Концепция «Русской идеи» и современная реальность Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

□

УДК 37.013

В. В. Пионтковский

КОНЦЕПЦИЯ «РУССКОЙ ИДЕИ» И СОВРЕМЕННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Для сегодняшней России одной из наиболее острых проблем является проблема выбора исторического пути. Именно проект будущего страны формирует её настоящее в переломные эпохи. Естественно, что гражданское общество будет выбирать свою дорогу, учитывая характер прошлого, т.е. пройденный путь.

В соответствии с этим становится реальным фактором политического и психологического воздействия концепция «русской идеи», к которой обращаются сегодня самые разные политические движения и партии.

Для сегодняшней России одной из наиболее острых проблем является проблема выбора исторического пути. Именно проект будущего страны формирует её настоящее в переломные эпохи. Естественно, что гражданское общество будет выбирать свою дорогу, учитывая характер прошлого, т.е. пройденный путь. Может быть, поэтому в современной полемике о будущем России так часто звучат темы, ставшие традиционными для русской мысли, начиная с XIX в., - о судьбе страны, её месте в мировой истории, её соотношении с западной и восточной цивилизациями. В соответствии с этим становится реальным фактором политического и психологического воздействия концепция «русской идеи», к которой обращаются сегодня самые разные политические движения и партии. Отсюда анализ «русской идеи», рассмотрение её различных версий и их влияния на массовое сознание российского общества представляется одним из факторов, определяющих выбор исторического пути страны.

Судьба Отечества всегда осмысливалась в русской мысли не только на прагматическо-политическом уровне, но и с точки зрения философско-исторической, когда искался высший смысл, предназначение, миссия России в мировой истории, а сам путь страны воспринимался как служение некой цели. Более того, историософские поиски традиционно воспринимались как нечто более важное и существенное, чем построение конкретной политической модели. Не случайно Россия ощущала себя наследницей Рима (хотя известная формула о «Москве - третьем Риме» возникла сначала не в русских, а в болгарских текстах, лишь затем перекочевала в писания старца Филофея), причем имелась в виду не Римская империя, а «вечный Рим» как символ духовного мирового центра [1].

В далёком прошлом в основе русской идеи было мессианство - быть главной, если не единственной носительницей подлинно христианских ценностей, а после падения Византии - и православной государственности. На протяжении веков силы этой государственности были направлены на самосохранение русского народа, развитие у него национального самосознания и высших патриотических чувств. С расширением границ Русского государства, присоединением к нему новых народов русская идея трансформируется в идею российскую. Многочисленные нерусские народы, получая от русской нации экономическую, культурную и иную помощь, военную защиту от вра-гов, стали считать Россию своей общей исторической родиной. Вследствие этого идея о роли и предназначении русского народа, то есть русская идея, как отмечает К. А. Воробьев, «...стала общей для всех наций, народностей, этнических и национальных групп, населявших огромную Российскую империю» [2, с. 64].

Анализ русской идеи основывается на взглядах отечественных мыслителей, в особенности тех, которые в той или иной степени выражали своё отношение к патриотизму и проблеме его развития в обществе. Эти мыслители разрабатывали теоретические основы патриотизма в тесной связи с русской идеей в её общем русле. Именно этим объясняется то обстоятельство, что в существе их идей, подходов и позиций по проблеме русского и российского патриотизма имеются общие, объединяющие моменты.

Когда после петровских преобразований и разгрома Наполеона Россия включилась в европейский процесс общественного развития на качественно новом уровне, обострились проблемы занимаемого ею положения в мире

и сосуществования с западной цивилизацией. В рамках русской идеи обострилась борьба двух тенденций - западничества и славянофильства. Выбор пути, по которому предстояло идти стране и русским в XIX-XX вв., оказался непростым. К его осмыслению подключились лучшие умы нации: Н.М. Карамзин, А. С. Пушкин, Ф.М. Достоевский, А.И. Герцен, И.В. Киреевский, Н.Е. Данилевский и др.

Обобщая вклад отечественных мыслителей, разрабатывавших русскую идею в дореволюционный период развития России, мы отмечаем, что в рассмотрении ими формирующих начал национального самосознания, путей приумножения блага Отечеству значительное место занимал патриотизм. Это проявилось, прежде всего, в трёх принципах становления и развития русской идеи. К этим принципам относятся: религиозный (православие, Киевская Русь), политический (самодержавие, «священное царство», Московская Русь) и социальный (европейская цивилизация, Российская империя). Ещё граф А.И. Уваров, министр образования в правительстве Николая I, определял «народность» как соединение самодержавия с православием. Самодержавие вытекает из православия: царь - помазанник божий [3, с. 72].

Россия всегда была проблемой для самой себя. Причём вопрос ставился не только о реальной России и её месте в мире, ной - с гораздо большей страстностью - о том, какой Россия должна быть. Тема «русской идеи», особого вселенского предназначения России особенно мощно зазвучала в российской мысли, начиная с Ф.М. Достоевского и B.C. Соловьева. После же катастрофы 1917 года эта тема не только не перестала тревожить умы, но, наоборот, стала одной из основных в работах тех русских мыслителей, кто, оказавшись за рубежом, не был скован идеологическими запретами. Очередное «рождение» этой темы происходит в сегодняшней России. Разрушение привычных ниш социального бытия в результате перестройки повлекло за собой не только массовый «культурный шок» и переоценку культурных ценностей, но и потерю устойчивой социальной идентичности десятками тысяч людей на постсоветском пространстве. Для многих из них этническая принадлежность стала наиболее приемлемым способом вновь ощутить себя частью некоего целого, найти психологическую поддержку в национальной общности. В условиях коренного изменения всего стиля жизни, только семья и этнос стали теми островками устойчивости и стабильности, на которых личность находит привычную систему ценностей и ощущает себя включенной в вековую традицию.

Впрочем, интерес к национальным корням, традициям, идеям связан не только с чисто внутренними российскими причинами, но и общемировыми процессами пробуждения национального сознания. Это явление, получившее в литературе название «этнического парадокса», затронуло население множества стран и приняло самые разные формы - от попыток реанимировать старинные обы-

чаи до насильственного утверждения превосходства своего этноса. Парадоксальность ситуации состоит в том, что подобные процессы происходят на фоне нарастающей унификации духовной и материальной культуры в условиях техногенной цивилизации. С одной стороны, транснационализм стал уже отчасти реальностью, а с другой, -самые болезненные проблемы и конфликты конца ХХ-нач. XXI вв. связаны именно с национальными вопросами. Возрождение национализма стало своего рода реакцией на тенденции глобализации, причём проявляется он сильнее всего в сознании отставших в своем развитии народов: не принимая экономической и культурной экспансии более развитых соседей, этнос защищает себя. Похожие процессы происходят в сегодняшней России, возрождая к жизни «русскую идею» и ностальгические воспоминания о «великой России, которую мы потеряли». Все более очевидной становится асимметрия русской национальной мысли, её явное смещение в сторону мифологического понимания России и русского народа.

Разумеется, каждая национальная культура не только интерпретируется определённым образом с точки зрения других, окружающих её культур, но и осмысливается представителями самой этой культуры. Для русских задача самопознания, понимания своей самобытности перед лицом других культур и народов была чрезвычайно значимой последние два-три столетия. Известные строчки Ф.И. Тютчева о том, что «умом Россию не понять, аршином общим не измерить» - иллюстрация типичной для отечественной мысли позиции подчеркивания уникальности исторического и духовного опыта России, его несравнимости с опытом других народов и стран и не сводимости к нему. В подобной позиции немало национального романтизма и самомистификации. Для её обоснования использовались (и используются) не только реальные исторические факты, но и легенды, предания, приведшие к созданию как устойчивого мифа о «Святой Руси» и «на-роде-богоносце», так и менее устойчивого мифа о «немытой России» (Лермонтов) - стране рабов и господ [1].

В принципе система стереотипов восприятия той или иной нации почти всегда создает целостный миф о ней [там же], и русские не являются здесь исключением. Мифология является основным ключом к пониманию мировоззрения и его развития, национальная мифология в этом смысле является ключом к национальному сознанию. Причем миф о нации создаётся не только «изнутри», но и «снаружи» - в этой связи в мифотему о России внесли свою лепту многие западные путешественники, писатели, историки, мыслители. Современный миф о России чрезвычайно сложен и иерархичен, в нём присутствуют мифологемы различных уровней. Самым высоким уровнем мифотворчества является философско-исторический миф о России, - то, что в литературе как раз и получило название «русской идеи».

Несмотря на горы литературы, написанной о «русской идее», она остаётся тайной не только для иностранцев, но

и для самих русских, которые её разгадывают уже не одно столетие. Те определения, которые даются «русской идее», как правило, не раскрывают её содержания (например, у Н.К. Бердяева [4] «русская идея» - «замысленное Творцом о России», причём эта неопределённая дефиниция является явным продолжением схожего понимания «русской идеи» B.C. Соловьевым) [5] и в конечном счёте сводится к противопоставлению России и Европы, к констатации того, что Россия - это не Запад, а, возможно, - и сверхзапад. Многие исследователи, отвечая на упреки в неопределённости самой концепции «русской идеи», говорили о том, что она не сводится к рационально понятым ценностям, присущим западной цивилизации. Например, достаточно известный российский историк философии А.В. Гулыга в своей монографии «Русская идея и её творцы» (тоже не определив ясно её содержания) провел противопоставление с Западом неявно, заявив: «Для тех, кто полагает, что пока растет производство и благополучно работает полиция, ничего дурного не произойдет, для тех русская идея не существует» [6, с. 13]. Очевидно, что к низшим, материальным ценностям (производство и полицейский порядок) автор редуцировал именно западную цивилизацию, объявив «русскую идею» системой ценностей абсолютно иного, высшего порядка. Для теоретиков русской идеи всегда было характерно пренебрежение к экономическим или правовым реалиям, модель «правового общества», основанного на экономической стабильности, для них мелка и недостаточно масштабна. Вселенское братство, спасение погрязшего в материализме и рационализме человечества, объединение Востока и Запада, одухотворение жизни, выработка новых ориентиров культурного развития и т.д. - вот великие задачи, достойные великой России. Спорить с такими задачами трудно, - с одной стороны, только нравственно неполноценного человека не вдохновит идея человеческого братства, а с другой, - спор теряет всякое конкретное содержание, «вязнет» в неопределённых посылках и определениях, сводится к констатации благих пожеланий, которыми, как известно, вымощена дорога отнюдь не в райское местечко. Трезво мыслящему человеку трудно представить себе решение глобальных задач без опоры на то самое растущее производство и хорошо работающую полицию, с сарказмом отвергнутые А.В. Гулыгой, но для современных сторонников русской идеи ориентация на такие цели как-то даже обидна. В результате в истории русской мысли часто доминировали не поиски истины, а поиски и обоснование своеобразия российской культуры, причём эта тенденция оживилась и среди современных исследователей отечественной традиции. На развитие общественного сознания в России наложило соответствующий отпечаток географическое положение государства. Россия, находясь на стыке двух континентов, представляет собой, по определению Н.К. Бердяева, некий огромный «Восто-ко-Запад» [4]. Она как бы напоминает перекрёсток различных потоков мировой культуры, обширное поле их

встречи и активного взаимодействия. Волею своей исторической судьбы Россия была обречена на то, чтобы впитывать в себя всё богатство мировой общественной мысли и синтезировать её. Русская философия широко открыта для взаимодействия с мировой философской культурой, заимствовала её лучшие образцы.

Сегодня работ, посвящённых специфике и отличиям русской философии и культуры от других типов культуры и философствования, гораздо больше, чем тех, в которых авторы пытаются вписать российскую традицию в мировой контекст. Очевидно, что «русская идея» не умерла, у неё есть не только настоящее, но и реальное будущее. Если во времена B.C. Соловьева [5] о «русской идее» спорили и рассуждали в философских кружках и обществах, то в настоящее время упоминания о ней можно услышать в речах и публичных выступлениях многих российских политиков. Не менее очевидно, что «русская идея», как и любой другой социальный миф, в той или иной мере выполняет ряд социальных функций: аксиологическую (установление общих ценностей), телеологическую (определение «коллективного бессознательного» у К. Д. Юнга) [7], коммуникативно-интегративную (миф сплачивает людей, даёт им возможность общаться в русле единой идеи) [2], компенсаторную (миф избавляет от чувства неудовлетворённости) [там же] и т.д. Вместе с тем мы считаем, что само существование «русской идеи» в наше время является симптомом болезни, знаком российской слабости. То, что было здоровой реакцией на агрессивный европоцентризм во времена раннего славянофильства Ю.Н. Самарина и А.И. Хомякова (в первой половине XIX в.), стало болезненным чувством национального «комплекса неполноценности».

С одной стороны, отношения, складывающиеся с Западом и США сегодня, очень напоминают по своему духу ситуацию, возникшую в результате военного противостояния России и Турции во второй половине XIX в. Тогда болезненность «славянского вопроса» во многом объяснялась тем, что европейские страны заняли настороженно-отрицательную позицию по отношению к российской политике в Крыму и на Балканах, «допуская» Россию к участию в общеевропейских делах только по необходимости. А с другой стороны, эти отношения напоминают об эпохе «холодной войны». Похожая политика проводится многими западными политическими лидерами и сегодня: Россия рассматривается ими не как потенциальный партнер, а как непредсказуемый сосед. По отношению к проблемам России часто действует двойной стандарт: что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. Жертвы среди мирного населения во время американских бомбежек Югославии, Ирака были простительной случайностью, но жертвы среди мирного населения Чечни объявлялись запланированным преступлением. Есть и другие, «мирные» примеры настороженного отношения к России. Разумеется, для такой позиции западных стран существуют вполне объективные причины, связан-

ные, прежде всего, с внутренней нестабильностью российской действительности. Но ясно и то, что подобный подход Запада и США к попыткам России войти в «европейскую семью народов» (П.В. Чаадаев) усугубляет чрезвычайно болезненную ситуацию, когда Россия, привыкшая ощущать себя великой нацией, от которой во многом зависят судьбы мира, в течение буквально нескольких лет растеряла большую часть своей мощи и величия (как реального, так и мнимого). Масла в огонь подливают и попытки сделать из России отстающую ученицу западных стран, которая, несмотря на все старания строгих учителей и переэкзаменовки, никак не может одолеть квалификационный минимум «цивилизованной страны». Миллионы людей вдруг ощутили себя людьми второго или, скорее, двадцать второго сорта. Отсюда - националистическая реакция внутри страны, ориентация на уникальность национального пути, поиски национальной идентичности и, как результат этого, - набирающее силу крайнее антизападничество .

Набор обвинений в адрес Кремля подозрительно стандартен и не меняется годами, как профилактика, на всякий случай. Это ужесточение контроля над СМИ, «вмешательство» в дела стран ближнего зарубежья, войсковая операция на Северном Кавказе и «гонения на ЮКОС». На фоне развёртывания военных баз Северо-Атлантического альянса по периметру российских границ от России всё грубее требуют закрытия российских баз в Приднестровье и Грузии. Однако, если России следует уважать решения Стамбульского саммита, то почему бы НАТО не воздержаться от установления контроля над Кавказско-Каспийским и Центрально-Азиатским регионами? Ведь в противном случае Южный Урал и Сибирь окажутся уязвимыми, незащищенными. Усиливает беспокойство также перспектива появления военных баз НАТО в Азербайджане и, возможно, в Казахстане. Когда Россия сочла, что её национальные интересы ущемляются сознательно, министр обороны Российской Федерации С.Б. Иванов призвал НАТО выбрать между стратегическим партнёрством с Россией и возвращением к «холодному миру». В.В. Путин решил прямо спросить Д. Буша на встрече в Братиславе в 2005 г.: не стремятся ли США изолировать и ослабить Россию? Мягкоутешительный ответ В.В. Путину привезла в Москву К. Райс: она якобы попросила своего президента «не изолировать Россию».

В преддверии резкой смены внешнеполитического курса в Грузии, на Украине, в Молдавии и в Киргизии диалог между Вашингтоном и Москвой стал практически монологом США в сторону России. О некой остаточной от духа Эльбы общности можно было разве лишь догадываться по привычным знакам «глухонемых» партнеров, что всё, дескать, хорошо. Они по-разному видят одно и то же. Например, американская инспекция на российских ядерных складах считалась бы большинством россиян как покушение на суверенитет страны. А для госпожи К. Райс - это лишь атрибут сотрудничества. «Вдруг»

обнаружились несходство их ценностей и разнонаправ-ленность их ориентаций - факторы разъединения их стратегических целей и тактических задач. Их интересы могут прагматически соприкасаться и быть функционально нужными в конкретных «дозах» применения. Бывший Президент СССР М. С. Горбачев недоумевает: как так Вашингтон, требуя от других стран разоружения, не спешит сам делать то же самое?! «Если американцы будут действовать так, как они действуют сейчас, конфликты и трения абсолютно неизбежны», - считает К.Н. Косачёв, председатель комитета Государственной думы по международным делам. Видимо, ближайшей «точкой напряжённости» станет Белорусь, что наиболее заметно после выборов Призедента Белоруссии в марте 2006 г., а далее шире - протиборство за СНГ.

Российскому «особому пути» вменяют в вину отступление от демократического курса: нет, мол, ясной устремлённости к демократическим ценностям и последовательности шагов к торжеству у себя в стране принципов западной демократии, сохраняется, дескать, избыток концентрации власти у президента, ощутима жесткая подконтрольность СМИ. В критике России за недодемократию следует различать два аспекта. Один - позитивный. Другой - спекулятивно-негативный. В апрельском интервью во время пребывания в Израиле в 2005 г. Владимир Путин подробно объяснил, что имеется в виду: «...Я полагаю, что действительно многие институты демократии находятся у нас в состоянии становления, развития, и доброжелательный взгляд со стороны лишним не будет. Но если этот тезис используется исключительно как инструмент для того, чтобы реализовать свои собственные внешнеполитические планы, как инструмент воздействия на нашу страну с целью достижения своих национальных интересов, то, конечно, мы будем это игнорировать.».

В.В. Путин считает, что у России не может быть общей позиции с США по внутренней политике в России: «Потому что внутренняя политика России - это наше дело. Так же, как внутренняя политика Соединенных Штатов -это внутреннее дело самих Соединенных Штатов. Но нам небезынтересно мнение наших партнёров, если оно является объективным, доброжелательным, а не служит инструментом для достижения их собственных национальных интересов, что, собственно говоря, объяснимо и понятно» [8]. Президент Российской Федерации дал понять, что ходы Америки отслеживаются и призвал США перестать хитрить с Россией.

В такой логике событий нет ничего неожиданного, -подъём националистической волны после десятилетий запрета и насильственной «интернационализации» был закономерен и прогнозировался многими отечественными и западными исследователями. Более того, падение «железного занавеса» и очередное «окно в Европу» превратили Запад в своеобразное зеркало, вглядываясь в которое Россия пыталась рассмотреть саму себя, свою самобытность. На этом этапе пробудившийся национализм

был относительно прогрессивен, поскольку без осознания своего культурного, политического, духовного характера невозможно движение в будущее. По сути, первоначальный националистический подъём был попыткой преодолеть кризис веры, кризис национальной идентификации. В этом смысле рассуждения о специфике российской истории не только укрепляли видение России, но являлись и вполне рационально оправданным дискурсом национальной идентичности. Россия сейчас тоже находится в кризисном положении, когда небольшая прививка национального чувства ей не повредит. Но за пределами этой начальной стадии национального пробуждения национализм становится чрезвычайно опасным. В лучшем (и наиболее вероятном) случае он может привести к самодовольному провинциализму, в худшем - к фашизму. В этом смысле национализм - лекарство, которое может быть спасительным или пагубным в зависимости от дозы и состояния национального сознания. Очевидно, что Россия нуждается теперь в развитом национальном самосознании, исходя из того, что крушение советской империи должно компенсироваться национальным возрождением. Но также очевидно, что замыкание в рамках только национальной идеи, развитие мысли об «особом предназначении» не способствуют нахождению рационального выхода из кризисной ситуации. Ещё в прошлом веке B.C. Соловьев убеждал своих читателей, полемически заострив свою мысль, что «наша внеевропейская или про-тивоевропейская преднамеренная и искусственная самобытность всегда была и есть лишь пустая претензия, отречься от этой претензии есть для нас первое и необходимое условие всякого успеха» [5, с. 284-285].

В современной России существует немало интерпретаций «русской идеи». Рассматривая сегодняшние концепции русской и российской судьбы (спектр которых чрезвычайно широк), можно выделить несколько основных направлений видения будущего страны и нации, включающих обращение к «русской идее» в свой идеологический арсенал. Во-первых, это те течения, для которых образ будущей России видится как этноцентричное образование, как «государство русских». Именно в этом течении наиболее развит национализм, часто встречаются изоляционистские тенденции, подчёркивается несовместимость западных форм развития с историческим опытом России. Сторонники «государства русских» чаще всего апеллируют к творчеству И. А. Ильина, видя именно в нем главного теоретика «русской идеи» в XX веке. При этом наследие И. А. Ильина интерпретируется в еще более националистическом ключе, чем для этого дают основания сами тексты его работ. Очевидно, что в стране складывается своеобразная агрессивная и националистическая субкультура.

В работе Е.С. Троицкого [7] явно прослеживается тенденция российского исторического пути. «Русская цивилизация» (в самом термине видна уверенность автора в абсолютной самобытности России), по его мнению,

«это воистину цивилизация невидимого града Китежа», «в ней есть что-то таинственное, загадочное» [7, с.10]. С этой цивилизацией абсолютно несовместимы ценности западного развития, причем все заимствования (к которым Троицкий относит не только «волну насилия и порнографии, политиканской демагогии, нагромождений при-митивнойпоп-культуры, назойливойрекламы» и т.п., но и большевизм, отождествляя его с имеющим действительно западное происхождение марксизмом) воспринимаются автором как своего рода «порча» национального типа. Он ставит в вину Западу «разграбление природных богатств России», разрушение «ее экономических и духовных основ, армии, ценностей семьи» и многие другие «грехи» [7, с. 28].

В настоящее время, когда все ещё продолжается этап выработки ведущей национальной идеи в России, в трудах многих отечественных мыслителей (Б. А. Каневский, П.Н. Шебардин, В.И. Лутовинов) излагаются различные точки зрения на явление патриотизма как стержневого компонента общенациональной идеи, призванной служить объединению и упрочению российского общества и государства [9, 10]. За последнее время, по мнению Е.С. Троицкого [7], К. А. Воробьева [2], русская идея вновь может претендовать на роль духовно-нравственной и социальной ценности. Она вселяет надежды определённой части российского общества на возрождение национальных ценностей и традиций, торжество соборности, равенство прав и возможностей граждан, укрепление семьи, выработку общероссийского патриотического идеала, «...способного вдохновить соотечественников на многотрудные и славные свершения во имя благосостояния и духовного преобразования Родины» [7, с.17]. Вследствие этого возникает необходимость более глубокого понимания сущности русской идеи, её осмысления не только в контексте изменений, происшедших в России в конце 80-90-х гг. XX в., ноис учётом многовекового исторического опыта развития нашего Отечества.

В понимании сущности русской идеи многие известные учёные, политические деятели, представители культуры и отечественного предпринимательства исходят из того, что наш общенациональный идеал сегодня - это возрождение России, которое немыслимо без обращения к её глубинным истокам. Русская идея сегодня выступает в каче-стве одной из духовных основ возрождения Отечества, нашей исторической памяти, национального самосознания, стремления россиян к лучшей действительности, проявления ими высокой духовности и истинного патриотизма.

Литература

1. ГолотвинМ.С. Россия и Запад: Диалог культур. М.: Изд-во МГУ, 1994. 237 с.

2. Воробьев К.А. К вопросу о русской национальной идее // Российская общенациональная идея. М.: Реалисты, 1996. № 19. С. 64.

3. Поляков Л.В. Логика «русской идеи» // Общественные науки и современность. 1992. № 3. С. 72

4. Бердяев Н.А. Теософия и антропософия в России: О русской философии. Свердловск, 1991. Ч. 1. 487 с.

5. СоловьевВ.С. Соб. соч. 2-е изд. СПб., 1910. Т. 1. С. 284285.

6. Гулыга А.В. Русская идея и её творцы // Вопросы философии. 1995. № 2. С. 13.

7. Троицкий Е.С. Историко-методологические аспекты изучения русской (православно-славянской) цивилизации // Русская цивилизация и соборность. М.: АКИРН, 1994. С. 4-6.

8. Соколов В.Н. К итогам государственного визита // Красная звезда. 2005. 25 апр.

9. Каневский Б.Н., Шебардин П.К. Чем заполнить духовный вакуум? // Армия. 1993. № 14. С. 37-42.

10. Лутовинов В.И. Российский патриотизм: История и современность. М., 1999. С. 46-51.

V.V. Piontkovsky

The Conception of «Russian Idea» and Modern Reality

Nowadays choosing the historical way is an acute problem in Russia. The vision of the future forms the present in critical times and it is obvious that civil society chooses its road in terms of the past.

In accordance with this idea the conception of “Russian idea” becomes an important aspect of political and psychological influence.

■ФФФ-