CC BY
406
К.С.ГАДЖИЕВ КОНЦЕПЦИЯ "СРЕДИННОЙ ЕВРОПЫ": ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
В статье сделана попытка проанализировать основные вехи формирования и эволюции концепции "Срединной Европы", сторонники которой ставили своей целью исследование исторических судеб народов Центральной и Восточной Европы. Особую актуальность данная проблема приобрела после развала так называемого "социалистического содружества" и приобретения народами региона подлинной национальной независимости, давшей им возможность самим определять формы государственного устройства и стратегические направления национального развития. Центрально-Восточная Европа (ЦВЕ) является частью "большой Европы", и поэтому в концептуальном плане представляется целесообразным рассматривать ее в тесной взаимосвязи с европейской идеей.
*
* *
Само понятие "Европа" возникло более двух с половиной тысяч лет назад и в течение столетий служило для обозначения чего-то большего, чем просто географического пространства. Уже в V в. до н.э. древнегреческие авторы начали связывать понятия "Европа" и "Азия" с различиями в языке, культуре, образе жизни, системе правления и т.д. Но все же в современной трактовке идея Европы представляет собой сравнительно новый феномен. По-видимому, только в новое время данное понятие наряду с сугубо географическим приобрело исторический, социокультурный,
религиозный и, наконец, политический смысл. Своей кульминации этот процесс достиг в XIX в., когда началсь разработка различных проектов политического объединения Европы. Так, в 30-х годах Дж.Мадзини выдвинул идею Соединенных Штатов Европы, которая среди европейских интеллектуальных кругов постепенно получила все более растушую популярность. На Парижском конгрессе европейских пацифистов в 1849 г. В.Гюго, озвучив эту идею, придал ей широкую известность (1).
Немаловажную роль в популярности и утверждении подобных идей сыграли события в Восточной Европе и на Балканах. В 1876 г., когда сербы восстали против турецкого господства, В.Гюго снова выступил с обоснованием создания европейской федерации. Жестокости, проявленные при подавлении сербского восстания турками, говорил Гюго, свидетельствуют о том, что Европа нуждается в "европейской национальности, объединенном правлении, великом братском арбитраже — демократии в условиях мира с самой собой"(2).
Однако вторая половина XIX — начало XX в. стали периодом восхождения национализма и национальных государств, периодом не только безграничной веры в превосходство европейской цивилизации, но и национализма, который по сути дела подрывал убеждение принадлежности всех европейских народов к единому сообществу с общей судьбой. Первая мировая война явилась как бы материальным воплощением этих сдвигов в их сознании. В атмосфере националистичеческой истерии были отброшены либеральные и демократические ценности XIX в. Стали очень популярны уничижительные оценки нациями друг друга, расистские интерпретации войны как конфликта мужду отсталыми и передовыми народами.
Но тем не менее идеи и проекты политического объединения Европы продолжали пользоваться определенной популярностью. Так, начиная с февраля 1916 г. по просьбе чешского философа, будущего президента Чехословацкой республики Т.Масарика сторонники малых славянских народов инициировали публикацию журнала "Новая Европа" (New Europe), главную задачу которого усматривали в пропаганде строительства единой Европы. В 1918 г. сам Масарик опубликовал книгу под тем же названием "Новая Европа". В ней Германия и Австро-Венгрия изображались как автократические страны, неспособные к модернизации и
демократизации, и, наоборот, Великобритания, Франция и США — как воплощение демократических ценностей и принципов. Война трактовалась как конфликт между автократией и демократией.
Разумеется, главная цель Масарика состояла в достижении независимости Чехословакии. Но вместе с тем он обосновывал мысль о возможности регионального, а затем и всеевропейского сотрудничества, полагая, что только свободные и независимые народы способны присоединиться к подобным наднациональным структурам в качестве равноправных партнеров.
Мысль о возможности и желательности достижения единства европейских стран и народов была в наиболее развернутой форме разработана австрийским графом Р.Н. Куденхове-Каллерги в книге под характерным названием "Пан-Европа", которая была опубликована в 1923 г. В ней красной нитью проводилась идея о том, что объединенная Европа или "панъевропейский союз" может стать неким самостоятельным политическим и экономическим образованием, противостоящим одновременно Советскому Союзу, Великобритании и США (3).
В 20-х годах Куденхове-Каллерги удалось завоевать симпатии двух ведущих французских политиков — Э.Эррио и А.Бриана. В январе 1925 г. Эррио выступил с речью, в которой он сформулировал идею "Соединенных Штатов Европы", которая может возникнуть из сотрудничества европейских стран при содействии Лиги Наций. А в речи в Лиге Наций 5 сентября 1929 г. А. Бриан призывал к установлению федеральных связей между европейскими народами. В конце 1924 г. был обнародован манифест панъевропеизма, в основе которого лежали идеи Куденхове-Каллерги.
В 1926 г. в Вене собрался панъевропейский конгресс, на котором было провозглашено создание Панъевропейского союза. Его почетным президентом стал тогдашний министр иностранных дел Франции А.Бриан, а членами такие известные в то время люди, как Э.Эррио, Л.Блюм, Э.Даладье и П.Бонкур (Франция), Я.Шахт, К.Вирт, А.Эйнштейн, Т. и Г. Манны (Германия), Ф.Ноэль-Блокер (Великобритания), З.Фрейд (Австрия) и др.
В рамках так понимаемой европейской идеи формировалась также идея Центрально-Восточной или Срединной Европы как единого региона, имеющего свои особые интересы, отличные от интересов как стран Западной Европы, так и России.
По сей день продолжаются дискуссии о том, где начинается и где кончается Европа вообще и Центрально-Восточная Европа в частности. Более того, некоторые авторы даже высказывали сомнение относительно правомерности выделения региона в качестве самостоятельного культурно-исторического образования. Так, Т.Г.Эш за три года до событий 1989 г. в своей статье "Существует ли Центральная Европа?" писал: "Мы должны понять, что истинно центральноевропейское всегда было западным, рациональным, гуманистическим, демократическим, скептическим и толерантным. Остальное было восточноевропейским, русским или, возможно, немецким" (4).
Иногда для характеристики этого региона употребляется понятие "вторая Европа". Российская исследовательница В.Г.Федотова вкладывает в это понятие следующий смысл: страны и народы региона, граничащие с Западной Европой, в политическом, культурном и духовном отношении отличаются от нее, не обладают присущей ей идентичностью; они представляют собой оскольки бывших распавшихся империй; здесь еще не завершился процесс образования наций; сохраняются сильные элементы авторитарного и тоталитарного наследия, а также влияние конфессионального фактора и др.(5)
Но как бы то ни было, большинство исследователей признают, что регион действительно обладает определенными, исторически обусловленными устойчивыми особенностями политического, социального, культурного характера, типологически отличающими его от соседних регионов. Это прежде всего социокультурная близость исторических судеб, национально-культурных традиций, менталитета, путей эволюции составляющих его народов, причем независимо от того, сознают или не сознают это сами страны и народы. По мнению ряда исследователей, эта специфика прослеживается по крайней мере с XVI в. Свою специфику имело в регионе и образование наций. Проанализировавший этот процесс чешский исследователь Я.Кржен даже пришел к выводу, что "в Центральной Европе ... по многим историческим причинам почти все нации образуются вне государств. И здесь осуществляется модель этнической или языковой нации"(6).
Следует отметить также то, что страны Центрально-Восточной Европы, которая в силу национально-культурных и исторических традиций медленно изживала феодальные, патриархальные.
клиентелистские и иные элементы политической культуры, существенно тормозившие развитие экономики и политической системы, значительно позже, чем их западные соседи, вступили на путь капиталистической модернизации. Запоздалый и неравномерный процесс утверждения здесь капиталистических отношений, сильные позиции полуфеодальных групп и аристократии в политической жизни, устойчивость консервативных ценностей, конфессионального начала в общественном сознании — все это обусловило особую противоречивость и затянутость процесса утверждения буржуазных социально-экономических структур и соответствующих им институтов политической демократии.
Немаловажный отпечаток на политический ландшафт и состояние умов региона накладывало то, что он был в некотором роде "яблоком раздора" между соперничающими великими державами, граничащими с ним на Западе, Востоке и Юге. Об этом свидетельствуют перипетии, сопутствовавшие началу первой и второй мировой войн. Нельзя не учесть и существование весьма сложного и запутанного клубка проблем и противоречий, которые часто становились причиной споров и конфликтов между самими странами региона. Так, после победы над Турцией в войне 1912 г. между самими странами-победительницами — Сербией, Черногорией и Болгарией возникли острые противоречия, приведшие ко второй балканской войне.
Впервые понятие "Центральная Европа" или понятия, близкие ему по содержанию, вошли в обиход уже в 40-х годах XIX в. Так, в 1842 г. известный немецкий политэконом Ф.Лист говорил о "среднеевропейской экономической общности". В самой Центрально-Восточной Европе попытку рассматривать регион как единое целое предпринял в 1848 г. лидер чешского национального движения Ф.Лалацкий. "Вдоль границ Российской Империи, — писал он, — живет много народов — славяне, румыны, венгры, немцы. Никто из них в отдельности не имеет достаточно сил, чтобы сопротивляться могущественному соседу. Они могут это сделать, только будучи тесно и прочно объединены"(7).
В том же году поляк А.Чарторыйский и венгр Л.Телеки разработали проект "Дунайской конфедерации". В обоих случаях речь шла именно о региональном, а не панъэтническом, единстве. Одна из главных целей этих и подобных проектов и идей состояла в
стремлении противодействовать российской и германской экспансии в регионе.
Особенно большую популрность подобные идеи получили в конце XIX — начале XX в. в период роста национального самосознания народов Центрально-Восточной Европы и усиления их национально-освободительного движения. Симптоматично, что первоначально эти идеи разрабатывались в рамках формировавшейся в тот период германской геополитики. Несомненный интерес с данной точки зрения представляет книга Й.Парча "Срединная Европа" ("Mitteleuropa"), опубликованная в 1906 г. В ней предлагался проект объединения стран Центральной и Восточной Европы в некую наднациональную организацию, естественно, под главенством Германии. Другим народам региона также предлагалась защита от внешней опасности, особенно от Франции на Западе и России на Востоке.
В наиболее завершенной форме эта идея была разработана в книге другого немецкого исследователя Ф.Науманна под тем же названием, появившейся в разгар первой мировой войны в 1915 г. В ней Науманн обосновывал тезис, согласно которому все народы региона, включая немцев, в равной мере являются жертвами войны, будто бы развязанной Францией и Англией на Западе и Россией на Востоке. Из этого он делал вывод о необходимости объединения народов "Срединной Европы" в единое наднациональное сообщество. "Мы, — писал он, — сидели вместе в военной экономической тюрьме, мы боролись вместе, мы обречены на то, чтобы жить вместе"(8). Под "военной экономической тюрьмой" подразумевалась экономическая блокада, уствновленная странами Антанты против стран Центральной Европы. Науманн видел такое устройство в послевоенной Европе, при котором будут две "китайские стены" — военного и экономического характера, — простирающиеся с севера на юг через весь континент: одна между Германией и Францией, а другая между Германией и Россией. Науманн был озабочен тем, чтобы не допустить появления третьей "стены" — между Австро-Венгрией и Германией, которая могла ослабить обе страны.
Что касается малых стран, то по схеме Науманна потребности обороны и экономической централизации сделают для них невозможным выживание без союзов с великими державами. Он предлагал некое сверхгосударство (Oberstaat) в форме довольно
рыхлой конфедерации, занимающейся прежде всего экономическими и оборонными вопросами. В качестве важного условия реализации своего проекта Науман выдвигал формирование наднациональной центральноевропейской идентичности, предполагающей лояльность всех жителей Центрально-Восточной Европы по отношению как к своей нации, так и к более широкому отечеству.
При этом, проводя аналогию германской нации со Священной Римской империей, Hay манн отводил Германии господствующие позиции в предлагаемом им сообществе. "Срединная Европа, — писал он, — будет иметь германское ядро, будет добровольно использовать немецкий язык, который знают во всем мире и он уже является языком межнационального общения в Центральной Европе. Но он должен с самого начал выказать терпимость и гибкость по отношению ко всем соседним языкам, которые связаны с ним"(9). Необходимо почеркнуть, что подобного рода проекты, призванные объединить регион под эгидой Германии, не могли вызвать у самих народов региона особого энтузиазма. Наиболее дальновидные представители этих народов справедливо усматривали в таких проектах угрозу самому их существованию.
В Центральной и Восточной Европе преобладающее большинство народов приобрели национальную независимость, а в ряде случаев и государственность, лишь в конце XIX — начале XX вв. В последней трети прошлого века развернулась национально-освободительная борьба балканских народов против Османской и Австро-Венгерской империй. В конце столетия эта борьба увенчалась образованием независимого Болгарского государства и признанием независимости Сербии, Черногории и Румынии. В 1908 г., аннексировав Боснию и Герцеговину, Австро-Венгрия нанесла серьезный удар по сербскому национально-освободительному движению. Возник так называемый "боснийский кризис", в центре которого оказались противоречия между Россией и Австро-Венгрией. Данное событие способствовало сплочению славянских народов и созданию в 1912 г. Балканского союза в составе Сербии, Черногории и Болгарии. Союз, к которому несколько позже присоединилась Греция, объявил войну Турции, которая весной 1913 г. потерпела поражение. В результате она потеряла свои последние владения на Балканах. Эта и разразившаяся вскоре вторая Балканская война положили конец турецкому господству над народами региона. Но значительная часть
славянских народов — словенцев, хорватов и сербов — оставались под властью Австро-Венгрии.
Многие народы Центральной и Восточной Европы вырвались из тисков зависимости только после Первой мировой войны в результате распада Австро-Венгерской, Османской и отчасти Российской империй. Мирные договоры, в совокупности составившие Версальско-Вашингтонскую систему, внесли существенный вклад в их национально-государственное строительство. Одной из общепризнанных целей Версальской мирной конференции 1919 г. было объявлено осуществление права наций на самоопределение. Согласно этому принципу, на месте распавшихся многонациональных империй был создан целый ряд самостоятельных национальных государств: Югославия, Чехословакия, Польша, Финляндия, Эстония, Литва, Латвия.
Но при рассмотрении этого вопроса нельзя обойтись без соответствующих оговорок. Уже в тот период обнаружились почти непреодолимые трудности на пути реализации принципа национального самоопределения. Так, на практике он был выполнен лишь в отношении ряда народов Османской и Австро-Венгерской империй, потерпевших поражение в войне, а также в силу ряда обстоятельств (большевистская революция и гражданская война) некоторых народов Российской империи. В многонациональной Российской империи, несмотря на то, что из нее вышли Финляндия, Польша и прибалтийские страны, процесс самоопределения народов был прерван в самом начале и оказался отложенным более чем на семь десятилетий.
Что касается многих новообразовавшихся государств в Европе, то едва ли правомерно было называть национальными. Так, Чехословакия стала государственным образованием, сформированным из двух народов: чехов и словаков, а Югославия — из сербов, хорватов, словенцев, македонцев, боснийцев-мусульман. В ряде восточноевропейских стран сохранились значительные национальные меньшинства, не сумевшие получить свою государственность. Например, население созданной тогда Чехословацкой республики лишь на 64,8% состояло из чехов и словаков, а 23% составляли немцы. В Польше проживало 69,2% поляков, 14,8 — украинцев, 7,8 — евреев, по 3,9% — немцев и русских. В Латвии доля титульной нации составляла 73,4%, в Литве — 80,1, в Эстонии — 87,6 % (10). Другими словами, принцип национального самоопределения если и
был реализован в отношении титульных народов этих стран, то этого отнюдь не скажешь об их национальных меньшинствах.
Между двумя мировыми войнами, возможно, впервые в своей истории страны Восточной и Юго-Восточной Европы получили возможность рассматривать регион в качестве единого образования. Политики и историки из новых независимых государств предприимали усилия по поиску и определению реального места своих стран в новом раскладе геополитических сил в Европе. Между представителями разных народов и стран региона (например, венгр И.Лукинич, чех Я.Бидло, поляк М.Хандельсман) развернулись споры и дискуссии по вопросу о том, какие именно признаки следует считать главными, позволяющими рассматривать регион как единое целое и, соответственно, о том,где именно проходят его границы.
Предпринимались попытки объединения новых государств Центрально-Восточной Европы. Уже в октябре 1918 г. в США был создан так называемый Центральноевропейский демократический союз, в который входили представители 12 европейских народов, а его председателем стал Масарик. Однако союз в целом преследовал пропагандистские цели и не имел сколько-нибудь серьезного влияния в самой Европе. Хотя Масарик и составлял планы послевоенного устройства Европы, он делал особое ударение на роли США в единой евроамериканской цивилизации. С этой точки зрения его взгляды, как отмечал П.Бугге, были скорее "западническими", нежели "европейскими".
Общая заинтересованность в сохранении существующего положения вещей в Центральной и Юго-Восточной Европе подтолкнула Чехословакию, Румынию и Югославию к сближению. В 1920-1921 гг. они заключили между собой союз, названный Малой Антантой. Он просуществовал до 1938 г., когда было заключено печально известное Мюнхенское соглашение. Ориентируясь прежде всего на Англию и Францию, страны Центральной и Восточной Европы в то же время предпринимали попытки консолидировать свои усилия по противодействию возможным поползновениям со стороны фашистских держав. После прихода к власти нацистов в Германии и усиления агрессивных устремлений фашистской Италии поизошло сближение Греции, Румынии, Турции и Югославии, заинтересованных в сохранении статус-кво на Балканах. В 1934 г. они заключили союз, названный Балканской Антантой. Однако к нему отказались присоединиться Болгария и Албания. После начала
Второй мировой войны в условиях, когда одни Балканские страны оказались оккупированными фашистскими державами, а другие присоединились к Антикоминтерновскому пакту, Балканская Антанта распалась.
Да и последующие за заключением пакта события показали, что вступление в те или иные союзы и блоки отнюдь не гарантирует малые страны от посягательств и порабощения со стороны Германии и Италии. Еще в 20-х годах Италия навязала Албании ряд неравноправных договоров и соглашений, которые ставили эту страну под ее контроль. Оборонительный договор 1925 г. содержал пункт об оказании Италией помощи этой стране в случае угрозы ее независимости и территориальной целостности. Этот и последующие договоры (1926, 1927 и 1936 гг.) ставили ограничения на пути развития отношений Албании с другими странами. В совокупности они подготовили почву для оккупации страны итальянскими войсками в 1939 г.
При этом великие державы не всегда должным образом реагировали на агрессивные поползновения фашистских государств в отношении малых стран. Высшим воплощением этого политического курса явились решения Мюнхенской конференции, созванной в сентябре 1938 г. для урегулирования вопроса относительно германских претензий к Чехословакии. Руководители Германии, Италии, Франции и Великобритании — А.Гитлер, Б.Муссолини, Н.Чемберлен и Э.Даладье, собравшиеся на этой конференции, подписали так называемое Мюнхенское соглашение, предусматривающее уступку Чехословакией Германии Судетской области, населенной немцами. Примечательно, что мнение самой Чехословакии по данному вопросу никто не спрашивал. Более того, ее представитель даже не был приглашен на конференцию.
Хотя Чемберлен и Даладье были наречены "миротворцами", последующие события показали несостоятельность творцов Мюнхенского соглашения. Вскоре Гитлер выдвинул притязания к Чехословакии и Польше на Судетскую область и Данциг. Несмотря на декларированные Францией и Великобританией гарантии безопасности малых стран, уже в марте 1939 г. Германия бесцеремонно захватила и расчленила Чехословакию. Вскоре она предъявила Польше ультимативные требования о передаче Германии Данцига и о создании так называемого "польского коридора". Возник "польский кризис". Мир вплотную придвинулся к военной
катастрофе. Получив отказ польского правительства выполнить наглые требования нацистов, 1 сентября 1939 г. Гитлер отдал приказ своим войскам вторгнуться на территорию суверенной Польши. В тот же день рейхстаг принял закон о присоединении Данцига к Германии.
Так началась Вторая мировая война, которая внесла далеко идущие изменения в расклад геополитических сил в мире в целом и положение народов и стран Центрально-Восточной Европы в частности. После окончания войны мир оказался разделенным на два противоборствующих военно-политических блока во главе с США и СССР. Практическим воплощением развернувшегося между ними глобального конфликта стала "холодная война". Раскол Европы стал свершившимся фактом. Страны Центрально-Восточной Европы, оказавшиеся в зоне Советского Союза, снова потеряли свою независимость.
Разумеется, при господстве единой для всех стран блока марксистско-ленинской идеологии и жестком подчинении всех социальных и гуманитарных дисциплин целям партийно-государственной политики и идеологическому обоснованию разделения мира на два враждебных лагеря не могло быть и речи об объективном исследовании реальной специфики и особенностей самостоятельного развития стран Центрально-Восточной Европы. Но все же усилиями исследователей этих стран, эмигрировавших на Запад (например, поляка О.Халецкого, венгра О.Яси и др.) история региона превратилась в самостоятельную область исследований. В этом плане немаловажную роль сыграли в частности работы О.Халецкого (11). Халецкий выделял Западно-Центральную (West-Central) Европу для обозначения Германии и Восточно-Центральную (East-Central) Европу для обозначения стран, расположенных между Германией и Россией.
В конце 80-х — начале 90-х годов Центрально-Восточная Европа (так же, как и СССР) стала эпицентром широкомасштабных событий и процессов, имеющих всемирно-историческое значение. Перед народами этого региона открылись беспрецедентные возможности для самоопределения и реализации проектов регионального единения. Особо важное значение имело то, что эти события отнюдь не были какими-то изолированными явлениями, а вполне укладывались в русло общемировых процессов.
Можно сказать, что кризис государственной централизованно-плановой экономики СССР и других социалистических стран стал одним из проявлений широкомасштабного и глубокого кризиса "левизны" вообще и краха коммунизма в частности. Напомним в данной связи, что так называемый "реальный социализм" во всех его национальных формах представлял собой воплощение в жизнь основополагающих идей и принципов левого полюса идейно-политического спектра, доведенных, так сказать, до логического конца.
В результате влияния целого комплекса факторов на идеологическом и пропагандистском фронтах советская система начала сдавать одну позицию за другой. Как писал Р.Дарендорф, "в 50-х и 60-х годах страны Запада развивались быстро, страны Востока — медленнее, но и те, и другие шли в гору. В 80-х годах они стали двигаться в противоположных направлениях. Чем дальше заходила деморализация восточных европейцев, тем привлекательней становилась вновь приобретенная уверенность в себе Западной Европы. Чем хуже становились условия общественной и частной жизни на Востоке, тем лучше они становились на Западе. И люди знали об этом" (12). С подрывом идеологии оказалась подорванной и государственно-политическая система. Сначала военный разгром гитлеровской Германии, а теперь уже ставшая очевидной неудача социалистического эксперимента в СССР и других социалистических странах продемонстрировали тот факт, что тоталитаризм представляет собой тупиковый путь развития человечества.
Распад СССР, советского блока и так называемого "социалистического содружества" имели своим результатом конец разделения современного международного сообщества на два противостоящих друг другу военно-политических блока, развал самой идеолого-политической оси двухполюсного миропорядка. Потеряли смысл сами идеолого-политические понятия "Запад" и "Восток". Япония, а также другие новые индустриальные страны Азиатско-Тихоокеанского региона как бы снова "вернулись" в Азию и стали азиатскими странами, способными строить свои отношения со всеми государствами и регионами вне зависимости от тех или иных идеолого-политических соображений. Отпала также необходимость разделения мирового сообщества по идеолого-политическим или системным критериям на три отдельных мира, потеряло смысл само понятие "третий мир".
С данной точки зрения немаловажное значение имело неуклонное расширение в течение всего послевоенного периода институтов и ценностей либеральной демократии. Сначала демократические режимы установились в Западной Германии, Италии, Японии, Индии и ряде других стран. В середине 70-х годов они утвердились как в европейских странах, в которых ранее господствовали авторитарные и тоталитарные режимы (Греции, Испании и Португалии), так и в ряде стран Азии и Латинской Америки. В 80-х годах началась своего рода демократическая волна, охватившая как будто всю планету.
Поистине гигантский прорыв всемирно-исторического значения был совершен с началом антитоталитарных революций в Центрально-Восточной Европе и распадом Советского Союза. События развивались радикально и стремительно, буквально с калейдоскопической быстротой: всего за два года, с конца 1989 г. до конца 1991 г. произошли события, имеющие особенно далеко идущие последствия для Центрально-Восточной Европы: пала Берлинская стена — этот зримый символ железного занавеса, разделившего мир на два враждебных лагеря, распались Варшавский пакт, социалистическое содружество, СЭВ, перестал существовать сам Советский Союз, в результате так называемых бархатных революций восточноевропейские страны покончили с коммунистическими режимами, стали реликтами истории так называемый "реальный социализм" и плановая экономика.
Стремительно открылись границы между Венгрией и Австрией, Чехословакией и Австрией, а также между Восточной Германией и Западной Германией, которые воссоединились в единое государство. После трех августовских дней 1991 г., когда обанкротившаяся часть верхушки партийного и государственного руководства СССР попыталась спасти старый режим, пришел конец тоталитарной системе и самому советскому государству. Россия стала свободной, прибалтийские страны приобрели государственную независимость, политического суверенитета добились остальные союзные республики. Все это по сути дела положило начало новой геополитической карте мира. Буквально за 1,5-2 года все без исключения страны региона перешли на рельсы демократического переустройства. Большинство новых независимых постсоветских стран также избрали рыночную экономику и демократическую форму политического устройства. Все это свидетельствовало о том,
что демонтаж тоталитарных и авторитарных режимов, расширение и консолидация демократий стали господствующими и долговременными тенденциями мирового развития(13).
Как бы в одночасье произошла делегитимизация правящих режимов одновременно во всех странах Центрально-Восточной Европы. Касаясь вопроса о стремительном крахе здесь коммунистических режимов, нельзя не отметить, что это были навязанные извне режимы угнетения, о чем свидетельствуют, в частности, явное и неявное сопротивление им со стороны народов этих стран. Наиболее яркими и наглядными проявлениями этого сопротивления явились восстания в Восточной Германии в 1953 г., Венгрии — в 1956 г., Чехословакии — в 1968 г., Польше — в 1980 г.
После распада двухполюсного миропорядка вновь приобрела актуальность проблема регионов. С точки зрения перспектив Центрально-Восточной Европы немаловажное значение имело также то, что все названные процессы по времени совпали с возрождением европейской идеи. Если до Второй мировой войны Европа являлась главным центром мировой политики, то из этой мировой войны она вышла крайне ослабленной. Комментируя эту ситуацию, польский историк О.Халецкий не без некоторого преувеличения писал в 1950 г., что история Европы завершилась и замещается отныне историей Атлантического сообщества (14). Более того, после Второй мировой войны в силу известных причин образ Европы, сама европейская идея несколько потускнели. Если в конце XIX в. казалось, что Европа господствует над всем миром, то теперь, писал К.Ясперс в 1949 г., "она отступила перед Америкой и Россией"(15). Много говорилось о том, что Европа уже утратила самосознание, волю к сохранению своей идентичности, что Европа больна, и ее болезнь носит "невротический" и, следовательно, "моральный" характер. Заговорили о "евросклерозе" и "европессимизме".
Однако дальнейшее развитие событий показало, что для старого континента еще не наступил вечер. В последние два-три десятилетия Европа по мере наращивания экономического и научно-технологического потенциала, а также расширения и углубления интеграционных процессов в ЕЭС приобретала все больший вес и независимость. Это во все более растущей степени проявлялось в том, что на протяжении 70-80-х годов Европа все увереннее переходила от отношений с США, характерных, как говорят, для взаимосвязей между "старшим" и "младшим братьями", к
отношениям равновеликих партнеров. Ведущие деятели европейской политики постепенно сознавали, что после восстановления экономической и военно-политической мощи в 60-70-х годах Европе суждено играть роль одного из ведущих центров мировой политики. Причем в многоцентричном мире существующих ныне и возможных возникнуть в недалеком будущем гигантов — США, Японии, Китая и др. — Европа может отстаивать свои интересы, будучи единой в важнейших сферах: экономической, технологи-ческой, безопасности И т.д.
Если совсем недавно, в 70-е годы, в интеллектуальных кругах Запада был широко распространен тезис об упадке и закате Европы, американском вызове и т.д., то с начала 80-х годов все увереннее стали говорить о возрождении Европы, о новой европейской идентичности, новом европейском динамизме и т.д. Многие ведущие деятели европейских стран стали все настойчивее ратовать за дальнейшую политическую интеграцию и, следовательно, за придание наднациональным органам государственных полномочий и функций.
Эти тенденции приобретали все более растущую определенность и убедительность с приближением января 1993 г., ознаменовавшего качественно новый этап с точки зрения европейской интеграции. Симптоматично признание одного из последовательных приверженцев идеи "американского века" С.Хантингтона, что хотя во всем мире люди толкаются в очередях у дверей американских консульств в надежде получить иммиграционную визу, в Брюсселе целые страны выстроились в очереди за дверями Европейского союза, добиваясь вступления в него. "Федерация демократических, богатых, социально разнообразных стран со смешанной экономикой, — писал он, — может превратиться в могущественную силу на мировой арене. Если следующий век — не американский век, то больше всего вероятно, что он будет европейским веком. Ключ мирового лидерства, который перешел в направлении Запада через Атлантический океан в начале XX в., может двинуться обратно в восточном направлении столетие спустя"(16).
Одним словом, Европа, как говорится, стара, но не устарела. Сохраняя свое особое умонастроение и присущий им дух, европейцы во все более растущей степени демонстрируют оптимистическую веру в свое предназначение и судьбу. Несмотря на очевидные
различия между регионами, странами, народами Европы, их объединяет нечто общее, определяющее ее единство. Думается, что с этой точки зрения помыслы тех народов и стран, которые после краха восточного блока и тоталитарных режимов устремились "в Европу", диктовались не только географической ее близостью, но не в меньшей степени и тем, что для многих из них Европа становится тем "градом на холме", на роль которого в течение многих поколений единолично претендовали Соединенные Штаты. К этому следует добавить, что окончание "холодной войны" положило конец такому аномальному явлению как раздел Европы "железным занавесом" на два враждебных лагеря. По сути дела страны Центрально-Восточной Европы в буквальном смысле слова воссоединились с Европой. Сами понятия "Восточная Европа" и "Центральная Европа" снова приобрели свое первоначальное политико-географическое и геополитическое значение.
Соответственно развернулись усилия историков, политологов стран региона продолжить и углубить те исследовательские традиции, которые были насильственно прерваны в период господства тоталитаризма. Еще в 1983 г. вышла статья венгерского историка Е.Сюча "Три исторических региона Европы", которая стала заметным явлением в области изучения проблематики Центрально-Восточной Европы (17). Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что статья была переведена почти на все основные европейские языки. Особенно острые дискуссии об исторических судьбах региона развертывались по мере смягчения цензурного пресса и, естественно, после краха коммунизма и развала восточного блока.
Идея создания новой региональной группировки была выдвинута в январе 1990 г. тогдашним президентом Чехословацкой Республики В.Гавелом. Такая группировка, по его мысли, могла бы заполнить тот вакуум, который образовывался по мере распада восточного военно-политического блока, и гарантировать безопасность стран региона. Создание региональной или субрегиональной группировки тормозилось из-за отсутствия единства между странами по вопросам экономического сотрудничества, а также наметившегося соперничества по вопросу об интеграции в западноевропейские структуры.
Лишь в январе 1991 г. в контексте известных событий в Вильнюсе, которые в центрально-восточноевропейских странах
стали трактоваться как симптом отхода руководства Советского Союза от перестройки, на встрече в венгерском городе Вышеграде была достигнута договоренность о создании Вышеградской группы, в состав которой вошли Польша, Венгрия, Чешская республика и Словакия. В качестве главной своей цели руководители этих стран провозгласили "не потерять исторический шанс обновления Средней Европы, политического феномена, который будет приближаться к Западной Европе" (18). Вскоре они заключили Централыюевропейское соглашение о свободной торговле, к которому присоединилась также Словения. Результатом усилий стран региона в направлении расширения и укрепления взаимного сотрудничества явилось и создание так называемой Центрально-европейской инициативы, объединяющей 15 стран Центральной Европы, включая Австрию и Италию, а также примкнувшую к ним позже Украину.
Следует отметить, что центробежные тенденции, дрейф в сторону Запада стран, вновь обретших самостоятельность, были неизбежны. Однако с сожалением приходится констатировать, что в этих странах пока еще не изжиты традиционные подходы, построенные на не всегда корректной трактовке места и роли России в мировой и европейской политике. Они не учитывают тот факт в должной мере, что сама Россия кардинально меняет свою внешнеполитическую стратегию, что она постепенно и неотвратимо вовлекается в процессы экономической и экологической взаимозависимости, становится интегральной частью единого информационного и культурного пространства.
Тем не менее главной темой большинства дисскуссий о судьбах и перспективах народов и стран Центрально-Восточной Европы стала Россия, которая, в глазах их участников прибрела роль своего рода маяка со знаком минус, на отклонении от которого и строились основные доводы и аргументы в пользу той или иной альтернативы. На это в частности указывал известный английский исследователь Э.Хобсбаум в статье в газете "Гардиан" (9). Большинство авторов, возрождая идеи и подходы межвоенного периода, рассматривают регион как крайнюю границу Европы, своего рода санитарный кордон, призванный изолировать ее от России. В данной связи хочется возразить этим авторам словами чешского философа и политолога М.Симечки, который говорил, что "не Россия возвестила
начало конца центрально-восточноевропейской традиции, а Гитлер" (20)
Наиболее радикальные сторонники такого подхода (а их немало как на Западе, так и в самой Центрально-Восточной Европе) склонны вообще отрицать за Россией какое бы то ни было право называть себя европейской державой. Их позицию более или менее четко выразил Р.Дарендорф, который в частности в 1991 г., еще до развала СССР писал: "Европа заканчивается на советской границе, где бы последняя ни проходила...Европа практически совпадает с зоной среднеевропейского времени" (21).
Здесь вряд ли есть смысл вдаваться в дискуссии относительно того, к какому континенту или какой части света Россия принадлежит. Несомненно то, что Россия — восточная страна, но в то же время никто не вправе и не в силах оттеснить ее за уральский хребет, отделяющий Европу от Азии. Но нельзя отрицать тот факт, что Центрально-Восточная Европа также испытала на себе влияние как Запада, так и Востока. Естественно, степень этого влияния варьировалась в зависимости от исторических, политических, культурных, геополитических и иных факторов. Так что при классификациях народов и стран с точки зрения их принадлежности к тому или иному миру или цивилизации необходимо проявить максимум профессионализма, осторожности и такта.
Фактом остается то, что мир и безопасность в Европе, в том числе и ее центрально-восточной части, немыслимы без России. Это со всей очевидностью сознают большинство специалистов по внешней политике, а также ведущие политические и государственные деятели Запада. Они убеждены в том, что развал Советского Союза и окончание "холодной войны" отвечают коренным жизненным интересам Запада и что любая политика России или какого-либо иного государства, направленная на экономическую, политическую и военную консолидацию постсоветского пространства, этим интересам противоречит.
Но было бы ошибкой считать, что США и Запад в целом заинтересованы в полном развале, дезинтеграции России, утрате Москвой контроля за нынешней российской территорией. Очевидно, что такие категории, как военная сила, баланс сил и интересов, игра с нулевой суммой и т.д., в современном мире не могут навсегда исчезнуть с повестки дня. Но все же с определенными оговорками можно сказать, что в настоящее время отсутствуют
фундаментальные, неразрешимые противоречия между национальными интересами России и западных стран. Будучи не заинтересованы в появлении на мировых рынках нового сильного конкурента, последние в то же время имеют ряд совпадающих с Россией интересов, среди которых можно назвать следующие: укрепление международной безопасности, усиление контроля над вооружениями, предотвращение распространения всех видов оружия массового уничтожения, обоюдная заинтересованность в предотвращении региональных конфликтов, создание надежной и стабильной системы глобальной и региональной безопасности, борьба с международным терроризмом и наркобизнесом, защита прав и свобод человека и т.д.
Запад не может не сознавать тот факт, что Россия самим своим существованием обеспечивает некий баланс сил и тем самым играет позитивную геополитическую роль на мировой арене, и подрыв этой роли привел бы к дальнейшему усилению дезинтеграционных тенденций и нестабильности. А это, в свою очередь, может отрицательно отразиться на глобальных интересах всего Запада, и не только его. При всех трудностях, переживаемых в настоящее время Россией, здравомыслящие лидеры западных стран прекрасно отдают себе отчет в том, что она слишком большая величина, чтобы ею можно было пренебречь.
Поэтому правящие круги Запада безопасность своих стран теснейшим образом увязывают с развитием событий в России. Как утверждал, например, в бытность государственным секретарем США У.Кристофер, без сильной и устремленной вперед Америки существует мало шансов на то, что России удастся уйти от своего прошлого и присоединиться к сообществу наций в качестве уважаемого всеми члена. И, наоборот, если русский эксперимент потерпит неудачу и Россия вновь погрузится в анархию или деспотизм, Америка также не может добиться своих целей (22).
С точки зрения судеб и перспектив Центрально-Восточной Европы особо важное значение приобрел вопрос о расширении НАТО, тем более что именно с вступлением в этот военно-политический альянс страны региона связывают свое возвращение в Европу. Именно в данном вопросе наиболее отчетливо проявилось восприятие ими России в качестве отрицательной величины, от которой нужно любой ценой отклоняться.
Не следует забывать, что Североатлантический союз был задуман прежде всего как военно-политический союз, составляющий военно-силовую опору одного из двух полюсов биполярного мира. Он был создан в специфических условиях начала "холодной войны" между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне. Главная его цель состояла в сдерживании коммунизма и советской угрозы так называемому "свободному миру". С окончанием "холодной войны" Североатлантический альянс очутился в совершенно иной стратегической ситуации. Исчезла одна из причин его появления — противостояние СССР. Прекратилось противостояние между Востоком и Западом, произошло объединение Германии, исчезла Берлинская стена, пришел конец военному присутствию Советского Союза в Восточной Европе. Как говорится, военные организации создаются в сущности не самими государствами — участниками этих организаций, а их врагами. Как образно выразился известный американский исследователь К.Уолтц, "Советский Союз создал НАТО, и исчезновение советской угрозы "освободило" Европу, как Западную, так и Восточную. В этом смысле обе части Европы теперь встали на приятный, но шаткий путь свободы... Дни НАТО не сочтены, но годы все же сочтены" (23).
В этом утверждении присутствует изрядная доля истины в том смысле, что союзы, блоки, организации создаются в силу наличия определенной угрозы или вызова их участникам. История представляет нам множество примеров, демонстрирующих, что коалиции, одержавшие победу в войне, распадаются чуть ли не на следующий день после победы. Показательно, что в Восточной Европе вначале тоже были убеждены в том, что распад Варшавского пакта автоматически повлечет за собой уход с военно-политической авансцены и Североатлантического альянса. Так, профессор Будапештского университета Л.Валки в 1991 г. высказывал убеждение в том, что роспуск ОВД приведет в исторически краткие сроки к роспуску НАТО. "Причина, — писал он, — проста: НАТО была образована с целью защиты от угрозы, исходившей от коммунистической идеологии и военной силы... НАТО не может выжить в качестве исключительно военного союза, поскольку ее противоположный полюс будет отсутствовать" (24).
Однако существуют мощные силы, которые кровно заинтересованы в сохранении этого союза и будут предпринимать
все меры для недопущения его роспуска. Для самой НАТО расширение — это вопрос выживания. Сказывается действие некоего закона самосохранения и самовоспроизводства, определяющего сущность и деятельность любой организации. Одним из форм проявления этого закона является расширение. В данном смысле не является исключением и НАТО: параллельно с качественной перестройкой эта организация пошла по пути количественного расширения.
Аргументы и контраргументы спорящих сторон по данному вопросу хорошо известны, и здесь нет надобности сколько-нибудь подробно их рассматривать. Участники этого процесса преследуют разные интересы. Абстрагируясь от мотивов и интересов других участников, считаю целесообразным попытаться проанализировать доводы и аргументы новых претендентов на членство в НАТО в лице восточно-европейских стран — бывших союзников СССР по Варшавскому пакту. Эти страны, с распадом Советского Союза и восточного блока достигнув фактической национальной независимости, вступили на европейскую авансцену в качестве самостоятельных и активных субъектов международных отношений. Для них стремление присоединиться к НАТО во многом стимулируется желанием снизить военные расходы и создать благоприятный климат доверия, в условиях которого они могут реализовать трудные экономические и политические реформы
Одной из важнейших причин, подталкивающих восточноевропейские страны в объятия НАТО, являются призраки империй — память об империях прошлого (Османской, Германской, Австро-Венгерской, советской), для которых эти страны служили ареной соперничества или же разменной монетой в большой геополитической игре. В данном контексте показательно, что на крупных исторических европейских международных конференциях, таких как Вестфальская конференция 1648 г., Венский конгресс 1815 г., Версальская конференция 1919 г. и Ялтинская 1945 г., каждая из которых служила своего рода отправной точкой нового миропорядка, Центрально-Восточная Европа являлась, по сути дела, объектом торга между ведущими державами, занимавшими в каждый из исторических периодов господствующие позиции. Империй уже нет, в том числе и советской, но их тени и призраки остались. Разумеется, в истории они нередко играли фатальную роль, но все же, как представляется, задача состоит в том, чтобы выявить
реальные ориентиры мирового развития и найти свое место в реальном мире.
Здесь, пожалуй, я позволю себе не согласиться с теми авторами, которые пытаются объяснить резкий разрыв с Востоком чисто внутренними причинами. Как утверждает, например, словацкий исследователь А. Дулеба, для центрально-восточноевропейских стран сегодня вопрос внешней политики — "это уже не вопрос — против кого, с кем и как заключать военные и экономические союзы, а прежде всего каким путем способствовать развитию и углублению демократии, свободного рынка и власти закона внутри страны, а также в ее ближайшем окружении. В этом смысле внешнеполитический вопрос имеет не классический геополитический, а в основном внутренний характер". Из этого вытекают, утверждал Дулеба, "нынешняя принципиальная разница российского и центральноевропейского подходов к актуальным международным проблемам и, если хотите, существующие недоразумения относительно их восприятия" (25).
Однако, как представляется, в глазах восточноевропейских стран вхождение в НАТО — это в сущности и прежде всего вопрос об уходе от прошлого путем включения в Европу, интеграции в экономические и политические структуры ЕС, утверждения своей европейской идентичности. Вхождение в НАТО они рассматривают как кратчайший путь к решению своих социальных, экономических и оборонных проблем. Для них вступление в Североатлантический альянс — это своего рода гарантия безопасности в условиях риска и нестабильности, якобы исходящих от России.
Определенную роль в ускорении интеграции стран региона в НАТО, придания ей негативного, с точки зрения национальных интересов России, характера играла и политика самой России. С одной стороны, поведение России в ходе революций в регионе в буквальном смысле походило на паническое бегство, с другой стороны, ей весьма трудно было преодолеть имперский синдром. Тем более что со всех сторон, особенно после распада СССР, раздавались стенания о предательстве, о заговоре мирового имйериализма во главе с США, направленном сначала на развал Советского Союза, а затем на подрыв позиций России, на отрыв от нее бывших союзников по Варшавскому блоку. В первые годы своего существования в силу целого комплекса объективных факторов Россия, по сути дела, замкнулась в своих внутренних проблемах,
заботах и тревогах. Сконцентрировав внимание на нормализации отношений с Западной Европой и США, она как будто запамятовала, что приоритетной для нее должна быть политика в отношении своих ближайших соседей.
Ряд сторонников расширения НАТО за счет центрально-восточноевропейских стран пытаются выдать этот акт за естественное продолжение процесса единения континента после окончания его искусственного разделения на две части. Как утверждал, например, заместитель государственного секретаря США Тэлботт, расширение союза даст дополнительные стимулы для укрепления демократических институтов, либерализации экономических систем, уважения прав человека и обеспечения гражданского контроля над вооруженными силами в государствах Центральной Европы и бывшего Советского Союза. Тем самым предпринимаются попытки выдать политику расширения НАТО за необходимую стратегию "расширения демократии" и, соответственно, за деяние, выгодное всем, в том числе и России. По мнению Р.Асмуса и его соавторов, расширение НАТО не противоречит интересам России хотя бы по той причине, что оно станет гарантией от дестабилизации Центральной Европы в результе возрождения крайнего национализма, усиления геополитических противоречий, политической и экономической нестабильности. Стабильная Польша наверняка будет менее антироссийски настроена и заинтересована в сотрудничестве, нежели нестабильная Польша, снова оказавшаяся в рамках старой политической дилеммы между Германией и Россией (26). Перефразируя недавних революционеров, призывавших "экспортировать революцию", бывший министр обороны ФРГ В.Рюэ утверждал: "если мы не будем экспортировать (в Восточную и Центральную Европу — К.Г.) стабильность, то будем импортировать нестабильность" (27).
В этом же духе бывший министр иностранных дел Польши Я.Онышкевич утверждал, что его страна стремится в НАТО "не с целью защиты от русского нападения". "Мы, — утверждал он, — исходим из фактической невозможности такого нападения. Ключевая причина, из-за которой мы хотим быть в НАТО, состоит в том, что мы хотим защищать собственные демократии. Мы хотим сдерживать в нашей стране того же сорта националистов, с которыми конфликтует Ельцин, того же сорта националистов, которые разрушили Югославию" (28).
Но при этом многие наблюдатели обращают внимание на тот факт, что первыми в списках претендентов на членство в этой организации стоят как раз наиболее стабильные страны, — Польша, Венгрия и Чехия, — отнюдь не обремененные этнонациональными конфликтами и территориальными спорами. Это как раз те страны, которые традиционно ориентировались на Запад, и сейчас нет никаких оснований предполагать, что в случае непринятия в Альянс они вдруг снова обратят свой взор к Востоку. Тем более НАТО не располагает соответствующими средствами и механизмами разрешения внутристрановых споров и конфликтов, а также конфликтов, возникающих между своими членами. В частности она не смогла предотвратить вторжение турецких войск на Кипр в 1974 г. и с тех пор продемонстрировала свою беспомощность в деле урегулирования этого вопроса и турецко-греческих споров в целом. В то же время кровавые события в Югославии показывают, что принадлежность к Европе отнюдь не является гарантией от столкновений, конфликтов и войн между различными этнонациональными группами или народами и государствами.
Что касается безопасности той или иной отдельно взятой страны, то в современных условиях сама европейская безопасность становится все менее чисто военной проблемой. Во всевозрастающей мере она превращается в проблему, решаемую в более широких рамках внешней политики, выходящей за рамки компетенций НАТО. Необходимо иметь в виду и то, что расширение НАТО — довольно дорогостоящее мероприятие. Предстоят создание инфраструктуры для развертывания войск альянса на территории новых членов, перевооружение их армий по североатлантическим стандартам. За все это, естественно, придется платить. Так или иначе экспансия на Восток обойдется западным союзникам в кругленькую сумму, а России их затея может стоить еще дороже. Но вопрос состоит еще и в том, что России эта затея может стоит и демократии. Тогда и самому Западу она обойдется значительно дороже.
Распад советского блока сделал неизбежным переориентацию бывших союзников Советского Союза на Запад, а в перспективе и на вступление в НАТО. Однако советское руководство имело возможность оговорить условия и принципы, на которых должна была бы строиться новая система европейской безопасности. По-видимому, советскому руководству с самого начала следовало обусловить вывод своих войск из стран Восточной Европы
заключением четко и ясно очерченных соглашений, в соответствии с которыми страны, ранее входившие в ОВД, обязывались бы ни при каких обстоятельствах не присоединяться к другим военным союзам и блокам, в том числе и к НАТО. Представляется, что в международно-политических реальностях конца 80-х — начала 90-х годов заключение подобного соглашения было вполне достижимым делом. Вместо того чтобы добиваться фиксации подобных условий в конкретном обязывающем международно-правовом документе, под которым стояли бы подписи руководителей ведущих западных стран, советское руководство сочло достаточным просто поверить им на слово или по сути дела никого и ни к чему обязывающей Парижской хартии 1991 г. Тем самым были потеряны важные рычаги воздействия на будущее политическое развитие Восточной и Центральной Европы.
Разумеется, Россия заинтересована в стабильности по всему периметру ее рубежей. Но политика Запада и его новых союзников из Центрально-Восточной Европы не может не вызвать у России подозрения относительно их стремления ослабить ее позиции и подорвать статус великой державы. И действительно, даже без учета сил новых членов НАТО превосходит Россию в 5 раз по численности населения, более чем в 10 раз — по размерам военных расходов, в 3 раза — по численности вооруженных сил и количеству обычных вооружений.
В случае же удовлетворения желаний всех новых стран, стремящихся вступить в Североатлантический альянс, неблагоприятное для России соотношение сил значительно возрастет. И это не все. Дело в том, что увеличение мощи обычных сил НАТО при одновременном ее приближении к границам России может иметь дестабилизирующее влияние на баланс стратегических ядерных сил, поскольку Североатлантический союз получает практически прямой доступ к ее центральным, ранее являвшихся тыловыми, районам, имеющим для нее ключевое в военно-экономическом отношении значение.
Тактическая авиация НАТО получает возможность наносить удары по стратегически важным объектам в глубине территории России как на северном и южном флангах соответственно из Норвегии и Турции, так и в центральном направлении со стороны Центральной и Восточной Европы. Обычные вооружения стран НАТО также оказываются способны решать стратегические задачи
на территории России, поскольку возрастает опасность поражения объектов стратегических ядерных сил обычными средствами. В итоге Россия может оказаться в ситуации определенного обесценения ее ядерного арсенала.
Поэтому все рассуждения относительно того, что расширение НАТО отвечает интересам России, не могут соответствовать реальному положению вещей. Что бы ни говорилось о расширении НАТО как о предопределенном логикой исторического развития Европы факте, которому бессмысленно и бесполезно сопротивляться, для России ни при каких обстоятельствах неприемлемо продвижение инфраструктуры этой военной организации к своим границам. Согласие с этим означало бы признание за НАТО исключительной ответственности за обеспечение и сохранение европейской безопасности и фактическое выталкивание России из европейского военно-политического пространства. При таком положении может создаться ситуация, при которой те или иные судьбоносные для России решения будут приняты без ее участия, вопреки ее воле и за счет ее интересов.
Очевидно, что в случае выбора не устраивающих Россию условий расширения НАТО российские военные планировщики вынуждены будут рассматривать Запад не как стратегического партнера, а как источник угрозы своей безопасности. А это, в свою очередь, послужит дополнительным аргументом в пользу усиления ядерной составляющей в оборонной политике России. Такой поворот событий, тем более при переходе России к стратегии применения ядерного оружия первой отнюдь не укрепляет безопасность Европы, в том числе Центрально-Восточной. Что касается последствий такого поворота событий для стран ЦВЕ, то в сугубо геостратегическом плане загнанной в угол России (если, не дай Бог, такое случиться) будет все равно — поражать своим ядерным арсеналом весь Северо-Атлантический регион с лоскутом Восточной Европы от Балтики до Черного моря или без него. Независимо от того, как западные стратеги оценивают нынешнее положение и исторические перспективы России, в конечном счете европейская безопасность будет определяться балансом сил между ней и НАТО. Причем в стратегическом плане, т.е. с точки зрения возможностей взаимного гарантированного уничтожения друг друга (не важно один или множество раз) обе стороны обладают и в обозримой перспективе будут обладать ядерно-стратегическим
паритетом. При таком положении дел в случае обострения по тем или иным причинам международнй ситуации в Европе и в мире в целом страны Центральной и Восточной Европы могут стать ядерными заложниками НАТО.
При анализе всех этих фактов создается впечатление, что с окончанием "холодной войны" западные руководители не сумели в полной мере осознать переломный характер переживаемой нами эпохи, не проявили дальновидности и подлинной политической воли к тому, чтобы начать с чистой страницы новую главу во взаимоотношениях с Россией.
Необходимо осознать, что биполярный мир окончательно распался. Сложился или находится в процессе формирования новый многополярный мир, где может найти себе достойное место для самовыражения и самореализации, выбрать собственный путь развития каждый народ, каждая страна, каждый отдельно взятый человек. Этот мир предполагает национально-государственную, расово-этническую, социально-экономическую, социокультурную, конфессиональную, политическую и иные формы плюрализма.
Качественное отличие нынешней ситуации состоит в том, что число ведущих действующих лиц мировой политики дополнилось новыми державами, региональными группировками, международными организациями и новейшими образованиями в лице транснациональных корпораций, способных оказывать существенное влияние на мировые события. Новизна ситуации состоит также в том, что внешняя политика почти всех ведущих действующих лиц с необходимостью приобретает многовекторную ориентацию во всепланетарном масштабе.
Все это вместе с увеличением проницаемости границ вплоть до их превращения в прозрачные, с усилением роли негосударственных действующих лиц, способствующих изменению параметров национально-государственного суверенитета и т.д., сделает весьма трудным делом достижение необходимой дисциплины и упорядоченности, обеспечение сколько-нибудь стабильного распределения сил между взаимодействующими друг с другом странами, блоками стран, регионами. На смену характерной для биполярного мирового порядка преимущественно вертикальной взаимозависимости стран в рамках двух блоков постепенно приходят преимущественно горизонтальная взаимозависимость стран,
диверсификация их политики и соответствующие ей открытость и гибкость.
Возникающие на основе экономических приоритетов региональные объединения не будут некими замкнутыми блоками. Этому будут препятствовать возрастание экономической взаимозависимости производственная специализация, стремление обезопасить источники сырья, привлечение иностранных капиталов и т.д. Иными словами, магистральный путь развития современного мира — это глобализация и интернационализация, составной частью которых являются открытый регионализм и всевозрастающая прозрачность государственных и национальных границ. Очевидно, что при таком положении вещей возникают новые неопределенности, в результате чего конкуренция между различными экономическими действующими лицами приобретает более сложный, многоаспектный характер. Очевидно, что переход к многополярному мировому порядку ведет к возрастанию свободы действия если не всех, то большинства действующих лиц, при этом делая их взаимосвязи и взаимодействия более неустойчивыми и менее стабильными.
Поэтому весьма проблематично говорить о возможности сколько-нибудь долговременной конфигурации геополитических сил, которая подобно привычной нам биполярной структуре, определяла бы политическую ситуацию на международной арене. Можно ожидать, что сложится такое положение, при котором взаимоотношения между странами, регионами, политико-экономическими или иными блоками стран и т.д. (со знаками минус или плюс — соответственно, противоборства или сотрудничества, конфликта или консенсуса) будут подвержены постоянным изменениям. Другими словами, если в биполярной международной системе блоки, объединения, группировки были как бы даны раз и навсегда, то в новой многополюсной конфигурации игры по их формированию будут продолжаться без конца.
Очевидно, что с точки зрения самоопределения Центрально-Восточной Европы на рубеже двух тысячелетий создалась в некотором роде парадоксальная ситуация. С одной стороны, открылись беспрецедентные за всю историю возможности для самостоятельного развития стран и народов региона, в том числе и для утверждения центрально-восточноевропейской идентичности. Во всяком случае, в теоретическом и юридически-правовом смыслах
они, получив возможность самим определять собственные национальные интересы и, соответственно, стратегические векторы национального развития, выбирать себе союзников, торгово-экономических партнеров и т.д., стали в подлинном смысле равноправными действующими лицами мировой политики. С этой точки зрения, они вправе выбирать между Востоком и Западом, порвать все узы, связывавшие их с бывшей союзницей в лице России, и слиться с Западом, или же искать путь более сбалансированных отношений равноправного экономического, политического, культурного и иных форм сотрудничества с обеими частями европейского континента.
С другой стороны, в век глобализации и интернационализации важнейших сфер общественной жизни, наступления космополиса и мультимедиа малые народы оказываются перед перспективой утраты своих национальных, местных, региональных, культурных, исторических традиций. В этой связи нельзя не отметить тот факт, что XX в. последовательно и безжалостно разрушал не успевшие еще оформиться идеи и концепции Центрально-Восточной Европы. Ныне же этот аспект приобретает особую значимость, поскольку мировые и собственно европейские реальности бросают вызов не только региональной идентичности, но и национальной идентичности каждого отдельно взятого народа. В такой ситуации нелишне напомнить, что глобализация и интернационализация могут иметь своей обратной стороной возрождение национализма, различных форм фундаментализма, племенных, клановых, местных и иных приверженностей. Сила национализма в том и состоит, что он органически соединяет индивидуальные социокультурные приверженности людей с государством, которое способно действовать, в том числе и в плане защиты и гарантии сохранения национально-культурной идентичности народа.
Это особенно верно применительно к такому пестрому и многоликому в национально-этническом, конфессиональном, культурном и политическом отношении региону, как Центрально-Восточная Европа. Как отмечал венгерский экономист Л.Лендьел, "вековые исторические традиции стран Восточной Европы, прежние направления их экономического, политического и культурного развития держат эти страны и нации в своих тисках... Через Восточную Европу проходит историко-культурная граница, которая, несмотря на все изменения, долго сохранится" (29). При этом
обращает на себя внимание отсутствие каких бы то ни было признаков, которые свидетельствовали бы о стремлении народов и стран региона к политическому единству. Это вполне естественно, если учесть, что они сохраняют различия во многих отношениях, в том числе и с точки зрения их восприимчивости к социальным и политическим преобразованиям. Например, Болгария, Албания, Румыния довольно существенно отстают от более продвинутых еще до Второй мировой войны в экономическом и политическом отношении Венгрии, Чехословакии, Польши. Присущий региону потенциал балканизации и конфликтогенности не может быть преодолен одним лишь "возвращением" или, точнее говоря, включением в Европу.
Примечания
1. См.: The History of the idea of Europe.- L.; N. Y., 1995.
2. Цит. no: Histoire de l'Europe .- P., 1990,- P.363-364.
3. Coudenhove-Kallergi R.N. Paneuropa.- Wien; Leipzig, 1923,— S.XIII.
4. Цит. по: Дарендорф P. Размышления о революции в Европе (в письме некоему господину в Варшаве) // Путь. — М., 1994. — N 6. — С 101.
5. Федотова В.Г. Локальное воздействие на глобальные трансформации в свете изменения научных представлений о социальном развитии // Философские науки. — М., 1997. -N 1.-С.21-22.
6. Кржен Я. Центральная Европа: Какой она видится из Чехии // Европейский альманах. - М.,1993. — С.86.
7. Цит. по: Австро-Венгрия: Опыт национального государства. — М., 1995. — С.12.
8. Naumann F. Mitteleuropa.- В., 1915. - S.287.
9. Ibid., S.108.
10. Линц X. Формирование государств и наций // Проблемы Восточной Европы. — N.Y., 1995. - N 43-45. - С.42.
11. См.: Halecki О. East Central Europe in the postwar organization // The Annals of the American Academy of political and social science. —N.Y., 1943. — July ; Halecki O. The Historical role of Central-Eastern Europe // Ibid., 1944, March; Halecki O. The Limits and divisions of European history. — L; N. Y., 1950.
12. Дарендорф P. Размышления о революции в Европе (в письме некоему господину в Варшаве)// Путь. — М., 1994. — N 6. — С.49.
13. Об этом более подробно см.: Гаджиев К.С.. Геополитика. — М., 1997. — С.139-161.
14. Halecki О. The Limitsand divisions of European history // L.; N.Y.,1950. — P.54.
15. Ясперс К. Смысл и назначение истории . — М., 1991. — С.98.
16. Huntington S. Will more countries become democratic? // Polit. science quart. — N.Y., 1984. - N 99. - P.93-94.
17. Szucs J. The Three liistorical regions of Europe: Ail Outline // Acta liistorica Academiae Hungaricae. - Budapest, 1983. - Vol. 29. - N 2-4.
18. Мировая экономика и международные отношения. — М., 1997,— N 10. — С. 97.
19. Hobsbawm Е. The Return of Mitteleuropa// Gardian. —L., 1991, October 11.
20. Цит. по: Neumann I.B. Russia as Central Europe's constituting other // East European politics and societies. - N.Y., 1993. - Vol. 7, N 2. - P.359.
2(.Дарендорф P. Цит. соч., с. 102.
22. ForeignроИсу. - N.Y.. 1995. — N 98. — P.83.
23. Waltz К. Emerging structure of international politics // Intern, security. — Cambridge. 1993.-Vol.18, N2,-P.76.
24. Валки JI. Куда исчезли соддаты // Международный журнал социальных наук. — М., 1993. — N3. — С.124.
25.См.: Мировая экономика и международные отношения. - М., 1997. — N10. — С.102.
26. Asmus R., R.Kugler R., F.Larrabee F. NATO expansion: the next steps // Survival. The 1ISS quart. - L.. 1995. - Vol.37. - N 1. - p.34.
27. Цит. no: l ime. - N.Y., 1993. 8 Nov.
28. Ibid., 1994,10 Jan. - P.21.
29.См.:Мировая экономика и международные отношения. — М.,1997. — N10. — С.101.
