CC BY
71
УДК 81'342 : 821.161.1
ББК 81.01
И 98
Ищенко Д.С.
Концептуальное соотношение фонетического значения с формой и содержанием поэтической речи (на материале поэтических текстов и эстетических взглядов В. Брюсова)
(Рецензирована)
Аннотация:
В статье исследуется одна из ведущих идей В. Брюсова - выявление индивидуально-авторских смыслов поэтической формы. Анализ эстетических концепций и их реализаций в поэтических текстах автора показал, что у Брюсова понимание формы и содержания специфично и определено его взглядами на суть поэзии. Это позволяет говорить о правомерности рассмотрения звукового состава поэзии как содержательной стороны поэтического текста.
Ключевые слова:
Фонетическое значение, форма, содержание, образ, понятие, тезаурус, фонетические повторы, «текстофонема».
Ishchenko D.S.
Conceptual correlation of phonetic meaning with the form and the content of poetic speech (using a material of poetic texts and V.Bryusov’s aesthetic views)
Abstract:
The paper investigates one of V.Bryusov’s main ideas, namely revealing individual author’s senses of the poetic form. The analysis of aesthetic concepts and their realizations in poetic texts of the author has shown that V.Bryusov’s understanding of the form and the content is specific, being defined by his views on essence of poetry. This allows us to speak about legitimacy of consideration of sound structure of poetry as the substantial side of the poetic text.
Key words:
Phonetic meaning, the form, the content, image, concept, the thesaurus, phonetic repetitions, “text phoneme”.
Для литературоведов взаимосвязь формы и содержания является очевидной. При этом форма становится способом существования содержания, и содержание стремится приспособить форму к себе для лучшего выполнения ею своих функций [1: 6]. Стиховая форма «с особой силой приковывает внимание к словесной ткани как таковой и звучанию высказывания, придавая ему как бы предельную эмоционально-смысловую насыщенность» [2: 239], то есть поэтический текст способствует акцентированию внимания на словесно-звуковом выражении содержания, преднамеренно повышая значимость звуковой формы стиха. Это особенно важно, поскольку фонетическое значение есть именно содержательность звуковой формы, а звуковая форма стихотворения должна находиться в соответствии с общим его содержанием.
В. Брюсов также признаёт язык в качестве материала поэзии, который она «вправе обрабатывать так, чтобы он наилучшим образом служил её целям» [3: 513]. Брюсов избегает употребления лексем «форма» и «содержание», заменяя их на «язык» и «цели», находящиеся согласно цитате в той же взаимосвязи, которую прослеживают между формой и содержанием литературоведы. Но в соотношении формы и содержания В. Брюсов видит некоторую иную зависимость: «Творчество истинного поэта идёт от слов к образам и мыслям, т.е., по обычной терминологии, от формы к содержанию... Поэт, знающий заранее, что он напишет, никогда не может создать истинно поэтического про-
изведения» [4: 379]. Именно в этом видит Брюсов отличие поэта от философа, который уже сформировавшуюся мысль облекает в словесную форму. Тем самым Брюсов отвергает доминирование содержания над формой в поэзии, что объясняет смысловым наполнением этих понятий. «То, что обычно называется формой в поэзии, - пишет Брюсов в 1914 году, - есть, в сущности, её «содержание», а то, что называется содержанием -только «форма» [4: 381]. Л.П. Якубинский отмечает, что «эмоции, вызванные звуками, не должны протекать в направлении, противоположном эмоциям, вызываемым “содержанием” стихотворения, и обратно, а если так, то “содержание” стихотворения и его звуковой состав находятся в эмоциональной зависимости друг от друга» [5: 98]. Однако В.Я. Брюсов, рассматривая традиционно содержание и форму как соотношение внутреннего и внешнего, под внутренним понимает не действие (сюжет), не действующие лица (образы), а эмоции, «единичные состояния человеческого сознания» [6: 308], настроения, которые и выстраиваются с помощью сюжета и образов. Таким образом, в своей трактовке формы и содержания В.Я. Брюсов исходит из специфики поэзии, цель которой «выражать» и «возбуждать настроение», а значит, поэзия так «обрабатывает» форму - язык, сюжет и образы, чтобы наиболее наглядно отражать содержание - эмоцию.
Отметим, что форма как нечто внешнее у В.Я. Брюсова неоднородна, она строится из материала: слов, из которых складываются сюжет, образы, язык. Отсюда и трактовка поэтического произведения как триединства «содержание-форма-материал». При этом слово поэт воспринимает не просто со стороны его лексического смысла, но и как образ, оформленный звуком: «В первобытном языке, в слове были живы все три его элемента: звук, образ, понятие. Первобытным человеком непосредственно ощущалось звучание слова, воспринимался даваемый им образ, сознавалось выражаемое им понятие. С развитием речи... слова всё больше... становятся значками понятий... Поэзия восстанавливает первоначальную жизненность всех трёх элементов слова» [7: 561]. А поскольку поэзию интересует образ (по Ю. Тынянову - «художественная эмоция»), то более пристального внимания при изучении поэтического текста заслуживает звук, являющийся носителем фонетического значения, соотносимого с содержанием-сюжетом.
Таким образом, звук важен для В.Я. Брюсова исключительно как элемент звучащей речи, формирующий звукообраз и настроение. Графическое начертание звука - буква -лишено подобной функции, поскольку поэзия создана не для бумаги, её красота оценивается не стройностью букв, не красотой их начертаний, а звуковыми образами, формирующими лирическое переживание, впечатление.
Поэзия, по Брюсову, не признает красоты «слов» и «букв», материальных обозначений звука. Но вчитаемся в следующие строки В. Брюсова: «Пускай мой друг, разрезав том поэта,/ Упьётся в нём и стройностью сонета,/ И буквами спокойной красоты!» («Сонет к форме» 1895). Казалось бы, поэт в стихах отказывается от своих теоретических концепций.
Обратимся к первым строкам этого стихотворения. Фраза «Есть тонкие властительные связи/ Меж контуром и запахом цветка» заставляет увидеть некое «брюсовское» соответствие: контур цветка и форма стихотворения («стройность», «буквы»), запах и содержание («художественная эмоция»). Поэт предлагает через форму постичь внутреннее. При этом, понимая, что искусственной отточенности не избежать -«Так бриллиант невидим нам, пока/Под гранями не оживёт в алмазе», - Брюсов желает, чтобы мечты сами «нашли себе желанные черты», единственно для них возможные. Но и здесь мечты находят у Брюсова не звучание, а «черты». Более того, в стихотворении «Осеннее чувство» (1893) поэт признаётся: «Под лучами юной грезы/Не цветут созвучий розы...».
Звуки стихотворной речи этих же произведений свидетельствуют об обратном. Поэт заявляет, что «созвучий розы» не цветут, однако даже в этой строке звуки лентой свиваются в цветок, что достигается повторением глубоких [у] и [о]. А строка «окаменев, живут потом века» («Сонет к форме» 1895) - четкая, ритмичная, каждое слово в которой
заканчивается ударным слогом, первые три слова - согласным звуком, что лишает строку мелодичности - передаёт статичность, отсутствие движения, жизни, сама строка словно окаменела. Особенно это заметно после вздоха на лексеме «облака», стыкующейся с зеркальным отражением [Лка]/ [ЛкЛ]: «Так образы изменчивых фантазий,/Бегущие, как в небе облака,/ Окаменев, живут потом века/ В отточенной и завершённой фразе». Повысившись, воспарив мечтой, интонация резко понижается, а закрытые последние слоги слов, заканчивающиеся на щелевой глухой [ф], смычно-взрывной напряжённый [т], смычно-носовой [м], словно обрывают полёт. Последняя строка выравнивает интонацию и определяет абсолютную статичность, чему способствуют и повторяющийся ударный [о], и долгий устойчивый ['н].
Строки из стихотворения «Творчество» (1895) и вовсе стали скандальными: «Фиолетовые руки/ На эмалевой стене/ Полусонно чертят звуки/ В звонко-звучной тишине». Нет ничего более грубого, чем «руки чертят звуки». Но благодаря присущей поэзии «тесноте ряда», всплывают более глубокие соответствия. Так, сочетание «фиолетовые руки» заставляет обратиться к более позднему сборнику Брюсова «Семь цветов радуги», где один из разделов «Фиолетовый» содержит ряд стихотворений, объединённых общим названием «В душевной глубине»: фиолетовый (цвет тяжёлый, не элементарный, сложный и, как ни странно, именно глубокий) ассоциируется для В. Брюсова с цветом души, рука - власть (мирская и духовная), сила, господство, способна передавать духовную и физическую энергию [8: 312]. Отсюда и расшифровка кодированного текста: душа (силы души) выводит звуки, но вынуждена их облачать в графические знаки, которые значительно проще и материальны. Появляется стена, граница, преграда; для передачи её большей материальности Брюсов называет её «эмалевой», на ней только и достойны появиться и быть запечатлены материальные фиксаторы высоких звуков -буквы. Музыка души чертит звуки, чтобы «окаменев» они жили века «в отточенной и завершённой фразе», следовательно в звуке.
Кроме того, само собой разрешается спор о нецветущих созвучиях на «куртинах Красоты». Куртина - цветочная грядка, клумба (устар.), но существует ещё одно значение: в старину - часть крепостного вала между бастионами [9: 270]. Конечно, сложно полагать, что Брюсов говорит о крепостном вале, но предположение, что «куртины Красоты» - это границы Красоты, вполне возможно. То есть куртины выполняют роль стены из стихотворения «Творчество», иначе - роль границы. Звуки, материально представленные в графемах, немы, но зато звуковые созвучия льются из души. Нельзя не заметить, что на всём фоне «плавно-певучих» (по аналогии с брюсовскими «ярко-певучими») стихов контрастом выделяются слова «руки» и «чертят». Оба слова выбиваются из общего напева. И если первое ещё как-то сливается в одну мелодию за счет длинного ударного [у], то есть [ро] становится огубленным и менее резким, то второе слово словно чертыхается и дребезжит. Нет уже той напевности. Музыка звучит только для мира мечты. И в этом видит основную трагедию В.Я. Брюсов и свои нереализовавшиеся мечты о том, чтобы «друг, разрезав том поэта» мог насладиться «и стройностью сонета, и буквами спокойной красоты!».
В стихотворении «Мечты, как лентами, словами...» (1895) лирический герой и его возлюбленная общаются при помощи слов («Мечты, как лентами, словами/ Во вздохе слёз оплетены...»), недосказанных снов («Мелькают призраки над нами/ И недосказанные сны...»), молчания («...О чём молчали мы вдвоём...»).
И вот результат: «И мы дрожим, и мы не знаем.../ Мы ищем звуков и границ// И тусклым лепетом встречаем/ Мерцанье вспыхнувших зарниц».
Они остались непоняты друг другом, немыми оказались их души. Смысл строки «Мы ищем звуков и границ» остаётся затемнён. Вскрывает же его близкое по тематике стихотворение «В будущем» (1895): «Я лежал в аромате азалий,/ Я дремал в музыкальной тиши,/ И скользнуло дыханье печали,/ Дуновенье прекрасной души/...Уловил я созвучные
звуки,/ Мне родные томленья постиг,/ И меж гранями вечной разлуки/ Мы душою слилися на миг».
Связь этих стихотворений проявляется и на других уровнях. Так, стихотворение «Мечты, как лентами, словами...» закончилось - «мерцанье вспыхнувших зарниц», то есть преобладают цвета красный и желтый. В стихотворении «В будущем» появляется не только азалия, растение преимущественно с красными и жёлтыми цветами, но и на фонетическом уровне преобладает звук [а], по классификации А.П. Журавлёва, красный [10: 120], который в большинстве случаев становится неким маркёром земного мира, слишком материального для тонкой человеческой души. При этом важно, что слияния души герои достигли только посредствам звуков, «дуновенья души». Слова же являются теми границами, которые всегда разделяют.
Таким образом, В.Я. Брюсов выдвигает теорию о том, что поэзия, в словесном её
выражении, только отделяет читателя от «художественной эмоции» автора и только
благодаря звукам она несёт субъективно-эмоциональное настроение, которое и воспринимается читателем.
Примечания:
1. Журавлёв А.П. Фонетическое значение. Л., 1974. 160 с.
2. Хализев В.Е. Теория литературы: учебник. М., 2000. 398 с.
3. Брюсов В.Я. Собрание сочинений: в 7 т. Т. VI. М., 1975. 656 с.
4. Брюсов В.Я. Ремесло поэта: ст. о русской поэзии. М., 1981. 399 с.
References:
1. Zhuravlev A.P. Phonetic meaning. L., 1974. 160 pp.
2. Khalizev V.E. Theory of the literature: the textbook. M., 2000. 398 pp.
3. Bryusov V.Ya. The collected works: in 7 vol. V. 6. M., 1975. 656 pp.
4. Bryusov V.Ya. Work of the poet: an article about Russian poetry. M., 1981. 399 pp.
5. Журавлёв А.П. Фонетическое значение. Л., 1974. 160 с.
6. Хализев В.Е. Теория литературы. 398 с.
7. Брюсов В.Я. Собрание сочинений: в 7 т. Т. VI. М., 1975. 656 с.
8. Тресиддер Дж. Словарь символов. М., 2001. 448 с.
9. Ожегов С.И. Словарь русского языка. Екатеринбург, 1994. 800 с.
10. Журавлев А.П. Звук и смысл. М., 1981. 160 с.
5. Zhuravlev A.P. Phonetic meaning. L., 1974. 160 pp.
6. Khalizev V.E. Theory of the literature: the textbook. M., 2000. 398 pp.
7. Bryusov V.Ya. The collected works: in 7 vol. V. 6. M., 1975. 656 pp.
8. Tresidder J. The dictionary of symbols. M., 2001. 448 pp.
9. Ожегов S.I. Dictionar of the Russian language. Ekaterinburg, 1994. 800 pp.
10. Zhuravlev A.P. Sound and sense. M., 1981. 160 pp.
