CC BY
362
Есть, на наш взгляд, целый ряд обстоятельств, дающих основание и право говорить о криминологических основах уголовной политики.
Во-первых, связь между криминологией и уголовной политикой органична, прежде всего, потому, что предопределена генетически: у них общее материнское лоно - уголовное право. Но и выйдя из этого лона и приобретя с течением времени вполне самостоятельный статус, криминология и уголовная политика вовсе не утратили своих теснейших родственных уз и даже становятся все более необходимы друг другу.
В свое, теперь уже очень далекое, время доминирующим стал сформулированный Францем фон Листом взгляд на уголовную политику как на «...систематическое собрание тех основных положений, сообразуясь с которыми государство должно вести борьбу с преступлением при посредстве наказания и родственных ему установлений. Но ясно, что выражение это (уголовная политика. - М.Б.) может быть взято и в более широком смысле: борьба с преступлением предполагает знание причин его и того действия, которое производит наказание. Вот почему научно обоснованная уголовная политика требует того, чтобы в основание ее были положены данные уголовной биологии (антропологии) и уголовной социологии (статистики)» [1, с. 7].
Развивая и углубляя идеи предшественников, Франц фон Лист с замечательной четкостью раскрывал социальную, а потому и криминологическую суть преступления как события в жизни общества, объяснение которого следует искать в общественных отношениях; говорил о том, что «...криминальная политика... имеет своей задачей выяснить причины преступления»; о том, что «...наряду с наказанием мы имеем средство более совершенное для борьбы с преступлением, именно - предупреждение его» [1, с. 8].
Понимаемая таким образом уголовная политика превратилась сегодня, по мнению большинства специалистов, в целостную (по идее) систему, включающую в себя комплекс взаимосвязанных, но вместе с тем относительно самостоятельных (автономных) подсистем: уголовно-правовую, криминологическую, уголовно-процессуальную, пенитенциарную, оперативно-разыскную политику. И все они продолжают сохранять свою естественную связь с криминологией.
Во-вторых, по мере того, как каждая из названных подсистем, в соответствии со своей историей, набирала «зрелую силу» и приходила к осознанию себя неотъемлемой частью единого целого -государственной уголовной политики, менялось многое в том, что можно назвать содержательным комплексом данной отрасли политики.
Подчеркнем, что процесс этих изменений в каждой отрасли сопровождался прежде и сопровождается теперь расширением круга проблем и профильных задач, решение которых объективно требует опоры на определенную сумму криминологических знаний и криминологической информации. Это, в первую очередь, относится к выполнению отраслевой профилактической (т.е. криминологической) функции. Чем более масштабными и острыми оказываются криминальные процессы в нашей стране, чем выше поднимется уровень общественной опасности преступных действий, тем более значимой и актуальной становится эта функция. Забота о повышении эффективности ее выполнения требует, чтобы не прекращался поиск новых и новых точек соприкосновения между криминологией и каждой из отраслей уголовно-политической практики. Иначе говоря, объективно необходимой и неизбежной становится криминологическая «экспансия» во все сферы уголовной политики.
В-третьих, особенно болезненно сказывается недооценка криминологических подходов к преодолению проблем уголовной политики в целом. Кризис здесь очевиден, о нем много говорят и пишут.
Но в чем же главная болевая точка кризиса? Отвечая на этот вопрос, приведем только некоторые мнения наших коллег. Наша уголовная политика полностью неадекватна криминальной ситуации, в которой оказалось российское общество (В.С. Овчинский); криминальный мир все более набирает силу, а нынешняя уголовная политика с ним явно не справляется (А.И. Алексеев); современная уголовная политика пока в самой малой степени обусловлена реальной криминальной обстановкой, складывающейся в стране и ее регионах (В.А. Номоконов); кризис этот начался давно, но апогея он достиг в начале XXI столетия (Э.Ф. Побегайло).
Подобные высказывания (а их множество), на наш взгляд, различаются между собой, главным образом, вербально, а не сущностно. Кризис уголовной политики, действительно, достиг такой глубины, что она уже теряет свою идентичность и, в конце концов, постепенно утрачивает способность по-настоящему выполнять свое общественное предназначение, свою фундаментальную роль в рамках актуальной социальной политики государства.
Нет спора - выполнить достойно такую роль (может быть, даже - миссию) чрезвычайно сложно. Слишком много разного рода нитей сплетается здесь в тугой клубок противоречий. По этому поводу процитируем яркое по форме и верное по существу высказывание А.И. Бойко: «Уголовная политика есть особый угол зрения на криминальную действительность, самая высокая смотровая площадка: здесь располагается государственно-правовая идеология; здесь внешне понятные и ожидаемые решения поверяются стратегическими пластами народной жизни; здесь искусно маскируется истинный интерес элиты; здесь в первую очередь поле рисков и экспериментов; здесь нащупываются компромиссные решения и снимаются диалектические противоречия... многочисленные политические искушения упираются в стену общественной необходимости и грозят социальными возмущениями; международные обязательства правящего режима могут своеволить против внутренних ожиданий собственного населения; экономические потребности и расчеты ставят предел государственно-правовым опытам; стереотипы воюют с реформистскими тенденциями» [2, с. 4-5].
Нетрудно понять, что все упомянутые ученые (и не только они), характеризуя нынешнее состояние уголовной политики, делают обоснованный акцент на проблемах, находящихся в «зоне ответственности», главным образом, криминологической науки.
В-четвертых, очевидная суть проблемной ситуации состоит в том, что нестандартно широк круг явлений и процессов социальной реальности, исследование которых требуется осуществить для полноценного информационного обеспечения и содержательного формирования уголовной политики.
Справедливости ради надо признать, что уголовно-правовая наука не располагает необходимым методическим инструментарием для решения такого рода комплексных задач, лежащих к тому же за пределами предмета уголовного права. В еще большей степени сказанное относится к уголовно-процессуальному, уголовно-исполнительному праву, теории оперативно-разыскной деятельности.
В силу таких обстоятельств при решении проблемных задач уголовной политики никак не обойтись без криминологии с ее возможностями. Без вспомогательного криминологического обеспечения нельзя выработать научно обоснованные, адекватные решения вопросов стратегии и тактики борьбы с преступностью. Хотя все информационные потребности уголовной политики криминология, само собой разумеется, удовлетворить не может.
Таковы некоторые соображения, позволяющие, как представляется, говорить о криминологических основах уголовной политики. Правда, у нее на сегодняшний день отсутствует надежная криминологическая база постулатов, поэтому более корректно было бы говорить не об основах как о данности, а о предпосылках создания криминологических основ уголовной политики. Но остановимся на первоначальном варианте просто потому, что он менее громоздкий.
И еще одно, очень важное, замечание. Было бы недопустимой ошибкой полагать, что за формулой, содержащейся в заголовке, скрываются монополистские претензии криминологии на создание целиком основ уголовной политики. На самом деле, здесь надо видеть лишь желание подчеркнуть фундаментальную значимость для уголовной политики всего того, что может дать ей криминология. С тем же правом можно и нужно говорить об уголовно-правовых, уголовно-процессуальных, уголовно-исполнительных, оперативно-разыскных, социально-политических, просто политических основах уголовной политики.
Последующее изложение как раз и будет посвящено роли криминологического знания и криминологической информации в решении некоторых базовых проблем российской уголовной политики.
1. О концепции уголовной политики
Ответ на вопрос о том, что такое концепция, только на первый взгляд кажется ясным и бесспорным. Так, словари, в которых мы привычно ищем нужные нам «классические», опорные
определения всего, к сожалению, раскрывают понятие «концепция» в слишком общем виде и, на наш взгляд, недостаточно полно отражают функциональное содержание и предназначение данной категории. Поэтому, если мы хотим понять, по какому пути надо идти, чтобы создать полноценную уголовно-политическую концепцию, совершенно необходимо сформировать, прежде всего, у самих себя конкретное представление о ней, чтобы понимать, какими должны быть следующие шаги на этом пути.
Не претендуя на создание «безупречной», по существу, и сжатой по форме дефиниции, отметим, каким видится нам конструкт, соответствующий понятию «концепция уголовной политики».
Во-первых, по формальному признаку это - составная, базовая часть официального документа, статус которого соответствует закону.
Во-вторых, в содержательном смысле это - рассчитанный на использование в течение длительного времени комплекс положений, которые стабильно и последовательно проводятся в жизнь в качестве главного ориентира и безапелляционного критерия («оселка») при решении тех или иных конкретных задач борьбы с преступностью, возникающих перед законодателем и правоприменителями.
В-третьих, в правовом отношении соответствующие положения являются приоритетом, т.е. любое уголовно-политическое нововведение, противоречащее положениям концепции, считается не имеющим юридической силы либо может быть оспорено в судебном порядке. В этом - служебное предназначение концепции барьера, ограничивающего законотворческое и правоприменительное своеволие властей любого уровня.
В-четвертых, концепция служит методологической базой формирования «отраслевых» концепций уголовной политики и в конечном счете превращения последней в целостную (а потому и эффективную) социально-правовую конструкцию.
В-пятых, концепция должна содержать четкое и недвусмысленное определение промежуточных целей и главной цели реализации уголовной политики, а также основных путей их достижения.
Наконец, в-шестых, в организационном смысле самоочевидно, что изначально должна быть разработана и пущена в дело концепция, ибо уголовная политика - это, прежде всего, концепция и уже затем осуществление обусловленной ею целенаправленной деятельности, призванной обеспечить интересы государства и общества в их взаимоотношениях с преступностью. Концепция способна сделать эту деятельность осмысленной, интеллектуально обеспеченной.
Приведем выдержку из Наказа Императрицы Екатерины II, данного комиссии о сочинении проекта нового Уложения (1767 год, п. 545): «С уставами. точно то же случилося, что со множеством домов, город составляющих, которым земельного чертежа прежде начатия их строения не сделано (выделено нами. - М.Б.). В таком городе, когда он начинает строиться, всяк занимает место, которое ему лучше понравилося, несмотря нимало ни на правильность, ни на пространство занимаемого им места; а оттуда выходит куча зданий, которую в правильный порядок привести едва могут целых веков старания и рачительное смотрение. Тому же неустройству подвержены и законы о сохранении благочиния».
Сложно назвать сегодня идеи, выполняющие роль такого «земельного чертежа», стабилизатора российской уголовной политики. В итоге, вспомним, как решались и решаются у нас первостепенной важности вопросы уголовно-политического свойства. Чаще всего - шараханье из одной крайности в другую, от неадекватной суровости до неумного псевдолиберализма (впрочем, он и не может быть умным, по определению), появление законов, мотивированных не объективными обстоятельствами и научными рекомендациями, а предосудительными стимулами либо вкусовыми пристрастиями тех, кому дано право принимать любые законы, том числе и заведомо не выполнимые или обреченные быть мертвыми. Ситуационная суета в попытках решить непрерывно возникающие, сменяющие друг друга проблемы.
Оценка здесь должна быть по необходимости жесткой. Нет позитивной концепции, нет твердого стержня - нет политики в полном и точном смысле этого слова. Кстати, надо признать, к сожалению, нет на этот счет и убедительных целостных научных проектов и предложений.
Теперь о том, почему концепция должна быть в своей основе или по преимуществу криминологической. Воспользуемся простой логической цепочкой: уголовная политика есть
государственная политика борьбы с преступностью. Преступность же идет «по департаменту» криминологии - это ее очевидная прерогатива. Отсюда вывод: в основе концепции уголовной политики должна лежать четкая криминологическая идея. Именно такая идея способна сфокусировать в себе то, что может стать главной и вместе с тем интегральной целью и стимулом деятельности в сфере, соответственно, уголовного права и процесса, уголовно-исполнительного права, ОРД. Именно криминологическая идея способна дать импульс к формированию и реализации новых стратегий и тактического арсенала борьбы с преступностью, в том числе и с использованием возможностей институтов, относящихся к остальным сегментам уголовной политики. Это очень важно отметить: в процессе создания концепции уголовной политики криминология формулирует ее смыслообразующую идею, но не претендует быть монополистом всех идей концепции.
Мы считаем, базой нашей уголовной политики, ее стержнем следует сделать концепцию криминологической безопасности.
В первом приближении криминологическую безопасность можно определить как объективное состояние защищенности жизненно важных и иных существенных интересов личности, общества и государства от преступных посягательств и угроз таких посягательств, порождаемых различного рода криминогенными факторами (явлениями и процессами), а также осознание людьми, независимо от их статуса, такой своей защищенности [3, с. 31].
Главный вопрос здесь в том, что именно привнесет в современную уголовную политику России концепция, основанная на идеях криминологической безопасности, в чем ее некоторые возможные (ожидаемые) результаты? Но для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо вначале напомнить, что происходит сегодня в сфере, о которой идет речь.
Все, что в настоящее время не просто формально постулируется, а реально делается, включая уголовно-политические решения и правоохранительную деятельность, - все, как и в прошлом, ориентировано только на преступность, преступников и то, что с ними связано. Преступность была и остается точкой, в которой фокусируются все приоритеты и смыслы практической деятельности, критерии ее успеха или провала. Преступность как таковая превратилась в самоцель этой деятельности. В воздействии на преступность, сокращении ее масштабов и изменении качественных характеристик государство и его система правоохранения видят свое социальное предназначение. В такой позиции есть, конечно, своя правда, особенно в нашей стране, где уровень преступности так высок.
Но правда есть и в другом. Невозможно отрицать, что этим вовсе не исчерпывается задача правоохранительных органов. Достаточно сказать, что кроме преступности и преступников есть и такие, требующие неуклонного внимания «объекты», как потерпевшие и иные жертвы преступлений, группы людей с повышенной виктимностью, нуждающиеся в защите, есть комплекс причин и условий преступного поведения, есть огромный пласт социальных последствий преступности. Есть общество, в котором само по себе существование преступности с ее последствиями является неиссякаемым источником опасного социального напряжения. Наконец, есть население, законное право которого - быть избавленным от криминальных угроз. И эти «другие объекты» сегодня, как и вчера, остаются изгоями, «пасынками», до которых правоохранительным органам, по-настоящему, и дела нет.
Таким образом, противодействие преступности, общая и специальная профилактика, пресечение правонарушений, наказание лиц, совершивших преступления, пенитенциарная и постпенитенциарная практика - вся эта огромная и актуальная деятельность оказывается неэффективной, когда она замыкается сама на себе.
Уголовная политика, основанная на концепции криминологической безопасности, способна радикально изменить подобную ситуацию. Ее содержание и смысл, наконец, самоценность и оправдание - в служении делу обеспечения безопасности. Во имя безопасности и ради ее достижения должно делаться все, чего можно добиться в процессе реализации уголовно-правовой, криминологической, уголовно-процессуальной, пенитенциарной, оперативно-разыскной политики. В этом смысле мы и говорим, что безопасность охватывает, «вбирает» в себя все виды, все формы и направления деятельности, осуществляемой в рамках сложных и противоречивых взаимоотношений
преступности и общества. Следовательно, безопасность как базовая идея концепции сразу же задает уголовной политике тот смысл, который можно назвать вершинным.
При таких обстоятельствах «давление» на преступность (борьба, противодействие, кара, предупреждение и т.д.) перестает быть главной целью и переходит в разряд целей промежуточных (но, повторим, промежуточных - не означает второстепенных). Конечная, генеральная цель -достижение состояния безопасности личности, общества, государства от криминальных угроз (о достижении такой цели мы говорим, естественно, не как о получении реального, исчерпывающего цель конечного результата, т.е. абсолютной безопасности, что, в принципе, невозможно, а о процессе движения к цели и решения последовательного ряда частных задач на этом пути). Правоохранительная деятельность во всех ее видах и формах становится средством достижения генеральной цели.
Но дело не только в коррекции целей. Хотя никто не может отрицать первостепенного значения правильно поставленных целей. Главные приоритеты этой деятельности переносятся с субъекта нападения на объекты защиты. Это концептуальное изменение. Так называемые «силовые ведомства», не лишаясь всех своих традиционных важных функций, перестают играть роль репрессивного государственного аппарата. Вместе с тем применение репрессии сохраняется как локальная их функция, адресованная лицам, виновным в совершении наиболее тяжких и опасных преступлений.
Правоохранительная деятельность становится областью социальных услуг, сферой «обслуживания безопасностью», чем она и должна быть в нормальном обществе.
Концепция, о которой идет речь, заключает в себе важный социальный смысл: повысить чувствительность учреждений правоохранения к тому, с чем обращаются к ним люди, живущие в мире криминальных угроз, страдающие от преследования со стороны преступников (реальных или потенциальных), ставшие их жертвами. В итоге, можно сказать: криминологическая безопасность как концепция - не очередное новое слово, а новая парадигма уголовной политики или, во всяком случае, идея, которая, воплотившись, способна ею стать. Оставим в стороне вопрос о том, сколько сил, времени и средств потребуется для претворения этой, безусловно, криминологической идеи в жизнь. Но, может, стоит сделать первые шаги?
2. Криминологическая информация для реальной и адекватной уголовной политики
В последнее время (2010-2011 гг.) наш Уголовный кодекс, как известно, подвергся особенно мощной атаке со стороны законодателей. Основная часть произведенной ими продукции получила единодушную негативную оценку специалистов - ученых и практиков. Одна из главных претензий к авторам законов состоит в том, что объективная научная оценка социальной и криминологической реальности, с одной стороны, и характер предпринятой существенной корректировки векторов уголовной политики - с другой, находятся в разительном несоответствии. Кстати, одни и те же, в принципе, претензии относятся и к большинству нововведений, оцененных как проявление необоснованного либерализма или гуманизма, и к тем актам криминализации (а их оказалось достаточно много), которые стали иллюстрацией репрессивных тенденций.
У дефектов и даже провалов уголовной политики, действительно, всегда достаточно много причин. Но среди ключевых, не боясь ошибиться, можно выделить ту, что заслуживает особого внимания. Речь идет о пороках информационного обеспечения процессов ее формирования, корректировки и реализации. Развивая эту мысль, сошлемся на два исходных положения.
Во-первых, напомним, что, с точки зрения классической теории информации, понятие «информация» определяется как мера уменьшения неопределенности знания о каких-либо событиях. Это известное научное понятие впервые было дано в 50-е гг. прошлого века в трудах К. Шеннона и Н. Винера по теории информации.
Во-вторых, уголовная политика, полагаем, может быть определена как концентрированная, социально обусловленная концептуальная реакция государства на существующую совокупность криминальных угроз.
Применительно к предмету нашего анализа из этих двух положений можно сделать следующие выводы:
а) материалом для создания информационных условий и предпосылок решений, относящихся к уголовной политике, должен быть комплекс социальной и криминологической информации. Конечно, и не только он;
б) «неопределенность знания» о событиях, требующих уголовно-политической реакции, существует (умножается) как следствие дефицита, ошибок при сборе и обработке, неверной трактовки или же сознательного игнорирования информации;
в) адекватность информации достигается соблюдением нескольких основных требований, предъявляемых к ней: полнота, достоверность, оперативность, невозможность противоречивых толкований, отсутствие излишних сведений, осложняющих принятие решений (информационный «шум»);
г) классики кибернетики не случайно говорили об уменьшении неопределенности знания, а не о ее ликвидации. Абсолютное совпадение объективной реальности и ее информационного образа недостижимо хотя бы в силу того, что этот образ в представлении участников «...строительства уголовной политики всегда содержит в себе субъективный компонент и в значительной степени производен от него (уровень профессионализма, правового сознания и правовой культуры, политических и этических убеждений, характер ценностных ориентаций и т.д.)». Кроме того, «.в самой значительной степени надежность криминологической информации зависит от интеллектуальной честности ее субъектов, которые способны отбирать и интерпретировать информацию в соответствии со своими целями. В ряде случаев для поддержания собственного профессионального положения» [4, с. 35].
Поэтому, когда говорим о необходимости адекватного отражения социальной и криминологической ситуации в постулатах уголовной политики, имеется в виду только максимально возможная степень сближения объективной реальности и ее информационного образа.
Таковы некоторые общие положения, которые следует иметь в виду, когда дело идет об адекватном отражении социальных и криминологических реалий в «зеркале» уголовной политики.
Социальная составляющая информационного комплекса - сфера забот социологов и других обществоведов - в данном случае будет оставлена в стороне. Изложение далее сосредоточится на том, по каким направлениям и каким образом криминологическое знание может и должно участвовать в процессе обеспечения информационных потребностей уголовной политики. Иными словами, задача состоит в том, чтобы на некоторых примерах раскрыть функциональную роль криминологической информации при решении особенно важных уголовно-политических проблем.
1. Криминализация (декриминализация) и общественная опасность преступности.
Пожалуй,
именно криминализация и декриминализация деяний, взятых и как совокупность концептуальных теоретических идей, и как правовая (нормативная) практика, могут рассматриваться в качестве едва ли не главных ипостасей уголовной политики и одновременно критерия ее успехов и просчетов. Поэтому так важно, чтобы принимаемые по этому поводу уголовно-политические решения в первую очередь были надежно обеспечены криминологической информацией, адекватно отражающей эту самую социальную и криминологическую реальность.
В уголовно-правовой литературе, посвященной интересующему нас вопросу, как правило, содержится перечень основных положений, которые должны предопределять решение о включении деяния в Уголовный кодекс либо об исключении из него. Такие положения формулируются по-разному и с разной степенью детализации. Их и называют по-разному: принципы, предпосылки, основания криминализации (декриминализации) или каким-то иным термином, что не меняет сути. Но главное место в любом перечне принадлежит категории «общественная опасность».
Мысль не нова. Ее истоки уходят в глубь веков, поскольку связаны с именем великого Ч. Беккариа, сформулировавшего в своей знаменитой книге «О преступлениях и наказаниях» ряд принципиальных положений относительно обоснования уголовно-правового запрета, таких как принципы общественной опасности криминализируемого деяния и экономии репрессии*.
Говоря о категории «общественная опасность», важно обратить внимание на необходимость дифференциации уголовно-правовых и уголовно-политических подходов. В контексте уголовного права одним из ключевых критериев криминализации (декриминализации) служит оценка масштабов
и характера общественной опасности конкретных преступлений или «ожидающих криминализации» таких же конкретных общественно опасных деяний. Не случайно до настоящего времени процессы эти подвергались изучению лишь в уголовно-правовой литературе.
В рамках же уголовной политики (и в тех пределах, в каких она разумна) в расчет берутся не отдельные деяния, а массовые акты поведения (криминализация) или деяния, утратившие по разным причинам признаки общественной опасности, в том числе и по критерию распространенности. Соответственно, речь в данном случае идет уже об общественной опасности преступности в целом и отдельных ее видов, а также о совокупности общественно опасных деяний. А это, без сомнения, институты, относящиеся к сфере криминологического знания, и здесь, следовательно, еще одна точка соприкосновения криминологии и уголовной политики.
Между тем необходимо сделать «техническую» оговорку. В целях удобства последующего изложения, если не оговорено иное, будем пользоваться понятием «общественная опасность преступности», имея в виду одновременно и равное ему по социальной сути понятие «общественная опасность деяний, не признанных преступными». По той же причине позволим себе говорить в основном о «криминализации», относя сказанное и к «декриминализации» (и наоборот), поскольку оба эти действия, с точки зрения проблем их криминологического обеспечения, содержательно едва ли не идентичны.
Поскольку тема общественной опасности преступности относится к числу недостаточно разработанных в криминологической литературе, целесообразно остановиться на ней подробнее.
Общественная опасность преступности - это свойство последней причинять существенный вред общественным отношениям либо создавать угрозу причинения такого вреда и одновременно основанная на объективных критериях субъективная оценка обществом характера и меры этого вреда.
Итак, два компонента являются системообразующими для данного феномена и одновременно свидетельствующими о его истинно криминологической сущности. Первый из них касается реальных последствий преступного поведения. Причем, в отличие от уголовно-правовой теории, признающей последствиями преступления вред (ущерб, урон), причиняемый только тем разновидностям общественных отношений, которые охраняются уголовным законом, доктрина уголовной политики исходит из того, что общественную опасность преступности следует связывать с ее социальными последствиями.
Социальные последствия преступности - это реальный вред, причиняемый преступностью общественным отношениям, выражающийся в совокупности причинно связанных с преступным поведением прямых и косвенных, непосредственных и опосредствованных, ближайших и отдаленных негативных изменений (ущерб, урон, потери, убытки и т.п.), которым в конечном счете подвергаются социальные (экономические, нравственные, правовые и др.) ценности, а также совокупность экономических и иных издержек общества, связанных с организацией борьбы с преступностью и социальной профилактикой преступлений.
Едва ли стоит доказывать, насколько сложна задача получения даже более или менее полной количественной характеристики социальных последствий преступности. По ряду позиций она, в принципе, невыполнима или условно выполнима (психологические последствия). И, тем не менее, надо обязательно стремиться обеспечить разработчиков уголовной политики информацией, содержащей, пусть даже в самом общем виде, сведения, о которых идет речь и которые должны лечь в основу решений о криминализации или декриминализации.
Вторая часть комплекса, образующего понятие общественной опасности, относится к сфере субъективного. В частности, речь идет о восприятии криминальных угроз, исходящих от самого по себе факта существования в обществе феномена преступности и контингента преступников (в том числе и уже отбывших наказание). Понятно, во-первых, что в субъективном преломлении мнимые или даже отсутствующие угрозы могут быть восприняты как реальные, а реальные игнорированы либо переоценены. Во-вторых, в общественном и индивидуальном сознании восприятие криминальных угроз и преступных проявлений, естественно, всегда или почти всегда оказывается различным. Но при всех вариантах главное заключается в том, что все эти субъективные моменты негативным образом воздействуют на психологический статус отдельных людей и общества в целом, нежелательным образом влияют на их картину мира, заставляют корректировать жизненные планы,
приоритеты и т.д. В этом и состоит механизм их «включения» в содержание общественной опасности преступности [5].
Характер и масштабы общественной опасности зависят в существенной степени от таких свойств (признаков) преступности, как распространенность (массовость), структура и динамика, а также распространенность социальных последствий преступности, их характер, тяжесть и динамика.
Наряду с этими, хорошо известными специалистам, показателями надо назвать также степень трудности выявления преступлений и преступников. Данное свойство преступности определяется, главным образом, соотношением в структуре преступности удельного веса преступлений, совершаемых в условиях очевидности, и удельного веса деяний, совершаемых лицами, которые на момент возбуждения уголовного дела оставались не известными официальным органам. Специфическая характеристика деяний, составляющих определенную часть массива преступности, с которой связаны повышенные трудности их выявления и раскрытия (это свойство еще можно назвать «латентоспособность»), и от которого также зависит уровень общественной опасности преступности, есть одна из предпосылок существования латентной преступности. Но это - другая тема.
2. Определение параметров интенсивности защиты от криминальных угроз. Функциональная роль криминологической информации состоит в том, чтобы способствовать решению этой актуальной задачи.
Объективные потребности общества и государства, связанные с обеспечением оптимального уровня криминологической безопасности, включая и оценку ее гражданами, задают определенные параметры интенсивности защиты* от криминальных угроз.
Параметры эти - конструкт, представляющий собой интегрированный результат учета действия сложного комплекса различных факторов. В первую очередь, конечно, учету подлежит оценка положения дел с преступностью и криминогенной обстановки. Интенсивность защиты, о которой идет речь, определение ее характера и масштабов, направлений и средств обеспечения находятся также под несомненным влиянием и многих других обстоятельств. Среди них: материальные (ресурсные), технические, технологические возможности общества, состояние и «дееспособность» правоохранительной системы, уровень этической и правовой культуры населения и производной от него терпимости общества к правонарушениям, восприятие ценностей личности, прав и свобод человека и т.д. Наконец, важнейшее место здесь принадлежит политической составляющей, в том числе политической воле.
Интенсивность защиты выступает как интегральный итог реализации концептуальных идей уголовной политики, в том числе представлений о допустимых и недопустимых средствах и методах противодействия преступности, идей экономии репрессии. Она зависит также от эффективности практики криминализации и декриминализации, выполнения уголовно-процессуальных требований, порядка и условий исполнения наказаний и т.д.
Научно обоснованные и адекватно осознанные параметры интенсивности защиты от криминальных угроз должны предопределять направление вектора уголовной политики, а также характер и объем мер, направляемых на борьбу с преступностью (что тоже является самостоятельной задачей уголовной политики). Понятно, что рассчитать их с ювелирной, исчерпывающей точностью невозможно. Но в пределах достаточно узкого «коридора вариантов» делать это необходимо.
Любое существенное отклонение от оптимально определенных параметров интенсивности защиты - вредоносно. Недостаточная интенсивность чревата проигрышем в борьбе с преступностью. Чрезмерная - грозит неоправданными ресурсными потерями, опасностью возникновения вреда от борьбы с криминалом большего, чем вред от самого криминала.
Мы понимаем, что подобные умозаключения малопригодны для практического использования. Но конкретные, операционально значимые рекомендации на этот счет могут быть сформулированы только как итог огромной по объему междисциплинарной исследовательской работы. А там, где без такой работы не обойтись, удел автора скромного научного труда - ограничиться общей формулой: интенсивность защиты от криминальных угроз должна быть минимально необходимой, но и максимально достаточной для достижения целей уголовной политики.
3. Преодоление нестабильности уголовного законодательства. Актуальный вопрос российской уголовной политики - слишком короткая жизнь значительного числа норм УК и связанная с этим катастрофическая нестабильность уголовного законодательства.
Расчеты показывают, что из нынешних 388 статей Уголовного кодекса две статьи (ст. 171 УК РФ «Незаконное предпринимательство» и 205 «Террористический акт») изменялись шесть раз (кстати, ст. 171 УК РФ «посчастливилось» быть дважды измененной в один день - законами № 162 и № 169 от 8 декабря 2003 г.); четыре статьи (среди них - «вечная» норма ст. 105 УК РФ «Убийство») - пять раз; 18 статей (среди них - самая «рабочая» ст. 158 УК РФ «Кража») - четыре раза; 54 статьи - три раза; около 100 статей подвергались изменениям дважды или хотя бы один раз.
Один из ключевых вопросов нескончаемого дискурса, посвященного современным проблемам уголовной политики, - надо радикально менять ныне действующий кодекс или принять совершенно новый? Позиции спорящих расходятся**. На наш взгляд, можно уже с уверенностью утверждать: в УК РФ 1996 г. внесено уже столько изменений, в том числе и принципиального характера, что есть все основания говорить о функционирующем сегодня в России новом Уголовном кодексе. Но только не имеющем единого концептуального стержня. А нестабильность, как справедливо подчеркнул С.Ф. Милюков, ведет к тому, что «.устойчивое развитие уголовного права (законодательства) в настоящих условиях невозможно» [6, с. 580].
Не будем утверждать, что криминологическая информация может служить «средством Макропулоса» (эликсиром долголетия), волшебно обеспечивающим длительное существование уголовно-правовых норм и надежную стабильность правовой системы в целом. Недолгая жизнь уголовного закона и конструкций российской уголовной политики предопределена множеством факторов, лежащих, прежде всего, за пределами правового поля. Но, без сомнений, опора на знание и понимание объективной картины криминологической ситуации в стране (включая состояние криминогенного и антикриминогенного комплексов и данных диагностики общественного мнения о преступности), на результаты грамотного прогнозирования развития этих ситуаций - все это способно сыграть роль одной из важнейших предпосылок обеспечения долговременной и стабильной «службы» принимаемых норм УК и постулатов уголовной политики.
В связи со сказанным, - несколько слов об информации, на которую могут и должны опираться криминологи в уголовной политике. В ее составе, естественно, доминантой была, есть и будет статистика. Но тут уместно напомнить первое золотое правило: «Официальной уголовной статистике не верь и не доверяйся». Второе звучит прямо противоположным образом: «.не доверяйся и не верь». Желающие могут сформулировать следующие правила сами. Серьезно обсуждать научно-познавательную «ценность» официоза - государственной уголовной статистики - в данном случае невозможно. Слишком много потребовалось бы оговорок, что уведет повествование далеко в сторону. Ограничимся суждением известного американского криминолога В. Фокса, заявившего, что многие ученые «.почти не признают статистики преступности, считая это занятие пустой тратой времени, а другие полагают, что она почти бесполезна и может принести скорее вред, чем пользу, если на ее основе будет строиться соответствующая политика» [7, с. 28].
В последнее время правоохранительные органы в стремлении доказать свою приверженность независимым оценкам социальной реальности и собственной деятельности делают ставку на опросы общественного мнения силами различных профессиональных социологических групп. Нельзя отрицать, в принципе, полезного потенциала такой информации, Но есть основания полагать, что и она далеко не всегда объективна: трудно безоговорочно верить в неангажированность организаций, делающих работу по заказу и на средства самих правоохранительных органов.
Ситуация совсем не проста. Ведь именно ту же статистическую информацию получают и криминологи. Но их профессионализм состоит в том, чтобы, адресуясь творцам уголовной политики, не превратиться в примитивных ретрансляторов всего и вся. Криминологическая наука располагает достаточным (хотя, честно говоря, и не вполне совершенным) арсеналом методов работы со статистикой и с другими источниками сведений, чтобы с приемлемой полнотой выполнять свою базовую функцию - выявлять действительные закономерности развития преступности и всего того, что с нею связано: причинного комплекса, антикриминогенного комплекса, социальных последствий престуности, уровня общественной опасности деяний и т.д. Другими словами, создавать
по-настоящему необходимую и полезную криминологическую базу по-настоящему реальной и адекватной уголовной политики.
3. О криминологическом мышлении
Криминологическое мышление - это инструмент из арсенала интеллектуального обеспечения уголовной политики, каковым (обеспечением) вторая обязана первому. Говоря об этом, будем, прежде всего, опираться на труды А.Э. Жалинского, который внес наиболее серьезный вклад в разработку этой тематики. Имеем в виду, в частности, его талантливую, но, к сожалению, недостаточно оцененную работу «Социально-правовое мышление: проблемы борьбы с преступностью» [8; 9].
Мышление - сложнейший, скорее всего, до конца еще не понятый феномен, давно и всесторонне подвергается изучению с позиций самых различных наук: философии, психологии, социологии и др. Никоим образом не касаясь по понятным причинам глубоких теоретических проблем мышления, рассматриваемых в рамках этих наук, остановимся лишь на том, что необходимо для обсуждения вопроса о еще одном «канале связи» криминологии и уголовной политики.
В самом общем виде и применительно к теме настоящей работы можно сказать, что криминологическое мышление есть разновидность интеллектуальной деятельности, состоящая в решении определенного класса мыслительных задач формирования современной уголовной политики на основе криминологического знания, понимания и учета основных криминологических закономерностей, способности выбора надлежащей стратегии борьбы с преступностью и оценки его эффективности.
Криминологическое мышление или, иначе говоря, умение при необходимости мыслить категориями криминологии направлено на использование возможностей и достижений криминологической науки в ходе принятия уголовно-политических решений. Оно помогает выявлять и оценивать реальные, общезначимые, типичные, относящиеся к неопределенной группе людей криминологические проблемные ситуации, на которые и должны быть ответом директивы уголовной политики. Криминологическое мышление - инструмент, делающий возможным проектирование, выбор и разумное использование криминологических процедур реализации уголовной политики с учетом закономерностей процессов преступности. Это способность видеть не только ближайшие (в частности, желаемые), но и отдаленные (в том числе нежелательные) последствия принимаемых уголовно-политических решений. И наоборот: дефекты криминологического мышления, его неразвитость способны стать источником искажения любой криминологической информации, толкования ее таким образом, что вместо пользы она может причинить вред.
Приемы, методы, навыки криминологического мышления должны быть «на вооружении» самых различных специалистов, берущих на себя ответственность за судьбу уголовной политики страны: как, собственно, криминологов, для которых соответствующий тип мышления является профессиональным, так и людей, далеких от юриспруденции - особенно, когда речь идет о депутатах - законодателях.
Речь, конечно же, не идет о том, что мышление и его результат - понимание проблем и путей их решения должны быть у всех едиными. Такое, в принципе, невозможно. Но возможно и необходимо другое, и об этом очень точно пишет А.Э. Жалинский: «Новое социально-правовое мышление необходимо для установления общего языка между профессионалами и непрофессионалами. Задача не в том, чтобы непрофессионалы обладали знаниями юристов, нужно создать общую область мышления, когда решение той или иной задачи юристами было бы понятно социальным контролирующим группам, были бы ясны последствия принимаемого решения и когда сами люди, чья воля трансформируется в волю законодателя, могли бы определить, чего они ожидают от юристов» [8, с. 30-31].
Здесь особо выделим важный тезис автора - об общей области мышления. Полагаем, именно в отсутствии этой общей области, в дефиците интеллектуального взаимодействия профессионалов и непрофессионалов, т.е. специалистов разного профиля и различного профессионального и должностного статуса, надо искать один из важных источников неудач в попытках создания концепции уголовной политики и разработки на ее основе долгосрочной стратегии и тактики борьбы с преступностью. Совершенно очевидно, что общая область мышления, о которой идет речь,
возникает лишь там, где существует общая область знаний, относящихся к предмету обсуждения. Поскольку мы говорим о криминологическом мышлении, то имеется в виду, естественно, научное криминологическое знание. Столь же понятно, что уровень и глубина подобных знаний не могут быть одинаковыми у всех, кто активно участвует в процессе формирования уголовной политики. Но определенный базовый минимум совершенно необходим, без него нельзя говорить о правовой культуре разработчиков проектов, законодателей, правоприменителей.
Парадокс же заключается в том, что, по преимуществу, именно непрофессионалы, т.е. люди, как правило, не обладающие криминологическим (и уголовно-политическим) знанием, включаются в этот процесс на самой решающей его стадии - на этапе принятия отдельных конкретных законов, а также интегральных правовых документов, в частности, относящихся к сфере уголовной политики*. Имеем в виду, главным образом, депутатов и членов Федерального Собрания РФ. Они нуждаются в «криминологической помощи», когда дело касается работы над документами, требующими соответствующих знаний. Технология организации такого рода помощи - не в компетенции ученых. Но в их возможностях - участие в этом деле в той или иной форме. Здесь, если угодно, видится своего рода дополнительный вклад профессионалов в повышение качества будущих нормативных актов уголовной политики.
Как уже было сказано, отсутствие или недостаток необходимых навыков, умений криминологического мышления - обстоятельство само по себе далеко не безобидное, тем более, когда речь идет о людях, наделенных правом формулировать предложения и принимать решения о корректировке законодательства и даже уголовной политики в целом. Опасность, во-первых, в том, что не может быть адекватным, разумным и потенциально эффективным предложение, автор которого не принял в расчет концептуальные правила и рекомендации, выработанные криминологической наукой. Во-вторых, отсутствие необходимого объема криминологических знаний рождает не вакуум идей, а неверные, искаженные представления о том, что такое хороший, полезный, и что такое плохой или даже вредный по своим последствиям проект будущего нормативного акта. Более того, мыслительные установки такого рода, как правило, оказываются составной частью репрессивного мышления, явно гипертрофированных представлений о роли и возможностях уголовной кары в решении возникающих социальных проблем. Именно репрессивное мышление чаще всего дает «творческий импульс» любителям изменять Уголовный кодекс, не задумываясь, есть ли к тому достаточные основания.
Когда писались эти строки, в Государственной Думе РФ находились на обсуждении два новых крупных законопроекта.
Первый - об уголовной ответственности за систематическое употребление наркотиков. По данному поводу можно сказать: когда окончательно стало ясно, что войну с наркобаронами, наркотрафиком, наркоторгоцами Россия начисто проиграла, глава ФСИН В. Иванов нашел новое решение и представил в Думу данный проект. Он же многократно заявлял, что в стране более 2,5 млн наркоманов. По данным экспертов - не менее 8-ми млн. Сколько употребляющих систематически? Пусть даже 2 млн. И армия их ежегодно пополняется. Как с ними справятся суды, а далее - система исполнения наказания? Кто будет их лечить в период отбывания наказания? Во что это обойдется бюджету государства? А главное - поможет ли репрессия решать социальную задачу?
Это лишь ничтожная часть неизбежно возникающих вопросов. Ответами, которые, кстати, заранее ясны, никто из наркочиновников, скорее всего, затруднять себя не будет. С реальными проблемами здесь никакой связи нет. Но имитационный проект (а вдруг и закон) создаст ведомству поводы говорить о своей решающей роли в деле усиления борьбы с пороком.
Обсуждается в Государственной Думе и проект о снижении возраста уголовной ответственности до 12-ти лет и одновременно о снятии верхнего предела санкции в виде лишения свободы (10 лет) для несовершеннолетних, совершивших наиболее опасные преступления. И снова - никакой убедительной криминологической проработки. Между тем достаточно сделать самый простой («контрольный») шаг анализа и обратить внимание всего на две цифры, чтобы понять, насколько сомнительна первая часть этого проекта. По данным ГИАЦ МВД России, в 2009 г. было выявлено 67,5 тыс., а в 2010 г. - 54,9 тыс. общественно опасных деяний, совершенных лицами, не достигшими возраста уголовной ответственности. В этом объеме, как свидетельствуют научные исследования,
наиболее тяжкие посягательства (убийства, причинение вреда здоровью, изнасилования) составляют 2,3 %, т.е. не более 1300 деяний в год [10, с. 8]. Не скажем, что это - мало. Но достаточен ли этот уровень массовости в масштабах огромной страны для криминальной стигматизации детей 12-13 лет? И снова вопрос: что дает надежду решить таким способом реальную проблему?
По поводу второго предложения возникает главное беспокойство: ведь речь идет об идее, по сути, решительно устраняющей фундаментальный критерий различия ответственности несовершеннолетних и взрослых лиц по российскому уголовному праву. Остальные различия второстепенны. Поймут ли законодатели, что «на кону» не рядовые и привычные поправки в закон, а концептуальные изменения уголовной политики государства, смена ее парадигмы? Будут ли ими представлены подобающие случаю весомые аргументы в пользу такого решения? Пока нам «проектанты» по этому поводу сообщили, что на счету несовершеннолетних много опасных преступлений. Информация, мягко выражаясь, не нова. Как и не новость, что раньше совершали еще больше. Может, сейчас получены доказательства повышенной профилактической эффективности более суровых репрессий? Полагаем, оптимистический ответ на этот счет выглядит «несколько сомнительным».
В тот же ряд надо, на наш взгляд, поставить и предложение председателя Московского городского суда О. Егоровой - ввести уголовную ответственность за управление автомобилем в нетрезвом виде. И к тем миллионам осужденных наркоманов будет ежегодно присоединяться отряд из более сотни тысяч автомобилистов (только в Москве задерживают около 25 тыс. нетрезвых водителей в год). Разумно ли это в условиях России? О гигантской коррупциогенности этих законов, в случае их принятия, уже и говорить не приходится.
Репрессивное мышление и связанный с ним обвинительный уклон в процессе правоприменения -это торжество политики не лучшего сорта над криминологической реальностью, над общественной необходимостью и одновременно над концептуальными основами уголовного права и уголовной политики. Торжество правового (криминологического) нигилизма над правовой культурой.
Уголовная репрессия, не знающая жестких границ, - как костыль для хромой системы правоохранения: ходить кое-как помогает, но от хромоты не лечит. Это - последнее прибежище слабых и последняя надежда общества, не способного нормально решать свои проблемы. Увы, напрасная надежда! Как и надежда на прямо противоположный уклон, который у нас принято называть ложным либерализмом и ложным гуманизмом, хотя, в действительности, он не имеет отношения ни к тому, ни к другому, а плох сам по себе.
Заключение.
1. Опора на идеи криминологии и на криминологическую информацию помогает сделать уголовную политику - политикой здравого смысла.
Больше криминологии - больше реального содержания, живой жизни в уголовной политике, болезнь которой - умозрительность и готовность слишком быстро откликаться на политически мотивированные импульсы, исходящие от власти.
2. Полагаем, что в рамках структуры «большой» уголовной политики отношения между отдельными составляющими ее подструктурами должны строиться на принципах, которые условно можно назвать конфедеративными.
Взаимодействие между этими подструктурами, обеспечивающее эффективное функционирование самой системы, немыслимо, если оно не опирается на определенную совокупность ключевых идей, общих («сквозных») и обязательных ориентиров для всех отраслевых составляющих уголовной политики. Одним из основных источников таких идей является уголовное право (понятия преступления, ответственности и наказания, криминализации и декриминализации и т.д.). Не менее важным источником идей такого уровня должна стать криминология (понятие преступности, ее общественной опасности, предупреждения преступлений и т.д.).
3. Для иллюстрации понятия «смежные науки» трудно отыскать пару лучше, чем уголовное право и криминология. Казалось бы, самой природой этих наук предначертан теснейший контакт между ними, согласованное развитие, институциональная взаимоподдержка. Можно, наверное, сказать, что уголовная политика - это та область науки и профессионального мышления, где криминологическое
знание охотно «подчиняет себя» нуждам уголовного права, где особенно наглядна естественная связь между фундаментальными криминологическими и уголовно-правовыми категориями.
Но внимательный взгляд без труда обнаружит ощутимую дистанцию отстранения между ними. По поводу одной из субъективных причин такого отстранения выскажем свое мнение. Нельзя избавиться от ощущения, что многие представители отдельных направлений уголовной политики (в том числе и видные ученые в области уголовного права, уголовного процесса, оперативно-разыскной деятельности) почитают криминологию не просто «чужой», но и чем-то вроде науки второго сорта по сравнению с «классикой».
Мнение столь же обидное, сколь и несправедливое. Однако речь не о том. Реально значимо то, что всякое высокомерие наказуемо. Не потому ли, скажем, уголовное право сталкивается со многими проблемами при решении собственных задач? Если не только поэтому, то, во всяком случае, и поэтому тоже.
Но есть у этой истории и другая сторона, на что справедливо указывает И.М. Мацкевич [11, с. 7980]. Одной из серьезных проблем криминологии и криминологов, пишет автор, является их оторванность от уголовного права. Многие криминологи уголовного права не знают и не хотят знать проблемы уголовного права, они «забыли», что они юристы, и изучают свои проблемы в отрыве от уголовного права. Многие беды криминологов проистекают из-за их сознательной оторванности от уголовного права.
Зеркально отраженные взаимные претензии, как представляется, достаточно убедительно раскрывают реальное положение дел в нашей общей науке. Сливаясь воедино, эти две ненормальные ситуации создают одну большую проблему, которая особенно наглядно и негативно являет себя при попытках формирования уголовной политики.
Конгрессы, которые проводит кафедра уголовного права МГУ, - это шаги в направлении решения этой проблемы.
4. Проблема, формула которой вынесена в заголовок настоящей работы, как ни странно, относится к числу недостаточно изученных и в уголовно-правовой, и в криминологической литературе.
Общее впечатление - либо авторы стремятся отстраниться от обсуждения криминологичекой составляющей, полагая, что это вполне отдельная и самостоятельная проблема, мало относящаяся к уголовно-правовой и политической проблематике, либо, признавая ценность криминологического анализа, отводят ему роль информационного сопровождения принятия уголовно-политических решений. Об этом сто лет назад хорошо сказал М.П. Чубинский: «...прямо признают научность, важность, полезность и даже необходимость антропологического и особенно социологического изучения; признается также, что такому изучению уголовное право многим обязано в прошлом и еще больше будет обязано в будущем. Но, сделав такое признание, одни спокойно забывают о нем, а другие говорят, что указанным изучением должны заниматься родственные (вспомогательные) уголовному праву дисциплины, выводами которых должна (а по мнению некоторых, лишь может) пользоваться наука уголовного права» [12, с. 40].
Литература
1. Лист Ф. фон. Задачи уголовной политики // Преступление как социально-патологическое явление / Сост. и предисл. В.С. Овчинского. М.: ИНФРА-М, 2004.
2. Бойко А.И. Уголовная политика: Учеб. пособие. Ростов н/Д, 2008.
3. Бабаев М.М., Плешаков В.В. Теоретические и прикладные проблемы обеспечения криминологической безопасности // Уголовная политика и проблемы безопасности государства: Труды Академии управления МВД России. М., 1998.
4. Жалинский А.Э. Надежность криминологической информации и дискурс о преступности // Современное состояние и развитие криминологической науки: Матер. конф. М.: ИМПЭ им. А.С. Грибоедова, 2008.
5. Бабаев М.М. Социальные последствия преступности. М., 1982.
6. Уголовное право: истоки, реалии, переход к устойчивому развитию: Матер. VI Российского конгресса уголовного права / Отв. ред. В.С. Комиссаров. М., 2011.
7. Фокс В. Введение в криминологию. М.: Прогресс, 1980.
8. Жалинский А.Э. Социально-правовое мышление: проблемы борьбы с преступностью. М.: Наука, 1989.
9. Жалинский А.Э. Современное криминологическое мышление и предупреждение преступности: Вопросы борьбы с преступностью. М.: Юрид. лит., 1988. Вып. 47.
10. Леонов Р.А. Общественно опасные деяния (проступки), совершаемые лицами, не достигшими возраста уголовной ответственности: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2011.
11. Развитие криминологии - развитие законодательства // 20 лет независимости Республики Казахстан: достижения и перспективы развития: Междунар. науч.-практ. конф. Караганда, 2010. Т. 1.
12. Чубинский М.П. Очерки уголовной политики: понятие, истории и основные проблемы уголовной политики как составного элемента уголовного права / Сост. и вступ. статья В.С. Овчинского, А.В. Федорова. М.: ИНФРА-М, 2008.
