CC BY
103
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
УДК 821.111 (73)+821.161.1 РЕЗАКОВ Я.О.
аспирант 2 курса, кафедра русской, зарубежной литературы и массовых коммуникаций, Брянский государственный университет им. ак. И. Г. Петровского E-mail: ric.darko@mail.ru
UDC 821.111(73)+821.161.1 REZAKOV YA.O.
Postgraduate student, Russian, Foreign literature and mass communication department, Bryansk State University
Academician I.G. Petrovsky E-mail: ric.darko@mail.ru
КОНЦЕПЦИЯ АУТСАЙДЕРСТВА В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ МИРАХ ДЖ. СЭЛИНДЖЕРА И С. ДОВЛАТОВА THE CONCEPT OF THE OUTSIDING IN THE ART WORLDS BY J. SALINGER AND S. DOVLATOV
В статье обосновываются особенности реализации концепции аутсайдерства в произведениях американского классика Дж. Сэлинджера и русского писателя-эмигранта С. Довлатова. На примере малоисследованных ранних рассказов Дж. Сэлинджера, эпистолярного, публицистического и художественного наследия С. Довлатова определены черты авторских поэтик «несчастливой истории» и «бытового реализма» в формате межкультурного диалога национальных литератур.
Ключевые слова: концепция аутсайдерства, Дж. Сэлинджер, С. Довлатов, рассказ, поэтика, диалог культур.
This article focuses on using of the concept of the outsiders in Salinger's and Dovlatov's works. The author describes how this concept is realized in the poetics of «broken story» by J. D. Salinger and «domestic realism» by S. D. Dovlatov in the form of cross-cultural dialogue following context of national literatures. This statements test at early stories by J. D. Salinger and epistolary, public and rare works by S. D. Dovlatov.
Keywords: the concept of the outsiders, J. D. Salinger, S. D. Dovlatov, cross-cultural dialogue, poetic, story.
Актуальность исследования концепции аутсайдерства в творчестве американского классика Дж.Д. Сэлинджера и российского писателя-эмигранта С.Д. Довлатова обусловлена следующим положением. В отечественном литературоведении не уделялось достаточного внимания освоению духовной традиции Дж. Сэлинджера в творчестве С. Довлатова, в произведениях которого прослеживается влияние идей данного американского автора в рамках обозначенной концепции аутсайдерства. Она реализуется в поэтике «несчастливой истории», характерной для ранних рассказов Сэлинджера, которые также практически не были исследованы ни в мировой, ни в отечественной литературоведческой практике.
Исходя из этого, целью данной работы является осуществление комплексного литературоведческого анализа художественных текстов Дж. Сэлинджера и С Довлатова в контексте межкультурного взаимодействия американской и русской литературной традиции с акцентированием внимания на концепции аутсайдерства.
Методы исследования: сравнительно-исторический и биографический методы, культурологический и мо-тивный анализ, синтез, компаративистика.
Результаты. В данной статье основное внимание сосредотачивается на важности анализа ранних рассказов Дж. Сэлинджера, опубликованных в 1940-1948 годах и малоизученных современными литературоведами как в России, так и за рубежом. Массовое признание американскому классику принёс рассказ «Хорошо ло-
вится рыбка-бананка», покоривший редакцию престижного журнала The New Yorker в 1948 году [1, с. 148]. Но этому успеху предшествовали более ранние произведения Сэлинджера, в которых необходимо отметить художественные особенности, выступившие основой его авторской парадигмы поэтики «несчастливой истории». Она зародилась в четвертом рассказе американского прозаика под названием «Душа несчастливой истории», написанном в 1941 году.
Поэтика «несчастливой истории» Сэлинджера выступает в качестве одной из вариаций концепции аут-сайдерства в литературе. В ранних рассказах писателя будничные сюжеты неявно драматичны, что находит своё проявление в типе героя, преждевременно предчувствующего свои будущие неудачи в предстоящих жизненных событиях. Рассказ «Душа несчастливой истории», определивший данную тенденцию в творчестве Сэлинджера, был напечатан в престижном журнале «Esquire» и представляет читателю рассуждения неназываемого молодого автора о нежелании следовать требованиям редакций в завершении романтических рассказов стандартным «счастливым» финалом. Поэтому автопсихологический герой Сэлинджера предлагает сюжет юмористической истории, в которой описывается несостоявшееся знакомство в автобусе между помощником печатника Джастином Хоргеншлагом и стенографисткой Ширли Лестер. При этом молодые люди не вступают в приветственный диалог. Джастин, заинтересовавшийся персоной Ширли, не спешит завязать разговор с девушкой. Он мысленно представля-
© Резаков Я.О. © Rezakov Ya.O.
Ученые записки Орловского государственного университета. №2 (83), 2019 r. Scientific notes of Orel State University. Vol. 2 - no. 83. 2019
ет несколько вариантов знакомства с Ширли, каждый из которых заканчивается неудачей. Описывая воображаемые приключения Джастина, Сэлинджер пародирует сюжеты популярных гангстерских комедий 40-х годов, а образы главных героев строятся по подобию конвейерных голливудских персонажей [1, с. 36]. Ирония автора драматична, так как название рассказа «Душа несчастливой истории» предвосхищает рассмотрение главного героя произведения в качестве типичного аутсайдера. Джастину Хоргеншлагу тридцать один год. Он в течение четырёх лет работает в качестве помощника печатника и не имеет других карьерных амбиций: «Хозяин недавно взял на работу двадцатитрехлетнего мальчишку...В один прекрасный день он станет моим начальником, а я буду его помощником» [2, с. 497]. Герой даёт оценку своей личности с позиции других людей и полностью разделяет её: «Я совсем никому не известен. Меня даже никто не ненавидит. Я просто... Джастин Хоргеншлаг. Из-за меня люди не веселятся, не грустят и даже не сердятся. Наверно, меня считают хорошим парнем, и это все» [2, с. 498]. Поэтому любая даже мысленная попытка персонажа заинтересовать понравившуюся девушку обречена на провал из-за его убежденности в том, что она захочет стать женой лишь социально успешного человека: «У него не было ни внешности, ни славы, ни элегантного костюма, чтобы в подобных обстоятельствах завоевать интерес Ширли» [2, с. 494].
По мнению сэлинджероведа К. Славенски, в рассказе «Душа несчастливой истории» Сэлинджер указывает на то, что социальная неустроенность молодёжи порождает неуверенность её представителей в своих силах. Этот факт формирует в сознании молодых людей убежденность в неизбежном провале любого из будущих начинаний [1, с. 38].
В традициях русской литературы поэтика «несчастливой истории» отождествляется с концепциями «другой жизни» и аутсайдерства, чьё содержание освещено в монографии А В. Шаравина «Городская проза 70-80-х годов XX века». Под концепцией «другой жизни» автор понимает «доминирующий мотив городской прозы 7080-х годов XX века», идейная основа которого отражает надежду героев-аутсайдеров на преодоление жизненных невзгод и их желание улучшить своё материальное и социальное положение. Концепция аутсайдерства в русской классической литературе рассматривается А. Шаравиным в контексте произведений петербургской линии Ф.М. Достоевского, Н.В. Гоголя, А. С. Пушкина в сравнительном анализе образов подпольных парадоксалистов, мечтателей и героев-неудачников А.П. Чехова [3, с. 56]. В данном случае герои-аутсайдеры русских классиков не могут бороться с повседневными проблемами, поэтому они не сопротивляются своему несчастью, а принимают его. Более того, малейшее улучшение жизни этих персонажей настораживает их настолько, что они готовы отказаться от своего будущего счастья и предпочитают оставаться несчастными [3, с. 211]. Результаты этого исследования важны для установления нами культурной связи между Дж. Сэлинджером и С. Довлатовым
в свете концепции поэтики «несчастливой истории».
Снова обратившись к анализу текста рассказа « Души несчастливой истории», мы отмечаем, что главный герой Джастин Хоргеншлаг в череде своих воображаемых знакомств с Ширли Лестер ведёт с ней переписку, что отсылает нас к событиям романа И. В. Гёте «Страдания юного Вертера». В нём успешный писатель Вертер общается с любимой читательницей Лоттой посредством поэтических посланий [4]. В обоих произведениях письменное общение героев заканчивается неудачей, а романтическая привязанность Хоргеншлага и Вертера остаётся нереализованной. Но в рассказе Сэлинджера мотив «вертеровской» переписки завершается не самоубийством главного героя, как в первоисточнике Гёте, а ситуацией, в которой Хоргеншлаг так и не решается познакомиться с Ширли, заранее предположив провальный исход своей попытки установить контакт с девушкой.
«Вертеровский» сюжет в повести «Невский проспект» Н. В. Гоголя обнаружен литературоведом Э. Жиляковой и реализован в истории художника Пискарёва. В отличии от сэлинджеровского Хоргеншлага герой Гоголя знакомится с покорившей его прекрасной незнакомкой, но в реальности женский идеал Пискарёва - работница публичного дома. Художник регулярно общается с идеализированным образом своей возлюбленной в своих сновидениях. В них девушка не является морально падшей личностью, а выступает в роли жертвы непростых жизненных обстоятельств. Пискарёв решается сделать предложение блуднице в стенах публичного дома, но получает от возлюбленной отказ, подкрепленный издевательской усмешкой, что полностью рушит надежды художника-аутсайдера на счастливое будущее. Как и Вертер, герой Гоголя не способен преодолеть свои романтические терзания, которые завершаются самоубийством [5, с. 221].
В отличии от гоголевского Пискарёва герой Сэлинджера заранее убежден в том, что его знакомство с девушкой закончится провалом. Биограф американского классика Ш. Солерно считает, что неудачные романтические отношения в поэтике «несчастливых историй» Сэлинджера исходят из его непростого романа с дочерью известного драматурга Юджина О'Нила -Уной О'Нил. Несмотря на то, что молодой писатель был сыном состоятельного торговца, он негативно относился к жизни высшего света, к которому принадлежала его возлюбленная Уна, не желавшая отказываться от привилегий жизни светского общества. Остро переживая конфликты с девушкой, Сэлинджер уже в начале своего творческого пути выразил свою неприязнь к предсказуемым счастливым концовкам, к которым привык массовый читатель 40-х годов [6, с. 134]. Наиболее ярко эта убежденность писателя отразилась именно в рассказе «Душа несчастливой истории». Джастин Хоргеншлаг убежден в том, что в действительности парню не так просто познакомится с красивой девушкой, так как страх неудачи оказывается сильнее возможности стать счастливым. Это подтверждается и простой, но ёмкой
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
концовкой рассказа: «Джастин Хоргеншлаг не познакомился с Ширли Лестер. Она переселилась на Пятую или Шестую улицу, а он - на Тридцать вторую. В тот вечер Ширли Лестер пошла в кино с Говардом Лоренсом, в которого была влюблена. Говард считал Ширли классной девчонкой, и не более того» [2, с. 499].
Концепция «несчастливой истории» легла в основу малоизвестного, но судьбоносного рассказа Сэлинджера «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню», с которого началась история создания знаменитого романа «Над пропастью во ржи». В этом произведении мы сталкиваемся с первоначальной версией образа героя Холдена Колфилда. Фабула произведения проста: Колфилд возвращается домой из частной школы на рождественские каникулы и идёт на свидание со своей девушкой Салли Хейс. Впоследствии этот рассказ будет переработан Сэлинджером в одну из глав романа «Над пропастью во ржи».
По мнению биографа К. Славенски, Сэлинджер изображает своего будущего культового персонажа типичным «парнем с обложки» и сыном состоятельных родителей [1, с. 110]. В начале рассказа Холден не ассоциируется с таким типом героя, как аутсайдер. Но уже ближе к середине произведения заметно, что за шаблонным описанием Колфилда в качестве мальчика из высшего света кроется недовольство героя социальной средой, в которой он живёт. Как и в романе, Холден хочет бежать от внешне успешных, но духовно бедных сверстников. Их наигранная манерность вызывает у героя раздражение, выражаемое им в саркастических замечаниях, так как Колфилд отказывается мириться с действительностью, где искренние чувства всегда скрыты за светскими беседами. Так и зарождается предвзятое отношение героя к ценностям «американской мечты», которыми так озабочена его возлюбленная Салли Хейс. В Колфилде зреет внутриличностный конфликт, сторонами которого выступает его стремление к поиску духовных идеалов и желание быть таким же предсказуемым, как и остальные. Когда Салли просит Холдена помочь нарядить её елку, то он не проявляет должного энтузиазма, но уже в конце рассказа испытывает необходимость участия в данном событии. Его чувства к девушке и желание примириться с реальностью важны для него так же, как и его бунт против конформистских устоев [1, с. 112]. Трагизм «несчастливой истории» Колфилда в рассказе заключается в неразре-шенности его конфликта как с самим собой, так и со своим окружением.
Поэтика «несчастливой истории» Сэлинджера приобрела завершенный вид в рассказе «Хорошо ловится рыбка-бананка» о солдате с посттравматическим синдромом Симоре Глассе и его неудачном браке с девушкой Мюриэль. Будучи духовно развитым и увлекающийся практиками дзен-буддизма Симор не находил себе места не только в обществе людей, но и даже со своей женой, с которой они интеллектуально несовместимы. Неприкаянный герой-мудрец пытается передать свои знания 10-летней девочке Сибилле - рассказыва-
ет ей притчу о ненасытных рыбках, которые погибли от того, что съели слишком много бабанов. Ребенок предсказуемо не может понять сути этой присказки, поэтому Симор вновь расстраивается из-за того, что его высокие идеи чужды окружающим. Поэтому Гласс не находит другого выхода, как закончить жизнь самоубийством [7]. Учитывая приверженность Сэлинджера идеям дзен-буддизма, представленная фабула интерпретируется следующим образом. Пережив земной путь страданий, Симор Гласс решает, что его телесное воплощение завершило свой путь, поэтому он уходит в мир духов. Дальнейший путь его души зависит от того, насколько чиста была его карма при жизни. Если Симор в своем воплощении много вредил окружающим, то он снова возродится в другом теле и снова пройдет по колесу страданий сансары до тех пор, пока не очистит свою карму. Если же Гласс успел за данное воплощение очистить свою душу от негатива, то его душа выходит за пределы колеса сансары и переходит в состояние нирваны - полной умиротворенности и отрешенности от мирских дел [8]. С учетом этого Симора, представленного по тексту произведения типичным героем-аутсайдером, можно считать персонажем, достигнувшим той самой «другой жизни». Таким образом, самоубийство Симора Гласса в рассказе поэтика «несчастливой истории» отражает духовную трансформацию самого Сэлинджера в области постижения таинств дзен-буддизма.
Переходя к анализу творчества С. Д. Довлатова, мы замечаем, что поэтика произведений этого русского писателя эмигранта, по мнению исследователя А. Арьева, тяготеет к лаконичному и ироничному изображению действительности в традициях «отрезвляющего бытового реализма», который созвучен «несчастливым историям» Дж. Сэлинджера. Например, опубликованная предэмигрантская переписка Довлатова с эстонской писательницей Е. Скульской по своему настроению напоминает письменный диалог между героями Сэлинджера в «Душе несчастливой истории». Тогда Довлатов тя-жёло переживал факт будущей эмиграции и разлуку с женой и дочерью, поэтому в посланиях к своей коллеге писатель часто упоминает творчество М. Ю. Лермонтова в многочисленных рассуждениях о произведениях классика. Однажды он даже обыгрывает собственную подпись в конце через имя Лермонтова, обыграв его фамилию через алкогольный напиток - вермут: «Сообщил ли я Вам мой новый псевдоним: Михаил Юрьевич ВЕРМУТОВ?» [10, с. 38]. Позже довлатовед И. Сухих обнаружил следующее: «...Сергея Довлатова можно воспринимать как автора одного, главного текста. Его пятикнижие («Зона» - «Заповедник» - «Наши» - «Чемодан» - «Филиал») можно интерпретировать как роман рассказчика, метароман, роман в пяти частях (подобный «Герою нашего времени»)» [11, с. 78]. Если обратится к истории издания романа Лермонтова, то мы узнаем, что его главы сначала издавались отдельными повестями и лишь потом были собраны в виде единого произведения. Учитывая увлеченность Лермонтова творчеством Гёте, мы наблюдаем в переписке Довлатова
Ученые записки Орловского государственного университета. №2 (83), 2019 г Scientific notes of Orel State University. Vol. 2 - no. 83. 2019
со Скульской нереализованный вертеровский мотив, поддерживаемый стрессовым состоянием будущего прозаика перед эмиграцией.
В произведениях Довлатова предубеждённость в несостоятельности концепции «другой жизни» подтверждается несовпадением грёз о «свободных Штатах» и реальностью жизни творческих эмигрантов в чужой стране: «Я убедился, что Америка - не филиал земного рая. И это - мое главное открытие на Западе...» [13, с. 6]. Но при этом Довлатов устраняет любые идеологические сравнения между Америкой и Россией, иногда делая акценты на бытовых различиях, идущих от различающихся менталитетов. Например, в повести «Марш одиноких» крах деятельности демократической газеты «Новый американец», в которой автор числился в качестве редактора, в дополнение к отсутствию типично американского управленческого опыта в ведении бизнеса он добавлял и такую причину: «И еще треть вины ложится на русское общество. На его прагматизм, бескультурье и косность. На его равнодушие к демократическим формам жизни» [13, с. 28]. В «Филиале» Довлатов приходит к выводу о том, что жизнь в Америке по абсурдности не уступает жизни в СССР, так как, по его мнению, институты тоталитаризма сохраняют свою жизнеспособность из-за «серого» конформизма большинства людей: «Потому что тоталитаризм - это вы. Тоталитаризм - это цензура, отсутствие гласности, монополизация рынка, шпиономания, консервативный язык, замалчивание истинного дара. Тоталитаризм - это чинопочитание, верноподданни-чество и приниженность.» [14, с. 89]. Во многом эти размышления созвучны со стремлениями сэлинджеров-ского Холдена Колфилда. В своём выступлении «Блеск и нищета русской литературы» писатель раскрывает реалии творческой свободы литератора в Америке: «литература ... не является... престижной областью» и «рядового автора ...прокормить не может» [12, с. 201].
Концепция аутсайдерства автобиографического героя Довлатова эволюционирует от «прогрессивного молодого автора, которого не печатают в СССР по идеологическим причинам» в «Ремесле» до «ведущего» на радиостанции «Третья волна», чья контора «расположена в центре Манхеттена» [15, с. 6]. А. Арьев и И. Серман пишут о том, что очень часто персонажами Довлатова являются люди без должного уровня достатка и с положением на низшей ступени социального «пьедестала», порой даже маргинальные и криминальные элементы, но у каждого из них обнаруживаются существенные проблески высоких духовных качеств [10, с. 184]. Таким образом, довлатовская поэтика «несчастливой истории» в контексте концепции аутсайдерства складывается из отсутствия навязывания какой-либо морали, ориентации на «лаконично изложенные психологические нюансы повседневной жизни» (Н. Елисеев) и «афористичных сюжетов» (И. Сухих), способных существовать как по отдельности в форме анекдотов или лирических зарисовок. По А. Генису, в аутсайдерах Довлатова отражена
«апология лишнего человека XX века» [9, с. 13].
Особый интерес в рассмотрении аутсайдеров галереи довлатовских героев представляют фигуры эмигрантов. Н. Анастасьев видит разницу между эмигрантами, описанными Тэффи и В. Набоковым, и эмигрантами Довлатова, так как первые тяжело переживают оторванность от России, а вторые остаются все теми же «аут -сайдерами, делающими попытку освоиться в чужой для них среде». Они «не то, чтобы алкаши, но люди сильно пьющие. Совершенными бездельниками их не назовёшь, но и работой они себя не перегружают. Они не совсем циники, но и высокими идеалами нравственности не отличаются.» [16, с. 12].
И. Сухих выделил у Довлатова «внутренних эмигрантов», которые по складу своему «инакомыслящие» и не желают принимать правила системы, выражая свой тихий протест в рисунках, рукописях, размышлениях о чём-то абстрактно «своём», что не угрожает советской идеологии, но и не вписывается её рамки. Когда «внутренние» эмигранты реально обретают данный статус при высылке в Америку, то и там они не находят себе места, поэтому становятся работниками сферы обслуживания: уборщиками, сторожами, таксистами [11, с. 231].
В остальной типологии эмигрантов Довлатова выделяются такие виды, как «авантюристы», экономические и художественные переселенцы. «Авантюристы» попали в США из-за случайности вроде «ссоры с женой, концерта Гиллеспи или желания плюнуть в реку Гудзон с небоскрёба». Они не ожидали, что в эмиграции перед ними встанет проблема трудоустройства, поэтому, чтобы не прикладывать усилий, соглашаются жить на пособие по безработице и на заработок от мелких сделок по сбыту товаров первой необходимости. Экономические эмигранты выбирают путь материального благополучия, выбрав устройство на «тяжёлую и хорошо оплачиваемую работу» в сферах торговли и бизнеса. Художественные эмигранты покинули СССР в поисках творческой свободы. Это «люди творческих наклонностей: редакторы, писатели, журналисты, искусствоведы и художники». Их аутсайдерство самое трагичное - они не знали языка, но не хотели менять профессию и для получения пособия по безработице были слишком горды. Если в Союзе у них было знаменитое имя, то в США его нужно было зарабатывать заново [17, с. 8].
Заключение. В целом, поэтика «несчастливой истории» и «бытового реализма» в творческих парадигмах Сэлинджера и Довлатова раскрывают особые типы героев-аутсайдеров, отражающие трансформацию фундаментальной концепции «другой жизни» русской классической литературы в контексте межкультурного диалога писателей 20 века. Художественные миры Дж. Сэлинджера и С. Довлатова сходятся в сэлиндже-ровском осуждении американской коммерциализации в ущёрб духовному развитию человека и смягчении этой категоричности довлатовским описанием особой ментальной черты - «американской беспечности».
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
Библиографический список
1. Славенски К. Дж. Д. Сэлинджер. Идя через рожь. М.: ЭКСМО, 2014. 504 с.
2. Сэлинджер Дж. Повести. Рассказы. М.: АСТ, 2004. 340 с.
3. Шаравин А. В. Городская проза 70-80-х годов XX века: монография. М., 2001. 440 с.
4. Гёте И. В. Страдания юного Вертера. Спб.: Азбука-Аттикус, 2014. 192 с.
5. Жилякова Э. М. Вертеровский сюжет в «Невском проспекте» Н. В. Гоголя // Традиция и литературный процесс. Новосибирск, 1999. С. 214-222
6. Шилдс С., Солерно Ш. Сэлинджер. М.: ЭКСМО, 2015. 804 с.
7. Сэлинджер Дж. Девять рассказов. М.: Эксмо, 2014. 224 с.
8. БутаЕ. М. Сэлинджер. Дань жестокому богу. М.: Алгоритм, 2014. 240 с.
9. ГенисА. Довлатов и окрестности. М.: Просвещение, 2005. 336 с.
10. Арьев А. Наша маленькая жизнь. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2009. 514 с.
11. СухихИ.Н. Сергей Довлатов: время, место, судьба. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Изд. «Нестор-История», 2006. 278 с.
12. Довлатов С. Иная жизнь. СПб.: Издательская Группа «Азбука-классика», 2011. 380 с
13. Довлатов С. Марш одиноких - СПб.: Издательская Группа «Азбука-классика», 2010. 145 с.
14. Довлатов С. Филиал - СПб.: Издательская Группа «Азбука-классика», 2010. 186 с.
15. Довлатов С. Ремесло - СПб.: Издательская Группа «Азбука-классика», 2010. 245 с.
16. АнастасьевН. О прозе Сергея Довлатова - // Вопросы литературы. 1995. Вып. 1. С. 3-22.
17. Довлатов С. Иностранка - СПб.: Издательская Группа «Азбука-классика», 2012. 210 с.
References
1. Slavenski K. J. D. Salinger: A Life - M.: EKSMO, 2014. 504 p.
2. Salinger J. Stories - M.: Nuclear heating plant, 2004. 340 p.
3. Sharavin A. V. Urban prose of the 70-80th years of the 20th century: the monograph - M., 2001. 440 p.
4. Goethe J. W. Young The Sorrows of Young Werther - SPb.: Alphabet Atticus, 2014. 192 p.
5. Zhilyakova E.M. A Werther's plot in "Nevsky Avenue" of N.V. Gogol // Tradition and literary process. Novosibirsk, 1999. p. 214-222
6. Shields S., Solerno Sh. Salinger - M.: EKSMO, 2015. 804 p.
7. Salinger J. Nine stories - M.: Eksmo, 2014. 224 p.
8. Buta E.M. Salinger. A tribute to cruel god - M.: Algorithm, 2014. 240 p.
9. Genis A. Dovlatov and vicinities - M.: Education, 2005. 336 p.
10. Aryev A. Our small life - SPb.: Publishing house of the Zvezda magazine, 2009. 514 p.
11. Suhih I.N. Sergey Dovlatov: time, place, destiny. 2nd prod., испр. and additional - SPb.: Prod. "Nestor History", 2006. 278 p.
12. Dovlatov S. Other life - SPb.: Publishing Alphabet-classics Group, 2011. 380 p.
13. Dovlatov S. The march of the single people - SPb.: Publishing Alphabet-classics Group, 2010. 145 p.
14. Dovlatov S. Affiliate - SPb.: Publishing Alphabet-classics Group, 2010.186 p.
15. Dovlatov S. - SPb.: Publishing Alphabet-classics Group, 2010. 245 p.
16. Anastasyev N. About Sergey Dovlatov's prose - // literature Questions. 1995. Issue 1.Pp. 3-22.
17. Dovlatov S. A foreigner woman - SPb.: Publishing Alphabet-classics Group, 2012. 210 p.
