CC BY
93
[россия... народы, языки, культуры]
Дата основания города —
1152 год. Расстояние до Москвы —
330 км. Численность населения — 270 000 человек. Площадь города — 144, 5 кв. км.
КОСТРОМА
КОСТРОМА MON AMOUR
— Папа, смотри, какая красота! — мой шестилетний сын зовет меня, привычно стоя у окна на низенькой деревянной скамейке. Я подхожу сзади, тыкаюсь губами в пушистую детскую макушку и провожаю взглядом проплывающий за окном большой пассажирский теплоход. Кажется, что он цепляет бортом ветви склонившихся над берегом берез и тополей, а из окон ближних к воде избушек можно протянуть руку и уважительно похлопать ладонью по металлическому корпусу корабля. Действительно, красиво!
Эркер нашего дома выходит на Волгу. Мы с сыном любим подолгу смотреть, как идут по реке баржи, груженные песком и щебнем, танкеры и белоснежные лайнеры, буксиры и дачные трамвайчики. Нынче редко увидишь на Волге дюралевую моторку, а тем более — весельную лодку. Зато нет-нет да и пронесется по воде скутер с седоком в ярком плавжилете или яхта какого-нибудь местного нувориша.
Отсюда, из костромского Городища, открывается чудесный вид на волжское левобережье. Слева сияют золотые купола Троицкого собора. Вот мост, переброшенный через Костромку и связавший Ипатьевскую слободу с «материковой» Костромой. Прямо перед нашими глазами — массивная звонница и сверкающие главы Богоявленского монастыря. В сторонке пыхтит завод «Фанплит», расположившийся там, где прежде находились лесопильные предприятия братьев Набатовых и Бычковых. Четыре мрачные арки университетского корпуса уравновешиваются веселым, легким маячком пожарной каланчи. Вот дебаркадер, на котором устроен ресторан-поплавок. Далее — два белых обелиска Московской заставы. Выше, на холме, крыши Красных торговых рядов, изящ-
Алексей Вячеславович Зябликов,
доктор исторических наук, профессор кафедры культурологии и филологии Костромского государственного технологического университета, член Союза писателей России
Фото Костромы —
Владимир Иванович Коньков
ная надвратная колокольня и зеленые маковки церкви Спаса. Рядом, над щеткой деревьев, виднеется нечто похожее на черный индейский томагавк. Это памятник Ленину: фигура вождя с простертой рукой пристроилась на постаменте, когда-то предназначавшемся для увековечивания 300-летия Дома Романовых. Правее — кремлевский вал. Впрочем, от Кремля ныне остались только два дома соборного причта. Вот городская пристань (Кострома — единственный губернский волжский город, не имеющий речного вокзала, хотя, может, оно и к лучшему!). А вот и Муравьевка с возвышающимися над Волгой краснокирпичным зданием губернских присутственных мест (бывшее епархиальное женское училище) и главным корпусом технологического университета (бывшая губернская классическая гимназия).
Я, уже привыкший к этой панораме, часто думаю о том, какое ошеломляющее впечатление должен производить вид левобережья на тех, кто впервые оказался в Костроме. Особенно поздней осенью, когда деревья становятся прозрачными и открывают для пытливого взора то, что в иную пору сокрыто листвой или снегом. Осенью контур города становится выразительнее, а детали — рельефнее... Теплоход идет вверх, к Ярославлю. На несколько секунд он заслоняет от нашего взора белые стены и башни Ипатьевского монастыря ^м.: [2; 6]). Видны только луковки золотых куполов и кресты.
Я рассказываю сыну, что на этой стороне Волги, где-то в районе Селища, остановилось в марте 1613 года посольство земского собора, пришедшее звать на царство юного Михаила Романова. Утром 14 марта московские челобитчики, возглавляемые боярином Федором Шереметевым и архиепископом Феодоритом, отправились по волжскому льду к Ипатьевскому монастырю. Вскоре к ним присоединились горожане, селяне и местное духовенство. С крестами, иконами, развернутыми хоругвями процессия торжественно двинулась к святой обители. После долгих уговоров Михаил и его мать инокиня Марфа пали на колени и молвили: «Аще на то будет воля Божия, буди тако» [5: 18].
Где-то здесь, на траверзе Ипатьевского монастыря, в мае 1767 года бросила якорь галера «Тверь» с Екатериной II на борту, совершавшей инспекционную поездку по Волге. Императрица осталась довольна приемом, оказанным ей костромичами, и в том же году даровала Костроме герб, представляющий собой золотую галеру под царским штандартом, покачивающуюся на синих волнах. Но какой бы ни предписывали гераль-дисты изображать воду на костромском гербе — голубой или серебряной, ясно, что это водица волжская.
Волга — охранительница Костромы. Волга — душа России. Волга — живое воплощение Русского мира. От славянско-мерянских верховий течет река через древний Булгар и другие земли тюрков — татар, чувашей; через саратовскую неметчину, через степи половецкие — в хазарский Итиль. Здесь тихо сходятся четыре мировые религии: христианство, ислам, иудаизм и буддизм. Волга. Православные храмы Углича, мечети Казани и пагоды Цаган Амана.
Волга — владычица столетий и судеб. Сколько событий видели волжские берега и воды за минувшие века!
Волга... Велес-Власий. Волглые чащобы. Князь Василий Ярославич, совершающий молебен перед обретенной иконой Феодоровской Божьей Матери. Идущая по льду монгольская конница. Блеск золото-ордынского Сарая. Михаил Тверской, собирающий войско против ненавистной Москвы. Нестяжатель Нил Сорский и заволжские старцы. Покоренная и разграбленная Иваном Грозным столица ханства Казанского. Слово набатное посадского старосты Козьмы Минина: «Не жалеть ничего, дворы продавать, детей и жен в кабалу закладывать, жизнь свою положить, но землю родную вызволить!» Икона Казанской Божьей Матери над ополчением, вышедшим из Ярославля на битву с иноземцами. Будущий патриарх Никон, чтением окормляющий разум в Макарьев-Желтоводском монастыре.
Волга. Воля-волюшка. Приют татей и ведунов. Лихие новгородцы-ушкуйники. Холопы и «беспаш-портные» людишки, бегущие в беспомещичью глухомань. Разинские струги, плывущие к Астрахани и Симбирску. Пугачев, осадивший Саратов. Волга. Обволакивающая сознание мечтой-дурманом.
Волга великая! Горящие под Сталинградом гитлеровские танки. Фельдмаршал Паулюс, выкарабкивающийся под дулами русских винтовок из разбитого бункера. Фигура Родины-Матери над Мамаевым курганом.
Волга-защитница. Волга-кормилица. Волга-труженица. Пароходы, пристани, мануфактуры и заводы, лоцманские слободы, ярмарки, монастыри, уездные церковки, уютные губернские набережные и бульвары. Репинские бурлаки и кустодиевские купчихи. Горьковские благородные босяки. Роскошный левита-новский Плёс. Свежий ветер. Воздух.
Волга. Влекущая к себе измаявшихся, обиженных. Бегущая к волжскому обрыву Катерина Кабанова. Голос в толпе горожан: «Женщина в воду бросилась!» Кулигин, говорящий Тихону и его матери: «Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша... » Вальяжно сходящий с «Ласточки» Сергей Сергеевич Паратов,
Кнуров и Вожеватов, разыгрывающие бесприданницу Огудалову в орлянку, выстрел Карандышева и предсмертный шепот Ларисы: «Это я сама... Никто не виноват... »
Волга. Волны, накатывающие на парапет за-вражской церкви, в которой служили предки Павла Флоренского. Из костромского Завражья и Андрей Тарковский родом. Здесь, на волжских берегах, родился и жил писатель Сергей Максимов, автор знаменитого романа «Денис Бушуев», действие которого разворачивается в костромской Татарской слободе и в Чернопенье. Героиня максимовского романа юная Манефа, слушающая рассказ отца о Туркестане, удивленно восклицает: «А как же там люди-то живут? Как же они без Волги-то живут?»
Волжским простором напоена, костромским дождичком вспоена философия моего великого земляка Василия Розанова. Каждый раз с радостным предвкушением новых открытий погружаюсь в его литературное волхвование. Пытаюсь понять тайну его сумасшедшей органики, его ничем не замутненной русскости.
Волга — особый предмет розановских размышлений. Писатель говорит о «значительном и гордом» волжском патриотизме. Мне, как волжанину, знакомо то чувство, о котором пишет Розанов. Нам действительно кажется, что там, где нет Волги, нет и России, «или что Россия там ненастоящая» [13: 196]. Волге писатель посвятил книгу очерков под названием «Русский Нил» (1907). Идейный стержень книги: в великой русской реке кроется мощная виталистическая сила, а волжский ветерок способен проветрить самые дурные головы.
Почему-то принято считать, что Василий Васильевич не любил Кострому. Мнение это основывают на некоторых горьких словах, пророненных писателем о Костроме, где прошло его детство. Дескать, и дождь-то тут шел с утра до вечера, и «вотчим» драл
Богоявленско-Анастасиин монастырь
за курение, и нищета была беспросветная, и штаны — вечно мокрые — оттого что приходилось все время поливать грядки и парники.
Розановым сказано множество горьких слов и о России. Кто на основании этого возьмется утверждать, что Розанов не любил Россию?..
В необъятном творческом наследии Розанова проще назвать произведения, где не используются костромские мотивы. Например, их нет в «Возрождающемся Египте», что, в общем-то, странно, поскольку мыслитель считал «обонятельную» и теплую древнеегипетскую культуру близкой русской культурной традиции. Позже Розанов сознавался, что Египет (как, вероятно, и все остальное) он открыл «внутри себя» [10: 355]. Это напрямую связано с костромскими впечатлениями и переживаниями будущего писателя. Именно в Костроме Розанов впервые прикоснулся к священной тайне пола: он вынужден был еще несмышленым ребенком ухаживать за матерью, хворавшей «женской» болезнью. Из печального детского опыта вырастала самобытная розановская философия, основанная на связи между движением семени в фаллосе и трансцендентными началами бытия, между полом и космогонией.
Невеселые детские впечатления (нищета, носка навоза на грядки, зарезанная корова-кормилица) формировали умострой художника, который не стыдится быть таким, каков он есть, не боится выказать жалость и страх, житейскую неловкость и угловатость.
В 1913 году Розанов, «перебрав в пепельнице окурки и вытряхнув в коробку свежего табаку» (такая сделана ремарка), записал в дневнике: «Отчего я так люблю его (детство). Такое дождливое, тягучее, осеннее детство?» [17: 176]. Понятно — отчего. Оттого что из этого тоскливого детства произрастает сам Розанов (тот гениальный Розанов, которого знают сегодня все читающие люди). Этими соками питается его понима-
Церковь Спаса в Рядах (1766)
ние жизни, его религия семьи, его самобытный творческий метод, его писательское бесстрашие.
«Костромской» — едва ли не самое распространенное в розановском лексиконе прилагательное, образованное от топонима. Оно используется писателем реже, чем «русский», но чаще, чем «московский» или «петербургский». Естественно, указывает слово «костромской» не столько на территориальную принадлежность, сколько на некую ментальную, культурную сущность. Кострома часто упоминается вместе с Тамбовом, Тулой и другими русскими городами. Однако какой бы состав и какую бы конфигурацию ни имели эти лексические ряды, Кострома обязательно присутствует там как некое смысловое ядро. «Костромской» для Розанова — значит типично великорусский, архирусский — если угодно. В «Уединенном» Кострома упоминается Розановым как синоним всего безыскусно-настоящего, «конкретного», «жизненного» [18: 97]. «Конкретному» костромскому мужику должно найтись место и в Государственной Думе: пообтесавшись, попривыкнув к новым политическим реалиям, он способен быстро преобразиться из «обывателя» и «серяка» в гражданина [11: 99]. А уж в том, что мужик этот не уронит свое человеческое достоинство, Розанов и вовсе не сомневается.
Иногда определение «костромской» призвано подчеркнуть ту «нищету», что оказывается благороднее внешнего педантичного и холодного аристократизма.
В Петербурге Розанов страшно тосковал об огурчиках — тех самых, которые ел в Костроме (наверное, в тех жутких парниках они и вырастали). В столичных лавках овощи были безвкусные, пустые. Только потом с помощью Анны Ивановны Сувориной он добыл нужный адресок, где продавали отличные огурчики.
Однажды в Пятигорске Розанов решил посетить дом, в котором когда-то жил Лермонтов. Новым хозяином дома оказался пожилой человек с внешностью «Максима Максимовича в старости». Когда Василий Васильевич вошел в жилище, то сразу же ощутил, как «пахнуло старой Великороссией». С удивлением он обнаружил в красном углу огромный образ Феодоровской Божьей Матери — охранительницы Костромы. Оказалось, что старик — костромич по рождению. «Само собою, — вспоминал Розанов, — все преграды и отчужденности пали, когда и я в хозяине, и он в госте узнали залетных птиц с севера, в сущности, из одного гнезда. Мы обнялись и поцеловались» [14: 278]. Согласитесь, такая трогательная встреча никак не вяжется с представлениями о Костроме как о чем-то ненавистном Розанову и тягостном для него.
От нелюбви вся ненависть, что в нас есть. От ненависти все наше несчастье. В «Последних листьях» Розанов объясняет природу своей юношеской неприязни к учебе, учителям, Костроме, «которая ни в чем не была виновата, кроме того что „стояла на р. Костроме" (география)» [15: 30]. Дело в том, что в жизни будущего писателя не было любви. Той любви, доказывая которую не нужно резать вены или выбрасываться из окна. Не было простого сердечного участия. Не было тихой семейной радости. Только познакомившись в Ельце с семейством Рудневых- Бутягиных (Варвара Бутягина стала второй женой Розанова), писатель понял, что такое счастье. И сразу полюбил весь мир. Кострому, естественно, тоже. Точнее, он понял, что никогда не переставал любить ее. Так что, как это ни банально, мир стоит на любви: «И еще и окончательно: будем, господа, любить!!!» [12: 158].
Образ Волги помогает Розанову прояснить природу собственного писательского дара, который Василий Васильевич оценивал вполне объективно: с 1882 года «ни одной вялой, безжизненной, плетущейся строки» [Там же: 13]. Нескромно? Зато в целом верно. Чем объяснить такое творческое горение? Да тем, что «дров запасено» много: «Целая барка, „беляна", как на Волге, и еще — дрова, дрова, березовые, чтобы ярко пылали. Елового — ни одного» [Там же]. А «откуда дровишки»? Из Костромы, вестимо...
Оттуда, из костромского детства — очарованность подвигом Ивана Сусанина. В «Опавших листьях» Розанов вспоминал о своих детских ощущениях: «И сердце замирало от восторга о Сусанине, умирающем среди поляков» [7: 423]. Подвиг костромского крестьянина Розанов часто ставит в пример политическим деятелям, скорым на слово, но не на дело. Критикуя крайне правых за склонность к пышной фразеологии и ненужной шумихе, Розанов писал: «Титул „Сусанина" они берут себе. Труда Сусанина еще не взял никто» [16: 221]. Розанов всячески защищал народного героя от ретивых охотников усомниться в историчности его подвига и в необходимости жертвовать собой ради монаршей особы.
Даже в дружбе Розанов (вольно или невольно) отдавал предпочтение тем, кто был так или иначе связан с Костромской землей. Потому близкими писателю людьми стали Николай Страхов, Петр Перцов, о. Александр Устьинский (с ним Розанов вел многолетнюю переписку, обсуждая принципиальную для себя семейную тему). На обороте фотографии протоиерея Устьинского Василий Васильевич сделал трогательную надпись, включавшую такие слова: «Он был весь — русский. Твердый. Ясный. Скромный... Ах: по-
том мы с ним вместе уродились в Костроме» [8: 476]. Интересно, что в действительности А. Устьинский не был костромичом: как полагают исследователи, он родился в городе Волхове. Однако духовное сродство двух мыслителей было таким сильным, что для Розанова «костромские корни» Устьинского не подлежали никакому сомнению: отец Александр мог быть только костромичом — а кем же еще!
Розанов ругал себя за то, что не помог сойтись двум крупнейшим русским издателям: Алексею Суворину и своему земляку Ивану Сытину («гениальный русский самородок» [17: 235]). Суворин и Сытин могли бы дополнить друг друга, избавить друг друга от поспешных и недальновидных шагов — и «тогда социалисти-ки совсем отлетели бы в сторону...»[Там же: 235].
Особая тема — дружба Василия Розанова и Павла Флоренского. Оба они понимали масштаб личности друг друга и очень дорожили этим задушевным общением. Казалось бы, что может быть общего у «ново-временского» публициста — и священника, богослова-интеллектуала? Их объединяло отсутствие столичного лоска, глубокая любовь к России, проистекающая из «костромского уездного начала» [12: 148]. Потому в переписке для них не было запретных тем.
В розановском «Апокалипсисе нашего времени» есть необычный по форме фрагмент, посвященный Павлу Флоренскому. Текст строится как диалог отца Павла с самим собой. Вот кусочек:
— И мои крови мешанные...
— И люблю я новую родину,
— Мою прекрасную Кострому...
— И мою дождливую Армению...
— То есть дождливую Кострому и горячую Армению [9: 279].
Там, где речь идет о Костроме, бесспорно, слышится вкрадчивый голосок самого Василия Васильевича. Кому как не ему знать важные климатические и иные особен-
ности этой местности, ибо сам он (плотью и кровью) — отсюда! В ноябре 1918 года (за два месяца до смерти) Розанов записал: «Одно было золото — сердце, ум у сопливого мальчика в Костроме» [Там же: 192].
Вот неоспоримый факт: два великих мыслителя России корнем своим считали Костромскую землю. Может быть, и неласкова и нерадостна эта земля, да, видно, напитана соками благодатными. Видно, здесь, под мелким костромским дождичком, под неярким северным солнышком, хорошо русскому человеку мечтается-думается. Здесь он ощущает сопричастность свою русской истории, уходящей корнями в дославянское язычество, уводящей нас во времена князя Василия Ярославича и первых Романовых...
Кострома — самый северный из губернских волжских городов. Он вполне может претендовать на статус провинциальной столицы России, духовного центра корневой, кондовой Руси. И в имени, и в облике своем сохранил этот город обаяние времени, когда люди поклонялись не экономическим и политическим теориям, а добрым духам леса и воды. Поэт Владимир Леонович (костромич по рождению и духу) написал:
Слышишь, Кострымя... Нелепица,
Слух царапает дика,
А на слове город крепится.
Кострома стоит века.
Комментируя эти строки друга-поэта, еще один наш знаменитый земляк критик Игорь Дедков заметил: «На холеном, гладком слове ничего не выстоит, сползет. Все всегда держится на твердом, созревшем, страстном слове» [4: 178].
Не случайно именно на Костромской земле нашел свое законченное оформление мифологический образ Снегурочки.
Родословная Снегурочки невнятна и темна. Невозможно точно сказать, когда Снегурочка утвердилась в статусе «внучки» Деда-Мороза. В русском фоль-
Исуповское болото. Место подвига Ивана Сусанина
Памятник Ивану Сусанину
клоре, в частности в сказках, мы встречаемся с девушкой Снегурушкой, однако никакими кровными узами с бородатым зимним божеством она не связана. В некоторых великорусских областях «снегуркой» называли снежную бабу. Бесспорно, образ Снегурочки является мутацией и трансформацией многих дохристианских верований, мифов и обычаев. Прежде всего, это касается таких праздников, как Масленица, Красная горка, когда поселяне закликали-зазывали весну, Ярилино гульбище, похороны Костромы. Все названные праздники объединяет традиция предания огню (земле, воде) некоего импровизированного соломенного чучела-истукана — его-то и называли Костромой. В старинной игре Костромой называли женщину, которая «сказывается мертвою, а потом вдруг вскакивает и распугивает ребят» [3: 176]. Так что есть все основания полагать, что Кострома и Снегурочка — одно лицо. Возможно, Снегурочка как-то связана с февральской Кумахой: костромские поселяне верили, что в дремучем лесу живет девушка Кумаха, которая в конце зимы насылает своих сестер «людей знобить, грешное тело мучить, белы кости крушить» [19: 31].
В 1873 году в костромском имении Щелыково А. Н. Островский написал пьесу «Снегурочка». Первая же авторская ремарка к тексту гласит: «Действие происходит в стране берендеев в доисторические времена». «Снегурочка» А. Н. Островского — это и мистерия, и национальное предание, и притча, и красивая утопия о счастливом сказочном царстве. История дочери Деда-Мороза и Весны-Красны, живущей среди простых и беззлобных берендеев, погружает нас в гармоничный мир древних языческих поверий, одухотворенной природы. Финал «весенней сказки» трагичен: кроткая Снегурочка расплачивается своей жизнью за радость и «сладкий дар» любви. Погибает и влюбленный в Снегурочку купец Мизгирь. Обречено погибнуть все, что выпадает из привычного, естественного уклада жизни.
В конце 1960-х годов известный советский актер Павел Кадочников осуществил свой режиссерский замысел — поставил фильм «Снегурочка» по одноименной пьесе А. Н. Островского (вышел на экраны в 1970 году). Съемки проходили под Костромой. Фильм «Снегурочка» при всей его сказочной декоративности передает запрограммированную аномальность человеческого бытия, где добро и зло нередко неразличимы. Развязка и пьесы, и фильма кажется алогичной: смерть Снегурочки и Мизгиря не печалит берендеев. При желании можно упрекнуть и самого Павла Кадочникова, исполнителя роли царя Берендея, за излишне жестокосердную интонацию, выбранную им для финально-
го приговора погибшим. Наверное, примерно так же упрекает заезжий гражданин среднестатистического коренного костромича за консерватизм и медлительность, за инертность и безынициативность. Возможно, за этой внешней инертностью скрывается стремление оберечь свои пусть в чем-то наивные и устаревшие, но такие родные тысячелетние предания от всевозможных «инноваций» и «модернизаций», за которыми чаще всего скрываются пагубная и для природы, и для человеческих отношений суетность, меркантилизм, прагматизм.
Для съемок кинокартины на окраине города был сооружен Берендеев посад: рубленые лубочные домики берендеев, островерхий дворец царя Берендея. После завершения съемок Берендеев посад было решено не разбирать, парк «Берендеевка» стал одним из любимых мест отдыха костромичей. Увы, в смутные 90-е Берендеевка пришла почти в полное запустение, по существу, вернулась в те самые «доисторические» времена, к которым отсылал героев своей «Снегурочки» А. Н. Островский.
В начале XXI века Снегурочка превратилась в широко разрекламированный товарный знак, призванный сделать культурный и деловой имидж Костромы более привлекательным. Мифологизация мест, имен и событий как способ решения экономических проблем — традиция давняя и широко распространенная. Насколько оправданы претензии Костромы называться «родиной Снегурочки»? На мой взгляд, в полной мере. И дело здесь не только в Александре Островском и его знаменитой пьесе. Главное: костромская земля, наши традиции и обычаи вполне органичны мифу о Снегурочке. Этого достаточно. Правда, есть одно смущающее обстоятельство. Образ Снегурочки поэтичен, но несколько слащав. Не хватает этой даме некоторой здоровой стервозности. Вот если бы костромичи смогли заявить свои права еще и на Бабу-Ягу (увы, уже застолблен за ярославским селом Кукобой), дела их определенно пошли бы в гору...
Впрочем, Кострома не обделена вниманием ценителей исторической, этнографической и прочей экзотики. За Костромой давно и прочно закрепилась слава готовой «декорации» для масштабных костюмных экранизаций и фильмов о провинциальной русской жизни Выдержанный в традициях русского классицизма ХУШ-Х1Х вв. исторический центр города, создававшийся трудами архитекторов С. А. Воротилова, Н. И. Метлина, В. П. Стасова, П. И. Фурсова и практически не испорченный современной застройкой, неизменно останавливает на себе взгляд. Комплекс Торговых рядов, церковь Спаса, ансамбль казенных
зданий (окружной суд, городская дума, магистрат, губернские присутственные места), Ботниковский сквер, каменные двухэтажные купеческие дома, дворянские особняки и, конечно, Волга, на которую открывается величественный вид с городского вала, создают неповторимую атмосферу (см.: [1]). Город идеально подходит для экранизации русской классики. На его улицах и площадях легко представить русского купца и буржуа, священника и гимназиста, мастерового и крестьянина, извозчика и зимогора, продающего за пятак свои рабочие руки.
Однако киногеничность Костромы определяется не только ее живописными видами, но и особым культурным, духовным пространством. Принципиально важные его составляющие — корневая связь с дохристианской, мерянско-славянской Русью, глубокая сопричастность христианско-православной традиции, обаяние немногословного и трудолюбивого костромича-волжанина, очарование провинциальной несуетности, тишины и патриархальности.
Кострома — притягательное место. Особенно для приезжего. Особенно для столичного. Полюбился наш город режиссерам, художникам, ученым, писателям. Появился, к примеру, здесь однажды поэт и музыкант Б. Б. Гребенщиков. И стала с тех пор Кострома для питерца Гребенщикова «монамуром». Повторяю, все это можно понять. У Костромы сложившаяся репутация духовного центра «доподлинной» Руси. Этакого заповедного оазиса «всамделишности» русской, русской самовитости и домовитости. Побывал тут, подышал здешним воздухом-ладаном — и вроде как прикоснулся к пониманию чего-то важного, ощутил, что сердце-то русское — вот оно, туточки, у впадения Костромки в Волгу, бьется.
«Проснись, моя Кострома», — поет, несколько противореча себе, петербуржец Гребенщиков... Не нужно будить Кострому. Пусть она спит, храня свои мифы
и сказки в неприкосновенной чистоте. Пусть останется то, над чем прольет слезы умиления заезжий человек...
ЛИТЕРАТУРА
1. Бочков В. Н. Старая Кострома. Рассказы об улицах, домах и людях. Кострома, 1997.
2. Брюсова В. Г. Ипатьевский монастырь. М., 1982.
3. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1-4. М., 1989. Т. 2.
4. Дедков И. А. Во все концы дорога далека: литературно-критические очерки и статьи. Ярославль, 1981.
5. Лукомский В. К., Лукомский Г. К. Кострома. Исторический очерк и описание памятников художественной старины. Репринтное воспроизведение издания 1913 г. М., 2002.
6. Монастыри Костромской епархии. Кострома, 2009.
7. Розанов В. В. О себе и жизни своей. М., 1990.
8. Розанов В. В.: pro et contra: В 2 кн. СПб., 1995. Кн. 2.
9. Розанов В. В. Собр. соч. Апокалипсис нашего времени. М., 2000.
10. Розанов В. В. Собр. соч. В нашей смуте. М., 2004.
11. Розанов В. В. Собр. соч. Когда начальство ушло... М., 2005.
12. Розанов В. В. Собр. соч. Мимолетное. 1915. М., 1994.
13. Розанов В. В. Собр. соч. Около народной души. М., 2003.
14. Розанов В. В. Собр. соч. О писательстве и писателях. М., 1995.
15. Розанов В. В. Собр. соч. Последние листья. М., 2000.
16. Розанов В. В. Собр. соч. Русская государственность и общество. М., 2003.
17. Розанов В. В. Собр. соч. Сахарна. М., 2001.
18. Розанов В. В. Соч.. М., 1990.
19. Сказания русского народа, собранные И. П. Сахаровым. Народный дневник. Праздники и обычаи. СПб., 1885.
А. Зябликов
Костромской гос. драматический театр им. А. Н. Островского Дом генерала С. С. Борщова
[мир русского слова № 4 / 2011] I
