CC BY
124
КОНЦЕПЦИЯ ДЕКАБРИЗМА М.В. НЕЧКИНОЙ КАК ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ МИФ
А.А. Королёва
anastasi-NN@yandex.ru
Российский государственный гуманитарный университет г. Москва, Россия
Аннотация. В 1930-е гг. в советской исторической науке начала складываться официальная концепция декабризма, которую связывают с именем М.В. Нечкиной. Вдохновившись В.И. Лениным, Нечкина сконструировала образ единого движения декабристов как первых русских революционеров, наиболее полно и чётко представленный в её двухтомной монографии 1955 года. Данная концепция транслировалась как единственно верная, стала довлеть над сочинениями других историков, вошла в учебники для средней и высшей школы. Однако с начала перестройки и в постсоветской историографии подверглась активной критике: был взят курс на пересмотр советской модели декабризма. И всё же представление о декабристах как о дворянских революционерах прочно укоренилось в обществе, превратилось в своеобразный миф, который на данном этапе профессионалам не удалось развеять. Поскольку, как отметил историк П.В. Ильин, зачастую в постсоветских работах не предлагалось новой парадигмы истории декабристов, только происходила переоценка старой. Таким образом, миф ещё больше укоренялся в научном и публичном пространстве. Объектом исследования являются труды М.В. Нечкиной по декабристоведению, а предметом - конструирование образа восстания декабристов в этих трудах. Проанализировано бытование мифа о декабризме в советской историографии и попытки демифологизации в современном интеллектуальном процессе. Эти задачи реализованы методами интеллектуальной истории: дискурс-анализ и интеллектуальная деконструкция. Работы М.В. Нечкиной рассматриваются как историографические источники данной статьи.
Ключевые слова: Историографический миф, декабризм, Нечкина, историческая память, советская историография, Тайные общества.
Благодарности: Данная работа осуществлялась при поддержке научного руководителя, доктора исторических наук, профессора Н.В. Иллерицкой.
Исследования исторической памяти являются одним из самых актуальных направлений современной исторической науки, поскольку одновременно отвечают на общественный запрос как инструмент для формирования и поддержания государственной идентичности и дают научное объяснение, почему и как меняется образ прошлого. В конце XX в. сложились различные школы, однако для всех них характерна общая черта, рассматривать в качестве предмета истории не события прошлого, а память о них - образ, который запечатлен участниками и современниками событий, и транслируется потомкам. Теоретические основания и методологический инструментарий для изучения механизмов формирования и функционирования исторической памяти заимствованы из смежных дисциплин (социология, психология, философия, лингвистика), которые ранее были направлены на предмет социальной и культурной памяти. Немецкий египтолог Ян Ассман создал теорию культурной памяти, встроенную в рамки направления исторической памяти [1]. Согласно ей, «культурная память понимается как особая символическая форма передачи и актуализации культурных смыслов, выходящая за рамки опыта отдельных людей или групп, сохраняемая традицией» [11, с. 11]. Только наиболее значимые представления об этапах развития, целях и месте общности сохраняются от поколения к поколению, и приобретает форму мифа.
Миф как неотъемлемую часть исторической памяти рассматривал историк Б.А. Ручкин [12]. Он отметил разноплановость составляющих этой категории и выделял следующие: исторические мифы, мистификации прошлого и исторические мифы как явления и процессы. К непосредственно историче-
ским мифам было отнесено то, что за многолетнюю бытность перешло в народную культуру, - легенды, сказания, - и является частью национального самосознания. Откровенные мистификации рождаются по глубокому незнанию или, наоборот, с намерением очернить то или иное событие, персоналию. Исторические мифы-явления и мифы-процессы же выделяются тем, что их опровержение - это самостоятельное, сложное исследовательское предприятие с неизвестным или трудно доказуемым результатом.
К деконструкции морально устаревших мифов приводят масштабные социальные потрясения и политические изменения, которые затрагивают не только текущее восприятие современниками событий, но и традиционные, укоренившиеся в культурной памяти общества образы. В таком случае опровержение мифов влечет за собой появление новых, которые придут им на смену. Историк, принимая участие в процессе демифологизации, стремится приблизиться к максимальной «достоверности» через очищение фактов от искажений памяти с помощью профессиональных методов. Однако, неверно полагать, что таким образом миф окончательно исчезает. Более того, само опровержение нередко может стать мифом-явлением. Они создаются по самым изощренным мотивам: фундаментальные политические интересы сообществ или государств, идеологическая заданность. Именно к ним относится советская концепция декабризма Милицы Васильевны Нечкиной.
История декабристского движения стала обрастать мифами, которые определили образ его и его участников с самого начала. Немаловажную роль сыграла версия А.Н. Блудова от 15 декабря 1825 года, опубликованная в «Прибавлениях к Санкт-Петербургским ведомостям», которая была развита и закреплена в официальном «Донесении следственной комиссии». Она основывалась на полном неприятии правомочности русского общества самостоятельно воздействовать на правительственный строй и государственную политику [6, с. 4]. Вследствие этого участники тайных обществ представлялись либо как клятвопреступники и разрушители законного порядка, либо как заблудшие души. Исследования по декабристоведению во второй половине XIX в. практически не выходили. Параллельно на страницах «толстых журналов» - одного из главных способов коммуникации в российском обществе того периода, велось альтернативное освещение истории декабризма, связанное с публикацией личных источников. Формировался положительный образ декабриста-героя, декабриста-реформатора [4], конструировалась их идентичность.
Необходимость в развенчивании дореволюционной концепции пришла после 1917 года, История русского революционного движения быстро стала магистральным направлением в науке. Большим влиянием тогда пользовался академик М.Н. Покровский, который ранее отрицал революционность декабристов, а в 1920-х гг. не только противопоставлял Южное и Северное общество, чем фактически отказывал «дворянскому» этапу революционного движения в единстве, но и отрицал революционность Северного общества в лице С.П. Трубецкого в принципе. Все это противоречило тезису В.И. Ленина: декабристы - это первые революционеры, которые были «страшно далеки от народа», что и стало главной причиной разгрома восстания. Однако их дело не пропало. Идеи, ради которых они выступили, оказались жизнеспособными и продолжили собирать «под знамена революционной борьбы» следующие поколения. Вполне закономерно, что после разгрома высоко значимой для ранней советской исторической науки школы М.Н. Покровского в 1934 году начала складываться «официальная концепция» декабризма, которую связывают с именем М.В. Нечкиной.
Вдохновившись В.И. Лениным, М.В. Нечкина сконструировала образ движения декабристов как первых русских революционеров и вписала их в плеяду русских революционных движений. Такая трактовка соответствует ленинскому высказыванию: «мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции», первым из которых являются «дворяне и помещики, декабристы и Герцен». Однако стоит учитывать, что в первую очередь Ленин политик, целью которого было показать органическое развитие единственной революционной партии в России - большевиков. При опоре историком на концепцию с таким политическим подтекстом невозможно представить себе итог, который не будет претендовать на громкое звание «объективной истины». Интересно, что у самого Ленина нет работы, где бы он представил свою теорию революционного движения полностью. Она была сконструирована М.В. Нечкиной на базе отдельных высказываний, отрывков из разных произведений. Через трактовку М.В. Нечкиной большинство других историков воспринимали задачи и некие «критерии», применительно к своим работам по проблемам внутри темы. М.В. Нечкина неоднократно отмечала, что «в любой исторической монографии или диссертации ... всегда есть глава с обширным цитированием мыслей Ленина; и все это подчинено данной структуре данного исследования, логике авторского изложения». Работы В.И. Ленина считались универсальными и служили авторитетным мнением по любому гуманитарному вопросу. При этом главенствующая роль оставалась за точкой зрения автора. Однако на практике широко использовался иллюстративный метод, т.е. логика авторского изложения была подчинена цитированию работ В.И. Ленина, а всё исследование служило намеренным подтверждением его мыслей.
Такие работы требуют тщательного подбора источниковой базы. Сама Нечкина ввела в оборот и выступила в качестве публикатора и ответственного редактора десяти томов серии документов «Восстание декабристов» с 1950 по 1984 гг. Их интерпретация подкрепляла и обосновывала «концепционное изучение всего движения декабристов» [8, с. 272]. Особенно Нечкина подчёркивала ценность материалов следствия. Она выделяла преимущества этого типа источников перед мемуарной литературой, поскольку отмечала скудость их данных по интересующей её теме, а точнее данных, способных поддержать её концепцию о цели восстания. Приуменьшение значимости мемуарных источников Нечкина объясняла высокой субъективностью авторов и жесткой цензурой в период публикации. В то же время следственные материалы воспринимала как бесспорные факты, к которым достаточно применять лишь минимальный уровень критики. Значительно позже будут выработаны методы использования этих материалов: «лишь после тщательного изучения обстоятельств, оказавших влияние на формирование этого источника, и прежде всего тактики поведения арестанта» [2, с. 130].
М.В. Нечкина придерживалась априорных взглядов на характер декабризма и его выступления 1825 года. В её работах присутствовала вера в создание реконструкции, а не конструкции событий, то есть отношение к собственной концепции как к объективному историческому знанию, обусловленное как субъективным фактором: особенностью личности историка, так и идеологической конъюнктурой. По убеждению автора, декабризм - это единое радикальное течение приверженцев демократических идей. Несмотря на возникавшие расхождения в проектах, представлениях о наиболее подходящей тактике и организации, которые М.В. Нечкина также неоднократно от-
мечала, она продолжала проводить линию преемственности тайных обществ, подчеркивать их «внутренние центростремительные силы и желание сохранить единство и слить течения в общей целеустремленной борьбе» [9, с. 86]. Их целью являлось свержение самодержавия и отмена крепостного права. Более того, «тайное общество и возникло для открытого выступления во имя уничтожения самодержавия и крепостничества» [10, с. 8]. Эти черты были необходимы, чтобы признать декабристов революционным движением.
Механизмы закрепления советской концепции декабризма в российском историческом сознании действовали столь успешно, что до сих пор движение декабристов воспринимается в соответствии с образом, сконструированным М.В. Нечкиной. В первую очередь он транслируется через учебники и программу средней школы. Однако на каждом этапе развития историографии в этом направлении можно наблюдать прирост новых работ с оригинальными подходами, рассматривающие актуальные, ранее не поднимаемые проблемы. Так, британский историк Джон Гудинг отмечает, что уже в 60-е гг. стали появляться работы, которые шли в разрез с установками теории М.В. Нечкиной [15, р. 202], а П.В. Ильин отмечает одновременное существование «неофициального направления» «на протяжении всей истории советского декабристоведения» [6, с. 7]. На них была возложена надежда на пересмотр советской концепции декабризма и освобождения ее от предустановленных выводов исследований. Однако процесс «демифологизации» в полной мере развернулся только с перестройки и в постсоветской историографии.
Результат оказался не однозначным. С одной стороны, дали плоды обозначенные благие стремления. С другой, трудный для науки период в 90-е годы вынуждал исследователей ориентироваться на широкий круг читателей и удовлетворять их интересы. Они принимали форму требования «сенсаций», разоблачения «мифов». Кажется, что социальный запрос совпал с проблемой научного декабристоведения, однако нередко рождались работы, в которых критическое переосмысление подменялось пересмотром оценок, сменой полюсов. На этом ощутимо сказалось идеологическое влияние консервативно-охранительного спектра. Оно заключалось в обращении к дореволюционной официальной позиции власти, современной самим декабристам. Таким образом, советский миф декабризма только укоренялся в общественном сознании.
Среди основных направлений его пересмотра можно выделить обращение к проблеме «тайного общества» как элемента движения. В.М. Бокова предприняла первую попытку создать наиболее полную и всестороннюю картину разного рода (в том числе, тайных) общественных объединений первой трети XIX в. Под общественным объединением, которое В.М. Бокова без объяснений прировняла к «сословию» или «разряду» «на языке эпохи», она подразумевает «сравнительно устойчивую, более или менее организационно оформленную группу лиц, связанных <.. .> коммуникативными и интеллектуальными интересами и отношениями» [3, с. 7]. Разница с тайным обществом состоит лишь в наличии элементов конспиративной деятельности, которая носила весьма условный характер. Этот нечёткий, необязательный характер всех элементов определения как нельзя лучше подходит, чтобы отнести декабристские общества к тайным организациям. Ведь «никто из декабристов, включая Пестеля, не сделал конспиративную деятельность единственным делом своей жизни» [3, с. 543], — отмечает Бокова. То есть на языке эпохи декабристские организации можно было отнести к «тайным обществам», но они были далеки от того, что под этим подразумевала М.В. Нечкина - революционные организации.
Свою трактовку понятия «тайных обществ» предложила петербурж-ский историк Н.Д. Потапова. «Он [термин] был введен в 80-е гг. XVIII в. в европейской политической публицистике консервативного толка для объяснения причины антиправительственных выступлений в разных государствах» [13, с. 97], — заявляет автор. «Не известны случаи его употребления для самоопределения внутри какого-либо из многочисленных объединений, которые после были так квалифицированы» [14, с. 297] в публицистике или следствием. Таким образом, понятие «тайное общество» — это конструкт, который носит политический, а не правовой характер. Следовательно, не существовало выработанных и законодательно закреплённых норм «квалификации определенных деяний и общественных происшествий как деятельности «тайного общества». Была лишь «литературная традиция», которая задавала «абстрактное представление о структуре и способах действия подобного «тайного общества». Более того, и следователи, и подследственные по делу о декабристах апеллировали к ней, преследуя каждый свои цели. Вокруг этого утверждения Н.Д. Потапова выстраивает свою концепцию, согласно которой «декабристский миф», который принято называть советским, был создан еще во время следствия через фальсификацию его материалов и распространения официальной версии событий 14 декабря и его контекста.
То, что концепция декабризма М.В. Нечкиной создавалась ещё с 1826 года и нова только оценками, полагает и О.И. Киянская. Понятие «тайное общество» становится центральным и в ее работе. Она не оспаривает, что «движение декабристов - составная часть общественного движения в России начала XIX века» [7, с. 348], но отказывает ему в какой-либо уникальности: идеологической или организационной. Идеи конституционализма - это своего рода мода Александровской эпохи, заданная самим императором, как и мода на тайные общества в Европе. «Российские участники таких обществ занимались, в основном, разговорами о необходимости перемен, обсуждали либеральные идеи царя, писали проекты всякого рода конституций», и разговоры эти, несмотря на их радикализм, «не были связаны с последующими вооруженными выступлениями» [7, с. 78]. Те общества, которые в историографии причисляют к декабристским, попали в центр внимания лишь потому, что Пестель, осведомленный об их деятельности, сотрудничал со следствием. С его показаний правительственным пропагандистом Блудовым было написано «Донесение следственной комиссии» - основа официальной версии. Реальным же центром общественной жизни начала XIX в. была армия, где и велась «конкретная работа по организации русской революции» [7, с. 79]. То есть О.И. Киянская, задавшись целью сконструировать собственную версию, неосознанно подтверждает советскую теорию декабризма на основе постулата о революционности.
В этой связи не стоит забывать работы Я.А. Гордина. Он выдвигает на центральную позицию роль гвардии, которая, как спящая политическая сила, смогла активироваться в период междуцарствия и в сжатые сроки мобилизовать Северное общество на активную борьбу. Однако его концепция теряется среди конструкции на основе обширной источниковой базы планов, с аккуратностью по часам событий дня восстания, что вызывает невольную ассоциацию с работами М.В. Нечкиной, а также отношений между участниками с обеих сторон. Для этого Я.А. Гордин неоднократно предпринимал попытку создать образ менталитета, психологии членов группировок: великих князей, гвардейского генералитета и других офицеров, членов тайных обществ. Конструирование социокультурного типа декабриста и его ментальных устано-
вок, а так же то, как они повлияли на процесс формирования их идей - другая актуальная тенденция интеллектуального процесса.
Например, Т.Н. Жуковская интерпретировала программы декабристов в контексте мощного влияния европейского либерализма на российскую дворянскую интеллигенцию в начале XIX в. Исследователь характеризовала выступление 14 декабря как военную революцию «во избежание революции социальной», однако добавила к этому взгляду авторскую аллюзию на «западный (испанский) опыт политических переворотов под либеральными лозунгами» [5, с. 43]. В советской и некоторой современной историографии тактика военной революции проецировались на политические идеалы, которые превращались в «революционные» и противопоставлялись либеральным. Однако Т.Н. Жуковская, исходя из невозможности «реконструкции» семиотического значения таких понятий как «монархия», «республика», «демократия» и пр. в отрыве от конкретных произведений конкретных лиц заключила, что «обобщающая формула «либерализм декабристов» столь же абстрактна, как и формула «дворянская революционность», и следовательно - антиисторична» [5, с. 48]. Она же рассмотрела то, «что принято именовать «идеологией декабристов» в качестве «смешение идейно-политических конструкций и поведенческих моделей» в контексте современной ей европейских политических идей. А точнее её интересовало «как усваивались и какое место в конечном счёте заняли идеи классического либерализма», «как они сосуществовали с консервативными идеями, национально-патриотическими, сословными и корпоративными ценностями» [5, с. 44]. Было выявлено, что сознательное неполное, избирательное восприятие доктрины классического либерализма, ровно, как и выступления в Петербурге и на юге «соединение либеральной идеологии и нелиберальной (революционной) тактики» — исторически обусловленный выбор [5, с. 63]. Таким образом, в статье Жуковской декабристы предстали не представителями особого, национального типа либерализма, а создателями особого национального опыта политической деятельности и политического переворота.
Несмотря на то, что самая мощная волна критики теории декабризма как первого этапа революционного движения в России уже фактически прошла, нельзя сказать, что демифологизация этой традиции исторической памяти была успешно завершена. В период резкой смены социально-политической обстановки на рубеже XX и XXI вв. она грозилась обернуться замещением новым мифом. Однако декабристоведение продолжает развиваться как перспективная и актуальная сфера, которая обогащается новыми подходами и поднимается на междисциплинарный уровень. Это позволяет надеться, что советский историографический миф декабризма будет преодолен новой, максимально приближенной к объективной концепции.
Литература
1. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М.: Языки славянской культуры, 2004. 368 с.
2. Белоусов М. С. «Видимо, в нем погиб блестящий юрист» (восстание 14 декабря в показаниях князя С. П. Трубецкого». Вестник СПбГУ. 2011. № 1. С. 129 - 136.
3. Бокова В. М. Эпоха тайных обществ: Русские общественные объединения первой трети XIX в. М.: Реалии, 2003. 651 с.
4. Васильева Е. Б. Образ декабриста в русской журнальной прессе во второй половине XIX - начале XX вв. Омск: ОмГПУ, 2008. 28 с.
5. Жуковская Т. Н. Политические идеи декабристов и традиции западного либерализма: проблемы сопоставления / Декабристы: актуальные направления исследований: сборник статей и материалов; под ред. П. В. Ильина. СПБ.: Нестор-История, 2010. С. 43 - 64.
6. Ильин П. В. Актуальные направления в изучении истории декабристов вчера и сегодня: некоторые оценки и наблюдения / Декабристы: актуальные направления исследований: сборник статей и материалов; под ред. П.В. Ильина. СПБ.: Нестор-История, 2010. С. 3 - 18.
7. Киянская О. И. Движение декабристов. Взгляд из XXI века / Декабристи в Украш: дослщження й матерiали, 2009. Т. 6. С. 71 - 81.
8. Ланда С. С. Академик М. В. Нечкина - исследователь движения декабристов / Проблемы истории русского общественного движения и исторической науки; отв. ред. Е. М. Жуков. М.: Наука, 1981. С. 269 - 296.
9. Нечкина М. В. Движение декабристов. М.: изд-во Академии наук СССР, 1995. Т. 2. 506 с.
10. Нечкина М. В. День 14 декабря 1825 г. М.: Мысль, 1975. 399 с.
11. Репина Л. П. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки). М.: ГУ ВШЭ, 2003. 44 с.
12. Ручкин Б. А. Проблема «мифы и история»: историческое обозрение. [Электронный ресурс] // Горизонты гуманитарного знания [информационный портал]. [2011]. http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2011/1/Ruchkin_Myths (дата обращения: 10.02.2021).
13. Потапова Н. Д. Основания к расследованию деятельности «тайного общества» в конце 1825 г.: фальсификация дела. Проблемы социального и гуманитарного знания. 1999. Вып. 1. С. 95 - 127.
14. Потапова Н. Д. «Что есть истина?»: критика следственных показаний и смена исторических парадигм. (Еще один взгляд на проблему «движения декабристов»). Исторические записки. 2000. № 3. С. 286 - 329.
15. Gooding J. The Decembrists in the Soviet Union. Soviet Studies. 1988. Vol. 40. No. 2. pp. 196 - 209.
THE CONCEPT OF DECABRISM BY M.V. NECHKINA AS A HISTORIOGRAPHIC MYTH
A.A. Koroleva
Russian State University for the Humanities Moscow, Russia
Abstract. In the 1930s. in Soviet historical science, the official concept of Decembrism began to take shape. Usually it is associated with the name M.V. Nechkina. Inspired by V.I. Lenin, Nech-kina constructed the image of a single movement of the Decembrists as the first Russian revolutionaries, most fully and clearly presented in her two-volume monograph in 1955. This concept was broadcast as the only true one, began to dominate the writings of other historians, and entered textbooks for secondary and higher schools. However, from the beginning of perestroika and in post-Soviet historiography it was also actively criticized. There was taken a course to revise the Soviet model of Decembrism. And yet, the idea of the Decembrists as noble revolutionaries was firmly rooted in society and turned into a kind of myth. At this stage, the professionals did not manage to dispel it. Because, as the historian P.V. Ilyin noticed, often in post-Soviet works wasn't propose a new paradigm of the history of the Decembrists. Only the old-one was re-evaluated. Thus, the myth took even more root in the scientific and public space. The object of the research is the works of M.V. Nechkina on Decembrist studies; the subject is the construction of the image of the Decembrist uprising in these works. Was analyzed the existence of the myth of Decembrism in Soviet historiography and attempts to de-mythologize it in the modern intellectual process. These tasks are realized by the methods of intellectual history: discourse analysis and intellectual deconstruction. The works of M.V. Nechkina are considered as the historiographic sources of this article.
Keywords: Historiographic myth, Decembrism, Nechkina, Historical memory, Soviet historiography, Secret societies.
Acknowledgements: This work was carried out with the support of the scientific advisor, Doctor of Historical Sciences, Professor N.V. Ileritskaya.
Автор публикации
Королева Анастасия Алексеевна, студент, Российский государственный гуманитарный университет, Москва, Россия. anastasi-NN@yandex.ru
Author of the publication
Anastasia A. Koroleva, student, Russian State University for the Humanities, Moscow, Russia. anastasi-NN@yandex.ru
