CC BY
96
Для цитирования: Мошкин С. В.
Коррупция в России: институциональные основания // Социум и власть. 2019. № 1 (75). С. 72—78.
УДК 321
коррупция в россии:
институциональные
основания
Мошкин Сергей Вячеславович,
Институт философии и права УрО РАН, главный научный сотрудник отдела философии, доктор политических наук, доцент, Российская Федерация, 620990, г. Екатеринбург, ул. Софьи Ковалевской, 16.
E-mail: [email protected]
Аннотация
В статье показывается, что коррупция является имманентным свойством и атрибутивным признаком политического режима, сложившегося в современной России. Это режим имитационной демократии, в котором декларативные демократические институты, процедуры и практики носят имитационный характер и используются не более, чем камуфляж. Изначально заявленный как демократический, режим сегодня предъявляет претензии на несменяемость верховной власти, огосударствление экономики, подавление политической оппозиции и независимых СМИ, свертывание гражданских прав и свобод, скатываясь в авторитаризм. «Приводным ремнем» авторитарной трансформации в России стала всепроникающая коррупция в сфере публичной власти и связанных с нею контрагентах. Показываются генезис и институциональные основания коррупции в современной России. В собственно политической сфере коррупционные механизмы и практики наиболее наглядно проявились в электоральных процессах, что полностью деформировало избирательный процесс, превращая политические
выборы в их имитацию. В экономике это было связано с приватизацией государственной собственности и созданием подконтрольных властям избранных олигархических групп, которые, в свою очередь, не просто пользовались поддержкой государства, но рассматривали государство как источник дохода. Это усилило и без того существовавший у экономических игроков спрос на «плохие» институты, наличие «серых зон» в государственной экономической политике, непрозрачность распределения бюджетных средств и коррупционные практики. Решающая роль бюрократии при распределении государственных ресурсов привела к формированию рынка теневых административных услуг и к тому, что вся система административного управления оказалась охваченной практикой административного предпринимательства. Неэффективный симбиоз российского крупного бизнеса и верховной власти превратился таким образом в институциональную ловушку: государство не в меньшей степени, чем крупный бизнес, стало заинтересовано в существовании «плохих» институтов и в непрозрачности распределения ресурсов, позволяющих эффективно противостоять появлению любых неподконтрольных властям экономических и политических центров влияния. Делается вывод, что коррупция в современной России приобрела системный характер, она поддерживается и воспроизводится самой правящей элитой, обеспечивая ее несменяемость, а сложившийся политический режим все больше приобретает авторитарные черты.
Ключевые понятия: публичная власть, имитационная демократия, коррупция,
административное предпринимательство, политические выборы.
При всем многообразии политических режимов современных государств подавляющее большинство из них причисляет себя к режимам демократическим. При отсутствии сколь-нибудь значимых идеологий, выдвигающих модели общественного устройства, альтернативных демократии, демократическая легитимация в современном мире становится единственно возможной легитимацией власти. Вместе с тем было бы наивным упрощением воспринимать демократическими все существующие режимы лишь только потому, что они считают или хотят чтобы их считали таковыми. Ведь даже Сапармурат Ниязов, превративший за пару лет советскую Туркмению в восточную деспотию, строил, как ему казалось демократию. «В основу дальнейшего политического развития гражданского общества в Туркменистане, — говорил он, — закладываются фундаментальные общечеловеческие, демократические ценности современной цивилизации» [7].
Политолог Дмитрий Фурман предложил разделить все страны, так или иначе причисляющие себя к демократии, на две неравновеликие группы. Первая — это «системы реальной демократии, прочно устоявшиеся в наиболее развитых странах», вторая — «системы "управляемой" или "имитационной" демократии, то есть основанные на режимах личной власти президентов, камуфлируемых в правовые и демократические формы» [11, с. 235]. Признаки собственно демократических систем хорошо известны: это регулярная сменяемость властных элит на основе свободных выборов; реализованный принцип разделения властей как по вертикали, так и по горизонтали; самостоятельность и независимость каждой из ветвей власти, включая судебную; наличие политической конкуренции и свободной деятельности политических партий; идеологический и политический плюрализм, обеспечивающий свободу слова и независимость СМИ; неотъемлемые гражданские права и свободы, развитая инфраструктура гражданского общества и гражданский контроль за деятельностью государства, включая силовые структуры, и многое другое. Наличие этих признаков, либо большинства из них, в той или иной стране говорит о существовании в ней режима реальной демократии или о стремлении к таковому. В этом смысле суть режимов имитационных демократий в том, что все вышеперечисленные признаки в них выхолощены, превращены в пустую формальность и, несмотря на то что закреплены законодательно, в повседневных по-
литических практиках играют роль камуфляжа. Демократический декор в них — не более чем выгодный способ легитимации недемократической в своей основе власти.
Несмотря на все разговоры об общем упадке демократии в мире, в цивилизацион-ном измерении демократическому проекту альтернативы пока нет, и если исключить реликтовые абсолютистские монархии, неустойчивые военные диктатуры и режимы «военного коммунизма», аналогичные северокорейскому, можно говорить, что все современные политические режимы стремятся иметь репутацию демократических, даже если таковыми не являются, и Россия здесь не исключение. У нас демократическая по форме конституция, принятая в момент тяжелейшего общенационального политического кризиса, так и осталась сводом благих пожеланий, конституцией «на вырост» и достаточно быстро, в течение одного президентского электорального цикла, проявила свой декоративный характер.
Оговоримся сразу, определений политического режима, сложившегося в России, достаточно много. Такая система у различных авторов может обозначаться, как «управляемая демократия» [2, с. 25], «имитационная демократия» [10, с. 168], «гибридный режим» [12], «неоавторитаризм» [6, с. 172] или просто, как «постсоветский авторитаризм» [5, с. 92], однако большинство наблюдателей выделяют несколько общих особенностей ее существования. Это — претензия на несменяемость верховной власти, подавление экономической конкуренции и огосударствление крупного бизнеса, замораживание партийной системы и вытеснение с политической арены независимых игроков, подавление гражданской активности, свертывание парламентаризма, информационного плюрализма, ограничение деятельности неправительственных организаций и минимизация общественного контроля за деятельностью властей. Здесь высшая власть пытается конструировать общество таким образом, чтобы параметры его организации были выгодны самой власти, ее самосохранению и воспроизводству. Несменяемость и безальтернативность правящей группы возводятся в принцип государственного строительства и ведут к административному произволу. Верховная власть сама решает, что выгодно и невыгодно, что законно и незаконно для ее самосохранения и поступает в соответствии со своим главным интересом — остаться у власти любой ценой, сохраняя при этом демократические нормы приличия.
Имманентным свойством такой системы становится коррупция. По сути, любой режим имитационной демократии является воплощением коррупции, поскольку основывается на неправовом характере удержания власти, манипулировании общественным сознанием и фальсификации народного волеизъявления. Российский вариант не исключение, однако имеет свои особенности, связанные с генезисом системы.
Дело в том, что политическая группа во главе с Борисом Ельциным, пришедшая к власти на волне антикоммунизма и провозгласившая проведение в стране демократических реформ, с первых же дней своего правления была вынуждена поставить в неравноправные условия всех политических и экономических субъектов, способных оказать влияние на положение в стране, руководствуясь критерием их лояльности правящей группе. Что было вполне объяснимым в той «революционной ситуации». Новая власть просто не могла допустить, чтобы в руках ее политических соперников, так называемой партийно-коммунистической номенклатуры и «красных директоров», оставались солидные хозяйственные активы, способные стать экономической базой оппозиции и возможного появления альтернативного властям массового политического движения. А потому достаточно быстро начала формировать в экономике опору своего режима, в буквальном смысле создавая с нуля свою собственную олигархию в процессе приватизации. Олигархи не просто пользовались поддержкой власти, они получили из ее рук огромные состояния, став естественными союзниками и опорой младо-демократического режима.
Однако права собственности новоявленных нуворишей были «дважды нелегитимными»: во-первых, с точки зрения большинства населения, оценившего приватизацию как несправедливую, а то и просто жульническую, во-вторых, весьма сомнительными с точки зрения действующего законодательства из-за многочисленных нарушений в процессе приватизации. Заведомо лукавый характер приобретения прав собственности стал мощным инструментом в руках власти, и мог быть использован ею в качестве «отложенного штрафа» для наказания любого бизнесмена, преуспевшего в ходе приватизации. Наказывали, как правило, нелояльных, лояльных же поощряли дополнительно. Сложился своеобразный клановый капитализм, позволявший власти эффективно противостоять появлению любых неподконтрольных экономических центров
влияния и их непредсказуемых политических действий.
Государственная поддержка стала самой основой существования молодого российского бизнеса, бизнес же, в свою очередь, при принятии тех или иных экономических решений был заинтересован прежде получить одобрение со стороны государства, а чтобы минимизировать свои финансовые риски из-за возможных просчетов в политической сфере, предпочел просто беспрекословно следовать воле правящей группы. Дополнительным обстоятельством стало то, что взаимодействие власти и бизнеса строилось на неинституционализированной основе — поддержки государства добивались лишь отдельные корпорации, соответственно и привилегиями пользовался весьма ограниченный круг игроков, заинтересованный в сохранении своего привилегированного положения, консервации сложившихся непрозрачных взаимоотношений с властью и в отказе от дальнейшей демократизации правящего режима. Ведь демократизация предполагает прозрачность, обнародования особых отношений государства с привилегированным кругом экономических игроков, а это бы создавала угрозу для избранных бизнес-групп.
Встав перед мысленной альтернативой: ориентироваться на рыночное преумножение своих доходов или использовать связи с государством как источник преимуществ, российские бизнес-структуры выбирали последнее. Это было продиктовано исключительно рациональным выбором просто потому, что обращение за поддержкой к государству было более выгодным. И такая бизнес-стратегия вскоре восторжествовала не только на общефедеральном уровне, но и на уровне местных администраций. В результате в российской экономике сложилась квазирыночная система, характерной чертой которой стало преобладание бизнес-структур, ориентированных на особые привилегированные отношения с госаппаратом и рассматривающих государство как источник дохода. Это усилило и без того существовавший у экономических игроков спрос на «плохие» институты, наличие «серых зон» в государственной экономической политике, непрозрачность распределения бюджетных средств и коррупционные практики. Клановый капитализм нуждается в «теневой политике», которая, в свою очередь, порождает «теневую экономику».
Конечно, годы спустя после начала рыночных реформ российский крупный бизнес мог бы предъявить государству спрос
на «хорошие» институты. Ведь он, казалось бы, более других заинтересован в подлинной неприкосновенности частной собственности, в реальной защите от неправовых судебных решений в случае хозяйственных споров, от вымогательства чиновников и рейдерских захватов конкурентов. Однако расчетливый выбор преумножать доходы за счет паразитирования и эксплуатации ресурсов, подконтрольных государству, заставляет его все больше смыкаться с государством и с осторожностью относиться ко всякого рода изменениям, способным нарушить пускай и неэффективное с рыночной точки зрения, но весьма доходное с позиции клановой экономики сотрудничество.
Неэффективный симбиоз российского крупного бизнеса и верховной власти превратился таким образом в институциональную ловушку, построенную на встречных осознанных интересах бизнес— и политических игроков. Ведь государство не в меньшей степени, чем крупный бизнес, заинтересовано в существовании «плохих» институтов и в непрозрачности распределения ресурсов. По меткому замечанию Вадима Радаева, «непреодолимые для бизнеса административные барьеры часто являются не случайностью, а осознанным стремлением бюрократии обеспечить зависимость от нее бизнес-структур» [9, с. 139]. Здесь политика правящей группы на удержание власти и подавление альтернативных центров влияния соседствует с политикой извлечения, в буквальном смысле, доходов из своего правящего положения. Речь идет о коррупции, для которой клановая экономика, естественно, подходит в большей степени, нежели правовая рыночная экономика. Клановый капитализм открывает для бюрократии практически неограниченные возможности для принятия решений в пользу нужных экономических субъектов, игнорируя остальных. Это, конечно, не означает, что страны с демократическими режимами полностью свободны от коррупции. Без должного общественного контроля и внимания со стороны независимых СМИ она там может чувствовать себя вполне уютно. Скажем так: при демократии коррупция может быть, но при имитационной демократии она будет обязательно, поскольку имманентно присуща ей.
Если в начале 1990-х отдельные чиновники удовлетворялись по преимуществу примитивным «крышеванием» бизнес-структур, то сегодня, используя административные рычаги в распределении ресурсов, они стали стремиться к тому, чтобы через различные подставные лица самим стать
хозяевами бизнеса. Более того, многие чиновники на вполне законных основаниях заняли руководящие посты в огосударствленных бизнес-структурах или получили крупные пакеты акций. Назначение на ответственные посты в госаппарате на возмездной основе стало банальностью. Вся система государственного управления сверху донизу оказалось разъеденной «повсеместной практикой административного предпринимательства, то есть коммерческого использования государственной собственности с частным присвоением получаемой прибыли» [1, с. 82]. Изменилось и само качество коррупции: незатейливое мздоимство тех или иных чиновников уступило место хорошо организованной системе полулегального участия чиновничества в предпринимательской деятельности. Бюрократия достаточно быстро научилась извлекать прибыль из своего статуса, сформировала нелегальную инфраструктуру административного предпринимательства и сам рынок административных услуг, адаптируя рыночные отношения к своим интересам извлечения административной ренты и, как следствие, сама стала активным участником коммерческих отношений. Государство в целом начинает благожелательно относиться к коррупции, время от времени избирательно применяя правосудие к нелояльным режиму бизнес-структурам.
Коррупция неизбежно проникла и в политическую сферу, ведь современная власть в России, опасаясь коммунистического реванша, с самого первого дня своего консти-туирования стремилась закрепить собственную безальтернативность, чтобы население на обещанных свободных выборах всегда избирало бы господствующую группу. Как этого добиться в условиях провозглашенных демократических норм и процедур? — для этого надо установить полный контроль над политическими выборами, не оставляя оппонентам никаких шансов. Имитационная демократия не может существовать на основании писаного закона и в соответствии с формальными нормами права. Добиться несменяемости власти можно, лишь превратно толкуя эти нормы, придумывать новые, непреодолимые для соперников, действовать на грани или вообще за пределами закона. Александр Коржаков, бывший руководитель службы безопасности Президента РФ, в своих воспоминаниях приводит предвыборный кремлевский документ «Общие принципы работы с оппонентами», утвержденный Б. Н. Ельциным и не предназначенный, естественно, для широкой огласки. В нем
Социум и власть № 1 (75) 2019
75
влАСть
читаем по пунктам: «4.2. «Отсечение» оппонентов от источников финансирования и информационных каналов... 4.4. Реализация специальных мероприятий по противопоставлению претендента его союзникам.» и т. п. [3, с. 435]. Административное давление и шантаж политических конкурентов, сбор компромата на них, создание условий для неравной конкуренции в ходе политической агитации — традиционный набор квазидемократических выборов. «Электоральная коррупция, — отмечает Юлий Нисневич, — нарастает от одного избирательного цикла к другому, что в итоге полностью деформирует избирательный процесс, превращая его в имитацию выборов» [4, с. 66]. Постоянное нарушение закона ради удержания власти здесь выявляет саму суть системы имитационной демократии, поскольку в условиях существования заявленных демократических институтов обеспечить несменяемость власти можно лишь только незаконным путем, раз от раза все более выхолащивая из политических выборов их демократический дух при сохранении формальных декоративно-демократических процедур.
Но такая ситуация вскрывает весьма любопытную уязвимость верховной власти от всей системы государственного управления. При всем, казалось бы, внешнем могуществе президент, претендуя на несменяемость, оказывается в ситуации многофакторных зависимостей от инстанций и служб, сохраняющих его безальтернативность: он попадает в зависимость от руководителей регионов, которые обеспечивают ему победу в день выборов в своих территориях; в зависимость от избирательных комиссий, которые в случае чего должны все «правильно» посчитать; от правоохранительных органов и судей, которые должны пресекать активности политических конкурентов и выносить «правильные» приговоры; от СМИ, которые могут «не правильно» освещать события; от олигархов, которые, не дай бог, начнут финансировать оппозицию; от национальной гвардии и армии, которые в критический момент могут отказаться выполнять приказ. Чтобы избежать подобных неприятностей, он вынужден подкупать сторонников своей власти, не препятствовать коррупции, а заинтересовывать их материально.
И если в самом начале демократический режим в России боролся с реальными опасностями и угрозами, могущими стать для него летальными, то в последующий, путинский период, когда режим существенно окреп, обеспечение безальтерна-тивности верховной власти предполагает
последовательное устранение не столько реальных, сколько потенциальных угроз, которые еще только могут превратиться в непосредственные. Развитие системы идет по пути тотальной безальтернативности: от «безальтернативного» президента к «безальтернативному» (то есть определяемому самой президентской властью) парламенту, «безальтернативным» губернаторам и даже — к «безальтернативным» участникам политических ток-шоу на государственных телеканалах. Параллельно раскручивается маховик коррупции, поскольку усиление контроля над обществом требует все большего «прикорма» для госаппарата. Во всей системе властной вертикали начинает действовать негласное правило «каждый нижестоящий начальник имеет право воровать взамен на лояльность вышестоящему начальнику». Коррупция становится системной и всепроникающей. Даже президент растерянно посетовал, что коррупция приобрела неуправляемый характер. «Мы в отношении одной структуры, — рассказал Владимир Путин на пресс-конференции в ноябре 2017 года, — провели оперативно-следственные действия, возбудили уголовные дела, передали в суд. Все находятся в местах лишения свободы, все из всего подразделения. Полгода назад набрали новых сотрудников, и все началось сначала» [8]. В ситуации, когда верховная власть сталкивается с серьезными скрытыми ограничителями своей политики,связанные с дефицитом легитимности и стремлением к несменяемости собственной власти, предоставление «индульгенции на коррупцию» всему государственному аппарату и дружественным бизнес-структурам является едва ли не единственной рациональной стратегией выживания режима.
Таким образом, режим имитационной демократии всегда будет имманентно коррупционным и потенциально авторитарным. В нем даже борьба с коррупцией превращается в имитацию борьбы. Это происходит по той причине, что объективно такой режим нацелен прежде всего на самосохранение, а правящая группа, пришедшая к власти под флагом демократии, использует свои государственно-политические полномочия для укрепления своих позиций в обществе и ориентирована на несменяемость. Это резко сокращает возможности любых общественных изменений, ведет к их консервации и замораживанию, даже тогда, когда необходимость изменений отчасти осознается самой правящей группой. При этом сохранение муляжа
демократических институтов и процедур, выставляемых правящим режимом в качестве демократического декора внешнему миру может продолжаться достаточно долго.
1. Афанасьев М. Н. Невыносимая слабость государства. М. : РОССПЭН, 2006. 272 с.
2. Гудков Л., Дубин Б. Посттоталитарный синдром: «управляемая демократия» и апатия масс // Пути российского посткоммунизма : очерки / под ред. М. Липман и А. Рябова. М. : Изд-во Р. Элини-на, 2007. С. 8—63.
3. Коржаков А. В. Борис Ельцин: от рассвета до заката. М. : Интербук, 1997. 480 с.
4. Нисневич Ю. А. Коррупция: инструментальная концептуализация // Социологические исследования. 2016. № 5. С. 61—68.
5. Нисневич Ю. А., Рябов А. В. Постсоветский авторитаризм // Общественные науки и современность. 2017. № 4. С. 84—97.
6. Нисневич Ю. А., Рябов А. В. Современный авторитаризм и политическая идеология // Полис. Политические исследования. 2016. № 4. С. 162—181.
7. Ниязов С. Каждый вправе выбирать свой путь // Независимая газета. 2001. 15 февр.
8. Путин передал Бортникову документы о коррупции в правоохранительных органах // Сайт «РИА Новости». URL: https://ria.ru/ роП^/20171214/1510909901.^т! (дата обращения: 13.10.2018).
9. Радаев В. В. Социология рынков: к формированию нового направления. М. : ГУ ВШЭ, 2003. 328 с.
10. Фурман Д. Е. Движение по спирали. Политическая система России в ряду других систем. М. : Весь мир, 2010. 168 с.
11. Фурман Д. Е. Общее и особенное в политическом развитии постсоветских государств // Пути российского посткоммунизма : очерки / под ред.
М. Липман и А. Рябова. М. : Изд-во Р. Элинина, 2007. С. 234—272.
12. Шевцова Л. Россия — год 2006: логика политического страха // Независимая газета. 2005. 13 дек.
References
1. Afanasyev M.N. (2006) The Unbearable Weakness of the State. Moscow, ROSSPEN, 272 p. [in Rus].
2. Gudkov L., Dubin B. (2007) The Post-totalitarian Syndrome: 'Controlled Democracy' and Apathy of the Masses // Ways of the Post-Communist Russia: Essays. Moscow, R. Elinin Publishers, pp. 8—63 [in Rus].
3. Korzhakov A.V. (1997) Boris Yeltsin: From Dawn till Dusk. Moscow, Interbook, 480 p. [in Rus].
4. Nisnevich Yu.A. (2016) Sociological Studies, no. 5, pp. 61—68 [in Rus].
5. Nisnevich Yu.A., Ryabov A.V. (2017) Social Sciences and Modern Times, no. 4, pp. 84—97 [in Rus].
6. Nisnevich Yu.A., Ryabov A.V. (2016) Polis. Political Studies, no. 4, pp. 162—181 [in Rus].
7. Niyazov S. (2001) Nezavisimaya Gazeta, February 15 [in Rus].
8. Putin Has Passed to Bortnikov Some Documents Related to Corruption in the Law Enforcement Authorities // The web-site of RIA Novosty News Agency. Available at: https://ria. ru/politics/20171214/1510909901.html, accessed 13.10.2018 [in Rus].
9. Radayev V.V. (2003) Market Sociology: on Formation of a New Direction. Moscow, GU VSHE, 328 p. [in Rus].
10. Furman D.E. (2010) Helical Motion. Political System of Russia among Other Systems. Moscow, Ves Mir Publishers, 168 p. [in Rus].
11. Furman D.E. (2007) General and Special Aspects of Political Development in the Post-Soviet States // Ways of the Post-Communist Russia: Essays. Moscow, R. Elinin Publishers, pp. 234—272 [in Rus].
12. Shevtsova L. (2005) Nezavisimaya Gazeta, December 13 [in Rus].
For citing: Moshkin S.V. Corruption in Russia: institutional foundations // Socium i vlast'. 2019. № 1 (75). P. 72—78.
UDC 321
corruption in russia: institutional foundations
Sergey V. Moshkin,
Docor of Political Sciences, Associate Professor, Chief Research Fellow of the Department of Philosophy, Institute of Philosophy and Law, Ural branch of the Russian Academy of Sciences, Russian Federation, 620990, Yekaterinburg, ulitsa Sofji Kovakevskoj, 16. E-mail: [email protected]
Abstract
The article shows that corruption is an immanent property and an attribute characteristic of the political regime prevailing in modern Russia. This is the regime of simulated democracy, in which declarative democratic institutions, procedures and practices are imitative in nature and are used no more than camouflage. Initially declared as democratic, the regime today lays claims to the irremovability of the supreme power, the nationalization of the economy, the suppression of political opposition and independent media, the deescalation of civil rights and freedoms, slipping into authoritarianism. The "driving belt" of authoritarian transformation in Russia has become the all-pervasive corruption in the sphere of public authority and its counterparties. The work shows the genesis and institutional bases of corruption in modern Russia. In the political sphere proper, corruption mechanisms and practices were most clearly manifested in electoral processes, which completely deformed
the electoral process, turning political elections into their imitation. In the economy, this was due to the privatization of state property and the creation of state-controlled selected oligarchic groups, which, in their turn, did not simply enjoy the support of the state, but viewed the state as a source of income. This strengthened the already existing economic players' demand for "bad" institutions, the presence of "gray zones" in state economic policy, the lack of transparency in the allocation of budget funds and corrupt practices. The decisive role of the bureaucracy in the allocation of public resources has led to the formation of a market of shadow administrative services and to the fact that the entire system of administrative management has become covered by the practice of administrative business. The ineffective symbiosis of Russian big business and the sovereign power thus has turned into an institutional trap: the state, no less than big business, has become interested in the existence of "bad" institutions and in the non-transparency of distributing resources that make it possible to effectively stand against any economic and political centers that are beyond the control of the authorities. It is concluded that corruption in modern Russia has acquired a systemic character, it is supported and reproduced by the ruling elite itself, ensuring its irremovability, and the current political regime is increasingly acquiring authoritarian features.
Key concepts: public authority, simulated democracy, corruption,
administrative business, political elections.
