество крайне прагматичным, непреходящие истины утрачивают ценность, что негативно отражается на психическом состоянии человека. Одна из причин видится в крайней рационализации сознания. В силу этого проблема может быть рассмотрена в соотнесении представлений о постигаемом разумом и пережитом, о неподлинном и подлинном бытии.
Ключевые слова: информационное общество, средства массовой информации, виртуальные миры, рациональное, иррациональное, нравственные ценности, подлинное бытие.
O.P. C h e r n y k h. The Criticism of rationality of information culture
Information culture turns the contemporary society into an extremely pragmatic one. Eternal truths forfeit their value that negatively affects mental state of a person. One of the reasons may consist in extreme rationalization of consciousness. Thus, the problem could be solved in the process of correlating something that is cognized by nous and is experienced, discriminating between authentic and non-authentic being.
Key words: information society, mass media, virtual worlds, rational, irrational, moral values, authentic being.
Все, что мы знаем о мире, в котором живем, мы знаем благодаря информации; наши будни и отдых строятся на использовании продуктов информационных технологий и протекают в общении с техникой. Вместе с тем за последние десятилетия мы так много узнали о негативных последствиях информационного воздействия, что не можем полностью доверять имеющимся знаниям. Критика информации образует замкнутый круг, когда ее обвинения строятся из информации, все так же получаемой из средств массовой информации. Очевидно, что решение этой проблемы не может состоять в обнаружении некоего источника манипуляции или в отказе от технологических достижений. И эта проблема не тайна, которая бы исчезла после ее обнародования, а, скорее, особенность современного общества, которая сохраняет стабильность
* Черных Оксана Павловна — кандидат философских наук, доцент кафедры философии Магнитогорского государственного университета, тел.: (8) 904-974-62-55; e-mail: cherrry100@yandex.ru
даже тогда, когда раскрывается ее генезис и способ функционирования. Но информационное воздействие можно проследить, его можно подвергнуть теоретической рефлексии.
В дальнейшем под понятием «информация» должны подразумеваться знания, полученные прежде всего из книг, журналов, газет, Интернета, радио, телевидения, фото- и видеопродукции, компьютерных игр и т.п. То есть речь пойдет о продуктах массового производства, так как именно они правят сознанием. Доклады, театральные представления, концерты, выставки не имеют определяющего значения в современном обществе, если их влияние не поддерживается рекламой, тиражированием на информационных носителях, иными словами, включением в открытое информационное пространство. Решающее значение в определении массовой информации представляет то, что между субъектом и объектом информационной культуры посредничество происходит благодаря технике и организациям, которые производят коммуникацию в рамках масс-медийной системы. Поэтому, говоря об «информационной культуре», мы невольно подразумеваем техногенную культуру, порожденную современными информационными технологиями.
Реальность, создаваемая массовой информационной культурой, отлична от реальности действительного мира — мира, каков он есть сам по себе. В ней исключается непосредственный контакт между субъектами или субъектом и объектом культуры. Отсутствие непосредственной, диалогичной интеракции замещается технологическим взаимодействием. Именно появление этого нового звена в цепи «субъект- субъект/объект» искажает ценности, истинное восприятие культурного источника: утрачивается понимание, вариативность и симметричность подлинного диалога, теряется ощущение самоценности и самодостаточности субъекта (объекта) коммуникации. В соотношении реальностей технологической и подлинной человечество расставляет акценты в пользу первой как наиболее насыщенной и привлекательной. Ключевым аспектом технологической коммуникации является явное и неявное культивирование рациональности: все может быть измерено, систематизировано, оцифровано, прорекламировано, куплено, продано, переведено в деньги. Эта «чистая» рациональность делает сознание прагматичным, деформирует стиль мышления, сферу межличностных коммуникаций, предполагающих понимание, двустороннее общение, соучастие. Меняется психологический облик значительной части общества: появляется потребительское отношение ко всему, эмоциональная холодность, отчужденность и т.п. Подлинное же общение более эмоционально и диалогично, оно, по сути, более иррационально и предполагает не только потребление, но и отдачу, бескорыстие, сопереживание, соучастие, стремление к созиданию.
Перемены в социуме, вызванные информатизацией жизни, стали объектом внимания исследователей различного профиля. Технологические достижения, к которым человечество стремилось, начинают именоваться «кризисом». Конечно, с научной позиции достижение и кризис диалектически взаимосвязаны: накопленные количественные изменения оборачиваются некоторым периодом хаоса, переводящим систему на новый уровень организации. Между тем в обыденном сознании вплоть до настоящего времени понятие «кризис» остается чем-то несовместимым с разумом и порядком, таящим в себе скрытую угрозу для социума.
Возможно, отношение к плодам прогресса как к кризису исходит еще и оттого, что прогресс противоречит выстроенным массмедиа представлениям о том, как должен выглядеть этот прогресс. Западное воззрение на плоды достижений в области информационных технологий сформировалось во многом под воздействием работ философов и социологов. Во второй половине ХХ в. были популярны взгляды канадского философа Маршалла Мак-Люэна. Он оптимистично предвидел в открытом информационном обществе, взаимодействующем посредством электронных средств передачи информации (телефон, радио, телевидение), возврат к утраченному племенному единству. В информационной культуре он видел как причину раскола, так и средство последующего единения общества.
Так, разобщение рода людского, по Мак-Люэну, начинается с созданием алфавита, письменности. Появление книгопечатания, образно говоря, «галактики Гутенберга», породило дешевые продукты массмедиа, манипулирующие сознанием полуобразованных народных масс. Все стали думать границами наций, откуда и приходили новости. Это привело к индивидуализму, шизофрении и национализму и как следствие вызвало Первую мировую войну и революцию в России, помогло произвести на свет тоталитарные общества ХХ в. «Сегодня важно понять, — пишет Мак-Люэн, — почему никакой национализм невозможен до тех пор, пока национальный язык не обретет печатную форму» [М. Мак-Люэн, 2004, с. 320]. И, наконец, в XX в. уже на новом этапе происходит постепенное возвращение к «племенному» восприятию мира. Благодаря электричеству расширявшаяся на протяжении последних столетий «галактика Гутенберга» перешла в фазу сжатия, и это изменило специфику общения, «погрузив каждого из нас в океан забот других людей»: «...благодаря телеграфу и радио, — говорит Мак-Люэн, — мир пространственно сжался до размеров одной большой деревни» [там же, с. 321]. Но основными объединяющими силами стали электронные СМИ и прежде всего телевидение. В мире, покрытом искусственной нервной системой электронных коммуникаций, человек
«расширяется» настолько, что формируется единый планетарный организм. Мир у Мак-Люэна, как античный Космос, снова становится одушевленным и организмичным. В его теории любое технологическое достижение является своеобразным расширением и совершенствованием человеческих органов: книга является расширением уха, автомобиль — ног, а электрическая технология — нервной системы. «Сегодня, когда истекло более столетия с тех пор, как появилась электрическая технология, — пишет ученый, — мы расширили до вселенских масштабов свою центральную нервную систему и упразднили пространство и время, по крайней мере, в пределах нашей планеты. Мы быстро приближаемся к финальной стадии расширения человека вовне — стадии технологической симуляции сознания, когда творческий процесс познания будет коллективно и корпоративно расширен до масштабов всего человеческого общества примерно так же как ранее, благодаря различным средствам коммуникации, были расширены вовне наши чувства и наши нервы» [М. Мак-Люэн, 2003, с. 6]. В этом гилозоистском воззрении Мак-Люэна мир становится человекосоразмерным, точнее, структурно соразмерным коллективному сознанию, которое неразрывно сливается с искусственной реальностью; очевидно, что и разум становится здесь излишним, так как каждый предмет действительности ощущается непосредственно как часть собственного тела. Резюмируя точку зрения Мак-Люэна, можно сказать, что благодаря электронным технологиям, задействовавшим почти все органы восприятия, познание мира и диалог становятся чисто интуитивными, без привлечения разума. Исключение разума предполагает исключение рациональности. Мак-Люэн хорошо понимал, что общение, построенное преимущественно на логике разума, не может быть подлинным, оно не в состоянии объединить людей, сделать общество гуманнее.
Воображение легко включит в эту теорию еще одно технологическое достижение — сеть Интернет. Возможно, если бы Мак-Люэн жил сейчас, то в технологической конструкции веб-паутины он бы увидел триумфальное подтверждение своих пророчеств. В этой «глобальной деревне» отголоски изо всех ее уголков, как по нервным каналам, мгновенно доносятся до всех окраин. Интернет — это подобие коллективного разума, единого головного мозга человечества, где миллиарды частиц мгновенно образуют сложные связи. Сетевая структура являет собой и новую социальную инфраструктуру, похожую на общинную, — это новое обитаемое пространство, в котором происходит организация взаимодействия людей с очевидной фрагментацией массового пространства на специализированные группы по интересам: здесь так же, как в деревне, вместе гуляют группами и, как в греческом городе-полисе, общение между жителями является высшей ценностью бытия.
Не только Мак-Люэн пытался увидеть в современных достижениях науки возврат к иррациональной парадигме мировосприятия и к эллинистическому гилозоизму. Так, отечественный философ А.Н. Павленко считает, что обращение к подлинному восприятию мира выражается в создании инфляционной теории происхождения Вселенной, эволюция которой соразмерна эволюции человека: «Мы являемся свидетелями начала подачи иного дара. Иного — для гуманизма. <...> Подлинное возвращается к самому себе. И пока еще не совсем ясные черты этого мы находим в той же космологии — науке о Вселенной как целом. Инфляционная парадигма подтверждает это» [А.Н. Павленко, 1997, с. 154].
Возвращаясь к оптимистичной теории Мак-Люэна, попытаемся задуматься над тем, что подвигло ученого к этой во многом утопичной теории. Обнаружение ли это действительных перемен или философские искания утраченной истины? Скорее второе, его размышления больше похожи на поиск. В разросшихся дебрях искусственных миров он пытался обнаружить утраченное человеком единство с природой и непосредственные земные радости — общение, солидарность, соучастие. Сам он пишет: «Ностальгия по племенному миру — единственное развлечение, оставшееся нам после изобретения электромагнитных волн» [М. Мак-Люэн, 2004, с. 321]. Именно поэтому его электронное общество будущего нравственно, солидарно и справедливо.
Как показывает жизнь, делать ставку на справедливость искусственного мира напрасно. Мир, созданный человеком, будет всегда нести в себе ущербность. В поздних работах Мак-Люэна оптимизм по поводу однозначной благотворности техногенной культуры стал угасать. Ученый видел, как СМИ и телевидение вместо того, чтобы всемерно расширять кругозор потребителя информации, на самом деле невероятно сужают его, заваливая «информационным мусором» и манипулируя сознанием. И уже не увязывались с реальностью надежды на то, что благодаря электронным технологиям человечество заново обретет чувство всеобщности: насилие перестает вызывать в человеке боль и сострадание, телевизионная реклама наводила ученого на мысль о переходе «глобальной деревни» в частную собственность компаний.
Пример развития теории Мак-Люэна иллюстрирует динамику отношения к плодам прогресса: от безудержно радостного к безнадежно пессимистичному, от обнаружения к новому поиску. При этом, размышляя над восстановлением утраченного дара общения, подлинных ценностей коммуникации, Мак-Люэн склоняется к иррационалистической позиции, так как разум, на его взгляд, разобщает людей.
История показывает, что отношение к выбору способа познания действительности никогда не было однозначным и выделение рациональной или иррациональной компоненты восприятия зависит и от эпохи, и от позиции ученого. С одной стороны, уход человека от созерцания и переживания к логике и разуму удаляет его от размышлений над смыслами подлинного бытия. С другой стороны, рациональность всегда отождествлялась со знанием, способным раскрыть внутреннюю связуемость всего сущего, установить причинно-следственные связи, лежащие в основе мира.
Уже в философской системе Лейбница истинная реальность принадлежит метафизическим сущностям — монадам, а реальность физическая признается видимостью. И эта метафизическая реальность познаваема: хотя монады не даны в опыте, их познание возможно умозрительно, т.е. постижением сути монад с помощью разума, путем логического мышления. Разуму свойственно иллюзорное стремление к преодолению бесконечности мира в обобщениях, к сведению всего многообразия мира к ряду простых принципов. Лейбниц, будучи не только философом, но и выдающимся ученым, хорошо чувствовал, каким образом можно закодировать в научных положениях всю обширную информацию о мире, сделав знание человекосоразмерным. Точкой опоры в познании мира у Лейбница явилась монада, которую он называл постоянным «живым зеркалом» Вселенной, зеркалом всех ее событий: «Каждая субстанция есть как бы целый мир и зеркало Бога или всего универсума, который каждая субстанция выражает по-своему, особо, так же, как один и тот же город смотрится по-разному в зависимости от различных местоположений наблюдателя» [Г.-В. Лейбниц, 1982, с. 132]. Если мы обладаем достаточно проницательным умом, то можем распознать в мельчайшей монаде все, что произошло, происходит и произойдёт в будущем, сможем увидеть то, что отдалено во времени и в пространстве, полную историю Вселенной [там же, с. 410, 541]. Таким образом, монада своим существованием компенсирует иллюзию человеческого разума исчерпывающе осваивать мир теоретическим образом. Учение Лейбница утверждает человека в праве быть творцом мира, потому что человек владеет разумом. Рассудок и разум всегда были и есть собственные силы человека, отказ от которых означал бы отказ от человеческого авторства на творчество в действительном и воображаемом бытии. При этом пантеистическое мировоззрение (которого придерживался Лейбниц и которое присуще современному информационному обществу), отрицая трансцендентного Бога, только дополняет решение этого вопроса в пользу субъекта, отводя человеческому разуму центральную творческую позицию и позволяя ему наполнять мировое пространство образами собственного могущества.
Информационная эпоха демонстрирует совершенство искусственно созданной реальности. Будучи сотворенной человеком, эта реальность логична и рациональна. Вместе с тем продолжает существовать подлинная реальность — реальность непосредственного общения и иррациональных истин — добра, соучастия, понимания, бескорыстия, созидания. Поэтому как в мире совместно сосуществуют иррациональное и рациональное, так же сосуществуют подлинное бытие и неподлинное сущее. С развитием человеческой истории меняется их соотношение.
Как же взаимодействуют информационная и традиционная культуры в современном обществе? Мы повсеместно наблюдаем тот факт, что социальные институты современного общества, центрированные вокруг технических вопросов, не поддерживают норм поведения, бытующих в практике непосредственного общения. В результате этого сфера подлинности реального жизненного мира и система социальной организации современного информационного общества оказываются разорванными. Между тем современный человек, окруженный научными фактами и техническим средствами, составляющими саму суть его общественной жизни, редко сомневается в том, что мир именно таков, каким его представляют научно-технические достижения. Он практически не задумывается, что, помимо необходимого включения в информационную реальность, возможно стремление к познанию подлинного бытия, познанию мира таким, каков он есть сам по себе. Именно в том, что разрыв между реальностями существует, но не замечается человеком, в том, что центр тяжести переживаний перенесен в искусственную среду, и находится, на наш взгляд, корень проблем современной информационной культуры.
Психологи, обнаруживая последствия изменения сознания современного человека, отмечают высокую подверженность его психическим расстройствам: стрессам, фобиям, некоторым формам аутизма (состояниям глубокой внутренней концентрации без связи с внешним миром) и т.п. И психологи практично советуют общаться с друзьями, отдыхать на природе, чередовать различные виды деятельности. Проблема же, как мы уже сказали, кроется намного глубже — во внутренней перестановке приоритетов. Человеческий ум уже не ищет подлинных смыслов бытия, правды и справедливости, не испытывает радости общения, соучастия, события, не стремится к созидательному преобразованию мира. «Общество потребления» имеет прямо противоположные ценности.
Размышления над преодолением антропогенетического кризиса приводят отечественных философов к необходимости обращения сознания к реальности подлинной. Как сказал А.В. Говорунов, «важно различать сущее и бытие, не упуская из виду в пылу заня-
тости сущим и сутью сущего самую мысль о бытии» [А. В. Говорунов, URL: http://anthropology.ru/ru/texts/govorun/ideal.html]. Он проводит грань между сущим и бытием, как между преходящим и вечным: «Сущее — это весь мир в его данности, все "реальное", а также и все "фантастическое", что только может быть. Все, что сказывается, сказывается о сущем и только о сущем. Бытие же вовсе не сказуемо. Кроме одного — оно есть постоянная возможность мира всегда сказать "нет" любым попыткам окончательно определить его сущность, исчерпать понятие реальности. Мысль о бытии — это мысль о неизбывной трансцендентальности мира» [там же].
«Несказуемость», или «молчность», бытия, о которых говорят А.В. Говорунов и А.Н. Павленко, подразумевает невозможность однозначного толкования, которого требует разум и законы логики, т.е. можно сказать, что знание о бытии для человеческого разума противоречиво и парадоксально, в то время как знание о сущем, представляющем каждодневную реальность, во многом искусственную, логично и предсказуемо. Но именно в логичности и предсказуемости обретает свою конечность и теряет субстанциальность искусственный мир. В субстанциальной ограниченности заложено отличие искусственного существования от подлинного бытия. Этим и уступает информационная коммуникация переживаниям субъекта, получаемым от неоднозначных и спонтанных событий обыденной жизни.
Но чем же тогда разнятся смыслы рациональной и иррациональной истин? В размышлениях о бытийных основаниях взаимоотношения человека с окружающим миром в условиях технической цивилизации А.Н. Павленко приводит пример несоответствия логического выражения сущего и его подлинного бытийного смысла. Иллюстрируя свою мысль, он приводит силлогизм: «Все люди — смертны; Сократ — человек; следовательно, Сократ — смертен» [А.Н. Павленко, 1997, с. 165]. По мнению философа, в суждении «Сократ — смертен» для нашего «нововременного» уха нет ничего странного и необычного, оно логически состоятельно. Эту очевидную и непротиворечивую логическую позицию в мировоззрении он называет «умо-на-строением», умышленно подчеркивая ее связь с умом. Но вот в этой-то самоочевидности, по словам Павленко, «притаилась ее двойственность, потому как отнюдь не всегда она свидетельствует подлинное. И внимательный взгляд это сразу улавливает» [там же]. Философ раскрывает суть этой двойственности, осмысливая диалог между Сократом и Критоном (Платон, 115-с^): «...Сократ, приговоренный к смерти, с жалостью смотрит на плачущего Критона, и вот что говорят они между собой:
— Да, Сократ, — сказал Критон, — мы постараемся исполнить все, как ты велишь. А как нам тебя похоронить?
— Как угодно, — отвечал Сократ, — если, конечно, сумеете меня схватить и я не убегу от вас.
Он тихо засмеялся и, обернувшись к нам, продолжал:
— Никак мне, друзья, не убедить Критона, что я — тот Сократ, который сейчас беседует с вами и пока еще распоряжается каждым своим словом. Он воображает, будто я — это тот, кого он вскорости увидит мертвым, и вот спрашивает, как меня хоронить! А весь этот длинный разговор о том, что, выпив яду, я уже с вами не останусь, но отойду в счастливые края блаженных, кажется ему пустыми словами ...» [цит. по: А.Н. Павленко, 1997, с. 166].
Так над кем же «тихо засмеялся» Сократ? А.Н. Павленко говорит, что Сократ «тихо засмеялся» над всеми, кто наивно, вслед за Критоном, утверждает, что «форма» или что-либо ей подобное (душа человека, по Аристотелю, и есть его форма) существует только в единичных вещах, что, «например, "форма" этого Сократа вот в "этом Сократе" и от вещи никак не отделима. Что "душ"Сократа есть "сам Сократ" а после "смерти" его физического тела она его покидает..» [там же, с. 166]. Для Платона и Сократа человек бессмертен, в то время как логическое мышление современного человека утверждает обратное. Получается, что частноутвердительное суждение «Сократ — смертен», так же как и суждение «Все люди — смертны», по словам А.Н. Павленко, «в отношении к подлинному бытию является суждением ложным, но взятое новым человеком как суждение, истинность которого «оче-видна», оно оказывается таковым в отношении к неподлинному» [там же, с. 234—235]. Попросту говоря, разум, черпая свои выводы из текучего мира единичных вещей (научных фактов), в уме проявляется ложью.
Путь к истине вечного бытия, а не преходящего сущего, философам всегда виделся пролегающим через переживание, которое приводит закостенелый ум к обновленному состоянию: «Ум, — пишет А.Н. Павленко, — прошедший через горнило душевного переживания, словно череп новорожденного, принимает форму этого "переживания"» [там же, с. 172], после чего ум как бы рождается заново. Благодаря переживанию, искусственная информационная реальность как обретает, так и теряет свою субстанциальность. Действительно, искусственный мир подражает миру физическому по насыщенности красок и событий, воспроизводит нормы и ценности традиционной культуры, но достичь глубинных переживаний, влекущих за собой активную созидательную практику, не способен. Это видно по тому, как довольно легко человек переживает смерть в виртуальном пространстве, как поверхностны переживания у экрана телевизора или при прочтении СМИ и как пуста и несостоятельна оказывается жизнь, лишенная живого общения, эмоций, настоящих поступков.
4 ВМУ, философия, № 1 49
Словами А.Н. Павленко можно сказать, что, следуя только законам логики, свойственным всему искусственному, ум не перерождается, а находится в фальшивом «круговращении». Такой ум не ищет мира справедливого и вечного, подобно уму Платона, столкнувшемуся с глубоким переживанием кончины учителя. Поиск смысла бытия — это необходимая черта человеческого сознания, без которой человек теряет свою духовную составляющую. Во-первых, человек теряет связь с природой, из которой он возник и к которой вернется. Во-вторых, он утрачивает понятие о справедливом, моральном, о соучастии, сопереживании, иными словами, о поступке, благодаря которому человек становится истинно бессмертным перед вечностью (а не благодаря количеству упоминаний о нем в информационных источниках).
В этих рассуждениях о роли переживания стоит расставить акценты. Так, можно задаться справедливым вопросом: кто из нас не испытывал ярких переживаний при соприкосновении с гениальными творениями книжной или электронной реальности. Разве не сильно воздействие образов в поражающих воображение современных цифровых киноэффектах? Между тем переживание ценно не само по себе, а как путь к истине, к добру, к преобразованию мира. Субъект должен быть сосредоточен не на самом акте идеального переживания, а на его объективации, на дальнейшей практике. Не реально и не подлинно то переживание, которое достигается путем отсечения самого переживания от «бремени бытийственно-сти» [Н.А. Бердяев, 1997, с. 201], когда «...мировой процесс протекает без прибыли, все остается в прежнем состоянии.» [там же, с. 201—202]. Иначе, по словам Н.А. Бердяева, «субъект остается оторванным от объекта, дух оторванным от плоти, личность оторванной от соборности» [там же, с. 202].
Поэтому проблема даже скорее в том, почему переживания виртуальных событий не обращают человека к дальнейшему созиданию нравственных поступков и сюжетов? Возможно, причина в том, что мала и незначительна духовная или нравственная составляющая современного человеческого сознания. Она пуста и бессодержательна.
Интересными видятся объяснения этой причины гуманитарным технологом Ефимом Островским, рассуждающим на тему бессодержательности и жестокости информационной культуры: «Любая военная стратегия есть сосредоточение силы против слабости. Как говорил Сунь-Цзы, "ударь наполненным по пустому и одержишь победу"» [Е. Островский, 2003]. Значит, наличие насилия на экранах и его сила, которая потрясает многомиллионную армию телезрителей, не только в его наполненности чем-то, но в том, что оно находит пустое и наносит удар. Задумываясь над во-
просом, что же может быть противопоставлено ужасу, Е. Островский отвечает, что это может быть радость. Он пишет: «Думаю, не открою секрета, если скажу, что, заглянув внутрь себя, каждый обнаружит, что в жизни очень мало Радости. <...> Когда мы приступили к исследованиям и начали узнавать, испытывают ли люди Радость в повседневной жизни, то обнаружили две любопытные вещи. Во-первых, они хорошо видят разницу между Радостью и удовольствием, а во-вторых, легко обнаруживают, что, в отличие от удовольствий, Радости они не испытывают. Конечно, Радость — очень интимное и глубокое переживание. И, быть может, не мое дело о нем говорить, ибо в прошлом радостными переживаниями занимались церкви, религии.» [там же]. Но дело здесь, думается, не в отсутствии религиозности, а в отсутствии обращенности людей к истинным смыслам бытия, к действенному поиску правды, как об этом еще столетие назад писал религиозный философ С.Н. Булгаков: «Нерелигиозных людей нет, а есть лишь люди благочестивые и нечестивые, праведники и грешники. Религию имеют и атеисты, хотя, конечно, вероисповедание их другое, чем у теистов. <...> То, что в метафизике мы познаем как высший смысл и высшее начало мира, как предмет религиозного обожания, становится святыней сердца. <...> Религия есть активный выход за пределы своего я, живое чувство связи этого конечного и ограниченного я с бесконечным и высшим, расширение нашего чувства в бесконечность в стремлении к недосягаемому совершенству» [С.Н. Булгаков, 1993, с. 49—50]. Таким образом, отвлекаясь от нюансов сопричастности к вероисповеданию, можно заключить, что умозрительное восприятие действительности, доставляя субъекту удовольствие соизмерения мира со своими силами, отнимает у него радость непосредственного переживания совершенства подлинного бытия. Но речь здесь идет не о предпочтении чего-то одного чему-то другому, а о том, что человек не должен в череде повседневных забот забывать о своей сопричастности подлинному миру, о морали и справедливости, о соучастии и понимании.
Подведем итоги выдвинутой критике рациональности информационной культуры. Современная ситуация такова, что информационная культура своим технологическим совершенством и системой социальных институтов подавляет традиционные стереотипы мировосприятия. Субъект, вовлеченный в информационную культуру, попадает под влияние искусственных норм, восприятие мира становится крайне прагматичным. Происходит девальвация подлинных ценностей — солидарности, понимания, диалога, добра, справедливости, поступка; радость замещается удовольствием, подлинность земного бытия — частотой информационных упоминаний. При осмыслении этого вопроса мы приходим к тому, что
проблема выбора способа познания действительности — интуитивного (иррационального) или рационального — трансформируется в проблему предельных представлений о мире: о пережитом и постигнутом разумом, о подлинном и неподлинном, о бытии и сущем. В различные исторические эпохи и в различных философских учениях соотношение рационального и иррационального менялось. Вместе с тем современная ситуация показала, что полная рационализация мировоззрения эмоционально опустошает человека, приводя к психическим и физическим расстройствам. Для современного человека выход видится в обращении к подлинному бытию: в постоянном поиске истинных смыслов, в объективации переживаний в поступках, в диалогическом общении, в понимании и сопереживании, в обнаружении ложности искусственного мира.
Завершить свои рассуждения я хочу словами известного философа-мистика Карла дю Преля, указывающего на важность понимания двойственности человеческого существа: «Человек представляет собой существо столько же моральное, сколько и интеллектуальное. <...> период же истинной культуры наступит для людей тогда, когда они признают обе эти стороны своего существа равноправными и нераздельными и освободятся от исключительного поклонения одной из них» [К. дю Прель, 1995, с. 486].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бердяев Н.А. Философия свободы: Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1997.
Булгаков С.Н. Основные проблемы теории прогресса // Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 2.
Говорунов А.В. Основания идеала (веры) // [Тексты философской антропологии] / Web-кафедра философской антропологии [СПб.]. URL: http://anthropology.ru/ru/texts/govorun/ideal.html (дата обращения: 01.02.2010).
Лейбниц Г.-В. Рассуждения о метафизике // Лейбниц Г.-В. Соч.: В 4 т. М., 1982. Т. 1.
Мак-Люэн M. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М.; Жуковский, 2003.
Мак-Люэн М. Галактика Гутенберга: Сотворение человека печатной культуры. Киев, 2004.
Островский Е. Возрождение связности; Обретение радости // Сообщение. 2003. № 2. URL: http://www.soob.ru/n/2003/2/op/36 (дата обращения: 01.02.2010).
Павленко А.Н. Бытие у своего порога (посильные размышления). М., 1997.
Прель К. дю. Философия мистики. М., 1995.
