CC BY
269
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2016. № 4
ВОПРОСЫ КРИМИНОЛОГИИ
М. М. Бабаев, заслуженный деятель науки РФ, доктор юридических наук, профессор, главный научный сотрудник отдела уголовно-правовых исследований ФГБОУ ВО «Российский государственный университет правосудия»*
Ю. Е. Пудовочкин, доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры уголовного права ФГБОУ ВО «Российский государственный университет правосудия»**
КРИМИНОЛОГИЯ И УГОЛОВНОЕ ПРАВО: ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ КАК СПОСОБ ВЫЖИВАНИЯ
Одним из проявлений и одновременно одной из причин кризисного состояния современной российской уголовной политики можно считать разобщение и дезинтеграцию уголовно-правового и криминологического знания о преступности и мерах борьбы с ней. Соответственно, выход из сложившейся ситуации видится в активации и расширении имеющихся предпосылок единения уголовного права и криминологии. При этом «дорожная карта» новой интеграции знания содержательно должна включать в себя совместную разработку таких проблем, как понимание общественной опасности деяния; критерии криминализации и некриминализации деяний; позитивные и негативные функции уголовного наказания; исследование проблем наказуемости деяния в контексте его криминализации; личность преступника. Эффективность исследований в этих направлениях зависит среди прочего от преодоления жестких отраслевых границ уголовно-правовой и криминологической наук.
Ключевые слова: криминология, уголовное право, уголовная политика, интеграция знания, общественная опасность преступления, общественная опасность преступности, наказание, личность преступника, криминализация, пенализация.
One of the manifestations and reasons for the crisis state of modern Russian criminal policy can be considered the isolation and disintegration of the criminal-legal and criminological knowledge on crime and measures to combat it. Accordingly, the output of this situation can be seen in the activation and expansion of the existing prerequisites for the unification of criminal law and criminology. The «road map» of integration of new knowledge is meaningful should include the joint development of issues such as: understanding the social danger of the act; criminalization and non-criminalization of the
* babaevmm@yandex.ru
** 11081975@list.ru
acts; positive and negative functions of criminal punishment; investigation of the problems of the blameworthiness of the act in the context of its criminalization; the identity of the offender. The effectiveness of research in these areas depends, among other things, the overcoming rigid sectoral boundaries of the criminal law and criminological Sciences.
Keywords: criminology, criminal law, criminal policy, integration of knowledge, social danger of the offence, public danger of the crime, punishment, criminal personality, criminalization, penalization.
«Мы с тобой — одной крови, ты — и я» Р. Киплинг
Интеграция знания о преступности как стратегическая задача (вместо введения). Мысль о тесной и органичной связи уголовно-правовой и криминологической науки, о необходимости интеграции правового и социологического знания в противодействии преступности принято относить к разряду аксиом. А аксиомы неприлично включать в содержание научных дискуссий.
Между тем эта животворная мысль превратилась сегодня по большей части в пустую и ни к чему не обязывающую декларацию.
Впрочем, в публичных призывах к взаимодействию недостатка нет. В действительности же каждая из наших наук уютно чувствует себя на своей делянке и слишком дорожит ее оградой. Образно говоря, воистину, признание в любви — это далеко еще не любовь.
Конечно, помочь выйти из непростительно затяжного и острейшего кризиса, в котором находятся криминология и уголовное право, могло бы государство — потенциально главный потребитель уголовно-правовой и криминологической информации. Но для этого надо дождаться, когда оно изменит свое откровенно пренебрежительное отношение к науке.
Пока же такое счастье наступит, надо делать то, что зависит от нас самих: реально осознать неизменно живую, хотя и «затертую» истину об интеграции, о взаимодействии наших наук, памятуя, что это — один из способов победить кризис, в котором они пребывают. И начать решать проблему.
Первым шагом в данном направлении может стать разработка некоей «дорожной карты» интеграции уголовного права и криминологии, определение тех узловых точек их соприкосновения, на которые стоит обратить самое пристальное внимание при организации и проведении научных исследований.
Содержательные связи криминологии и уголовного права («дорожная карта» интеграции знания). Этот раздел о том, в каких областях связь криминологии и уголовного права одновременно и наиболее
тесна, и наименее реализована. Естественно, что отмеченное ниже не исчерпывает всего спектра проблем содержательного взаимодействия наук, но именно предлагаемые темы и их разработка могут, на наш взгляд, задать главный вектор выхода из кризиса.
1. Область понимания общественной опасности деянии. Для криминологии и уголовного права общественная опасность деяния (совокупности деяний) является сквозной, пронизывающей и объединяющей конструкцией. Такова идея.
Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что конструкция эта, зародившись в недрах социологического направления в уголовном праве, слишком долго оставалась фактически не востребованной в криминологии. Видимо, считалось достаточным само собой разумеющееся положение о том, что последняя имеет дело с уже признанными преступными, т. е. изначально общественно опасными деяниями, и тем вопрос исчерпан.
В уголовном же праве феномен общественной опасности был «растворен» в недрах учения об объекте преступления и признаках преступного деяния, что, несомненно, занизило его статус и значение. Да и, надо признаться, крупных работ, в которых общественная опасность деяния выступала бы основным предметом анализа, едва ли наберется более двух десятков во всей нашей многотысячной би-блиографии1.
Между тем надо полагать, что, по сути своей, общественная опасность деяния есть категория не правовая, а социологическая, следовательно, содержательно близкая к криминологии. Дело в том, что общественно опасно не само по себе деяние. Общественно опасньх деяний как таковьх не существует. Суть общественной опасности определяется великим множеством факторов, характеризующих не только, а точнее — не столько само деяние (правовая конструкция), сколько взаи-
1 Наиболее известны и авторитетны: Шуберт Л. Об общественной опасности преступного деяния / Под ред. М. А. Гельфера. М., 1960; Фефелов П.А. Общественная опасность преступного деяния и основание уголовной ответственности. Основные методологические проблемы / Отв. ред. М. И. Ковалев. М., 1972; Чубарев В.Л. Общественная опасность преступления и наказание. Количественные методы изучения / Под ред. Ю. Д. Блувштейна. М., 1982; Ляпунов Ю. И. Общественная опасность деяния как универсальная категория советского уголовного права: учеб. пособие. М., 1989; ПермяковЮ.Е. Категория общественная опасность в советском уголовном праве: ав-тореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1989; Мальцев В. В. Проблема отражения и оценки общественно опасного поведения в уголовном праве: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 1993; Его же. Общественно опасное поведение в уголовном праве. М., 2014. Из современных работ см.: Сотсков Ф.Н. Общественная опасность деяния в уголовном праве России: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2009; Епифанова Е.В. Общественная опасность как научная категория, законодательная дефиниция: история и современность. М., 2012; Солодков И. А. Общественная опасность преступления и ее уголовно-правовое измерение: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2013.
модействие этого деяния с той средой, в которой оно совершается, и далее, как итог связь его с изменениями в данной среде. А взаимодействие, связь — понятия социологические и криминологические.
Отсюда вытекает, что междисциплинарный характер криминологии может и должен предоставить наиболее эффективный и действенный инструментарий познания феномена общественной опасности. Именно криминолог, по идее, способен и должен:
— обосновать понятие и понимание общественной опасности деяния,
— провести криминологические замеры опасности тех или иных поведенческих актов, явлений, процессов, причем как каждого в отдельности, так и их статистической совокупности,
— разработать для этого соответствующую методику, позволяющую верифицировать результаты замеров,
— определить критерии общественной опасности, позволяющие, с одной стороны, отграничить «опасное» от «не опасного», а с другой стороны, дифференцировать (ранжировать) собственно «общественно опасное» по различным уровням.
Феномен, о котором мы говорим, дает возможность акцентировать внимание еще на одной линии взаимодействия наших наук. В начале 80-х гг. прошлого века началась разработка криминологического понятия «общественная опасность преступности», производного, с одной стороны, от категории «общественная опасность деяния» и, с другой — от категории «социальные последствия преступности»2.
Не имея возможности в данной работе анализировать эту проблему в контексте избранной темы, скажем в общей форме: специалистам в области уголовного права полезно было бы внимательно отнестись к ее содержанию. Ограничимся лишь одним примером. Уголовно-правовая норма п. «б» ч. 1 ст. 63 УК РФ предписывает учитывать в качестве отягчающего обстоятельства «наступление тяжких последствий в результате совершения преступления». Речь, конечно, идет не о том, что вменяется в вину в соответствии с диспозицией статьи Особенной части УК. И это означает, что цитируемая норма Общей части наполнена чисто криминологическим содержанием. Она отсылает к одному или нескольким вредоносным результатам преступного деяния, входящим в общий массив социальных последствий преступности. Здесь еще одно доказательство ценности
2 См.: Бабаев М.М. Социальные последствия преступности. М., 1982. Этот раздел криминологической науки, к сожалению, в ней самой сегодня занимает далеко не то место, на которое может претендовать по праву. Из крупных работ, специально посвященных этой теме, можно еще назвать лишь докторскую диссертацию О. Р. Афанасьевой «Теоретические основы криминологического исследования и минимизации социальных последствий насильственной преступности» (2014).
«симбиоза» уголовного права и криминологии. Отсюда появляется и дополнительный угол зрения на интересующий нас предмет, и фактическая возможность криминологии предоставить наиболее эффективный и действенный инструментарий для более глубокого познания феномена общественной опасности.
Начало есть. Мечтаем о продолжении...
2. Область криминализации общественно опасных деяний. Криминализация общественно опасных деяний может рассматриваться как исходная точка уголовно-правовых и финальный вывод криминологических исследований. Это именно та область интеграции знания, которая непосредственно касается законотворческой практики и самым тесным образом связана с качеством процедур создания новых уголовных законов.
Подобная констатация представляется остро актуальной в связи с тем, что в последние годы набрала силу тенденция к существенному расширению масштабов процесса криминализации. Такую совершенно справедливую оценку ситуации дает Н. А. Лопашенко и добавляет, что Уголовный кодекс за время своего существования был дополнен 89 (!) статьями3. Невозможно не согласиться с В. С. Комиссаровым, назвавшим данную тенденцию аномальной4. Сказанные более десяти лет назад, эти слова нисколько не утратили своей актуальности.
Принципы, критерии и процедуры криминализации общественно опасных деяний охватывают весьма широкий круг различных по своей природе факторов. Значительная их часть, находясь на стыке уголовного права и криминологии, тяготеет к предметной области науки уголовной политики.
Оценка социально-экономической и политической ситуации, криминальной обстановки, распространенности тех или иных деяний, уровня их общественной опасности, возможности или невозможности решения проблем с помощью менее репрессивных мер воздействия на виновных, возможностей эффективного решения задач выявления и устранения (нейтрализации) факторов, детерминирующих криминальные процессы, — все это есть «зона ответственности» криминологической науки. И все это чрезвычайно важно для решения проблем криминализации. Более двухсот лет назад писатель и известный правовед Иван Мокеевич Наумов писал: «. знание побудительных причин к преступлению руководствует к точ-
3 Уголовное право. Общая часть. Преступление. Академический курс: В 10 т. Т. 1: Уголовная политика. Уголовная ответственность / Под ред. Н. А. Лопашенко. М., 2016. С. 14 (автор раздела — Н. А. Лопашенко).
4 Комиссаров В. С. Оценка состояния Уголовного кодекса Российской Федерации и перспективная характеристика законодательной деятельности // Пять лет действия УК РФ: итоги и перспективы. М., 2003. С. 14-15.
ному определению каждого преступления. Без сего знания понятия о преступлениях бывают смешаны, и мера наказания превосходит меру надлежащего»5.
Своего рода «эхом» этих очень давних слов можно считать мысль нашего современника С. А. Маркунцова. Обращаясь к известной формуле Я. И. Гилинского о преступлениях как социальном конструкте, он, на наш взгляд, совершенно обоснованно пишет, что криминология как раз и должна помочь уголовному праву ответить на вопросы о том, какие конструкты социально необходимы и воспринимаемы обществом, каким образом должен быть сформулирован уголовно-правовой запрет, чтобы максимально отражать потребности общества. такой подход, заключает автор, во многом сближает позиции криминологов и специалистов в области уголовного права6.
Подобного рода рекомендации и даже предупреждения, кажется, отсутствуют, не существуют в сознании российских законодателей.
Настала пора внушить обществу и власти идею о необходимости криминологического и правового очищения уголовного закона. Это наша общая актуальная научная задача.
такое очищение должно стать результатом развития учения о криминализации как теории запрета за счет ее диалектической антитезы — теории «не-запрета», которая содержала бы в себе социально и юридически обоснованные жесткие правила, препятствующие принятию того или иного решения.
Имеется в виду подход по типу: «уголовная ответственность не может быть установлена в том случае, если ...», «арест как мера пресечения не может быть избран в том случае, если ...», «применение наказаний, связанных с изоляцией от общества, не может иметь место в том случае, если.» и т. д.
Требование «нет, если.» должно быть возведено в разряд «золотых правил» уголовно-правовой работы законодателя и правоприменителя. Ведь в области криминализации, как в хирургии, — самые лучшие операции это те, которые не были проведены. Соответственно, лучшие уголовно-политические решения относительно криминализации — это решения не принятые.
Понятно, что вряд ли существуют сегодня и вряд ли будут выработаны в будущем жесткие критерии для однозначного решения вопроса о выборе между «да» и «нет» в сфере криминализации и применения закона. Ни уголовное право, ни криминология не способны их выработать раз и навсегда. Многое в этой области зависит от качества
5 Наумов И. М. Разделение преступлений против права гражданского и против права уголовного. Спб., 1813. С. 16.
6 Маркунцов С. А. Теория уголовно-правового запрета. М., 2015. С. 41.
«человеческого капитала», от способности профессиональных субъектов уголовной политики мыслить криминологически рационально и социально ответственно. Сегодня же создается ощущение, что людям, от которых зависит быть или не быть уголовно-правовому запрету, проще запретить (причем зачастую неважно, что именно), чем сказать запрету «нет», поскольку в противном случае на них ложится ответственность за обеспечение той работы, которая приведет к желаемому результату, но уже без использования запрета.
В этом отношении есть все основания смотреть на уголовный закон как прикрытие бессилия государства в деле решения важнейших социальных задач, как демонстративное средство создания видимости заботы о безопасности и социальном развитии. Барьеры криминализации часто оказываются слишком низкими и ненадежными, чтобы удержать радетелей запретов и уж просто беспомощно падают под напором пресловутой «политической воли».
3. Область понимания целей и функций уголовного наказания. В правовой литературе господствует подход к оценке социальной значимости уголовного наказания с позиций его двуединого воздействия на личность. С одной стороны, оно в соответствии предписанной ему ч. 2 ст. 43 УК целью привычно рассматривается как одно из возможных, пусть ограниченных и избирательных, правовых средств общего и специального предупреждения преступлений, как элемент той части профилактических мероприятий, которые ориентированы в первую очередь на осужденного. С другой стороны, уже многими веками повторяемая констатация крайне негативного, разлагающего влияния условий исполнения наказания на абсолютное большинство из наказанных. Такой традиционный подход можно назвать индивидуально-целевым.
По нашему мнению, наряду с обозначенным выше, заслуживает внимания другой, пока не освещенный в специальной литературе, более общий подход, позволяющий оценить роль института уголовного наказания на уровне социума и с этой целью побуждающий говорить о функциях наказания.
Итак, «жизнь» наказания в социальной реальности сопровождается взаимодействием двух диалектически связанных, противоположных по содержанию функций уголовной репрессии — стабилизирующей и дестабилизирующей.
Стабилизирующая функция наказания, совпадающая, по существу, с его целями и социальным предназначением, состоит в том, что оно:
— освобождает общество методом изоляции от людей, которые своими наиболее опасными действиями дестабилизируют жизнедеятельность граждан и социальных институтов, причиняя государству
и обществу вред, последствия которого угрожают национальной безопасности страны;
— на определенный судом период (а при пожизненном лишении свободы — и бессрочно) лишает наказанных возможности совершать новые преступления;
— с помощью специальных механизмов социального контроля повышенной интенсивности сдерживает новые противоправные проявления со стороны лиц, наказание которых не сопровождается лишением свободы;
— способствует осознанию собственной вины и формированию устойчивого убеждения в необходимости соблюдать закон у той части осужденных, нравственный и культурный потенциал которых позволяет им пересмотреть свои правила жизни;
— посильно выполняет задачи общего предупреждения преступлений;
— консолидирует общество на основе представления о социальной справедливости, торжества добра над злом, которое не остается безнаказанным.
Но наряду с этим стоит обратить внимание и на иную, дестабилизирующую роль наказания. Активируется и проявляет себя она тогда и в той мере, когда и в какой мере стабилизирующая функция в ее различных ипостасях не выполняется или выполняется неудовлетворительно. Причиной здесь практически всегда оказываются факторы субъективного порядка: недобросовестность исполнителей и формальное отношение к делу, недостаточный профессионализм, коррупция, дефекты нормативного и иного обеспечения соответствующей деятельности. Может, правда, сказаться и недостаточность у государства средств, необходимых для нормальной организации функционирования наказания. Но и здесь стоит задуматься, не субъективно ли обусловлена эта общая ситуация.
Содержание дестабилизирующей функции, как представляется, производно от объективно присущих наказанию свойств и качеств, его сущности. Ее проявлением выступают:
— озлобленность наказанных и распространение жестокости в социуме;
— изъятие людей из семьи, трудового и иных социальных коллективов, утрата ими соответствующих полезных функций;
— отвлечение значительной массы трудоспособного населения от производительного труда и связанное с этим снижение налоговых возможностей государства;
— распространение тюремной субкультуры и преступных навыков, призонизация общества;
— снижение общего уровня правовой культуры в обществе;
— дезинтеграция общества, его разделение на группы по разные стороны тюремных ворот, разрастание и сплочение социума отверженных членов общества;
— маргинализация преступности;
— отвлечение огромного объема ресурсов государства и общества на обслуживание пенитенциарной системы.
Представляется, что предложенный вариант функционального анализа позволяет представить и оценить еще одно пространство для деятельности, условием эффективности которой является наше взаимодействие. Или иначе: функционирование уголовно-правового института может и должно быть поддержано возможностями криминологии.
Во-первых, криминогенный характер дестабилизирующих последствий и необходимости их учета в процессе уголовного правотворчества вряд ли оспорим. Во-вторых, влияние названных негативных факторов затрагивает непросто ряд продуцируемых ими конкретных криминальных актов (хотя и их тоже). Здесь уже взаимодействие уголовного наказания не только с личностью, но и с социумом, т. е. взаимодействие, значимое для преступности в целом. В-третьих, самоочевидно, что факторы стабилизации — это важные предпосылки предупреждения преступлений. Криминология располагает необходимыми методикам и определенным опытом организации профилактической работы, что полезно при всех случаях
4. Область пенализации общественно опасных деяний. Сфера конструирования санкций (по известному образному выражению Э. Ф. Побегайло, «ахиллесовой пяты» нашего уголовного закона) и их применения представляет собой еще одну линию взаимосвязи и взаимовлияния уголовного права и криминологии. Роль и значение междисциплинарного сотрудничества здесь возрастают с особенной силой именно сегодня, когда у государства нет возможности (а порой и желания) использовать весь спектр хорошо известных, хотя и затратных направлений воздействия на преступность (профилактическое воспитание несовершеннолетних, реабилитация и поддержка освобожденных от наказания и др.). В таких условиях всегда делается жесткий акцент на репрессию.
Наказательный аспект установления уголовной ответственности за общественно опасные деяния с позиций криминологического анализа предполагает вычленение ряда значимых проблем:
— Связь величины санкции уголовного закона с общественной опасностью деяния. Реальная опасность преступного деяния не дана нам в иных «нормативных ощущениях», кроме как в санкции. Поэтому суды при назначении наказания, оценивая опасность преступления,
традиционно ориентируются лишь на санкцию: чем она выше, тем выше степень общественной опасности деяния. И наоборот.
Однако стоит признать, что в рассуждениях и оценках подобного рода заключена серьезная ошибка.
Конструирование санкции на стадии принятия нового закона — самостоятельная задача, в решении которой принимается в расчет не только опасность деяния, но и иные факторы, не связанные с характеристикой отдельного поведенческого акта: объективные, но тяготеющие к области социальных и политических отношений (степень распространенности деяния, состояние бюджета), субъективные (политические интересы, общественное мнение) и пр. Наказуемость есть самостоятельный признак преступления, отражающий не только, а может и не столько опасность преступления, сколько степень заинтересованности (и возможности) государства в его преодолении.
Вопрос о том, чего в санкции больше — опасности деяния или иных факторов, еще только предстоит познать. Но уже сейчас в порядке выдвижения гипотез можно предложить задуматься о возможности определения категории преступления исходя из назначенного наказания, а не из санкции, об обязательном установлении нижнего порога каждого вида наказания в санкции, оптимальном наборе видов наказаний в санкции (насколько разумно включать в качестве альтернативы самое строгое наказание — лишение свободы и самое мягкое — штраф) и т. д.
— Использование уголовной наказуемости для демонстрации уровня общественной опасности и коррекции статистических объемов преступного поведения. Это направление непосредственно связано с предыдущим и предполагает исследование критериев, исходя из которых законодатель делает выбор между уголовным наказанием и мерами иной публичной ответственности (прежде всего административно-деликтной).
Сегодня уже очевидна катастрофическая «несоотносимость» санкций в административно-деликтом и уголовном законодательстве. Она усугубляется «вынесением за скобки» уголовного закона целого ряда иных правоограничительных мер, искусно маскируемых под меры профилактики и предупреждения преступности (запрет на профессию, административный надзор, лишение родительских прав и пр.).
Такая «несоотносимость» есть результат произвольного с криминологической точки зрения, необоснованного политического желания считать или не считать конкретное деяние преступлением, популистского стремления «облегчить» уголовный закон и под маской его либерализации и гуманизации установить жесткие рамки адми-
нистративно-правового (а значит — не всегда судебного) ограничения прав граждан.
— Дифференциация уголовных наказаний. Под флагом дифференциации, индивидуализации наказания и гуманизации законодатель наполняет систему наказания многообразными мерами, которые призваны составить прежде всего альтернативу лишению свободы. Идея способна дать определенный положительный эффект.
Но ее реализация в то же время латентно несет в себе ряд опасностей. Во-первых, опасность размывания «концентрата кары» в мерах уголовно-правового воздействия. Расширенный объем малорепрессивных мер уголовно-правового воздействия — это соблазн и одновременно возможность, словно насосом, втягивать в него определенные виды отклоняющегося поведения, которые, будь уголовное наказание более жестким, могли бы остаться за рамками уголовного права.
Иными словами, гуманизация уголовного наказания приводит к расширению объема криминализации деяний.
Во-вторых, обозначенная ситуация дает возможность более свободно действовать сторонникам преодоления не только больших, но и малых криминальных угроз одним лишь инструментом — уголовным наказанием. Здесь еще одно доказательство кризиса уголовного наказания.
В связи с этим одной из целей совместной работы специалистов-правоведов и криминологов может стать изменение соотношения между совокупностью строгих и строжайших мер репрессии, с одной стороны, и значительной долей менее репрессивных мер — с другой.
Тогда самая строгая, собственно уголовная репрессия, будучи сконцентрированной на самых опасных преступлениях и преступниках, не сможет «переливаться через край», уступая соблазну продемонстрировать населению всю силу и мощь уголовного законодательства, нарушая принцип экономии репрессии. Необходимый и достаточный для поддержания правопорядка и режима законности уровень репрессии в этом случае останется неизменным не вообще, не на пространстве противостояния преступности в целом, а будет сосредоточен, сконцентрирован «в нужном месте». Это позволит не только поднять эффективность наказания, но и сузит каналы распространения избыточной репрессии на тот контингент правонарушителей, которые заслуживают, выражаясь языком Н. Кристи, «уменьшения боли».
— Смягчение наказаний и наказательной практики. Сегодня ряд специалистов (Д. А. Шестаков, Я. И. Гилинский) убежденно полагают, что судьбу наказания и преступности в близком и отдаленном будущем предстоит решать на пути замены нынешних репрессивных
мер на более мягкие, замены самого наказания альтернативными мерами воздействия.
Не оспаривая, по существу, эту идею, нельзя тем не менее не отметить, что попытка обосновать возможность сокращения преступности гуманизацией карательной практики вряд ли может быть признана в полной мере состоятельной прежде всего с криминологической точки зрения.
Вне сомнений, гуманная система наказаний гуманизирует нравы общества. В какой-то мере. Но переход к более гуманной системе наказаний возможен лишь в случае, когда в самом обществе произойдут позитивные перемены, позволяющие требовать «уменьшения боли» в области конструирования и применения уголовных санкций. Не трансформация уголовного наказания ведет социум к гуманистическим высотам, а внутренние характеристики общества предопределяют направления и пределы трансформации системы наказаний.
В этом отношении важным направлением совместного криминологического и уголовно-правового анализа может стать исследование вопроса о том, насколько состояние преступности и ее тенденции (будучи характеристикой общества) влияют на систему наказаний в уголовном законе и практику их применения судами.
5. Область анализа и оценки личности преступника. Термин «личность преступника» в уголовном законе отсутствует, хотя ст. 60 УК РФ использует его полный смысловой аналог — термин «личность виновного». Назначение адекватного и эффективного уголовного наказания немыслимо без учета данных о личности преступника (виновного), причинах и условиях совершения преступления.
Это аксиома. Но здесь возникает проблема.
У следователей и судей никогда не хватало, и особенно не хватает сейчас, процессуального времени на сбор и анализ необходимой информации о личностных особенностях субъекта преступления, если не в полном объеме, то хотя бы по самым скромным криминологическим схемам оценки личности преступника. Постепенно эта «аналитическая мышца» без необходимой тренировки полностью атрофировалась. Скорее всего поэтому сегодня, думается, есть все основания считать, что требование закона о назначении наказания с учетом личности подсудимого (а не убогих анкетных данных) практически никогда не выполняется.
Всем, кто подписывает обвинительное заключение или приговор, кто этот приговор проверяет и оставляет без изменения, ясно, что во всех случаях (доля исключений ничтожна) важнейший судебный документ содержит не существенное нарушение, а крайне формальное соблюдение закона. Но никого данное обстоятельство нимало не волнует. Считается достаточным в приговоре привести
анкетные данные о подсудимом, сослаться на характеристику («характеризуется положительно»), написать волшебную фразу «наказание назначено с учетом данных о личности» и всё — требования ст. 60 УК «выполнены», можно назначать наказание. А ведь по большому счету назначено оно с нарушением требований законности, справедливости и индивидуализации наказания.
Выход видится в том, чтобы в порядке оказания следователям и судьям методической помощи разработать схему сбора оптимального объема сведений о личности обвиняемого (подсудимого), наличие и оценка которых позволяет вынести законный, обоснованный и справедливый приговор. Схема с соответствующими рекомендациями официально должна стать документом, обязательным для исполнения.
Специалисты в области уголовного права с задачей создания такого документа самостоятельно не справятся. Необходима совместная работа с участием криминологов, социологов, психологов, педагогов и др.
Технологии обеспечения связи криминологии и уголовного права.
Кратко скажем о том, как, в каких формах и на каких уровнях эта связь может и должна быть воплощена, какие мероприятия по реализации намеченной «дорожной карты» можно и нужно предпринять.
Прежде всего важно отметить, что она должна быть налажена на всех уровнях антикриминальной деятельности: при формировании уголовно-политической линии, в законотворчестве, правоприменении, образовании и науке. Только такой комплексный подход может гарантировать качество связи и ее эффективность. В частности:
— стоит в очередной раз вернуться к вопросу о разработке концепции криминологически обоснованной уголовной политики и создать при Президенте РФ совет по развитию уголовного законодательства;
— есть потребность в реализации идеи «закона о законах» и учреждении обязательной криминологической экспертизы законопроектов, внесении изменений в уголовное законодательство, прогнозировании эффективности и последствиях принятия законов;
— важно обсудить вопрос об обязательном представлении следствием в суд криминологической карты по каждому уголовному делу;
— необходимо нормативно обязать суд назначать наказание с учетом причин и условий совершенного преступления и реагировать на эти причины и условия вынесением частных определений и постановлений;
— требуется пересмотр образовательных стандартов подготовки юристов с целью обеспечения соответствия декларируемых профессиональных компетенций набору обязательных учебных дисциплин;
— важно подготовить новый учебник по уголовного праву с обязательным включением уголовно-социологического материала, а равно самостоятельные учебники по уголовной социологии и уголовной политологии;
— созрели предпосылки к тому, чтобы придать криминологической работе статус самостоятельной юридической профессии.
О преодолении отраслевых границ наук уголовного права и криминологии. Взаимное непонимание, а порой и отторжение криминологии и уголовного права, превратилось сегодня в острейшую проблему, препятствующую развитию как самих этих наук (каждой в отдельности), так и общей практики научного обеспечения противодействия преступности. В этом смысле в первую очередь заслуживают рассмотрения «взаимоотношения» криминологии и Уголовного кодекса, а также влияния «дефицита» криминологического «участия» на законотворческий процесс.
Беда и пороки отечественного уголовного законотворчества связаны с тем, что значительная (если не сказать — подавляющая) часть уголовных законов вырастает из законопроектов, которые не имеют под собой надежной криминологической основы и не прошли надежную криминологическую и уголовно-социологическую экспертизу. Такие законы чаще всего оказываются источником зла и для уголовного права, и для криминологии. Упомянем только о трех их разновидностях: а) законы, которые становятся «мертвыми», поскольку приняты в качестве реакции на некую просто надуманную проблему; б) законы провокативные, которые способны лишь обострять и дестабилизировать социальную обстановку; в) законы откровенно криминогенные. Существование уже только этих типов законов стимулирует укрепление особого типа связи уголовного права и криминологии, которая продиктована совместным интересом как можно скорее собрать необходимый аналитический материал и добиться отмены или изменения соответствующих норм.
Если под этим углом зрения обратиться, например, к оценочным суждениям относительно нашего кодекса, несложно заметить, что лейтмотивом практически всех научных публикаций на первых порах его функционирования был тезис о достаточно высоком криминологическом качестве закона. так, один из разработчиков УК РФ и авторитетнейший представитель науки профессор Н. Ф. Кузнецова в 1996 г. писала, что кодекс этот «действительно целиком и полностью новый», содержащиеся в нем новеллы «не произвольны, а объективно обусловлены», «криминализация и пенализация деяний осуществлена на основе изучения нынешнего и прогнозируемого состояния преступности», «при решении вопросов о криминализации того или иного деяния проводилось тщательное взвешивание компонентов
общественной опасности, ее криминообразующих признаков»7. Вторил ей профессор Ю. И. Ляпунов, когда писал, что при разработке кодекса удалось с большей или меньшей полнотой решить ряд актуальных задач, в том числе адекватно отразить в содержании уголовного закона новые социально-экономические реалии, сделать его социально обусловленным, привести в соответствие с криминогенной обстановкой в стране8.
Такие оценки принципиально не изменились и по итогам первого пятилетия УК РФ. Официальное подтверждение качества уголовного закона демонстрирует известное постановление Совета Федерации Федерального Собрания России от 23 апреля 2002 г. № 2076-СФ, принятое по итогам парламентских слушаний «Уголовный кодекс Российской Федерации — пять лет спустя: проблемы и перспективы совершенствования норм уголовного законодательства».
Хотя в тот момент уже наметился повод для тревоги. Оценивая текущее нормотворчество, В. С. Комиссаров в 2002 г. прогнозировал: «...совершенно ясно, что вал поправочных законодательных инициатив, не имеющих большей частью объективных оснований, не прекратится». При этом он обращал внимание, что «далеко не все из них социально, экономически и криминологически обоснованы». Прогноз, увы, сбылся целиком и полностью.
Уже Первый Всероссийский конгресс по уголовному праву констатировал в своей резолюции 2006 г.: «Из практики законопроектной работы и криминализации общественно опасных деяний исчезли научные основы. Изменения в Уголовный кодекс Российской Федерации вносятся без изучения социальных, нравственно-психологических и криминологических оснований таких изменений и их возможных последствий. Исчезла даже научная экспертиза законопроектов, что не могло не отразиться на их качестве. Это особенно недопустимо на фоне продолжающегося роста преступности в нашей стране»9.
Как видим, оценки уголовного закона за весьма короткий по историческим меркам период изменились кардинально. На смену торжественно-оптимистическим суждениям пришло резкое неприятие с нарастающим требованиям принятия нового кодекса. В качестве условного хронологического рубежа, разделившего современную историю уголовного права на два качественно различных периода, вероятно, можно признать конец 2003 г. и принятие Закона № 162-ФЗ.
7 Новое уголовное право России. Общая часть: учеб. пособие. М., 1996. С. 5-7.
8 Уголовное право. Общая часть: учебник / Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И. Ляпунова. М., 1997. С. 78.
9 Системность в уголовном праве: материалы II Российского конгресса уголовного права. М., 2007. С. 3.
Именно он открыл дорогу мощному, неудержимому изменению уголовного закона, поток которого изменил его первоначальный образ до неузнаваемости и напрочь смыл представления о качестве этого нормативного регулятора.
Стоит, однако, обратить внимание, что в единодушной оценке актуального состояния уголовного закона сегодня преобладают суждения, отражающие по большей части межотраслевые, внутрисистемные, формально-логические, юридико-технические его недостатки. На этом фоне тезис о том, что уголовный закон стал необоснованным не только с собственно юридической, но и с социальной, криминологической точек зрения, представляется не просто недостаточно развернутым, но и в должной степени не заявленным.
И в этом также кроется одна из причин общей неэффективности уголовного нормотворчества и правоприменения. Обсуждение вопросов качества уголовного закона стало сегодня по большей части задачей специалистов в области именно уголовного права. Это вполне закономерно. Однако проблемы криминологической обоснованности УК РФ по определению не могут быть сформулированы и решены без привлечения знаний и опыта, накопленного криминологической наукой. Это, казалось бы, банальная истина и само собой разумеющийся факт. Вместе с тем общая оценка дискурса о качестве уголовного закона показывает, что здесь присутствует и разобщенное, и недостаточное обсуждение этой темы.
Тому очевидно есть объективные и субъективные предпосылки:
— уголовный кодекс на момент его принятия обладал «запасом криминологической прочности», который позволял до некоторой степени не обращать внимания на проблему социально-криминологической обоснованности только что вступившего в силу закона;
— наука уголовного права в связи с принятием нового УК РФ вполне закономерно была долгое время ориентирована на решение задач научного комментирования его норм, разработку методических основ квалификации преступлений и назначения наказания;
— криминология, освободившись от жесткого методологического диктата, стала осваивать недоступные ей ранее темы и объекты криминологического осмысления;
— за это время выросло целое поколение юристов, для которых проблематика взаимной связи уголовного права и криминологии не представлялась актуальной, в связи с чем навыки ее обсуждения и анализа были во многом утрачены.
Вероятно, можно назвать и иные обстоятельства. Как итог — тема социально-криминологической обусловленности уголовного закона стала той точкой, от которой наши науки — уголовного права и криминологии — начали расходиться в противоположные сторо-
ны: уголовное право — в сторону законоведения, криминология — в сторону обществоведения. Сегодня дистанция между науками непозволительно долгая. И она стала самым негативным образом сказываться на обеих из них.
В такой ситуации тема криминологической обусловленности уголовного закона может и должна выступить «точкой притяжения», тем портом, в который после долгого автономного плавания должны вернуться и уголовное право, и криминология.
Можно ответственно заявлять, чем дальше уголовное право и криминология расходились друг от друга, а вместе — от законодателя, тем менее обоснованным с научной точки зрения становился Уголовный кодекс.
Многосторонняя связь уголовного права и криминологии — несправедливо игнорируемый, но крайне содержательный феномен. Еще и еще раз подчеркнем: хронический отказ от нашего взаимодействия — одна из значимых причин кризиса, в котором находятся обе наши науки. Шаги навстречу друг другу способны оказать содействие прогрессу и наук криминального цикла, и социальной практики.
Эта идея уже не в воздухе носится. Она уверенно заняла свое место на страницах специальной литературы. Сошлемся только на самые недавние высказывания. Г. А. Аванесов писал: «Пора выходить за "границы" этой науки (криминологии. — М.Б., Ю.П.), осуществлять поиск нового. При этом надо глубже проникать в другие отрасли научного знания и извлекать оттуда неведомое»10. В. Е. Квашис обоснованно убежден, как и В. В. Лунеев, что криминология, уголовная политика и уголовное право — это единая наука о противодействии преступности, а не «обособленные анклавы знаний»11.
Правда, очень трудно говорить о единой науке, когда в самой криминологии внутренние процессы дифференциации стали преобладать над процессами консолидации.
Казалось бы, ничего плохого нет в том, что отдельные ее направления теперь выделяются в квазисамостоятельные структуры и получают гордые наименования: криминофамилистика, вайолентология, криминопенология, политическая криминология, даже криминотео-логия (!) и другие «криминологии».
Беспокоит другое. Как бы эти терминологические игры не привели к возникновению новых заборов уже на территории самой криминологии, не стали источником вредной децентрализации.
10 Аванесов Г. А. Общество. Личность. Мотивация. Исследования криминолога. М., 2015. С. 6.
11 Квашис В. Е. Еще раз о методологических аспектах правовой науки // Современные проблемы теории и практики борьбы с преступностью: материалы Первой всероссийской научно-практической конференции. Краснодар, 2016. С. 31-33.
Когда мы говорим о координации, интеграции, тревожит еще одна мысль: не близко ли время, когда уголовному праву не с кем будет интегрироваться?
Современная российская криминология оказалась сегодня в положении науки отторгаемой и выдавливаемой на обочину юридического образования, законотворчества и правоприменения. Ей сегодня в очередной раз досталась незавидная участь либо доказывать свою необходимость и с надеждой ждать своего 1964 г., либо покорно быть преданной забвению, уйти с авансцены и тем самым избавить специалистов от самой проблемы взаимосвязи криминологии и уголовного права.
Смеем надеяться все же, что столь радикального варианта развития событий удастся избежать. «Выстраданная» и многострадальная отечественная криминология заслужила уважительное отношение и право быть услышанной, тем более ей есть что сказать.
Еще раз подчеркнем, самостоятельность, возведенная в абсолют, — наша общая беда. В действительности, мы гораздо ближе и гораздо нужнее друг другу, чем большинство из нас думает. Эта близость не предполагает устранения границ с целью формирования «супернауки». Но что требуется непременно, так это своего рода «уголовно-правовой и криминологический шенген», свободная зона обращения научного знания, не ведающая внутри себя границ и препятствий процессам взаимодействия.
Такой «шенген» надо начинать выстраивать, как представляется, с развития буферных зон, которые в отечественной науке оказались совершенно неразвитыми. Речь идет прежде всего о социологии уголовного права и уголовной политики. По природе своей они позволяют до известных пределов размыть границы уголовного права и криминологии, обеспечить «безвизовое», свободное взаимопроникновение идей и конструкций.
Период автономного существования и самостоятельного выживания окончен. Независимо от того, заметили ли мы это. Потеря темпа — потеря качества. Качества того, за что мы ответственны. Но мы сильны, когда и пока мы — вместе. Потому что вместе мы больше, чем две науки, и потому мы можем лучше делать наше общее дело.
Список литературы
1. Аванесов Г. А. Общество. Личность. Мотивация. Исследования криминолога. М., 2015.
2. Афанасьева О. Р. Теоретические основы криминологического исследования и минимизации социальных последствий насильственной преступности: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2014.
3. БабаевМ. М. Социальные последствия преступности. М., 1982.
4. Епифанова Е. В. Общественная опасность как научная категория, законодательная дефиниция: история и современность. М., 2012.
5. Квашис В. Е. Еще раз о методологических аспектах правовой науки // Современные проблемы теории и практики борьбы с преступностью: материалы Первой всероссийской научно-практической конференции. Краснодар, 2016.
6. Комиссаров В. С. Оценка состояния Уголовного кодекса Российской Федерации и перспективная характеристика законодательной деятельности // Пять лет действия УК РФ: итоги и перспективы. М., 2003.
7. Ляпунов Ю. И. Общественная опасность деяния как универсальная категория советского уголовного права: учеб. пос. М., 1989.
8. Мальцев В. В. Общественно опасное поведение в уголовном праве. М.,
2014.
9. Маркунцов С. А. Теория уголовно-правового запрета. М., 2015.
10. Наумов И. М. Разделение преступлений против права гражданского и против права уголовного. Спб., 1813.
11. Пермяков Ю. Е. Категория общественная опасность в советском уголовном праве: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1989.
12. Системность в уголовном праве: материалы II Российского конгресса уголовного права. М., 2007.
13. СолодковИ. А. Общественная опасность преступления и ее уголовно-правовое измерение: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2013.
14. Сотсков Ф. Н. Общественная опасность деяния в уголовном праве России: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2009.
15. Уголовное право. Общая часть. Преступление: Академический курс: В 10 т. Т. 1: Уголовная политика. Уголовная ответственность / Под ред. Н. А. Ло-пашенко. М., 2016.
16. Фефелов П. А. Общественная опасность преступного деяния и основание уголовной ответственности. Основные методологические проблемы / Отв. ред. М. И. Ковалев. М., 1972.
17. ЧубаревВ.Л. Общественная опасность преступления и наказание. Количественные методы изучения / Под ред. Ю. Д. Блувштейна. М., 1982.
18. Шуберт Л. Об общественной опасности преступного деяния / Под ред. М.А. Гельфера. М., 1960.
