CC BY
249УДК 323
DOI 10.17506/artides.anticorruption.2018.636659
Дарья Михайловна Ковба
кандидат политических наук, младший научный сотрудник отдела философии Института философии и права УрО РАН, г. Екатеринбург, Россия. E-mail: dmkovaLjova@maiL.ru ORCID ID: 0000-0002-2048-0967
Ольга Фредовна Русакова
доктор политических наук, профессор, заведующая отделом философии Института философии и права УрО РАН, г. Екатеринбург, Россия.
E-mail: rusakova_mail@mail.ru ORCID ID: 0000-0001-6920-2549
КОРРУПЦИЯ В СТРАНАХ ВОСТОЧНОЙ АЗИИ В МЕЖДУНАРОДНЫХ
РЕЙТИНГОВЫХ СИСТЕМАХ «МЯГКОЙ СИЛЫ»
В статье рассматривается проблема противодействия коррупции в странах Восточно-Азиатского региона. Авторы указывают на различия в западной и восточной культурах, касающиеся отношения к коррупционным практикам. В ходе исследования обнаруживается взаимосвязь измеримых параметров «мягкой силы» и уровня развития коррупции. Последняя снижает привлекательность страны, а значит, уменьшает ее «мягкое» влияние, препятствует проведению комплексных улучшений в социальной, экономической и политической сферах. Кроме того, коррупция подрывает доверие правительству, усиливает нестабильность и неравенство. Утверждается, что методы противодействия коррупции предусматривают весь спектр мер (от наиболее жестких до предельно мягких): 1) гарантированное наказание виновных; 2) материальное стимулирование антикоррупционного поведения граждан; 3) установление правил и норм; 4) транслирование соответствующих ценностей и идей; введение этических кодексов для государственных служащих. Большую роль в предупреждении коррупции и снижении ее уровня играют институты гражданского общества, которые располагают дополнительным объемом информации о ее проявлениях. Одним из способов борьбы с коррупцией является побуждение жертв сообщать об инцидентах для привлечения виновных к
ответственности. Для этого граждане должны чувствовать себя защищенными и не бояться возмездия, знать, куда им можно обратиться за помощью, и быть уверенными, что в результате будут предприняты необходимые меры. Рассматриваемые случаи противодействия коррупции в Китае и Японии показывают, что необходимыми условиями являются открытый диалог власти и общества, прекращение замалчивания случаев коррупции, подробное информирование о предпринимаемых усилиях, поддержка неправительственных организаций, снятие ограничений со средств массовой информации.
Ключевые слова: коррупция, «мягкая сила», рейтинги «мягкой силы», индекс восприятия коррупции, антикоррупционные меры, Восточная Азия, Китай, Япония.
В современных исследованиях конкурентоспособности государств в области развития «мягкой силы» особое внимание уделяется показателям их способности активно противостоять коррупции. И это вполне объяснимо, поскольку среди многообразных ценностей, посредством которых страна завоевывает симпатии к себе (а это и есть базовый механизм действия «мягкой силы»), важное место принадлежит таким социально значимым критериям, как высокий уровень развития в обществе антикоррупционной культуры и эффективность мер по противостоянию коррупции. Вместе с тем следует отметить, что, несмотря на явное возрастание интереса научной общественности к определению показателей, параметров и рейтинговых оценок «мягкой силы» разных стран мира, вопрос о существовании корреляции между уровнем развития «мягкой силы» государства и уровнем противодействия коррупции со стороны государственных и общественных институтов специально никем не поднимался. Частично данная проблематика раскрывается в работах, где встречаются отдельные сюжеты, посвященные сравнительному анализу процессов развития разными странами таких параметров «мягкой силы», как продвижение идеалов демократии, преодоление авторитарных тенденций, повышение уровня доверия населения к госучреждениям, прозрачность деятельности государственных структур. К ним, в частности, можно отнести работы Джун Ли (Lee 2009), И-Кванг Хенга (Heng 2010), а также статью американских исследователей Мэтью Кренига, Мелиссы МакДам и Стивена Вебера (Kroenig, McDam, Weber 2010). В этих публикациях
развитие демократии и демократических ценностей напрямую связывается с понижением уровня коррупции. Так, американские исследователи считают, что укоренение идеалов демократии в авторитарных государствах посредством применения технологий «цветных революций», направленных на трансформацию политических режимов, реально способствует преодолению в государствах демократического транзита коррупции, а также усилению внутренних ресурсов их «мягкой силы». С данной точкой зрения спорит российский специалист в области изучения «мягкой силы» Елена Пономарева. Она рассматривает инструменты «мягкой силы», которые применяются в ходе «цветных революций» под предлогом продвижения демократии, главным образом, в качестве фактора усиления глобального влияния властных институтов и аналитических центров США, которые к тому же принимают активное участие в разработке концепции «мягкой силы». В числе данных институтов она называет Национальный фонд поддержки демократии (NED), Национальный институт демократии (NDI), «Rand Corporation», «Дом Свободы», фонды Форда, Макартуров, Карнеги, Институт Альберта Эйнштейна, созданный технологом «цветных революций» Джином Шарпом и др. (Пономарева 2012: 55). Критическую позицию в отношении исключительно позитивной оценки «мягкой силы» в качестве демократизатора государственного порядка, а следовательно и фактора снижения уровня коррупции, занимает Константин Косачев. По его мнению, нередко требования проведения демократических политических реформ для усиления борьбы с коррупцией на практике оборачиваются дискредитацией элит, ориентированных на утверждение государственного суверенитета. К тому же, считает исследователь, сфера применения «мягкой силы» еще не получила должного международно-правового регулирования, а потому использование инструментов soft power под предлогом демократического противодействия коррупции может иметь деструктивные последствия для жизни государства (Косачев 2016).
Критика в адрес исследователей, рассматривающих «мягкую силу» в качестве определенной группы инструментов, направленных на снижение уровня коррупции, не исключает, на наш взгляд, возможности применения чисто рейтингового подхода к вопросу о корреляции между индексами «мягкой силы»
и индикаторами измерения коррупции. Дело в том, что в рейтинговых системах «мягкой силы» существует группа индексов, направленных на измерение способности государства противостоять коррупции и сокращать ее размеры. К примеру, в рейтинговой системе «Индекс "мягкой силы" быстро растущих рынков» (выпущен институтом «Сколково» совместно с компанией Ernst & Young) в номенклатуру индексов «мягкой силы» включен показатель Rule of law (верховенство закона), разработанный Мировым Банком и содержащий данные, касающиеся экспертных оценок уровня криминальности в обществе и степени коррумпированности государственных структур (Rapid-growth... 2012).
В наиболее известных зарубежных рейтингах «мягкой силы», выпущенных под руководством Дж. МакГлори, влияние коррупционных показателей также принимается в расчет. Так, в рейтинге 2010 г. (McClory 2010) проводится анализ следующих субиндексов: дипломатия, правительство, культура, образование, бизнес/инновации. Уровень коррупции в стране учитывается в последнем из перечисленных показателей - бизнес/инновации. За основу берутся показатели восприятия коррупции, предоставленные международной организацией Transparency International. При этом в методологической части рейтинга утверждается, что индикаторы каждого субиндекса имеют равный вес. Указанный субиндекс рассчитывается по пяти индикаторам, к которым относятся:
1) международные патенты;
2) конкурентоспособность бизнеса;
3) уровень коррупции;
4) инновации;
5) иностранные инвестиции.
Таким образом, можно подсчитать, что показатели коррупции при определении привлекательности страны в плане ведения бизнеса составляют 16%.
В последнем изданном рейтинге «мягкой силы» государств (McClory 2017) при учете объективных количественных данных выделяются шесть субиндексов: правительство, культура, глобальное взаимодействие, образование, цифровая развитость, предприятие. Субиндекс предприятие (Enterprise) включает в себя, среди прочих, данные «Индекса восприятия коррупции» (источник статистики - также организация
Transparency International). Из-за увеличения количества показателей в данном субиндексе уровень коррупции влияет на экономическую привлекательность страны почти на 11%. Таким образом, коррупционные действия рассматриваются как негативный фактор в плане привлекательности экономической модели страны с точки зрения ее конкурентоспособности, потенциала для инноваций и способности поощрять развитие предпринимательства и торговли (McClory 2017). Отметим, что экономическая привлекательность государства - важный ресурс ее «мягкой силы», в то время как экономические меры воздействия (подкуп, санкции и т.п.) - проявление жесткой силы.
Выделенные рейтинговые системы одновременно служат инструментами измерения коррупции, что неудивительно, поскольку разработчиками субиндексов «мягкой силы» и индексов коррупции являются одни и те же организации, а именно Transparency International, The World Bank, Freedom House, Heritage Foundation (Котляров, Чичеров 2015). Это во многом объясняет, почему те страны, которые занимают первые места в рейтингах «мягкой силы», лидируют одновременно и в рейтингах снижения коррупции. К примеру, в 2017 г. по такому параметру, как Government, два первых места заняли Норвегия и Швейцария, а по показателю Enterprise - Сингапур и Швейцария (McClory 2017). Они же, как известно, вошли в первую десятку государств с наименьшим уровнем коррупции (Страны... 2017).
Компаративный подход, лежащий в основе различных рейтингов государств, позволяет судить об успешности внешнеполитических инициатив правительств и потенциале влияния. Регулярность подобных исследований позволяет отслеживать динамику изменения позиции страны в рейтинге, делать выводы об эффективности проводимой политики. Вместе с тем отметим, что существующие рейтинговые системы не лишены недостатков. На объективность избираемых критериев оценки влияет принадлежность исследователей к определенной культуре или научной школе. Не секрет, что большинство используемых сегодня рейтингов «мягкой силы» западноцентричны. В них показатели политического субиндекса (а отчасти, и других) смещены в сторону либерально-демократических идеалов. Страны, не разделяющие западных ценностей, автоматически занимают низкие позиции в рейтинге.
На конечный результат могут оказывать влияние все нюансы, проявившиеся в ходе проведения исследования: 1) определение концепта (например, не существует единого определения «мягкой силы», есть путаница с разграничением ее пассивного потенциала и активных политических стратегий); 2) перевод концепта в индикаторы; 3) использование того или иного способа сбора данных (анализ объективных статистических показателей, самостоятельное проведение опросов населения, выбор экспертов для оценки); 4) определение «веса» каждого субиндекса. Существующее на сегодняшний день разнообразие рейтингов и индексов государств от различных коммерческих и некоммерческих мозговых центров позволяет предпочесть тот, в котором определенное государство показано в наиболее выигрышном свете, или заказать рейтинг с заданными критериями оценки.
Проблематика «мягкой силы» пересекается с темой противодействия коррупции не только в измерительно-инструментальном плане, но также в такой предметной области, как использование «мягких» и «жестких» инструментов влияния на общественно-политический процесс. К характеристикам жесткой власти (hard power) относятся механизмы принуждения, внешнего давления (санкции, эмбарго, репрессии, наказания), а также методы вооруженного насилия. «Мягкой силе» (soft power) свойственны системы притягательных ценностей и выработка привлекательных проектов (экономических, политических, культурных и других) совместной созидательной деятельности, приносящих благо всем участвующим в них сторонам.
В современных исследованиях продуманный баланс в использовании ресурсов и инструментов «мягкой» и «жесткой» сил получил название smart power - «умная власть». Под умной властью понимается способность государства мобилизовать и оптимально комбинировать все доступные ресурсы и инструменты для достижения своих стратегических целей (Русакова 2015: 35). Классическим примером удачного использования стратегии smart power в плане противодействия коррупции является современный Китай. Руководство страны наряду с применением жестких мер противодействия коррупции, вплоть до смертной казни, широко использует инструменты мягкого воздействия: антикоррупционную агитацию, формирование
антикоррупционной культуры, продвижение идеала скромного образа жизни государственного служащего (Кобец 2017: 27).
Коррупционные действия рассматриваются как негативный фактор при оценке экономической модели страны с точки зрения ее конкурентоспособности, потенциала для инноваций и способности поощрять развитие предпринимательства и торговли (McClory 2017). Более того, высокий уровень коррупции уменьшает общую привлекательность государства, препятствует комплексному улучшению в социальной, политической и экономической сферах. По данным организации Transparency International, развивающиеся страны ежегодно теряют примерно 1,26 трлн долл. из-за коррупции, взяточничества, краж и уклонения от уплаты налогов. В результате замедляется экономический рост, уменьшаются инвестиции, сокращается количество средств, потраченных на основные социальные услуги (медицинские, образовательные и другие) и инфраструктурное развитие. Коррупция также подрывает доверие правительству, усиливает нестабильность и неравенство (Civil Society's... 2018).
Для уточнения места коррупции во властных взаимодействиях и ее связи с «мягкой силой» государства можно представить следующий спектр поведения (Nye 2004):
1) использование силы, насилия (принуждение);
2) дача взяток, подкуп, платежи (стимулирование);
3) установление повестки дня (институциональная власть);
4) транслирование ценностей и норм (привлечение).
Первые два вида поведения относятся скорее к «жесткой
силе», вторые два - к «мягкой». Таким образом, коррупционные проявления считаются вариантом «жесткой силы» - как действия, которые должностное лицо совершило под влиянием материального стимулирования и которые идут вразрез с принятыми нормами морали, а главное - закона. Риск наказания (еще более жесткий вид стимулирования) в данном случае видится актору минимальным.
Методы противодействия коррупции в данном случае могут учитывать все параметры указанного спектра. Сюда относятся:
1) гарантированное наказание виновных (принуждение);
2) материальное стимулирование антикоррупционного поведения граждан (в ряде стран существует практика поощрения
за содействие предотвращению и раскрытию преступлений, связанных с коррупцией);
3) установление норм и правил, выгодных всем участникам взаимодействия; прозрачность структур; достаточное информирование о правах и возможностях;
4) транслирование соответствующих ценностей для всех сторон, которые могут быть потенциально вовлечены в коррупционные действия; введение этических кодексов государственных служащих.
Большую роль в практике противодействия коррупции играют институты гражданского общества. В этой связи заслуживает внимания исследование Е.Г. Дьяковой и А.Д. Трахтенберг, в котором рассматривается модель «принципал - агенты», описывающая взаимодействие акторов в процессе борьбы с коррупцией. По мнению авторов, в данной модели коррупция становится возможной по причине асимметрии между принципалом и агентами по такому показателю, как «уровень информированности о ситуации». Принципал, не владеющий всей информацией, вынужден передавать агентам дискреционные полномочия, создавая возможность для коррупции. Таким образом, основными способами борьбы с ней являются повышение информированности принципалов и сокращение дискреционных полномочий агентов. Однако на практике одного лишь внутреннего контроля недостаточно. Он должен быть дополнен внешним контролем, когда роль принципалов играют не представители органов власти, а СМИ и институты гражданского общества, располагающие большим объемом информации о проявлениях коррупции (Дьякова, Трахтенберг 2016: 309).
По данным организации Transparency International, сами правительства зачастую неохотно сообщают о своих антикоррупционных структурах и деятельности в этом направлении. Нередко они предоставляют неполную или неточную информацию. Именно организации гражданского общества могут обеспечивать дополнительные, ориентированные на население данные о национальном прогрессе или стагнации в деле противодействия коррупции. На основе их сведений создаются альтернативные правительственные отчеты (Civil Society's... 2018). Одним из таких отчетов является «Индекс восприятия коррупции» (Corruption Perceptions. 2017). В нем оцениваются 180 стран
и территорий по предполагаемым уровням коррупции в их государственном секторе на основании мнений экспертов и бизнесменов. Используется шкала от 0 до 100, где 0 - сильно коррумпированная страна, а 100 - совсем не коррумпированная. В 2017 г. Новая Зеландия и Дания получили первые места в рейтинге, их показатели - 89 и 88 соответственно. Сирия, Южный Судан и Сомали оказались на нижних строчках со значениями 14, 12 и 9 соответственно. Россия заняла 135-ю строчку рейтинга с показателем 29.
В каждом регионе и каждой стране имеются свои особенности отношения к феномену коррупции, во многом связанные с историческими традициями. Не является исключением и регион Восточной Азии. В ряде культур этого региона подношение даров традиционно считалось нормальным или ожидаемым поведением. Лишь с развитием глобализации, становлением современной государственности и притоком иностранного капитала открытые версии данного явления начали признаваться взяточничеством и коррупцией. Профессор Центра стратегических и оборонных исследований Австралийского национального университета Р. Хуйскен утверждает, что проблема коррупции до сих пор нередко возникает при деловых взаимодействиях: «...азиаты нарушают закон, когда они используют эту практику в западных странах, а западные граждане оскорбляют азиатов, когда не делают подношений на родине последних» (Huisken 2016).
Практикадемонстрирует различное восприятие коррупции в политической сфере. Зачастую на Западе политики, обвиненные в коррупции, больше не могут занимать государственные посты, поэтому их публичная карьера считается законченной. События в Южной Корее демонстрируют иное отношение. Например, в 2004 г. политический деятель Хэ-чжун был осужден за причастие к коррупционным сделкам в ходе политической кампании Но Му Хена. Другой сторонник Но, Ли Кван-джай, оказался под следствием из-за его причастности к скандалу с лоббированием. Но, как показывают результаты местных выборов, ни один из них не покинул политическую арену. Хэ-чжун был избран губернатором провинции Южный Чхунчхон, а Ли Кван-джай - губернатором провинции Канвон. Если в таких странах, как Канада или США, существует гарантия, что
политик, причастный к коррупционным сделкам, не получит шанса баллотироваться на пост, то в Южной Корее карьера политика оказывается под угрозой лишь на время. Преподаватель южнокорейского университета Хансунга Б. Конвей полагает, что такое положение вещей увеличивает «мягкую силу» Запада и уменьшает «мягкую силу» Кореи (Conway 2016).
Прецедент Южной Кореи вызывает большой интерес у исследователей коррупции по причине исторически тесных деловых связей высокопоставленных чиновников данной страны с семейными конгломератами (чеболи), контролирующими большие секторы экономики. Любопытно, что целый ряд президентов Южной Кореи были привлечены к ответственности за взяточничество и коррупцию не только после истечения срока полномочий, но и во время пребывания на посту.
Чон Ду Хван (президент с 1980 по 1988 г.) и Ро Дэ У (президент с 1988 по 1993 г.) были осуждены за взяточничество и мятеж в 1996 г. Они были приговорены к смертной казни, а через год помилованы благодаря решению нового президента Ким Дэ Чжуна.
Но Му Хен (занимал пост президента с 2003 по 2008 г.) покончил жизнь самоубийством в 2009 г. после допроса прокуроры о предполагаемой коррупции (получение взятки в размере 6 млн долл. от текстильной компании).
Ли Мён Бак (2008-2013) - бывший лидер страны, замешанный во взяточничестве. Обвинение ему было выдвинуто уже после завершения президентского срока - в марте 2018 г. Суд постановил, что Ли принимал взятки от некоторых крупнейших компаний Южной Кореи, включая Samsung, и разведывательной службы страны. Было обнаружено, что он являлся фактическим владельцем компании DAS, которая формально принадлежала его брату. Бывший южнокорейский лидер был обвинен по 16 пунктам, включавшим взяточничество, растрату и злоупотребление властью. Был приговорен к 15 годам лишения свободы (Haas 2018).
Пак Кын Хе (2013-2017) - первая женщина-президент. Была подвергнута процедуре импичмента в декабре 2016 г. и через несколько месяцев обвинена во взяточничестве, злоупотреблении служебным положением, утечке правительственных секретов, вмешательстве, при попустительстве Пак Кын Хе, в государственные дела ее близкой подруги (South Korea. 2017).
Исследователи отмечают, что южнокорейская практика привлечения родственников и друзей на крупные посты в бизнесе являлась нормой на протяжении нескольких десятилетий. В таких компаниях, как Korean Airlines, Hanjin, Lotte, Samsung, Daewoo, собственно говоря, все ключевые должности занимают родственники, друзья или одноклассники одной семьи. Схожие ситуации имеют место в американских и европейских компаниях, но в Южной Корее данная практика повсеместна и уникальна по глубине таких связей в организации. Правила подбора кандидатов на должности действуют также и в государственном секторе (Шунаев 2018: 67). Подобное поведение обусловливает главный культурный приоритет корейского общества - помощь семье и близким. Последние коррупционные скандалы, связанные с деятельностью президентов, очень широко освещались в СМИ, что отражает стратегию государства по искоренению коррупционной практики, в том числе путем распространения информации о недопустимости коррупционных проявлений и формирования нулевой терпимости к коррупции. Беспрецедентные единодушные акции протеста, связанные с деятельностью Пак Кын Хе, свидетельствуют о повышении гражданской ответственности граждан. При подготовке данных демонстраций была использована технология smart mob («умная» или «смышленая толпа») - самоструктурирующаяся социальная коммуникация, направленная на организацию акций посредством эффективного использования высоких технологий (Грибовод 2015: 76).
Существующие рейтинги, имеющие целью измерение уровня коррупции в разных государствах, показывают, что среди стран Восточно-Азиатского региона наименьший уровень коррупции наблюдается в Японии, наибольший - в Северной Корее. Показатели данных стран остаются относительно стабильными с 2012 по 2017 г. Это отражено в табл. 1.
Как видно из таблицы, положение государства в рейтинге восприятия коррупции (Corruption Perceptions... 2017) коррелирует с положением в рейтинге «мягкой силы» (McClory 2017): чем меньше уровень коррупции, тем больше потенциал «мягкой силы». Монголия и Северная Корея не вошли в список 30 государств с лучшими показателями soft power, и в то же время они оказались на нижних строчках рейтинга восприятия коррупции.
Таблица 1
Индекс восприятия коррупции. Страны Восточноазиатского региона
Место в рейтинге коррупции Страна Г о д Место в рейтинге «мягкой силы»
2017 2016 2015 2014 2013 2012
20 Япония 73 72 75 76 74 74 6
29 Тайвань 63 61 62 61 61 61 Нет данных
51 Южная Корея 54 53 54 55 55 56 21
77 Китай 41 40 37 36 40 39 25
103 Монголия 36 38 39 39 38 36 -
171 Северная Корея 17 12 8 8 8 8 -
Еще одним вариантом измерения коррупции являются опросы граждан. В исследовании «Население и коррупция» 2017 г. были проинтервьюированы 21 861 человек в 16 странах по проблемам восприятия и опыта коррупции. Любопытно, что, несмотря на то что по данным табл. 1 показатели остаются практически неизменным или улучшаются, респонденты полагают, что уровень коррупции не уменьшается, а, скорее, растет. Например, жители Китая утверждают, что коррупция выросла -об этом заявили, согласно данным табл. 2, почти три четверти опрошенных (People and corruption... 2017).
По данным исследования «Население и коррупция», не сложилось единого мнения по поводу усилий правительства в отношении противодействия коррупции. Этот показатель не коррелирует с уровнем взяточничества в стране. Так, наиболее негативную оценку действиям правительства дали жители Южной Кореи (об этом заявило более трех четвертей опрошенных), тогда как в этой стране наблюдается низкий уровень взяточничества. Похожая ситуация в Японии: о даче взяток при обращении в органы государственной службы заявили лишь 0,2% населения. В то же время большой процент японцев утверждает, что правительство недостаточно борется с коррупцией (People and corruption. 2017).
Таблица 2
Доля населения стран Восточно-Азиатского региона, считающего что коррупция возросла
Страна Процент от числа опрошенных граждан
Китай 73
Южная Корея 50
Япония 28
Тайвань 26
Одним из способов сокращения коррупции является побуждение жертв сообщать о коррупции для привлечения виновных к ответственности. Респонденты утверждают, что они не делают это по ряду причин, в частности:
1) 36% боятся возмездия (они слышали о том, что люди, рассказавшие о коррупции, подвергались негативному воздействию);
2) 15% не видят разницы, считают такие действия малоэффективными;
3) 13% не знают, куда сообщать об инциденте.
Исходя из этих данных можно утверждать, что эффективной политикой в области противодействия коррупции будет обеспечение защиты информаторов, улучшение обратной связи. Граждане, сообщившие о коррупции, должны чувствовать себя в безопасности и знать, что в результате будут предприняты соответствующие меры.
Рассмотрим подробнее практики противодействия коррупции в Китае и Японии как примеры относительно проблемной и малопроблемной стран в плане коррупции.
«Китайская мечта» - лозунг, одобренный генеральным секретарем Коммунистической партией Китая (КПК) Си Цзинь-пином в начале 2013 г., - довольно широкое понятие, которое в разных вариациях включает в себя устойчивое развитие, антикоррупционные меры, конституционализм, заботу об окружающей среде и социальную гармонию. На международном уровне она связывается со стратегией «мягкой силы» (Servaes 2014).
Борьба с коррупцией считается в Китае важной задачей, влияющей на общую привлекательность государства. Например,
утверждается, что перспективы «мягкой силы» страны могут быть не такими радужными, как прогнозировалось изначально, если страны со сравнительно слабыми государственными учреждениями (Танзания, Замбия, Уганда и др.) будут отказываться вести бизнес с Китаем по причине раздуваний затрат на проекты и других недобросовестных действий (Corruption Undermining. 2015).
В различных сферах существует свой уровень коррупционных помех ведению бизнеса в Китае (China Corruption Report 2018):
1. Судебная система - высокий риск коррупции; распространены взятки в обмен на благоприятные судебные решения. Не существует системы разделения властей, поэтому судьи нередко получают указания от правительства, особенно когда речь идет о политически чувствительных случаях. Судебные решения не всегда применяются против правительственных ведомств, военнослужащих и некоторых членов партии.
2. Полиция - умеренный риск коррупции; есть сообщения о том, что дорожная полиция вымогает взятки.
3. Сфера общественных услуг - высокий риск коррупции. Так, более трети опрошенных компаний сообщают, что вынуждены давать взятки при пользовании государственными услугами, а антикоррупционные законы применяются выборочно. Предполагается, что причинами коррупции в этой сфере являются низкая зарплата государственных служащих, отсутствие прозрачности, слабые правовые рамки. В КНР принята практика guanxi - обычай построения деловых связей, основанный на дарении подарков, проведении банкетов и оказании небольших услуг.
4. Налоговая сфера - высокий риск коррупции. Сборщики налогов признаны вторыми (после судей) наиболее частыми получателями взятки.
5. Государственные закупки - высокий риск коррупции. Имеет место фаворитизм правительственных чиновников в отношении отдельных компаний и лиц при принятии решений.
Что же касается гражданского общества, то медиа-среда Китая является одной из самых ограниченных в мире. Несмотря на то что Конституция предоставляет «свободу слова», на практике этот тезис не соблюдается. СМИ контролируется Коммунистической партией Китая. Не выработано положений о прессе, которые бы предусматривали защиту журналистов и их
прав. Участие гражданского общества в политических дебатах строго контролируется. Расширению деятельности НПО (неправительственных организаций) препятствует необходимость прохождения процедуры регистрации. Кроме того, правительство поддерживает деятельность лишь тех НПО, которые не ставят целью решение политических вопросов.
Спецификой Китая является то, что коррупция в этой стране связана с проблемой привлекательности и устойчивости китайской политической системы. Уровень коррупции в КНР свидетельствует о легитимности политического класса. Такой расклад стимулировал китайских политиков начать массовые антикоррупционные чистки. Скептически настроенные авторы сообщают, что «регулярный поток сообщений о подавлении коррупции может заставить граждан поверить в ведущуюся активную борьбу. Например, всего за один день (3 июля 2014 г.) в газете "South China Morning Post" (Гонконг) были опубликованы четыре статьи, касающиеся коррупции в Китае. Однако в то же время происходили аресты и приговоры активистов, требовавших, чтобы официальные лица публиковали декларации активов» (Servaes 2014). Важная национальная особенность заключается и в том, что Коммунистическая партия расценивает антикоррупционную кампанию как сугубо внутреннее дело. Создается впечатление, что все предпринимаемые правительством меры - всего лишь ширма для проведения партийных чисток и устранения инакомыслящих. Оно подкрепляется введением ограничения свободы прессы. Так, 9 июля 2014 г. Государственная администрация прессы, публикации, радио, кино и телевидения Китая запретила журналистам отправлять неопубликованные материалы в Интернет или зарубежным СМИ. Это постановление обеспечило передачу информации только после прохождения цензуры (Servaes 2014). Препятствием прозрачной и последовательной реализации программы по борьбе с коррупцией следует считать также отсутствие независимой судебной власти.
В целом предпринимаемые в КНР меры можно разделить на несколько групп:
1. Чистки в государственном аппарате (в 2016 г. правитель -ство заявило, что в ходе кампании был наказан 1 млн чиновников) (Zuniga: 2018, p. 6).
2. Изменения судебной, административной и партийной дисциплины.
3. Институциональное реформирование. В марте 2018 г. была создана Национальная комиссия по надзору. Это новое агентство призвано контролировать всех государственных служащих и проводить расследования.
4. Принятие международных конвенций. В 2005 г. Китай ратифицировал Конвенцию ООН против коррупции и ряд других документов. На Саммите по борьбе с коррупцией в 2016 г. Китай заявил о своей приверженности укреплению международного сотрудничества по борьбе с коррупцией посредством таких действий, как отказ от убежища тем, кто занимается коррупцией, укрепление информационного обмена с международными сообществами в отношении трансграничных перемещений коррумпированных чиновников и подписание двусторонних договоров о выдаче и взаимной правовой помощи в уголовных делах (Zúñiga 2018: 6).
Повышению эффективности антикоррупционных мер в Китае могут способствовать большая открытость и прозрачность в ходе кампании, снятие жестких ограничений со средств массовой информации, большая поддержка неправительственных организаций.
В отличие от Китая в Японии проблема коррупции стоит менее остро: всего 28% респондентов считают, что коррупция в последнее время выросла (в КНР об этом заявило 73%) (People and corruption. 2017). В Японии используется достаточно широкий спектр антикоррупционных мер. В этой стране не существует единого акта, направленного на борьбу с указанной проблемой. Японское законодательство по борьбе с коррупцией включает Уголовный кодекс (The Penal Code), «Закон о предупреждении недобросовестной конкуренции» (The Unfair Competition Prevention Act), «Закон об этике» (The Ethics Act) и ряд других. Так, в «Законе об этике» предусматривается, что подарки должны быть зарегистрированы, государственные служащие обязаны обнародовать факт подарка, если их стоимость превышают 5000 иен (примерно 2 800 руб.) (Japan Corruption Report 2018).
К мерам предупреждения коррупции относится, в частности, запрет японским государственным и муниципальным служащим заниматься частным бизнесом во время исполнения
полномочий и в течение двух лет после ухода со службы (Морозов, Михеев 2000). Статья 25 Уголовного кодекса Японии предусматривает каторгу до трех лет или денежный штраф за принятие взятки должностным лицом, а также за активный подкуп такого лица. Строго караются ложный донос и жалоба для возбуждения уголовного или дисциплинарного преследования (Морозов, Михеев 2000).
По общим оценкам риски коррупции в Японии в целом незначительные, но в различных областях существуют свои нюансы (Japan Corruption Report 2018):
1. Судебная система характеризуется низким риском коррупции; судебная независимость соблюдается на практике. Менее одного из 20 граждан воспринимают судей как коррумпированных, однако бытует мнение, что процесс назначения судей Верховного суда не является прозрачным.
2. Полиция - налажены эффективные механизмы расследования и наказания за злоупотребления и коррупцию, что сводит к минимуму риски безнаказанности полиции. В то же время местные комиссии общественной безопасности страдают от отсутствия независимости и адекватных полномочий в отношении полицейских агентств.
3. Сфера общественных услуг демонстрирует низкий уровень взяточничества, в настоящее время разрабатываются новые правила в соответствии с международными нормами. Впрочем, в этой области существуют две проблемы. Первая связана со сложностью открытия бизнеса в Японии: оно предусматривает большой объем процедур и затрат. Вторая проблема - это практика амакудари (традиция назначения отставных государственных чиновников на руководящие должности в японских компаниях).
4. В налоговой сфере также наблюдается низкий уровень коррупции. Представители компаний сообщают лишь о размере налоговых ставок как проблемном факторе для ведения бизнеса в Японии.
5. В области государственных закупок имеет место умеренный риск коррупции. Небольшие проблемы связаны с практикой фальсификации ставок (известной как kanseidango): японские компании, политики, правительственные организации и университеты предпочитают взаимодействовать с узким кругом местных заинтересованных сторон в ущерб иностранным
компаниям. Однако в последнее десятилетие случаи фальсификации ставок уменьшились.
6. Гражданское общество. Свобода прессы гарантируется японским законодательством и соблюдается на практике. Проблема в этой сфере связана с законом об охране государственных секретов, вступившим в силу в 2014 г. В соответствии ним информаторы, уличенные в утечке материалов, не подлежащих разглашению, могут получить срок до десяти лет, тогда как журналисты, которые публикуют секретную информацию, рискуют оказаться в тюрьме на срок до пяти лет. С момента применения закона число документов, классифицируемых как «государственная тайна», значительно возросло.
По мнению С.С. Колышкиной, одна из наиболее насущных проблем - практика сращения бизнеса и власти - имеет такие глубокие традиции, что разработка законодательства, этических кодексов, введение декларирования доходов чиновников и прочие методы контроля, типичные для западных стран, не являются достаточными антикоррупционными мерами в Японии. Требуется больший контроль со стороны общественных организаций и судебных органов (Колышкина 2017: 164). Тем не менее можно констатировать, что среди рассматриваемых стран именно в Японии наблюдается самый низкий уровень коррупции.
Несмотря на то что коррупция в Японии в целом не очень выражена, она проявляется, в частности, в области государственной службы и закупок (в Китае данная сфера также является проблемной). В восточноазиатской культуре коррупция в этой области нередко расценивается как показатель «гостеприимства». Отметим, что в западных странах такой вид коррупции может называться «построением отношений».
На официальном уровне и в КНР, и в Японии коррупция признается важной проблемой. На практике оказывается, что в Китае антикоррупционная кампания проводится публично, хоть и считается внутрипартийным делом, тогда как в Японии усилия служащих нередко направляются на то, чтобы скрыть факт существования коррупции. Многие случаи коррупции в политической сфере впервые были обнародованы в западных СМИ, и только после этого об этом сообщали СМИ Японии (Yanchev 2016).
Случаи Китая и Японии, а также данные опросов по региону показывают, что поощрение деятельности различных НПО,
защищенность прав человека и развитая гражданская культура способствуют увеличению потенциала «мягкой силы» государства (Русакова, Ковба 2016: 23), а также и являются важными факторами уменьшения коррупции. Институты гражданского общества и СМИ, как правило, располагают большим объемом информации о фактах коррупции, они могут предоставить дополнительные сведения о национальном прогрессе или стагнации при применении антикоррупционных мер. Важным является и побуждение жертв коррупции сообщать об инцидентах для привлечения виновных к ответственности. Для этого граждане должны чувствовать себя в безопасности и быть уверенными в получении обратной связи.
Материал поступил в редколлегию 20.11.2018 г.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙСПИСОК
Грибовод Е.Г. 2015. Мобильность как атрибут медиатизации политики // Науч. журн. «Дискурс-Пи». № 2. С. 75-77.
Дьякова Е.Г., Трахтенберг А.Д. 2016. Общественные советы при органах исполнительной власти и противодействие коррупции // Актуальные проблемы научного обеспечения государственной политики Российской Федерации в области противодействия коррупции: сб. тр. по итогам Второй Всерос. науч. конф. с междунар. участием / отв. ред. В.Н. Руденко. Екатеринбург : УрО РАН. C. 308-325.
Кобец П.Н. 2017. Особенности противодействия коррупции в Китае // Безопасность бизнеса. № 5. С. 25-32.
Ковба Д.М. 2017. «Мягкая сила» как политическая стратегия государств Восточноазиатского региона : дис. ... канд. полит. наук. Екатеринбург. 173 с.
Колышкина С.С. 2017. Коррупционные скандалы в Японии на рубеже XX-XXI вв. // Власть. Т. 25, № 12. C. 158-165.
Косачев К.И. 2016. «Мягкая сила» с жесткими последствиями [Электронный ресурс], 22 марта // Рос. журн. правовых исслед. URL: http:// шssianjls.ш/http:/Лussianjls.ru/мягкая-сила-с-жесткими-последствия/ (дата обращения: 30.11.2018).
Котляров С.Б., Чичеров Е.А. 2015. Индикаторы измерения коррупции: понятие и совершенствование // Актуальные проблемы права : материалы IV Междунар. науч. конф. (г. Москва, ноябрь 2015 г.). М. : Буки-Веди. С. 6-9.
Морозов Н., Михеев Р.И. 2000. Коррупция в современной Японии и методы борьбы с ней // Коррупция и борьба с ней. М. : Рос. криминолог. ассоциация. С. 231-234.
Пономарева Е.Г. 2012. Секреты «цветных революций». Современные технологии смены политических режимов // Свободная мысль. № 2. С. 43-59.
Русакова О.Ф. (ред.) 2015. Soft power: теория, ресурсы, дискурс / под ред. О.Ф. Русаковой. Екатеринбург : Издат. Дом «Дискурс-Пи». 376 с.
Русакова О.Ф., Ковба Д.М. 2016. Стратегические модели «мягкой силы» стран Восточноазиатского региона // Полит. экспертиза : ПОЛИТЭКС. Т. 12, № 2. С. 14-29.
Страны с самым низким и самым высоким уровнем коррупции [Электронный ресурс], 17.06.2017 // Stattur: статистика и обзор стран мира. URL: http://stattur.ru/journal/20170617/ (дата обращения: 02.11.2018).
Шунаев А.М. 2018. Опыт борьбы с коррупцией в Южной Корее и Сингапуре // Управленческое консультирование. № 3. С. 65-71.
China Corruptin Report [Электронный ресурс], August 2018. URL: https://www.business-anti-corruption.com/country-profiles/china/ (дата обращения: 24.06.2018).
Civil Society's Crucial Role in Sustainable Development [Электронный ресурс], July 16, 2018 // Transparency International. URL: https://www. transparency.org/news/feature/civil_societys_crucial_role_in_achieving_the_ sdgs (дата обращения: 24.07.2018).
Conway В. 2016. Politics, corruption and soft power [Электронный ресурс] // The Korea Times. URL: http://www.koreatimes.co.kr/www/news/ opinon/2016/10/162_68822.html (дата обращения: 31.07.2018).
Corruption Perceptions Index 2017: Global Scores [Электронный ресурс], February 21, 2018 // Transparency International. URL: https://www. transparency.org/news/feature/corruption_perceptions_index_2017 (дата обращения: 3.08.2018).
Corruption Undermining China's Soft Power [Электронный ресурс], April 06, 2015 // The American Interest. URL: https://www.the-american-interest. com/2015/04/06/corruption-undermining-chinas-soft-power/ (дата обращения: 13.08.2018).
Haas B. 2018. Former South Korean president jailed for 15 years for corruption [Электронный ресурс], October 05 // The Guardian. URL: https:// www.theguardian.com/world/2018/oct/05/south-korean-president-jailed-15-years-corruption-lee-myung-bak (дата обращения: 10.11.2018).
Heng Yee-Kuang 2010. Mirrow, mirror on the wall, who is the softest of them all? Evaluating Japanese and Chinese strategies in the «soft» power competition era // International Relations of the Asia-Pacific. Vol. 10, № 2. P. 275-304. DOI: 10.1093/irap/lcp023
Huisken R. 2016. The slipperiness of soft power [Электронный ресурс], September 22. // The Strategist. URL: https://www.aspistrategist.org.au/ slipperiness-soft-power/ (дата обращения: 30.07.2018).
Japan Corruption Report [Электронный ресурс], June 2018 // Business anti-corruption Portal. URL: https://www.business-anti-corruption.com/ country-profiles/japan/ (дата обращения: 30.07.2018).
Kroenig M., McDam M., Weber S. 2010. Taking Soft Power Seriously // Comparative Strategy. Vol. 29, № 5. P. 412-431.
Lee G. 2009. A theory of soft power and Korea's soft power strategy // The Korean Journal of Defence Analysis. Vol. 21, № 2. P. 205-218.
McClory J. 2010. The New Persuaders: An international ranking of soft power [Электронный ресурс]. London : Institute for Government. 13 p. URL: https://www.institute for government.org.uk/sites/default/files/publications/ The%20new%20persuaders_0.pdf (дата обращения: 02.11.2018).
McClory J. 2017. The Soft Power 30. A Global Ranking of Soft Power [Электронный ресурс]. Portland : USC Center on Public Diplomacy. 152 p. URL: https://softpower30.com/wp-content/uploads/2017/07/The-Soft-Power-30-Report-2017-Web-1.pdf (дата обращения: 11.08.2018).
Nye J. 2004. Soft Power and Higher Education [Электронный ресурс]. URL: https://library.educause.edU/~/media/files/library/2005/1/ffp0502s-pdf. pdf (дата обращения: 31.07.2018).
People and corruption: Asia Pacific - Global Corruption Barometer [Электронный ресурс], March 07, 2017 // Transparency international. URL: https:// www.transparency.org/whatwedo/publication/people_and_corruption_asia_ pacific_global_corruption_barometer (дата обращения: 26.07.2018).
Rapid-growth markets soft power index [Электронный ресурс], spring 2012. Ernst & Young. URL: https://www.ey.com/Publication/vwLUAssets/ Rapid-growth_markets:_Soft_power_index/%24FILE/Rapid-growth_markets-Soft_Power_Index-Spring_2012.pdf (дата обращения: 10.11.2018).
Servaes J. 2014. Soft power and the Chinese dream [Электронный ресурс] // Media development. January. URL: https://www.researchgate.net/ publication/272428255_Soft_power_and_the_Chinese_dream_zhongguomeng (дата обращения: 26.07.2018).
South Korea Corruption Report [Электронный ресурс], May 2017 // Business anti-corruption Portal. URL: https://www.business-anti-corruption. com/country-profiles/south-korea/ (дата обращения: 10.11.2018).
Yanchev T. 2016. Tisho Yanchev's answer to the question "What's the difference between corruption in China, Japan and South Korea?" [Электронный ресурс], July 05. URL: https://www.quora.com/Whats-the-difference-between-corruption-in-China-Japan-and-South-Korea (дата обращения: 10.10.2018).
Ziiniga N. 2018. China: Overview of Corruption and anticorruption [Электронный ресурс], May 17 // Anti-Corruption Helpdesk: Transparency International. URL: https://knowledgehub.transparency.org/helpdesk/china-overview-of-corruption-and-anti-corruption-1 (дата обращения: 25.07.2018).
Daria M. Kovba, Candidate of Political Science, Junior Researcher, Institute of Philosophy and Law, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, Ekaterinburg. E-mail: dmkovaljova@mail.ru
ORCID ID: 0000-0002-2048-0967
Olga F. Rusakova, Doctor of Political Science, Professor, Head of the Philosophy Department, Institute of Philosophy and Law, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, Ekaterinburg. E-mail: rusakova_mail@mail.ru
ORCID ID: 0000-0001-6920-2549
CORRUPTION IN EAST ASIAN COUNTRIES IN INTERNATIONAL RANKING OF SOFT POWER
Abstract. The article deals with the problem of combating corruption in the countries of East Asian region. The authors point out existing cultural
differences between western and eastern states: in the latter, the practice of offering gifts is not traditionally considered illegal. The study reveals the relationship between soft power and corruption. The latter reduces the attractiveness of the country, thus reducing its soft influence, and hindering the implementation of complex improvements in the social, economic, and political spheres. In addition, corruption undermines confidence in the government, increases instability and inequality. It is argued that anticorruption methods include the whole range of soft-hard effects (from tougher to softer): 1) guaranteed punishment of those responsible; 2) financial incentives for citizens' anti-corruption behavior; 3) the establishment of rules and regulations; 4) broadcasting relevant values and ideas, as well as the introduction of ethical codes for civil servants. A large role is played by the institutions of civil society, which have an additional amount of information on the manifestation of corruption. A way to reduce corruption is to encourage victims to report incidents in order to make corruptionists accountable. For this purpose, citizens should feel protected, being not afraid of retribution, know where they could find help, and be sure that the necessary measures would be taken. The cases of countering corruption in China and Japan show that the important conditions are: an open dialogue between the government and society; the cessation of silencing cases of corruption; detailed information on the efforts being undertaken; support for non-governmental organizations; and ungag the media.
Keywords: corruption; soft power; soft power rating; corruption perception index; anti-corruption measures; East Asia; China; Japan.
References
China Corruptin Report, August 2018, available at: https://www.business-anti-corruption.com/country-profiles/china/ (accessed June 24, 2018).
Civil Society's Crucial Role in Sustainable Development, July 16, 2018, Transparency International, available at: https://www.transparency.org/news/ feature/civil_societys_crucial_role_in_achieving_the_sdgs (accessed July 24, 2018).
ConwayB.Poiitics,corruptionandsoftpower,TheKoreaTimes,2016,available at: http://www.koreatimes.co.kr/www/news/opinon/2016/10/162_68822.html (дата обращения 31.07.2018).
Corruption Perceptions Index 2017: Global Scores, February 21, 2018, Transparency International, available at: https://www.transparency.org/news/ feature/corruption_perceptions_index_2017 (accessed August 13, 2018).
Corruption Undermining China's Soft Power, April 06, 2015, The American Interest, available at: https://www.the-american-interest.com/2015/04/06/ corruption-undermining-chinas-soft-power/ (accessed August 13, 2018).
Dyakova E.G., Trakhtenberg A.D. Obshchestvennye sovety pri organakh ispolnitel'noy vlasti i protivodeystvie korruptsii [Public Councils at the Executive Bodies and Anti-Corruption], Rudenko V.N. (ed.) Aktual'nye problemy nauchnogo obespecheniya gosudarstvennoy politiki Rossiyskoy Federatsii v oblasti protivodeystviya korruptsii: sb. tr. po itogam Vtoroy Vseros. nauch. konf. s mezhdunar. uchastiem, Ekaterinburg, UrO RAN, 2016, pp. 308-325. (in Russ.).
Gribovod E.G. Mobil'nost' kak atribut mediatizatsii politiki [Mobility as an attribute of media policy], Nauchnyyzhurnal «Diskurs-Pi», 2015, no. 2, pp. 75-77. (in Russ.).
Haas B. Former South Korean president jailed for 15 years for corruption, October 05, 2018, The Guardian, available at: https://www.theguardian.com/ world/2018/oct/05/south-korean-president-jailed-15-years-corruption-lee-myung-bak (accessed November 10, 2018).
Heng Yee-Kuang. Mirrow, mirror on the wall, who is the softest of them all? Evaluating Japanese and Chinese strategies in the «soft» power competition era, International Relations of the Asia-Pacific, 2010, vol. 10, no. 2, pp. 275-304. DOI: 10.1093/irap/lcp023
Huisken R. The slipperiness of soft power, September 22, 2016, The Strategist, available at: https://www.aspistrategist.org.au/slipperiness-soft-power/ (accessed July 30, 2018).
Japan Corruption Report, June 2018, Business anti-corruption Portal, available at: https://www.business-anti-corruption.com/country-profiles/ japan/ (accessed July 30, 2018).
Kobets P.N. Osobennosti protivodeystviya korruptsii v Kitae [Features of anti-corruption in China], Bezopasnost'biznesa, 2017, no. 5, pp. 25-32. (in Russ.).
Kolyshkina S.S. Korruptsionnye skandaly v Yaponii na rubezhe XX-XXI vv. [Corruption scandals in Japan at the turn of the XX-XXI centuries], Vlast', 2017, vol. 25, no. 12, pp. 158-165. (in Russ.).
Kosachev K.I. «Myagkaya sila» szhestkimi posledstviyami [Soft Power with Severe Consequences], March 22, 2016, Rossiyskiyzhurnal pravovykh issledovaniy, available at: http://russianjls.ru/http://russianjls.ru/http://russianjls.ru/MarKaq-CM^a-c-xecTKMMM-noc^eflCTBMa// (accessed November 30, 2018). (in Russ.).
Kotlyarov S.B., Chicherov E.A. Indikatory izmereniya korruptsii: ponyatie i sovershenstvovanie [Measuring Corruption Indicators: Concept and Improvement], Aktual'nye problemy prava : materialy IVMezhdunar. nauch. konf (g. Moskva, noyabr'2015 g.), Moscow, Buki-Vedi, 2015, pp. 6-9. (in Russ.).
Kovba D.M. «Myagkaya sila» kak politicheskaya strategiya gosudarstv Vostochnoaziatskogo regiona : dis.... kand. polit. nauk [Soft power as a political strategy of the states of the East Asian region: dissertation], Ekaterinburg, 2017, 173 p. (in Russ.).
Kroenig M., McDam M., Weber S. Taking Soft Power Seriously, Comparative Strategy, 2010, vol. 29, no. 5, pp. 412-431.
Lee G. A theory of soft power and Korea's soft power strategy, The Korean Journal of Defence Analysis, 2009, vol. 21, no. 2, pp. 205-218.
McClory J. The New Persuaders: An international ranking of soft power, London, Institute for Government, 2010, 13 p., available at: https://www. institute for government.org.uk/sites/default/files/publications/The%20 new%20persuaders_0.pdf (accessed November 02, 2018).
McClory J. The Soft Power 30. A Global Ranking of Soft Power, Portland, USC Center on Public Diplomacy, 2017, 152 p., available at: https://softpower30. com/wp-content/uploads/2017/07/The-Soft-Power-30-Report-2017-Web-1. pdf (accessed August 11, 2018).
Morozov N., Mikheev R.I. Korruptsiya v sovremennoy Yaponii i metody bor'by s ney [Corruption in modern Japan and methods to combat it], Korruptsiya i
bor'ba s ney, Moscow, Rossiyskaya kriminologicheskaya assotsiatsiya, 2000, pp. 231-234. (in Russ.).
Nye J. Sooft Power and Higher Education, 2004, available at: https:// library.educause.edu/~/media/files/library/2005/1/ffp0502s-pdf.pdf (accessed July 31, 2018).
People and corruption: Asia Pacific - Global Corruption Barometer, March 07, 2017, Transparency international, available at: https://www.transparency. org/whatwedo/publication/people_and_corruption_asia_pacific_global_ corruption_barometer (accessed July 26, 2018).
Ponomareva E.G. Sekrety «tsvetnykh revolyutsiy». Sovremennye tekhnologii smeny politicheskikh rezhimov [Secrets of the «Color Revolutions». Modern Technologies of Changing Political Regimes], Svobodnaya mysl', 2012, no. 2, pp. 43-59. (in Russ.).
Rapid-growth markets soft power index, spring 2012, Ernst & Young, available at: https://www.ey.com/Publication/vwLUAssets/Rapid-growth_ markets:_Soft_power_index/%24FILE/Rapid-growth_markets-Soft_Power_ Index-Spring_2012.pdf (accessed November 10, 2018).
Rusakova O.F. (ed.) Soft power: teoriya, resursy diskurs [Soft power: theory, resources, discourse], Ekaterinburg, Izdatel'skiy Dom «Diskurs-Pi», 2015, 376 p. (in Russ.).
Rusakova O.F., Kovba D.M. Strategicheskie modeli «myagkoy sily» stran Vostochnoaziatskogo regiona [Strategic soft power models of the countries of the East Asian region], Politicheskaya ekspertiza : POLITEKS, 2016, vol. 12, no. 2, pp. 14-29. (in Russ.).
Servaes J. Soft power and the Chinese dream, Media development, January 2014, available at: https://www.researchgate.net/publication/272428255_ Soft_power_and_the_Chinese_dream_zhongguomeng (accessed July 26, 2018).
Shunaev A.M. Opyt bor'by s korruptsiey v Yuzhnoy Koree i Singapure [Anti-Corruption Experience in South Korea and Singapore], Upravlencheskoe konsul'tirovanie, 2018, no. 3, pp. 65-71. (in Russ.).
South Korea Corruption Report, May 2017, Business anti-corruption Portal, available at: https://www.business-anti-corruption.com/country-profiles/ south-korea/ (accessed November 10, 2018).
Stranys samym nizkim isamym vysokim urovnem korruptsii [Countries with the lowest and highest levels of corruption], June 17, 2017, Stattur: statistika i obzor stran mira, available at: http://stattur.ru/journal/20170617/ (accessed November 02, 2018). (in Russ.).
Yanchev T. Tisho Yanchev's answer to the question "What's the difference between corruption in China, Japan and South Korea?", July 05, 2016, available at: https://www.quora.com/Whats-the-difference-between-corruption-in-China-Japan-and-South-Korea (accessed October 10, 2018).
Zuniga N. China: Overview of Corruption and anticorruption, May 17, 2018, Anti-Corruption Helpdesk: Transparency International, available at: https:// knowledgehub.transparency.org/helpdesk/china-overview-of-corruption-and-anti-corruption-1 (accessed July 25, 2018).
