CC BY
64
Правый радикализм
Д. А. Ланко
КРАЙНИЙ ПРАВЫЙ РАДИКАЛИЗМ И КОМПЛЕКСНОСТЬ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ: ПРИМЕР ЭСТОНИИ
В статье рассматривается взаимоотношение между категориями «крайний правый радикализм» и «комплексность политических представлений». В основе статьи лежит глубинное интервью с бывшим лидером Добровольной егерской роты Ляэнемаа А. Коммером, проведенное автором настоящей статьи летом 2007 г. Разрабатывая методику интервью, автор исходил из предположения, что для радикальных политических лидеров, разделяющих крайне правые взгляды, должна быть характерна низкая степень комплексности политических представлений, оценивать комплексность политических представлений планировалось на основе методики, разработанной М. Херманн. Исходя из анализа материалов глубинного интервью, в данном конкретном случае гипотеза не подтвердилась. Тем не менее выводы статьи позволяют наметить план дальнейших исследований представлений политических лидеров.
Ключевые слова: крайний правый радикализм, национализм, политическое участие, политические лидеры, политические представления, Эстония, сравнительная политология, политические институты.
Введение
Данная статья — попытка обозначить позицию в дискуссии между сторонниками двух методологических подходов, разворачивающейся в настоящее время в рамках политической науки в целом и внешнеполитическом анализе в частности. Первый из этих подходов исходит из того, что политические процессы в целом и процесс принятия внешнеполитических решений в частности являются продуктом взаимодействия политических институтов. При анализе решения США о проведении военной операции НАТО в Югославии в 1999 г. сторонники этого подхода обращают внимание на взаимодействие президента США с Конгрессом, Государственным департаментом, Департаментом обороны и т. д. При анализе крайнего правого радикализма этот подход акцентирует внимание на радикальных организациях, например Ку-клукс-клане в США или праворадикальных партиях в странах современной Европы (Барыгин и др., 2008).
Использование этого метода при анализе, например, крайнего правого движения в Эстонии требует объявить одну из политических партий правого спектра крайней правой и даже радикаль-
© Д. А. Ланко, 2010
ной. В настоящее время к этой категории в Эстонии чаще всего относят Союз отечества и республики. Вне всякого сомнения, та часть избирательного блока, которая принесла в его название слово «отечество», относится к правой части политического спектра. В свою очередь, часть избирательного блока, давшая его названию слово «республика», является популистской. Однако этот блок нельзя отнести ни к крайним, ни тем более к радикальным организациям. Ведь если для российского политического дискурса классификация событий в Эстонии 1939-1940 гг. как «русская оккупация» является признаком правого радикализма (в крайнем случае допускается словосочетание «советская оккупация», официальные лица используют понятие «аннексия»), то для Эстонии это является дискурсивной нормой.
Между тем в Эстонии существуют общественные деятели, которые оказывают влияние на процесс формирования общественного мнения и придерживаются при этом крайних правых взглядов. Они приемлют формы политического участия, которые позволяют классифицировать их как радикальных политиков, с точки зрения определенной части населения страны, они считаются национальными героями, однако при этом не являются членами той или иной партии. Следовательно, исследовать их взгляды и деятельность с институциональных позиций, используя методологию, выработанную для анализа радикальных политических партий и движений, не представляется возможным. Осознание этого факта заставляет обратиться к другому методологическому подходу, который за последние двадцать лет собрал значительное число сторонников среди западных политологов. Фактически их спор со сторонниками институционального подхода является элементом четвертого «большого спора» в теории международных отношений.
Сторонники этого подхода исходят из предположения, что политические процессы в целом и процесс принятия внешнеполитических решений в частности в значительно большей степени зависит от представлений политических деятелей, нежели от расстановки сил между политическими институтами. Соответственно, при анализе решения США начать войну в Ираке в 2003 г. анализируются в первую очередь представления Дж. У. Буша о мировой политике и национальных интересах США. Методологические приемы, разработанные сторонниками данного подхода, могут быть использованы и при анализе политических представлений тех эстонских политиков, которые будут в настоящей статье отнесены к крайним правым радикалам. Мы основываемся на материалах глубинного интервью, проведенного автором статьи с одним из крайних правых радикаль-
ных эстонских ньюсмейкеров, бывшим командиром Добровольной егерской роты Ляэнемаа А. Коммером.
Далее будет сделан краткий обзор дискуссии между сторонниками двух методологических подходов, один из которых предлагает обращать наибольшее внимание на систему политических институтов, в которых принимаются политические решения, а второй — на политические представления тех лиц, которые принимают эти решения. Мы даем понятие комплексности как неотъемлемого элемента системы политических представлений того или иного лица, играющего важную роль в той или иной политической системе. Будут аргументированы выбор объекта для глубинного интервью, цели интервью, а также отдельные вопросы, сделана попытка подтвердить или опровергнуть гипотезу, согласно которой для радикальных политиков характерна низкая степень комплексности политических представлений. Наконец, будет предложен дополнительный аргумент в пользу методологического подхода к анализу политических процессов, основывающегося на изучении предпочтений политических субъектов.
Четвертый «большой спор» в теории международных
отношений и внешнеполитический анализ
Четвертый «большой спор» в теории международных отношений начался весной 1988 г. с резкого выступления избранного президента Ассоциации международных исследований Р. Кеохейна на ежегодном конвенте Ассоциации. Восемь лет спустя Р. Кеохейн охарактеризовал этот спор в гораздо более мягких тонах в статье, вошедшей в ставший классическим сборник «Политическая наука: новые направления» (Кеохейн, 1999). Оппонентами сторонников неореалистического и неолиберального подходов к исследованию международных отношений выступали в том числе сторонники феминистского подхода, призывавшие обратить внимание не только на то, в рамках какой именно системы международных отношений принимаются те или иные внешнеполитические решения, но и кто именно их принимает.
Признание этого методологического подхода в политической науке происходило медленно. С одной стороны, статья основоположника феминистского подхода Дж. Э. Тикнер вошла в тот же сборник (Тикнер, 1999), вместе со статьей Р. Кеохейна. С другой стороны, в качестве символа доминирования институционального подхода во внешнеполитическом анализе (1990-е годы) в 1999 г. вышло второе издание классического труда по институциональному подходу, принадлежащего перу Г. Аллисона, П. Зеликова (Allison, Zelikow, 1999).
Значительный рост популярности подхода, основанного на изучении представлений политических деятелей, во внешнеполитическом анализе произошел лишь в 2000-е годы. Во многом это было связано с приходом к власти в США Дж. У. Буша.
Во-первых, в период избирательной кампании Дж.У. Буш противопоставлял себя Б. Клинтону и А. Гору в качестве политика, который в меньшей степени будет заниматься вопросами внешней политики и в большей — внутренними проблемами США. В результате внешнеполитические представления Дж. У. Буша не получили достаточной известности. Но когда события 11 сентября 2001 г. заставили Дж. У. Буша обратить пристальное внимание именно на проблемы внешней политики, то принимаемые им решения зачастую казались экспертам непредсказуемыми.
Во-вторых, на протяжении значительной части двух своих президентских сроков Дж. У. Буш пользовался поддержкой республиканского большинства в Конгрессе, благодаря чему ему, в отличие от Б. Клинтона, приходилось гораздо меньше ему противостоять, пытаясь получить поддержку своих внешнеполитических решений, при анализе которых проблема взаимоотношений между президентом и Конгрессом также отошла на второй план. Именно поэтому эксперты, анализировавшие причины начала военных операций коалициями стран во главе с США в Афганистане в 2001 г. и в Ираке в 2003 г., в большей степени уделяли внимание представлениям Дж. У. Буша о мировой политике и в меньшей — его взаимодействию с Конгрессом, Государственным департаментом, Департаментом обороны и т. д. В качестве символа растущей популярности подхода, основанного на изучении представлений политических лидеров, в 2006 г. президентом Ассоциации международных исследований была избрана Дж. Э. Тикнер.
Д. Драгунский видит причины трансформации политической субъектности в сторону «размораживания» конфликтов после окончания «холодной войны» в переходе к постмодерной структуре занятости, малодетности и развитии информационных технологий (Драгунский, 2008, с. 10). Нельзя не согласиться с тем, что колебания доминирующего методологического подхода от анализа институтов к анализу лидеров, принимающих решения в этих институтах, носят цикличный характер. Д. Драгунский предлагает теорию «длинных циклов», в соответствии с которой решающее изменение происходит примерно раз в столетие. По его мнению, в последний раз в политической философии вопрос о субъектности остро стоял в конце XIX в., когда развернулась дискуссия между так называемыми формалистами и так называемыми реалистами, причем по_ 131
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 1
следние потерпели в этой дискуссии поражение. Сегодня этот спор возникает вновь. Представляется, что на этот раз сторонникам институционального подхода придется уступить «пальму первенства» своим оппонентам.
По сравнению с политической философией международные отношения являются «молодой» дисциплиной. Применительно к ним более актуальной представляется теория «малых циклов», предполагающая, что трансформация политической субъектности происходит гораздо чаще. В 1930-х годах американские бихевиористы пытались анализировать внешнюю политику фашистской Германии, основываясь на психологическом портрете А. Гитлера. В 1970-х годах, наряду с первым изданием работы Г. Эллисона, представлявшей институциональный подход, был весьма популярен труд Р. Джервиса (Jervis, 1976). В 1980-х годах была опубликована работа Р. Нойштадта и Э. Мэя (Neustadt, May, 1986). В 1990-х годах число сторонников данного подхода сильно возросло, однако среди них следует выделить Д. Хафтона (Houghton, 1998). В начале XXI в. список трудов сторонников этого подхода пополнился работами М. Брюнинг (Breuning, 2003).
Понятие комплексности политических представлений лидера
В ходе своей работы сторонники подхода во внешнеполитическом анализе, основанного на изучении представлений политических лидеров о мировой политике, уделили значительное внимание его методологическому аппарату. Важнейшей характеристикой представлений политических лидеров о мировой политике было названо их отношение к тому или иному событию мировой политики. Но помимо отношения политических лидеров к событиям их внешнеполитические решения зависят еще от ряда факторов. К ним можно отнести готовность политиков действовать и представления о степени угрозы. Например, негативное отношение Б. Клинтона к геноциду в Руанде в 1994 г. было очевидным, однако низкая готовность действовать привела к тому, что ни он, «ни кто другой в [его] внешнеполитической команде не уделили достаточно внимания возможности отправки [американских] войск в Руанду» (Клинтон, 2005, с. 663). Теория «оценки угрозы» разрабатывалась Д. Прессом (Press, 2005).
Д. Хафтон уделяет значительное внимание аналогиям, которыми руководствуются политические лидеры в процессе принятия решений (Houghton, 2001). Для оценки этих характеристик внешнеполитических представлений лидеров используются как количественные, так и качественные методы. В контексте данной статьи важна категория комплексности политических представлений, разрабо-
танная М. Херманн в конце 1970-х годов (Hermann, 1980). По ее мнению, следует различать подходы политических лидеров, которые демонстрируют одинаковое отношение к той или иной внешнеполитической проблеме, но при этом для одного из них эта проблема рассматривается исключительно в черно-белых тонах, в то время как второй не демонстрирует уверенности в собственных представлениях. Нетрудно заметить, что второй склонен в большей степени прислушаться к критике своего мнения по данному вопросу, чем первый.
Для оценки комплексности представлений М. Херманн предлагает использовать простой контент-анализ. В нарративном источнике, принадлежащем исследуемому политическому лидеру, слова «возможно», «наверное» и т. п. кодируются как положительные. В свою очередь, слова «всегда», «никогда» и т. п. кодируются как отрицательные. Степень комплексности вычисляется делением количества положительных кодов на суммарное количество положительных и отрицательных кодов. Об актуальности этого метода говорит его использование в новейшей политологической литературе, в частности в работах С. Дайсона (Dyson, 2009), посвященных анализу внешнеполитических представлений британских лидеров, в первую очередь М. Тэтчер. Категория комплексности значима и при исследовании политических взглядов лидеров, разделяющих крайние правые взгляды и использующих радикальные формы политического участия в своей борьбе.
Для радикальных политиков должна быть характерна низкая степень комплексности политических представлений. Это — рабочая гипотеза исследования, описанного в данной статье. Проверить ее предполагается на радикальных политиках Эстонии путем проведения контент-анализа по методу М. Херманн материалов глубинного интервью с ними. Объектами исследования станут эстонские политики, придерживающиеся крайних правых взглядов; под крайними правыми взглядами здесь будут пониматься представления националистического характера. При этом важно, чтобы формы политического участия, использованные этими политиками, признавались радикальными в той стране, где они были использованы. В самом деле, формы политического поведения, трактуемые российским законом об экстремизме как преступные, а потому относимые российскими исследователями к радикальным, в Эстонии могут не считаться таковыми.
Таким образом, под крайним правым радикальным политиком Эстонии будет пониматься политический деятель, разделяющий националистические представления и использующий для реализа-
ции своих политических устремлений, основанных на этих представлениях, формы политического поведения, запрещенные законами Эстонской Республики. За короткий период существования Эстонской Республики (после ее восстановления в 1991 г.) таких «политических преступников», разделяющих националистические представления, было всего двое: командир Добровольной егерской роты Ляэнемаа А. Коммер и командир «Освободительной армии» Т. Мадиссон. Перед тем как перейти непосредственно к построению эмпирического исследования в соответствии с выбранной методологией, представляется важным дать краткий комментарий относительно места лидеров националистических организаций в политических процессах в Эстонии в 1990-х годах, их политических взглядов, используемых форм политического участия, а также пояснения о важных в данном контексте элементах политической системы Эстонии.
Ассо Коммер, командир Добровольной егерской роты
Ляэнемаа
Начало Перестройки в Советском Союзе привело к росту националистических настроений во многих политико-территориальных и административно-территориальных единицах страны, в том числе в Эстонии. В эстонской историографии этот период получил название «нового периода национального пробуждения» (Лаар и др., 1992, с. 220) по аналогии с «периодом национального пробуждения», пришедшимся на вторую половину XIX в. и приведшим к формированию эстонской нации, а затем и Эстонского государства в 1918 г. В отличие от многих других политико-территориальных единиц бывшего Советского Союза, в Эстонии рост националистических настроений не привел к масштабному кровопролитию. Имели место лишь отдельные столкновения между группировками, сформированными по этническому принципу, в том числе между криминальными этническими группировками. После восстановления Эстонской Республики ее правительство попыталось прекратить деятельность таких группировок.
В большинстве случаев эти группировки признали суверенитет Эстонской Республики и отказались от прямой конфронтации с государством, трансформировавшись в организованные преступные группировки, причем этнический принцип рекрутирования со временем стал играть в них все меньшую роль. Однако некоторые группировки вступили в прямую конфронтацию с государством, отказались признавать суверенитет Эстонской Республики, что привело к классификации этих группировок в качестве радикальных, а для их лидеров стало основанием для преследования их в судебном по-
рядке. Наиболее известным случаем такого рода стало противостояние между Эстонской Республикой и Добровольной егерской ротой Ляэнемаа (Западная Эстония), первоначально являвшейся элементом вооруженных сил Эстонии, но в 1993 г. заявившей о своем «выходе» из системы вооруженных сил страны. Именно это заявление позволяет классифицировать данную организацию как радикальную.
Оборонные силы Эстонии состоят не только из регулярных частей министерства обороны, министерства внутренних дел, а также пограничного и таможенного департаментов. В их состав входят и вооруженные формирования, которые не относятся к системе перечисленных министерств и ведомств, а являются добровольными объединениями граждан, обязанными, по конституции, подчиняться президенту Эстонской Республики, который является соответственно «высшим руководителем оборонных сил государства» (EV Pбhiseadus, § 78): как регулярных воинских частей, так и добровольных вооруженных организаций. Регулярные войска министерства обороны Эстонии были сформированы на основе добровольной вооруженной организации «Кодукайсте», созданной еще в 1990 г. До сих пор в состав вооруженных сил страны входит добровольная организация «Кайтселийт». До 1993 г. в этом списке была и Добровольная егерская рота Ляэнемаа под командованием А. Комммера.
В первые месяцы существования роты ее обеспечение взяли на себя окрестные крестьяне, готовые жертвовать продовольственные товары на «борьбу с русскими оккупантами». Однако к началу 1993 г., когда непосредственная угроза эстонской независимости со стороны «русских оккупантов» исчезла, крестьяне отказались снабжать роту продовольствием; в ответ добровольцы начали грабить крестьян. Кроме того, рота приняла участие в столкновениях между состоящей преимущественно из этнических русских Пермской организованной преступной группировкой и состоящей преимущественно из этнических эстонцев группировкой «Птицефабрика» (естественно, на стороне последней). В результате летом 1993 г. командующий вооруженными силами Эстонии А. Айнселн приказал роте передислоцироваться в район города Палдиски, но когда рота отказалась выполнить приказ, отстранил А. Коммера от командования, а затем объявил о ее расформировании.
Для обеспечения выполнения этого приказа в район деревни Пуллапяэ (весь инцидент получил в эстонской прессе название «кризис Пуллапяэ») был переброшен дислоцировавшийся в Выру (Юго-Восточная Эстония) батальон им. Куперьянова, однако до
вооруженного столкновения между двумя частями эстонских вооруженных сил дело не дошло, поскольку Добровольная егерская рота Ляэнемаа разбежалась (ЕгеК, 1998). А. Коммер был арестован (во время ареста он ранил двоих полицейских) и осужден на шесть с половиной лет лишения свободы. Помощник А. Коммера Я. Мосина бежал в Швецию, где ему было предоставлено политическое убежище. Л. Парек, министр внутренних дел, и Х. Ребас, министр обороны, подали в отставку. А. Коммер подал заявление президенту страны о помиловании, но ему было отказано. С осуждением решения президента отказать в помиловании А. Коммеру выступили ряд эстонских правых политиков. Однако решение президента осталось в силе, А. Коммер был освобожден лишь летом 1998 г.
Тийт Мадиссон, командир «Освободительной армии»
В 1994 г., когда президент Эстонии Л. Мери принимал решение о помиловании А. Коммера, в поддержку последнего выступили как умеренные правые политики Эстонии, так и общественные деятели, стоявшие на крайних правых позициях. К умеренным политикам, поддержавшим А. Коммера, можно отнести мэра Таллина в 19901992 гг. Х. Аасмяэ, а также члена конституционной коллегии Верховного суда Эстонской Республики Ю. Пыльда. Из крайних правых эстонских политиков, связанных с «кризисом Пуллапяэ», следует выделить Т. Маде и Ю. Тоомепуу. Первый из них после восстановления Эстонской Республики создал Эстонскую партию предпринимателей, набравшую на выборах в Рийгикогу — парламент Эстонии — в 1992 г. чуть более 2% голосов и не преодолевшую 5%-ный барьер. Однако Т. Маде, участвуя в выборах в качестве индивидуального кандидата, набрал больше десяти тысяч голосов избирателей в своем многомандатном округе и получил депутатский мандат.
В 1992 г., когда большинство представителей русскоязычного населения Эстонии еще не имели гражданства и не участвовали в парламентских выборах, выиграть выборы в качестве индивидуального кандидата было достаточно просто. Для этого надо было получить всего от четырех до пяти тысяч голосов в различных многомандатных округах. Неудивительно, что в 1992 г. депутатами эстонского парламента стали 17 индивидуальных кандидатов. К 1995 г., когда количество граждан Эстонии, благодаря предоставлению гражданства многим представителям русскоязычного населения, значительно выросло, выиграть выборы в качестве индивидуального кандидата стало гораздо сложнее. В результате из 12 кандидатов, выбравших этот способ участия в выборах, депутатом не стал ни один (Тоот1а, 1999, с. 280-283). Право участвовать в выборах в качестве индивидуального кандидата существует в Эстонии и сего-
дня, однако случаев, когда индивидуальный кандидат был бы избран депутатом, насчитывается немного.
Другой крайний правый эстонский политик, поддержавший в 1994 г. А. Коммера, Ю. Тоомепуу, возглавлял более успешный электоральный проект. Этнический эстонец, ветеран армии США, приехавший в Эстонию после восстановления республики, он создал партию «Эстонский гражданин», получившую на парламентских выборах 1992 г. 8 депутатских мандатов. При этом избирательную платформу партии можно охарактеризовать как радикальную, поскольку Ю. Тоомепуу призывал к отмене действующей конституции и возвращению к конституции 1938 г. Крупнейший специалист по политическим партиям на постсоветском пространстве Д. Артер, однако, характеризует ее не как радикальную партию, а как «антипартию» (А|1ег, 1996, с. 202), наряду с эстонскими монархистами, также получившими на тех выборах 8 депутатских мандатов. Успех «анти-партий» в Эстонии был кратковременным: на выборах 1995 г. монархисты в коалиции с «зелеными» набрали лишь 0,81%, а «Эстонский гражданин» в коалиции с блоком «За лучшую Эстонию» — 3,61%.
В соответствии с предложенным в данной статье определением к радикальным политикам из поддержавших А. Коммера в 1994 г. можно отнести лишь Т. Мадиссона. Еще в 1980 г. он был осужден за пропаганду и агитацию, содержавшую «призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти», после освобождения в 1986 г. создал эстонскую группу, боровшуюся за обнародование пакта Молотова-Риббентропа. Кстати, вторым основателем этой группы был Л. Парек, в будущем министр внутренних дел Эстонии, подавший в отставку в результате «кризиса Пуллапяэ». После многолюдной демонстрации в Таллине в августе 1987 г., организованной этой группой, Т. Мадиссону было предложено покинуть СССР, в результате он три года проработал в стокгольмской редакции радиостанции «Свободная Европа». После возвращения в Эстонию в 1990 г. принимал участие в создании правой Партии национальной независимости Эстонии, а также отделения добровольной вооруженной организации «Кайтселийт» в Пярнуском уезде.
Весной 1996 г. Т. Мадиссон создал радикальную организацию «Освободительная армия», которая занялась незаконным приобретением стрелкового оружия, а также стала призывать к свержению правительства Эстонской Республики и установлению в стране военной диктатуры. Одновременно Т. Мадиссон предложил новому командующему вооруженными силами страны Й. Керту 6 млн эстонских крон за то, чтобы регулярная армия приняла участие в во_ 137
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 1
енном перевороте. После этого Т. Мадиссон был арестован и осужден на два года лишения свободы. Эстонская пресса поспешила обвинить в попытке переворота так называемых «зарубежных эстонцев» (см.: Sildam, Mattson, 1996), т. е. тех, кто прожил большую часть жизни за границей и приехал в Эстонию после распада СССР. Но эти эстонцы считали, что те, кто проживал в Эстонии в период «русской оккупации», подвержены влиянию советской пропаганды и не имеют права управлять страной. Среди них могла сформироваться и социальная база военного переворота.
Организация эмпирического исследования
После освобождения в 1998 г. А. Коммер устроился на работу в Пярнуское муниципальное учреждение дополнительного образования преподавателем ориентирования, где занялся тем же, чем занимался в начале 1990-х годов в Добровольной егерской роте Ля-энемаа: обучал учеников старшего школьного возраста разводить костры и рыть окопы на случай возвращения «русских оккупантов». В Пярнуском уезде, где националистические настроения сильны почти так же, как в островной части Эстонии, руководители муниципального образования смотрели на его работу сквозь пальцы. Он не был уволен даже после скандала 1999 г., попавшего в прессу, когда он проводил со школьниками практическое занятие, темой которого было приготовление и съедение кошки (см.: Рййа, 1999). В 2007 г. он подал заявление о вступлении в ряды Центристской партии, однако его заявление так и не было рассмотрено, поскольку один из раненных А. Коммером в 1993 г. полицейских — К. Пикаро к тому времени занимал один из руководящих постов в этой партии.
Попытка А. Коммера вернуться к политической деятельности привлекла к нему внимание не только эстонских политиков и прессы, но и исследователей. В конечном счете именно она стала причиной проведения глубинного интервью. Вопросы для интервью были предоставлены, хоть и опосредованно, вторым радикальным эстонским политиком, чья деятельность была рассмотрена в нашей статье, — Т. Мадиссоном. Ведь последний за полтора десятилетия, прошедших с середины 1990-х годов, стал самым известным теоретиком эстонского радикализма. Свою первую работу — «Противостояние» он написал еще до ареста (Madisson, 1996). В ней рассказывается о борьбе эстонского народа против «русской оккупации» в советский период, а также делается вывод о том, что противостояние не завершено, пока в эстонском правительстве продолжают заседать бывшие коммунисты. Однако наибольшее внимание в книге уделяется тюремному опыту самого Т. Мадиссона в период отбывания наказания в 1980-1986 гг.
Вторую книгу — «Заметки революционера» Т. Мадиссон написал в период отбывания тюремного наказания в 1996-1998 гг. (Madisson, 1999). Значительный объем (более 300 страниц) придают книге газетные статьи самого Т. Мадиссона, а также статьи о нем более раннего периода, многочисленные документы и фотографии. В 2002 г. Т. Мадиссон был избран старейшиной волости Лихула в уезде Ляэнемаа, где также сильны националистические настроения. В период управления волостью он написал книгу «Новый мировой порядок», в которой последовательно изложил основные положения теории заговора и сделал вывод о том, что современный мировой порядок является результатом деятельности «сионистов и масонов» (Madisson, 2004). Эти же идеи легли в основу двух его последующих книг: «Лихулаский урок» (Madisson, 2005) и «Холокост» (Madisson, 2006). Основные идеи книг Т. Мадиссона легли в основу предварительного списка вопросов для глубинного интервью с А. Коммером.
Какова роль советской власти для Эстонии и эстонского народа? Кто из лидеров национального движения в Эстонии на рубеже 1980-1990-х годов сыграл наибольшую роль в восстановлении независимости Эстонии? Какие ошибки допустило «молодое» эстонское правительство в начале 1990-х годов? За что боролась Добровольная егерская рота Ляэнемаа? Какова роль процессов глобализации для современной Эстонии и для эстонского народа? Какую роль сыграет для Эстонии вступление в Европейский союз? Следующий вопрос был продиктован профессиональной деятельностью А. Коммера преподавателем муниципального учреждения дополнительного образования: Какую роль национальное воспитание должно играть в образовании? Наконец, какое место должны занимать русские в эстонском обществе? Это вопрос стал вновь актуален для эстонских радикалов весной 2007 г., после событий так называемой «бронзовой ночи»; Т. Мадиссон опубликовал соответствующую книгу в 2008 г. (Madisson, 2008).
Глубинное интервью с А. Коммером состоялось летом 2007 г. в Пярну (материалы беседы находятся в архиве автора настоящей статьи). В ходе опроса ему не сообщалось, что целью интервью не является фиксация его мнения по предлагаемым вопросам, поскольку его мнение едва ли следует считать репрезентативным. Целью была именно оценка комплексности представлений респондента о поставленных проблемах в соответствии с методом комплексности, описанным выше. При этом рабочей гипотезой служило предположение, что для радикалов должна быть характерна низкая степень комплексности (менее 25%). Однако эта гипотеза не под_ 139
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 1
твердилась. Респондент продемонстрировал высокую степень комплексности (более 50%). Но результаты данного исследования не позволяют сделать вывод относительно того, является ли гипотеза неверной или же такие ответы респондента стали результатом изменений в политических представлениях А. Коммера, произошедших между 1993 и 2007 гг. Для того чтобы сделать такой вывод, потребуются дополнительные исследования.
Заключение
Гипотеза о том, что для политических деятелей, разделяющих крайние правые взгляды и использующих для достижения основанных на этих взглядах политических целей радикальные методы, характерна низкая степень комплексности политических представлений, не подтвердилась в исследованном случае. Для политических представлений бывшего командира Добровольной егерской роты Ляэнемаа А. Коммера летом 2007 г. была характерна высокая степень комплексности политических представлений. Вывод о том, является ли данный случай исключением из правил или данная гипотеза неверна в целом, невозможно сделать без дополнительных исследований. При этом следует принимать во внимание, что проведение дополнительных исследований такого рода методом глубинного интервью затрудняется необходимостью интервьюировать политических лидеров на их родном языке.
Вместе с тем материалы данного исследования позволяют сформулировать две новые гипотезы, представляющиеся важными для современного внешнеполитического анализа и для современного регионоведения. С точки зрения внешнеполитического анализа важно то, что если рабочая гипотеза исследования, лежавшего в основе этой статьи, подтвердится, то этот вывод можно будет использовать при формулировании внешнеполитических рекомендаций в отношении радикальных группировок в зарубежных странах. Б. Клинтон неоднократно подчеркивал, что одним из важнейших шагов к урегулированию конфликта в Северной Ирландии стало его решение о предоставлении въездной визы в США лидеру «Шинн Фейн» Дж. Адамсу (Клинтон, 2005, с. 726). Такое решение Б. Клинтона было мотивировано целым рядом факторов, однако важно, что оценка динамики комплексности представлений радикальных лидеров может стать эффективным инструментом научного обоснования рекомендаций, предлагающих подобные решения.
Комплексность внешнеполитических представлений не является константой для данного лидера. В выступлениях одних и тех же политиков можно обнаружить различную степень комплексности при анализе их представлений об одних и тех же процессах в раз-
ных регионах мира. Например, М. Олбрайт демонстрирует черно-белое представление о процессе демократизации, когда речь заходит о регионе Европы и Евразии. По ее мнению, демократия должна победить, если надо, то с американской помощью, во всех без исключения странах региона. Когда речь касается Ближнего Востока, степень комплексности представлений М. Олбрайт о процессе демократизации резко повышается. В одной из работ она признается, что «поддержать демократию на Ближнем Востоке гораздо проще на словах, чем на деле» (Олбрайт, 2007, с. 252). Но демократизация на Ближнем Востоке нередко противоречит американским интересам, например в случае победы Хамас на демократических выборах в Палестине или Хесболлах — на выборах в Ливане.
Данное исследование позволяет сделать несколько выводов. Во-первых, расширение числа объектов исследований политических представлений с использованием методологии, разработанной в рамках внешнеполитического анализа, представляется целесообразным. Такие исследования следует проводить в отношении не только глав государств, но и других, в том числе радикальных, политических лидеров. Во-вторых, важным является изучение динамики политических представлений лидеров, причем не только динамики их отношения к тем или иным проблемам современной политики, но комплекса характерных особенностей их представлений. В-третьих, применительно к внешнеполитическому анализу целесообразно ввести региональное измерение в оценку представлений политических лидеров об актуальных проблемах современной мировой политики. Таким образом, возможности методологического аппарата, разработанного для исследования политических взглядов лидеров, очень широки.
Литература
1. Барыгин И. Н., Декальчук А. А., Елсаков А. В. Эволюция праворадикальных партий современной Сербии и Хорватии // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2008. № 1.
2. Драгунский Д. Частное лицо эпохи: трансформация политической субъектно-сти // Космополис. 2008. № 2 (21). С. 5-10.
3. Кеохейн Р. О. Международные отношения: вчера и сегодня // Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. М.: Вече, 1999. С. 438-450.
4. Клинтон Б. Моя жизнь. М.: Альпина, 2005.
5. Лаар М., Валк Х., Вахтре Л. Очерки истории эстонского народа. Таллин: Купар, 1992.
6. Олбрайт М. Религия и мировая политика. М.: Альпина, 2007.
7. Тикнер Дж. Э. Международные отношения под углом зрения постпозитивизма и феминизма // Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. М.: Вече, 1999. С. 425-437.
8. Allison G., Zelikow P. Essence of Decision: Explaining the Cuban Missile Crisis. New York: Longman, 1999.
9. Arter D. Parties and Democracy in the Post-Soviet Republics: The Case of Estonia. Aldershot: Dartmouth, 1996.
10. Breuning M. The Role of Analogies and Abstract Reasoning in Decision-Making: Evidence from the Debate over Truman's Proposal for Development Assistance // International Studies Quarterly. 2003. N 47. P. 229-245.
11. Dyson S. B. Cognitive Style and Foreign Policy: Margaret Thatcher's Black-and-White Thinking // International Political Science Review. 2009. Vol. 30. N. 1. P. 33-48.
12. Erelt P. Pullapaa — 5 aastat jaagrimassust // Eesti Ekspress. 1998. 7 august.
13. EV Pohiseadus — Основной закон Эстонской Республики.
14. Hermann M. G. Explaining Foreign Policy Behavior Using the Personal Characteristics of Political Leaders // International Studies Quarterly. 1980. Vol. 24. P. 7-46.
15. Houghton D. P. Analogical Reasoning and Policymaking: Where and When Is It Used? // Policy Sciences. 1998. N. 31. P. 151-176.
16. Houghton D. P. U.S. Foreign Policy and the Iran Hostage Crisis. New York: Cambridge University Press, 2001.
17. Jervis R. Perception and Misperception in International Politics. Princeton: Princeton University Press, 1976.
18. Madisson T. Aprillimassu lugu: Eesti riigiks olemise kogemus rahvuslase silme labi. Tallinn: Ohvrikivi, 2008.
19. Madisson T. Holokaust: XX sajandi masendavaim sionistlik vale. Tallinn: Ohvrikivi, 2006.
20. Madisson T. Lihula oppetund. Tallinn: Ortwil, 2005.
21. Madisson T. Maailma uus kord: judaistide ja vabamirnrlaste varjatud tegevus rahvaste ning riikide allutamisel. Tallinn: Ortwil, 2004.
22. Madisson T. Riigipooraja markmik. Tallinn: Ortwil, 1999.
23. Madisson T. Vastasseis: malestusi ning olupilte ikestatud Eestist, Gulagi laagrist ja Kolomalt. Tallinn: Umara, 1996.
24. Neustadt R., May E. Thinking in Time: The Uses of History for Decision Makers. New York: Freedom Press, 1986.
25. Press D. G. Calculating Credibility: How Leaders Assess Military Threats. Ithaca; London: Cornell University Press, 2005.
26. Puua M. Endine jaagrijuht Kommer opetas skaute kassi sooma // Postimees. 1999. 17 aprill.
27. Sildam T., Mattson T. Kaitsepolitsei sQQdistab Tiit Madissoni riigireetmises // Postimees. 1996. 3 juuni.
28. Toomla R. Eesti erakonnad. Tallinn: Eesti EntsQklopeediakirjastus, 1999.
