CC BY
126
324
Филол огия
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лоб ачевского, 2010, 3(1), с. 324-327
УДК 82
КОНЦЕПЦИЯ РАЗУМА В ТРИЛОГИЯХ Л. ТОЛСТОГО И М. ГОРЬКОГО
© 2010 г. А.Ф. Цирулев
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского
vestnik@unn.ru
Поступила в редакцию 01.12.2009
Рассматривается проблема разума в трилогиях Л. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность» и М. Горького «Детство», «В людях», «Мои университеты». Оспаривается точка зрения, согласно которой Л. Толстой выступает как «художник-интуитивист». Идея нравственного самосовершенствования опирается на глубоко позитивное отношение к разуму. М. Горький в трилогии поэтизирует мысль. Горьковская концепция интеллектуализма связана с принципом героизации и революционного понимания мира.
Ключевые слова: Л. Толстой, М. Горький, трилогия, концепция, разум, самосовершенствование, интеллектуализм.
Отношения двух гигантов русской словесности - Льва Толстого и Максима Горького - никогда не были идиллическими. Они отличались сложностью и необычайной противоречивостью.
М. Горький боготворил Толстого-худож-ника, преклонялся перед его личностью и тем не менее на протяжении всей своей жизни вел с ним яростный «внутренний» спор. Спор этот касался многих сторон жизни и искусства, затрагивал он и сферу человеческой мысли.
По мнению М. Горького, Л. Толстой был, несомненно, «художником сердца», который боялся и бежал разума, видел в нем начало, чуждое творческой фантазии. Сам Толстой, как казалось М. Горькому, являл собой мучительное, «непримиримое разноречие большого языкового таланта и маленького, морализующего христианского разума» [1, с. 33]. Обращаясь к творчеству Л. Толстого на протяжении всей своей жизни, М. Горький всегда воспринимал его как художника, который «ненавидел разум, всю жизнь боролся с ним и, в конце концов, был изуродован разумом» [1, с. 31].
Мысль о том, что Л. Толстой не доверяет человеческой логике и - более того - видит в ней начало, враждебное нравственной силе, проникла в целый ряд исследований, посвященных анализу его автобиографической трилогии. К подобному воззрению так или иначе склоняются такие авторы, как Б.М. Эйхенбаум [2], П.С. Попов [3], Н.П. Лощинин [4], И.В. Чуприна [5], Н.Г. Дергунова [6], А.В. Гулин [7] и др. В одной из работ мы, например, читаем: «Толстой в «Детстве», «Отрочестве», «Юности», как и в дневниках, явно проявляет свое отрицательное
отношение к уму как средству познания мира, считает его не помогающим в этом отношении, а сбивающим человека и, в ряду многих других причин, способствующим заглушению природного добра» [5, с. 97].
Вышеупомянутые критики придерживаются точки зрения, согласно которой Л. Толстой, являясь мастером «диалектики души», великолепно, подробно рисует психическую жизнь, движение чувств юного героя, но оставляет в стороне все то, что именуется миром мысли. Автор «Детства», «Отрочества», «Юности» якобы показывает нам, что и как чувствуют, ощущают его герои, но не изображает, что и как они думают.
Если верить этим утверждениям, то получается, что Л. Толстой в качестве «строительного материала» для лепки образов использовал в основном чувство, эмоцию, переживание и действовал в своей автобиографической прозе как «правоверный интуитивист». При этом обычно ссылаются на то, что ранний Толстой рассматривал «логическую деятельность ума как недостаточную, чтобы объяснить истину», и возлагал свои «этические надежды» «единственно на интуитивное знание» [5, с. 116]. Отсюда вывод: автор «Детства», «Отрочества», «Юности» не доверяет мысли и главные свои усилия сосредоточивает на том, чтобы проследить, как вызревают нравственные чувства Иртеньева и каким образом природное совестливое чутье мальчика противостоит разрушительному анализу и рефлексии.
С нашей точки зрения, создатель «Детства», «Отрочества», «Юности» не дает достаточных оснований к тому, чтобы обвинять его во враж-
дебном отношении к интеллекту или же невнимании к сфере разума. С самых первых страниц трилогии мы наблюдаем не только поток чувств малыша, но и - наряду с этим - все наиболее существенные проявления его сознательного отношения к миру. Уже в первом эпизоде - с Карлом Иванычем, бьющим мух над головой мальчика, - перед нами не просто пробуждающийся Николенька, а «Николенька, - как верно отмечает Б.И. Бурсов, - с пробуждающейся мыслью» [8, с. 337]. Далее основу повествовательной ткани произведения составляет гамма чувств, переживаний, сквозь которые постоянно пробивается незрелая детская мысль.
Уже в первых главах повести «Детство» Л. Толстой высвечивает отдельные зачатки разума своего юного героя. Элементы сознательного отношения к миру вполне очевидны и в эпизоде охоты, когда Николенька, поставленный взрослыми в засаду, предается тщеславным мечтаниям о своих охотничьих успехах, и в сцене чтения поздравительных стихов бабушке, когда малыш ожидает, что сейчас его «льстивые строки» разоблачат и все увидят, что он «никогда не любил» мать, что он «забыл ее», и особенно в описании смерти и похорон татап, когда плачущий и страдающий Николенька предается рефлексии и думает о том, какое впечатление оказывает он на присутствующих своим горестным видом. Автогерой в обрисовке Толстого интеллектуально растет вместе со способностью оценивать события, поступки окружающих людей, а также самого себя. Интерес художника к мысли, к ее тончайшей эволюции в еще большей степени ощутим в повести «Отрочество». По существу, вся она представляет собой поэтический анализ нравственных последствий острого пробуждения разума, пережитого Иртеньевым в начале произведения. Признание Катеньки: «... вы богаты - у вас есть Петровское; а мы бедные - у маменьки ничего нет» [9, с. 123] - так сильно поражает Иртенье-ва, что он впервые начинает размышлять. Размышлять так, как никогда доселе. Прежде мальчик воспринимал окружающее как данность, как нечто, что существует извечно, привыкнув к тому, что есть множество людей, которые о нем заботятся. Теперь Николеньку начинает тревожить судьба этих других. Одна мысль влечёт за собой другую. Ответ на один вопрос порождает новые загадки, которые в свою очередь также требуют разрешения: «.мне в первый раз пришел в голову вопрос: что же может их занимать, ежели они нисколько не заботятся о нас? И из этого вопроса возникли другие: как они живут, как воспитывают
своих детей, учат ли их, пускают ли играть, как наказывают? и т. д.» [9, с. 124]. Пусть мальчик еще не может разобраться в существе проблем, которые вдруг встали перед ним, важно другое. Л. Толстой показывает, как вследствие пробуждения разума меняется отношение Николеньки к близким ему людям. Юность показывается писателем как эпоха, когда «силу развития» своего героя автор напрямую связывает с его верой «во всемогущество ума человеческого». Смутное желание следовать заветам добра, подсказанное Нехлюдовым, теперь превращается в сознательную цель: «. пришло время, когда эти мысли с такой силой морального открытия пришли мне в голову, что я испугался, подумав о том, сколько времени я потерял даром, и тотчас же, в ту же секунду захотел прилагать эти мысли к жизни, с твердым намерением никогда уже не изменять им» [9, с. 189]. В повести это время неустанных поисков истины, пора активного духовного самоопределения.
При этом самое отношение Л. Толстого к мысли, ее возможностям глубоко позитивное. Так, в «Детстве» мы видим некие предпосылки к зарождению интеллекта Николеньки, которые ничуть не девальвируют картину светлого и благожелательного отношения героя к миру. В «Отрочестве» на первых порах «анализ» самым убийственным образом действует на душевное единение Николеньки с окружающими. Былая любовь и абсолютное доверие к людям уступают место скепсису и разочарованию. В процессе напряженных одиноких размышлений мальчик одно за другим теряет прежние моральные убеждения. Однако Л. Толстой, как нам представляется, рисует не губительное воздействие аналитической мысли на доброту и совестливость, а один из закономерных этапов становления нравственного сознания. По мере того как герой взрослеет, его страсть к «философствованиям» трансформируется в деятельность «ясного рассудка». В «Юности» этот «ясный рассудок» помогает герою преодолеть душевный кризис. Неустанные размышления позволяют автогерою «распознать» эгоистическую направленность «головной этики» Нехлюдова, а также разрушить в душе своей идеал «комильфо» как ложный и несостоятельный.
Таким образом, отношение автора трилогии к мысли не только положительное, но и, можно сказать, «программное», поскольку теория Л. Толстого нравственного самосовершенствования по сути своей предполагает опору на деятельность ума и неослабный самоконтроль со стороны мысли.
326
А.Ф. Цирулев
Само нравственное самосовершенствование или движение к идеалу добродетели понимается Толстым именно как сознательная работа над собственным «я», как осознанное искоренение тех или иных недостатков. Человек прислушивается к природному нравственному инстинкту, постоянно сверяется с голосом своей совести, но затем он осуществляет ряд волевых усилий над собой, т.е. умственно контролирует себя. А когда герой «Юности» просто убирает свои «Правила жизни» в стол, он отдает дань бездумности, инстинктивности. Толстой оценивает этот шаг как поражение разума героя и как нравственное поражение Иртеньева. Вера в нравственное самосовершенствование для Толстого в данном случае синонимична вере в силу ума человеческого, в его способность управлять своими моральными действиями.
Если Толстой-автобиограф, в целом положительно оценивая мысль, относится к ней все-таки взвешенно, трезво и «помнит» о ее внутренней противоречивости, то М. Горький в своей трилогии преклоняется перед Мыслью и «поет ей такой восторженный гимн, какого, возможно, еще не знала литература» [10, с. 25]. Без всякого сомнения, Горький-автобиограф поэтизирует человеческий разум. Он видит в мысли не только безусловное благо и достояние личности, но и залог обновления, перестройки мира. В одном из писем к Л. Андрееву М. Горький недвусмысленно заявляет: «Может быть, я романтизирую и преувеличиваю творческую силу мысли, но это так естественно в России, где нет духовного синтеза, в стране, язычески чувственной» [11, с. 135].
Важно отметить, что концепция разума в трилогии М. Горького самым тесным образом увязана с проблемой героизации действительности. Дело в том, что М. Горький в своем жизнеописании решает двоякую эстетическую задачу. С одной стороны, писатель стремится дать панорамную картину российской жизни накануне неизбежных, по его мнению, социальных перемен. А с другой - ему было важно показать становление активной силы, преобразующей мир, т. е. было важно высветить процесс рождения Героя. А главнейшим и высшим качеством народного героя М. Горький считал не что иное, как разум. Процесс героизации, т. е. показ личности героического масштаба, по Горькому, не должен «опираться на восхваление только эмоций, но главным образом на проповедь всесокрушающей и всеорганизующей силы разума» [12, с. 150].
В соответствии с этой установкой в фокусе внимания автора «Детства», «В людях», «Моих
университетов» находится процесс вызревания в глубинах народного сознания преобразующей (революционной) мысли и принципиально нового отношения к миру. Этот процесс в художественной ткани произведения раскрывается в первую очередь через анализ духовноидеологических взаимоотношений Алеши и Акулины Ивановны. Три повести трилогии -это три этапа становления героя-мыслителя, три этапа взаимопритяжения и взаимоотталкивания двух философий жизни. Эпоха, воссозданная в «Детстве», как и у Л. Толстого, показывается как торжество стихийного, чувственного. Алеша слепо, доверчиво усваивает моральные каноны Акулины Ивановны, ее «все принимающую» любовь к миру. Однако уже здесь появляются отдельные, пока еще незначительные элементы расхождения миропонимания мальчика с бабушкиной философией непротивления. В повести «В людях» обрисовывается более сложная и драматичная эпоха становления героической личности. Если в «Детстве» познающая мысль Алеши делала первые, робкие шаги, то во второй части трилогии разумное начало заявляет о себе в полную мощь. Соотношение между стихийно-чувственным и сознательным начинает явственно меняться. Во время службы на «Добром» Алеша по-настоящему серьезно задумывается о сущности человеческих отношений. Мощному пробуждению разума способствуют книги, постоянные размышления, встречи с самыми разнообразными «мыслителями из народа». Чем глубже и шире знания Пешкова о человеке, тем дальше отходит он бабушкиного миропонимания и тем сильнее его желание изменить бытие вокруг. «В книгах иноземных писателей жизнь рисовалась чище, милее, менее трудной, чем та, которая медленно и однообразно кипела вокруг меня. Это успокаивало мою тревогу, возбуждая упрямые мечты возможности другой жизни» [11, с. 528]. В «Моих университетах» Алексей снова возвращается к стихии любви, сострадания и бескорыстного служения людям. «Я почувствовал, что только очень крепко, очень страстно любя человека, можно. найти и понять смысл жизни. Я перестал думать о себе и начал внимательнее относиться к людям.» [13, с. 36]. Однако теперь гуманность Пешкова, как подчеркивает М. Горький, становится иной. Автобиографический герой не только утверждается в своем героическом призвании, но и начинает понимать, как именно можно помочь русскому человеку. Пешков, развившись морально и интеллектуально, начинает вести других людей к высотам знаний, тех знаний, которые рано или поздно
«взорвут» «бесконечную цепь вражды и жестокости» [13, с. 78].
Таким образом, главное в горьковской истории души - это то, как просто добрый, отзывчивый мальчик вырастает в Героя, то, как «сердечная доброта» приобретает новое качество и становится высшей, или, по Горькому, «разумной гуманностью». Иначе говоря, принцип художественного интеллектуализма, исповедуемый М. Горьким, корнями своими уходит в героическую концепцию мира, с которой он выступил еще на рубеже веков.
Несмотря на восторженное отношение к мысли, Горький-автобиограф никогда не отрывает ее от сферы чувств. Эмоциональное и интеллектуальное в его прозе проникают друг друга, «питают» друг друга. Как правило, картины жизни и мысли, рожденные ими, даются вместе, «в связанном виде». Это, кстати, мы наблюдали и в толстовском жизнеописании.
Итак, обе художественные автобиографии: и толстовская, и горьковская - опираются, по нашему мнению, на позитивное отношение к разуму. Оба писателя демонстрируют глубокое знание детской психологии и блестящее мастерство в воссоздании диалектики сознания. Если Л. Толстой обнаруживает положительное, но весьма взвешенное отношение к интеллектуальным возможностям человека, то М. Горький «романтизирует», преувеличивает творческую силу мысли, что сказывается на всем поэтическом строе его автобиографической трилогии. Кроме того, направленность художественных исканий двух писателей различна. Один уповает на индивидуальные, внутренние возможности личности, второй возлагает свои надежды на самое решительное обновление «среды». В соответствии с этим Л. Толстой в своей автобиографии предстает как замечательный мастер изображения диалектики души и этической мысли, а М. Горький-автобиограф выступает как непревзойденный мастер показа
диалектики преобразующего (революционного) сознания, т. е. сознания, ориентированного на радикальное обновление всего российского мира.
Список литературы
1. Горький М. Архив А.М. Горького. Т. 8. Переписка с зарубежными литераторами. М.: ИМЛИ. Изд-во АН СССР, 1960. 446 с.
2. Эйхенбаум Б.М. Творчество Л.Н. Толстого // Толстой Л.Н. Детство. Отрочество. Юность. Пг.: ГИЗ, 1922. С. 1-43.
3. Попов П.С. Стиль ранних повестей Толстого. ( «Детство», «Отрочество») // Литературное наследство, 1939, № 35-36. С. 3-14.
4. Лощинин Н.П. «Детство», «Отрочество», «Юность» Л.Н. Толстого. Проблематика и художественные особенности. (Лекции о Толстом). Тула: Кн. изд-во, 1955. 48 с.
5. Чуприна И.В. Трилогия Л. Толстого «Детство», «Отрочество» и «Юность». Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1961. 191с.
6. Дергунова Н.Г. Проблема нравственного формирования личности в повести Л.Н. Толстого «Детство» // Проблемы взаимодействия духовного и светского образования: История и современность. Н. Новгород: Нижегор. гуманит. центр. 2004.
С. 347-353.
7. Гулин А.В. Лев Толстой и пути русской истории. М.: ИМЛИ РАН, 2004. 251 с.
8. Бурсов Б.И. Лев Толстой // Бурсов Б.И. Избранные работы: В 2 т. Т. 1. Л.: Худож. лит. (Ле-нингр. отд-ние), 1982. С. 258-400.
9. Толстой Л.Н. Собрание сочинений в двадцати двух томах. Том 1. М.: Худож. лит. 1978. 422 с.
10. Кузьмичев И.К. К вопросу о горьковской концепции человека // Горьковские чтения. 1978. Материалы конференции « А.М. Горький - великий гуманист». Горький: Волго-Вятское кн. изд-во, 1978. С. 17-26.
11. Горький М. Полное собрание сочинений. Ху-дож. произведения в двадцати пяти томах. М.: Наука. 1968-1976. Том 15. 415 с.
12. Горький М. Собрание сочинений в тридцати томах. М.: ГИХЛ. 1949-1955. Том 26. 550 с.
THE CONCEPT OF REASON IN L. TOLSTOY’S AND M. GORKY’S TRILOGIES
A.F. Tsirulev
The author considers the problem of reason in L. Tolstoy's trilogy «Childhood», «Adolescence», «Youth» and M. Gorky's trilogy «My Childhood», «In the World», «My universities». The author challenges the point of view according to which L. Tolstoy acts as an «artist - intuitionist» in his work. His idea of moral self-improvement is based on a deeply positive attitude to reason and knowledge, while M. Gorky in his trilogy poeticizes thinking. Gorky's concept of intellectualism is connected with the principle of «heroization» and revolutionary understanding of the world.
Keywords: L. Tolstoy, M. Gorky, trilogy, concept, mind, self-improvement, intellectualism.
