CC BY
24
Оригинальная статья УДК 81.811.112
DOI: 10.29025/2079-6021-2019-3-154-161
Критериальные признаки предельно-рефлексивных текстов тюремной литературы
Н.А. Пелевина
Армавирский государственный педагогический университет г. Армавир, Российская Федерация ORCIDID: 0000-0001-7467-8680; e-mail: [email protected]
Получена: 21.08.2019 /Принята: 2.09.2019 /Опубликована онлайн: 25.09.2019
Резюме: В данном исследовании рассматриваются наиболее релевантные критерии, позволяющие делимитировать предельно-рефлексивные тексты тюремной литературы. Исследование подобного рода произведений представляет интерес не только с позиций генристики, но и в рамках когнитивного и герменевтического направлений. В рефлексивном пространстве рассматриваемых художественных произведений, созданных в условиях нормативно-ценностного кризиса, рождается, оформляется и доминирует маргинальная ценностно-ориентационная система, в которой прослеживается преобладание специфического компонента интерпретации общечеловеческих критериев свободы, духовности, с элиминацией экзистенциала «ответственность». Основными критериальными показателями принадлежности произведения к предельно-рефлексивным текстам мемуарно-автобиографического жанра тюремной прозы можно считать: абсурдизацию «запредельного» сенсуального опыта; следование принципам «новой прозы»; примат экспликации эмоционально-психологической сферы; историческую достоверность (документальность) в канве автобиографического повествования. В качестве дополнительных на основе анализа ключевых концептов исследуемого направления были выделены тематические доминанты, реализованные в концептуализированных понятиях ПУТЬ, АД, ТВОРЕЦ. Кроме того, как базовая характеристика метаструктуры нарратива тюремной прозы выступает предельная рефлексия, соединяющая компоненты авторской, общетюремной и общелингвокультурной концептуально-валер-ной системы.
Ключевые слова: тюремная литература, критериальные признаки, актуализация, расчлененное «Я», диегетический нарратор, предельная рефлексивность, лингвокогнитивные механизмы.
Для цитирования: Пелевина Н.А. Критериальные признаки предельно-рефлексивных текстов тюремной литературы // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2019; 3: 154161. DOI: 10.29025/2079-6021-2019-3-154-161.
Original Paper
DOI: 10.29025/2079-6021-2019-3-154-161
Features of ultimately reflexive prison literature texts
Natalia A. Pelevina
Armavir State Pedagogic University, Armavir, Russian Federation ORCID ID: 0000-0001-7467-8680; e-mail: [email protected]
Received: 21.08.2019 /Accepted: 2.09.2019 /Published online: 25.09.2019
Abstract: The study examines the most relevant criteria for delimiting the ultimately reflexive prison literature texts. The study of such works is of interest not only from the standpoint of genre studies, but also
within cognitive and hermeneutic framework. The reflective space of the considered literary works created under the conditions of a normative-value crisis, a marginal value-orientation system is developed, formed and dominates. It conveys the prevalence of a specific interpretation component as regards the universal criteria of freedom, spirituality, with the elimination of the existential "responsibility". The main criterion indicators of the work belonging to the ultimately reflective texts of the memoir-autobiographical genre of prison prose can be considered: absurdization of the "beyond" sensual experience; adherence to the principles of "new prose"; primacy of emotional-psychological sphere explication; historical authenticity (documentary character) within the autobiographical narrative. Based on the analysis of the key concepts of the research, the thematic dominants implemented in the conceptualized concepts of WAY, HELL, CREATOR were specified as the additional ones. Moreover, the ultimate reflection serves as the metastructure of the prison prose narrative, which combines the components of the author's, general prison and general linguocultural conceptual-value system.
Keywords: prison literature, criteria features, actualization, dissected "I", diegetic narrator, ultimate reflex-ivity, linguistic-cognitive mechanisms.
For citation: Pelevina N.A. Features of ultimately reflexive prison literature texts. Current Issues in Philology and Pedagogical Linguistics. 2019; 3: 154-161. DOI: 10.29025/2079-6021-2019-3-154-161 (In Russ.).
Введение
На сегодняшний день существует множество жанров и течений в мировом литературном пространстве, исследование некоторых из них представляет особый интерес для когнитивной лингвистики, по причине специфических способов представления виртуальной художественной реальности и её осмысления. Одной из наиболее кодифицированных в экспликаторном плане и наиболее интимизированных в им-пликаторном аспекте представляется тюремная субкультура, которая в своей маргинализации представляет одну из наиболее эффективных площадок для создания пограничных по отношению к общелингво-культурным стереотипам, но при этом наиболее репрезентативных концептуально-валерных систем как совершенно специфических форм мировосприятия, норм и ценностей, пространств мифологизации и символизации. Логический парадокс восприятия негативного, дискриминационного феномена - пенитенциарной системы в качестве пространства, рождающего ценности и нормы, размывает границы обще-лингвокультурного ценностного пространства и дает жизнь предельно-рефлексивному тексту тюремной или лагерной прозы. Однако следует отметить отсутствие единого мнения среди ученых относительно перечня необходимых и достаточных критериальных признаков для делимитации данного направления.
Цель исследования
Главной целью настоящего исследования является выявление и описание основных способов вербального представления метарефлексивных актов (реконцептуализации, ремифологизации, актуализации компонентов индивидуально-авторской концептуально-валерной системы) в качестве критериальных признаков делимитации предельно-рефлексивных текстов тюремной прозы.
Обзор литературы
Исследованием специфического жанра произведений, принадлежащих к тематическому направлению тюремной прозы, занимаются как отечественные, так и зарубежные авторы, историки, культурологи, литературоведы, лингвисты Н.В. Ганущак [7], Ю.В. Малова [9], A.R. Duff, D.A. Garland [13], L. Gebhardt [14], B. Richie [17] и др. При этом следует отметить отсутствие единого мнения как в аспекте критериальных признаков, так и понятийной определенности в описании понятия Тюремная или «лагерная» проза. Наиболее вероятной причиной такого расхождения является отсутствие системности в анализе, объектом изучения чаще всего становится произведения и язык отдельных авторов, их иди-остиль и доминантные темы творчества, вне описания универсальных характерологических признаков всего направления или же анализа принципов текстопорождения с учетом метарефлексивных актов.
Примером этого может служить недостаточное осмысление в теоретическом плане, а также невнимание к компаративному анализу эмпирического материала достаточно широко эксплицированного и имеющего уже более чем вековую историю тюремного опыта в отечественной «лагерной» литературе. Подобное мнение разделяют и некоторые зарубежные авторы, так, австралийский исследователь Е. Ми-хайлик полагает, что в современной генристике может сложиться впечатление не только нежелания, но и относительной невозможности, ввиду несформированности понятийного и аналитического аппарата, не столько полемизировать, но в каком-либо аспекте упоминать те литературные течения, которые призваны «пролить свет» на проблемы и механизмы исключения отдельного индивида из общества и фор-
мирования групп чуждых социально-этической эволюции, теряющих связь с общелингвокультурным пространством [10, с. 106]. В западных культурологических, литературоведческих и филологических штудиях мы можем наблюдать большее внимание к исследуемой проблематике. Следует указать на, так называемую, «эстетику исчезновения» - аналитическое литературное направление, сформировавшееся во Франции в 1990-е годы. Представителями этой научной школы делаются попытки детального анализа всего массива художественных произведений, повествующих о концентрационных лагерях и преступлениях фашистского режима против человечества. В работах П. Зоуи описываются процесс осмысления «излома чувственности», сформированного в европейском сознании после Второй мировой войны [19]. Сходными характеристиками, легитимизирующими их совместное рассмотрение в едином пространстве метарефлексии над трансформациями личностных и общелингвокультурных картин мира, обладает и развившаяся в произведениях узников лагерей смерти «эстетика Лазаря»)» [2, с. 138]. В польской традиции анализу подвергается национальная «лагерная» проза, отличающаяся самобытным характером в плане экспликации этноспецифических концептов РОДИНА, СТРАДАНИЕ, например, роман Т. Боровского, К. Олыневскго и Я.Н. Седлецкого «Мы были в Освенциме».
Методология
В рамках анализа процессов фиксации рефлексии и вербализации отдельных доминантных тематик исследуемого направления для вычленения базовых критериальных показателей принадлежности произведений к тюремной прозе нами были избраны методы, позволяющие, в первую очередь, выявить способы и векторы актуализации компонентов авторской картины мира: сравнительно-сопоставительный метод (в рамках анализа универсальных и этно-национальных экспликаторных потенций), критический дискурс-анализ (для наиболее полного описания пред-текстовых импликаций), были использованы также отдельные элементы интерпретационного и герменевтико-ноэматического анализа.
Результаты и дискуссия
Остановимся непосредственно на выделяемых некоторыми исследователями характеристиках исследуемого литературного направления, и попытаемся выработать некоторые дополнительные критериальные признаки, позволяющие более прецизионно охарактеризовать тюремную прозу как предельно-рефлексивную и включить данные тексты в общую канву исследований мемуарно-автобио-графической литературы. Д.А. Ардамацкая отмечает безусловную важность анализа преодоления соматико-сенсуального внутреннего авторского опыта в сочетании с механизмами формирования об-щелингвокультурной концептуально-валерной системы как доминанты каждого из произведений тюремной литературы: «свидетельство само по себе является самой важной составляющей рефлексии катастрофического опыта, сопротивляющейся исторической амнезии» [2, с. 256]. Если рассматривать «феномен текстопостроения как особый вид мыследеятельностных актов» [5, с. 634], то следует подчеркнуть примат совокупной рефлексия (фиксируемой в различных поясах мыследействования), т.е. одновременное рассмотрение как собственного опыта, так и социально-культурного вертикального контекста как пред-дискурсивного события, общепризнанной «исторической правды» как ментальной общелингвокультурной реализации концептуально-валерной системы, и становится базой для написания произведений, воплощающих специфический механизм актуализации субкультурных концептов в абсурдной реальности размывания границ.
Рассмотрим традиционное понимание отечественных авторов «лагерной» прозы как философски-о-риентированых «певцов» запредельного сенсуального опыта, пережитого в «аду», «мертвом доме». Т.е. для многих исследователей тюремной литературы общность тематических доминант и интер-дискур-сивного философского компонента в произведение является ключевым критерием для делимитации данного художественного направления в отдельный жанр, определяемый ими как «новая проза», «лагерная тема» [9], в рамках соотнесенности с «каторжной прозой».
Зачастую некоторые ученые включают в качестве дополнительного классификационного признака степень эмоционально-психологической напряженности и способы экспликации индивидуального сенсуального опыта, а также контрастивное описание пережитой тюремной реальности и жизни обычных людей в том или ином сообществе. Так, О.В. Васильева полагает, что вне зависимости от «средне-статистических» и «запредельных» страданий, эксплицируемых в процессе эмоциогенеза генерализованного содержания [6, с. 57].
Не является нарушением жанрово-стилистических характеристик и актуализированный повествователь в текстах тюремной литературы. Обусловливается данный факт тем, что нивелировка личност-
ных признаков формального повествователя, как это происходит, например, в повести Г. Владимова «Верный Руслан» (бытописание лагерной жизни от лица караульной собаки), позволяет придать событиям объективный и «беспристрастный» характер, в некоторой мере снять оппозиционное противостояние в дихотомии «личность/государство», в котором жизнь в лагере «вербализуется» с «точки зрения» караульного пса. Автором в форме персонификации «животного» снимается архетипическое противостояние системы (власти) и личности, если таковую можно усмотреть в толпе. «Личностное начало индивида оказалось настолько потесненным и подавленным государством, что противостояние «личность - государство» утратило смысл» [6 с. 61]. Объединение и смешение автобиографических компонентов с «духом времени», переплетение объективной и художественной реальности (во всех её видах) привносит в текстовое пространство обертоны абсурда и иронико-комические элементы в обще-лингвокультурном представлении о человеке в конкретной общественно-политической формации как о неодушевленном объекте. Подобный принцип в создании виртуального пространства позволяет выйти за пределы концептуализации логического парадокса порождения ценностей и норм общелингвокуль-турного пространства дискриминационным феноменом - пенитенциарной системой. По сути, в рамках мемуарно-автобиографического повествования создается абсурдная модель «многополярного космосо-циума» [6], диктующего детерминированность перцепции, оценки, о-сознания множеством факторов: концептуально-валерной системой потенциального реципиента, фоновых знаний, идеолого-политиче-ских взглядов, вертикального контекста.
Ещё одним из критериальных признаков тюремной прозы является сюрреалистичное представление объективной реальности в качестве единственно возможной в конкретном сообществе. Рассмотрение тюремного бытования как утопической, но единственно возможной и неизбежной в определенных условиях модели развития и существования общества, «когда вековечные коллизии и противоречия» человеческой жизни «доведены и обострены до крайнего предела» [7, с. 8]. Аллюзии к «каторжной прозе» XIX в. неизменно воспринимаются интерпретатором в качестве ссылки на специфическую «карикатуру», мироподобие тюрьмы или лагеря. Именно данные компоненты генерализованного содержания каждого из произведений тюремной литературы обусловливают историзм и мемуарный аспект индивидуально-личностного представления.
Таким образом, в тюремной прозе возможно выделить два субнаправления, реализующие две при-марные экспликаторные доминанты: 1) трансформация общелингвокультурного концептуально-ва-лерного пространства с акцентуацией индивидуально-личностных компонентов картины мира - «экзистенциальное», 2) оценка собственного сенсуального опыта в рамках ценностно-ориентационного пространства лингвокультурного сообщества, «обвинение истории» - «реально-историческое». Противопоставление двух субнаправлений достаточно условно и базируется на гипотетическом критерии волюнтативности - осознанной ответственности за происходящее или её отвержение. Утверждение о постоянных поисках «внешнего врага» в реально-историческом направлении, исходной посылке (пред-дискурсивном акте обвинения) о виновности всех и вся и оправдании себя, достаточно прочно закрепилось в литературоведении, также как и попытки экзистенциального направления «найти в себе мужество» возложить некую меру ответственности за каждое из событий в жизни человека и за ситуацию в обществе в целом на индивидуума. Признать «корнем зла» саму природу, сущность человеческого существа. На наш взгляд, необходимо преодолевать данные стереотипы в разграничении, ведь каждое из условно-вычлененных течений реализует единую доминанту - осознать и вербализовать условия и способы трансформации «человеческой души» в рамках рефлексии над собственным существованием.
Безусловным доказательством принадлежности тюремной литературы к мемуарно-автобиографиче-скому жанру служит так называемая высокая степень эмпирической верифицируемое™, т.е. несмотря на весь психологизм и индивидуализацию повествования, бытописанию заключенных не чужда документальность. Это дает право говорить об особом средстве экспликации эмоционально-психического пространства - «анти-катарсисе». Данный принцип транслирует в произведении на эмотивном уровне общую тональность страха и ненависти, униженности и угнетенности, что в эстетическом плане порождает у реципиента чувство хаоса, дисгармонии, разорванности ткани повествования [11, с. 117]. Данная мысль в отношении произведений «лагерной» прозы разделяется некоторыми как отечественными, так и зарубежными учеными, который трактует его как имманентно заложенную автором схему восприятия общей тональности произведения в условиях обязательного перенесения реципиента «на место неназванного "Я"», который является и наблюдателем и описателем сенсуального опыта (диеге-
тический нарратор), а значит и особое состояние в-живания в облегчение от окончания страдания этого «Я», и одновременное переживание укоров совести [18, p. 124].
Распадающийся на повествующее и повествуемое «Я» автор в тюремной литературе также обусловливает особый тип повествования свойственный предельно-рефлексивным текстам, формирующим метарефлексивное восприятие - возможность распредмечивания авторских и общелингвокуль-турных смыслов без видимых противоречий. Так в некоторых произведениях контроверс в понимании убийства как осуждаемого обществом деяния нивелируется посредством погружения в маргинальную систему ценностей тюремного сообщества (в романе В. Максимова «Кочевание смерти» убийство в уплату «святого» карточного долга и очевидная выгода в данном факте оперу Ждану, объединение дел в групповое и получение награды).
Мемуарную составляющую, максимально повышающую степень эмпирической верификации фактологической информации, содержащейся в произведениях тюремной литературы, несут на себе очерковые вкрапления. Данные пассажи присутствуют в исследуемом направлении в рамках художественного бытописания «живой жизни», вне представления выводов, статистических и числовых данных, которые представлены в публицистике. Т.е. фоном произведения непременно служит эмоционально-психологическая закономерность именно художественного исследования, погружения вглубь темы, сбор фактов не является доминантным, хотя каждое из «выпукло» представленных событий, безусловно, является неопровержимым и достоверным.
Большинство из вышеозначенных классифицирующих признаков в той или иной степени учитывались в работах литературоведов и ученых-генристов, однако, этот перечень кажется неполным, на наш взгляд, одним из основных критериальных показателей принадлежности тюремной литературы к мемуарно-автобиографической служит особый перечень тематических доминант, образующих ядерную метаструктуру генерализованного содержания и выступающих в качестве некоего когерентного элемента всего нарратива. Первой из тем тюремной литературы в целом и «лагерной» прозы в частности является доминантная тематика ДОРОГИ, эксплицируемая в соответствующих концептуализированных понятиях. Данный факт указывает на внутреннее родство отечественной «лагерной» прозы с «каторжной» литературой, а также зарубежной тюремной с некогда бытовавшими путевыми заметками в странах, где рабовладение укоренилось позже, чем были восприняты соответствующие литературные жанры (США).
1) Композиционная доминанта ПУТЬ органично вплетается в общелингвокультурный концепт ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ.
Например, Не стой на дороге, не высматривай, где подлизать [12].
В данном контексте это не просто нравоучение, совет как правильно себя вести в лагере, но сама квинтэссенция ЖИЗНЕННОГО ПУТИ, в ней наблюдаются обертоны «не переходи дорогу другим», интенционально имплицируемые автором в парцеллированном градационном высказывании.
2) Актуализация запредельного сенсуального опыта в реконцептуализируемых понятиях АД, ОТДЕЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО и т.п.
Так, например, шестая часть известнейшего тюремного романа Леонарда Пелтиера «Тюремные записки: Моя жизнь - моя Пляска Солнца» (Prison writings: my life is my sun dance) (1999), озаглавлена: A Life in Hell [16, р. 137].
3) Описание «туземной» жизни как некоей априори заданной модели существования, в которой «ту-земцы»-заключенные не являлись одной из сторон «общественного договора», в котором легитимизировано их существование. Ремифологизация эстетики тюрьмы, иерархии двух противоборствующих лагерей (заключенных и охранников), выступающих актуализаторами социальных ролей «власть/подчиненные».
В «письме» Мартина Лютера Кинга «Letters from Birmingham jail» в рамках обсуждения природы и задач ЧЕЛОВЕКА подчеркивается Why sit-ins, marches and so forth? ...groups tend to be more immoral than individuals [15].
Актуализация единой статусной роли, уравнивания всех «сидельцев», выведение обще-лагерной в противовес общелингвокультурной концептуально-валерной системы формирует особую модель, «схему действования» по восприятию и интерпретации новых ценностей и норм поведения, прецедент модификации общества в целом.
Весьма характерным для лагерной прозы является представление повествующей части «Я» диеге-тического нарратора в творческом художественном образе - герое, чаще всего заглавном, рефлексирую-
н.А. пЕлЕвинА
щем не только над собственной судьбой, мерой своей ответственности за произошедшее с ним, но и над социально-исторической реальностью, историей и современной жизнью общества и страны. Посредством расчлененного диегетического повествователя автор создает интерпретативное пространство не только объективной реальности, но и текста, реализуя его на метатекстовом уровне в концептуализируемом понятии ТВОРЦА как такового.
Например, метатекстовая структура свойственна довлатовской «Зоне», которая реализуется в гипертекстовое единое пространство с едиными пред-нарративными событиями, героями и средствами экспликации компонентов картины мира. Данный метатекст позволяет расчлененному «Я» диегетического нарратора смотреть на себя как бы со стороны, используя повествование от третьего лица, рефлексия в данном случае происходит во всех поясах мысле-действования (МД, МК, ЧМ): Когда меня избивали около Ропчинской лесо-биржи, сознание действовало почти невозмутимо: «Человека избивают сапогами. Он прикрывает ребра и живот. Он пассивен и старается не возбуждать ярость масс... Какие, однако, гнусные физиономии! У этого татарина видны свинцовые пломбы...». Кругом происходили жуткие вещи [8, pp. 26-27]. Вербализованный таким образом виртуальный гипертекст, полный аллюзий, гиперссылок (на пред- и пост-тексты), реализованных в виде лирических отступлений, внутренних монологов, не только закономерно повышает степень психологизации текста, но и последовательно следует принципам «текста в тексте» и «текста о тексте», т.е. закономерным будет утверждение о под-черкнуто-«филологичном» характере подобных произведений.
Предельная рефлексивность текстов тюремной литературы находит свое отражение и в специфическом способе темпорально-дистантного описания (события прошлого переосмысливаются с «высоты» картины мира писателя в настоящем). Данный прием наиболее ярко представлен при выстраивании повествования в форме писем, как, например, «Letters from Birmingham jail» М.Л. Кинга, или же «Зона: (Записки надзирателя)» С. Довлатова. В данном случае погружение в пространство текста направлено по несколько иному вектору - расчлененное «Я» порождает историю «на глазах» самого реципиента, привлекая его не только к сотворчеству, но и к со-рефлексивному взаимодействию в комментариях.
Заключение
Таким образом, с учетом ранее описанных характерологических показателей и критерия тематических доминант можно дефинировать тюремную прозу как особое психолого-тематическое направление мемуарно-автобиографического жанра художественно-документальной прозы, включающее элементы этнографического реализма в сочетании с эстетико-философским течением упадничества, предполагающее расчлененность диегетического нарратора. Ключевыми характеристиками делимитации тюремной прозы, как в англоязычном, так и русском лингвокультурном пространстве следует считать: абсурдизацию «запредельного» сенсуального опыта; следование принципам «новой прозы»; примат экспликации эмоционально-психологической сферы; историческую достоверность (документальность) в канве автобиографического повествования; предельную рефлексию, соединяющую компоненты авторской, обще-тюремной и общелингвокультурной концептуально-валерной системы.
^исок литературы
1. Ардамацкая Д.А. Варлам Шаламов и поэтика после ГУЛАГа // Вестник Ленинградского университета им. А. С. Пушкина. 2013. Т. 2, № 2. С. 137-143.
2. Ардамацкая Д.А. Философия «после ГУЛАГа»: осмысление исторической катастрофы // Studia Culturae. 2013. № 16. С. 256-264.
3. Бредихин С.Н. Динамические «схемы действования» в порождении многомерного смысла // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2013. № 6 (73). С. 84-88.
4. Бредихин С.Н. Константы интенциальности, субъективности и модальности в герменевтическом понимании смысла // Вопросы когнитивной лингвистики. 2015. № 3 (44). С. 54-58. DOI: 10.20916/18123228-2016-2-123-128.
5. Бредихин С.Н. Общие принципы текстопостроения как объекта распредмечивания смысла // Когнитивные исследования языка. 2015. № 20. С. 634-640.
6. Васильева О.В. Эволюция лагерной темы и ее влияние на русскую литературу 50-80-х годов // Вестник Санкт-Петербургского университета. Язык и литература. 1996. Вып. 4 (№ 23). С. 54-63.
7. Ганущак Н.В. Творчество Варлама Шаламова как художественная система: дис. ... канд. филол. наук. Тюмень, 2003. 153 с.
8. Довлатов С. Зона: (Записки надзирателя) // Собрание сочинений: в 4 т. СПб.: Азбука, 2014. Т. 2. С. 5-196.
9. Малова Ю.В. Становление и развитие «лагерной прозы» в русской литературе XIX-XX вв.: дис. ... канд. филол. наук. Саранск, 2003. 236 с.
10. МихайликЕ. В контексте литературы и истории // Шаламовский сборник. Вологда: Грифон, 1997. Вып. 2. С. 105-129.
11. Семенов В.Е. Катарсис и антикатарсис: социально-психологический подход к воздействию искусства // Вопросы психологии. 1994. №1. С. 107-119.
12. СолженицынА.И. Один день Ивана Денисовича [Электронный ресурс]. URL: http://librebook.me/ odin_den_ivana_denisovicha/vol 1/1.
13. Duff A.R., GarlandD.A. Reader on Punishment. Oxford: Oxford University Press, 1994. 360 p.
14. Gebhardt L. Trummerliteratur: Am Beispiel von Shuna Rinzo und Wolfgang Borchert // Japanstudien. 1996. Bd 8. Ss. 129-151.
15. King M.L. Letters from Birmingham jail [Electronic source]. URL: https://web.archive.org/ web/20070831001644/http://www.stanford.edu/group/King/frequentdocs/birmingham.pdf.
16. Peltier L. Prison writings: my life is my sun dance. New York: St. Martins, 1999. 276 p.
17. Richie B. Arrested Justice: Black Women, Violence, and America's Prison Nation. NY: University Press, 2012. 232 p.
18. Waldrep S. The Aesthetics of Self-Invention: Oscar Wilde to David Bowie. Minneapolis. L.: University of Minnesota Press, 2004. 203 p.
19. Zaoui P. La discrétion, Ou l'art de disparaître. Paris: Autrement, 2013. 157 p.
References
1. Ardamatskaya, D.A. (2013). Varlam Shalamov and Post-Gulag Poetics: Bulletin of Pushkin Leningrad State University, vol. 2, no 2, pp. 137-143 (In Russ.).
2. Ardamatskaya, D.A. (2013). "Post-Gulag" philosophy: conceptualizing of historical disaster: Studia Cul-turae, no 16, pp. 256-264 (In Russ.).
3. Bredikhin, S.N. (2013). Dynamic "schemes of action" in generating a many-sided sense: The humanities and social-economic sciences, no 6 (73), pp. 84-88 (In Russ.).
4. Bredikhin, S.N. (2015). Constants of intentionality, subjectivity and modality in hermeneutical conception of sense: Issues of Cognitive Linguistics, 2015, no 3 (44), pp. 54-58 (In Russ.).
5. Bredikhin, S.N. (2015). General principles of text derivation as sense desobjectivation object: ^gmt^e studies of language, no 20, pp. 634-640 (In Russ.).
6. Vasilyeva, O.V. (1996). Prison theme evolution and its influence over Russian literature of 50-80s: Bulletin of Saint Petersburg University. Language and Literature, is. 4, no 23, pp. 54-63 (In Russ.).
7. Ganuschak, N.V. (2003). Varlam Shalamov's creation as an imaginative system: Cand. Sci. Dissertation in Philology, Tumen, 153 p. (In Russ.).
8. Dovlatov, S. (2014). Zone: (Jailer notes): Collected edition, in 4 vol., Saint Petersburg: Azbuka, vol. 2, pp. 5-196 (In Russ.).
9. Malova, Yu. V. (2003). Genesis and development of "prison prose" Russian literature of XIX-XX cc.: Cand. Sci. Dissertation in Philology, Saransk, 236 p. (In Russ.).
10. Mikailik, E. (1997). In the context of history and literature: Shalamov's collection of scientific articles, Vologda, is. 2, pp. 105-129 (In Russ.).
11. Semenov, V.E. (1994). Catharsis and anti-catharsis: social and psychological approach to art effect: Psychology Issues, no 1, pp. 107-119 (In Russ.).
12. Solzhenitsyn, A.I. One Day in the Life of Ivan Denisovich, Available at: http://librebook.me/odin_den_ ivana_denisovicha/vol1/1 (access at 21 August 2019). (In Russ.).
13. Duff, A.R., Garland, D.A. (1994). Reader on Punishment, Oxford: Oxford University Press, 360 p. (In Eng.).
14. Gebhardt, L. (1996). Trummerliteratur: Am Beispiel von Shuna Rinzo und Wolfgang Borchert: Japanstudien, 1996, Bd. 8, ss. 129-151 (In Germ.).
15. King, M.L. Letters from Birmingham jail, Available at: https://web.archive.org/web/20070831001644/ http://www.stanford.edu/group/King/frequentdocs/birmingham.pdf (access at 19 August 2019). (In Eng.).
16. Peltier, L. (1999). Prison writings: my life is my sun dance, New York: St. Martins, 276 p. (In Eng.).
17. Richie, B. (2012). Arrested Justice: Black Women, Violence, and America's Prison Nation, New York: University Press, 232 p. (In Eng.).
18. Waldrep, S. (2004). The Aesthetics of Self-Invention: Oscar Wilde to David Bowie, Minneapolis, L.: University of Minnesota Press, 203 p. (In Eng.).
19. Zaoui, P. (2013). La discrétion, Ou l'art de disparaître, Paris: Autrement, 157 p. (In French.).
Пелевина Наталия Александровна, ассистент кафедры иностранных языков и методики их преподавания, Армавирский государственный педагогический университет, кафедра иностранных языков и методики их преподавания; 352901, ул. Р. Люксембург, д. 159, г. Армавир, Российская Федерация; e-mail: [email protected]
Natalia A. Pelevina, teaching assistant of the Department of Foreign Languages and Teaching Methodology, Armavir State Pedagogic University, Department of Foreign Languages and Teaching Methodology; 352901, 159 R. Luxemburg Str., Armavir, Russia; e-mail: [email protected]
