Контуры эвристической психологии Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

МЕМОРИАЛЬНОЕ ИЗДАНИЕ

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ

А. Н.ЛУК

КОНТУРЫ ЭВРИСТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

СБОРНИК НАУЧНЫХ ТРУДОВ

МОСКВА 2 0 11

ББК 88.3 Л 84

Серия

«Информация. Наука. Общество»

Центр научно-информационных исследований по науке, образованию и технологиям

Лук А.Н.

Л 84 Контуры эвристической психологии: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр науч.-информ. исслед. по науке, образованию и технологиям; Отв. ред. Виноградова Т.В. -М., 2011. - 158 с. - (Сер. Информация. Наука. Общество).

ISBN 978-5-248-00583-3

В работе дан анализ базовых психических процессов (память, мышление), представлены философские проблемы психологии, связанные с категорией сознания, а также авторский взгляд на проблемы информационного моделирования психики.

Для психологов, философов, социологов и студентов вузов психологического профиля.

ББК 88.3

ISBN 978-5-248-00583-3

© ИНИОН РАН, 2011

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие........................................................................................7

Введение.............................................................................................12

Сверхизбыточность мозга и пути ее изучения...........................14

Парадокс мозга и сверхизбыточность...........................................14

Кибернетика. Обратная связь.........................................................16

Информация и способы ее измерения...........................................20

Передача информации в нервной системе....................................23

Феноменология памяти...................................................................26

Запечатление, сохранение, воспроизведение...............................26

Уровни и типы памяти....................................................................29

Эйдетизм и репродуктивное воображение...................................31

Кратковременная, оперативная и длительная память..................34

Реверберация и консолидация.......................................................35

Память, возраст, профессия...........................................................37

Рекорды памяти............................................................................... 39

Емкость памяти................................................................................41

Объем кратковременной и длительной памяти............................41

Кодирование информации. Мнемонические приемы..................45

Проблема локализации...................................................................47

Строение мозга и генетическая информация...............................47

Существуют ли функциональные центры?..................................49

Электрическая стимуляция и память ............................................ 52

Механизмы памяти..........................................................................56

Ассоциативная теория памяти.......................................................56

Условно-рефлекторная теория памяти..........................................61

Химические теории памяти............................................................63

Теория нейронных моделей...........................................................69

Забывание........................................................................................73

Психопатология памяти.................................................................76

Корсаковский психоз и другие формы амнезии..........................76

Апраксии и афазии..........................................................................80

О классификациях нарушений памяти..........................................82

Некоторые выводы..........................................................................87

Память как объект бионического исследования.......................89

Технические накопители информации. Динамическое и

статическое хранение..................................................................89

Мышление как процесс переработки информации...................93

Что такое мышление?.....................................................................93

Образное и символическое мышление..........................................95

Мышление как предвидение будущего.........................................98

Мыслительные способности........................................................100

Модели мыслительного процесса...............................................105

Остроумие как проявление продуктивного мышления.............105

Приемы остроумия.......................................................................107

Мышление и ум..............................................................................112

Различные подходы к определению ума....................................112

Интеллект и ум. Типология дураков...........................................115

Типы ума (концептуальный, социальный, эстетический и

рабочий)......................................................................................117

Ум и понимание шутки. Ирония.................................................121

О критериях ума............................................................................122

Сознание и подсознание................................................................125

Сознание и его уровни..................................................................125

Подсознание и речь.......................................................................130

Интуиция и ее ошибки..................................................................131

Методы изучения подсознательных процессов.........................137

Пределы моделирования психики и искусственный разум... 139

Может ли машина мыслить?........................................................139

Пятнадцать возражений против машинного мышления...........140

Заключение....................................................................................148

Список литературы.......................................................................150

ПРЕДИСЛОВИЕ

Лук Александр Наумович (1928-1982) - врач-невропатолог, кандидат философских наук, долгое время работал в отделе науковедения ИНИОН РАН, где занимался проблемами научного творчества. Однако его интересы этим не ограничивались. Он автор таких работ, как «Информация и память» (1966), «О чувстве юмора и остроумии» (1968), «Эмоции и чувства» (1972), «Учить мыслить» (1975), «Мышление и творчество» (1976), «Юмор, остроумие, творчество» (1977), «Психология творчества» (1978), «Теоретические основы выявления творческих способностей» (1979), «Мотивация научного творчества» (1980), «Интуиция и научное творчество» (1981), «Эмоции и личность» (1982) и др. В его переводах изданы также книга Э. Дюкас и Б. Гофмана «Эйнштейн как человек» (1966), сборник психологических тестов Г.Ю. Айзенка «Проверьте свои способности» (1972), книга основоположника теории стресса Г. Селье «Стресс без дистресса» (1979).

Предлагаемый вниманию читателей сборник трудов А.Н. Лука «Контуры эвристической психологии», ставший итогом его многолетних исследований и наблюдений, ранее не публиковался.

Настоящее издание - это собрание очерков Александра Наумовича Лука, написанных им в 1960-1970-е годы и посвященных вопросам, которые касаются возможностей и механизмов человеческой психики. Понятно, что такая обширная и сложная проблема имеет много аспектов и может быть рассмотрена с разных позиций. В содержании данной книги нашел отражение опыт ее автора, врача-психоневролога по специальности, много лет работавшего в группе моделирования психических функций отдела биокибернетики Института кибернетики АН УССР. А.Н. Лук попытался предста-

вить целостную картину человеческой психики, опираясь на теорию информации, а также на данные нейрофизиологических и психоневрологических исследований. Этим его синтетический подход сильно отличается от общей тенденции, сложившейся в психологических исследованиях познавательных процессов, для которых характерны все большая специализация и дробление изучаемых проблем, а также использование определенного массива данных.

Публикуемые материалы можно разделить на три части. Первая и самая большая часть посвящена анализу памяти: ее структуры, ее механизмов (в том числе нейрофизиологических и химических), объема, локализации. Много внимания автор уделяет психопатологии памяти, приводя различные клинические случаи и сопоставляя их с существовавшими на тот момент теоретическими представлениями о механизмах памяти. Все эти сведения преломлены сквозь призму информационного подхода и нацелены на построение «кибернетической модели памяти».

Вторая часть посвящена мышлению, которое автор рассматривает как процесс переработки информации и одновременно дает подробное феноменологическое описание различных мыслительных способностей. О неортодоксальности подхода А. Н. Лука свидетельствуют его обращение к изучению глупости и представленная им классификация дураков, чего не найти ни в каких других психологических работах.

Способна ли машина имитировать человеческое мышление? Таков главный вопрос, который объединяет всю разноплановую информацию, содержащуюся в этой части. Подробно рассмотрев все аргументы за и против и подводя итоги многолетней дискуссии о возможностях создания искусственного интеллекта, А. Н. Лук приходит к выводу, что попытки нарисовать ограничительный круг и наметить пределы, за которые машинное мышление никог-да не выйдет, бессмысленное и неблагодарное дело. «Это пророчество, -пишет он, - стоит в одном ряду с предсказаниями, что мы никогда не узнаем химический состав звезд (О. Конт), что никогда не будет открыта новая планета (Г. Гегель), что мы никогда не увидим атома (В.Ф. Оствальд), никогда не научимся использовать атомную энергию (Э. Резерфорд)» (с. 180).

Интересна и оригинальна третья часть книги, посвященная чувству юмора и остроумию, которые рассматриваются в качестве своеобразной формы мышления, отражающей все его особенности. Исследование остроумия, считает автор, позволяет заглянуть

«внутрь мыслительного процесса», увидеть и проанализировать обычно скрытые мыслительные операции, которые не могут быть сведены к логическим преобразованиям. Изучение остроумия актуально и для понимания процессов творческого мышления, поскольку шутка может служить свернутой моделью креативного акта. Свою аргументацию автор подкрепляет многочисленными ссылками на классические литературные и философские произведения.

В этой связи следует упомянуть также об анализе интуиции, который дает автор. Все привыкли, что интуиция приводит к серьезным прорывам и ведет к открытиям, и тому множество примеров. Но как показывает и доказывает А. Н. Лук, интуиция часто приводит к неверным суждениям; он дает подробную классификацию типичных «ошибок интуиции».

В своей книге А.Н. Лук также касается философских проблем психологии, связанных с категориями сознания и подсознания, и представляет свой взгляд на проблему системного моделирования психических процессов. Прогресс в развитии психологической науки, как это видно из заключения, он связывает с математизацией и формализацией психологического знания и с развитием «кибернетических моделей психических процессов».

Несмотря на своеобразие работы А.Н. Лука и ее явные отличия от нормативов, по которым строятся исследования познавательных процессов, она вполне вписывается в контекст психологической науки 1960-1970-х годов. В 1960-е годы в психологии в целом, но прежде всего в американской, в основном имевшей бихевиористскую ориентацию, произошли существенные изменения. Эти изменения, выразившиеся в создании новой научной школы -когнитивной психологии, часто называют «научной революцией»1.

Внешним признаком «смены парадигмы» послужило резкое увеличение числа работ по познавательным процессам - восприятию, мышлению, вниманию, памяти, что сопровождалось изменением содержания многих психологических журналов и появлением целого ряда новых изданий. Более серьезным признаком изменений стало иное по сравнению с бихевиоризмом понимание предмета и метода психологии. Представители когнитивной психологии попытались дать свое определение детерминации поведения человека, считая, что этот вопрос слишком важен, чтобы его

1 Первое систеатическое изложение когнитивной психологии на русском языке было дано Б.М. Величковским в книге: Современная когнитивная психология. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. - 336 с.

оставлять бихевиористам и психоаналитикам. Они стали рассматривать знание в качестве ведущего фактора, определяющего поведение человека

Общим теоретическим основанием данного направления, по словам Б. Г. Величковского, стала компьютерная метафора, которая предполагает, с одной стороны, наличие некоторых фиксированных структурных этапов или уровней переработки информации, а с другой - существование единого, формального в своей основе метаязыка описания знания, аналогичного машинному коду вычислительных устройств. Соответственно сам человек стал рассматриваться как активный преобразователь информации, главным аналогом которого в современной науке и технике служит компьютер - электронно-вычислительное устройство. Компьютерная метафора открыла новые возможности в изучении внутренних психических процессов и состояний, которое перестало казаться чем-то сомнительным и противоречивым.

Отличаясь в деталях, по своему духу и общему посылу очерки А. Н. Лука отвечают этой общей тенденции. На протяжении всего текста он постоянно обращается к проблемам «кибернетического» (в современной терминологии компьютерного или информационного) моделирования отдельных психических функций. Но в отличие от сторонников когнитивной психологии он еще привлекает данные нейрофизиологических и клинических исследований.

Далеко не все гипотезы, которые цитируются в книге или высказываются ее автором, выдержали проверку временем. Кроме того, за прошедшие годы когнитивная психология, не говоря уже о нейрофизиологических исследованиях мозга, ушла далеко вперед. Тем не менее книга А.Н. Лука представляет определенный интерес. В первую очередь, это обусловлено своеобразием его подхода. За последние десятилетия психология, особенно та, которая занимается познавательными процессами, стремясь добиться максимальной легитимности своих результатов, старательно и не безуспешно копирует нормы и принципы естественно-научного исследования.

В отличие от этого А. Н. Лук, несмотря на то что использует данные нейрофизиологии и психопатологии, остается гуманитарием в широком и положительном смысле этого слова. Он стремится дать ответ на общие вопросы, касающиеся организации человеческой психики и возможностей ее моделирования. Именно в этот период они были впервые поставлены, и как это всегда бывает с вопросами философского характера, ответы на них до сих пор не найдены. К числу достоинств книги можно также отнести подроб-

ный анализ многочисленных научных исследований, которые тогда только появились, а впоследствии многие из них стали классическими и внесли свой вклад в формирование той парадигмы, в рамках которой существует современная когнитивная психология.

Сама по себе тема - особенности и возможности человеческой психики - интересна всем, поскольку каждый обладает рефлексией и имеет опыт личных наблюдений в этой области. Но в отличие от авторов многих других работ, носящих специальный характер и использующих сложную терминологию, А.Н. Лук в своей книге демонстрирует не так часто встречающийся талант -умение ясно и просто, на хорошем литературном языке излагать сложные и запутанные идеи и проблемы.

Т. В. Виноградова

ВВЕДЕНИЕ

Существует мнение, что если автор не может изложить содержание книги на клочке бумаги величиной с почтовую открытку, то книга бесполезна. Формулировка эта полемически заострена и потому содержит преувеличение, но зерно истины в ней есть. Попытаемся сжато рассказать об особенностях предлагаемых очерков.

Их методологической основой служит принцип социально-исторической обусловленности человеческой психики. Однако из представления о том, что общественно-историческая практика есть главная детерминанта психики, автоматически не выводится учение о психике. Это лишь методологическая ориентация, которая осталась бы бесплодной без естественно-научных фактов, без конкретных данных психологического эксперимента, социологических исследований и интроспективных наблюдений.

Наряду с этим в этих очерках использованы достижения физиологии высшей нервной деятельности и биохимии, генетики и эволюционной теории, а также клинический материал психопатологии. Причем этот материал привлечен не для характеристики заболеваний, а для анализа нормальной психики человека, структура которой зачастую обнажается и может наблюдаться врачами в клинических условиях.

Призмой, сквозь которую преломлены изложенные в книге психологические данные, служит кибернетическое моделирование психики, в частности, ассоциативно-сетевая модель памяти. Это касается и отбора материала, и его трактовки.

Некоторые психические функции уже имитируются на вычислительных машинах (ЭВМ); однако имитация более сложных феноменов еще не перенесена в плоскость практических решений.

Именно с точки зрения этой задачи автор попытался подойти к уяснению некоторых насущных проблем.

В очерках использованы материалы наблюдений и исследований автора. Привлечены также данные из современной и классической научной литературы (без претензий на широту охвата). При описании отдельных психических состояний приводятся отрывки из художественных произведений. Разумеется, они носят лишь иллюстративный характер.

СВЕРХИЗБЫТОЧНОСТЬ МОЗГА И ПУТИ ЕЕ ИЗУЧЕНИЯ

Парадокс мозга и сверхизбыточность

Сверхизбыточность мозга до сих пор остается загадкой. Чтобы понять, в чем состоит проблема, обратимся к аналогии. Приступая к проектированию первых вычислительных машин, инженеры и математики ставили перед собой единственную цель: создать быстродействующее вычислительное устройство. Такое устройство для выполнения арифметических действий сложения и умножения должно совершать логические операции отрицания («не»), конъюнкции («и») и дизъюнкции («или»). Но когда эти устройства были созданы, выяснилось, что помимо операций сложения и умножения, для которых машины предназначались, они могут решать не вычислительные задачи, о которых вычислители и проектировщики первоначально не думали.

Весьма сходная ситуация наблюдается в процессе развития органического мира. Нервная система высших животных позволяет им выполнять функции, не всегда жизненно необходимые. Например, уменье ездить на мотоцикле отнюдь не обязательно для медведя и в естественных условиях не приобретается.

Способность к выполнению сложных действий, не обязательных для биологического выживания, называется функциональной избыточностью мозга. В отличие от высших животных, мозг человека обладает не просто избыточностью, а сверхизбыточностью.

Антропология и смежные с ней науки показали, что представители «диких» племен имеют такой же мозг, как и цивилизованные европейцы (181). Со времен возникновения человеческого общества биологическая эволюция становится пренебрежимо ма-

лой и утрачивает свое значение, уступая место социальному развитию. Отсюда следует, что потенциальные возможности первобытного человека оказались неизмеримо выше, чем нужно было для биологического выживания. Едва ли это можно приписать случайностям; закономерность здесь несомненно существует, и надо попытаться ее найти.

Масса и сложность человеческого мозга - результат эволюционного процесса. Избыточность мозга была, по-видимому, вполне обычной для биологических объектов и должна была обеспечить тонкое приспособление к внешней среде, при котором недостаточное «биологическое вооружение» компенсировалось быстрой оценкой ситуации и разнообразнейшим «поведенческим репертуаром». Когда мозг достаточно усложнился, первобытный предок человека смог от обмена сигналами, существующими у высших животных, перейти к формированию членораздельной речи. Начала совершенствоваться вторая сигнальная система, использующая обобщенные и абстрактные понятия - ёмкие и удобные для хранения и передачи. Это обстоятельство разгрузило мозг и обеспечило его сверхизбыточность.

Членораздельная речь - тот рубеж, который отделил человека от его животных предков. Сверхизбыточность мозга дала первобытному человеку потенциальную способность выполнять функции, неизмеримо более высокие и сложные, чем это необходимо было для выживания. В этом принципиальное отличие сверхизбыточности человеческого мозга от обычной функциональной избыточности мозга высших животных.

Уже кроманьонский человек обладал мозгом, по своим потенциальным возможностям не уступающим мозгу современных людей. Сверхизбыточность мозга есть та биологическая основа, которая сделала возможным социальное развитие. Движущие силы прогресса - социальные, а не биологические. Но чтобы они могли проявиться, необходим достаточно высокий уровень биологической организации. Возможность передачи опыта потомкам не только генетическим путем, а и в словесно-речевой форме, была одной из предпосылок того, что для человечества историческое развитие оказалось гораздо важнее биологической эволюции.

Язык позволил воспринимать опыт предков, накапливать его, а затем передавать потомству. Если раньше требовалась колоссальная умственная работа для того, чтобы, например, самому сформировать понятия «один» и «много», то при помощи языка, в общении с людьми, уже сформировавшими эти понятия, они вы-

рабатываются легче и скорее. Человек затрачивает время и усилия для продвижения на следующую ступеньку познания, каждый раз начиная восхождение с нового старта: высшее достижение одного поколения становится для следующего лишь исходным уровнем.

Чтобы самому постичь понятия «один» и «много», нужна организация мозга не менее совершенная, чем для понимания теории относительности. Если разгрузить мозг «дикарей» от непроизводительной работы самому постигать простейшие понятия, то эти люди в первом же поколении поднимаются до решения дифференциальных уравнений. Нужно только очень рано начинать обучение. И наоборот, если ребенок-европеец первые пять-шесть лет проведет вне человеческого общества, он уже никогда не догонит сверстников.

Мозг - сложная система, изучение которой проводится с разных уровней познания, взаимно дополняющих друг друга. Ни один уровень не может заменить собою все остальные. Мозг сравнивают иногда с гобеленом: если смотреть на него издали, то воспринимается рисунок, но не видны отдельные нити. Вблизи, особенно через лупу, хорошо видны нити, но и только: общий рисунок ускользает от наблюдателя. В последние годы возможности исследования мозга и психики расширились. В частности, понимание психических процессов испытывает влияние достижений кибернетики и вычислительной техники. Распространение кибернетических идей способствовало формированию новых взглядов на перспективы научных исследований и стимулировало пересмотр многих накопленных наукой фактов. Это переосмысление поможет найти такие закономерности и связи, которые раньше не могли быть замечены, потому что их значение и смысл недооценивались. Еще Генрих Гейне писал: «Каждый век, приобретая новые идеи, приобретает и новые глаза» (35, с. 181).

Кибернетика. Обратная связь

Окружающий мир можно рассматривать как бесконечно сложную систему, которая состоит из подсистем различной сложности. Каждая из этих подсистем, в свою очередь, состоит из подсистем второго порядка, третьего порядка и т.д. Подсистемы разных порядков и разной степени сложности постоянно взаимодействуют между собой.

Одним из частных случаев такого взаимодействия является ситуация, когда одна из подсистем управляет изменениями другой, определяя характер и темп этих изменений. Такой случай взаимодействия - регулирование - предполагает наличие регулируемого объекта и регулятора. К середине ХХ в. накопилось множество наблюдений, которые показывали, что во всех видах регулирования, с которыми сталкивается человек (биологическом, техническом и социальном), есть общие черты.

Прежде всего отметим, что регулятор может иметь небольшие размеры и малую мощность и при этом контролировать огромные массы вещества и колоссальные объемы энергии. Например, мозг составляет сравнительно небольшую часть человеческого тела, но в значительной мере определяет поведение человека. Приказ одного человека приводит в движение огромную армию. Нажатием кнопки на пульте управления включаются в работу мощные механизмы. Итак, первое свойство регулирования - сравнительно малые размеры и мощности регуляторов по сравнению с регулируемыми объектами.

В регулируемый объект поступают управляющие сигналы. Характер сигналов определяет режим регулируемого объекта в зависимости от различных факторов. Следовательно, сигнал содержит некоторую информацию. Разумеется, прием сигнала означает также прием некоторого количества энергии. Но, в отличие от энергетических систем, в системах передачи информации нас интересует не энергия сигнала, а заключенная в нем информация.

Физический характер сигнала также может быть различным. Это могут быть нервный импульс, вспышка света, слово - устное или письменное. Но какова бы ни была физическая природа сигнала, сигнал всегда есть носитель информации.

Итак, вторая особенность процессов регулирования - передача информации на регулируемый объект. Структура и свойства этого объекта должны быть таковы, чтобы он мог воспринять информацию. Звуковой сигнал должен быть услышан, вспышку света должны воспринять светочувствительные клетки сетчатки глаза или фотоэлемент, радиоволны должен принять радиоприемник. Сообщение на русском языке могут понять лишь люди, владеющие этим языком. Связь регулятора и регулируемого объекта, осуществляемая передачей сигналов от регулятора на объект, называется прямой связью.

Однако для эффективного регулирования недостаточно передавать информацию в одном направлении. Допустим, человек

должен совершить движение рукой - взять стакан воды. Мозг посылает сигнал, т. е. серию импульсов к мышцам. Чтобы движение было точным, мозг должен «знать» исходное положение руки к моменту начала движения - согнута ли рука, находится ли за спиной, поднята ли кверху. В зависимости от начального положения будут включены те или иные мышечные группы. Но этого мало. Мозг должен получать информацию о положении руки со всей траектории движения - тогда неизбежные отклонения будут немедленно устранены путем корректирующей сигнализации. Только в этом случае будет выполнена двигательная задача и движение достигнет цели (12). Если такая непрерывная сигнализация с траектории движения не поступает, это приводит к тяжелому нарушению координации, или атаксии.

Связь регулируемого объекта с регулятором, осуществляемая передачей на регулятор сигналов о состоянии регулируемого объекта, называется обратной связью.

Системы с обратной связью обладают рядом специфических свойств: они способны к выполнению последовательности операций, которую описывают как целенаправленное поведение.

Информация и обратная связь - фундаментальные понятия кибернетики, или науки об управлении, которая изучает процессы восприятия, передачи, переработки и сохранения информации в сложных системах разной природы и выясняет общие закономерности этих процессов. Цель кибернетики - отыскание наиболее эффективных способов управления сложными системами. Кибернетика не подменяет собою другие науки - она вооружает их новыми инструментами познания. Ведь информацию и обратную связь можно изучать количественно, используя достижения современной математики и вычислительной техники.

Человек научился применять принцип обратной связи задолго до того, как осознал ее механизмы и значение. Рассмотрим некоторые особенности обратной связи на примере холодильника. Он состоит из камеры, холодильного агрегата и термореле, которое воспринимает информацию о температуре в камере и одновременно служит выключателем. При включении холодильника в сеть агрегат снижает температуру в камере до тех пор, пока она не достигнет заданной величины. После этого термореле выключает агрегат. Температура в камере начинает повышаться вследствие притока тепла из окружающей среды. Когда температура достигнет некоторого значения, термореле снова включает агрегат. Схема представляет собою замкнутую петлю. Та часть петли, по которой пе-

редается информация от регулируемого объекта обратно на регулятор, есть цепь обратной связи. Назначение ее в данном случае -поддерживать постоянную температуру в камере без участия человека.

Обратная связь лишь до определенного момента способствует понижению температуры в камере. Когда температура упала ниже установленного предела, обратная связь возвращает ее к заданной величине. Система работает в постоянстве. Обратную связь такого рода называют отрицательной обратной связью, так как ее регулирующее воздействие противоположно фактическому отклонению от нормы. Использование принципа обратной связи позволяет поддерживать на постоянном уровне не только температуру, но и другие параметры: скорость поезда, число оборотов турбины и т.д.

Для нормального существования живого организма необходимо поддерживать уровень ряда физиологических параметров, колебания которых не должны выходить за допустимые пределы. С помощью отрицательной обратной связи осуществляется стабилизация физиологических параметров в оптимальном диапазоне. Давление крови в артериальной системе, уровень сахара в крови, насыщение крови кислородом, концентрация электролитов и другие физиологические показатели поддерживаются с помощью отрицательной обратной связи, какова бы ни была природа конкретных гомеостатических механизмов.

При положительной обратной связи направление регулирующего воздействия и фактическое отклонение не противоположны, а совпадают по знаку. Поэтому положительная обратная связь может быть составной частью системы усиления. Пример системы с положительной обратной связью - обыкновенная дина-момашина.

Прямая связь - это управление переходом потенциальной энергии в кинетическую, причем количество энергии, затрачиваемой на управление, ничтожно. Обратная связь состоит в том, что часть высвободившейся энергии используется для обратного воздействия на регулятор. В зависимости от характера этого воздействия получаются разные типы обратной связи: положительная, отрицательная, линейная, нелинейная, запаздывающая, быстродействующая и другие, более сложные. Н. Винер первым понял, что обратная связь - всеобщее свойство. В радиотехнике это понятие использовали задолго до Винера; термин «обратная связь» ввел Е. Румер в 1906 г. (74, с. 15). А в физиологии аналогичным понятием уже в XIX в. пользовались И.М. Сеченов и Ч. Белл.

Информация и способы ее измерения

К определению понятия «информация» можно прийти разными путями. Исходной точкой для одного из таких путей служит понятие вероятности (44). Люди часто сталкиваются со случайными процессами, случайными в том смысле, что они могут приводить к различным результатам, предсказать которые невозможно. Подбросив вверх монету, нельзя заранее знать, упадет ли она «орлом» или «решкой». Но если провести большое число опытов, то в них выявится закономерность. Частота выпадений «орла» будет стремиться к постоянной величине. Если разделить число его выпадений на общее количество попыток, то получим вероятность выпадения орла. Чем больше проведено испытаний, тем больше это число будет приближаться к 1/2. Вероятность выпадения «решки» также равна 1/2 (для хорошо сбалансированной монеты). Таким же путем можно определить вероятность других событий.

Еще один пример. Выпущено 16 лотерейных билетов, разыгрывается один выигрыш. Для обладателя одного билета вероятность выигрыша равна, согласно сказанному, 1/16. Какой билет выиграет - предсказать невозможно. Значит, опыт содержит в себе неопределенность. После проведения тиража неопределенность исчезает. Вот это уменьшение неопределенности в результате проведения опыта и есть мера его информативности. Неопределенность и информация - противоположные понятия. Если бы лотерейных билетов было не 16, а 16 тысяч, то неопределенность была бы большей. Результат опыта (тираж) дал бы значительно больше информации. Чем больше неопределенности устраняется после проведения опыта, тем больше информации содержится в его результатах.

Это положение можно распространить на многие ситуации. Если нам скажут, что завтра взойдет солнце, то информация такого сообщения практически равна нулю, потому что мы и без того знаем, что солнце непременно взойдет. Ситуация не содержит неопределенности, и поэтому сообщение имеет нулевую информационную ценность. Но если нам укажут точное время солнечного затмения, то в этом сообщении содержится много информации: вероятность определить наугад день и час такого события ничтожна мала.

Передача информации встречается в жизни на каждом шагу, и у любого человека есть интуитивное представление о том, что

такое - много или мало информации. Но интуитивного представления недостаточно, нужна строгая количественная мера.

Вернемся к ситуациям, которые могут иметь несколько равновероятных исходов. (Если имеется только один возможный исход, то ситуация не содержит неопределенности, и мы ее рассматривать не будем.) Наименьшее число исходов - два, как в случае с подбрасыванием монеты; вероятность каждого исхода р = 1/2. В примере с 16-ю лотерейными билетами вероятность каждого исхода р = 1/16. Если в колоде 52 карты, то вероятность вытащить наугад пиковую даму равна 1/52.

Результат проведенного опыта устраняет неопределенность (иногда только часть ее) и потому несет в себе информацию. (Если опыт устраняет не всю неопределенность, а только ее часть, то его информативность выражается приращением вероятности данного исхода - события - в результате опыта. Подробно этот случай мы не рассматриваем, не касаемся ситуаций и с равновероятными исходами.) Число, обратное дроби вероятности, выражает собою количество информации, - в наших примерах соответственно 2, 16, 52 условные единицы. Вероятность обозначается буквой р. Число, обратное дроби вероятности, обозначим буквой N. Значит N = 1/р. Но пользоваться такой мерой информации неудобно. В качестве меры информации лучше взять не N а такую функцию N которая удовлетворяла бы следующему условию: информационная емкость сообщения должна быть равна сумме информационных емкостей частей сообщения. Такую функцию найти нетрудно; простейшая из них - логарифм N. Обычно берут логарифм по основанию 2. Информацию обозначим буквой 8. Итак, 8 = log2 N. Теперь мы можем определить информацию как логарифмическую меру статистической неожиданности сообщения.

Поскольку наименьшее число исходов - два, то за единицу информации принимается log2 2 = 1. Это и есть единица информации - бит. Сообщение о выигрыше одного из 16-и лотерейных билетов содержит 4 единицы информации, 4 бита: 8 = log2 16 = 4. Следовательно, бит - это количество информации, содержащееся в сообщении о том, что осуществилась одна из двух равновероятных возможностей.

В самом деле, сообщение о выигрыше одного из 16-и лотерейных билетов можно передать с помощью четырех ответов типа «да-нет». Для этого нужно разделить все билеты на две группы по 8 билетов в каждой и ответить «да» или «нет» на вопрос, есть ли в данной группе выигравший билет. Затем 8 оставшихся билетов

опять разделить на две группы по 4 билета. Проделав эту операцию четыре раза, мы сможем точно указать, какой билет выиграл. В нашем сообщении будет 4 бита. Чтобы передать, какой стороной упала монета, достаточно одного ответа типа «да-нет». Значит, в сообщении один бит информации.

Теперь подсчитаем, сколько битов информации содержится в одной букве. Русский алфавит состоит из 33-х букв. Вероятность появления какой-нибудь буквы в тексте равна 1/33. Следовательно, информация, содержащаяся в одной букве, равна 33 = (приблизительно) 5. Расчет наш верен при условии, что все буквы алфавита встречаются одинаково часто и появление их в тексте равновероятно. На самом деле это не так, и потому цифра 5 - это максимальная величина информации в букве; обычно в текстах она чуть ниже.

Подобным же образом определим количество информации в одной цифре (в десятичной системе исчисления). Цифр всего 10. Вероятность появления любой из них равна 1/10. Информация, содержащаяся в одной цифре, равна 10 ~ 3,32. В двоичной системе исчисления, где всего две цифры (1 и 0), на одну цифру приходится один бит информации: log2 2 = 1. Значит, информационная емкость сообщения, переданного в двоичной системе, равна количеству знаков в сообщении, или длине сообщения.

Труднее определить информацию, содержащуюся в одном слове, так как для этого нужно более или менее точно знать размеры словарного запаса, т. е. множества, элементом которого является данное слово. Наиболее полные словари русского языка содержат 500 тыс. словарных единиц, а если учитывать смысловые оттенки, то число возрастет до нескольких миллионов. Но из этого богатства мы используем ограниченное количество слов. У разных людей оно варьируется в среднем от 1 до 16 тыс., в зависимости от уровня образования и культуры. Если исходить из 16 тыс., то в одном слове окажется 14 битов информации: log2 16000 = (приблизительно) 14.

В системах, предназначенных для передачи информации, возникает проблема кодирования, т. е. определения правил сопоставления сообщения с сигналом. В ЭВМ применяется двоичный импульсный код. Для него требуется устройство («часы»), которое отсчитывает равные интервалы времени, выдавая импульсы через одинаковые временные промежутки. Эти импульсы сами не несут никакой информации. Информацию несут другие импульсы, которые выдаются в неоднородной последовательности.

В каждый момент может быть два состояния передающего канала: «импульс» и «нет импульса». Последовательность импульсов эквивалентна двоичной системе числового кодирования, т. е. такой системе, в которой есть только две цифры - нуль и единица. «Импульс» соответствует цифре «1». «Нет импульса» соответствует цифре «0». Каждый импульс (или его отсутствие) дает нам одну двоичную единицу информации. Двоичный код - только одна из форм цифрового кодирования. Есть и другие системы, но двоичный код имеет преимущество - он очень прост.

Передача информации в нервной системе

Сигналом, или носителем информации в нервной системе, является нервный импульс. Это сложный электрохимический процесс, возникающий в нервной клетке и распространяющийся по ее длинному отростку - аксону. Скорость распространения импульса вдоль аксона колеблется в пределах от 8 до 160 м/сек., у человека в среднем - 100 м/сек. (Впервые скорость прохождения импульса по нерву измерил в 1850-1852 гг. Г. Л. Гельмгольц.)

Скорость прохождения нервного импульса по волокну зависит от диаметра волокна; эта зависимость приближенно выражается формулой V = К ^Б, где V - скорость, К - константа, а Б - диаметр волокна (20). Константа К отличается у разных видов животных, но постоянна для одного вида.

Все нервные импульсы, проходящие по данному аксону, одинаковы по величине (амплитуде) и не затухают в процессе прохождения. Сильный раздражитель возбуждает импульсы той же амплитуды, что и слабый. Интенсивность раздражителей передается не амплитудой импульсов, а их частотой: чем больше интенсивность раздражителя, тем выше частота импульсов.

Максимальная частота импульсов имеет предел - 500 имп./сек. в секунду. Предел обусловлен тем, что после прохождения импульса вдоль нервного волокна в нем возникает абсолютный период невозбудимого, или рефракторного, состояния, в течение которого даже самое сильное раздражение оказывается недействительным. Продолжительность этого периода - 0,001 сек. Если прибавить к этому время прохождения самого импульса, то окажется, что импульсы не могут проходить по нерву чаще, чем один раз в 0,002 сек. Отсюда и частота: 1 / 0,002 = 500 имп./сек.

Зависимость между интенсивностью раздражителя и частотой импульсов не линейная, а логарифмическая: частота импульсов пропорциональна логарифму интенсивности раздражителя (143). Нетрудно заметить в этой формулировке сходство (видимо, не случайное) с законом Вебера-Фехнера: 8 = к где сила

ощущения £ находится в логарифмической зависимости от интенсивности стимула Я с некоторым коэффициентом к.

Благодаря логарифмической зависимости между интенсивностью раздражителей и частотой импульсов удается ограниченной шкалой градаций охватить огромный динамический диапазон интенсивностей при инвариантности оценок контраста между раздражителями разных интенсивностей, одинаковой относительной точности во всем динамическом диапазоне (40).

В терминах теории информации это значит, что в нервной системе используется частотно-импульсный код. Нервный импульс подчиняется правилу порога: раздражитель либо вызывает сильный импульс, либо не вызывает (если сила раздражителя мала и лежит ниже порога возбудимости нервной клетки). Нервный импульс, следовательно, имеет два значения: он может быть (1) или не быть (0). Промежуточных значений нет. Поэтому нервную систему сравнивают иногда с цифровой вычислительной машиной. Но это неверно, поскольку в нервной системе используются и аналоговые процессы.

Импульсы, т.е. цифровая часть механизма, в каком-то звене передачи информации вызывают секрецию биологически активного вещества. Концентрация этого вещества есть аналог информации, переданной импульсами по волокну, т. е. аналог частоты импульсов. Концентрация вещества воспринимается хеморецепторами; при этом генерируются нервные импульсы. Преобразование аналогового процесса в цифровой и обратно может происходить много раз. Цифровые процессы дискретны, аналоговые - градуальны. В нервной системе экспериментально обнаружены оба типа процессов. Но неясно, исчерпываются ли этим принципы функционирования мозга, не будут ли найдены в мозгу принципиально новые процессы, для которых нет прототипов в электронных вычислительных машинах?

Суммарное количество информации, которое воспринимают из внешнего мира рецепторы человека, выражается числом 100 тыс. бит./сек. Этот мощный информационный поток направляется в мозг, но лишь небольшая его часть достигает сознания. Объем информации, подвергаемой сознательной обработке, колеб-

лется, по данным разных авторов, от 25 до 100 бит./сек. Даже если исходить из 100 битов, то окажется, что только тысячная доля всей информации, воспринимаемой организмом, доходит до сознания. Следовательно, в нервной системе происходит активный отбор информации. Но и «отсеянная» информация не теряется полностью, а при некоторых специальных условиях может быть воспроизведена, по крайней мере, частично. По-видимому, важную роль в отборе информации в механизмах произвольного внимания играет ретикулярная формация (сетевидное образование) мозга.

В процессе передачи информация может быть частично или полностью потеряна. В шумной аудитории не все слова лектора воспринимаются слушателями. Количество информации уменьшается в процессе передачи, и потеря информации необратима. Для противодействия этой тенденции обычно пользуются дублированием сообщений, т.е. создают избыточность информации. При этом возрастает длина сообщения, но повышается и надежность. Например, в письменной речи существует 50%-ная избыточность: если в тексте пропущено не более 50% букв, текст можно восстановить.

К определению информации можно было подойти по-другому. В термодинамике существует понятие энтропии. Энтропия физической системы - это мера случайности строения системы, мера ее неупорядоченности. Информация - нечто противоположное энтропии. Уменьшение энтропии - точная количественная мера процессов управления, где бы они ни происходили. Мы не будем подробно излагать эту точку зрения. Нам требовалось ввести некоторые понятия, которыми воспользуемся в дальнейшем изложении.

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ПАМЯТИ

Запечатление, сохранение, воспроизведение

Ткани, из которых построен организм человека, в том числе мозг, имеют высокую скорость обмена веществ и самообновления (105). От детского до старческого возраста в организме происходят разительные изменения, но человеческое «Я» преемственно, и жизненный опыт индивида включает также и его отдаленное прошлое. Память - это связующая нить, благодаря которой человек остается самим собою.

Возникновение памяти можно понять при эволюционном подходе к ее изучению. Живому организму приходится сталкиваться с неожиданными ситуациями. Организм приспосабливается к ним методом проб и ошибок. Ситуация может повториться, и тогда шансы на сохранение жизни окажутся выше у того организма, который сохранил о ней память. Обладающий памятью организм быстрее приспособится к среде и тем самым обеспечит себе преимущество в борьбе за существование.

Одним из критических моментов эволюции нервной системы было возникновение дистанционных рецепторов - обоняния, слуха и зрения. Если раньше организм должен был сразу реагировать на раздражитель при непосредственном контакте с ним, то дистанционные рецепторы ввели новый фактор в работу нервной системы -время. Восприняв раздражитель на расстоянии, нервная система должна запрограммировать ответ, рассчитанный на какой-то срок. И в течение этого срока хранить «модель ситуации», чтобы в нужный момент осуществить адаптивные действия. Кора головного мозга развилась как надстройка над дистанционными рецепторами и представляет собой самое совершенное хранилище индивиду-

ального опыта живого организма. Такова эволюционная основа развития памяти.

С тех пор как началось преобразование сообщества древних обезьяноподобных в человеческое общество, вступили в действие социальные факторы. Появилась необходимость сообщить члену сообщества о событиях, свидетелем которых тот не был, рассказать об отсутствующем объекте. «Преодоление отсутствия» - так назвал память французский психоневролог Пьер Жане (166).

Врачи давно знают, что память как целостное свойство мозга слагается из трех составляющих - запечатления информации, ее сохранения и воспроизведения. Одним из доказательств служит то обстоятельство, что любой из этих трех процессов может быть нарушен изолированно от других. При корсаковском психозе у алкоголиков наблюдается резкое снижение запечатления новой информации, а сохранение и воспроизведение старой почти не нарушаются. Больные с таким расстройством памяти не в состоянии вспомнить, что произошло минуту тому назад, но отлично воспроизводят события далекого прошлого.

Сходная картина наблюдается при склерозе мозговых сосудов у стариков. Описаны случаи, когда эмигранты, покинувшие родину в шестилетнем возрасте, неожиданно для себя в глубокой старости вспоминали забытый язык детства.

Воспроизведение - самостоятельный процесс; по характеру стоящей перед памятью «мнемической задачи» воспроизведение бывает двух видов: а) требуется вспомнить определенное событие, дату, число, т. е. человек заранее знает, что именно он хочет вспомнить; б) требуется найти в памяти сведения, необходимые для решения данной проблемы; заранее не известно, что именно нужно вспомнить, ясна лишь цель - для чего нужна искомая информация.

Воспроизведение - самое «узкое» место памяти. Нередки случаи, когда, пытаясь вспомнить факт, имя, формулу и т.д., не могут этого сделать. Спустя некоторое время факт «сам всплывает в памяти». Значит, сохранение информации не было нарушено, было затруднено лишь воспроизведение. Об этом же говорят опыты с кратковременным показом рисунков. После двух-трехсекундного предъявления испытуемый воспроизводит лишь немногие из элементов рисунка, однако под гипнозом отчетливо припоминает все подробности.

К. И. Платонов отметил, что достаточно сказать хорошо поддающемуся гипнозу взрослому всего пять слов: «Вам сейчас шесть лет, проснитесь!», чтобы он воспроизвел все особенности, прису-

щие шестилетнему возрасту, - умственные интересы, мышление, эмоции, интонации, речь, представления, вкусы. Причем это не «игра», а действительное оживление прошлого опыта, возвращение памяти на пройденный этап жизненного пути (104).

Нередко наблюдается многократное навязчивое воспроизведение событий, которые человек не хочет вспоминать, - так называемая итерация. К итерации относятся случаи назойливого повторения «привязавшейся» фразы, стихотворной строки или мелодии, чему немало примеров в личном опыте каждого. Итерация описана в рассказе М. Твена «Режьте билеты!». Зоркий глаз писателя позволяет ему разглядеть черты человеческой психики задолго до того, как они становятся объектом науки.

В некоторых специальных условиях воспроизведение удивительным образом облегчается. Например, при полной изоляции (у узников в одиночной камере) отмечается способность припоминать давно прочитанные книги и минувшие события с такими подробностями и такой точностью, которые обычно недоступны человеческой памяти. Обострение воспоминания - гипермнезия -отмечается также в болезненных состояниях. Английский врач П. Карпентер описал случай, обошедший все учебники мира:

«Молодая неграмотная женщина в лихорадочном состоянии произносила ряд фраз на латинском, греческом и древнееврейском языках. Позже выяснилось, что с 9-летнего возраста больная на протяжении нескольких лет жила у пастора, специалиста по древним языкам. Старик имел привычку расхаживать по коридору, из которого был выход в кухню, и вслух читать свои книги. Эти книги были разысканы, и в них удалось обнаружить фразы, произнесенные больной в лихорадочном состоянии. По выздоровлении она не могла вспомнить ни одного слова на неизвестных ей языках» (цит. по: 106, с. 284). Строго говоря, эту запечатленную информацию нельзя даже назвать знанием.

Кроме непроизвольного запоминания существует еще преднамеренное, когда человек сознательно ставит перед собой цель -запомнить данный материал. Волевая установка упрочивает усвоение. Но и установка бывает различная - запомнить на краткий срок и запомнить надолго или навсегда.

Во всякой деятельности можно выделить внешнюю мотивацию, не связанную с характером и содержанием работы, и содержательную мотивацию, когда само содержание деятельности (а не ожидаемое вознаграждение) интересно и приятно. Оба вида мотивации важны.

Возвращаясь к памяти, отметим, что механизмы произвольного и непроизвольного запоминание одни и те же, но их отношение к мотивационной основе неодинаково. При непроизвольном запоминании мотивация в общем теснее связана с содержанием запоминаемого материала. Прочитав книгу, человек обнаруживает, что память удерживает сведения, близкие к кругу его интересов. Иногда связь эта не прямая и открывает простор для психоаналитических догадок. А при волевом и преднамеренном запоминании мотивация может быть и чисто внешней, содержательно не связанной с запоминаемыми сведениями, например, когда студент заучивает учебник с единственной целью сдать экзамен, будучи уверен, что изучаемый предмет совершенно ему не нужен.

Уровни и типы памяти

Самым высшим и «трудным» уровнем считают воспроизводящую память, позволяющую воспроизвести, скажем, бином Ньютона. Второй уровень - опознающий: человек не может воспроизвести формулу, но если показать ее, опознает и безошибочно определяет: «Это формула бинома». Наконец, третий уровень - облегчающий. Человек не в состоянии ни вспомнить самостоятельно, ни опознать формулу и считает, что забыл ее. Но если предложить выучить ее заново, то потребуется меньше времени, меньше повторений, чем если бы он изучал ее впервые.

Три уровня выделены условно; между ними нет непроходимой грани. Напротив, имеются промежуточные уровни. При изучении иностранного языка отмечается несколько степеней владения лексикой. Высшая ступень - это активный словарный запас, т. е. те слова, которые активно воспроизводятся.

Но их можно в свою очередь разбить на две группы. Часть слов воспроизводится легко и может быть использована в беглой устной речи. Другие слова воспроизводятся не сразу, и потому включаются лишь в письменную речь. Попытка использовать их в устной речи приводит к потере беглости и плавности, разговор становится вымученным.

Следующая ступень - пассивный словарный запас. Слова распознаются, но не воспроизводятся. И здесь имеем две группы: слова, которые распознаются лишь в контексте, среди других слов, помогающих идентификации «по смыслу», и слова, которые распознаются и вне контекста.

Существует и такая степень знакомства со словом, при котором есть уверенность, что данное слово уже встречалось, но вспомнить его значение не удается. После консультации со словарем слово отчетливо припоминается, иногда даже вместе с текстом, где впервые встретилось. Явление это вполне закономерное, но все же сопровождается чувством легкой досады.

Еще более низкий уровень - слово воспринимается как вовсе незнакомое, но после того, как его значение найдено в словаре, человек припоминает, что когда-то уже встречал его.

Наконец, самый низкий уровень - слово воспринимается как совершенно новое, но для его запоминания требуется меньше повторений, чем если бы оно на самом деле было новым. Таким образом, мы описали семь уровней запоминания.

Перечисленные уровни нельзя считать жестко закрепленными. Слово может «перемещаться» с одного уровня на другой в зависимости от того, как часто оно повторяется, и от эмоциональной «нагрузки». Дело не только в глубине и прочности биохимических изменений нервных клеток. Ведь слова перемещаются также с более высокого уровня на более низкий; едва ли это связано с обратимостью биохимических процессов.

Отметим один из факторов, который влияет на запоминание лексического материала. Существуют иностранные слова, которым почти однозначно соответствуют их русские эквиваленты. Например, water - вода, coul - уголь. Слова, совпадающие всеми смысловыми оттенками, при прочих равных условиях запоминаются легче и скорее. Но есть многозначные слова, когда каждое из значений переводится на русский язык по-иному. Например, оттенки слова render передаются по-русски добрым десятков глаголов. Такие вокабулы особенно трудны для запоминания, они медленно вписываются в ассоциативную сеть памяти. Много раз приходится заглядывать в словарь - до тех пор, пока не будет сформировано понятие, обозначением которого служит данное слово. И тогда уже не нужно зазубривать все его смысловые оттенки и эквиваленты. Нужный перевод в любом контексте будет сделан быстро и правильно.

По-видимому, запоминание нечетко определенных научных терминов и расплывчатых понятий, допускающих многозначные толкования или плохо разъясненных, вызывает аналогичные затруднения.

Существуют типы памяти, в которых способность к восприятию, сохранению и воспроизведению информации зависит во

многом от того, по какому каналу информация поступает - по зрительным путям, через орган слуха, орган осязания и т. д. Соответственно различают зрительную, осязательную, двигательную и смешанную память. Все эти типы памяти в чистом виде почти не встречаются; жизнь дает смешанные типы с преобладанием одного из описанных выше. Кроме того, по характеру кодирования запоминаемого материала различают память вербальную и образную.

Приведенные разделения памяти на типы и виды стали привычными и до последнего времени не подвергались сомнению. В 1971 г. Дж. Гилфорд (160) выступил с критикой установившихся классификаций. Он полагает, что память включает в себя 24 относительно независимые способности. Эти способности соответствуют 24 видам информации, с которыми сталкивается человек.

Гилфорд различает четыре информационно-содержательных кода: образный, символический, семантический и поведенческий. Каждым из этих кодов может быть передано шесть различных информационных категорий: единичные явления, классы, взаимоотношения, системы, преобразования, импликации. Всего получается 24 вида информации (4 х 6).

По мнению Гилфорда, типы и виды памяти, различаемые традиционной психологией (например, логическая память, механическая, вербальная, образная), нельзя считать «элементарными» типами, ибо они представляют собою сочетание описанных им 24 способностей. Гилфорд ссылается на эксперименты, в которых, как ему кажется, он выделил с помощью факторного анализа 18 из 24 перечисленных способностей. Не удалось установить лишь способности, связанные с памятью на категории, передаваемые четвертым (поведенческим) кодом (160).

Доказательства Гилфорда недостаточно убедительны. Но критика, которой он подверг существующие типологии памяти, по-видимому, справедлива. Назрела необходимость в новой типологии, которая позволила бы установить связь типов памяти с интеллектом и продуктивным мышлением.

Эйдетизм и репродуктивное воображение

Особый случай зрительно-образной памяти известен под названием эйдетизм, от древнегреческого «эйдос» - образ. После того как воспринимаемый объект, например картина, исчез из поля зрения, эйдетик настолько ярко представляет виденное, что как бы

продолжает рассматривать объект, со всеми его деталями, которые лишь постепенно тускнеют. У эйдетика возникает последовательный наглядный образ, который может быть мысленно «проецирован» на стенку, на холст, вообще на любой экран. Если эйдетик владеет кистью, он может снять копию с картины, лишь раз посмотрев на нее.

Эйдетизм встречается сравнительно редко и чаще у детей; его не следует противопоставлять нормальной способности зрительного воображения, присущей каждому человеку. Скорее всего, эйдетизм - крайнее, граничащее с патологией проявление этой способности.

Зрительное воображение, или воссоздание перед мысленным взором объекта, воспринятого в далеком прошлом, есть одна из форм зрительной памяти. Зрительное репродуктивное воображение связано с нормальной работой участков коры затылочной доли мозга, непосредственно прилегающих к корковой проекционной зоне зрительного анализатора (поле 19). Один из редких случаев избирательного повреждения механизма зрительного репродуктивного воображения подробно изучил и описал английский невролог В. Брейн:

«36-летний мужчина перенес тяжелую травму - вдавленный перелом лобной кости. Через пять лет он предъявил единственную жалобу: "потерял картинную память". Прежде хорошо воспроизводивший зрительные картины, он лишился этой способности: не мог мысленно представить облик даже самого близкого человека, но по-прежнему хорошо распознавал людей, даже если видел их до этого всего один раз. Мог словесно описать людей и предметы, хотя и не представляя их мысленным взором. По профессии строитель-подрядчик, он продолжал работать, хотя из-за того что не в состоянии был зрительно представить себе план или макет, был вынужден все время обращаться к чертежу для уточнений. Не мог ни представить, ни начертить предстоящий путь и, отправляясь путешествовать по местности, по которой ходил уже раньше, должен был все время сверяться с картой и заново прокладывать маршрут движения. Приближаясь к ориентирам на местности, легко опознавал их. Характер его сновидений резко изменился - факт, который он назвал "сверхъестественно жутким".

"Когда мне что-нибудь снится, - сказал он, - я вроде бы знаю, что происходит, но не вижу этого. Я могу грезить, не видя своих грез".

Он не мог зрительно представить себе свое тело. Единственное затруднение речи было связано с произнесением слов по буквам; он объяснял это неспособностью представить слово мысленным взором. Острота зрения была нормальной, поля зрения тоже...

Зрительное воображение связано с нормальной деятельностью той части мозга, которая у описанного мною больного была повреждена в результате "противоудара".

Больной опознавал предметы, но не мог их представить зрительно; в то же время мог по памяти дать их словесное описание. Значит, зрительное воображение не принимает участия в зрительном опознании. Следовательно, мы вправе предположить существование так называемой пропозиционной памяти, или памяти на объекты, которые невозможно воспринять зрительно. Этот случай - очень тонкий эксперимент, позволяющий сравнить сознательные и бессознательные механизмы в зрительной сфере» (151, с. 471-472).

Вероятно, при восприятии зрительных образов устанавливаются связи между воспринятыми признаками и словами, т. е. происходит подсознательная вербализация зрительных восприятий. Скорее всего, именно эта вербализация определяет «минимальную порцию», воспринимаемой зрительной информации, или квант зрительной информации. Больной, у которого были поражены механизмы зрительного воображения, воспринимал прошлый опыт с помощью словесной памяти.

С тех пор как в клиническую практику внедрены методы электроэнцефалографии, делаются попытки соотнести особенности электроволновой активности мозга и особенности психики. В состоянии бодрствования при закрытых глазах у большинства людей регистрируются волны, амплитуда которых не превышает 80 милливольт, а частота - 8-13 герц. Это так называемый альфа-ритм, или альфа-волны.

У 15% людей альфа-ритм никогда не регистрируется. У них, как правило, отличная зрительная память, а память на словесные абстракции - слаба. У людей с выраженным преобладанием абстрактной памяти альфа-ритм регистрируется всегда, не только при закрытых, но и при открытых глазах (тоже 15% людей). Большинство людей имеют «нормальный» альфа-ритм, регистрируемый только при закрытых глазах, и память их лежит «посередине» между двумя крайними типами.

Высказывались предположения, что альфа-ритм сопровождает процесс сканирования образа и потому прекращается, когда

образ воспринят. Р. Купер сравнил этот процесс с вращением радара, автоматизированного по типу «ищи и следуй за целью». Но когда информация получена, вращение прекращается. Альфа-ритм перемещается вдоль коры мозга со скоростью 2 м/сек. и, возможно, сопровождает передачу зрительной информации от затылочных долей в другие отделы мозга для постоянного хранения (71).

Кратковременная, оперативная и длительная память

Мощный толчок поискам аналогий дало развитие электронно-вычислительной техники. Чтобы оперировать с информацией, машина должна иметь устройство для хранения информации. Но в каждый данный момент обрабатывается лишь часть информации. Значит, информация из запоминающего устройства должна по мере надобности поступать в обработку. Результаты обработки поступают на выход машины для использования их человеком или вновь возвращаются в запоминающее устройство для сохранения.

Аналогия между информационными процессами в мозге и в ЭВМ подсказывает вопрос: нельзя ли и память человека разделить на кратковременную и длительную? Такая гипотеза вполне правдоподобна; существуют доказательства, что механизмы длительной и кратковременной памяти мозга различны. Разделение человеческой памяти на кратковременную и длительную имеет психологические, физиологические и биохимические основания.

Что же касается оперативной памяти человека, то критерии ее выделения лежат в другой плоскости. Извлечение сведений из длительной памяти происходит с неодинаковой степенью трудности и требует разных сроков. У зрителя на стадионе во время хоккейного матча все сведения, относящиеся к хоккею, актуализируются легче, чем любая другая информация. Эти наблюдения послужили основанием, чтобы выделить у человека, кроме кратковременной и длительной, еще и оперативную память. Оперативная память охватывает те сведения, которые включены в данную конкретную деятельность и способствуют ее успешности (66). Таким образом, оперативная память включает в себя кратковременную память и ту часть длительной памяти, связи которой находятся в состоянии подпорогового возбуждения. Поэтому термин «оперативная память» в применении к человеку означает совсем не то, что в применении к машине.

Реверберация и консолидация

Кратковременная память связана, по-видимому, с циркуляцией импульсов по замкнутым нейронным контурам, или реверберацией. Память о факте, событии, объекте сохраняется в кратковременной памяти до тех пор, пока продолжается реверберация. При отвлечении внимания циркуляция импульсов вскоре прекращается и происходит забывание. Но если реверберация продолжалась достаточно долго - 30-50 минут, - то под действием электрических импульсов происходят необратимые изменения в структуре белковых молекул нервной клетки. Структурные изменения в белках нейрона сейчас рассматривают как материальный субстрат длительной памяти.

Переход информации из кратковременной памяти в длительную называется процессом консолидации, или закреплением. Консолидация - легко ранимая стадия запоминания. Если в период консолидации мозг подвергается сильному электрическому раздражению, химическому воздействию или механической травме, то консолидация нарушается и человек забывает о событиях, непосредственно предшествовавших травме. Это явление называется ретроградной амнезией. Что касается событий, происшедших за 50 минут и более до травмы, то память о них, как правило, сохраняется, поскольку они уже прошли период консолидации.

После завершения консолидации информация удерживается очень прочно. Никакие физические, химические и механические воздействия, совместимые с жизнью, не могут эту информацию искоренить. Даже охлаждение организма до низких температур, когда исчезает электрическая активность мозга, все же не приводит к забыванию событий (30). При восстановлении нормальной температуры сознание и память возвращаются.

Высказанные предположения были подтверждены в экспериментах на животных. Лабораторных крыс заставляли пробегать по лабиринту, в конце которого помещали пищевую приманку. После 12-15 попыток крысы безошибочно находили путь к пище (количество попыток зависело также от сложности лабиринта). Затем, раздражая мозг животного электрическим током, вызывали приступ судорог. Если электрическое раздражение наносилось не позже получаса пробега по лабиринту, то память о лабиринте исчезала, и обучение нужно было начинать заново. Если электрошоковая процедура проводилась спустя 50 минут и более, память о

лабиринте полностью сохранялась. Значит, информация уже прошла период консолидации.

Процесс консолидации после электрошока восстанавливается не сразу. Поэтому исчезает память не только о событиях, предшествовавших электрошоку, но и событиях, имевших место непосредственно после него, - антероградная амнезия. (Слово «амнезия» происходит от древнегреческого шпеше - память; амнезия - потеря памяти, гипомнезия - ослабление памяти, гипермнезия - усиление памяти, алломнезия - искажения в ходе припоминания.)

Подобного рода эксперименты нельзя, конечно, проводить на людях, но изыскиваются другие, приемлемые способы воздействия на консолидацию. Спустя полчаса после урока испытуемые, которые в течение этого времени ничем не занимались, в состоянии воспроизвести не менее 50% изложенного на уроке материала. Те же, которые были чем-то заняты, могут воспроизвести только 25% материала - феномен ретроактивного торможения. Происходит как бы вытеснение старых знаний новыми. Степень вытеснения зависит от того, с каким именно материалом имели дело испытуемые в течение этого времени - близким или далеким по содержанию по отношению к первоначальному материалу. Наихудший результат наблюдается, когда второе задание имеет сходство с первым. Так, испытуемые плохо запоминают позицию фигур на шахматной доске, если после одной позиции им приходится запоминать другую.

Чем больше сходства имеет новый раздражитель со старым, тем больше шансов, что в процесс возбуждения будут вовлечены те же самые нервные элементы - нейроны и межнейронные связи. Ранее возникшая в них циркуляция импульсов прекратится и начнется реверберация по новым замкнутым контурам, соответствующим новому раздражителю. В результате нарушается консолидация предшествующей информации. В эксперименте отмечено и противоположное явление: тормозящее влияние старых знаний на приобретение новых - интерференция.

Практическое приложение этих фактов выразилось в рекомендациях делать перерывы между занятиями и самое главное -чередовать различные виды умственной работы, переключаться с одного вида деятельности на другой, далекий по содержанию.

Память, возраст, профессия

Зависит ли память от возраста, пола, профессии? Вот некоторые выводы психиатра Ш. Деланея:

«Память была очень развита у народов Древнего мира: книги Веды, объемом не менее Библии, сохранялись в течение восьми веков только в памяти, так как письменности в Индии тогда не было. Взрослая женщина имеет лучшую память, чем мужчина; актрисы скорее заучивают роли, чем актеры; студентки лучше сдают экзамены, требующие памяти, чем студенты. Юноши имеют лучшую память, чем взрослые. Память достигает своего максимума в возрасте около 13 лет и потом постепенно уменьшается. Слабые физически люди имеют больше памяти, чем крепкие. Наиболее развитая интеллектуальность не обязательно соединена с хорошей памятью; ученики, обладающие прекрасной памятью, далеко не самые интеллектуальные. Провинциалы имеют больше памяти, чем жители столицы, крестьяне больше, чем горожане; адвокаты -более, чем врачи; музыканты больше, чем другие артисты. Память лучше перед едой, чем после еды; прилив крови к мозгу подавляет память. Учение уменьшает память: у безграмотных память лучше, чем у грамотных. Память лучше утром, чем вечером; летом лучше, чем зимой; на юге лучше, чем на севере» (цит. по: 69, с. 35-36).

Эти категорические выводы не подтвердились при проведении экспериментов и массовых обследований. Мнение, будто память у детей лучше, чем у взрослых, оказалось ошибочным. Как показали испытания, память улучшается до 20-25 лет, затем держится на одном уровне до 40-45 лет, после чего постепенно угасает (69). Но выражения «память лучше» и «память хуже» вообще слишком неопределенны. Память включает в себя несколько различных способностей (запомнить, припомнить сразу, воспроизвести после длительного перерыва и т. д.). Все эти способности необходимо исследовать дифференцированно.

Мы уже говорили о старческой особенности памяти - забывчивости на текущие события. Это лишь этап возрастных нарушений памяти. На следующих этапах теряются трудовые навыки, забываются иностранные языки, не воспроизводится научный багаж, затем теряется память чувств и, наконец, память привычек. Такую последовательность возрастных нарушений памяти наблюдал С. Корсаков в психиатрической клинике у дряхлеющих пациентов.

При возрастном угасании памяти впечатления детских лет обычно сохраняются дольше всего, и даже припоминание их облегчается - согласно правилу Рибо. Писатель М. Андерсен Нексе в романе «Дитте - дитя человеческое» нарисовал клинически достоверную картину прогрессирующей старческой амнезии:

«В его памяти всплывали дни минувшей молодости и даже первые годы детства. Просто удивительно, сколько приходило ему на память подробностей из раннего детства, которые до сих пор хранились где-то в глубине. Прямо не верилось, что человек в состоянии вспомнить то, что пережил лет двух-трех от роду. Но это были не выдумки, не пустая болтовня. Из поселка приходили навещать Сэрена люди постарше его и подтверждали каждое его слово. Удивительно было, как он перебирал в памяти все события своей жизни и тотчас же забывал о них, и больше не возвращался к ним. Постепенно уходя все дальше в глубь прошлого и как будто вторично переживая все, он забывал более поздние годы, забывал так основательно, как будто этого никогда и не было» (5, с. 32-33).

Возможно, сведения, запечатленные в детстве, фиксируются с большей избыточностью, чем сведения, запечатленные в более поздние годы. Наименьшую избыточность имеют сведения, запечатленные в старости.

С возрастом часть корковых клеток погибает из-за склеротического процесса в мозговых сосудах и нарушения трофики. При диффузной гибели некоторой части корковых клеток вероятность полного разрушения следов гораздо выше для тех сведений, которые зафиксированы с меньшей избыточностью. А для сведений из раннего детства эта вероятность ниже.

Избыточность следов памяти, вернее, степень этой избыточности, зависит не только от возраста, но и от эмоционального значения сведений, от повторяемости, от связей этих сведений с ранее накопленным багажом знаний. Поэтому при выпадении из памяти целых периодов времени все же иногда сохраняются отдельные «островки».

Профессиональная память объясняется, скорее всего, направленностью интересов, придающих запоминаемым сведениям яркую эмоциональную окраску. У музыкантов, чтецов и т.д. профессиональная память зависит от длительной тренировки, ибо память, как и любая телесная и духовная способность, может быть усилена путем упражнений. Порою же причина в особой одаренности, физиологическая основа которой пока не известна.

Рекорды памяти

В случаях огромной информационной емкости память обычно носит избирательный характер. Обладатели такой емкой памяти в состоянии запомнить определенную группу фактов и событий, а в отношении других «кодов» и «категорий» память их не проявляет особой цепкости. Это подтверждает предположение о той роли, которую играет способ кодирования информации в процессе запоминания и воспроизведения. Люди с выдающейся памятью на числа с трудом выучивают стихотворение. Полиглоты, владеющие десятками языков, могут вовсе не иметь музыкальной памяти.

Утверждают, что Юлий Цезарь и Александр Македонский знали в лицо и по имени всех солдат, т.е. около 30 тыс. человек. Если верить историческим хроникам, то понтийский царь Митри-дат знал по имени каждого из 80 тыс. своих воинов. Сенека мог повторить 2 тыс. слов в том порядке, в каком их слышал. Известный авантюрист граф Сен-Жермен в 1754 г., во время пребывания в Кракове французского короля Людовика XV, демонстрировал свои феноменальные способности. Он велел принести 100 колод карт и перемешать их. Затем карты были тщательно переписаны, и он безошибочно назвал несколько тысяч карт в правильной последовательности.

Сведения о более близкой нам эпохе, конечно, надежнее. Необыкновенной памятью на лица отличался Наполеон. Главный кустос (хранитель) Ватиканской библиотеки кардинал Джузеппе Меццофанти владел 57-ю языками. Композитор А. Глазунов сумел восстановить по памяти утраченные партитуры крупных музыкальных произведений. С. Рахманинову достаточно было услышать фортепианный концерт один раз, и он мог сыграть его так, как будто долго разучивал. Итальянский композитор Ф.Б. Бузони, бывший одно время директором Московской консерватории, тоже обладал феноменальной памятью - запоминал и мог воспроизвести практически все услышанные мелодии.

Академик Абрам Федорович Иоффе по памяти пользовался таблицей логарифмов. А. Алёхин устанавливал своеобразные рекорды, играя в шахматы вслепую, т.е. не глядя на доски, с 30 партнерами во время сеансов одновременной игры. Алёхин не только удерживал в памяти позиции фигур и все перипетии борьбы на десятках шахматных досок, но рассчитывал варианты на много ходов вперед и находил неожиданные комбинации.

А. Лурия в «Маленькой книжке о большой памяти» (88) рассказал о своих многолетних наблюдениях над удивительной памятью журналиста Шерешевского. Этот человек быстро и без видимых усилий запоминал последовательности из сотен слов и мог повторить их в прямом и обратном порядке, даже с вариациями: через одно, через пять и т. д. Спустя годы, при повторных проверках, он легко воспроизводил все задания, которые когда-либо давал ему экспериментатор.

До последнего времени память описывали лишь качественно, с помощью эпитетов: громадная, хорошая, посредственная, плохая. В клинике врачи пользуются различными определениями для обозначения расстройств памяти - тоже качественного характера. Развитие теории информации позволило предпринять попытки количественной оценки памяти. Оценка информационной емкости памяти производится в единицах информации - битах.

ЕМКОСТЬ ПАМЯТИ

Объем кратковременной и длительной памяти

Попытаемся оценить объем кратковременной памяти в битах. Емкость кратковременной памяти - это по сути дела та информация, которую человек держит перед своим мысленным взором в данный момент. Существуют пробы на объем кратковременной памяти: экспериментатор читает вслух случайную последовательность цифр со скоростью одна цифра в секунду. Испытуемый слушает, а по окончании чтения ему предлагают воспроизвести этот ряд цифр. Обычно взрослый человек может повторить последовательность из восьми цифр. Если вместо цифр читать буквы русского алфавита, то испытуемый в состоянии запомнить после однократного прослушивания не более семи букв.

В восьми цифрах содержится 27 битов информации. А в семи буквах - 35 битов. Значит, буквенный код экономнее цифрового. Если вместо букв читать набор случайных слов, человек способен запомнить с первого раза последовательность из шести слов. Согласно нашим подсчетам, одно слово содержит 14 битов. Значит, если воспользоваться кодом слов, то объем кратковременной памяти выразится числом 84 бита. При чтении осмысленного текста (фраз, предложений, абзацев) - такой код еще более емкий - количество информации, удерживаемой в кратковременной памяти, возрастет. Самый «высокий» и экономный код - это код идей (2).

Исследование объема кратковременной памяти составляет содержание пробы Бине, которая состоит в определении количества цифр, удерживаемых в памяти после однократного прослушивания. Если испытуемый запоминает не более двух-трех цифр, это показатель умственной неполноценности. Но если он запоминает даже

длиннейший ряд цифр, это еще не означает, что у него высокий интеллект.

Объем кратковременной памяти совпадает с объемом восприятия. Под объемом восприятия понимают то количество простых предметов (жетонов, спичек и т.д.), которое человек воспринимает с первого взгляда, не пересчитывая. Если показать лист бумаги, на котором нарисовано 5 черных квадратов (экспозиция - 1 сек.), то и не пересчитывая человек правильно оценит их количество. Но если нарисованных квадратов 8, испытуемый будет допускать ошибки. Для точной оценки количества квадратов он должен их пересчитать. Объем одновременного восприятия - 5-6 объектов. Эта цифра близка к объему кратковременной памяти, и совпадение здесь не случайное.

Ведь запечатление информации - сложный процесс, который можно расчленить на восприятие и фиксацию. Поэтому совпадение численных характеристик объема восприятия и объема кратковременной памяти вполне естественно.

Оценку информативной емкости длительной памяти проводили многие авторы. Полученные результаты сильно отличаются друг от друга и зависят от подхода к проблеме.

Психолог Дж. Миллер в основу своих расчетов положил величину 25 бит./сек. - такова найденная им в экспериментах средняя скорость восприятия информации человеком. Если считать, что человек воспринимает информацию 16 часов в сутки регулярно на протяжении 80 лет, то получим:

25х3600х16х365х80= 4,5х1010. Причем, это максимальная цифра, предел, которого обычно никогда не достигают. Минимальное количество информации в памяти человека Миллер оценивает числом 106-107 битов (170).

Г. Ферстер подсчитал количество белковых молекул в нейроне. Если принять, что одна молекула может сохранить 1 бит информации, то получится почти фантастическая цифра информационной емкости:

1021-1023 битов (158).

Математик Дж. Нейман исходил из того, что воспринимающая клетка может обработать 14 битов в секунду. В коре мозга 1010 нейронов. Значит, человек может воспринять 1010 х 14 бит./сек. В пересчете на 68 лет (продолжительность жизни) это дает 1020-1021 битов (173).

Как видим, одни авторы считают, что объем памяти примерно соответствует объему информации, воспринимаемой в течение всей жизни. Другие полагают, что пропускная способность органов чувств настолько велика, что мозг не может зафиксировать всю поступающую информацию. Наконец, существует и третье предположение - огромная информационная емкость мозга до конца жизни так и не заполняется целиком. Эта третья точка зрения подтверждается эволюционно-биологическими соображениями: пропускная способность мозга как канала связи должна быть значительно выше суммарной информации, доставляемой всеми органами чувств.

Поэтому физиолог Р. Купер оценивает рабочий объем человеческого мозга величиной 10 битов (71). К такой же цифре склоняются и другие нейрофизиологи. Общее количество нервных клеток коры головного мозга - 1010; следовательно, на каждый нейрон приходится 100 тыс. битов информации, и беспомощно-наивными выглядят теории, в которых нейрон уподобляется одной ячейке памяти вычислительной машины.

Огромная цифра 1015 битов не характеризует количество знаний человека. Объем памяти и знания - это не одно и то же. Чтобы определить количество знаний, нужно учитывать не только пропускную способность мозга как канала связи, но и информационную ценность сведений, и код, принятый для их передачи. Нетрудно подсчитать, что человек за всю свою жизнь успевает прочесть едва ли больше 6-8 тыс. книг.

Информацию, содержащуюся в книге, можно подсчитать по-разному. Печатный лист состоит примерно из 8 тыс. слов. Это составляет в грубом приближении 100 тыс. битов. В печатном листе 40 тыс. знаков, что дает 200 тыс. битов. Но книга состоит не только из букв и слов. Она состоит из фраз, осмысленных предложений, идей. Если исчислять информацию, исходя из количества печатных знаков, окажется, что наши современники и их деды получали одинаковые объемы информации. На самом деле это не так. Современный человек пользуется значительно более емкими понятиями. Хотя объем восприятия, т.е. пропускная способность органов чувств -этих ворот познания, не изменился, объем воспринимаемой информации возрос неизмеримо и продолжает возрастать.

Повышение информационной ценности понятий компенсирует ограниченную пропускную способность органов чувств и хотя большую, но не беспредельную информационную вместимость мозга. В будущем люди научатся еще экономнее организовывать

свои знания о мире, и информационная ценность понятий, а значит, и выражающих их слов, возрастет еще более.

Сам термин «информация» имеет по крайней мере два значения. Во-первых, это логарифмическая мера статистической неожиданности сообщения. Во-вторых, это смысл сообщения, его значение, его семантическое содержание. Количественно оценить содержание - задача трудная. Нужно найти критерий, позволяющий оценить значение информации для человека; это и будет ее истинный, а не формальный объем.

В человеческом мозге запечатлена информация двух «типов». До сих пор речь шла об информации, воспринимаемой в процессе обучения и накопления индивидуального жизненного опыта. Но есть еще информация, закодированная в генах и определяющая особенности биохимических реакций в организме, которые выражают его биохимическую индивидуальность.

Разноречивость оценок информационной емкости мозга - от 106 до 1023 битов не случайна. Теория информации была разработана для электрических систем связи. Применение ее к изучению памяти требует усовершенствования и существенных дополнений самой теории. Определение количества информации как двоичного логарифма из числа возможных состояний удобно тем, что за две минуты канал связи передает вдвое больше информации, чем за одну минуту, а на двух страницах можно сообщить вдвое больше, чем на одной. Такой подход хорош лишь для некоторых целей - когда передаются короткие независимые сообщения, например, телеграммы. А сложные сообщения под этот логарифмический закон не подходят. На двух страницах единого, цельного текста удается изложить, быть может, впятеро больше, чем в двух отдельных текстах по одной странице.

Чтобы научиться оценивать смысловой объем информации, ее значение для получателя, нужно исходить из того, какого рода изменения вызывает информация в поведении воспринявшего ее организма. Это лишь один из возможных подходов к оценке семантического объема информации.

Таким образом, измерение памяти в битах имеет ограниченную ценность. Это первая попытка количественной оценки памяти, позволяющая, однако, ставить вопросы и проводить эксперименты, которые ранее не могли быть ни задуманы, ни осуществлены.

Кодирование информации. Мнемонические приемы

Дж. Миллер экспериментально показал, что скорость запоминания сообщения не зависит от его информационной ценности, т. е. от количества содержащейся в ней информации, а зависит только от длины сообщения. Значительно легче запомнить небольшую числовую последовательность, если она несет в себе много информации, чем длинный ряд цифр, даже если в нем содержится минимальное количество информации. Сообщения одинаковые по длине, но содержащие различное количество информации, представляют одинаковую трудность для запоминания. Иными словами, определяющим следует считать число символов в сообщении, а не количество информации на один символ (90).

Эти взгляды, одно время казавшиеся бесспорными, были поколеблены опытами П.Б. Невельского. Харьковский психолог показал, что отмеченные Миллером закономерности справедливы лишь для кратковременной памяти: объем ее близок к инварианту, если измерять его числом символов. А объем длительной памяти близок к инварианту при измерении его в двоичных единицах (битах). Неопределенность, вероятность и разнообразие по-разному влияют на объем памяти человека (96, 97). Отсюда вытекает возможность использования различных форм и методов организации запоминаемого материала.

Насколько велика роль организации материала, видно из следующего примера. В Средние века, чтобы научиться арифметическому делению, требовалось закончить университет. Да еще не всякий университет мог научить этой премудрости. Нужно было непременно ехать в Италию - тамошние математики были особенно искусны в делении. Если учесть, что в те времена пользовались римскими цифрами, то станет ясно, почему деление миллионных чисел было доступно лишь избранным. С введением арабских цифр, а точнее, с введением позиционной системы исчисления, девятилетние школьники легко постигают правила деления и миллионных, и миллиардных чисел. Объем смысловой информации остался тем же, но более выгодная организация и удобное символическое обозначение позволяют производить обработку информации быстро и экономно.

Четкое и сжатое символическое обозначение не только облегчает запоминание материала. Экономная запись уже известных фактов, лаконичная форма изложения разработанной теории - это необходимые предпосылки дальнейшего продвижения вперед,

один из этапов прогресса науки. Ввести элегантный способ символизации, изящно изложить разработанную кем-то теорию - такая работа носит творческий характер и требует нестандартности мышления, которая служит важным критерием таланта.

Человек постоянно пользуется теми или иными способами организации материала в своей повседневной деятельности. Изучая математику, не всегда нужно зазубривать все формулы - многие из них достаточно понять, запомнить метод или идею и, пользуясь ею, вывести нужную формулу. При изучении иностранного языка незачем заучивать все формы глагола - достаточно усвоить грамматические правила спряжения. Строго говоря, мы здесь имеем не воспроизведение материала (репродукцию), а его воссоздание (реконструкцию).

Реконструкция возможна лишь в процессе активного мышления. Вероятно, чем выше интеллект человека, тем большее место в его мнемонических процессах занимает реконструкция материала по сравнению с репродукцией. Таким образом, интеллект можно определить как хорошо организованную систему знаний.

Мнемонические приемы - тоже способ организации материала, но организация проводится по случайным признакам, например, по совпадению звуков, буквенных или цифровых обозначений и т. д.

В химии пользуются лакмусовой бумажкой, чтобы отличить щелочь от кислоты: при погружении в щелочной раствор она синеет, а в кислой среде - краснеет. Для удержания в памяти этого факта учащиеся пользуются тем, что слова «кислота» и «красный» начинаются с буквы «к». Школьники по костяшкам пальцев запоминают число дней в месяцах. Фраза «каждый охотник желает знать, где сидит фазан» позволяет по совпадению первых букв запомнить цвета солнечного спектра в порядке уменьшения длин волн: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Студенты-медики широко пользуются мнемоническими приемами при изучении анатомии.

Мы подробно остановились на мнемотехнике, потому что логическая связь и осмысление материала в процессе запоминания не нуждаются в защите, а к мнемотехнике часто относятся с неоправданным высокомерием. Конечно, роль мнемонических приемов относительно невелика. Организация материала по содержанию куда эффективнее, она позволяет оперировать огромным количеством информации, экономно используя свою память. Но что такое организация материала по содержанию? Это его логическое расчленение, сравнение, группировка, обобщение, установление связей с ранее накопленными сведениями. Иными словами, память оказывается тесно связанной с мышлением.

ПРОБЛЕМА ЛОКАЛИЗАЦИИ

Строение мозга и генетическая информация

Если взглянуть на разрез мозга невооруженным глазом, то сразу видно, что мозг неоднороден: он состоит из серого и белого вещества. Серое вещество - это скопление нервных клеток, или нейронов, белое вещество - это волокна, которые являются отростками нервных клеток. Кора мозга представляет собой слой серого вещества толщиною в четверть сантиметра, покрывающий всю поверхность мозга, заходя во все углубления и борозды. Площадь коры примерно 2300 см2. Кора головного мозга состоит из 1014 млрд. нейронов. Нейрон, или нервная клетка, анатомически отличается от других клеток главным образом наличием отростков, чаще всего - одного длинного (аксона) и нескольких коротких (дендритов).

Величина тела нейрона и дендритов измеряется тысячными долями миллиметра. Длина аксона достигает десятков сантиметров. Элементы, из которых построен мозг, не отличаются большим разнообразием. Существует ограниченное число типов нервных клеток, по новейшим данным, не более 150. Под микроскопом видно, что мозг - это система, состоящая из многократно повторяющихся элементов. Вся сложность в бесчисленных взаимосвязях, а не в разнообразии компонентов.

Нервные клетки (нейроны) и их отростки покрыты поверхностной оболочкой - мембраной (мы не касаемся различий между миэлиновыми и безмиэлиновыми волокнами). Мембрана проницаема для одних ионов и непроницаема для других. На наружной ее поверхности имеется избыток положительно заряженных ионов, а на внутренних - отрицательно заряженных, и между обеими сторонами мембраны (а толщина ее - всего 300 ангстрем!) существует

разность потенциалов. Под действием раздражителей проницаемость мембраны для ионов внезапно увеличивается. Благодаря этому исчезает разность потенциалов в данной точке мембраны: создается очаг деполяризации, который быстро распространяется вдоль мембраны. Это и есть нервный импульс.

Прохождение нервного импульса по волокну, как видим, нельзя отождествлять с прохождением электрического тока по проводнику. По нерву распространяется волна деполяризации (со скоростью 100-160 м/сек.), а вдоль проводника - электромагнитная волна, скорость которой в вакууме или в воздухе составляет 300 тыс. км/сек.

Место соприкосновения двух нервных клеток или их отростков называется синапсом и имеет огромное функциональное значение: через синапсы осуществляется переход возбуждения с одного нейрона на другой. Один нейрон имеет до 4 тыс. синаптических контактов. Однако из сотен и тысяч синаптических бляшек данного нейрона лишь некоторая часть активно функционирует. Остальные «не работают», но могут превратиться в функционирующие связи - по мере обучения, в процессе накопления человеком индивидуального опыта.

Кроме нейронов, в состав серого вещества входят вспомогательные клетки, играющие роль опорных элементов и принимающие участие в питании (трофике) нейронов. Эти клетки называются глиальными. С помощью современных методов микроскопии, позволяющих рассматривать препараты без предварительного окрашивания, искажающего действительную картину, подсчитано, что глия составляет 60-90% массы мозга. Отношение массы глии к массе нейронов - глиальный индекс - более высок у животных, стоящих на верхних ступеньках эволюционной лестницы, и выше всего у человека. Поэтому и было выдвинуто предположение, что глия - не только каркас, механически поддерживающий нейроны и обеспечивающий их трофику. Глию рассматривают как хранилище информации.

Таким образом, вопрос о локализации памяти вызывает разногласия уже при рассмотрении его на клеточном уровне. Большинство авторов считают, что фиксация и хранение информации связаны с нервными клетками. Но деятельность нейронов протекает в масштабе миллисекунд, и самое большее - секунд. А поведенческие реакции развертываются в масштабе месяцев, лет, поколений. Согласно гипотезе Р. Галамбоса, функция длительного

хранения информации принадлежит глиальным элементам. Однако этой гипотезе не хватает экспериментальных доказательств (30).

В осуществлении функции памяти принимает участие так называемое сетевидное образование, или ретикулярная формация мозга. Недаром при корсаковском психозе очень часто обнаруживаются патологические очаги именно в этой области нервной системы.

Расположена она в стволовой части мозга, и под микроскопом имеет сетчатую структуру (отсюда и название, которое предложил Дейтерс в 1885 г.). Тормозящее влияние ретикулярной формации на спинной мозг наблюдал еще И. М. Сеченов. В классическом эксперименте он нанес кристаллик соли на зрительные чертоги (бугры) лягушки и вызвал торможение спинно-мозговых рефлексов. Сейчас доказано регулирующее влияние сетевидного образования также и на кору головного мозга (94). Одна из его функций - поддерживать циклические чередования сна и бодрствования (физическая часть ретикулярной формации).

Существует еще тоническая часть, которая активирует не всю кору мозга, а лишь отдельные зоны, и тем самым участвует в переключении внимания. Активизация затылочных участков коры приводит к снижению порога зрительного восприятия - это соответствует состоянию настороженности, при котором индивид присматривается к чему-либо. Активация височных долей снижает порог слуховых раздражений - это соответствует состоянию настороженности, при котором индивид прислушивается.

Ретикулярная формация переключает внимание не только с одной модальности (скажем, зрительной) на другую (слуховую). Как правило, внимание переключается на более значимый раздражитель. Таким образом, ретикулярная формация регулирует тонус мозговой коры, подготавливая ее к работе.

Возможно, ретикулярная формация оказывает влияние на функцию запечатления информации, удерживая и переключая внимание. Во всяком случае, предположение, что сетевидное образование есть центр сознания и памяти, не подтвердилось.

Существуют ли функциональные центры?

Вопрос этот имеет давнюю историю. Еще в IV в. н.э. Неме-зий I (епископ Финикии, один из «Отцов Церкви», чья книга «О природе человека» была популярна в Средние века) учил, что но-

сителями психических функций являются желудочки мозга и что задний желудочек есть вместилище памяти. Это представление держалось много веков; его разделял Леонардо да Винчи.

В конце XVIII в. анатомы впервые заподозрили, что память локализуется в коре головного мозга. Первая половина XIX в. ознаменовалась борьбой двух школ, двух точек зрения на локализацию психических функций в мозговой коре. Глашатаем первой школы был венский (впоследствии парижский) анатом Франц-Иозеф Галль, который всякую психическую способность связывал с определенным участком коры головного мозга. Он думал, что есть специальные участки, ведающие памятью на слова, памятью на предметы и факты, а всего локализовал в коре 27 способностей в форме френологической карты. И список и карта выглядят сейчас примитивными, но не надо забывать, что Галль одним из первых понял: душевные болезни - это болезни мозга.

Ученики Галля, да и сам он в последние годы жизни, пошли по фантастической дороге. Они утверждали, что развитие психической способности, например, остроумия или тщеславия, связано с гипертрофией соответствующего участка коры. Гипертрофированный участок мозга давит изнутри на череп и меняет его форму. Над увеличенным мозговым полем выпячивается череп в виде шишки. По этим шишкам френологи якобы угадывали склонности, характер и способности человека. Идея Галля, содержащая зародыш истины, была низведена до уровня ярмарочного шарлатанства.

Главным противником Галля был французский физиолог и анатом М.-Ж. Флуранс. Он изучал птиц, в частности, установил, что поведение их резко меняется после частичного разрушения мозга. Но изменения не зависят от того, какой именно участок мозга разрушен. Вывод Флоранса был столь же категоричен, сколь и ошибочен: вся масса мозга равноценна и однородна, никакой локализации функций нет.

Столетие спустя сходную позицию занимал американский физиолог К.С. Лешли. Но против него с сокрушительной критикой выступил И.П. Павлов. Современные взгляды на локализацию функций исходят из павловского принципа структурности.

Каждая функция связана с анатомическим субстратом -нервными клетками. Но эти клетки не обязательно собраны в единую группу, в один участок коры мозга. Связь между элементами - функциональная, а сами элементы могут находиться на раз-

ных «этажах» нервной системы: в коре, в продолговатом мозгу, в спинном мозгу.

Центр - это не анатомическое, а функциональное и структурно-динамическое понятие. Элементы нервной системы объединяются в центр для выполнения данной конкретной деятельности организма. Носителями же высших психических функций являются согласованные в своей работе различные отделы мозга.

Опыты на животных и наблюдения над больными, перенесшими удаление части мозга (при опухолях, абсцессах, травмах), показывают, что нет такого участка коры, потеря которого привела бы к полной потере памяти. Это не означает возврата к взглядам Флуранса, ибо разные участки коры далеко не равнозначны по своим функциям (53).

Более 100 лет тому назад Г. Фритч и Э. Гитциг, вскрывая череп лабораторных животных, раздражали электрическим током разные отделы коры головного мозга. При раздражении передней центральной извилины они регулярно наблюдали сокращения определенных групп скелетных мышц. Так была подробно изучена двигательная область коры. Исследования были дополнены морфологическим изучением цитоархитектоники мозга, т.е. различий в типах и распределении клеток мозговой коры. Сейчас описано много функционально-морфологических зон. Полное и подробное разделение коры предложено Институтом мозга АМН СССР (132).

Эту линию предложил Х. Дельгадо (59). Он вживлял в мозг животных проволочки толщиной в человеческий волос и, много месяцев спустя, после заживления операционной раны, пропускал через эти электроды ток. Животные под влиянием электрического раздражения различных точек мозга нахмуривали лоб, открывали и закрывали глаза, двигали языком, ушами, конечностями, гримасничали, сгибали туловище.

Электрический «приказ» включал целые двигательные акты, которые выполнялись, несмотря на препятствия. Животное обходило их, неуклонно добиваясь заданной цели. Раздражение некоторых точек хвостатого ядра вызывало «реакцию замирания», как в стоп-кадре. Когда обезьяна пыталась противостоять электрической команде, увеличение силы тока подавляло ее сопротивление.

Раздражение подкорковых ядер позволяет управлять эмоциями, делать агрессивными обычно миролюбивых животных (с прекращением действия тока миролюбие восстанавливалось). Обнаружены были и участки, «заведующие кротостью». Макаки-резус обычно хватают и кусают любой приближающийся объект.

А при раздражении хвостатого ядра они становятся смирными, и их можно трогать руками без всяких опасений. По прекращении действия «электрического укротителя» свирепый характер тотчас восстанавливался. Эти эксперименты были повторены на быках («электронный матадор»). Найдены участки, раздражение которых вызывает голод, а раздражение хвостатого ядра заставляет голодное животное отказаться от еды (59).

Электрическая стимуляция и память

Преимущественную роль в запоминании и особенно воспроизведении информации играют височные доли мозга. Показательны опыты канадского нейрохирурга В. Пенфилда (102, 103), проводившиеся на операционном столе. В ходе нейрохирургической операции под местным обезболиванием Пенфилд раздражал участки мозга слабым электрическим током. Он использовал серебряный электрод, поверхность соприкосновения которого с мозгом равнялась 1,5 мм2. Параметры тока были следующие: форма импульсов - прямоугольная, продолжительность импульса - от 2 до 5 миллисекунд, частота - от 40 до 100 герц, напряжение - от 1 до 5 вольт. Сопротивление поверхности электрода составляло 1020 килоом, следовательно, сила тока была 50-500 микроампер.

При раздражении верхней височной извилины у больных возникали воспоминания в виде ярких зрительных картин и звуков речи. Один больной, лежа в операционной, слышал звуки фортепиано и мелодии знакомых песен. Стоило выключить ток - и воспоминание прекращалось. При возобновлении раздражения той же точки повторяется то же самое воспоминание, либо сходная по структуре ситуация.

Один больной при электрическом раздражении увидел грабителей с ружьями - точь-в-точь, как на иллюстрации к давно прочитанному детективному роману. Женщине стало казаться, что она рожает и вся обстановка не отличается от той, которая была когда-то при родах.

Если поместить электрод на зрительное поле затылочной области (поле 18) или на слуховую зону той же височной области (поперечные извилины Гешля, поле 41), то возникают лишь вспышки света перед глазами или ощущения жужжания и свиста, т. е. простые ощущения. А при раздражении верхних височных извилин высветляются в памяти развернутые картины, настолько яркие, что

испытуемый воспринимает их как действительно переживаемые события. Оживают и те же самые чувства, которыми сопровождалась данная ситуация. Возникает то же отношение к событию и то же истолкование его, что и прежде. Поэтому участки верхней височной извилины Пенфилд назвал истолковательной зоной.

Испытуемый присутствует в двух ситуациях одновременно: в ситуации на операционном столе и в оживленной памятью, которая переживается как текущее событие. По окончании опыта он все же ясно осознает, что это было «зримое воспоминание».

Эти опыты не дают оснований считать височные доли центром памяти - это было бы смешением понятий «локализация симптома» и «локализация функции». Однако роль височных долей в механизмах памяти несомненна. Какие нейрофизиологические процессы выполняют функции электрода в процессе произвольного припоминания? Пенфилд проводил эксперименты на больных с височной эпилепсией, у которых перед припадками были ауры, т. е. самопроизвольные слуховые и зрительные галлюцинации. Вероятно, воспроизведение прошлого опыта во время аур и при электростимуляции обусловлено одним и тем же механизмом.

У всех подопытных была височная эпилепсия, но это не значит, что эпилептический очаг определял содержание галлюцинаций. Он играл лишь пусковую роль, приводя в действие нормальный механизм извлечения из памяти.

Отметим существенную деталь. Ответ на данное электрическое раздражение влияет на последующие раздражения, если они наносятся без длительных пауз. Иными словами, ответ на раздражение точки «А» меняется в зависимости от того, какой ответ был получен перед этим при раздражении точки «Б». Поэтому последовательные раздражения одной и той же точки не абсолютно одинаковы, хоть и похожи.

Один больной постоянно слышал, будто его окликают, но это происходило при различных обстоятельствах. У другого каждый припадок начинался с детского воспоминания, как он выхватил палку из зубов собаки. В опытах у него всегда возбуждалась картина, в которой выхватывание чего-либо было основным стержнем ситуации: кто-то выхватил шляпу у девушки, ружье у солдата. Выхватывание шляпы или ружья - разные вещи, но абстрактное понятие «выхватывание» есть соединительное звено между ними, или «индекс» в каталоге памяти.

Ток через электроды вступает в контакты с множеством нейронных контуров. Но в результате активизируется только один

«кусок» прошлого опыта, а не два и не три. Последующее раздражение той же точки может привести к оживлению другого эпизода, но опять-таки одного, а не двух. Значит, в мозгу есть механизм торможения, связанный с избирательной активацией прошлого опыта. Не исключено, что этот механизм находится в ретикулярной формации.

Психические феномены при раздражении истолковательной зоны носят характер галлюцинаций. В данном случае галлюцинации представляют патологическое воспроизведение прошлого опыта. При эпилептических припадках это не совсем очевидно, потому что ауры кратковременны, а потом наступает припадок, и больной не может анализировать свои ощущения. Но в опытах Пенфилда было ясно, что содержание галлюцинаций - это воспроизведение того, что в близком или далеком прошлом было содержанием сознания больного. По мнению Пенфилда, весь поток сознания человека запечатлевается в памяти, хотя не всегда доступен произвольному припоминанию.

Человеческая память дает два разных типа воспроизведения. Припоминая, например, песню, строчку за строчкой, не вспоминают при этом ситуаций, при которых ее слышали. Это обобщенно-абстрактный тип воспроизведения. Конкретно-эмоциональное воспоминание состоит в том, что припоминается не вообще песня, а данное конкретное ее исполнение. Электростимуляция мозга вызывает второй тип воспоминаний. Поэтому не все виды запечатленного опыта воспроизводятся в «электрических галлюцинациях».

Вспоминаются обычно моменты, когда человек что-то видел и слышал. Никогда не вспоминаются принятие решений, собственная речь, исполнение квалифицированных работ, прием пищи, страдания и слезы, игра в шахматы, в теннис и другие спортивные игры, выполнение письменных и вычислительных работ. Видимо, эти формы человеческого опыта воспроизводятся другими механизмами.

Хотя и редко, но больные все же вспоминали под действием электродов собственные движения и положения тела. Некоторые вспоминали чувство удовольствия или страха, один вспомнил, как танцует с женой. При раздражении речевой зоны испытуемый не осознает никаких следов воздействия на его мозг, пока у него нет надобности что-то сказать. Когда же он хочет заговорить, то с изумлением обнаруживает, что онемел: не находит подходящих слов и с досадой щелкает пальцами. Когда ток выключают, слова сразу «возвращаются».

Кора вокруг слуховой зоны при рождении не имеет закрепленных за нею функций. В раннем детстве часть височной коры слева (реже справа) связывается с функцией речи. Симметричные же участки противоположного полушария, а также передние полюса височных долей обоих полушарий приобретают другую функцию: открывают доступ к прошлому опыту - слуховому и зрительному.

В детские годы участок мозга, предназначенный для формирования центра речи, еще не строго закреплен, и центр речи может быть перенесен в другое полушарие, например, если этот участок травмирован. Но с годами формируются функциональные связи, которые отличают центр речи от истолковательной зоны. Участки, равноценные от рождения, приобретают различные жизненные роли. Это отличает их от филогенетически более старых сенсорных зон, которые в ходе индивидуального развития не меняют своего функционального назначения.

МЕХАНИЗМЫ ПАМЯТИ

Теории памяти можно разбить на три группы. Первая группа теорий объясняет память в терминах психологии; из этой группы мы рассмотрим ассоциативную теорию. Причина такого предпочтения в том, что, несмотря на слабости и ограничения, эта теория оказалась наиболее полезной при попытках моделирования памяти на ЭВМ. Вторая группа теорий касается физиологических механизмов, реализующих память. Третью группу составляют химические теории. Теория нейронных моделей стремится синтезировать перечисленные уровни.

Ассоциативная теория памяти

Представления и понятия, хранящиеся в памяти, связаны между собой таким образом, что оживление, или актуализация, одного представления влечет за собой оживление других. Достаточно произнести вслух одну строку стихотворения - и кто-нибудь из присутствующих непременно произнесет следующую. А если не произнесет, то все равно невольно вспомнит. Связь представлений обусловлена жизненным опытом человека и, в конечном счете, зависит от объективных связей между явлениями реальной действительности.

Связь представлений называется ассоциацией. Термин этот ввел Дж. Локк; М. Ломоносов предпочитал термин «совоображе-ние», который не получил распространения. Упоминание об ассоциациях есть у Платона; Аристотель описал их подробно и предложил классификацию. Он различал ассоциации по смежности, по сходству, по контрасту, по одновременности и по последовательности. Нетрудно убедиться, что последние две сводятся к ассоциациям по смежности (смежность во времени), и тогда остается три

главных вида ассоциаций. Многие ассоциации по сходству и по контрасту тоже могут быть сведены к ассоциациям по смежности. Но ассоциативная теория памяти зиждется не на особенностях той или иной классификации, а на самом факте связывания представлений.

Простейший пример ассоциаций приводит М. В. Ломоносов в «Риторике». Ассоциация, по его словам, «есть душевное дарование с одной вещью, уже представленною, купно воображать другие, как-нибудь с ней сопряженные, например: когда, представив в уме корабль, с ним воображаем купно и море, по которому он плавает, с морем - бурю, с бурею - волны, с волнами - шум в берегах, с берегами - камни и так далее. Сие все действует силою совооб-ражения, которая, будучи соединена с рассуждением, называется остроумие» (78, с. 109)

Допустим, в ассоциативном эксперименте испытуемый дал серию следующих ответов на слово-раздражитель «стул»: кресло -табуретка - трон - скамья и т.д. Каждая из этих ассоциаций является ответом на первоначальное слово-раздражитель, и поэтому эту последовательность можно схематически изобразить в виде «куста»:

кресло,

стул _ табурет,

скамья, трон.

Такой тип ассоциирования называется кустовым, или «звездным». Другой тип ассоциирования - цепной, когда в ряду ассоциаций каждое последующее слово служит ответом на предыдущее, а не первоначальное:

стул - дерево - лес - цветы - запах и т. д.

Каждому человеку присущи оба типа ассоциирования - кустовое и цепное, но соотношение их бывает различным. Психолог И. Левин показал, что творческая одаренность человека в какой-то мере связана с легкостью цепного ассоциирования и никак не связана с легкостью кустового ассоциирования. Ибо именно цепное ассоциирование приводит к отдаленным и нестандартным ассоциациям, в отличие от кустового, в результате которого создаются лишь длинные и стереотипные списки-перечисления.

Сколько требуется ассоциативных шагов, чтобы перейти от одного понятия к другому, если эти понятия относятся к совершен-

но различным областям жизни? На первый взгляд кажется, что для такого перехода требуется огромное число ступеней-ассоциаций, что цепочка должна содержать десятки или сотни звеньев. Эксперименты киевских ученых Э.Т. Голованя и В.С. Старинца показали, что таких шагов требуется не более пяти-шести. Возьмем, например, два таких понятия, как «древесина» и «мяч». Достаточно трех-четырех промежуточных ассоциаций, чтобы перейти от «древесины» к «мячу». Каждая ассоциация вполне естественна:

древесина - лес; лес - поле; поле - футбольное; футбольный - мяч.

Два других слова: «небо» и «чай». Связь между ними устанавливается с помощью четырех естественных ассоциаций:

небо - земля; земля - вода; вода - пить; пить - чай.

Слова были наугад взяты из словаря; всего проделано несколько сот проб со случайно взятыми парами слов. Почти во всех из них было достаточно трех-четырех, реже пяти-шести ассоциативных шагов для перехода от одного понятия к другому. Конкретный состав цепочки зависит от состояния испытуемого в момент опыта и различен у разных людей (50).

Так ли уж парадоксален описанный феномен? Как показали эксперименты, число прямых ассоциативных связей каждого слова в среднем близко к десяти (48, 49). Если исходить из десяти ассоциативных связей первого порядка, то один ассоциативный шаг дает возможность выбора из десяти слов; второй шаг - из 100 слов (связи однонаправленные); третий - из 1000, четвертый - из 10 000; пятый - из 100 000 слов. При моделировании ассоциативной памяти на ЭВМ эту особенность ассоциаций пытались реализовать в виде древовидной структуры (86). Но ведь существуют перекрестные связи, объединяющие все хранящиеся в памяти слова в единый массив. При моделировании на ЭВМ свойства этого массива более адекватно реализуются не древовидной структурой, а сетью. Ассоциативные связи представляют основу упорядоченного хранения информации в мозгу человека, обеспечивающего быстрый поиск нужных сведений, произвольное обращение к нужному материалу.

Слово может быть ассоциировано не с единичным другим словом, а с набором их, объединенным в группу. Таким путем соз-

дается иерархическая организация ассоциаций, обеспечивающая гибкость при воспроизведении. Иерархия динамична, и при переключении на новый вид деятельности, на новую цель происходит перестройка иерархической структуры. Понятие, которое в данной иерархии находится «внизу», может после перестройки оказаться на вершине иерархической структуры (50).

Два свойства ассоциативного процесса - ограниченность числа прямых ассоциативных связей каждого слова и конечное (притом малое) число шагов-переходов между любыми словами -явились отправной точкой при создании ассоциативно-сетевой модели памяти. Возможность «пройти» от любого слова к другому за небольшое число шагов - одна из предпосылок быстродействия человеческой памяти. Перспектива реализовать эту особенность в модели - весьма заманчива. Тот факт, что пятишаговый переход между любыми словами сочетается с ограниченным числом связей каждого слова, выдвигает следующую узловую задачу: каков должен быть порядок соединения элементов ассоциативной сети, чтобы сеть обладала указанными свойствами? Нужно найти такую структуру сети, при которой число шагов между двумя любыми элементами возрастало бы значительно медленнее, чем число элементов сети.

Ассоциация образов и понятий есть та конкретная форма, в которой образы и понятия сохраняются в памяти. Мышление оперирует сведениями, предварительно организованными и упорядоченными отчасти еще в ходе восприятия. Характер ассоциативных связей ограничивает и предопределяет ход мыслительного процесса.

Эксперименты подтвердили это предположение. Опыт состоял в том, что испытуемым предлагали прослушать фразы, записанные на магнитофонной пленке. Одно из слов каждой фразы покрывали шумом, так что разобрать его с первого раза было невозможно; приходилось прослушивать запись пять-шесть раз. Фразы были двух типов - разумные и нелепые. Пример первого типа: «Из окна падал свет»; пример второго типа: «На тарелке лежит бегемот». Слова «окна» и «бегемот» при записи покрывали шумом, причем уровень шума был одинаков.

Испытуемому требовалось пять-шесть повторений, чтобы разобрать сквозь помехи «естественное» слово, а чтобы разобрать «нелепое», нужно было 10-15 повторений - в два-три раза больше. У больных некоторыми формами шизофрении в подобных же опытах выявилось, что разницы между осмысленными и нелепыми

словами не было: и те и другие воспринимались сквозь помехи одинаково трудно.

Эти простые опыты указывают на тот факт, что в памяти нормального человека слова группируются в «конгломераты», «гроздья», ассоциативные заготовки, которые используются в процессе восприятия и мышления. Готовые ассоциативные шаблоны (заготовки) экономят мышление. В то же время они делают мышление менее гибким. Отсутствие таких заготовок приводит к разорванности мышления и случайности в его движении, т.е. к тяжелому нарушению мыслительного процесса. Должен существовать оптимальный диапазон прочности ассоциативных связей. Выход за пределы этого диапазона в одну сторону приводит к тривиальной стандартизации мышления. Отклонение в другую сторону влечет за собой патологическую разорванность мышления, потерю контроля за содержанием и ходом собственных мыслей.

В оптимальном диапазоне прочности ассоциаций несколько градаций: есть связи более и менее прочные, легко и трудно возбуждаемые. Это тот материал, с которым оперирует мышление. Мыслительный процесс отличается от свободного ассоциирования тем, что мышление - это направленное ассоциирование. Фактором, направляющим ассоциирование и превращающим его в мышление, служит цель. Тогда возникает вопрос: а что такое цель?

В сравнительно простом случае арифметической задачи цель задается вопросом задачи. Если известно, сколько воды вливается в бассейн через трубы и известен объем бассейна, то целью, определяющей ход ассоциативного процесса, будет вопрос: за сколько минут наполнится бассейн? Прямые ассоциации типа: бассейн -купаться - плавать - нырять и т. д., будут заторможены.

Но существуют состояния, когда именно «случайные» ассоциации возбуждаются, а вопрос задачи перестает играть направляющую роль в организации ассоциативного процесса. Это бывает при поражении лобных долей мозга (87).

Защитники ассоциативной теории памяти полагают, что в основе всех проявлений памяти лежит ассоциация. Каждое воспоминание есть оживление прежних связей и зависит от того, какие представления находились в сфере сознания и подсознания в предшествующие моменты времени. Иногда связь воспоминания с предшествующим содержанием оперативной памяти оказывается глубоко спрятанной. Чтобы эту связь раскрыть, нужно «вытянуть» ассоциативную цепочку - восстановить непрерывный ряд подсознательных ассоциаций.

Антиподом ассоциативного подхода к объяснению памяти служит точка зрения структуралистов. Курт Левин с помощью виртуозно поставленных опытов доказал, что одних только ассоциаций недостаточно для воспроизведения. Репродукция есть результат не только сцепления, но и выполнения некоторых актов. Возможно, эти акты - оценочные действия.

Отдельные восприятия не просто связываются, а образуют структуры. Появление одного элемента структуры ведет к оживлению всей структуры, или гештальта. Возникновение способного к реконструкции следа памяти включает в себя не только фиксацию, но и приведение воспринятой информации в связь с прежним багажом личности, с ее тезаурусом. Эту связь можно представить как вхождение в структуру, все прочие элементы которой - старые представления. В пользу той и другой точек зрения можно привести аргументы. Но, видимо, стремление объяснить все многообразие явлений запоминания и воспроизведения с помощью одного механизма не приведет к успеху. Скорее всего, память реализуется несколькими психологическими механизмами; сочетание их создает индивидуальную память человека.

Условно-рефлекторная теория памяти

Термином «рефлекс» мы обязаны Р. Декарту. В переводе это слово означает «отражение» или «отраженное действие». Отраженное - потому что любая деятельность живого организма есть ответ на раздражение. Всякая деятельность причинно обусловлена, или детерминирована. Рефлекс - это закономерная реакция организма на раздражитель, протекающая при участии нервной системы.

Иногда условный рефлекс образуется после одного-единственного подкрепления - научения с одной пробы. Совместного действия двух раздражителей в течение нескольких секунд оказывается достаточно для установления стойких связей между группами нейронов в мозгу, потому что и после прекращения действия раздражителя продолжается циркуляция соответствующих импульсов в нервной системе. Быстрота и прочность формирования условных рефлексов связаны с мотивацией, с биологической значимостью раздражителей. Это не только корковый процесс, в нем участвует и ретикулярная формация.

Безусловные рефлексы обеспечивают уравновешивание организма с внешней средой. Но внешняя среда слишком непостоянна, и

сравнительно узкий репертуар врожденных безусловно-рефлекторных поведенческих реакций не обеспечивает тонкого приспособления к колеблющимся условиям среды. На базе врожденных рефлексов возникают условные. В основе условного рефлекса лежит временная связь, или временное замыкание в мозговой коре.

Мозг человека воспринимает внешние раздражители - ухом, глазом, обонянием. Переданное в центральную нервную систему раздражение разливается, иррадиирует - расползается, как масляное пятно на бумаге, правда, с большей скоростью. Поэтому, если выработать условный рефлекс на звук, то и другие звуки, отличающиеся по высоте, громкости и тембру, вызывают ту же реакцию. Физиологи называют это генерализацией условных рефлексов; она отвечает тому, что психологи называют ассоциацией по сходству.

При повторении раздражителя иррадиация становится все меньше и меньше; процесс возбуждения сосредоточивается в более ограниченном пункте головного мозга (концентрация возбуждения). Происходит это потому, что звук определенной высоты тона мы постоянно подкрепляем безусловным раздражителем, а другие звуки, даже очень близкие по звучанию - не подкрепляем. Не подкрепленные тона постепенно теряют свое действие, происходит дифференцировка. Она осуществляется с помощью торможения. Возбуждение и торможение - скорее эвристические конструкции, чем физиологическая реальность; тем не менее они сыграли огромную конструктивную роль.

Если условный раздражитель долго не подкрепляется безусловным, его действие постепенно прекращается, и рефлекс затормаживается. Если очень долго не подкреплять звук гонга подачей пищи, то он превратится в чистый тормоз - его звучание будет тормозить пищевую реакцию. Вероятно, различные случаи торможения можно привлечь для объяснения явлений забывания.

Закон взаимной индукции нервных процессов также имеет отношение к памяти. Взаимная индукция проявляется в том, что пункт возбуждения в коре окружен обычно зоной тормозного состояния, а пункт торможения окружен зоной возбуждения. Кроме того, возбуждение одного центра приводит к торможению центра, вызывающего противоположное физиологическое действие. Это одновременная индукция.

Последовательная индукция заключается в том, что по прекращении возбуждения в данном пункте возникает торможение (и наоборот). Взаимная индукция помогает понять механизм ассоциаций по контрасту. Если звук возбуждающей высоты действует

на нервные клетки достаточно долго, то по закону предела в клетках возникает запредельное торможение. А это торможение по закону взаимной индукции вызывает возбуждение другой половины ассоциированной пары. Поэтому раздражитель вызывает теперь не возбуждение, а торможение, т. е. противоположный эффект.

И. П. Павлов считал вполне законным распространить этот механизм на противоположные понятия и представления. Перенос закона, открытого при изучении условных рефлексов, на область понятий и представлений, т. е. на вторую сигнальную систему, -эвристическая гипотеза, или правдоподобная догадка. Другая эвристическая гипотеза, выдвинутая последователями Павлова и значительно менее правдоподобная, состояла в том, что высшие психические функции развиваются из условных рефлексов. Но до сих пор никто не смог ни объяснить, ни показать в эксперименте, каким образом из условных рефлексов могут возникнуть хотя бы простые представления, не говоря уже о понятиях, суждениях и умозаключениях.

Вторая сигнальная система компактнее; фиксация второсиг-нальных раздражителей больше локализована, и это коренным образом отличает ее от условных рефлексов, связанных с очагом возбуждения, даже если произошла дифференцировка. При корсаковском психозе отмечаются грубейшие нарушения словесной памяти, но формирование условных рефлексов при этом заболевании не нарушается. Этот факт говорит о том, что условно-рефлекторная теория не охватывает и не объясняет все проявления человеческой памяти.

Однако эта теория хорошо объясняет формирование и оживление ассоциаций. И.П. Павлов рассматривал условный рефлекс как физиологическое и вместе с тем психологическое явление -ассоциацию по одновременности, т.е. по смежности. Если в основе всех ассоциаций лежат условные рефлексы, это значит, что все ассоциации могут быть сведены в конечном счете к ассоциациям по смежности.

Химические теории памяти

Большинство химических теорий памяти признает основой хранения информации перегруппировку белковых молекул нейронов. Начнем с теории, созданной на основе биохимических работ Л. Сцилларда по ферментологии (180).

Фермент синтезируется из аминокислот; в синтезе участвует ряд химических веществ, который условно можно назвать фермен-тообразующим аппаратом. Действие каждого фермента может быть заторможено или вовсе блокировано репрессорами. Л. Сцил-лард рассмотрел динамическое поведение системы, состоящей из перечисленных трех компонентов: фермента, ферментообразую-щего аппарата и репрессора.

Эта трехкомпонентная система может существовать лишь в двух устойчивых состояниях. В первом из них система содержит минимальную концентрацию фермента, а второе - это состояние наивысшей концентрации фермента. Все промежуточные состояния неустойчивы, и система, предоставленная самой себе, приходит к одному из двух устойчивых состояний. Такие системы Л. Сциллард назвал параконститутивными системами.

Нетрудно в переходе параконститутивной системы от одного состояния к другому усмотреть аналогию с двойными ячейками памяти вычислительной машины. В каждом нейроне может быть до 100 тыс. параконститутивных систем. Следовательно, нейрон уподобляется не одной, а 105 ячейкам памяти вычислительной машины. На 1010 нейронов получается 1015 битов. Цифра совпадает с принятой нами величиной информационной емкости мозга.

Устойчивое состояние параконститутивной системы сохраняется в процессе клеточного деления. В дочерних клетках пара-конститутивная система сохраняет ту же концентрацию фермента, которая была в материнской клетке. Если согласиться, что состояние параконститутивной системы есть форма хранения информации, то выходит, что информация может быть передана потомству негенетическим путем.

Может ли параконститутивная система служить субстратом превращения индивидуальной информации в видовую, т. е. основой наследования благоприобретенных признаков? Большинство исследователей сегодня скептически смотрят на такую возможность.

В ближайшем будущем некоторые положения эволюционной теории смогут быть подвергнуты количественной проверке. Известно, что большая часть случайных мутаций - летальна. Адаптивная мутация бывает, скажем, один раз на миллион. Отсюда следует, что мутации не могут быть слишком частым явлением: поскольку большая часть их смертельна, то при высокой частоте мутаций произошло бы вымирание вида. Возросла бы вероятность адаптивных мутаций, но гибель представителей популяции была

бы столь интенсивной, что популяция быстро исчезла бы с лица Земли.

Мутации не должны быть и слишком редкими. В этом случае биологический вид не поспевал бы за изменениями внешней среды и при перемене условий оказался бы нежизнеспособным. Оптимальная частота мутаций есть результат эволюционного процесса. Точно установить эту частоту пока не удалось, но есть уже ориентировочные цифры.

Можно поставить вопрос: сколько должно было произойти мутаций, чтобы жизнь проделала путь от первых живых организмов до приматов? Зная примерное число нужных мутаций, частоту их и время существования жизни на Земле, можно подсчитать, насколько согласуются эти цифры. Достаточно ли этого времени, чтобы путем случайных мутаций и естественного отбора из древнейших примитивных форм жизни развился человек? Или 4 млрд. лет для этого мало? Тогда пришлось бы серьезно отнестись к предположению, что мутации не совсем случайны.

Вполне резонно предположить, что за миллиарды лет выработался механизм, закрепляющий в генах результаты очень длительного воздействия внешней среды. Этот процесс должен быть очень медленным и многоступенчатым, иначе сказались бы быстро преходящие колебания условий. Каждая из ступеней имеет биохимическую основу и физиологическую область действия. Существует иерархия ступеней, и самая высшая ступень - изменения структуры гена.

Зародышевая клетка состоит не только из хромосом, но и из цитоплазмы. У высокоорганизованных существ есть еще период внутриутробного развития и кормления молоком. Все эти факторы приводят к тому, что признаки, приобретенные родителями, влияют на потомство и, возможно, все глубже внедряются в структуру половых клеток, вплоть до закрепления в генах.

Для организма важна способность учитывать не только медленные и стойкие изменения окружающей среды в целом, но и флуктуации «местного значения», чтобы приспосабливаться к ним. В многоклеточном организме происходит дифференциация клеток. Нервная клетка, утратившая способность к делению, может сравнительно легко и быстро менять структуру ДНК в результате внешних воздействий. В половой клетке для изменения структуры ДНК нужны многие тысячелетия; в нервной клетке масштаб времени иной - минуты и часы. Процесс запоминания нервной

клеткой - сжатая во времени модель воздействия внешней среды на половую клетку.

Процесс идет несоизмеримо быстрее потому, что возник механизм непосредственного воздействия среды на нервную клетку -рецепторы с проводящими путями. Кроме того, метаболизм в нервной клетке отличается высокой интенсивностью: мозг потребляет 10 ватт. Человек получает в день примерно 3000 ккал, что соответствует мощности в 130 ватт. Выходит, мозг потребляет 8% мощности, составляя менее 2% веса тела. О высокой интенсивности обменных процессов говорит и температура мозга - 39°С. Клетки со столь интенсивной жизнедеятельностью и легкой изменяемостью генетического аппарата особенно чувствительны к кислородному голоданию и ранимы. Быстрая гибель нервных клеток при нехватке кислорода объясняется быстро наступающими необратимыми изменениями в структуре ДНК клетки.

В обычной клетке ДНК - источник информации, а РНК (рибонуклеиновая кислота) - матрица, которая передает эту информацию системам синтеза белков. Существует несколько разновидностей РНК: матричная или информационная, иначе именуемая РНК-посредником; транспортная РНК и рибосомная РНК. Матричная РНК переносит информацию из расположенной внутри клеточного ядра ДНК в цитоплазму к рибосомам, где происходит синтез белков. Транспортная РНК связывает нужную для этого синтеза аминокислоту, «выстраивая» аминокислоты в определенном порядке, в соответствии с инструкцией, закодированной в матричной РНК. Функция рибосомной РНК неизвестна.

В нервной клетке предполагается также и обратный процесс. Внешние воздействия меняют РНК, а РНК меняет структуру гена, т.е. ДНК. Это и есть биохимический субстрат длительной памяти.

Изменения в белках клетки, необходимые для стойкого сохранения информации, не могли бы быть долговечными, если бы не менялась генетическая структура клетки. Х. Хиден изучал химический состав нервных клеток, подвергавшихся усиленной «бомбардировке» импульсами с периферии, а затем сравнивал его с химическим составом клеток, не подвергавшихся усиленной им-пульсации (163, 164). Для этого он раздражал вестибулярный аппарат лабораторных животных: подвергал их вращению в двух взаимно перпендикулярных плоскостях (вестибулярный аппарат воспринимает угловые ускорения). После этого животных умерщвляли и микрохимическими методами исследовали их мозг.

Обнаружилось, что в нейронах ядер Дейтерса резко возрастает содержание рибонуклеиновой кислоты и усиливается синтез белков. Хиден заключил, что способность нервной клетки продуцировать РНК и синтезировать белок - столь же характерное ее свойство, как и генерирование нервного импульса.

Исходя из своих опытов, Хиден предложил теорию памяти, учитывающую химические и физические факторы. Процесс восприятия информации сопровождался высокой нейронной активностью и циркуляцией импульсов по замкнутым нейронным контурам. Прохождение импульсов меняет структуру РНК в нервной клетке. РНК меняет структуру белков нейрона, делая нейрон чувствительным к определенной частоте модуляции. Таков механизм запечатления. А при воспроизведении белок диссоциирует и в нейронах освобождаются передающие вещества, или медиаторы. Тем самым облегчается проведение импульсов через эти нейроны.

Теория Хидена объясняет, каким образом информация, запечатленная в форме изменения белковых молекул РНК, вновь превращается в систему циркулирующих импульсов, т.е. актуализируется. Но неясно, почему молекулы белка, один раз изменившись под влиянием импульсов, больше не меняются, а сохраняют запечатленную информацию?

По-видимому, должна существовать связь между изменениями генетического аппарата клетки и функциональным состоянием синапсов, хотя поисками этой связи никто не занимался.

У высших животных и человека невозможно увидеть «чистые» проявления памяти: они замаскированы позднейшими эволюционными наслоениями. Но самые общие законы памяти, вероятно, одинаковы для всех живых существ, обитающих на нашей планете. Можно изучать эти законы на низших организмах, у которых они не скрыты высшими психическими функциями.

Макконнел проводил опыты на плоских червях, которых держал в тазу, заполненном водой и освещенном сверху. Планарии находились в тазу, пока свет не становился настолько привычным, что они больше не реагировали на его включение и выключение. Затем включение света на три секунды стали сочетать с пропусканием тока через воду. От действия тока червь «сокращается». Вначале этот ответ отмечался лишь при пропускании тока, но вскоре приобрел характер условного рефлекса: одно лишь включение света вызывало сокращение планарий (169).

Затем червей рассекали на две половинки - головную и хвостовую. Обе половинки регенерировали, и через месяц из одного

червя получалось два. Их также подвергали обучению в тазу. Если для первоначального обучения требовалось 143 попытки, то после поперечного рассекания обученного червя и регенерации требовалось 40 попыток для головного конца и 43 - для хвостового. Выходит, у планарий запечатление происходит по всему телу. Этот процесс связан с РНК: когда половинки червей регенерировали не в воде, а в растворе рибонуклеазы (фермент, разрушающий РНК), то головные половинки сохраняли память, а хвостовые - не сохраняли. РНК мозга оказалась устойчивой к действию фермента (154).

РНК проявляет устойчивость и к действию пищеварительных соков. Обученного червя измельчали и скармливали необученным собратьям. Последние, съев несколько обученных червей, усваивали часть их «знаний»: при обучении в тазу число попыток сокращалось.

Макконел продолжил эксперименты по «переносу обучения» на млекопитающих. Крыс обучали в лабиринте, а затем умерщвляли. Из их мозга выделяли РНК и вводили в мозг необученных крыс. В последующих лабораторных опытах срок обучения резко сокращался. Макконнел сделал следующий шаг. После выработки лабиринтного навыка он гасил его и лишь после этого из мозга мертвой крысы брал РНК. И все равно наблюдал перенос обучения: угасание навыка не связано с разрушением фиксирующих механизмов, а лишь с их блокировкой.

Другие лаборатории не подтвердили этих сенсационных результатов, и интерес к ним угас. Опыты не были продолжены и сейчас почти забыты. Нынешние взгляды на организацию мозга не увязываются с результатами этих экспериментов. В этом смысле их можно считать преждевременными, поскольку выводы из них не вписываются с помощью ряда логических шагов в общепринятый «массив знаний».

Многие солидные авторы скептически смотрят на феномен переноса обучения и сомневаются в том, что код памяти - макро-молекулярный. Все же работы, свидетельствующие в пользу мак-ромолекулярного кода памяти, - уже не совсем изолированный островок. Отчасти это заслуга Дьердя Унгара (182), начинавшего с изучения толерантности к наркотикам. Известно, что привычный к морфину организм переносит дозы, которые для новичка смертельны. Унгар высказал гипотезу, что причина этого - присутствие какого-то нового вещества, которое синтезируется в мозгу в результате воздействия морфина. Если бы это вещество удалось выделить и ввести в мозг другого экспериментального животного, не

привычного к морфину, его устойчивость к этому наркотику также повысилась бы.

Эксперименты подтвердили такое предположение. Согласно истолкованию Унгара, это вещество «переносило информацию» о прежних контактах мозга с морфином. Однако не все лаборатории сумели воспроизвести эти опыты, по-видимому, из-за неверных представлений о химической природе вещества - переносчика информации.

Исследования были продолжены следующим образом. Грызуны (крысы) предпочитают находиться в темноте и страшатся света - это свойство у них врожденное, оно генетически предопределено. Но предпочтение темноты можно изменить в лабораторных условиях, если давать пищу только на свету и никогда не кормить в темноте. Если таких «перевоспитанных» крыс умертвить, приготовить вытяжку из их мозга (содержащую пептиды, связанные с РНК) и ввести ее в мозг других, «не перевоспитанных» животных, то у них также извращаются врожденные предпочтения: исчезает тяготение к темноте и даже появляется боязнь ее.

Переносчик этой информации представляет собой цепочку из 15 аминокислот. С помощью спектрометрических методов удалось установить последовательность этих аминокислот и, наконец, синтезировать пептид. Ему дали названия «скотофобин», от древнегреческих слов, обозначающих «темноту» и «страх».

Удалось выделить и другой пептид - амелетин, с помошью которого переносится приобретенный навык избегания голубого цвета и стремления к зеленому от обученной золотой рыбки к другой - необученной. Химическая структура обоих пептидов имеет много общего: в их составе 13 одинаковых аминокислот, причем семь из них «выстроены» в одинаковой последовательности.

Унгар считает, что эти пептиды представляют собою молекулярную систему кодирования приобретенной информации. По его мнению, этот код позволяет воспроизводить запечатленную информацию, обеспечивая формирование контуров, направляющих поток нервных импульсов по путям, которые возникли в процессе обучения (182).

Теория нейронных моделей

Эта теория исходит из того, что в основе памяти лежит формирование нейронных моделей. Нейронная модель - это совокуп-

ность нервных клеток и их синаптических связей, образующих сравнительно устойчивую во времени группу.

Прохождение импульсов через синапсы в пределах модели облегчено тем, что импульсы ранее уже циркулировали по этим синаптическим путям. Это привело к изменению физических характеристик синаптических пластинок, или к синаптическому облегчению. «Гипертрофия» синапсов при длительном функционировании доказана экспериментально. Надо полагать, что гипертрофия их и сужение синаптической щели сопровождаются усилением функциональной активности.

Любое событие, воспринятое человеком, моделируется в коре его мозга в виде нейронной структуры (в кратковременной памяти модели представляют собой систему циркулирующих импульсов в нейронных контурах). При этом предполагается соответствие между реальными объектами и их моделями в нервной систеуе, т.е. код.

Человек распознает предметы даже в необычном ракурсе, в перевернутом виде и т. д. При этом нейронные узоры возбуждения в мозгу не идентичны. Но в них может быть выделена структурная инварианта, которая лежит в основе образа данного объекта и позволяет опознать его по вероятностному, а не тождественному совпадению возбужденных элементов (нейронов).

Способность опознавать образы - одно из фундаментальных свойств мозга. Чтобы выжить в борьбе за существование, животное должно одинаково реагировать на все объекты данного класса, независимо от индивидуальных различий. Заяц должен одинаково распознавать всех волков - и крупных, и мелких, и серых, и более темного окраса. Животные реагируют не на все индивидуальные признаки объекта, а на образ, который представляет собой отвлечение от индивидуального и поэтому общий для всех членов класса.

Человек распознает слово независимо от типа шрифта, цвета, размеров букв, а на слух - независимо от громкости, высоты и тембра произносящего голоса. Физические характеристики сигналов варьируют в широчайших пределах. Нейрофизиологические события в мозгу тоже при этом неодинаковы. Но в коре есть механизм, который выделяет образ, лежащий за всеми этими меняющимися зрительными, слуховыми и другими характеристиками и являющийся носителем информации.

Нейронная модель - это кодовое обозначение объекта или события. В то же время структура модели имеет сходство со структурой отражаемого объекта. Под структурой мы понимаем элементы, из которых состоит объект, и способы взаимодействия

этих элементов. Несколько упрощая действительное положение, выделим два типа структур: пространственные и временные. Музыкальная мелодия имеет временную структуру; та же мелодия в нотной записи - пространственную. Напечатанная книга имеет пространственную структуру, а при чтении вслух - временную.

Между буквой и ее фонетическим звучанием, казалось бы, нет ничего общего. Но произнесенный и напечатанный тексты тождественны, если пренебречь той информацией, которая передается интонационно. Они, следовательно, имеют структурное сходство. Именно в таком смысле можно говорить о сходстве структуры нейронной модели со структурой отражаемого объекта. На уровне отдельных элементов модели достаточно однозначного соответствия, но на уровне всей модели непременно имеет место структурное сходство, или изоморфизм, модели и объекта.

Создание нейронной модели отвечает тому, что принято именовать формированием представления. Движения возбуждения и торможения, их переход с одной модели на другую - это материальный базис мышления. Чтобы возникла мысль, требуется активация по крайней мере двух моделей. Их сопоставление и есть содержание мысли. Еще И.М. Сеченов отметил, что «у всех народов всех веков, всех племен и всех ступеней умственного развития словесный образ мыслей в наипростейшем всегда сводится... на трехчленное предложение» (119, с. 213) Его обязательные составные части - подлежащее, сказуемое и связка.

Это замечание Сеченова хорошо согласуется с той концепцией мышления, которая вытекает из теории нейронных моделей. Мысль - это не нейронная модель, а движение, последовательная активация и сопоставление моделей. Нейронная модель материальна, а мысль, как и движение, нельзя назвать материальной.

При разработке ассоциативно-сетевого представления памяти (46, 47, 48, 49) исходили из того, что каждая модель может быть в четырех состояниях: возбужденном, субвозбужденном, невозбужденном и рефракторном. Эти четыре состояния не противоречат двум состояниям нейрона («импульс» и «нет импульса»). Ведь модель не нейрон, а ансамбль нейронов. Количество импульсирую-щих в данный момент нейронов по отношению к общему их количеству в модели определяет одно из ее четырех состояний.

Модель не возбуждена - значит, она находится в долговременной памяти, активность ее минимальна; она слабо взаимодействует с другими моделями в памяти и с текущим опытом.

Модель в состоянии субвозбуждения - это означает более активное взаимодействие с другими моделями и с текущими восприятиями. Количество субвозбужденных моделей значительно меньше, чем невозбужденных. Модели в состоянии субвозбуждения отвечают тому, что иногда называют краевым сознанием. Часть из них в следующий момент времени переходит в возбужденное состояние.

Возбужденных моделей еще меньше, чем субвозбужденных. Их энергетический уровень самый высокий: активно импульсирует большая часть входящих в модель нейронов. В возбужденном состоянии находятся лишь те модели, на которые направлено внимание, которые усилены с помощью ретикулярной формации. Модель может находиться в состоянии возбуждения лишь в течение ограниченного срока. После этого наступает краткий период абсолютной невозбудимости (рефракторное состояние), по миновании которого модель может быть вновь возбуждена.

Свойства нейронных моделей (ансамблей) хотя и вытекают из свойств нейронов, но существенно отличаются от них. Значит, и свойства сетей из нейроноподобных элементов отличаются от свойств сетей, составленных из ансамблеподобных элементов. Сеть из ансамблеподобных элементов, на наш взгляд, - подходящая основа для моделирования памяти и других психических функций. Сеть состоит из узлов и связей между ними. За первоначальный момент моделирования принимается слово, поэтому основным элементом должен быть ансамбль, а не отдельный нейрон. Каким образом из нейронов формируются ансамбли - не существенно. Важно лишь, что такая возможность в принципе существует.

Посмотрим, как теория нейронных моделей позволяет объяснить некоторые психические явления. Модель не остается неизменной во времени, поскольку входящие в нее нейроны продолжают функционировать, вступая в новые связи, входя в другие модели. Отсюда возможность искажения модели, следовательно, искажения действительности в процессе припоминания, - аллом-незия. Порою искажение моделей и связей между ними настолько велико, что приводит к ложному воспоминанию - псевдореминисценции, когда вспоминается событие, которое на самом деле не происходило. Этически псевдореминисценцию нельзя считать ложью, так как она неумышленна. Это явление имеет отношение к добросовестности и достоверности свидетельских показаний и «рассказов очевидца». Ложные воспоминания чаще встречаются в патологии, но бывают и у здоровых людей.

Еще один феномен памяти, с которым сталкивается правосудие, - криптомнезия. Репродукция лишается свойственного ей характера воспоминания и субъективно воспринимается как нечто новое, свое, только что придуманное или пришедшее на ум. Поэтому криптомнезия бывает причиной неосознанного плагиата.

Известна история об одном литературном критике, который дословно воспроизвел напечатанную за неделю до того статью своего коллеги и отослал ее в редакцию, будучи уверен, что сам сочинил ее. Преднамеренное заимствование исключается, потому что критик - вполне здравомыслящий человек - не мог не понимать, что обман легко раскроется.

Криптомнезия - не обязательно проявление болезни; бывает она и у вполне здоровых людей. Но сам человек, у которого она возникает, не догадывается, что это криптомнезия, ибо ее главное свойство - отсутствие характера воспоминания, ощущение кажущейся новизны. Иногда все-таки появляется чувство чего-то знакомого.

В терминах ассоциативно-сетевого представления памяти можно сказать, что при криптомнезии затормаживаются связи между моделями и имеет место изолированная активация группы моделей при торможении других, обычно возбуждаемых по ассоциации. Поэтому данное событие вспоминается, а другие, связанные с ним события - фон - не оживляются в памяти, и оно предстает как новое. Возбуждение циркулирует в группе моделей, которые временно изолируются от всей остальной цепи.

Забывание

Забывание - вполне нормальное явление. Переход информации из кратковременной памяти в длительную есть простейший случай забывания. Это временное забывание (отключение) есть необходимое условие целенаправленного мышления. Если бы человек не мог сосредоточиться на небольшой части хранящейся в мозгу информации, а остальную, большую ее часть, вывести из круга сознательного внимания, его мозг был бы захлестнут неудержимым потоком всплывающих образов и понятий, а эффективная их обработка, или продуктивное мышление, стала бы невозможной.

Следующий существенный вопрос: возможно ли абсолютное забывание при нормальной работе мозга? Иными словами, может ли модель быть полностью разрушена при сохранении входящих в

нее элементов - нейронов? Случаи обострения памяти в бреду, а также опыты с электростимуляцией височных извилин и наблюдения над стариками говорят как будто против такого предположения. Но если придирчиво разобрать эти опыты и наблюдения, то из них можно сделать лишь такой вывод: некоторые сведения кажутся исчезнувшими из памяти, но на самом деле продолжают сохраняться. Считать, что все сведения сохраняются памятью, нет оснований, хотя и отвергнуть это предположение нельзя.

Поэтому существуют две точки зрения на абсолютное забывание. Одни утверждают, что нормальная память удерживает весь жизненный опыт человека. Трудность состоит лишь в невозможности произвольного припоминания. Другие полагают, что часть событий не сохраняется памятью и навсегда теряется. Ни доказать, ни опровергнуть эти мнения пока невозможно. Память хранит больше сведений, чем человек может по своему желанию воспроизвести. Это бесспорно. Но хранит ли память всю или только часть информации - остается неясным.

Какие сведения быстрее забываются? На этот вопрос легко ответить - те, к которым человек реже прибегает. Но из этого правила слишком много исключений. Общеизвестны случаи, когда многократно воспроизводившаяся ранее информация, казалось бы, непоколебимо прочно усвоенная, вдруг забывается и в течение долгих часов не поддается никаким усилиям произвольного припоминания. Никто не углублялся в механизм таких выпадений, за исключением З. Фрейда.

Психоаналитические догадки Фрейда, порою захватывающе интересные и остроумные, к сожалению, пока недоказуемы. Сущность их сводится к тому, что быстрее забываются те сведения, которые имеют отрицательное эмоциональное значение, прямо или косвенно связаны с унижением, с физическим или нравственным страданием. Многие с большой готовностью забывают о своих постыдных поступках. Подсознательное изгнание из памяти неприятных воспоминаний называется вытеснением. Это одно из средств психологической защиты человеческого Я.

Что касается избирательного забывания имен, адресов, поручений, то З. Фрейд в «Психопатологии обыденной жизни» (133) рассказал о господине, который, отправляясь на почту, оставил письмо дома на столе. В другой раз он взял письмо с собой, но забыл написать адрес на конверте. В третий раз на письме не оказалось марки. И только тогда он ясно отдал себе отчет, что ему не хочется отправлять это письмо.

Другой случай - один коммерсант никак не мог удержать в памяти имя своего делового партнера. Оказалось, что давным-давно человек, носивший такое же имя, причинил ему много огорчений, расстроив его женитьбу. Пострадавший тогда же решил вырвать из сердца и изгнать из памяти все, что связано с неверной возлюбленной, и не бередить душевные раны. Но он не предполагал, что спустя 20 лет память будет услужливо «устранять» все, что могло бы напомнить о былом унижении (133). Физиолог сказал бы, что причина этого - застойный очаг торможения, инертность которого очень велика, ибо заряжена сильной отрицательной эмоцией.

П.П. Блонский занимал позицию, противоположную Фрейду, доказывая, что отрицательные переживания запоминаются лучше положительных, - «пуганая ворона куста боится» (15). Можно привести примеры, подтверждающие как ту, так и другую точку зрения. Самонаблюдения Ч. Дарвина косвенно подтверждают мнение Фрейда: «...каждый раз, как мне приходилось сталкиваться с опубликованным фактом, новым наблюдением или мыслью, которые противоречили бы моим общим выводам, я обязательно и не откладывая делал краткую запись о них, ибо, как я убедился на опыте, такого рода факты и мысли ускользают из памяти гораздо скорее, чем благоприятные для тебя» (58, с. 132-134).

Но количество примеров ничего не решает. Нужен их психофизиологический анализ, который позволит выяснить, почему в одних случаях отрицательные переживания вытесняются, а в других - закрепляются.

ПСИХОПАТОЛОГИЯ ПАМЯТИ

Корсаковский психоз и другие формы амнезии

Изучение расстройств памяти проливает свет на многие ее особенности. Патология зачастую позволяет лучше понять нормальные физиологические механизмы, делает ясным то, что в норме скрыто от наблюдения (55). Крупный ученый и врач С. С. Корсаков обладал также незаурядным литературным талантом. Вот как он описал больного алкогольным психозом:

«Это был больной 37 лет, один из симпатичных русских писателей, человек, привыкший в своих поездках по Сибири очень много пить водки. . За последний год приятели больного замечали, что память его стала слабее прежнего, так что ему приходилось напоминать, что ему нужно делать в тот или иной день; тем не менее он продолжал работать, писал в разных изданиях оригинальные и интересные повести.

Так шло до 25 июня 1884 года. Забывчивость усилилась. Больной потерял способность запоминать только что происшедшее событие. Больной отлично пересказывал свои литературные работы, которые были до болезни, а о той повести, которую он писал перед самым заболеванием, имел очень смутное понятие: начало ее помнил, а какой конец повести должен был быть - решительно не мог представить.

Почти исключительно расстроена память недавнего; впечатления недавнего времени как бы исчезают через самое короткое время, тогда как впечатления давнишние вспоминаются порядочно; при этом сообразительность, находчивость, остроумие больного остаются в значительной степени. Больной не может вспомнить, пообедал ли он, хотя только что убрали со стола, но хорошо играет в преферанс, в шашки. При этом он действует предусмотрительно,

наперед видит все дурные последствия плохого хода противника и может вести игру, руководствуясь все время одним планом. Если все партнеры сидят на своих местах, он хорошо представляет себе ход игры; но когда они случайно пересядут, он не в состоянии продолжать игру. Только что убрали шашки или карты, все следы скрыли, он позабывает об игре и говорит, что давно не играл.

То же самое относительно лиц: больной узнает их, если видел до заболевания; рассуждает, делает свои замечания, часто остроумные и довольно находчивые, по поводу того, что он слышит от этих лиц; может поддерживать разговор довольно интересный, а чуть только ушли от него, он готов уверять, что у него никого не было.

Имен лиц, которых он не знал до начала болезни, он не в состоянии запомнить, и каждый раз эти лица являются для больного как бы совершенно незнакомыми. Вообще, память ограничивается только тем, что было до начала болезни; то же, что было после начала болезни, больной совершенно не помнит.

Почти от всех больных такого рода можно услышать, что они сегодня куда-нибудь ездили, хотя, может быть, они несколько недель не подымались с постели.

Мышление этих людей большей частью вызывается не внутренней потребностью, а внешними впечатлениями: начнут с ним говорить - он начинает говорить; увидит вещь - сделает свое замечание; но сам ничем не интересуется. Из данной посылки, впрочем, больные могут делать правильные умозаключения. Но для этих правильных умозаключений всегда нужны впечатления, действующие в настоящую минуту, которые и дают базис мысли.

Пока с больным не разговаривают, он либо молчит, либо напевает какой-нибудь стих или молитву, время от времени призывая к себе окружающих - чтобы дать закурить или дать поесть. У этих больных все одни и те же как бы заученные комбинации, но жизненности, вдохновения нет и следа. Интересов решительно никаких нет, кроме интересов физических.

Все переживаемые события не представляются в сознании в определенной временной перспективе: иногда эта перспектива времени существует, но она очень неглубока, т.е. все давнишние представления кажутся гораздо ближе к настоящему, чем они на самом деле. Так же глубоко поражена и потому долго не восстанавливается память умственных процессов, совершающихся в голове самого больного: уже будучи в состоянии запомнить новые

лица, новые места, он не в состоянии вспомнить, что он говорил, а чего не говорил.

Вовсе не все в течение болезни не запечатлевается; но запечатленное не репродуцируется. Иногда через длительное время кое-что все же воспроизводится» (69, с. 357-365).

Как видим, у больного при сохранности воспроизведения резко нарушено запечатление нового. Память о новых событиях сохраняется лишь до тех пор, пока на них направлено внимание. Видимо, причина в затруднении процесса консолидации.

Для понимания механизмов памяти представляют интерес случаи провалов памяти, или амнезий. Чаще всего встречаются амнезии после обморока: весь период обморочного состояния выпадает из памяти. Иногда выпадения охватывают не только временной промежуток, но и определенную содержательную область.

В моей врачебной практике был такой случай. Двадцатилетняя студентка Нина П. во время зимних каникул упала на катке навзничь, сильно ушибла затылок и потеряла сознание. Пришлось провести три недели в больнице по поводу сотрясения мозга. Вернувшись после каникул, девушка обнаружила, что не узнает товарищей по группе. Твердо зная, что в группе те же самые студенты, с которыми она училась два с половиной года, Нина видела новые, как ей казалось, лица; лишь некоторые были как будто смутно знакомы.

Никаких других нарушений памяти не было. Как профоргу ей нужно было собрать членские взносы, и это привело ее в замешательство: имена товарищей были записаны в ведомости, но соотнести эти имена с реальными людьми она не могла. Лишь спустя два месяца ей удалось мысленно «соединить» своих однокурсников с теми их образами, которые наконец всплыли в памяти. Но одного юношу она так и не припомнила. Между тем именно с ним Нина находилась в более дружеских отношениях, чем с другими студентами; правда, незадолго до травмы на катке отношения были прерваны. Последнюю подробность Нина рассказала лишь год спустя, когда припомнила также и своего бывшего друга и «соединила» его нынешний облик с тем, который прояснился в памяти.

Амнезия может быть антероградной: не запечатлевается опыт, приобретенный после периода потери сознания. После сотрясения мозга наблюдается обычно ретроградная амнезия. Выпадают из памяти период нарушенного сознания, а также предшествующий период, границей которого служит чаще всего переход в новую ситуацию. Последние события, которые еще помнит боль-

ной, бывают связаны с активным участием в этих событиях или с их словесным оформлением.

В.М. Бехтерев описал периодические припадки ретроградной амнезии у лиц, перенесших мозговые кровоизлияния. После умственного напряжения у больного выпадают из памяти события самого недавнего времени - от нескольких минут до нескольких часов (14). Это напоминает провалы памяти у летчиков при пилотировании самолета на большой скорости, с быстрой сменой ориентиров и ландшафта. В обоих случаях механизм амнезии связан с с информационной перегрузкой. Но у больных она возникает из-за снижения информационной пропускной способности нервной системы, которая не справляется с обычным потоком информации. А у летчиков информационные перегрузки создаются быстрой сменой ориентирования, необходимостью следить за большим числом приборов и слушать по радио указания с земли (52).

До сих пор остаются необъясненными случаи двойного сознания (9). Случай с Фелидой Х. наиболее известен:

«Когда Фелиде было около 15 лет (это было в 1868 г.), д-р Азам, профессор в Бордо, был впервые приглашен к ней в качестве врача по поводу следующих болезненных явлений: спокойная, сдержанная, даже несколько грустная, серьезная и трудолюбивая - такова она обыкновенно; но от времени до времени, приблизительно раз в неделю, наступает припадок вроде сна, продолжающийся минут десять, и из него она выходит веселою, оживленною, даже слишком оживленною, подвижною и общительною; так продолжается несколько часов, затем снова припадок сна, и после него возвращение в прежнее состояние, которое будем называть первым и в котором никакого воспоминания обо всем, что она делала во втором состоянии, не сохраняет.

Это, само собой разумеется, ставит ее в чрезвычайно трудные, неприятные, даже трагические положения. Так, сделавшись беременною во втором своем состоянии, она, возвращаясь в свое первое состояние, совершенно не понимала, что с нею. С годами она применилась к своей двойственной жизни и более или менее искусно скрывала свою странную болезнь. Однажды, рассказывает Азам, возвращаясь с похорон родственницы, она сидела в экипаже с другими дамами, и в это время ей пришлось перейти из одного состояния в другое. Она решительно не знала, ни почему она в трауре, ни какую это покойницу хвалят ее спутницы, но искусными вопросами выпуталась из затруднения и сориентировалась снова.

С годами второе состояние стало преобладать над первым, возвращения в него стали коротки и редки» (9, с. 93-94).

Описаны и случаи тройного сознания: некий молодой человек в одном состоянии был весел, жизнерадостен, легкомыслен; в другом серьезен, сдержан, молчалив; в третьем проявлял преступные наклонности (45).

Апраксии и афазии

Память, связанная с сохранением двигательных навыков и умений, может быть изолированно нарушена. При полной сохранности всех элементарных движений и мышечной силы человеку не по плечу выполнение такой задачи, как застегнуть пуговицу или зажечь спичку, завязать узел или вдеть нитку в иглу. Иногда у него выпадают лишь двигательные навыки, связанные с одеванием. Он «забыл», как это делается. Для таких нарушений немецкий невропатолог К. Липман в 1900 г. ввел термин «апраксия», от греческого «практикос» - деятельный.

Описаны апраксии, захватывающие лишь мимические движения. Человек выполняет сложнейшие двигательные акты руками, но не в состоянии выполнить простейшие инструкции, касающиеся мимических движений, - закрыть и открыть рот, высунуть язык, надуть щеки. Сравнительно редко апраксия захватывает только правые или только левые конечности, а двигательные акты с участием обеих рук, например, шнурование ботинок, выполняются хорошо.

В осуществлении целенаправленных мышечных движений важную роль играет обратная связь. Со всей траектории движения импульсы, идущие к мозгу, непрерывно сигнализируют о положении мышц, связок, суставов. В мозгу происходят синтез полученных сигналов, сопоставление с двигательной задачей и формируются управляющие, двигательные импульсы. Если передача импульсов затруднена или поврежден участок мозга (супрамаргинальная извилина левой теменной доли), в котором осуществляется синтез кинестетических сигналов, то двигательный акт выпадает из-за невозможности сопоставить обратную афферентацию с двигательной задачей.

Возможны и другие пути «забывания» двигательных навыков. Каждый сложный двигательный акт состоит из отдельных звеньев, строго согласованных во времени. В процессе тренировки коорди-

нированная очередность, смена одного движения другим, своевременное сокращение различных мышечных групп отрабатываются до степени автоматизма и объединяются в целостный двигательный стереотип. Для его выработки и осуществления необходима нормальная работа участков лобной доли, лежащих впереди двигательной зоны (премоторная зона). Поражение их приводит к потере двигательных навыков.

У низших млекопитающих ассоциативные волокна соединяют непосредственно первичные корковые моторные и сенсорные зоны внутри одного полушария и между двумя полушариями. Чем выше стоит животное на эволюционной лестнице, тем больше эти связи перемещаются в так называемые ассоциационные, фило-генически более поздние области коры (правило Флексига). У человека практически нет прямых связей между рецепторными и моторными зонами, имеются связи лишь между ассоциационными полями. Поражения этих связей могут приводить к «нарушениям памяти»: информация в мозгу сохранена, но разрушены пути ее циркуляции и эффективного использования.

Один из самых сложных и важных для человека двигательных актов - членораздельная речь. Она требует точнейшей координации разнообразных мышечных групп: мышц гортани, языка, мягкого неба, дыхательной мускулатуры. Речь включает в себя также и семантику, т.е. соотнесение произносимого, слышимого или прочитанного слова с его значением.

При грубых поражениях извилины Брока в левой лобной доле мозга речь становится невозможной, хотя весь речевой аппарат -голосовые связки и участвующие мышечные группы - вполне нормален. Такое нарушение называют моторной, или двигательной, афазией (от греческого «афазия» - онемение). Долгое время извилину Брока считали местом, где хранятся «двигательные образы слов», их «слепки». Но случаи моторной афазии у лиц, владеющих несколькими языками, опровергают такой взгляд.

Когда у полиглотов начинает восстанавливаться дотоле нарушенная речь, вначале возвращается родной язык, а потом уже другие. Выполняется правило Рибо: то, что раньше усвоено, сохраняется памятью дольше всего, а при выздоровлении восстанавливается в первую очередь. Недавно приобретенные сведения исчезают скорее, восстанавливаются же позже всех (109, 110).

Родной язык - это обычно (но не обязательно) язык детства; это язык, которым человек привык пользоваться, на котором думает. При переезде в другую страну родной язык может измениться. То-

гда правило Рибо нарушается: очередность восстановления языков определяется не критерием давности, а критерием активного использования. Бывают и исключения.

Боец интернациональной бригады, сражавшейся в 1936 г. в Испании, был ранен в голову. У него возникла моторная афазия, которая вскоре начала проходить. Но заговорил он не на родном немецком, а на чистейшем английском, с лондонским акцентом, так что врачи госпиталя приняли его за англичанина. Оказалось, что в Первую мировую войну он провел два года в английском плену и говорил по-английски свободно. Затем он забыл язык за ненадобностью. После ранения неожиданно восстановилась забытая английская речь. Несколько позже стала восстанавливаться и немецкая, раненый смог говорить также и по-французски. По мере улучшения немецкого у полиглота начал тускнеть английский язык. Ухудшилось произношение, обеднел словарный запас (136). Иногда в отношении одного языка возникает моторная афазия, а в отношении другого - амнестическая.

При амнестической афазии больные испытывают затруднения в назывании предметов, избирательно выпадают имена существительные: они не могут назвать предъявляемые им вещи и преодолевают этот недостаток, заменяя название описанием функции -ложку называют «то, чем едят»; карандаш - «то, чем пишут»; гребешок - «то, чем причесываются». В иных случаях достаточно подсказать больному первую букву «забытого» слова, как он вспоминает все слово (при семантической афазии). Но при чистой амнестической форме афазии подсказка не помогает.

Изучение афазий в неврологической клинике помогает в топической диагностике. Но оно со временем поможет также разобраться в механизмах сохранения и использования информации мозгом.

О классификациях нарушений памяти

В XVIII в. в медицине бытовали эмпирические диагнозы «колика», «горячка», «водянка». Но изучение патологии показало, что под общим названием «колика» скрываются заболевания печени, почек, кишечника, имеющие разное происхождение. Точно так же понятие «горячка» объединяло множество болезней разной этиологии и патогенеза. Термины «колика», «горячка» и «водянка» в прежнем их понимании стали анахронизмами.

Не произойдет ли то же самое с терминами современной психологии? Возможно, что словом «бред» называют сейчас разнородные явления. Не обнаружится ли в будущем, что отдельные формы бреда далеки друг от друга по механизмам? Тогда придется одни виды бреда объединить с симптомами навязчивости, другие окажутся ближе к галлюцинациям, третьи войдут в группу расстройств мышления. Углубление знаний заставит пересмотреть сложившиеся классификации. Те нарушения, которые сегодня входят в рубрику «расстройства памяти», тоже окажутся разнородными, когда мы сумеем проникнуть в их механизмы.

Описывая нарушения памяти, вначале выделяют отдельные симптомы; но в патологии отдельные симптомы в изолированном виде встречаются редко. Обычно их наблюдают в устойчивых сочетаниях - синдромах, причем в синдроме могут присутствовать и прямо противоположные симптомы, несмотря на кажующуюся несовместимость. Например, гипомнезия и гипермнезия отмечаются у одного и того же пациента, но проецируются они на разные временные отрезки: ослабление памяти относится к недавним событиям, а усиление - к событиям далекого прошлого. Бывает, что гипомнезия распространяется на сложные виды интеллектуальной деятельности, а гипермнезия затрагивает детали, подробности, цифры, внешнюю форму.

В таких случаях нередко «гипермнезия подробностей» бывает вторичной, в какой-то мере компенсирует «гипомнезию смысла». Таким образом, синдром - не просто результат нарушения какой-нибудь функции. В синдроме отражены выпадения одних функций и деятельность других - компенсаторных.

Теперь перейдем к систематическому описанию синдромов расстроенной памяти. В его основе - классификация ленинградского клинициста Р.Я. Голант, с некоторыми дополнениями.

I. Синдром расстройства запоминания и нарушения памяти на события недавнего времени (процессная стадия прогрессивного паралича, атеросклероз мозга, старческие изменения памяти, т.е. начальные стадии диффузных поражений мозга): а) нарушено внимание; б) снижен интерес к окружающему; в) события, к которым интерес сохраняется, все же воспроизводятся; г) разница в запоминании завершенных и незавершенных действий стирается -у здорового человека незавершенные действия запоминаются лучше; д) оглушенность; е) невозможность восприятия сложных ситуаций.

II. Синдром прогрессирующей амнезии (также не зависит от очаговых поражений и наблюдается при артериосклерозе, в старческом возрасте, при прогрессивном параличе): а) текущие события запоминаются плохо; б) события далекого прошлого помнятся живо; в) амнезия прогрессирует, захватывая все более отдаленные события; г) пробелы в памяти заполняются конфабуляциями - выдумками; д) постепенно нарастает апатия, эмоциональная тупость, деградация личности с падением нравственного чувства; е) в конце концов наступает слабоумие с полной безучастностью к окружающему.

III. Корсаковский синдром (при острых инфекциях и интоксикациях, таких как алкоголизм, кокаинизм, отравление угарным газом): а) текущие события остаются в памяти до тех пор, пока на них направлено внимание, затем исчезают; б) давние впечатления вспоминаются хорошо; в) больные осознают свой дефект, но относятся к нему спокойно; г) затруднения при переходе от одного круга понятий к другому; д) конфабуляции в процессе ответов на вопросы, когда больной компенсирует догадливостью недостаток памяти; е) отсутствие тенденции к прогрессированию и, наоборот, стремление к восстановлению.

IV. Корсаковоподобный синдром (при травматических поражениях, опухолях мозга, атеросклерозе): а) расстройство воспроизведения распространяется на все прошлое; б) прежде всего забываются детали, факты, мелочи, подробности событий; в) мысли, идеи вспоминаются лучше; г) даже в далеко зашедших случаях остаются отдельные «островки» в памяти; д) недостаток памяти не компенсируется догадливостью; е) прогрессирование синдрома приводит к слабоумию; ж) тенденции к улучшению нет.

V. Расстройство памяти на почве нарушения символической формулировки (при некоторых случаях отравлений, например, свинцовом, поражающем кору мозга): а) снижается память как на новые, так и на старые события; б) нет инициативы и плана действия; в) при наличии раздражителей сохраняется эмоциональная живость; г) в отсутствие раздражителей - полная безучастность и аспонтанность; д) потеряна способность к словесно-речевой формулировке; е) простые автоматизированные действия выполняются хорошо, поэтому в поведении сказываются элементы прошлого опыта; ж) произнесение слов не затруднено - больной свободно их повторяет; з) тенденция к прогрессированию.

VI. Нарушение памяти на почве приобретенного слабоумия (эпилепсия, прогрессивный паралич, энцефалит): а) слабость суж-

дения; б) низкий уровень логической переработки информации;

в) неспособность к выделению высших смысловых кодов;

г) воспроизводится огромное число деталей ситуации, но не воспроизводится ее смысл; д) слабоумие не прогрессирует или прогрессирует медленно, поэтому успевает развиться компенсация.

VII. Нарушение способности мнестического накопления (при интоксикациях, в частности, при отравлении гашишем): а) переживания очень яркие и выпуклые; б) переживания быстро тускнеют и бесследно исчезают; в) в памяти остается «провал», или «прореха».

VIII. Амнестический синдром после расстройства сознания (при эпилепсии, инфекциях, отравлениях): а) полное или частичное забывание того, что было в сумеречном состоянии; б) полное забывание того, что было в период ступора, комы и последовавшего за этим обычного сна.

IX. Синдром ретроградной амнезии (после травмы):

а) выпадение из памяти периода расстроенного сознания;

б) выпадает также предшествующий период; в) границей выпадения служит переход в новую ситуацию; г) последнее вспоминаемое событие связано со словесным оформлением воспринятого.

X. Синдром ограниченной во времени функциональной амнезии; двойное сознание (при истерии): а) из памяти выпадает не просто какой-то срок, а «кусок жизни» с существенными отличительными признаками - периоды учебы, замужества, пребывания в больнице; б) под гипнозом исчезнувший «кусок» может быть оживлен; в) если переходы из одного «функционального этапа», или «куска жизни», в другой чередуются, то возникает феномен двойного сознания, как у описанной выше Фелиды Х.

XI. Синдром фантастической псевдологии (при истерии):

а) амнезия охватывает период собственной биографии;

б) выпадения восполняются фантастическими измышлениями;

в) выдумки бескорыстны, но содержание их подчеркивает необыкновенность фантазера, привлекает к нему внимание.

XII. Синдром периодической ретроградной амнезии (после органических поражений мозга и при информационных перегрузках): а) после умственного напряжения, превышающего «пороговый уровень», выпадает из памяти промежуток от нескольких минут до нескольких часов; б) такие же провалы в памяти возникают у вполне здоровых летчиков при полетах на высокой скорости с трудной ориентировкой и необходимостью принимать на слух и выполнять команды с земли.

XIII. Нарушения памяти на почве нарушений восприятия времени: прошлый опыт воспроизводится более или менее верно, но вне всякой хронологической последовательности.

Анализируя перечисленные синдромы, можно выделить «первичные» нарушения памяти:

1. Застревание на одном круге понятий из-за потери подвижности нервных процессов. Затрудняется переход от одной системы ассоциаций к другой - он становится возможным лишь после паузы и отвлечения внимания. Но на другой тематике вновь происходит застревание.

2. Связь между элементами накопленного опыта осуществляется в значительной мере как связь между словами, символически обозначающими эти элементы. Поэтому нарушение словесной формулировки или соотнесения символов с образами приводит к тяжелым расстройствам памяти.

3. Неспособность выделить высшие абстрактные коды может быть врожденной и приобретенной. В процессе припоминания человек постоянно пользуется реконструкцией, воспроизводя заученное не механически, а логически. При нарушении логического мышления страдает память.

4. Нарушение фиксации вследствие информационных перегрузок. Если скорость поступления информации в кратковременную память больше, чем скорость ее перехода в длительную, то часть ее не успевает подвергнуться консолидации. Если раздражители следуют один за другим непрерывно, а интервалы между ними меньше критической величины, то целый промежуток времени выпадает из памяти.

5. Нарушение консолидации, или перехода кратковременной памяти в длительную, может быть результатом биохимических нарушений в нервной клетке.

6. Нарушение мотивации может клинически проявляться расстройством памяти из-за недостаточного энергетического обеспечения процессов запечатления.

7. В некоторых случаях все нарушения памяти сводятся как бы к одному - расстройству ориентировки во времени. Исчезают правильные временные соотношения между элементами опыта -предшествование, одновременность и последование. Однако здесь легко спутать причину со следствием.

Приурочение события к тому или иному времени, установление предшествования или одновременности событий не требуют наличия специальных «часов» в коре мозга, устанавливающих их

очередность в памяти второй сигнальной системы. Как правило, часть событий в человеческой памяти имеют точную локализацию во времени и служат вехами жизненного пути (школьные годы, военная служба, переезд в другой город).

Более детальная локализация во времени устанавливается с помощью логических выводов, исходящих из причинно-следственных отношений: одновременность каких-либо событий может быть логически исключена, или между ними может быть установлен определенный интервал времени. Если эти логические операции проходят подсознательно, они создают ощущение временной глубины, которое субъективно кажется «чувством времени». Эти соображения относятся к длительной памяти. Вполне вероятно, что в кратковременной памяти отсчет времени и временная развертка событий происходят по-иному и их нарушение относится к первичным, элементарным нарушениям.

Некоторые выводы

Наблюдения над патологией памяти подтверждают принятое разделение мнемических процессов - запечатление, сохранение и воспроизведение. Причем информация, поступающая в мозг по разным каналам, через различные органы чувств, сохраняется в разных участках мозга; именно поэтому существует возможность изолированного поражения этой информации. Объединение всех хранилищ достигается с помощью речевой символизации. Слово -универсальный индекс в каталоге памяти. События первых лет жизни не удерживаются в памяти из-за того, что они не вербализуются, т.е. не облекаются в слова.

Изучение патологии памяти показывает, что забывание не обязательно есть следствие нарушения механизмов хранения информации. Зачастую речь идет лишь о блокировке. Это позволяет делать выводы о путях циркуляции информации в мозгу и искать возможности извлечения информации, создавая для этого специальные условия, в том числе и с помощью фармакологического вмешательства.

Возможность припоминания казалось бы начисто забытых сведений заставляет думать, что память человека может быть улучшена путем повышения ее готовности. Для этого нужны рациональные методы воспитания и тренировки памяти.

Еще один вывод из рассмотренных случаев нарушения памяти состоит в том, что в мозгу существует механизм, позволяющий определять временную глубину событий. Яркость воспоминаний не обязательно говорит о «свежести», а тусклость - о давности. Правильная ориентировка во времени - одна из самых тонких функций сознания, и к тому же - самых хрупких. Смещение временной перспективы событий - обычная ошибка большинства людей. Именно в этом пункте память наименее надежна. Впрочем, это не единственный ее недостаток.

Организация человеческой памяти остается гораздо более совершенной и превосходит все многочисленные попытки ее имитации с помощью компьютерных моделей, тем не менее и она нуждается в совершенствовании. Ошибаются те, кто думает, будто природа всегда дает образцы оптимальных решений. Изменчивость и естественный отбор - основные движущие факторы эволюции - отнюдь не должны приводить к оптимальным вариантам. Главный критерий в развитии органического мира не в том, чтобы организм был устроен наилучшим образом, но чтобы его устройство обеспечивало выживание. Природа не задается целью создать нечто безупречное. В процессе эволюции возникают организмы, достаточно приспособленные, чтобы выжить, дать потомство и обладать способностью изменяться дальше. «Не следует изумляться тому, что все приспособления в природе, насколько мы можем судить, не абсолютно совершенны» (57, с. 503) Многие процессы и приспособления организма, хотя и превосходят аналогичные творения человеческих рук, все же весьма далеки от оптимальности.

В частности, память человека хранит значительно больше сведений, чем он может активно воспроизвести или пассивно опознать. Потенциальные знания человека выше его актуальных знаний. Воспроизведение - узкое место и один из главных секретов памяти, и чрезвычайно трудно найти адекватный подход к изучению этого механизма и повышению его эффективности. Обнадеживающие исследования в этом направлении минского психолога И.М. Розета, сформулировавшего гипотезу равнозначности (111).

ПАМЯТЬ КАК ОБЪЕКТ БИОНИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Технические накопители информации.

Динамическое и статическое хранение

Допустимо ли сравнение человеческой и машинной памяти? Не будет ли это слишком поверхностная аналогия? И.М. Сеченов считал, что мысль о машинности мозга для каждого натуралиста клад. Конструкция и энергетические источники мозга и вычислительной машины не одинаковы. Но в обоих этих устройствах происходят процессы восприятия, хранения и переработки информации. В мозгу они реализуются физиологическими процессами, в машине - процессами не биологической природы. При рассмотрении носителей информационных процессов мозг и машина оказываются по разные стороны разграничительной линии, отделяющей биологию от техники. Мозг принадлежит физиологу и врачу, машина - в компетенции инженера. Но в функциональном отношении весьма поучительно сопоставить мозг и машину как устройства для переработки информации (25).

И в мозгу, и в машине существуют динамические и статические способы хранения информации. В основе кратковременной памяти лежит, по-видимому, циркуляция импульсов по замкнутым нейронным контурам. Механизмы длительной памяти иные. Электрошок убедительно доказывает это: разрушая информацию в кратковременной памяти, он почти не оказывает воздействия на длительную (24).

Информационная емкость человеческой памяти примерно на шесть порядков выше, чем емкость машинной памяти. Плотность информации, т.е. количество битов на единицу объема накопителя, также значительно выше в биологических системах: они более

компактны. Применение микропленочных элементов и интегральных схем значительно повысило компактность машинной памяти, а «твердотельные» схемы позволят приблизиться к компактности мозга.

Запись информации непременно сопровождается изменениями в запоминающем устройстве. Масштаб изменений должен быть достаточно велик - в противном случае станут заметны помехи от случайного шума. В то же время эти изменения не должны нарушать нормальной работы элементов устройства.

Самым компактным и емким хранилищем биологической информации служит зародышевая клетка, где информация закодирована различными вариантами расположения нуклеотидов - пу-риновых и пиримидиновых оснований - в молекулах дезоксирибо-нуклеиновой кислоты (ДНК).

Структура молекул ДНК может изменяться вследствие радиационных и химических воздействий и даже из-за термального шума, т.е. случайного, теплового движения молекул. Часть информации теряется, и потери ее невосстановимы. Поэтому в биологических хранилищах существует значительная избыточность информации.

Устойчивость сохранения информации в машине зависит от механических и химических свойств субстрата, в котором она запечатлена. Недаром вошла в пословицу непрочность информации, записанной «вилами на воде». Устойчивость же информации в организме не всегда связана с особой механической прочностью и химической сверхустойчивостью.

В машине запоминание поэлементное, а в памяти человека -ассоциативное. Но в последние годы появились работы, прокладывающие путь к созданию ассоциативной машинной памяти.

Скорость физиологических процессов устанавливает предел для скорости обработки информации мозгом. В технических устройствах обработка информации реализуется электронными процессами, и потому технические накопители обладают высоким быстродействием.

Емкость памяти ЭВМ в 106 меньше, а скорость рабочих процессов в 106 выше, чем в мозгу. Вот почему извлечение нужной информации, хотя и осуществляется путем сплошного перебора, все же происходит в приемлемые сроки. Если бы метод сплошного перебора применялся в мозгу, то для его осуществления понадобилось бы вместо одной секунды - 30 тысячелетий. Извлечение нужной информации стало бы практически невозможным. Но на са-

мом деле человек произвольно обращается почти к любому содержанию, несмотря на огромный объем накопленных сведений. Порою чем больше информации хранит мозг человека, тем легче вспоминаются нужные сведения.

Отсюда вывод: в мозгу есть система обращения к памяти, которая позволяет находить необходимые сведения, не перебирая всю информацию подряд. Быстродействие человеческой памяти зависит не от скорости физиологических процессов мозга, а достигается благодаря структуре памяти, способу кодирования, ассоциативной организации, иерархическим связям между отдельными элементами опыта.

Это одно из решающих функциональных преимуществ человеческой памяти. Без системы произвольного поиска легко осуществимое увеличение емкости технических накопителей информации окажется бесполезным. Быстродействие их, по-видимому, имеет предел, и при все возрастающей емкости метод случайного поиска окажется малоэффективным.

До каких пор будет возрастать быстродействие вычислительных машин? Будет ли оно беспредельным? Г. Бремерман полагает, что ни одна система - искусственная или живая - не может обработать больше, чем 2 х 1047 битов в секунду на один грамм ее массы (152). Гипотеза Бремермана заслуживает обсуждения. Поскольку количество вещества в 1 см3 ограничено (на Земле) и, следовательно, количество энергии тоже ограничено (Е = шс2), а число уровней, которые можно различить, ограничивается принципом неопределенности, то и скорость обработки информации не может повышаться беспредельно.

Еще недавно думали, что увеличение объема памяти ЭВМ и быстродействия - ключ к созданию искусственного разума. Однако сопоставление мозга и машины заставляет взглянуть на проблему по-иному. Машина сводит любую очень сложную задачу к огромному числу простейших операций. Если бы по этому же принципу происходила обработка информации в мозгу, то приходилось бы обрабатывать количества информации, которые выражаются астрономическими числами - 10 в степени 300 000 битов. Рядом с этим числом предел Бремермана выглядит очень скромно.

Увеличение пропускной способности «искусственного мозга» путем увеличения его массы и скорости переработки информации заведет в тупик. Если увеличить массу в миллион раз, а быстродействие тоже в миллион раз, то для обработки 10 в степени 300 000 битов потребуется времени столько, сколько раньше тре-

бовалось для обработки 10 в степени 299 988 битов. Сокращение, как видим, малозаметное. Куда эффективнее особые методы кодирования и обработки информации - эвристические приемы, которые использует мозг. Задача исследователя - отыскать их и перенести в техническое устройство.

Ведь человеческая память не только хранит накопленные сведения. Накопление сведений неотделимо от их обработки, т.е. мышления. Успехи на пути изучения процессов поиска и воспроизведения информации мозгом дали бы бесценный материал не только в руки психологов и нейрофизиологов, но также и инженеров, проектирующих технические накопители информации. Это бионическая постановка вопроса, стремящаяся использовать в технике наиболее выгодные и экономичные процессы, выработанные природой в ходе эволюции.

МЫШЛЕНИЕ КАК ПРОЦЕСС ПЕРЕРАБОТКИ ИНФОРМАЦИИ

Что такое мышление?

Мы начали рассмотрение психических функций с памяти, а не с ощущения и восприятия, как это делается по традиции. Память - одно из основных свойств нервной ткани, условие и предпосылка других высших психических функций.

Чтобы создать более совершенные способы ориентировки в окружающем мире, в том числе науку, и перейти от приспособления к внешними условиям к господству над ними, нужно не только хранить информацию о внешнем мире, но и обрабатывать ее по специальным правилам. Правила эти развиваются в процессе эволюции как отражение объективных сил и закономерностей природы. Это законы мышления.

Как же определить, что такое мышление? В науке пользуются тремя главными типами определений. Первый тип - определение по существу, или содержательная дефиниция, когда понятие раскрывается через другие понятия, которые известны или о которых в силу привычки думают, что они известны. Другой тип определения - операционное, или описание процедуры, с помощью которой данное явление можно обнаружить или измерить. К этому типу принадлежит большинство определений физики электричества. Третий тип определений состоит в том, что, не зная ничего о сущности явления и не умея его измерить, перечисляют отдельные его свойства, которые оказались существенными в данных условиях, при данных обстоятельствах.

Мышление относится к числу трудно определяемых понятий. Философ сказал бы, что мышление - это обобщенное отражение действительности мозгом, и тем самым подчеркнул бы его

гносеологический аспект. Физиолог предпочел бы другую формулировку: мышление - это результат рефлекторных мозговых процессов, осуществляющих сопоставление объектов друг с другом. Оба определения - философское и физиологическое - заранее предполагают, что мышление непременно связано с мозгом, и вводят мозг в определение мышления.

Психиатры считают, что мышление - это интеллект в действии. Но нужно тогда определить, что такое интеллект. И мы снова попадаем в круг взаимно сопряженных определений: мышление -это продукт мозга, а мозг - это носитель мышления. Если согласиться с такой формулировкой, то сразу же отпадает вопрос о машинном мышлении. Раз мышление должно быть связано с мозгом, то любой информационный процесс, который осуществляется не в мозгу, а в другой системе, уже нельзя назвать мышлением. И невозможность машинного мышления как будто доказана. Но лишь «как будто». Ибо это заключение выводится не из объективных свойств мозга и машины, а из принятого определения.

Вот почему целесообразно дать функциональное определение, выделить необходимые и достаточные признаки мышления как процесса, независимо от того, в каком объеме, в какой системе этот процесс происходит.

Одно из функциональных определений состоит в том, что мышление есть процесс обработки информации по некоторой программе, предполагающей отбор по крайней мере на порядок выше случайного (140). Эта формулировка несовершенна и не исчерпывает существа дела: ведь человеческое мышление нельзя отождествлять с любым процессом обработки информации. Человеческое мышление имеет не только информационный, но и психологический, и биологический, и социальный аспекты. В соответствии с этим возможны и различные подходы к его изучению, причем ни один из них не обладает монополией и не может заменить и вытеснить остальные. Когда говорят, что мышление есть обработка информации, то не столько определяют мышление, сколько указывают на одно из его свойств (третий тип определения).

Единственный установленный опытом канал, по которому к человеку идут сведения об окружающем мире, - это органы чувств. А единственный способ передачи этих сведений из органов чувств в мозг - нервные импульсы, совершенно одинаковые. Частотная модуляция импульсов - вот способ передачи всего многообразия сведений о мире в наш мозг. Импульсы идут по многочисленным проводящим путям - и от разных органов чувств, и от

данного органа по разным волокнам. Пространственная и временная суммация импульсов, связанная с ней мозаика возбуждения и торможения в коре головного мозга - это физиологическая основа человеческого мышления.

Однако обработка и суммация импульсов - это еще не мышление. Необходимо формирование пространственных и временных конфигураций импульсов, в которых выделяется структурная инварианта и отсеивается шум. Эта инварианта лежит в основе образов. С этого уровня взаимодействия начинается мышление. Реализуемая таким способом обработка информации есть содержательная сторона мышления. Одни и те же физиологические процессы могут реализовать совершенно различную семантику.

В античном мире грозу объясняли гневом Зевса; мы объясняем ее как проявление атмосферного электричества. Между тем нет оснований думать, что физиологические процессы в мозгу эллинов и наших современников чем-то отличаются. Исследовать физиологию античного человека мы, разумеется, не можем, так же как и первобытного человека. Но в современном мире живут племена, стоящие на низкой ступени социального развития. Физиологические процессы в мозгу «дикарей» и самого цивилизованного европейца одинаковы, это процессы возбуждения и торможения, физико-химическая природа которых будет со временем раскрыта. Но с помощью одинаковых физиологических процессов реализуются различные информационно-содержательные феномены. Различие проявляется не на уровне суммации импульсов. Оно начинается с уровня формирования образов и возрастает на более высоких иерархических уровнях.

Образное и символическое мышление

При изучении мышления принято различать мышление образами (конкретное) и мышление понятиями (абстрактное). Признавая, что некоторые животные способны мыслить, оговаривают при этом, что их мышление конкретно, что они не способны к абстракции. Такая терминология неточна: ведь образ тоже представляет собой абстракцию. Все дело лишь в силе и степени абстрагирования. И если признают, что лошадь, собака или обезьяна мыслят, то тем самым признают, что эти животные способны и к абстракции.

Качественное отличие человеческого мышления - способность к символизации. Слово представляет собою самый универ-

сальный символ, хотя и не единственный. (Гаспар Монж писал, что чертеж - это язык техники, а начертательная геометрия -грамматика этого языка.)

Словесное описание необходимо для охвата сложных многокомпонентных ситуаций. Воспоминание о сложных событиях также невозможно без речевого оформления вспоминаемого с помощью внутренней речи. В памяти человека установление связи между символами - словами - служит зачастую формой ассоциации идей. Слово - это основная структурно-информационная единица памяти и мышления. Число активных слов у человека невелико, всего 10-16 тыс. Но с их помощью в памяти организуется огромный объем информации. Без словесного кодирования это было бы недостижимо.

Лишь в простых ситуациях, поведение в которых полностью автоматизировано, можно обойтись без сложной формулировки задачи. Всякое сложное решение, которое непременно предшествует действию, должно быть выражено словами. По-видимому, само слово «решение» происходит от «речения». Словесная символизация, следовательно, не только расширяет возможности памяти, но и служит предпосылкой понятийного мышления.

Появление и развитие языка шли параллельно с возникновением человеческого общества. Вначале язык состоял из глаголов, обозначающих одинаковые для всех действия по команде вождя или того члена общества, который первым увидел опасность или добычу. Волевой аспект речевого общения предшествовал познавательной функции речи. Значительно позже появились существительные, т.е. обобщенные названия предметов, а затем и более сложные понятия. Потребность и способность выразить свои корковые модели развивались одновременно со способностью и потребностью воспринимать чужие модели.

Хотя образное представление допускает и обобщение, и этажность, но число этажей образной иерархической лестницы меньше, чем при символическом мышлении. Информационная емкость символа, вероятно, может увеличиваться беспредельно. Но полный отход от образа, отрыв символа от его образной базы таит в себе опасность отрыва от действительности. Ведь при формировании образа происходит изоморфное перекодирование информации (26). А при переходе от образа к символу этот изоморфизм нарушается. Поэтому при обратном переходе, т.е. возвращении от символа к образу, может обнаружиться, что в процессе мышления произошло искаже-

ние действительности. Поэтому окончательным судьей в процессах познания служит практика, за ней последнее слово.

Так называемое «чистое» образное или «чистое» символическое мышление, если и бывают, то представляют собою редкие исключения. Движение мысли связано с переходами от образа к символу и обратно. Именно эти переходы, колоссально увеличивая «ассоциативное поле», обусловливают логические скачки, или логические разрывы в ходе мыслительного процесса.

Что является побуждающим мотивом мыслительного процесса? Мы отвергаем божественное происхождение мысли - представление, которое в неявной форме засело в головах многих людей, искренне считающих себя материалистами.

Мышление начинается там, где создалась проблемная ситуация (114, 115). Но тогда нужно сказать, что такое проблемная ситуация. На этот вопрос отвечают так: проблемная стуация - это, в простейшем случае, ситуация, требующая выбора из двух или более возможностей (в более сложных случаях и возможности нужно искать, так как их существование неочевидно). Если одно из возможных решений имеет явные преимущества и легко предпочитается всем другим, то такая проблема - нетрудная. Если решения имеют равные или почти равные субъективные вероятности, то проблема сложнее. С этой точки зрения самую трудную проблему решал буриданов осел. Недаром же он умер с голоду между двумя охапками сена, так и не решив, которую из них выбрать.

Американский психолог К. Прибрам рассматривает принятие решения как выход из неопределенности. Причем неопределенность он трактует как несоответствие между содержанием текущих восприятий и содержанием памяти, в том числе, видимо, несоответствие текущего опыта сформированным моделям будущего. Это несовпадение включает эмоциональный механизм и служит толчком к началу мышления (178).

Получается, что логическая структура ситуаций, «пускающих в ход» процесс мышления, совпадает со структурой ситуаций, которые возбуждают чувство удивления. Ведь удивление возникает при несовпадении ожидаемого и действительного. Поэтому удивление есть непременный спутник начала мыслительной работы. Не зря говорят, что наибольших успехов в познавательной деятельности добивается тот, кто с годами не разучился удивляться.

Мышление начинается с восприятия. По-видимому, «чистых» восприятий у взрослого человека не бывает: в каждом восприятии есть элемент суждения. Мысль начинается с восприятия, а

заканчивается действием, пусть даже заторможенным. А центральное звено любой мыслительной деятельности - принятие решения. Если текущие восприятия совпадают с содержанием памяти, то неопределенности нет, проблемной ситуации не возникает. А там, где нет выбора, нет и мышления. Еще св. Августин в 10-й книге «Исповеди» обратил внимание на то, что слово т1е11е§о по-латыни означает «выбираю между».

Мышление как предвидение будущего

Свобода воли неотделима от предвосхищения будущего. Чем дальше субъект предвидит, тем более свободны его суждения и действия. Если он предвидит дальше и больше других, то эти другие кажутся ему менее разумными. Если же их действия для него непредсказуемы, но в конечном счете целесообразны, то эти другие воспринимаются как более разумные. Сравнительно простой моделью таких взаимоотношений служит состязание двух умов за шахматной доской.

До сих пор сроки надежного прогнозирования очень коротки по сравнению с продолжительностью человеческой жизни. Это важный психологический фактор. Человек не в состоянии заглянуть в будущее, и оно представляется ему в виде судьбы или рока. Между тем, возможность его прогнозирования вполне реальна. Афористически точно определил эту возможность А. С. Пушкин:

«Провидение не алгебра. Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая - мощного, мгновенного орудия провидения. Один из умнейших людей XVIII столетия предсказал Камеру французских депутатов и могущественное развитие России, но никто не предсказал ни Наполеона, ни Полиньяка» (107, с. 144).

Таким образом, задача сводится к тому, чтобы ясно отдавать себе отчет, какое пророчество считать фантазией и чудом, а какое - научным прогнозом. Ведь стремление заглянуть в будущее издревле присуще людям, оно обусловлено самой природой мыслительного процесса. С давних пор предсказание будущего выделилось в весьма почитаемую, хотя и небезопасную, профессию прорицателя. Ныне эту общественную функцию взяли на себя футурологи.

Чем более отдален срок предвидения - тем больше возможных вариантов будущего, тем менее точны предвидения, и научная добросовестность требует: ограничиться выявлением лишь общих тенденций. Ибо с течением времени все возрастают шансы, что маловероятное событие - «случай», как назвал его А. С. Пушкин, -вмешается в ход развития и, не изменив самой общей тенденции, придаст будущему такую форму, которую никакая фантазия вообразить не в силах. Это относится и к отдельным судьбам, и к истории наций и государств.

Поэтому по мере удлинения прогнозируемого интервала времени точность предсказания падает. Когда речь идет о сравнительно простых явлениях природы (небесная механика), то главная причина этого - конечная точность исходных данных и случайные возмущения в последующем. Когда речь идет о человеческой судьбе и жизни общества, то громадную роль приобретает случай. Особенно велико его значение в ситуациях неустойчивого равновесия, когда сравнительно небольшой толчок может направить процесс по тому или иному пути.

Ведь возможны разные варианты отношения к грядущему. Научное предвидение носит, как правило, вероятностный характер. Всякие попытки нарисовать единственно возможное будущее представляют собою утопический отход от науки, а порою -умышленное шарлатанство. Именно вероятностный характер прогноза требует от людей активности, борьбы за его осуществление.

Бывает вера в будущее (например, в свою счастливую звезду); надежда, которая предполагает и веру, и объективные аргументы; наконец, осознанное стремление осуществить именно тот, а не иной вариант будущего. Это фактор психологический, но чрезвычайно действенный, ибо мобилизует на активную борьбу. Когда борются две примерно равные силы, заранее предсказать победу или поражение не всегда возможно. Историческая обреченность противника отнюдь не означает неизбежности его поражения в данном боевом эпизоде. Перевес сил реализуется только в ходе борьбы, а потом уже можно изучать, почему выиграл победитель и мог ли побежденный избежать разгрома. Такой подход позволяет объяснить, почему предвидение будущего не исключает, а предполагает борьбу за него с максимальным напряжением сил.

Предвосхищенное звено в цепи событий, которое признано желательным и необходимым, приобретает организующую роль в поведении, становится целью деятельности. Все поведение человека есть движение от одной цели к другой. Какие психофизиологи-

ческие механизмы превращают цель в регулятор мышления и поведения?

Исчерпывающего ответа на этот вопрос нет. Но можно думать, что изучение доминантных очагов возбуждения поможет понять сущность нейрофизиологических коррелятов, отвечающих психологическому понятию «цель деятельности». Идея доминантного очага, или доминанты, принадлежит академику А. А. Ухтомскому (131).

Ухтомский указал на два основных свойства доминанты:

1. Относительно повышенная возбудимость группы нервных клеток, благодаря которой происходит суммация раздражителей, приходящих из разных источников.

2. Стойкая задержка этого возбуждения после того, как раздражители уже исчезли.

Доминантой, притягивающей к себе все внешние раздражители, может стать понятие, представление, мысль, проблема. Любопытно вспомнить по этому поводу самонаблюдение Ч. Дарвина: «... музыка обычно заставляет меня напряженно думать о том, над чем я в настоящий момент работаю» (58, с. 147). Роль цели в процессе творческого мышления отметил и А. Эйнштейн: «Блуждание в потемках предчувствий с их настойчивыми устремлениями к одной и той же цели... все это может понять только тот, кто пережил это сам» (73, с. 99).

Цель есть организующее начало «блуждания в потемках». Именно цель определяет ход мыслительного процесса, превращает хаотические ассоциации в направленный поиск. Способность надолго сосредоточиться на одной цели - важная предпосылка продуктивности мыслительного процесса, без которой невозможно решение повседневных мыслительных задач. Однако одной сосредоточенности недостаточно. Для решения тех или иных проблем необходимы мыслительные способности, речь о которых пойдет далее.

Мыслительные способности

Любой мыслительный процесс начинается с обнаружения проблемы. Способность увидеть то, что не укладывается в рамки ранее усвоенного, связана не с остротой зрения или особенностями сетчатки, а является качеством мышления, потому что человек видит не только с помощью глаза, но, главным образом, с помощью разума.

Прежде чем обнаружить что-либо новое, не замечаемое ранее, нужно сформировать некоторый понятийный аппарат. По мере развития и обогащения «тезауруса» человек начинает замечать в давно знакомых объектах детали, которые раньше ускользали от него. Он также способен замечать пробелы и неполноту в своем понимании окружающего мира, улавливает несоответствие между принятыми теоретическими истолкованиями и реальностью и потому может вычленить и формулировать проблемы, каков бы ни был их масштаб и значимость.

В процессе мышления нужен постепенный переход от одного звена рассуждений - к следующему. Порою из-за этого не удается мысленным взором охватить картину целиком, все рассуждение от первого до последнего шага. Однако человек обладает способностью к свертыванию длинной цепи рассуждений и замене их одной обобщающей операцией.

Процесс свертывания мыслительных операций - это лишь частный случай проявления способности к замене нескольких понятий одним, относящимся к более высокому уровню абстрагирования, способности к использованию все более емких символов. Когда-то высказывали опасение, что лавинообразный рост научной информации приведет к замедлению темпов развития науки. Прежде чем начать творить, придется долго овладевать необходимым минимумом знаний. Накопление научных знаний не привело и не приводит ни к замедлению, ни тем более к прекращению научного прогресса. «Угнаться» за ним удается отчасти благодаря способности человеческого ума к свертыванию. Используя все более абстрактные понятия, человек непрерывно расширяет свой интеллектуальный диапазон.

Весьма существенна способность проводить аналогии, т.е. уменье отделить специфическое «зерно» проблемы от того неспецифического, что может быть перенесено в другие ситуации и другие области деятельности. Эта способность необходима и для решения повседневных жизненных задач, и для решения сложных научных и технических проблем. Приведу несколько примеров из близкой мне области - медицины.

Отец Л. Ауенбруггера торговал пивом. Когда Ауенбруггер стал врачом и лечил больного плевритом, он вспомнил, как рабочие отца определяли уровень пива в бочке, и применил этот метод для определения уровня жидкости в плевральной полости. Так был создан метод перкуссии, или выстукивания. Французский врач Р.Т.Г. Лаеннек обратил внимание, как играют в парижском саду

дети: они передавали друг другу сигналы, стуча по стволу дерева, и прослушивали этот стук, приложив ухо к противоположной его стороне. Свернув в трубку лист бумаги Лаеннек впервые применил метод аускультации сердца и легких.

Благодаря способности к переносу, широко распределенное внимание повышает шансы на решение той или иной задачи. По аналогии с латеральным зрением врач де Боно назвал латеральным мышлением эту способность увидеть путь к решению, используя «постороннюю» информацию. Оно оказывается действенным при одном условии: нерешенная задача должна быть устойчивой целью деятельности, стать доминантой.

И.И. Мечников был буквально поглощен проблемой - как организм борется с инфекцией. Однажды, наблюдая за прозрачными личинками морской звезды, он бросил несколько шипов розы в их скопление. Личинки окружили эти шипы и «переварили» их. Мечников тут же связал это наблюдение с тем, что происходит с занозой, попавшей в палец: занозу окружают белые кровяные тельца (гной), которые растворяются и «переваривают» инородное тело. Так родилась теория фагоцитоза. «Перенос» оказался возможен потому, что нерешенная проблема стала доминантой, притягивающей к себе все впечатления и раздражители.

Следующая мыслительная способность - ассоциирование далеких понятий. Эта способность проявляется, например, в остротах. Еще А. С. Пушкин отметил, что именно в остроумии отчетливо прослеживается «сближение понятий»: «Остроумием называем мы не шуточки, столь любезные нашим веселым критикам, но способность сближать понятия и выводить из них новые и правильные заключения» (107, с. 141).

Американский психолог С. Медник 100 лет спустя обратил внимание на важность отдаленного ассоциирования и предложил тест на выявление этой способности. Испытуемому предъявляют два слова-раздражителя, к примеру: «изумруд» и «молодой». Он должен найти ассоциацию, которая соединила бы эти понятия (слово «зеленый»). Тест может быть и в другом варианте: даются три слова - «небо», «кровь», «Дунай». Нужно придумать определение, которое подходило бы к каждому из них («голубой»).

С. Медник возлагал надежды на свой тест как на показатель одаренности. Но надежды не оправдались. Психолог упустил из виду, что отдаленность ассоциирования - лишь один из компонентов умственной одаренности. Ведь и остроумие включает в себя не только способность сближать понятия, но, как отметил А. С. Пуш-

кин, также и способность «выводить новые и правильные заключения». Выявление одной какой-либо способности не может быть залогом продуктивного мышления.

Гибкость мышления означает способность быстро и легко переходить от одного класса явлений к другому, далекому по содержанию. Но что такое близкий или далекий по содержанию? Можно ли измерить смысловое расстояние?

Под смысловым расстоянием мы понимаем длину «ассоциативной цепочки», необходимую для перехода по ступенькам-ассоциациям от одного понятия до другого. Смысловое расстояние не остается постоянным, оно меняется во времени, в ходе обучения и приобретения нового опыта. Люди с более высоким показателем гибкости мышления имеют больше шансов «наткнуться» на верную идею при решении какой-нибудь практической задачи.

Гибкость проявляется также в способности вовремя отказаться от не оправдавшей себя гипотезы. Нужно подчеркнуть здесь слово «вовремя». Если слишком долго упорствовать, исходя из заманчивой, но ложной идеи, будет упущено время. А слишком ранний отказ от гипотезы может привести к тому, что будет упущена возможность решения.

Особенно трудно отвергнуть гипотезу, если она своя, придумана самостоятельно, усилиями собственной мысли. Нередко при этом упорствуют в заблуждении, с жаром защищают ошибку и становятся слепы к логическим доводам: не способны избавиться от давления первоначальной неверной догадки. Видимо, разуму свойственно рисовать вокруг себя воображаемые ограничительные линии, а затем о них спотыкаться.

Способность к оценке дает возможность выбора одной из многих альтернатив до ее проверки. Оценочные действия проводятся не только по завершении работы, но и многократно по ходу ее, и служат вехами мыслительного процесса. Среди критериев оценки нужно назвать, кроме логической непротиворечивости и соответствия ранее накопленному опыту, эстетические критерии изящества и простоты.

Человеку присуща способность объединять воспринимаемые раздражители, а также увязывать новые сведения с прежним багажом личности. Тенденция к сцеплению наглядно проявилась в том, как в древности воспринимали и описывали звездное небо. На заре развития астрономии прибегали к объединению звезд в группы -созвездия. При этом одни звезды включались в группу, а другие -не включались; одним из принципов сцепления воспринимаемых

данных служила простота полученной формы (в данном случае -геометрической фигуры).

Принципы объединения данных, их сцепления и группировки могут быть, конечно, самыми разнообразными. Способность объединять вновь воспринятые сведения с тем, что было известно ранее, включать их в уже имеющиеся системы знаний, группировать данные тем или иным способом уже в процессе восприятия - условие и предпосылка способности к генерированию идей.

Когда воспринимаемый факт тотчас вписывается в уже имеющуюся систему знаний, это накладывает отпечаток на процесс восприятия. Разным людям в разной степени присуще уменье отделить факт от его истолкования, т.е. способность противостоять «окраске» восприятия ранее накопленными сведениями, избавляться от давления «предварительного знания» и выделять наблюдаемое из того, что привносится интерпретацией.

Мысль, или идея, - это не просто ассоциативное соединение двух или нескольких понятий. Соединение понятий должно быть содержательно оправданным, отражать объективные отношения явлений, стоящих за этими понятиями. Это соответствие и есть один из главных критериев оценки идеи. Другой критерий - широта идеи, охватывающей большое число разнородных фактов и явлений.

Разумеется, не обязательно каждая идея должна быть правильной, да это и невозможно. Чем больше идей порождает человек, тем больше шансов, что среди них будут хорошие идеи; причем лучшие идеи приходят в голову не сразу. Эйнштейн рассказывал, что в течение двух лет, предшествовавших 1916 г., когда появилась теория относительности, у него в среднем возникала одна идея каждые две минуты, и, конечно, он отвергал эти идеи.

Для человека важна способность не только выдвинуть идею, но и придать ей законченную и строгую форму. Это не просто настойчивость, собранность и волевой настрой на завершение начатого, а именно способность к доработке деталей, мучительной и кропотливой «доводке», к совершенствованию первоначального замысла. Когда речь идет о принципах обработки информации мозгом, обычно говорят, что эта обработка включает в себя анализ воспринятой информации и последующий синтез.

Перечисленные мыслительные способности принимают участие в обработке информации, осуществляя анализ и синтез с помощью конкретных приемов мышления. Выявление и изучение этих приемов - одна из задач экспериментальной психологии.

МОДЕЛИ МЫСЛИТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА

Остроумие как проявление продуктивного мышления

Когда испытуемый рассказывает, как он решил задачу, то логическую последовательность готовых результатов он ошибочно принимает за истинный ход мышления и тем самым сводит психологию мышления к логике. Между тем задача психолога как раз и состоит в том, чтобы выявить мыслительные операции и показать, каким образом сочетания этих операций проявляют себя как логические преобразования.

Следовало бы признать удачной идею изучить мышление слепых шахматистов. Они играют на специальных досках, где черные поля несколько возвышаются над белыми. Вместо рассматривания шахматной позиции ее ощупывают руками. Вот это «ручное мышление» и стало предметом изучения психолога, который надеялся таким путем сделать мыслительный процесс «зримым».

Замысел этот не привел к сколько-нибудь значимым результатам из-за методологической беззаботности экспериментатора и неадекватности избранной им «модели». Ведь «ручное мышление» - термин метафорический, и нельзя рассчитывать, что, проследив за движениями рук слепого шахматиста, ощупывающего доску и фигуры, можно и в самом деле наблюдать ход его мыслительного процесса. Лишь тонкий анализ наблюдаемой картины позволил бы делать осторожные предположения о структуре мышления.

При этом нужно помнить о коренном различии между обычной головоломкой и шахматной задачей. При манипулировании с головоломкой никто не мешает и не противодействует поискам мыслительных шагов, ведущих к решению. А шахматисту приходится бороться с критически настроенным партнером, и поэтому в

его мышлении чередуются размышления «за себя» с размышлениями «за противника», т.е. имеют место рефлексивный анализ и рефлексивное управление. Если этого не учесть, то исчезает сам предмет исследования и психолог уподобляется незадачливому наблюдателю, который принял желтый уличный фонарь за диск луны.

Для естественных наук характерно стремление найти упрощенную, но адекватную модель сложного явления, и изучать ее, а затем в процессе верификации модели переносить добытые знания на само сложное явление. Где же искать модель мыслительного процесса?

Шутка или острота могут быть такой моделью, ибо обладают признаками творческого акта: требуют предварительных знаний, ассоциирования далеких понятий и критической оценки полученного результата. Остроумие есть одно из проявлений продуктивного мышления, к тому же это удобный материал для исследования. Оно может быть оценено людьми разных профессий (в отличие от решения шахматной, математической или технической задачи). Поэтому, изучая процесс синтезирования остроты, можно приблизиться к пониманию некоторых закономерностей мышления.

В рассказе «У нас в Мичигане» Э. Хемингуэй характеризует Лиз Коутс, служанку в доме Смитов: «Миссис Смит, очень крупная, чистоплотная женщина, говорила, что никогда не видела девушки опрятней Лиз Коутс» (134, с. 15). И у читателя создается впечатление о девушке почти немыслимой чистоплотности: уж если ее хозяйка, к тому же сама чистоплотная женщина, так ее хвалит, значит, не зря. А вот что сообщает о своем герое И. Бабель: «... папаша Крик, старый биндюжник, слывший между биндюжниками грубияном... » (7, с. 161). Сходство процитированных отрывков не вызывает сомнений. Но ни грамматический разбор, ни анализ содержания не выявляют его. Оно обнаруживается при анализе логического хода мысли.

Две процитированные фразы вызывают неодинаковую реакцию слушателей. Слова о папаше Крике возбуждают улыбку, а отрывок из Хемингуэя не возбуждает. Значит, одной только формы мысли недостаточно для комического эффекта. Остроумие -это форма мышления, и лишь в сочетании с содержанием и эмоциональным фоном оно превращается в комическое остроумие. Мы рассмотрим остроумие со стороны его формы.

Приемы остроумия

Ложное противопоставление. Высказывание строится так, что заключительная часть по форме как бы противоречит началу, а на самом деле усиливает его: «Цвет лица у мисс Брасс был желтый, - точнее, грязно-желтый; зато на кончике ее веселенького носа в виде приятного контраста рдел здоровый румянец» (61, с. 283). Первая часть фразы подчеркивает неприглядную наружность девицы, но форма высказывания такова, что читатель ждет «компенсации». Ожидание вначале оправдывается: яркий румянец в самом деле контрастирует с желтым цветом лица. Однако местонахождение этого румянца лишь усиливает впечатление безобразия. Этот же прием в щедринской характеристике градоначальника Фердыщенко: «При не весьма обширном уме был косноязычен».

Л. Больцмана интересовали различия между теоретиками и практиками: «Один из моих друзей определил практика, как человека, ничего не понимающего в теории, а теоретика - как мечтателя, вообще не понимающего ничего...» (17, с. 31). Такова же структура иронического высказывания А. Эйнштейна. «Если моя теория подтвердится, - говорил он, - Германия будет утверждать, что я немец, а Франция будет доказывать, что я гражданин мира. Если же теория не подтвердится, тогда Франция будет доказывать, что я немец, а Германия будет утверждать, что я еврей».

Ложное усиление. Сущность приема в том, что заключительная часть по форме подтверждает или даже усиливает начальную, а по существу опровергает ее. Многократно повторяют, не всегда ссылаясь на источник, шутку Марка Твена: «Бросать курить легко. Я бросал раз пятьдесят». А вот другая его острота: «У меня, судя по всему, громадные запасы ума - для того, чтобы ими пораскинуть, мне иногда требуется неделя».

Иногда остроумные приемы строятся на доведении до абсурда мысли собеседника: вначале соглашаясь с ней, затем краткой оговоркой уничтожают ее. Герцог Вюртембергский во время верховой прогулки увидел красильщика тканей за работой и спросил, указывая на свою белоснежную лошадь: «Сможешь ты ее выкрасить в синий цвет?» - «Конечно смогу, - был ответ. - Если она выдержит температуру кипения».

С доведением до абсурда сходен прием остроумия в форме нелепостей. Эта форма остроумия, как правило, состоит в описании ситуаций, противоречащих здравому смыслу и повседневному

опыту. Здравый смысл у разных людей неодинаков и зависит от подготовки и образования. Отсюда непреднамеренное остроумие при вторжении в чуждые области знания. «Письмо к ученому соседу» А. П. Чехова построено на «нечаянном» остроумии суждений полудикого помещика. Апофеоз рассказа - фраза, ставшая крылатой: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».

Иногда нелепость заключается в соединении несовместимых высказываний, в неправомерном выводе, в бессмысленной детализации, в нарушении логической последовательности событий.

Следующий прием остроумия - смешение стилей, или совмещение планов. Возможно смешение речевых стилей или несоответствие стиля речи с ее содержанием и обстановкой, где она произносится. У А.К. Толстого в «Истории государства Российского» использован контраст между драматическими событиями русской истории и нарочито бытовой лексикой.

Совмещение планов получается и в том случае, когда ультрасовременные события описывают летописным архаическим языком, и наоборот - бытовые зарисовки или народные сказки излагаются «научным жаргоном».

Весьма распространен прием остроумия, сущность которого - точно наведенная цепь ассоциаций, когда объект не называется прямо, но дается необходимая информация, позволяющая догадаться, о чем идет речь. Это намек.

Ирония - прием, основанный на противоречии формы и смысла: говорят прямо противоположное тому, что думают. Однако слушателям и читателям дается возможность - смысловой или интонационный «ключ» - понять, что на самом деле хотел выразить автор. Вообще, в слово «ирония» вкладывают разный смысл. Когда Гегель писал об иронии истории, речь шла не о приеме остроумия, термин имел другое, более широкое значение. Но существует определение иронии, предложенное М.В. Ломоносовым: «Ирония есть, когда через то, что сказываем, противное разумеем» (78, с. 256). Этот смысл мы и вкладываем в слово «ирония».

В нашей речи есть немало привычных сравнений, ставших почти стандартными. Эти устоявшиеся сравнения могут быть «перевернуты» - так называемое обратное сравнение. Обратное сравнение как словесная форма остроумия есть частный случай «ситуаций с переменой мест», которые столь щедро использовались в средневековых карнавальных шествиях.

Подобно тому как сравнение может быть обратным, точно так же и метафора может быть «перевернута» - буквализация метафоры.

Вот что рассказала Франциска Кугельман о визите Карла Маркса к прикованному к постели Генриху Гейне: «Он был болен так, что к нему едва можно было прикасаться, сиделки поэтому несли его в кровать на простыне. Гейне, которого даже в этот момент не оставил его юмор, совсем слабым голосом приветствовал Маркса: "Видите, дорогой Маркс, дамы все еще носят меня на руках"» (70, с. 288).

Внезапность, присущая истинному остроумию, проявляется в таком приеме, как сравнение по неявному признаку. В двух, казалось бы, несопоставимых объектах вдруг выделяется неожиданное общее свойство. Как говорил философ Сенека, «жизнь подобна сказке: неважно, насколько длинна, а важно - насколько хороша». Дж. Свифт сравнил обещания с коркой от пирога: их для того и пекут, чтобы потом сломать. Иногда сравнение проводится не по сходству, а по различию. К. Маркс, отмечая, как трудно анализировать стоимость товаров, сравнил категорию стоимости с легкомысленной трактирщицей.

Повторение как прием остроумия очень охотно используют признанные мастера острого слова. Причем нередко этот прием применяется в усложненной модификации: повторяются отдельные элементы высказывания (слова и фразы), но группируются каждый раз по-иному, в разных комбинациях и для выражения прямо противоположных мыслей. Известно высказывание Эйнштейна, что наиболее непостижимая вещь в мире заключается в том, что мир постижим. Аналогичным образом высказывался и Дж.Б. Шоу: «Единственный урок, который можно извлечь из истории, что люди не извлекают из истории никакого урока».

Двойное истолкование как прием остроумия включает в себя использование омонимии и различные формы двусмысленности и многозначности.

На заседании Академии художеств президент предложил избрать в почетные члены военного министра Аракчеева. Конфе-ренц-секретарь академии Лабзин спросил, в чем состоят заслуги графа в отношении к искусствам. Президент отвечал: «Аракчеев -самый близкий человек к государю». - «Если эта причина достаточна, - возразил Лабзин, - то я предлагаю кучера Илью Байкова, он не только близок к государю, но сидит перед ним» (38, с. 5758). За эту остроту ее автор поплатился ссылкой.

Рассмотрим остроту, приписываемую Дж.Б. Шоу. В ресторане играл оркестр - шумно и плохо. Один из посетителей спросил кельнера, играют ли музыканты по заказу. «Конечно». - «В таком случае, передайте им фунт стерлингов, и пусть они сыграют в покер». Двойное истолкование слова «играть» соединяется здесь с намеком: «Я готов заплатить, лишь бы оркестр замолк».

Привычные формулировки и установившиеся положения, отражающие коллективный человеческий опыт, могут быть «вывернуты наизнанку». При этом может получиться бессмыслица, но порою в ней открывается неожиданно новый глубокий смысл. Это парадоксы.

Вот строки из «Писем к провинциалу» Блеза Паскаля: «Я написал длинное письмо, потому что у меня не было времени, чтобы написать короткое» (11, с. 425). На первый взгляд, это нарушение элементарных логических законов: если не было времени для короткого письма, то и подавно не должно было хватить для длинного. Но смысл этих слов в том, что написать коротко богатое содержанием письмо - труд нелегкий, требующий большой затраты времени. Выражение Франсуа Рабле: «Аппетит приходит во время еды», - тоже парадоксально и было в XVI в. остротой, но от длительного употребления стало слишком привычным.

Общее во всех приемах остроумия - выход за пределы формальной логики. В разобранных выше вариантах остроумия в форме нелепости, ложного усиления, ложного противопоставления и др. выход за пределы формальной логики заключается в нарушении законов тождества, противоречия, исключенного третьего и закона достаточного основания. Но нарушение формальной логики само по себе еще не составляет остроумия. Необходим «скачок», переход мысли на более высокий смысловой уровень, на котором устанавливаются более глубокие и существенные отношения явлений. Особенно демонстративно это проявляется в таком приеме, как парадокс. Видимо, сходство между некоторыми приемами остроумия и приемами научного мышления - нечто большее, чем случайное совпадение.

Перенесение термина «остроумие» для характеристики технических решений и научных гипотез - не терминологическая вольность. Ведь любую мыслительную задачу можно решить несколькими путями. И лишь неожиданное, оригинальное и в то же время простое, лаконичное, экономное решение называют остроумным. Остроумие в данном случае не вызывает смеха, но несомненно возбуждает эстетическое наслаждение. Это и служит объ-

ективным основанием считать решение остроумным. Термин «остроумие» относится не к оценке истинности результата, а к оценке способа, которым результат получен.

Еще в прошлом веке один математик так рассказал о своем способе решения трудных задач: «Я читаю условие задачи, смотрю на него, еще раз читаю - до тех пор, пока не приходит в голову решение». Высказывание не лишено остроумия; однако, если пассивно ждать, пока решение само придет в голову, оно может никогда не прийти. Поиски решения - активный процесс, в значительной своей части не осознаваемый, и потому методы самонаблюдения неэффективны и могут даже привести к ложным выводам.

Естественно попытаться найти такие условия, при которых мыслительные операции «прорываются на поверхность». Внезапно вспыхивающая словесная острота, возможно, представляет собою глазок, в который видны эти обычно скрытые операции. Разумеется, это не единственный способ заглянуть «внутрь» мыслительного процесса. И особенно интересно сравнить результаты, полученные с помощью разных методик.

МЫШЛЕНИЕ И УМ

Различные подходы к определению ума

Единой шкалы для измерения ума нет. Когда говорят о ком-то, что он умен, то эта оценка дается в разных ситуациях по разным критериям. Человек может правильно понять сложную ситуацию и высказать вполне справедливое суждение. Но в сложившемся положении лучше бы ему промолчать, потому что слова его хоть и верны, но неуместны. Все в один голос назовут его поведение глупым. Но не потому, что его суждение неглубоко или ложно, а потому, что у него не хватило выдержки. Выходит, недостаток сдержанности и нехватка такта могут быть оценены как глупость. («Ничего нет глупее непрошенной мудрости», - утверждал Эразм Роттердамский.)

Глупость - не биологическое понятие, а социально-психологическое, характеризующее некоторые формы взаимодействия и приспособления личности к данному обществу. Эти формы многочисленны и разнообразны, поэтому многолики проявления и оттенки глупости.

Известный психиатр Петр Борисович Ганнушкин придерживался иных взглядов на глупость. Он полагал, что глупость - врожденное конституциональное свойство, и не проводил грани между глупыми и слабоумными: «Это люди... от рождения неумные, сливающиеся с группой врожденной отсталости... Подобного рода люди иногда хорошо учатся (у них сплошь и рядом хорошая память) не только в средней, но и в высшей школе; когда же они вступают в жизнь, когда им приходится применять их знания в действительности, они оказываются совершенно беспомощными. Они справляются с жизнью лишь в определенных, узких, давно установленных рамках» (31, с. 53).

Структура современного научного учреждения зачастую представляет собой те «установленные рамки», в которых дурак успешно функционирует, постепенно обрастая учеными степенями и сооружая длинный список печатных работ. Разумеется, не только в научных учреждениях есть питательная почва для дураков. Теплицей для них служит любая жесткая бюрократическая система. Любое учреждение, где процесс бюрократизации зашел достаточно далеко, становится для дураков землей обетованной.

Взгляды врача-психиатра перекликаются с мнением великого художника слова. Л.Н. Толстой в романе «Воскресение» писал о товарище губернского прокурора, обвинителе на процессе Катерины Масловой: «Товарищ прокурора был от природы очень глуп, но сверх того имел несчастье окончить курс гимназии с золотой медалью и в университете получить награду за свое сочинение о сер-витутах по римскому праву, и потому был в высшей степени самоуверен, доволен собой (чему еще способствовал его успех у дам), и вследствие этого был глуп чрезвычайно» (127, с. 83).

Как видим, дурак может окончить гимназию с медалью и университет с отличием, успешно сдавать кандидатские и прочие экзамены. Значит, академическая успеваемость сама по себе не может служить мерилом ума или глупости. Нужно искать другие критерии.

Поскольку строгого определения глупости не существует, вновь обратимся к опыту поколений, запечатленному в фольклоре. Возьмем сказку о дураке, который, повстречав людей, носивших в амбар мешки с зерном, не знал, как их приветствовать. Его научили: надо пожелать: «Таскать вам, не перетаскать». В другой раз, увидев похоронную процессию, он напутствовал провожающих покойника: «Таскать вам, не перетаскать», за что ему изрядно намяли бока.

В народной сказке показано, как проявляется глупость в неспособности перенести опыт из одной ситуации в другую. Ведь человеку приходится овладевать различными областями знания. Каждая область есть более или менее цельная система понятий, ассоциированных между собой. Умение переходить от одной системы к другой, умение увязывать их, т. е. применять знания, полученные в одной области, к совершенно иной сфере - есть признак ума, а неумение сделать это - признак глупости.

Но в узкой области, которой дурак посвятил много лет упорного труда, он вполне может накопить солидный багаж знаний и даже обучать других. Так называемые ученые дураки нередки в среде научных работников. На это указал Мишель Монтень в

«Опытах»: «Именно среди ученых так часто видим мы умственно убогих людей, из которых вышли бы отличные землепашцы, торговцы, ремесленники. Науки пригодны лишь для сильных умов, а они весьма редки» (93, с. 191).

Вероятно, Монтень был слишком строг к ученым. Скорее всего, среди них такой же процент «умственно убогих», как и в других сословиях и корпорациях. Но специфика профессиональной деятельности накладывает отпечаток на конкретные проявления глупости.

Говорят, что начитанный болван - самая докучная разновидность дурака. Ибо у него претензий больше, он позволяет себе высказываться по более широкому кругу вопросов. Компетентность в узкой научной области вселяет в него уверенность, что он и в других областях силен. Поэтому глупость его бывает беспредельной.

Но не только ученые мужи позволяют себе вторгаться в чуждые им сферы деятельности и знания. Напомним стихи А. С. Пушкина о сапожнике, который заметил на картине неточность в изображении обуви и указал художнику на его оплошность. Мастер тут же исправил ошибку. Однако на дальнейшие самоуверенные разглагольствования башмачника отвечал: «Суди, дружок, не выше сапога».

Многие считают себя знатоками не только поэзии и живописи, но также проблем воспитания, медицины, спорта. И, ничтоже сум-няшеся, предлагают советы и дают указания специалистам, не понимая, как они нелепы. Даже фундаментальная наука не ограждена от вмешательства непосвященных, от лихих наскоков ревнителей «отдачи» и «практического выхода». К ним вотще взывал английский физик Дж. Тиндаль: «Не задавайте вопрос, который невежество так часто обращает к гению: а какую пользу принесет ваша работа?».

Одно из главных свойств глупости - неспособность перенести опыт из одной ситуации в другую. Поэтому и говорят, что дурак повторяет одни и те же ошибки, а умный совершает каждый раз новые. В психофизиологических терминах это можно описать как отсутствие гибких связей между различными системами ассоциаций. Таких систем у человека много, но одна из них занимает особое место. Она связана с собственным «Я», позволяет выделить себя из окружающей среды и осознать как личность.

Составить картину хотя бы ближайшего окружения - задача не из легких. Но найти место в ней еще труднее, и не всем удается. Достаточно умный, когда речь идет о вещах, лично его не касаю-

щихся, такой человек глупеет прямо на глазах при оценке себя, своей работы, способностей, заслуг и добродетелей. Особенно тяжелое испытание выпадает на долю тех, кто вкусил сладкий плод прижизненной славы, которая изменяет уровень притязаний личности. (Не у всех, конечно. Многие выдерживают «испытание славой». Когда друзья Марка Катона-старшего вознамерились потребовать у Сената соорудить статую для увековечения его заслуг перед Римом, Катон удержал их: «Пусть лучше спрашивают - почему же нет статуи Катона, чем удивляются - зачем она здесь стоит?»)

«Уровень притязаний» - понятие, которое Курт Левин ввел в психологию в нынешнем веке. Он считал его одной из обобщенных характеристик личности и предложил экспериментальную методику для количественной оценки уровня притязаний. Но задолго до психологов-экспериментаторов Л.Н. Толстой писал, что личность можно уподобить дроби, у которой числитель - то, что человек собою представляет, а знаменатель - то, что он о себе думает.

Знаменатель в «формуле» Толстого близок к тому, что психологи называют уровнем притязаний. Невозможно бесконечно увеличивать свой числитель, поскольку есть пределы способностям и трудолюбию. Но в силах каждого уменьшить свой знаменатель и тем поднять свою ценность как личности. Однако целесообразна разумная мера: чересчур уменьшать свой знаменатель тоже не годится. Важно трезво судить о своих возможностях и не впадать в самоуничижение. Вероятно, лучше, если человек себя даже чуть-чуть переоценит. Тогда он ставит перед собой задачи, которые как будто превышают его силы, но в периоды подъема может добиться результатов, на которые другие не считали его способным, да и для него самого они могут оказаться неожиданно высоки.

Интеллект и ум. Типология дураков

Есть ли разница между интеллектом и умом? В значительной мере это вопрос терминологии, и нередко эти понятия используют как равнозначные, приписывая им одинаковый смысл. Однако их следовало бы различать. Например, Макс Борн, известный физик, оценивая некоторые выдающиеся научно-технические достижения современности, писал, что они представляют собой «триумф интеллекта, но одновременно и трагическую ошибку здравого смысла». И разъяснил свой афоризм: «Интеллект отличает воз-

можное от невозможного; здравый смысл отличает целесообразное от бессмысленного» (18, с. 105).

Обширная и стройная система знаний делает человека компетентным в какой-либо области или в нескольких областях, но не служит гарантией светлого ума. Ибо ум включает в себя, кроме организованных знаний, еще и другие качества личности, в том числе и самокритичность. Нет на свете человека, не учинившего какой-нибудь глупости. Но умный относится критично к своим промахам, в отличие от дурака, который не признает их, а иной раз даже гордится ими. Самокритичное поведение есть высшая форма разумного поведения. «Всех умней, по-моему, тот, - отметил Ф.М. Достоевский в «Дневниках писателя», - кто хоть раз в месяц самого себя дураком назовет, - способность ныне неслыханная» (63, с. 667).

Бывают люди ограниченных знаний, не получившие образования. Они могут быть находчивы и сообразительны. Назвать их глупыми нельзя, если они осознают ограниченность своих сведений; но если такой человек претендует на непогрешимость собственных суждений, навязывает их другим, то это одно из самых тягостных проявлений глупости. «Ничто в глупости не раздражает меня так, как то, что она проявляет куда больше самодовольства, чем это с полным основанием мог бы делать разум», - писал М. Монтень (93, 1960, с. 198).

Можно ли успехи на жизненном поприще связать с умом, а неудачи - с глупостью? Или верно, что дуракам счастье, а горе -от ума? Нищий мудрец на вопрос, почему дела его так плохи, хотя рассуждает он так умно, ответил, что рассуждения зависят от него самого, а успехи в делах - от судьбы. Порою именно глупость служит причиной успехов.

О том, что глупость может быть непременным условием чиновничьего преуспеяния писал еще А. С. Пушкин. По его словам, публику первых рядов партера в императорских петербургских театрах составляют «сии великие люди нашего времени, носящие на лице своем однообразную печать скуки, спеси, забот и глупости, неразлучных с образом их занятий» (107, с. 9). Весьма похожее наблюдение сделал и Ф.М. Достоевский в романе «Идиот»: «Некоторая тупость ума, кажется, есть почти необходимое качество если не всякого деятеля, то, по крайней мере, всякого серьезного наживателя денег» (62, с. 355).

Мы уже говорили, что жесткая бюрократическая система становится для дураков землей обетованной. Это не совсем точно.

Система не просто пригревает дураков - она их порождает. Человек, который по врожденным задаткам умственных способностей мог бы не стать дураком, становится им в условиях несовершенной социальной структуры.

Каким образом система делает дурака? Каковы механизмы такого превращения? Это серьезная социологическая проблема.

В старину в служебных аттестациях писали по принятому трафарету - «служил отлично, благородно», а графы «не дурак ли?» не было. Хотя Петр 1 в таких случаях называл вещи своими именами. В казенной бумаге против имени боярина, домогавшегося места воеводы, сделал пометку - «зело глуп».

Типы ума (концептуальный, социальный, эстетический и рабочий)

Слово «ум» обозначает различные личностные свойства, и потому различают четыре разновидности ума:

- концептуальный ум позволяет хорошо решать логические, математические и лингвистические задачи;

- социальный ум сосредоточен на межличностных отношениях и особенно проницателен в принятии решений, затрагивающих человеческие судьбы, устанавливающих иерархию целей и ценностных ориентаций;

- эстетический ум стремится к познанию формы явлений, не всегда интересуясь их причинами и практическим использованием;

- рабочий, или «производственный», «технологический», ум позволяет в каждом случае четко представить, что именно нужно сделать, какие имеются технические возможности, наличные силы и средства (включая собственную мускульную энергию), и выполнить работу наилучшим образом, с наименьшей затратой сил и времени.

При оценке ума нередко выделяют качество, состоящее в умении разгадать тайные замыслы других людей, проникнуть в их скрытые намерения, не дать провести себя, не поддаться ложным обещаниям. Ведь не случайно социальный ум отличают от концептуального. При изучении природы ученый не сталкивается с чужой волей, препятствующей ему, мешающей разгадать секреты мироздания. «Бог изощрен, но не злонамерен», - писал А. Эйнштейн. Иными словами, нелегко приблизиться к пониманию, объяснению и предсказанию явлений природы: поиски ключа

к сложному коду, которым природа шифрует свои законы, требуют громадного напряжения мысли и кропотливого труда. Но при этом никто не стремится преднамеренно ввести ученого в заблуждение, никто умышленно не дает заведомо ложной информации.

Совсем иная картина в межличностных отношениях. Для достижения своих целей порой выгодно ввести в заблуждение других людей, а самому разгадать чужие козни.

Сознание человека наделяет его способностью перевоплотиться, вообразить себя на месте другого, представить (с какой-то долей вероятности), что же думает этот другой в данной ситуации. Суждения типа: «Он предполагает то-то», называют первым рангом рефлексии. Но можно пойти дальше: «Он полагает, что я собираюсь сделать то-то. Поэтому я поступлю по-иному. Но он может разгадать мой расчет (второй ранг рефлексии), и тогда мне лучше отказаться от своего плана и избрать другой (третий ранг)».

Процесс взаимного рефлексирования отражен в автобиографической повести Л. Толстого «Детство»: «Глаза наши встретились, и я понял, что он понимает меня, и то, что я понимаю, что он понимает меня» (126, с. 117). Здесь герой (Иртеньев) поднялся до четвертого ранга рефлексирования. В жизни редко приходится «взбираться» на более высокий уровень.

Может показаться, что тот, у кого ранг рефлексии выше, всегда умнее и непременно выйдет победителем. Но это не так. Нужно уметь правильно оценить ранг рефлексии противника, избежать недооценки и ни в коем случае не переоценивать, чтобы не «перемудрить». Часто случается, как отметил Л. Толстой по поводу взаимоотношений Элен Безуховой с высокоумными отцами-иезуитами, что «в деле хитрости глупый человек проводит более умных».

Когда соревнуются два ума на поприще бытовом или житейском, то уменье ввести в заблуждение партнера, а самому благополучно обойти все ловушки и подводные камни, называют хитростью, вкладывая в это слово если и не прямое осуждение, то все же не очень лестную этическую оценку. Когда же речь идет о дипломатических переговорах или полководце на театре военных действий, то употребляют почтительное слово «проницательность».

Ум и глупость, хитрость и простодушие соединяются в самых прихотливых сочетаниях. Поэтому получается нередко, как сказано в «Войне и мире», что «главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, играл Пьером, как игрушкой».

Иногда для достижения успеха достаточно чуть-чуть покривить душой, слукавить. Не все готовы к этому, не каждый пойдет против совести. Поступки таких людей могут показаться глупыми - тем, кто придерживается менее строгих правил и у кого не хватает воображения представить себе систему моральных ценностей, отличающуюся от его собственной. Зачастую они не скрывают чувства превосходства над «простофилями».

Надо, однако, помнить, что во многих видах человеческой деятельности необходимо запутать и обмануть партнера, - без этого сама деятельность теряет смысл. В спортивном единоборстве фехтовальщик ложным выпадом заставляет противника сделать ошибочное движение и тем вернее наносит ему укол. Такова же роль финтов в футболе и баскетболе. Вместо слова «обман» предпочитают выражения «отвлекающий маневр» и даже «военная хитрость». Несомненно, что любая деятельность, связанная с воздействием одного разума на другой, допускает рассчитанную ложь, или тщательно продуманную дезинформацию.

Этим она в корне отличается от деятельности, нацеленной на познание природы. Поэтому ученый, проявляющий чудеса изобретательности при постановке опытов, остроумие в процессе конструирования приборов, смелую фантазию при выдвижении гипотез, взыскательность и критичность при оценке научных результатов, может оказаться доверчивым простаком в повседневных «мирских» делах (хотя это, конечно, не обязательно).

Модные ныне попытки психологов исследовать мышление ученого, используя в качестве упрощенных моделей проблемных ситуаций различные шахматные задачи, зачастую несостоятельны, потому что не учитывают важного отличия: решение шахматной задачи предполагает рефлексирование, чередование размышлений за себя с размышлениями за противника. В мышлении же ученого такого чередования нет, ибо природа не стремится сбить его с толку и одурачить.

Теперь перейдем к эстетическому уму, хотя этим термином обычно не пользуются, предпочитая говорить о художественном чутье или эстетическом вкусе. Но способность эстетического суждения - не просто интуитивный дар, а именно вид ума, имеющего к тому же несколько градаций, или ступеней.

Первая ступень позволяет судить о красоте какого-нибудь предмета, скажем - в простейшем случае - отличить красивую одежду от некрасивой. Вторая ступень позволяет выделить и указать причину, почему это элегантно или же нехорошо, т.е. в по-

следнем случае - найти эстетический изъян. Обладатель третьей ступени эстетического ума может мысленно, в воображении, представить - что и как следует исправить, убрать или дополнить, чтобы предмет стал изящнее и приятнее для глаз. Наконец, есть и такие люди, которые сами могут внести коррективы, сделать вещь более красивой. Высшей степенью эстетического ума обладают лишь те, кто владеет нужными навыками, трудовыми приемами, техникой дела, кто умеет работать руками. Ибо высшие градации эстетического ума развиваются не путем созерцания, а в процессе собственного творческого труда.

Эстетический ум не всегда может обосновать с помощью логических доводов свое суждение о том, что красиво, а что некрасиво. Он мыслит в других «кодах», других символах - формы, цвета, звука и т.д. Художественный критик или искусствовед призваны переводить интуитивно-вкусовые оценки на общедоступный язык рассуждений. При этом высшие художественные суждения доступны лишь тем, кто не только усердно изучал эстетику, но и сам причастен к творческому процессу. Нельзя ожидать от него такого же профессионализма, как от композитора или художника, но на более низком уровне мастерства он сам должен знать технику дела не понаслышке, не «вприглядку», а непременно «собственными пальцами». В противном случае художественные суждения легко вырождаются в словесную эквилибристику, когда за безупречно построенными фразами нет реального содержания, а критик не понимает, каким дураком он выглядит в глазах подлинных знатоков и ценителей. Иными словами, высшие эстетические суждения доступны лишь тем, кто не только знает, но и умеет. (Не случайно слова «ум» и «уметь» - одного корня.)

Ибо кроме концептуального, социального и эстетического ума есть еще одна - самая главная - разновидность. Это ум, который возник и окреп в трудовой деятельности собирателя плодов, охотника, рыбака, скотовода, земледельца, ремесленника. Этот ум проявляется при решении конкретных задач материального производства, как бы они ни казались скромны.

Недаром о некоторых людях говорят: не просто «золотые руки», а «умные руки». Такой тип ума можно бы назвать практическим (от древнегреческого «праксис» - «работа»), если бы это словосочетание не употреблялось уже в несколько ином значении. Поэтому остановимся на термине «рабочий ум» и подчеркнем, что именно этот производственный, технологический ум служит пред-

течей и источником всех остальных видов ума, которые дифференцировались и отпочковались от него.

Перечисленные четыре типа ума не встречаются, конечно, в чистом виде. Каждый нормальный человек наделен всеми четырьмя разновидностями - в неодинаковых пропорциях и соотношениях. Люди с низким показателем концептуального ума нередко обладают высоким эстетическим или социальным умом и, соответственно, достигают успехов в искусстве, общественной деятельности, педагогике, политике.

Ум и понимание шутки. Ирония

«Не понимает человек шутки - пиши пропало! И знаете -это уж не настоящий ум, будь человек хоть семи пядей во лбу». Эти слова А.П. Чехова цитируют в подтверждение того, что чувство юмора - важное слагаемое ума.

В самом деле, восприятие и понимание шутки требуют подготовленности и тонкости. Недаром французы говорят, что «острота не столько на языке говорящего, сколько в ухе слушающего». Разные люди смеются (или не смеются) шутке по разным причинам, в частности:

- человек не уловил смысла остроты, и ему не смешно;

- соль остроты схвачена и вызывает смех;

- человек понял остроту, но считает ее слабой - и не смеется;

- острота настолько неудачна, что смеются над незадачливым остряком.

Как видим, при восприятии остроты возможны разные уровни рефлексии. Особенно важен процесс рефлексирования при восприятии иронии. Широко известна манера шутить, рассказывая глупейшие анекдоты и изрекая помпезные банальности. Иронический тон при этом как бы приглашает посмеяться над теми, кто произносит это всерьез. Алексей Александрович Каренин разговаривал с женой «тоном насмешки над тем, кто бы в самом деле так говорил» (126, с. 85).

Но шутку такого рода может воспринять только тот, у кого ранг рефлексии не ниже, чем у рассказчика. Способность к отысканию смешного несомненно служит одним из личностных показателей. На эту тему высказывались Гёте, Белинский, Достоевский и другие авторы. Весьма типично мнение Гонкуров: «Смех - это мерка, показатель умственного развития. Люди, смеющиеся глупо,

никогда не бывают остроумны. Смех - это физиономия ума» (51, с. 85).

Не только восприятие чужих острот, но и собственная манера шутить может служить показателем ума. Правда, умнейшие люди порою не обладают даром находчивого и острого слова. Но вот склонность неутомимо фонтанировать шутки, смеясь заранее и мало заботясь о реакции окружающих, - верный признак глупости. П.Б. Ганнушкин называл таких остряков «салонными дебилами».

О критериях ума

Мы рассмотрели некоторые из наиболее типичных форм поведения, которые служат основанием для приговора или, по крайней мере, предположения об уме или глупости того или иного лица. Оказывается, всякий человек в некоторых ситуациях умен, а в других - не очень. В одних случаях требуются те параметры интеллекта, которыми он обладает, а в иных обстоятельствах нужны совсем другие качества ума. Именно поэтому формы поведения, которые обычно считают проявлением глупости, так разнообразны:

- поверхностность и легковесность суждений («легкость в мыслях необыкновенная»);

- неуместность высказываний (даже если они верны и справедливы);

- неспособность переноса опыта, повторение прежних ошибок;

- не общепринятая система ценностных ориентаций;

- низкий темп психических процессов и неумение понять намек, уловить чужую мысль или намерение с полуслова («тугодумы»);

- невысокий ранг рефлексирования, излишняя доверчивость (как и избыточная подозрительность);

- неадекватный уровень притязаний, неправильная самооценка - самоуничижительная или завышенная (отсюда - нелепая обидчивость, зачастую под маской высокомерия);

- категоричность, самодовольство и апломб, особенно при вторжении в чуждые области знаний и деятельности;

- стремление поучать, приводя в пример самого себя;

- отсутствие чувства меры и «чувства пропорции»;

- негибкость, несокрушимое упорство при утрате шансов на успех;

- чересчур серьезное отношение к собственной персоне (связанное, как правило, с неразвитым чувством юмора);

- робость мысли;

- недальновидность.

Это лишь самые частые черты и ситуации. Перечень их можно продолжить и конкретизировать описаниями отдельных ярких случаев и примеров, которые почти всегда сводятся к положению «человек не на своем месте» или «человек не знает своего места».

Особенно высокие требования предъявляются к людям, которые занимают места, связанные с необходимостью прозревать будущее, «видеть то, что временем сокрыто», принимать особо ответственные и обязывающие решения («государственный ум»).

Способности и ум - не одно и то же; оценка ума производится не по одному, а по многим признакам. Ни способность к выдвижению идей, ни самокритичность, ни глубина суждения, ни дальновидность сами по себе не могут считаться определяющими признаками. В некоторых ситуациях на первый план выступает гибкость интеллекта, способность вовремя отказаться от ложного предположения или недостижимой цели. Но это отсутствие инертности - не главный критерий ума. Скорее всего, главного критерия вообще нет. Ум - это комплекс качеств, которые не могут быть измерены в отдельности, независимо друг от друга. Взятые в отдельности, они проявляют себя не так, как при совместном функционировании. Словесное определение того, что такое ум, едва ли поможет прояснить сущность этого ускользающего от жестких формулировок понятия. (Словарь Ожегова дает такое толкование слова «ум»: способность человека мыслить, основа познавательной, разумной жизни.)

Количественной меры ума не существует, но в повседневном общении обычно выделяют градации ума и говорят, что А. умнее В. Среди многочисленных переплетающихся критериев, по которым приходят к такому заключению, есть и критерий изменяемости. Более сильные умы, как правило, динамичнее, подлинный ум находится в непрерывном развитии.

Абсолютной меры ума нет - есть некоторое усредненное представление об уме для данной группы людей, данного коллектива, данной популяции. Ум каждого отдельного человека оценивают, сравнивая с этим мысленным усредненным эталоном. (Дурак считает эталоном самого себя.)

При оценке искусственных разумных систем надо учитывать существенное обстоятельство, вытекающее из сказанного выше. Если система не обладает множеством разнообразных характеристик, она не может быть разумной. Как бы хорошо она ни доказывала теоремы или решала задачи, термин «разумная» все равно неприложим к ней. Разумной можно назвать лишь такую самоорганизующуюся и самообучающуюся систему, которая не только приспосабливается к среде, но и сама вырабатывает критерии адаптации, способна выбрать оптимальный (или просто приемлемый) критерий для данной обстановки и гибко заменить его другим критерием при намечающихся или прогнозируемых изменениях окружающих условий.

Вопросы «может ли машина мыслить?» и «может ли машина стать разумной?» логически совсем неравнозначны. И те, кто подменяет один вопрос другим, - поступают крайне неразумно.

СОЗНАНИЕ И ПОДСОЗНАНИЕ

Сознание и его уровни

Сознание, как и мышление, представляет собой сложное явление, которое не втискивается в краткую словесную формулировку. Обычно в слово «сознание» вкладывают разный смысл, в зависимости от того, с какой целью и в каком контексте его употребляют. Когда в клинике врач констатирует, что сознание больного ясное, он имеет в виду нормальную ориентировку во времени, пространстве и собственной личности. В клинике этого, в общем, достаточно, хотя при описании различных нарушений сознания возникают некоторые затруднения.

Состояния, которые врачи описывают как «потерю сознания», на самом деле разнородны. Иногда больной внезапно теряет сознание, и столь же быстро оно возвращается - при эпилептических припадках типа petit mal. При черепно-мозговой травме потеря сознания происходит мгновенно, а возвращение - медленно. При опухолях, сдавливающих ствол мозга, сознание медленно теряется и столь же медленно возвращается. Видимо, в разных случаях механизмы «потери сознания» различны, потому что сознание - интегральная функция, которая может быть нарушена при поражении различных ее компонентов. Существуют различные патофизиологические варианты расстройств сознания, при которых нарушается ориентировка в собственной личности, включая осознание своего телесного бытия, своей психики и своей социальной роли.

Осознание телесного бытия - тот компонент сознания, значение которого обычно недооценивают. Между тем нормальное функционирование сознания требует гармонического взаимодействия всех его составляющих. Неврологическая клиника дает мно-

жество доказательств этого. Приведем весьма типичный случай, описанный У. Брейном:

«За последнее время много было написано о расстройствах восприятия собственного тела, и главные факты сейчас общеизвестны. Самый причудливый из этих фактов - неспособность опознать собственные левые конечности как часть своего тела при поражении правой теменно-затылочной области. Один больной после ванны вытирал лишь половину тела... Удивительно не то, что человек не ощущает половины своего тела. Удивительно, что он явно забыл о ней. Он не только не принимает ее в расчет, но он даже не знает о том, что не принимает ее в расчет. Мы можем ощутить, что лишились объекта, только если помним, что когда-то им обладали. Отсюда я заключаю, что повреждение мозга нарушило не только нынешнее осознание схемы тела, но также и нейронные механизмы, необходимые для того, чтобы человек помнил, что когда-то у него была левая половина тела. Если это правильное толкование, то процесс удержания в памяти своего тела связан с теми же нейронными механизмами, которые необходимы для текущего осознания этой схемы. Оставшаяся половина рассеченного надвое образа собственного тела представляет теперь новый геш-тальт, и сознание, не помня о левой половине тела, не улавливает неполноты того, что осталось.

Поскольку такие больные психически ненормальны, то этим пытаются объяснить описанные психофизиологические феномены, т.е. путают причину со следствием. Схема тела играет важную роль в самосознании, и у больного, который потерял половину образа своего тела, настолько серьезно искажаются психофизиологические основы его "Я", что не удивительны обнаруживаемые у него психические нарушения» (151, с. 468).

Философы-материалисты говорят, что сознание есть высшая форма отражения действительности. Нужно добавить еще, что эта высшая форма отражения возникает лишь в процессе активного отношения к действительности. Поэтому одна из главных характеристик сознания - способность мыслящего субъекта выделить себя из остального мира.

В сложной системе, отражающей внешний мир, может быть создана модель самой этой системы, модель самой себя, и установлены связи этой модели с моделями других объектов. Это и есть основа самосознания. Система, обладающая самосознанием, всегда обладает двойственностью: организует деятельность и в то же время следит за собой как бы со стороны. «Во мне два человека:

один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его», - писал о себе Печорин (77, с. 132). Именно двойственность сознания делает возможным целенаправленное и самокритичное поведение; поэтому двойственность есть непременная характеристика нормального человеческого сознания.

Нормальную двойственность сознания не следует смешивать с патологическим раздвоением личности при некоторых душевных болезнях. Но связь между ними есть: когда в системе «Я - второе Я» нарушается нормальное взаимодействие, это клинически проявляется как «расщепление сознания», или «раздвоение личности». Таким образом, не только анализ неврологических синдромов, но и психиатрические наблюдения позволяют сделать вывод о двойственности психофизиологической структуры сознания.

Противопоставление себя остальному миру возможно лишь в процессе общественного развития. Человек осознает себя как личность, видя других людей и общаясь с ними, прежде всего в труде. Вследствие понимания, что он такой же, как другие, он переносит на себя свои наблюдения над ними, свое отношение к ним. В результате «переноса наблюдений на себя» возникает четкое ощущение своего «Я». У некоторых первобытных племен местоимения «я» не существует, о себе говорят в третьем лице, называя по имени (точно так же поступают двух-трехлетние дети). На стадии дикости человек уже осознает свое «Я», а язык донес до нас более раннюю историю.

Весьма интересна кибернетическая задача: какой объем информации и какого содержания необходим, чтобы моделировать «Я», т. е. имитировать самосознание?

Развитию сознания в историческом аспекте посвящены монографии А. Спиркина (122) и Е. Шороховой (137). Наша цель скромнее - рассмотреть психофизиологические предпосылки сознания. Для его формирования необходим большой и сложный мозг, дающий возможность одновременного возбуждения и ассоциирования нескольких моделей-понятий; высокая степень абстрагирования моделей, которая достигается использованием символов (слов). Это создает базу для формирования модели «Я», которая обладает широкой и разветвленной сетью ассоциативных связей. Чрезвычайно важна способность обращаться к памяти, выбирая из нее сведения, относящиеся к прошлому, т.е. «возвращаться» к любому этапу жизненного пути, так как это позволяет установить относительную неизменность «Я» в потоке времени.

Развитие сознания у ребенка в какой-то мере отражает исторические этапы развития этой высшей психической функции. Но наблюдения над детьми затруднены тем, что дети не могут активно помочь исследователю; взрослые же не помнят первых лет жизни.

Постепенное возвращение сознания после кратковременных обморочных состояний также может дать ценную информацию; но здесь тоже есть трудности. Необходимо желание наблюдать и анализировать свое самочувствие; нужно обладать естественно-научной подготовкой и уменьем правильно передавать свои ощущения. Наконец, обморочные состояния должны быть не эпизодическими, а повторяться более или менее регулярно, чтобы наблюдения не были случайными, а самоотчет передавал истинные этапы возвращения сознания. Сочетание всех этих условий бывает не часто. Профессор физиологии А. А. Герцен (сын автора «Былого и дум») оставил описание, удовлетворяющее всем перечисленным требованиям:

«В течение одного периода своей жизни я часто подвергался обморокам и имел возможность наблюдать на самом себе комплекс душевных явлений, сопровождающих возвращение сознания после обморока.

Во время обморока наступает полное психическое небытие, полное отсутствие сознания. Потом является смутное, неопределенное ощущение - ощущение бытия вообще, без выделения собственной индивидуальности, без малейшего разграничения Я от не-Я; человек составляет тогда "органическую часть природы", сознающую свое бытие, но не сознающую свое существование в качестве органической единицы; другими словами, сознание его безлично. Это ощущение может быть приятно, если обморок не был вызван жестокой болью, и крайне неприятно - в противном случае. Вот и все, что можно различить: человек чувствует, что он живет и наслаждается или живет и страдает, не зная кто и что ощущает это чувство...

Среди хаоса первой фазы, характеризующейся смутным, безличным сознанием, не представляющим и следа локализации или различения определенных ощущений, мало-помалу обрисовываются смутные и неясные отличия: человек начинает видеть и слышать. Странно, что звуки и цвета кажутся тогда исходящими из самого субъекта, у него нет ни малейшего представления о внешнем их происхождении. Кроме того, между различными звуками и различными цветами нет ни малейшей связи, каждое из

этих ощущений ощущается отдельно. Вследствие этого образуется путаница, которую трудно передать словами, повергающая субъекта в состояние остолбенения...

Получаются ощущения тупые, если можно так выразиться, т. е. ощущения, которые, оставаясь изолированными, не могут быть названы, а только ощущаются.

Скоро однако же... различные ощущения... взаимно определяются, ограничиваются и локализуются, так что является отчетливое сознание единства личности. Но и это сознание в первый момент является ощущением только органического единства личности, и напрасно было бы искать в нем ясного представления об отношении последней к внешнему миру. В этой фазе пробуждения я ясно чувствовал, что был собою и что мои зрительные и слуховые ощущения исходят от предметов, не принадлежащих к моему Я. Но я не понимал ни того, что происходило в тот момент, ни того, что случилось перед тем: почему я лежу на полу или на диване, почему вокруг меня суетятся, отстегивают воротник сорочки, брызгают на лицо холодной водой... По прошествии известного промежутка времени разной продолжительности, но всегда довольно значительного... через сознание пробегает с быстротой молнии мысль: "А, опять обморок!". С этого момента умственная деятельность начинает совершаться правильно, ум сознает сложные окружающие отношения» (37, с. 170-177).

Как видим, А. А. Герцен считал основным в функции сознания способность отделить «Я» от «не-Я», т.е. выделить себя из окружающей среды в качестве органической единицы. Другим компонентом сознания он считал способность проецировать свои слуховые и зрительные ощущения на внешний мир и, главное, способность объединять эти ощущения различной модальности.

Отметим, что у ребенка эта способность интеграции ощущений различной модальности развивается не сразу, и требуется немалое время, чтобы он научился совмещать зрительное пространство с тем пространством, которое воспринимает мышечно-суставным чувством. Вначале для него это два отдельных пространства.

По свидетельству А. А. Герцена, осознание своего телесного бытия, единства и неделимости своего тела - лишь первая ступень сознания. Затем только наступает осознание отношений к внешнему миру. Иными словами, существуют уровни сознания, его первичные и высшие проявления.

Осознание своих инстинктов и особенностей своей психики - одно из отличий человека, выделяющих его из животного

царства. Но сознание не могло возникнуть внезапно. Изучение эволюционного процесса показывает, что всякое биологическое новшество имеет предпосылки в прошлом и развивается постепенно. Значит, у высших животных должны быть элементы психики, на базе которых развилось человеческое сознание. Такими элементами являются механизмы внимания.

Подсознание и речь

Одним из проявлений сознания служит осознание собственных мыслительных процессов, способность фокусировать внимание на своих идеях. Это не значит, что человек способен лишь к осознанному мышлению. Объективно существующие процессы обработки информации, которые называют мышлением, могут в некоторые промежутки времени и не осознаваться.

Интуиция, или «чутье», - это неосознанный опыт, проявление мыслительных процессов на подсознательном уровне. Люди давно научились использовать свое подсознательное мышление - в тех случаях, когда откладывают работу, чтобы дать мыслям «созреть», прямо рассчитывают на работу подсознательного мышления.

В подсознании могут быть решены сложные задачи. При этом процесс обработки информации не осознается, а в сознание входит лишь его результат (если он получен) - на нем фокусируется внимание с помощью ретикулярной формации. А человеку может показаться, что на него ниспослано озарение, что удачная идея чуть ли не вложена кем-то в его мозг, что кто-то иной, высший, «водил его рукою, держащей перо». На самом же деле удачная идея сложилась в подсознании как результат обработки информации, а потом уже была осознана. Когда решение задачи налицо, тогда весь ход решения может быть прослежен, а впоследствии применен для решения задач подобного типа.

Но далеко не всегда последовательность рассуждений и операций соответствует той, которая имела место в подсознании. В этом одна из трудностей изучения подсознательного мышления: самонаблюдение и самоотчет могут увести в сторону от истинного хода процесса. Механизм перехода мысли из подсознания в сознание нельзя считать выясненным, но участие в нем сетевидного образования выглядит вполне вероятным.

Очень велика роль подсознания в формировании речи у ребенка. Нормально развитые дети к шести годам уже владеют

грамматически правильной речью. Они умело строят предложения, пользуются сложными синтаксическими конструкциями -причастными и деепричастными оборотами, придаточными предложениями, - безошибочно выбирают нужные формы глагола, безукоризненно пользуются падежными и родовыми окончаниями, правильно согласуют различные части речи по времени, роду и числу, свободно употребляют сослагательное наклонение, т. е. оценивают не только то, что есть, но и то, что могло бы быть. Дети хорошо чувствуют и мастерски применяют многочисленные суффиксы, меняющие смысловые оттенки слов - ласкательные, пренебрежительные, уменьшительные, увеличительные и другие, проявляя неистощимую изобретательность.

Каким образом это достигается? Ведь ребенок не знает грамматики, а практически пользуется ею. Могут сказать, что секрет в памяти ребенка: она, как губка, впитывает и запечатлевает слова, услышанные от взрослых. Но одной только памятью этого «чуда» не объяснить: ведь услышав слово впервые, он сразу же начинает употреблять это новое для себя слово во всех его грамматических формах (и не ошибается, если оно не исключение из правила).

Выходит, ребенок путем абстрактного мышления уже выделил общие закономерности изменения слов, общие правила морфологии. Весь этот титанический труд выполнен подсознательно, ребенок даже не подозревает о нем. Неправильная форма слова просто «режет» его слух. Таким образом, погружаясь в стихию языка, ребенок самостоятельно доискивается до ее закономерностей и правил. Все это свидетельствует об огромной роли подсознания в познавательной деятельности человека.

Другим доказательством служит тот факт, что многие видные ученые отмечали бессознательный характер своего творческого процесса: «...формальная логика здесь никакого участия не принимает, истина добывается не ценой умозаключений, а именно чувством, которое мы называем интуицией... Она входит в сознание в виде готового суждения без всякого доказательства» (123, с. 104).

Интуиция и ее ошибки

Почти у каждого есть свое представление об интуиции, и потому словесных определений интуиции существует очень много. Не

будем добавлять еще одно, а рассмотрим несколько конкретных наблюдений.

Однажды в юности мне пришлось разыскивать дом, где я когда-то бывал и смутно помнил его расположение. Отправился я туда не один и дорогой беседовал с попутчиком, так что мы незаметно дошли до цели. Дом отыскался без всяких усилий, как будто «ноги сами привели». Казалось бы, так и должно быть, ведь я раньше бывал там и, значит, запомнил дорогу.

Неделю спустя вновь понадобилось зайти по тому же адресу. На этот раз я шел один и всматривался в приметы: вот вывеска -она правее или левее? А дерево? Вроде бы его там не было... А эти две ступеньки - откуда они взялись? И пытаясь по заметным ориентирам найти нужный дом, я запутался и не нашел его; пришлось уточнять маршрут по телефону.

Когда я рассказал, как на прошлой неделе легко, занятый посторонним разговором, прямо вышел к месту, которого не видел много лет, а семь дней спустя заблудился, это не вызвало удивления:

- В первый раз тебя интуиция привела, а во второй ты пытался сознательно, по приметам найти дом, но для этого ты слишком плохо помнил местность.

Но такое объяснение ничего не объясняет, а лишь описывает явление.

Второй случай произошел, когда я был студентом. На приеме в поликлинике наш преподаватель однажды сказал, взглянув на пациента, только что отворившего дверь в кабинет:

- Правостороннее воспаление легких.

При осмотре диагноз подтвердился. Позже я спросил преподавателя:

- Как вам удалось с первого взгляда поставить диагноз?

- Никакого чуда здесь нет. Когда я был начинающим врачом в земской больнице, то же самое проделал старый земский фельдшер. Но когда я поинтересовался, по каким признакам он угадал болезнь, мой старший коллега только пожал плечами:

- Так это же сразу видно.

И далее преподаватель продолжал:

- В таких случаях говорят о клиническом чутье, или врачебной интуиции. Но чутье - это кристаллизованный опыт. У больного, которого мы сегодня видели, одна щека была румяной, а другая бледной. И крылья носа раздувались и подрагивали. Возможно, еще какие-то признаки я заметил, например, выражение лица. Вот и пришло в голову, что это правосторонняя пневмония, и на сто-

роне поражения рефлекторно расширились кровеносные сосуды щеки. Но учтите: мгновенная догадка - это еще не диагноз. Больного нужно всесторонне обследовать, чтобы подтвердить или отвергнуть первоначальное предположение.

В приведенном случае, как и в эпизоде с поисками дома, речь шла об интуиции, опирающейся на ранее приобретенные знания. Эта запечатленная мозгом информация не стала еще достоянием сознания и не может быть точно описана словами. По мнению М. Горького, «интуиция то, что в опыте уже есть, а в сознании еще нет».

Наконец, расскажем о третьем наблюдении, когда удалось «увидеть» интуитивный процесс в эксперименте. М.А. Матова и автор этих строк на экране тахистоскопа предъявляли испытуемым увеличенные изображения игральных карт двух мастей - пик и червей. Испытуемые должны были распознать эти карты. Всего предъявлялось 8 серий по 10 карт. Начиная с третьей серии «нормальные» карты перемежались с атипичными, на которых пики были красного цвета, а черви черного. Лишь 45% испытуемых разглядели эту аномалию; остальные 54 так и не заметили несоответствие формы и цвета, хотя экспозиция от серии к серии возрастала и в последней серии достигла 5 сек. на каждую карту.

Среди тех, кто не обнаружил «рассогласования», была М., психолог по профессии. Через полтора часа по окончании эксперимента она вернулась в лабораторию и предложила:

- А что если сделать пики красного цвета, а черви - черного, т.е. поменять цвета? Это сделало бы ваш эксперимент интереснее.

Из расспросов выяснилось, что М. вполне искренне считала эту идею своей собственной, осенившей ее спустя некоторое время после эксперимента.

Видимо, при восприятии предъявленных изображений ее память фиксировала аномалию, но она не «пробилась» в сознание («в опыте уже есть, а в сознании еще нет»). Осознание пришло позднее, в тиши собственного кабинета, вне эксперимента, и потому казалось собственной догадкой. Ситуации такого рода не так

уж редки - мы их уже описывали под названием «криптомнезия».

***

О роли подсознания в научном творчестве писали многие ученые, в том числе и великие естествоиспытатели. Сошлемся на свидетельство Г. Гельмгольца, который говорил, что мысль осеняет

вас внезапно, без усилия, как вдохновение. Известен рассказ Ч. Дарвина о том, как внезапно, при чтении Мальтуса, осенила его мысль о роли борьбы за существование в эволюции органического мира. Научная идея «зрела» в подсознании, а затем всплыла в сознании в готовом виде, с помощью «подсказки», точнее - переноса (58, с. 128-129).

Интуиция не только подставляет готовое решение; она порою проявляется как сверхъестественная способность предвидеть, что данный ряд фактов и идей имеет важнейшее значение. Этот вид интуиции называют «стратегической интуицией»; ею обладают обычно первооткрыватели новых научных направлений, создатели научных школ.

Однако творчество нельзя считать полностью подсознательным процессом. Предварительное накопление материала и критическая оценка результатов проходят под контролем сознания и требуют логического мышления. Соотношение интуиции и логики в мыслительном процессе прослеживается на примере математического анализа. Нахождение производной - регулярный процесс, описанный четкими правилами, и никаких озарений здесь не требуется. А интегрирование - настоящее искусство. Кроме знания приемов и способов (не правил!) оно требует еще опыта и «чутья».

Эту ситуацию можно обобщить: от исходных данных к обобщающей теории регулярного пути нет, а обратное - сопоставление теории с исходными фактами - осуществить легче. Поэтому один из простейших путей творчества - сознательный перебор вариантов. Об этом методе сказано немало осуждающих слов. Тем не менее им широко пользуются и ученые, и изобретатели, и детективы. Эдисон, Штейнмец и Тесла обладали бесконечным терпением в постановке экспериментов методом проб и ошибок. Когда решение получено, можно найти и более прямой путь к цели, и обоснования его. Хотя поиски обоснований иногда затягиваются надолго.

В научно-теоретическом творчестве мысленный перебор вариантов может проходить подсознательно. Непригодные пути отвергаются, а тот, который ведет к цели, т. е. к решению, «пробивается в сознание». Это и есть момент «интуитивного усмотрения истины», или инсайт (прозрение).

Но перебор вариантов - неэкономный метод решения проблем. Существуют специальные мыслительные приемы - эвристики, позволяющие «сужать пространство поиска». Не гарантируя решения, они повышают вероятность натолкнуться на него.

Многочисленные славословия интуиции затемняют существенную подробность: интуитивные умозаключения могут быть не только истинными, но и ложными. Интуиция подводит значительно чаще, чем принято считать. Причем ошибки интуиции настолько типичны, что их можно сгруппировать и показать общность их «логической структуры». В основе каждой группы ошибочных интуитивных умозаключений лежат обычно одинаковые психологические явления: сходные ошибки вызываются сходными причинами.

Законы математической статистики можно сознательно освоить и применять, но зачастую они не становятся частью мыслительного аппарата, которым оперирует подсознание. Игроки в рулетку после десяти выпадений «красного» чувствуют, что ставить на красное в одиннадцатый раз - рискованно. Но среди них ведь есть искушенные люди, знающие, что такое независимые события; однако эти знания не становятся частью их интуиции. Таким образом, одна из самых частых ошибок интуиции - игнорирование законов математической статистики, в частности, неправильная оценка случайностей. Интуиция склонна рассматривать последовательность случайных событий как самокорректирующийся процесс: отклонение в одну сторону влечет за собой отклонение в другую для восстановления равновесия. Другая частая ошибка интуиции - пренебрежение размерами выборки. Не только наивные обыватели, но порой и опытные исследователи выдвигают гипотезы и делают выводы из явно недостаточного числа наблюдений.

Испытуемым в эксперименте предлагали такую задачу. Город обслуживают две больницы. В одной из них ежегодно рождается 30 детей, в другой - 10. Обычно половина новорожденных - девочки. Но бывают и колебания, когда рождается 60% девочек. В течение года каждая из больниц отмечала те дни, когда среди новорожденных было 60% девочек. В какой больнице это бывало чаще?

Большинство опрошенных ответили, что одинаково часто. Между тем математическая статистика утверждает: вероятность того, что родится 60% девочек, выше для маленькой больницы. Но положения математической статистики для большинства людей (в том числе и для научных работников) не являются составной частью их интуитивного мышления.

Нередки ошибки интуиции, связанные с игнорированием принципиальной предсказуемости явления, особенно при так называемых «экспертных оценках». Эксперты склонны сужать доверительные интервалы и проявляют куда большую категоричность, чем позволяют их знания о предмете.

Интуиция ошибается при оценке частоты тех или иных явлений: те, которые легче воспроизводятся памятью, кажутся более частыми. Был проделан такой опыт. Испытуемым читали список мужских и женских фамилий, причем женские были «знаменитые» (актрисы и писательницы), а мужские - «обыкновенные». На вопрос, кого из перечисленных больше, обычно отвечали - женщин, хотя на самом деле тех и других было поровну. Видимо, причина неправильной интуитивной оценки - легкость припоминания знаменитых фамилий. Задача была для испытуемых неожиданной: ожидая, что их попросят воспроизвести список, они старались удержать его в памяти; «знаменитые» фамилии запоминались легче.

Интуиция подводит и в случаях «мнимых корреляций» двух событий. Суждение, как часто совпадают два события, основывается на том, насколько сильна в памяти ассоциативная связь между ними. Но сила этой связи определяется не только частотой совпадения событий, но и эмоциональной окраской, сравнительной недавностью совпадения и т. д. Поэтому интуитивное заключение о частоте совпадения двух событий, основанное на силе ассоциативной связи, нередко оказывается ложным. Типичный пример иллюзорной корреляции - уверенность многих, что сильная воля сочетается с особой формой подбородка.

Следующая типичная ошибка интуиции связана с оценкой вероятности сложных событий, состоящих из нескольких независимых, или элементарных, событий. При интуитивной оценке вероятности сложного события ориентиром для подсознательного подсчета служит вероятность элементарного события. При конъюнктивных событиях вероятность успеха на каждом отдельно взятом этапе значительно превышает вероятность осуществления всех этапов сложного события. Поэтому вероятность сложного конъюнктивного события интуитивно завышается.

Отсюда следует практический вывод. Сложные, многоэтапные планы редко бывают исполнены в точности. Пример такого плана - аустерлицкая диспозиция Вейротера, высмеянная в «Войне и мире». Сам Вейротер верил в непогрешимость своей диспозиции - отчасти потому, что она состояла из множества элементов-этапов, каждый из которых в отдельности мог быть выполнен с высокой вероятностью; а в целом план был нереалистичен.

М. И. Кутузов же, как показывает Л. Толстой, отвергает сложные многоэтапные планы кабинетных стратегов, считая, что «дальние диверсии трудно исполнимы»: неудача лишь на одном из многочисленных этапов - и рушится весь план. (В те времена ме-

тоды управления войсками были несовершенны; приказы и донесения передавали конные адъютанты, и вносить коррективы по ходу исполнения маневра было трудно, а порой и невозможно.)

С дизъюнктивными событиями дело обстоит по-другому -оценка их вероятности интуитивно занижается. Вероятность вытянуть черный шар при 10% черных и 90% белых - всего 0,1. В то же время вероятность, что попадется черный шар хотя бы однажды в семи попытках, в пять раз выше (0,52). Однако малая вероятность элементарного события служит ориентиром, психологическая привязка к которому искажает оценку вероятности дизъюнктивного события - снижает ее.

Поэтому интуитивная оценка и интуитивные догадки - это лишь этап мыслительного процесса, «предварительный диагноз», за которым должны следовать трудоемкий перебор и проверка вариантов, а также поиски логических обоснований и доказательств. Ссылки на «интуитивные предчувствия» не должны служить ширмой для невежд.

Ошибки интуиции, как видим, - отнюдь не следствие нарушений работы мозга, а естественный результат его нормального функционирования. Одни и те же нейрофизиологические механизмы обусловливают и успехи познания, и возможность заблуждений. В ошибках могут отчетливо выявиться закономерности психической деятельности, и потому анализ ошибок интуиции поможет пролить свет на механизмы мышления.

Методы изучения подсознательных процессов

Подсознание - реальный элемент психики, но систематическое его изучение не проводилось из-за методических трудностей; можно назвать лишь разрозненные работы отдельных авторов. Так, физиологи К.М. Быков и Э.Ш. Айрапетьянц (1) исследовали условные рефлексы на неощущаемые раздражения внутренних органов. Эти раздражения доходят до коры головного мозга, но не превращаются в ощущения, т. е. не осознаются. Они для этого слишком слабы, но, постепенно накапливаясь, проявляют себя в поведении. Особенно ярко это проявляется при отключении внешних органов чувств во время сна, когда содержание сновидений в большой мере определяется импульсами из желудка, из мочевого пузыря, из половых органов.

Влияние допороговых раздражителей изучал другой советский физиолог Г.В. Гершуни (39). Он обнаружил, что вполне возможно выработать условные рефлексы на неощущаемые слуховые раздражители (так называемый «субсенсорный условный рефлекс»). Возможность образования условных рефлексов на допороговые раздражители делает - в приложении к человеку - вполне реальным допущение об интуитивном мышлении, когда в сознании всплывает мысль, предварительно сложившаяся в подсознании.

Допороговые зрительные раздражения также могут быть использованы для изучения подсознания. В печати были сообщения о кратковременных экспозициях рисунков, о «вклеивании» в ленту посторонних кинокадров с последующей регистрацией поведения, на которое влияют неосознанные раздражения.

Гипноз и гипнопедия - также способы воздействия на психику через подсознание. Одно время стали появляться сенсационные отчеты о применении гипнопедии для обучения иностранным языкам. Но в строго проверенных и документированных работах невропатолога А. М. Свядоща было показано, что большинство людей во сне не воспринимают новых знаний (118). (Миллионы людей спят, не выключив радио, а утром ничего не помнят из содержания радиопередач.) Лишь немногие обладают способностью обучаться во сне, и эту способность можно тренировать. Отбор таких людей проводится по результатам проб на внушаемость.

После кропотливой двух-трехнедельной подготовительной работы испытуемые могут пересказать небольшие сюжетные рассказы, которые им читали ночью во время сна. Но чаще содержание этих новелл вплетается в сновидение. (Текст читает кто-нибудь из сотрудников лаборатории, либо используется магнитофонная запись.) Контроль за глубиной сна осуществляется с помощью электроэнцефалографии (наличие дельта-волн). Едва ли гипнопедия станет распространенным методом обучения, но как метод исследования подсознательных процессов, возможно, она имеет будущее.

Еще один способ заглянуть в подсознание - психоанализ в понимании З. Фрейда. В руках талантливого исполнителя в клинике этот метод дает подчас блестящие терапевтические результаты, однако он недостаточно строг и толкования его слишком произвольны.

ПРЕДЕЛЫ МОДЕЛИРОВАНИЯ ПСИХИКИ И ИСКУССТВЕННЫЙ РАЗУМ

Может ли машина мыслить?

Давно известно, что машина может выполнять некоторые формальные логические операции, например, счет. Изобретение арифмометра восходит к XVII в.: в 1642 г. Блез Паскаль сконструировал первый суммирующий аппарат, построенный по принципу «счетчик-колесо».

У.Э. Эшби в обзорной статье привел много впечатляющих примеров «интеллектуальной» деятельности машин. 12 июня 1962 г. программа Сэмюэла играла в шашки с одним из лучших игроков США и нанесла ему поражение. Сэмюэл, который разработал программу, сделавшую из машины шашиста, сам очень слабый игрок. Программа составлена так, что машина создает свои собственные приемы игры, испытывает их на практике и затем видоизменяет, учитывая результаты игр. Программа была «запущена» и ее усовершенствование шло независимо от ее создателя. Машина выделила общие принципы игры и разработала свои методы, о которых Сэмюэл и не подозревал.

Существует несколько типов программ, которые формулируют теоремы евклидовой геометрии и строго их доказывают. Программа Гелернтера разработала оригинальное доказательство теоремы о равенстве углов при основании равнобедренного треугольника (145).

ЭВМ могут доказывать также и теоремы алгебры, и теоремы логики. Еще в 1957 г. программа А. Ньюэлла, Г. Саймона и Р. Шоу доказала первые 38 теорем из «Принципов математики» Б. Рассела и В. Уайтхеда. Используя более эффективные приемы, Уэнг составил программу, которая доказала около 400 теорем из «Принципов

математики» - все теоремы, использующие исчисление предикатов. Вычислительные машины решают задачу нахождения неопределенных интегралов; программа выполняет эту работу не хуже математика-неспециалиста.

Само название «вычислительная машина» давно уже не соответствует возможностям этого устройства. ЭВМ обладает свойством алгоритмической универсальности (43). Если ввести в машину соответствующие программы, то она может и переводить несложные тексты на иностранных языках, и находить оптимальные режимы технологических процессов, и ставить медицинский диагноз, и решать уравнения, т.е. выполнять работу, которую, при выполнении ее человеком, единодушно признают умственной работой. Вполне естественно спросить: а может ли машина мыслить?

Общепринятого мнения на этот счет не существует. Многие специалисты находят машинное мышление вполне возможным (2). Они рассуждают примерно так: у живых существ мышление реализуется физиологическими процессами мозга. Однако мышление не сводится к физиологии; информационная сторона мышления может быть реализована процессами другой, не физиологической природы.

Другие авторы возражают против этого. Поскольку в мыслящем мозгу происходят сложные процессы, не сводимые к более простым формам движения, то сторонников машинного разума обвиняют в механицизме (100, 124). Но в полемическом азарте сами обвинители-ортодоксы порою скатывались к витализму. Правда, вместо энтелехии они толковали о «сложных материальных процессах, присущих только человеческому мозгу», но разница здесь лишь в терминологии. Взаимные упреки в механистических и виталистических грехах не способствуют выяснению истины.

Пятнадцать возражений против машинного мышления

Аргументов против машинного мышления выдвигалось много; попробуем их систематизировать и оценить.

1. Информационные процессы мозга «сращены» с физиологическими и не могут быть оторваны от них.

Против такого сращения говорит непрерывная «интеллектуальная экспансия» машин, вторгающихся в самые разнообразные области умственной деятельности, которые ранее казались недоступными «машинному разуму».

2. Мышление доступно лишь социальной ступени развития материи. Следовательно, машина мыслить не может, поскольку не является социальным существом.

Это утверждение неточно. На социальной ступени возникло сознание, а мышление присуще биологической ступени. Так обстояло дело, пока процесс развития шел самопроизвольно. Вмешательство человека может существенно изменить его ход.

3. Попытки создать мышление на уровнях движения материи более низких, чем социальный и биологический уровни, обречены на провал, так как идут вразрез с законами природы.

Законы природы прокладывают свой путь через тысячи случайных отклонений. Согласно второму закону термодинамики, возрастание энтропии - это всеобщее правило. Однако в некоторых участках Вселенной происходит убывание энтропии. Поэтому и возможно возникновение жизни. Флуктуации возникают даже без вмешательства человека. Если же человек вмешается в развитие низших уровней материи, то это развитие может свернуть на путь, по которому самопроизвольно оно не могло бы пойти. Конечно, человек не в силах отменить законы природы, но он познает их и выносит суждение - где действительные пределы возможного, а где воображаемые.

Высшие формы движения реализуются низшими, но не сводятся к ним. Наука должна устанавливать содержание взаимодействий, приводящих к возникновению новой формы движения. Это и будет проникновением в тайну перехода количества в качество.

Новые качества в сложных системах получаются в результате сочетания более простых элементов и их свойств. В самих элементах этих свойств нет, извне они тоже не привносятся. Элементов должно быть достаточно много, так как из одного элемента комбинации не создаются. Усложнение комбинаций приводит к появлению обратной связи и регулирования. Так же точно усложнение системы обработки информации может привести к появлению нового качества - качества мыслящего устройства.

4. Процесс мышления не разлагается на простейшие логические операции, доступные машине.

Такое утверждение равносильно признанию, что за две с половиной тысячи лет существования логики не установлены основные законы логического мышления. Необоснованный нигилизм! Самые сложные логические ходы мысли сводятся в конечном счете к тому, что хранящиеся в памяти образы и понятия выбираются, классифицируются, группируются. Затем вырабатываются обоб-

щающие понятия, результаты обработки снова фиксируются в памяти, вновь происходит отбор, классификация, группировка, формирование понятий более высокого уровня и т.д. Все это может выполнить и логическое устройство машины, и самое главное -уже выполняет.

5. Человеческое мышление не сводится к одной только логике. Рутинное мышление, основанное на формально-логических операциях, доступно машине. А вот творческое мышление - диалектично, в нем есть перерыв постепенности, скачок. Новое в науке не выводится из предыдущих знаний методами формальной логики. Скачок, связанный с открытием нового, машине не доступен.

В таком рассуждении нетрудно увидеть ошибку. Переход от отсутствия мышления к рутинному мышлению в принципе более труден, чем переход от рутинного мышления к творческому. И если был сделан первый, труднейший шаг, то будет сделан и следующий.

Но главное - скачок не есть непостижимая вещь в себе. Скачок в творческом мышлении, приводящий к открытию нового, -результат объективных процессов в мыслящем мозгу, которые можно изучать. Кстати, современные программы для ЭВМ пользуются не только логически безупречными дедукцией и полной индукцией, но и неполной индукцией и аналогией. При этом могут быть получены принципиально новые результаты.

6. Внимание спорящих сторон привлекает машинный перевод. Одни черпают здесь аргументы для доказательства широчайших возможностей машинной имитации умственной деятельности. Другие находят здесь доводы противоположного свойства и напоминают, что «патриарх» машинного перевода Бар-Гиллел, подводя итоги почти двадцатилетних усилий создать машину-переводчика, озаглавил свою статью весьма красноречиво: «Конец иллюзий» (148).

Одна из трудностей машинного перевода, которая выглядит непреодолимой, состоит в том, что машина не может из многих значений одного и того же слова правильно выбрать нужное. Человек определяет это по смыслу, анализируя контекст, т. е. используя не только языковые понятия. А машине доступны лишь такие переводы, которые не требуют иных познаний, кроме лингвистических (148). В одной из рецензий на книгу Бар-Гиллела было такое предложение: «This book is provocative and has meat in it». Сотрудник, который читал эту рецензию, понял предложение так: «Эта книга провокационная и имеет много мяса». Бессмыслица. Пришлось обратиться к специалисту, который подсказал другой перевод: «Книга будит мысль и дает пищу для размышлений». На-

глядный пример разницы между машинным и человеческим переводом! Но только оба перевода выполнены людьми. В первом случае это сделал дилетант - и получился «машинный» перевод. И лишь квалифицированный специалист сумел сделать «человеческий» перевод.

Значит, неверно утверждение, будто человеческий и машинный переводы совсем не похожи. Сходство есть, но оно обнаруживается при сравнении с малоквалифицированным человеческим переводом. Можно ли считать, что так будет всегда? Трудности машинного перевода очень велики. Здесь нужны новые идеи. Но утверждения, что машинный перевод в принципе невозможен, - по меньшей мере необоснованны.

7. Иногда возражение против мыслящих машин преподносится в такой форме: машине доступно выполнение операций, но она не способна к действиям. А одна и та же операция, рассматриваемая в полном контексте человеческих взаимоотношений, представляет собой самые разнообразные действия.

Это возражение логически равносильно доводу против машинного перевода: машина сможет переводить лишь однозначные слова. А слова, имеющие несколько значений, не поддаются машинному переводу, так как машина не понимает контекста и не знает, какое из нескольких значений выбрать.

А. Эйнштейн более трезво оценивал способности машины. Он считал, что со временем машины смогут решать любые проблемы, но, добавлял он, никогда не смогут поставить ни одной. Постановка проблем всегда останется за человеком.

Но и это предсказание уже опрокинуто развитием науки. Созданы машинные программы, которые могут ставить новые проблемы, в частности, формулируют новые теоремы. Причем программа не всегда может доказать их. (То же самое не раз бывало в истории науки: задачу формулировали, и лишь много лет спустя удавалось решить ее.)

8. Машина не сможет мыслить, поскольку сознание - продукт общественного развития.

Это возражение основано на смешении понятий «мышление» и «сознание». Никто не утверждает, что у машины, предоставленной самой себе, возникнет сознание. На это и человек не способен: у ребенка, изолированного от человеческого общества, сознание не развивается. А в процессе воспитания общество «вводит» в мозг ребенка самые разнообразные идеи. Содержание чело-

веческого сознания в значительной мере определяется тем, какую информацию он получил в период становления личности.

Машины тоже будут обучены, т.е. получат необходимую информацию. И в достаточно сложной и совершенной машине будут протекать информационные процессы, равноценные человеческому мышлению.

9. Машинное мышление невозможно, ибо унижает достоинство человека.

Авторы этого возражения забыли, что человек произошел, в конечном счете, от весьма примитивных форм жизни. Процесс совершенствования мыслительных способностей шел стихийно, в результате случайных мутаций и естественного отбора, отсекающего неадаптивные мутации. Тем более такой процесс осуществим в результате сознательной деятельности человека. Создание машины более талантливой, чем ее творец, так же не унизит человека, как не унижают его машины, значительно превосходящие по силе, скорости и т.д.

Правда, есть одно отличие, которое делает нынешнюю ситуацию уникальной. На это отличие указал М. Ботвинник: «Люди всегда знали, что они не самые быстрые на земном шаре - многие животные бегают быстрее; но люди всегда считали, что они самые умные! Поэтому человек легко примирился с появлением автомобиля, но болезненно относится к предсказаниям о появлении "умных" машин» (19, с. 89).

Еще в XVII в. Ф. Бэкон взирал на такую перспективу с подлинно философским спокойствием. Корень всех зол в науке он видел в том, что мы обманчиво поражаемся силам человеческого ума, возносим их и не ищем для них истинной помощи.

10. Машина будет делать то, что предписано программой, а человек обладает свободой воли.

Этот аргумент требует отчетливого определения понятия «свобода воли». Если человек обдумывает что-нибудь, руководствуясь разумными побуждениями, выведенными из опыта, то их можно запрограммировать, придав им определенный статистический вес. Если мысли случайны, то и случайность можно ввести в программу. Термин «случайные мысли» означает только, что причины возникновения данной мысли мы пока не можем учесть и контролировать. Но и случайная мысль в конечном счете зависит от совокупности воспринимаемых раздражителей и внутреннего состояния. А внутреннее состояние в свою очередь связано с раздражителями, воспринятыми в прошлом, т. е. с памятью. Точный

учет всех раздражителей невозможен, поэтому единственный реалистический подход к проблеме - вероятностно-статистический.

11. Существуют и более изощренные аргументы против машинного мышления. Один из них основывают на известной первой теореме Геделя. Гедель показал, что в любой формальной и достаточно содержательной системе всегда будут имеющие смысл предложения, которые можно выразить на языке этой системы, но их истинность или ложность невозможно доказать на этом языке. Для доказательства нужно расширить набор первоначальных аксиом. Но тогда получится новая система, и в этой новой системе опять-таки будут содержательные предложения, для доказательства которых вновь придется выйти за рамки системы, и т. д. Это свойство называется «неполнотой системы».

Поскольку имеется нечто общее между методикой формального доказательства и процессами, происходящими в ЭВМ, то вывод Ге-деля используют, чтобы обосновать ограниченность возможностей машины при воспроизведении человеческого поведения (124). В частности, Таубе пытался показать, что теорема неполноты - непреодолимый барьер на пути машинного перевода с одного естественного языка на другой. Но он не учел, что ограничения, налагаемые теоремой неполноты, относятся в равной мере и к человеку, и к машине.

Внутри формальной системы превосходство, скажем, машины Тьюринга над человеком - бесспорно. Но если выйти за пределы строгой формализованной системы, то здесь теорема Геделя просто неприменима, и вопрос о «превосходстве» не может быть решен на ее основе.

12. Одно из возражений против машинного мышления выводят из принципа неопределенности В. Гейзенберга: невозможно точно описать частицу или совокупность частиц атомного и субатомного размеров. Попытка точно определить положение частицы сопровождается непредсказуемым изменением скорости, установить которую становится невозможным. И наоборот, чем точнее измерена скорость, тем менее точно можно определить положение частицы.

Принцип неопределенности заставил пересмотреть привычные представления о причине, следствии и детерминизме. Когда-то думали, что физический мир можно полностью описать в терминах механики. Но принцип неопределенности показал, что «механический детерминизм» не дает базы для описания всех физических явлений. Естественно ожидать, что такое описание невозможно и

для человеческого поведения. А поскольку ЭВМ детерминистичны по своей природе, то они не могут дать истинной модели человеческого поведения.

Но для моделирования человеческого поведения незачем обладать точным знанием о всех частицах, входящих в состав тела, вплоть до субатомного уровня. Чтобы объяснить, почему ребенок тянется к ярким предметам и улыбается, не нужно знать поведения всех электронов в его организме. Описание поведения проводится на другом уровне и в других терминах. Поэтому попытка привлечь принцип неопределенности для доказательства невозможности машинного мышления выглядит неубедительной и даже надуманной.

13. даже если в принципе мыслящая машина возможна, то реально создать ее все равно не удастся, потому что сложность и совершенство мозга - продукт эволюции, длившейся несколько миллиардов лет.

Эволюция жизни на Земле, венцом которой явился человек, происходила путем случайных мутаций и естественного отбора. Человек же ставит перед собой осознанную цель, предвидит результаты своих действий. Закон причинности этим не нарушается. Зато достигается экономия времени и средств и - самое главное -становятся реальными такие явления, которые в принципе не могут произойти спонтанно, сами собой. Не потому, что их вероятность мала, а потому, что без опережающего отражения они вообще не могут быть получены.

Мыслящая машина относится к числу таких явлений, которые не могут возникнуть спонтанно; она может быть создана человеком и в этом смысле косвенно явится продуктом развития, длившегося миллиарды лет, хотя для создания ее понадобится, быть может, промежуток времени, соизмеримый с продолжительностью человеческой жизни.

14. Существует и такой аргумент против искусственного разума: машина не может создать устройство более совершенное, чем она сама, а человек не может создать устройство, более совершенное в отношении способности мыслить, чем его мозг.

Самой совершенной из существующих ныне форм мыслящей материи, самым совершенным мыслящим устройством в условиях Земли является человеческий мозг. Но его нельзя провозглашать наиболее совершенным из возможных форм мыслящей материи.

Одним из важнейших свойств эволюции форм жизни на Земле была ее постепенность. Современные формы животных и рас-

тений отличаются высокой приспособляемостью. Но этого мало: все промежуточные формы тоже отличались относительной жизнеспособностью среди своих современников. Именно поэтому они явились родоначальниками ныне живущих растений, животных и человека.

Целенаправленная деятельность человека открывает возможности, которые «спонтанно» не могут быть реализованы в природе. Узлы и детали мыслящей машины могут быть более надежны, чем элементы, из которых сконструирован мозг. Надежность мозга носит вероятностный характер и реализуется путем преодоления отказов и ошибок. Она обусловлена не столько надежностью «деталей», сколько их избыточностью, взаимозаменяемостью, способностью к функциональным переключениям, т.е. связями и динамическим взаимодействием элементов.

Установление связей между элементами мыслящей машины - сложнейшая задача. Поэтому не следует преуменьшать трудностей, стоящих на пути ее создания. Иногда упоминают число нейронов мозга 1010 - и молчаливо предполагают, что нейрон аналогичен одной ячейке памяти машины. Но нейрон имеет сложную структуру и большое число связей; он, возможно, аналогичен целому запоминающему устройству. Для определения памяти машины лучше исходить не из количества элементов мозга, а оценить объем информации, которым обладает и пользуется человек.

15. Наконец, еще одно возражение против искусственного разума возникло из практических усилий по созданию интеллектуальных программ. Вначале преобладало стремление создать программу, которая позволила бы компьютеру самостоятельно выполнять умственную работу - играть в шашки или шахматы, сочинять музыку или стихи. Вскоре такие попытки были оставлены, потому что успехи оказались куда скромнее, чем ожидалось. Из этих работ и возникло убеждение, что никогда не будет создана программа для компьютера, которая могла бы обходиться без партнерства с человеком.

Но разграничение обязанностей между машиной и человеком не является жестко закрепленным. По мере выяснения механизмов интуиции все большее число составных элементов интеллектуальной деятельности будет переходить к машине. И в пределе роль первого участника в содружестве «человек - машина» может быть сведена к нулю. Машина сама будет выполнять работу от начала до конца.

Оценка результатов останется за человеком до тех пор, пока она будет интуитивной. Но когда человек изучит и осознает критерии своих оценок, он запрограммирует их и передаст машине. Другой вопрос - пожелает ли он это сделать. Но совершенствование «искусственного разума» - объективный процесс, и пожелания отдельных людей едва ли окажутся для него преградой.

Все вышесказанное заставляет прийти к выводу, что попытки нарисовать ограничительный круг и наметить пределы, за которые машинное мышление никогда не выйдет, оказались неблагодарным делом и никому еще не снискали лавров. Это пророчество стоит в одном ряду с предсказаниями, что мы никогда не узнаем химический состав звезд (О. Конт), что никогда не будет открыта новая планета (Г. Гегель), что мы никогда не увидим атом (В.Ф. Оствальд), никогда не научимся использовать атомную энергию (Э. Резерфорд).

Заключение

Несколько упрощая реальную ситуацию, можно сказать, что сегодня существуют два разных уровня психологии. Один уровень - экспериментальная и отчасти теоретическая наука. С помощью современных приборов исследуют, сколько цифр может удержать в памяти человек, сколько раз нужно предъявить набор геометрических фигур, чтобы он запомнил этот набор; каковы количественные характеристики его внимания, насколько он устойчив к помехам, какие использует приемы мышления и т.д. Проводятся и более сложные опыты, тонкие и хитроумные, дающие ценную информацию и позволяющие строить гипотезы и даже формулировать теории.

Но есть и другие вопросы, которые относятся к психологии и касаются взаимодействия чувств, мыслей и поведения. Почему один человек неудержимо хвастлив, а другой скромен? Один - нелюдим, а другой не выносит одиночества? Какая сила заставляет людей с риском для жизни подниматься на горные вершины и переплывать океан в утлой лодке? В понимании этих вопросов психологическая наука пока уступает художественной литературе и искусству. Попытки же перебросить мост между этими двумя уровнями пока неизбежно носят характер предположений и догадок.

Психологическая наука должна не только декларировать принцип детерминизма, но изучить механизмы, с помощью которых этот принцип реализуется в поведении.

Современная наука базируется на понимании психики как продукта социального развития. Принцип социально-исторической обусловленности высших психических функций и процессов явился методологической ориентацией при написании настоящей книги. Этот принцип требует, в частности, признания того факта, что каждый человек рождается с теми же генетическими задатками, с которыми появлялись на свет люди тысячу и десять тысяч лет тому назад. Достижения культуры и цивилизации не закрепляются биологическими механизмами наследственности. Высшие психические функции человека формируются лишь в результате влияния общественной среды и человеческого окружения, т.е. внешних условий, в значительной мере созданных, а не только природных.

Но неверно было бы считать, что новорожденный представляет собой «глину», из которой окружающие «лепят» все что угодно. (Именно такой точки зрения придерживается бихевиорист Уотсон.) Субъект активно включается в этот процесс и, воздействуя на окружающую среду, формирует в то же время самого себя. Значит, еще один принцип, которого должен придерживаться исследователь человеческой психики, - единство сознания и деятельности.

Ввиду неисчерпаемой сложности мозга и психики возможны различные, взаимно дополняющие подходы к их изучению: психологический, клинический, социологический и т.д. Ни один подход не может заменить собой все остальные. Исследование психики должно быть комплексным, носить междисциплинарный характер, синтезировать все доступные факты, касающиеся психики, независимо от того, относятся ли эти факты к биохимии, нейрофизиологии, или добыты в психологических экспериментах и в клинических наблюдениях, с помощью или без помощи компьютера.

Успехи психологии окажут всеобъемлющее влияние на развитие человечества: «Познав себя, никто уже не останется тем, кто он есть» (Т. Манн). Это как раз то звено науки, которое замыкает круг познания внешнего и внутреннего миров, звено, в котором субъект и объект познания сливаются воедино и мыслящий мозг познает самого себя.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Айрапетьянц Э.Ш., Быков К.М. Учение об интроспекции психологии подсознательного // Успехи советской биологии. - М., 1942. - Т. 15, Вып. 3. - С. 273-282.

2. Амосов Н.М. Моделирование мышления и психики. - Киев: Наукова думка,

1965. - 304 с.

3. Амосов Н.М., Лук А.Н. Интеллектуальные и эмоциональные программы переработки информации // Некоторые проблемы биокибернетики. - Киев, 1967. -Вып. 3. - С. 13-21.

4. Амосов Н.М., Лук А.Н. Об интеллектуальных и эмоциональных программах психики (тезисы доклада) // Третий всесоюзный съезд психологов. - М., 1968. - С. 420-432.

5. Андерсен-Нексе М. Собрание сочинений. В 10 т. - Т. 3. - М.: Гослитиздат,

1952. - 672 с.

6. Ардентов Б.П. Мысль и язык. - Кишинев: Картя молдовенскэ, 1965. - 87 с.

7. Бабель И. Избранное. - М.: Худож. лит., 1966. - 494 с.

8. Бабенкова С.В. О современном состоянии проблемы доминантности полушарий головного мозга // Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. - М., 1970. - Т. 70, № 4. - С. 521-526.

9. Баженов Н.Н. Психиатрические беседы. - М.: Тип. А.И. Мамонтова, 1903. -

187 с.

10. Бейн Э.С. Афазия и пути ее преодоления. - Л.: Медицина, 1964. - 235 с.

11. Бернгард Р. Новые соображения в кибернетических исследованиях // Кибернетика и живой организм / Под ред. Лука А.Н. - Киев, 1964. - С. 68-95.

12. Бернштейн Н.А. О построении движений. - М.: Медгиз, 1947. - 254 с.

13. Бернштейн Н. А. Пути развития физиологии и связанные с ними задачи кибернетики // Биологические аспекты кибернетики / Под ред. Анохина П. К. - М., 1962. - С. 52-92.

14. Бехтерев В. М. О периодических приступах ретроградной амнезии // Избранные произведения. - М., 1954. - С. 343-345.

15. Блонский П.П. Память и мышление. - М.-Л.: Соцэкгиз, 1935. - 129 с.

16. Бойко Е.И. Моделирование функций мозга и высшая нейродинамика // Кибернетика, мышление, жизнь. - М., 1964. - С. 103-125.

17. Больцман Л. Очерки методологии физики. - М.: Изд-во Тимирязевского науч-но-исслед. ин-та, 1929. - 133 с.

18. Борн М. Моя жизнь и взгляды. - М.: Прогресс, 1973. - 176 с.

19. Ботвинник М.М. Алгоритмы игры в шахматы. - М.: Наука, 1968. - 94 с.

20. Брейзье М. Электрическая активность нервной системы. - М.: Изд-во иностр. лит., 1955. - 94 с.

21. Бриллюэн Л. Наука и теория информации. - М.: Физматгиз, 1960. - 302 с.

22. Бройль Л. де. По тропам науки. - М.: Изд-во иностр. лит., 1962. - 408 с.

23. Брюннинг Э. Ритмы физиологических процессов. - М.: Изд-во иностр. лит., 1963. - 184 с.

24. Бурешова О., Буреш Я. Физиология непосредственной памяти // Вопросы психологии. - М., 1963. - № 6. - С. 63-75.

25. Веккер Л.М. К сравнительному анализу психической регуляции и регулирования в автоматах // Вопросы философии. - М., 1963. - № 2. - С. 70-81.

26. Веккер Л.М. Восприятие и основы его моделирования. - Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1964. - 192 с.

27. Винер Н. Кибернетика и общество. - М.: Изд-во иностр. лит., 1958. - 200 с.

28. Винер Н. Творец и робот. - М.: Прогресс, 1966. - 103 с.

29. Выготский Л.С. Мышление и речь. - М.-Л.: Соцэкгиз, 1934. - 324 с.

30. Галамбос Р. Глио-невральная теория функционирования мозга // Кибернетика и живой организм / Под ред. Лука А.Н. - Киев, 1964. - С. 96-114.

31. Ганнушкин П.Б. Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика. -М.: Север, 1933. - 124 с.

32. Ганнушкин П.Б. Избранные труды. - М.: Медицина, 1964. - 252 с.

33. Гегель Г. Наука логики // Сочинения. - Т. 1. - М.-Л.: Госуд. изд-во, 1929. - 368 с.

34. Гегель Г. Сочинения. - Т. 14. - М.: Соцэкгиз, 1958. - 440 с.

35. Гейне Г. Полное собрание сочинений. - Т. 1. - СПб.: Изд-во А. Ф. Маркса, 1904. - 462 с.

36. Герцберг О. Очерки по проблеме сознания в психопатологии. - М.: Медгиз, 1961. - 176 с.

37. Герцен А.А. Общая физиология души. - СПб.: Тип. газеты «Новости», 1890. -223 с.

38. Герцен А.И. Собрание сочинений. В 30 т. - Т. 8. - М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1956. - 518 с.

39. Гершуни Г.В. Изучение субсенсорных реакций при деятельности органов чувств // Физиологический журнал СССР им. И.М. Сеченова. - М., 1947. -Т. 33. - С. 393-412.

40. Глезер В.Л. О физиологическом содержании понятия «зрительный образ» // Журнал высшей нервной деятельности им. И.И. Павлова. - М., 1965. - Т. XV, № 5. - С. 869-877.

41. Глушков В.М. Гносеологическая природа информационного моделирования // Вопросы философии. - М., 1963. - № 10. - С. 20-34.

42. Глушков В.М. Мышление и кибернетика // Вопросы философии. - М., 1963. -№ 1. - С. 36-68.

43. Глушков В.М. Кибернетика и умственный труд. - М.: Знание, 1965. - 46 с.

44. Гнеденко В.В., Хинчин А.Я. Элементарное введение в теорию вероятностей. -М.: Наука,1964. - 146 с.

45. Голант Р.Я. О расстройствах памяти. - М.-Л.: Биомедгиз, 1935. - 134 с.

46. Головань Э.Т., Лук А.Н. Модель ассоциативной памяти // Проблемы моделирования психической деятельности. - Новосибирск, 1968. - С. 142-145.

47. Головань Э.Т., Лук А.Н. О сводимости ассоциаций // Моделирование в биологии и медицине. - Киев, 1968. - С. 21-26.

48. Головань Э.Т., Лук А.Н. Ассоциативно-сетевая модель памяти, I // Проблемы бионики. - Харьков, 1971. - Вып. 4. - С. 54-60.

49. Головань Э.Т., Лук А.Н. Ассоциативно-сетевая модель памяти, II // Проблемы бионики. - Харьков, 1971. - Вып. 6. - С. 82-94.

50. Головань Э.Т., Лук А.Н., Старинец В.С. Моделирование некоторых свойств памяти // Природа. - М., 1965. - № 9. - С. 45-50.

51. Гонкур Э. И Ж. Дневник. В 2 т. - Т. 1. - М.: Худож. лит., 1964. - 712 с.

52. Горбов Ф.Д. К вопросу о механизмах ретро- и антероградной амнезии // Вопросы психологии. - М., 1962. - № 1. - С. 37-44.

53. Гринштейн А.М. Пути и центры нервной системы. - М.: Медгиз, 1946. - 123 с.

54. Гринштейн А.М. Проблемы динамической локализации функций в эксперименте и клинике // Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. -М., 1956. - № 12. - С. 949-962.

55. Давыдовский И.В. Методологические основы патологии // Вопросы философии. - М., 1968. - № 5. - С. 84-94.

56. Дарвин Ч. Происхождение человека и половой отбор. - М.: Изд-во И.Н. Ско-роходова, 1896. - 446 с.

57. Дарвин Ч. Происхождение видов. - М.-Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1939. -538 с.

58. Дарвин Ч. Автобиография. - М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1957. - 251 с.

59. Дельгадо Х. Мозг и сознание. - М.: Мир, 1971. - 264 с.

60. Джеймс В. Психология. - СПб.: Знание, 1916. - 416 с.

61. Диккенс Ч. Собрание сочинений. В 30 т. - Т. 7. - М.: Худож. лит., 1958. - 784 с.

62. Достоевский Ф.М. Идиот. - Кишинев: Картя молдовеняскэ, 1959. - 665 с.

63. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. - М.: Ин-т русской цивилизации, 2010. -880 с.

64. Зейгарник Б.В. Патология мышления. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1962. - 244 с.

65. Зинченко П.И. Непроизвольное запоминание. - М.: Изд-во Акад. пед. наук СССР, 1961. - 562 с.

66. Зинченко П.И., Репкина Г.В. К постановке проблемы оперативной памяти // Вопросы психологии. - М., 1964. - № 6. - С. 3-11.

67. Кеннон В. Физиология эмоций. - Л.: Прибой, 1927. - 139 с.

68. Клацки Р. Память человека. Структура и процессы. - М.: Мир, 1978. - 320 с.

69. Корсаков С.С. Избранные произведения. - М.: Медицина, 1954. - 777 с.

70. Кугельман Ф. Несколько штрихов к характеристике великого Маркса // Воспоминания о Марксе и Энгельсе. - М., 1956. - С. 193-240.

71. Купер Р. Механизмы искусственного и естественного мозга // Кибернетика и живой организм / Под. ред. Лука А.Н. - Киев, 1964. - С. 115-141.

72. Ланге Г. Душевные движения. - СПб.: Изд-во Ф. Павленкова, 1896. - 89 с.

73. Ланцош К. Альберт Эйнштейн и строение космоса. - М.: Наука, 1967. - 159 с.

74. Лауэ М. История физики. - М.: Гостехиздат, 1956. - 230 с.

75. Леонтьев А.Н. Развитие памяти. - М.: Учпедгиз, 1931. - 279 с.

76. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. - М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1959. - 495 с.

77. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений. В 4 т. - М.: Гослитиздат, 1958. - Т. 4. -504 с.

78. Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. - М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1952. - Т. 7. - 412 с.

79. Лук А.Н. Информация и память. - М.: Знание, 1963. - 24 с.

80. Лук А.Н. Память и кибернетика. - М.: Наука, 1966. - 80 с.

81. Лук А.Н. К анализу некоторых моделей творческих решений научных проблем // Проблемы деятельности ученого и научных коллективов. - Л., 1969. -С. 114-116.

82. Лук А.Н. Предпосылки к моделированию процесса формирования понятий // Вопросы эвристического моделирования. - Киев,1969. - Вып. 1. - С. 30-40.

83. Лук А.Н. Эмоции и чувства. - М.: Знание, 1972. - 175 с.

84. Лук А.Н. Мышление и творчество. - М.: Политиздат, 1976. - 144 с.

85. Лук А.Н. Психология творчества. - М.: Наука, 1978. - 127 с.

86. Лук А.Н., Талаев С.А. Системы понятий с адресацией по содержанию // Некоторые проблемы биокибернетики. - Киев, 1967. - Вып. 2. - С. 201-232.

87. Лурия А.Р. Высшие корковые функции человека. - М.: Изд-во МГУ, 1962. -431 с.

88. Лурия А.Р. Маленькая книжка о большой памяти. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1968. - 88 с.

89. Маккьюсик В. Генетика человека. - М.: Мир, 1967. - 193 с.

90. Миллер Дж. Информация и память // Кибернетика и живой организм / Под. ред. Лука А.Н. - Киев, 1964. - С. 38-56.

91. Миллер Д., Галантер Е., Прибрам К. Планы и структура поведения. - М.: Прогресс, 1964. - 240 с.

92. Милн Л., Милн М. Чувства животных и человека. - М.: Мир, 1966. - 302 с.

93. Монтень М. Опыты. - М.-Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1960. - Кн. 3. - 495 с.

94. Мэгун Г. Бодрствующий мозг. - М.: Изд-во иностр. лит., 1960. - 128 с.

95. Мюнтцинг А. Генетика общая и прикладная. - М.: Мир, 1967. - 610 с.

96. Невельский П.Б. Объем памяти и количество информации // Проблемы инженерной психологии. - Л., 1965. - Вып. 2. - С. 19-118.

97. Невельский П.Б. Сравнительное исследование объема кратковременной и долговременной памяти // ХVШ Международный психологический конгресс. Симпозиум 21. - М., 1966. - С. 26-34.

98. Новик И.Б. Гносеологическая характеристика кибернетических моделей // Вопросы философии. - М., 1963. - № 8. - С. 56-68.

99. Ньюэлл А., Саймон Г. Моделирование человеческого мышления на вычислительной машине // Кибернетика и живой организм / Под ред. Лука А. Н. - Киев, 1964. - С. 5-21.

100. Павлов И.П. Автоматы, жизнь, сознание // Философские науки. - М, 1963. -№ 1. - С. 49-57.

101. Паскаль Б. Письма к провинциалу. - СПб., 1898. - 592 с.

102. Пенфилд В. Психические явления, вызываемые электрическим раздражением больших полушарий // Журнал высшей нервной деятельности им. Павлова И.Н. -М., 1956. - Т. 6, № 4. - С. 532-549.

103. Пенфилд В., Робертс Л. Речь и мозговые механизмы. - Л.: Медицина, 1964. -264 с.

104. Платонов К.И. Слово как физиологический и лечебный фактор. - М.: Медицина, 1962. - 532 с.

105. Поляков Г.И. О принципах нейронной организации мозга. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1965. - 165 с.

106. Попов Е. А. Психические нарушения при нервных заболеваниях // Руководство по неврологии. - М., 1962. - Т. 2. - С. 274-310.

107. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 10 т. - М.: Наука. - Т. 7. - 765 с.

108. Пушкин В. Н. К пониманию эвристической деятельности в кибернетике и психологии // Вопросы психологии. - М., 1965. - № 1. - С. 9-20.

109. Рибо Т. Память в ее нормальном и болезненном состоянии. - СПб.: Изд-во В.И. Губинского, 1894. - 224 с.

110. Рибо Т. О страстях. - Одесса: Копельмантъ и Навроцкш, 1912. - 337 с.

111. Розет И.М. Что такое эвристика. - Минск: БГУ им. Ленина, 1969. - 120 с.

112. Розет И.М. Психология фантазии. - Минск: БГУ им. Ленина, 1978. - 120 с.

113. Розов А.И. Память. - М.: Знание, 1970. - 62 с.

114. Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. - М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1957. -328 с.

115. Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. - М.: Изд-во Акад наук СССР, 1958. - 147 с.

116. Саймон Ч., Эммонс У. Электроэнцефалограмма, сознание и сон // Кибернетика и живой организм / Под ред. Лука А.Н. - Киев, 1964. - С. 22-38.

117. Саркисов С.А. Очерки по структуре и функции мозга. - М.: Медицина, 1964. - 300 с.

118. Свядощ А.М. Восприятие и запоминание речи во время естественного сна // Вопросы психологии. - М., 1962. - № 1. - С. 65-80.

119. Сеченов И.М. Элементы мысли. - М.-Л.: Гос. изд-во худож. лит., 1943. - 267 с.

120. Сеченов И.М. Рефлексы головного мозга. - М.: Изд-во АН СССР, 1961. - 416 с.

121. Соколов Е.Н. О моделирующих свойствах нервной системы // Кибернетика, мышление, жизнь. - М., 1964. - С. 280-308.

122. Спиркин А.Г. Происхождение сознания. - М.: Госполитиздат, 1960. - 470 с.

123. Стеклов В.А. Математика и ее значение для человечества. - Берлин: ГИЗ, 1923. - 137 с.

124. Таубе М. Вычислительные машины и здравый смысл. - М.: Прогресс, 1965. -183 с.

125. Твен М. Собрание сочинений. В 12 т. - М.: Худож. лит., 1959. - Т. 1. - 639 с.

126. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. В 14 т. - М.: Гос. изд. худож. лит., 1951. - Т. 1. - 406 с.

127. Толстой Л.Н. Собрание сочинений. В 20 т. - М.: Худож. лит., 1964. - Т. 13. -535 с.

128. Тьюринг А. Может ли машина мыслить? - М.: ГИФМЛ, 1960. - 102 с.

129. Тюхтин В.С. О природе образа. - М.: Высшая школа, 1963. - 122 с.

130. Украинцев Б.С. Информация и отражение // Вопросы философии. - М., 1963. - № 2. - С. 26-41.

131. Ухтомский А. А. Физиология нервной системы. - М.: Наука, 1952. - 294 с.

132. Филимонов И.Н. Архитектоника и локализация функций // Многотомное руководство по неврологии. - М., 1957. - Т. 1, кн. 2. - С. 112-156.

133. Фрейд З. Психопатология обыденной жизни. - М.: Современные проблемы, 1923. - 256 с.

134. Хемингуей Э. Собрание сочинений. В 4 т. - М.: Худож. лит., 1968. - Т. 1. -719 с.

135. Хойер Б.Х., Маккарти Б. Дж., Бойтон Е.Т. Молекулярный подход к систематике высших организмов // Генетический аппарат клетки и некоторые аспекты онтогенеза. - М., 1968. - С. 152-185.

136. Членов Л.Г. Об афазии у полиглотов // Известия Акад. пед. наук РСФСР. -М., 1948. - Вып. 15. - С. 103-111.

137. Шорохова Е.В. Проблема сознания в философии и естествознании. - М.: Соцэкгиз, 1961. - 361 с.

138. Экклс Дж. Физиология синапсов. - М.: Мир, 1966. - 397 с.

139. Эшби У.Р. Конструкция мозга. - М.: Мысль, 1962. - 398 с.

140. Эшби У.Р. Что такое разумная машина // Возможное и невозможное в кибернетике. - М., 1963. - С. 34-47.

141. Яглом И.М., Яглом А.М. Вероятность и информация. - М.: Наука, 1973. - 511 с.

142. Якобсон П.М. Психология чувств. - М.: Изд-во Акад. пед. наук СССР, 1958. -208 с.

143. Adrian E. The physical background of perception. - Oxford: Oxford univ. press, 1947. - 384 p.

144. Arbib M. Brains, machines and mathematics. - N.Y.: McGraw-Hill, 1964. - 152 p.

145. Ashby W.R. Mathematical models and computer analysis of the function of the central nervous system // Annual review of physiology. - Palo Alto (Calif.), 1966. -Vol. 28. - P. 89-106.

146. Bard P. On emotional expression after dekortication with some remarks on certain theoretical views. Part 1 // Psychological review. - Lancaster-Princeton, 1934. -Vol. 41. - P. 309-329.

147. Bard P. On emotional expression after dekortication with some remarks on certain theoretical views. Part 2 // Psychological review. - Lancaster-Princeton, 1934. -Vol. 41. - P. 424-449.

148. Bar-Hillel Y. Language and information. - Jerusalem: Addison-Wesley, 1964. -179 p.

149. Barondes S.H. Relationship of biological regulatory mechanisms to learning and memory // Nature. - L., 1965. - Vol. 215, N 4966. - P. 18-21.

150. Bledsoe W. A basic limitation on the speed of digital computers // IEEE Transactions on electronics computers. - N.Y. 1961. - Vol. 15, N 10. - P. 238-247.

151. Brain W. The cerebral basis of consciousness // Brain. - N.Y. - L., 1950. -Vol. 73, N 4. - P. 465-479.

152. Bremmermann H. Optimisation through evolutions and recombinations // Self-organizing systems. - N.Y., 1962. - P. 35-71.

153. Bremmermann H. Limits of genetic control // IEEE Transactions on military electronics. - N.Y., 1963. - Vol. 1049-7, N 2-3. - P. 132-138.

154. Corning W.C., John E.R. Effect of ribonucleasa on retention of conditioned response in regenerated planarians // Science. - Wash., 1961. - Vol. 134, N 3472. -P. 1363-1365.

155. Dingman W., Sporn N. Molecular theories of memory // Science. - Wash., 1964. -Vol. 146, N 3642. - P. 26-29.

156. Ferrando F. Information, entropy and nervous system // Perspectives in biology and medicine. - N.Y., 1962. - N 2. - P. 296-307.

157. Findler N. Some further thoughts on the controversy of thinking machines // Cy-bernetica. - N.Y., 1963. - N 1. - P. 47-52.

158. Foerster H. Quantum mechanical theory of memory // Cybernetics: circular causal and feedback mechanisms in biological and social systems / Ed. by Foerster H. -N.Y., 1955. - P. 105-126.

159. Geschwind N., Fusillo M. Color-naming defects in associations with alexia // Archives of neurology. - L., Oxford, 1966. - Vol. 15, N 2. - P. 137-147.

160. Guilford J.P. Varieties of memory and their implications // Journal of general psychology. - N.Y., 1971. - Vol. 85, Half 2. - P. 207-228.

161. Heeth R. Ed. The role of pleasure in behavior. - N.Y.: Hoeler, 1964. - 229 p.

162. Hunter I. Memory. - Harmondsworth: Pengiun Books, 1964. - 229 p.

163. Hyden H. Biochemical aspects of brain activity // Man and civilization: control of mind / Ed. by Farber S., Wilson R. - N.Y. 1961. - P. 45-86.

164. Hyden H. Biochemical and functional interplay between neuron and glia // Recent advances in biological psychiatry / Ed. by Wortis J. - N.Y., 1964. - P. 76-105.

165. Jackson J.H. Selected writings. - L.: Hodder and Stroghton Ltd, 1931. - 362 p.

166. Janet P. L'evolution de la memoir et de la notion du temps. - Paris: Chahine, 1928. - 288 p.

167. Lindsley D. Emotion // Handbook of experimental psychology. - N.Y., 1951. -P. 91-113.

168. Lindsley D. Attention, consciousness, sleep and wakefullness // Handbook of psychology, Section 1. - Wash., 1960. - P. 1553-1593.

169. McConnel J.V. New evidence for the «transfer of training» effect in planarians // XVIII international congress of psychology, symposium 20. - Moscow, 1966. -P. 18-20.

170. Miller G.A. The magical number seven: plus or minus two; some limits for capacity for processing information // Psychological review. - Wash., 1956. - Vol. 63. -P. 81-97.

171. Miller G.A. Language and psychology // New directions in the study of language / Ed. by Lennenberg E.H. - Cambridge (Mass.), 1964. - P. 56-85.

172. Neisser U. Imitation of man by machine // Science. - Wash., 1963. - Vol. 139, N 3551. - P. 193-197.

173. Neumann J. The computer and the brain. - New Haven: Yale univ. press, 1958. -82 p.

174. Olds S. Self-stimulation of the brain // Science. - Wash., 1958. - Vol. 127, N 3332. - P. 1221-1223.

175. Papez J.W. The visceral brain, its components and connections in reticular formations of the brain. - Boston: Little, Brown and Co, 1958. - 743 p.

176. Pearlman C. Retrograde amnesia produced by anaesthetic and convulsunt agents // Journal of physiol. and psychology. - L., 1961. - Vol. 54. - P. 109-112.

177. Penfield W., Perot P. The brain's record of auditory and visual experience. A final summery and discussion // Brain. - N.Y. - L., 1963. - Vol. 88. - P. 595-696.

178. Pribram K. The new neurology: memory, novelty, thought and choice // EEG and behavior. - N.Y., 1963. - P. 149-173.

179. Schmidt F. Molecules and memory // New scientist. - Wash., 1964. - Vol. 23, N 408. - P. 643-645.

180. Scillard L. Paraconstitutive systems // Proceedings of U.S. National academy of sciences. - Wash., 1960. - Vol. 46. - P. 227-234.

181. Smith H. From fish to philosopher. - Boston: Little, Brown and Co., 1953. - 678 p.

182. Ungar D. Towards a molecular code of memory // Discovery processes in modern biology / Ed. by Klemm W. - N.Y., 1977. - P. 289-316.

А.Н. ЛУК

КОНТУРЫ ЭВРИСТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Оформление обложки И. А. Михеев Художественный редактор Т.П. Солдатова Технический редактор Н.И. Романова

Корректор О.В. Шамова Компьютерная верстка Л.Н. Синякова

Гигиеническое заключение № 77.99.6.953.П.5008.8.99 от 23.08.1999 г. Подписано к печати 30/VIII - 2011 г. Формат 60x84/16 Бум. офсетная № 1. Печать офсетная Свободная цена Усл. печ. л. 10,00 Уч.-изд. л. 9,3 Тираж 300 экз. Заказ № 148

Институт научной информации по общественным наукам РАН, Нахимовский проспект, д. 51/21, Москва, В-418, ГСП-7, 117997 Отдел маркетинга и распространения информационных изданий Тел. / Факс: (499) 120-45-14 E-mail: market@INION.ru E-mail: ani-2000@list.ru (по вопросам распространения изданий) Отпечатано в типографии ИНИОН РАН Нахимовский проспект, д. 51/21, Москва, В-418, ГСП-7, 117997 042(02)9