CC BY
50
УДК 821(73)"20" ; 821.161.1.09"20"
Резаков Ярослав Олегович
Брянский государственный университет имени академика И.Г. Петровского
ric.darko@mail.ru
ОРНИТОЛОГИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА: ДЖ. СЭЛИНДЖЕР - ОТ А. ЧЕХОВА ДО В. АКСЁНОВА
В статье рассматривается реализация концепции орнитологической поэтики в произведениях Дж. Сэлинджера и В. Аксёнова в контексте диалога национальных литератур. Данное взаимодействие опосредовано литературными традициями русских классиков - А. Чехова, И. Тургенева, А. Островского. По результатам анализа художественных текстов Сэлинджера и Аксёнова автор формулирует трактовки образа птицы в поэтике писателей как символа свободы, компонента религиозных сюжетов в буддизме и христианстве, метафоры советского тоталитарного режима. Итогом работы становится обозначение особенностей культурного контакта орнитологической поэтики в творчестве Дж. Сэлинджера и В. Аксёнова. Предложенный подход заинтересует литературоведов, специалистов в области теории коммуникации и культурологов.
Ключевые слова: поэтика, образ птицы, символ, Дж. Сэлинджер, В. Аксёнов, диалог культур.
Символическое значение образа птицы сохраняется в мировой культуре с древнейших времен. Прообразом орнитологических сюжетов стали первобытные рисованные сюжеты в пещерах задолго до появления письменности. Значительное место эти образы занимали в мифопоэтических произведениях древних греков , римлян и египтян. В те времена птицы были верными спутниками богов. При необходимости божества сами могли превращаться в птиц [6]. Орнитологические мотивы играли не последнее значение и в системе библейских сюжетов. В скором времени образы птиц стали неотъемлемой частью анималистического литературного направления, которое фокусировалось на помещении символики животных в систему человеческого существования [7, с. 78].
Семантическая значимость орнитологической поэтики в художественной литературе менялась в зависимости от социальных требований того или иного исторического периода. Так, в эпоху Средневековья птицы становились символами морального откровения, от которого зависело единение человека с сущностью Создателя. В век Просвещения авторы перешли от моральных уроков к сатирическому обличению социальных недостатков человека в образах птиц [7, с. 81]. Выживание птичьих экосистем легло в основу экологического дискурса в произведениях «Путешествие Гулливера» Д. Свифта и «Робинзон Крузо» Д. Дефо. В общем виде сформировалась устойчивая культурная универсалия: образ любой птицы - мотив всеобъемлющей свободы, который распадается на множество литературных инвариантов. Аналогично с мировым литературным опытом орнитологические мотивы присутствовали и в русской литературе, получив особое экзистенциальное значение в классической литературе XIX века, культурное достояние которой нашло отражение в произведениях XX столетия. В мировой литературе этого периода образ птицы трансформировался в одно из сильных идеологических начал, воздействующих на читателя.
В рамках данного исследования мы обращаемся к опыту использования элементов орнитологической поэтики в творчестве американского классика Дж. Сэлинджера и русского писателя-эмигранта В. Аксёнова в контексте гармоничного межкультурного диалога. Литературоведческое осмысление национальных менталитетов России и США позволяет определить точки диалога культур, способствующих лучшему пониманию инонациональных миров.
Самым известным инвариантом образа птицы в произведениях Сэлинджера являются утки из Центрального парка, о которых рассуждает Холден Колфилд в романе «Над пропастью во ржи»: «Я не мог себе представить, куда деваются утки, когда пруд покрывается льдом и промерзает насквозь. Может быть, подъезжает грузовик и увозит их куда-нибудь в зоопарк? А может, они просто улетают?» [16, с. 91].
Если ориентироваться на универсальную трактовку образа птицы в качестве идеи свободы, то тогда высказанное Холденом рассуждение интерпретируется как тоска по его невозможности вписаться в социальное большинство. Подростковый максимализм героя граничит не только с неприятием конформистских ценностей, но и с осуждением бездуховности, захватившей Америку с 1950-х годов. Данная трактовка находит подтверждение, когда Холден приходит в Музей этнографии и видит репродукцию с птицами, улетающими на юг. Он понимает, что они стремятся к свободе, которую ему обрести не под силу, так как музейные экспонаты застывают во времени с сопутствующими им идеями, а любой человек «постоянно менялся, неважно как, но менялся» [16, с. 141]. Зная об увлеченности Сэлинджера А. Чеховым и И. Тургеневым, его утки и музейные птицы согласуются с инвариантами свободы в пьесе «Чайка» и стихотворении в прозе «Без гнезда». Чеховский Треплев, убивший чайку, которая была олицетворением свободы для его возлюбленной Нины, не получив желаемого признания в драматургической среде и страдая от неразделенной любви, чувствует, что
170
Вестник КГУ ^ № 1. 2019
© Резаков Я.О., 2019
вместе с птицей погубил и собственную свободу. Итогом его терзаний становится самоубийство из того же ружья, которым была убита несчастная чайка. В подобном ключе заканчивает и сэлиндже-ровский мудрец-буддист Симор Гласс из рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка», который после долгой военной службы не находит себе места ни среди людей, ни в браке с красивой, но недалекой девушкой Мюриэль. Переживания лирического героя Тургенева в «Без гнезда» созвучны с социальным дискомфортом Холдена: «Оставаться тошно... а куда полететь?» [18, т. 9, с. 67]. Подобным образом рассуждает и Катерина из пьесы А. Островского «Гроза», считающая себя «вольной птицей», попавшей в «железную клетку». Её фраза: «Отчего люди не летают так, как птицы?» - стала крылатым выражением, соотносящимся с понятием свободы [13, с. 34].
Религиовед Б. Фаликов предлагает другую интерпретацию фрагмента с «утками» Холдена. Зная об увлечении Сэлинджера буддизмом, исследователь связывает вопрос Колфилда об утках со сборником дзэнских коанов «Мумонкан», с которым писатель ознакомился в английском переводе Р. Блайса. В одном из коанов содержится сюжет, где наставник Басо задает своему ученику Хякудзе вопрос о том, куда летят дикие утки. Начинающий монах не находит ответа, поэтому духовник намеренно и болезненно дергает его за нос. Примерно подобную, но душевную боль испытывает Холден, не находя ответа на свои экзистенциальные вопросы [9, с. 41]. С позиций буддизма так же просто объясняется и самоубийство Симора в рассказе «Хорошо ловится рыбка-бананка» - для достижения нирваны и прекращения страданий он принимает решение уйти из жизни [17].
В юмористическом рассказе «Голубой период де Домье-Смита» холденовские утки превращаются в «белого гуся, летящего по невыразимо бледному, голубому небу» [17, с. 345] на репродукции, которую видит молодой художник Джон Смит в галерее канадского мастера мистера Йошо-то, куда он устраивается на преподавательский курс по изобразительному искусству. Эта работа Сэлинджера выдержана в духе католического мистицизма со множеством аллюзий к библейским сюжетам. Однако, обращаясь к древнеиндийской мифологии, мы находим факт о том, что образ гуся символизирует спутника индуистского бога творчества Брахмы [14, с. 189]. Фонетическая природа наименования гуся на санскрите (хамса) соотносится с дыханием космоса. Сочетание: на вдохе звук «хам», на выдохе звук «са» - является ритмом дыхания Вселенной, что функционально восходит к главному дыхательному упражнению в йоге, к которой Сэлинджер также проявлял интерес [15, с. 204]. В финале рассказа Джон Смит испытывает яркое творческое озарение, по дзену называемое
«сатори». Ощущение сатори не зависит от вероисповедания человека и отсылки к христианству (например, актуализация легенды об исправлении блудницы Марии Магдалены, ставшей одной из преданных последовательниц Иисуса Христа) в произведении не являются неуместными. Более того, Сэлинджер следовал учению Веданты, в которой не отрицалось обращение к другим религиям для формирования полноценной духовной личности. Автор считал своё творчество определенной духовной практикой, куда он вкладывал собственное понимание канонов религиозных учений, которым Сэлинджер посвятил большую часть своей жизни [15, с. 421].
В другом рассказе, «В лодке», «птичий» инвариант появляется лишь как изображение на футболке сына мореплавательницы Бу-Бу Таненнба-ум - Лайонела, где представлен «страус Джером, играющий на скрипке» [17, с. 278]. Данная визуальная композиция имеет скрытый смысл. В английском варианте текстов Веданты («Нерушимые истины»), написанной Р. Рэем, символика образа страуса раскрывается как ситуация познания истинной природы вещей в контексте ошибочного восприятия некоторых явлений окружающей действительности. Более просто данный принцип выражается во фразе «вещи (личности) далеко не такие, какими они нам кажутся». В момент, когда человек ухватывается за свои идеальные представления об интересующем предмете, а его сущность противоречит этим представлениям - рождается страдание, которого можно было избежать при более внимательном обращении к желанному предмету. Называя страуса своим именем, Сэлинджер кодирует послание читателю о том, чтобы он не воспринимал прочитанное лишь в буквальном смысле.
В рассказе Сэлинджера «Человек, который смеялся» в мифологическую часть повествования писателем вводится образ орла. В подавляющем большинстве культур эта птица символизирует светлое магическое начало, которое сопротивляется темным чарам в облике ворона [6]. Текст произведения указывает на то, что орёл был одним из главных спутников обезображенного лицом, но чистого душой Человека, который смеялся. За этим скрывается знак, характеризующий данную птицу как посланницу божественного начала, которая охраняет доблестного героя. Лечение Человека, который смеялся, орлиной кровью реализует значение, в котором орёл признается символом бессмертия и восстановления жизненных сил [17, с. 232].
Образ птицы прослеживается и в творчестве В. Аксёнова. В своих произведениях он продолжает развивать «птичий» инвариант в контексте понятия свободы. Аксёнов создаёт сильные текстовые позиции в обличии птицы, которая служат либо инструментом, обличающим произвол советских
ВестникКГУ^ № 1. 2019
171
директив («Стальная птица», «В поисках жанра»), либо становятся вдохновителем главных героев в процессе духовного освобождения («Цапля», «Ожог», «Желток яйца»).
Писатель и публицист Д. Быков в журнале «Дилетант» (№ 4) даёт трактовку аллегорической повести «Стальная птица». В ней один из главных героев, Попенков, живёт в лифте московского высотного дома. Днём он отпугивает жильцов своим демоническим видом и двумя авоськами с гнилыми рыбой и мясом, а ночью обращается в таинственную Стальную Птицу, которая грозит уничтожить все великие культурные памятники Москвы. В образе Стальной Птицы Быков видит типичный для Аксёнова гротеск на непроходимую цензуру в идеологии СССР, которая уничтожает истинное творческое начало [10, с. 90].
Если обратиться к работе С. Бузиновского и О. Бузиновской «Тайна Воланда», то мы столкнёмся с другой точкой зрения о происхождении «Стальной птицы», восходящей к булгаковской традиции и фигуре мистического советского авиаконструктора итальянца Роберта Бартини. Непростой жизненный путь Бартини всегда шёл на контрасте с гениальными конструкторскими решениями (например, он предлагал модель создания невидимого самолёта), которыми вдохновлялся академик Сергей Королёв, и столкновениями с советским режимом вплоть до нескольких тюремных заключений и шокирующими метафизическими философскими концепциями трёхмерного времени и шестимерного пространства. По мнению авторов, именно философское учение загадочного итальянца легло в основу образа булгаковского Воланда. Анализируя фигуру гротескного Попенкова из «Стальной птицы», супруги Бузиновские приходят к выводу, что его реальным прототипом был Роберт Бартини. Это подтверждается тем фактом, что метаморфоза героя в Стальную Птицу визуально похожа на модель самолёта. Когда фантастическое существо рушит старый арбатский дом, а его жителей переселяют в более спокойный район, нарратор сопровождает повествование восклицанием: «Стальная Птица -спаситель!» [5], что провозглашает код о втором пришествии Христа. Действительно, Попенкову некуда пойти, а его авоськи с рыбой и мясом имеют библейский подтекст. В этом контексте рыба - символ Иисуса, а мясо - предсказание жертвы Сына Божьего на кресте. Демонизируя образ Попенкова, Аксёнов не только осуждает «железный занавес», но и намекает на силу религии в атеистическом советском обществе [8, с. 78]. Этот христианский мистицизм значительно сближает его с духовными идеями Дж. Сэлинджера, исследовательница которого И. Галинская обнаруживает интертекстовые соответствия с произведениями М. Булгакова.
В магической повести «В поисках жанра» образ птицы присутствует в убийстве нырка (род птиц
семейства утиных) группой отдыхающих в Сочи. В экологическом дискурсе главного героя - «артиста оригинального жанра» Павла Дурова - по защите невинной птицы заложена метафора о слепом коллективизме некоторых советских граждан (Адик, Серго), которые готовы «на спор закидать камнями» того, кто не угоден их режиму. Образ Екатерины, воскресившей нырка, олицетворяет членов советского общества, которые научились приспосабливаться к тяжёлым условиям [1, с. 26]
В комедийной пьесе «Цапля», являющейся парафразом чеховской «Чайки», Аксёнов реализовал символику свободы в образе птицы, которая представлялась экзотической гостьей из Европы, не обремененной тоталитарной идеологией. Эта задумка родилась в период, когда писатель «жил на Балтике и видел, как болотная цапля ежедневно улетала в направлении Польши» [12, с. 339]. Свои переживания он романтизировал в образе «девушки-Европы», обращающейся в цаплю по ночам. При этом облик этого создания не имеет определенного описания и варьируется от аналогии с гадким утёнком («цаплёнком») Х. Андерсена до «Вечной Женственности» С. Соловьева и «Незнакомки» А. Блока. Нужно отметить, что качества аксёновской цапли не противоречат мировым культурным характеристикам этого образа - она мудра, печальна, бдительна и спокойна. Через неё автор закладывает в произведение библейский мотив. Опираясь на содержание пьесы, мы находим, что христианская символика соотносит цаплю с двумя семантическими вариациями: противостояние Христа и Сатаны, а также момент покаяния грешников. Цапле-спасительнице противопоставлена сатанинская пара стариков-хуторян - Цинтия и Кларенс Ганнергейты, называемые Аксёновым «чертями». Этот демонический дуэт всячески отвлекал героев произведения от криков священной птицы, призывающей их к моральному исправлению своих грешных жизней. Яйцо, снесенное цаплей в завершении пьесы, представляется нам хранилищем нового мира, в котором каждому будут отпущены его грехи [4].
В романе «Ожог» все шесть alter ego Аксёнова нередко ассоциируют себя с таким птичьим обли-чием, как феникс, который является признанным символом возрождения, в данном случае - творческого. Однако автор не забывает упомянуть в потоке сюрреалистичных тропов о душевном травматизме данного процесса [3].
В поэтике Аксёнова завершенный вид образ птицы обретает в романе-фантасмагории «Желток яйца», в котором главные герои сначала сопоставляют себя с птицами, а в конце повествования обращаются в них, отправляясь в свободный полёт [2].
Как мы видим, культурные основания образа птицы в творчестве Дж. Сэлинджера и В. Аксёнова перекликаются как в обращении к идеям русской
172
Вестник КГУ ^ № 1. 2019
классической литературы («Чайка» А. Чехова), так и в использовании элементов религиозного мистицизма из буддизма и христианства. Это позволяет осмысливать их тексты в мультикультурном комплексе без акцентирования внимания лишь на идеологических позициях.
Библиографический список
1. Аксёнов В. В поисках жанра. - М.: АСТ, 2007. - 224 с.
2. Аксёнов В. Желток яйца. - М.: Эксмо, 2010. -470 с.
3. Аксёнов В. Ожог. - М.: Эксмо, 2008. - 565 с.
4. Аксёнов В. Пьесы. - М.: АСТ, 2010. - 280 с.
5. Аксёнов В. Стальная птица. - М.: АСТ, 2009. -248 с.
6. Алкиона // Мифы народов мира: в 2 т.: энциклопедия. - М.: Советская энциклопедия, 1987. -Т. 1.
7. Берёзкин Ю.Е. Мифы Старого и Нового Света: Из старого в Новый Свет: Мифы народов мира. - М., 2009. - 448 с.
8. Бузиновский С., Бузиновская О. Тайна Волан-да. - М.: АСТ, 2012. - 247 с.
9. Бута Е.М. Сэлинджер. Дань жестокому богу. - М.: Алгоритм, 2014. - 240 с.
10. Быков Д. Портретная галерея: Василий Аксёнов // Дилетант. - 2014. - Вып. 4. - С. 88-92.
11. Галинская И.Л. Загадки известных книг. Тайнопись Сэлинджера. - М.: АСТ, 2011. - 345 с.
12. Ефимова Н.П. Василий Аксенов в американской литературной критике // Вопросы литературы. - 1995. - Вып. 4. - С. 336-348.
13. Островский А. Пьесы. - М.: Художественная литература, 1974. - (Библиотека Всемирной литературы).
14. Похлёбкин В.В. Словарь международной символики и эмблематики. - М., 2011. - 246 с.
15. Славенски К. Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь. - М.: ЭКСМО, 2014. - 504 с.
16. Сэлинджер Дж. Над пропастью во ржи. -М.: Эксмо, 2014. - 224 с.
17. Сэлинджер Дж. Повести. Рассказы. - М.: Эксмо, 2014. - 204 с.
18. Тургенев И. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Т. 10. - М.: Наука, 1982.
19. Чехов А. Пьесы. - М.: Эксмо, 2012. - 592 с.
20. Шилдс С., Солерно Ш. Сэлинджер. - М.: ЭКСМО, 2015. - 804 с.
References
1. Aksyonov V. V poiskah zhanra. - M.: AST, 2007. - 224 s.
2. Aksyonov V. ZHeltok yajca. - M.: EHksmo, 2010. - 470 s.
3. Aksyonov V Ozhog. - M.: EHksmo, 2008. -565 s.
4. Aksyonov V. P'esy. - M.: AST, 2010. - 280 s.
5. Aksyonov V. Stal'naya ptica. - M.: AST, 2009. -248 s.
6. Alkiona // Mify narodov mira: v 2 t.: ehnciklopediya. - M.: Sovetskaya ehnciklopediya, 1987. - T. 1.
7. Beryozkin YU.E. Mify Starogo i Novogo Sveta: Iz starogo v Novyj Svet: Mify narodov mira. - M., 2009. - 448 s.
8. Buzinovskij S., Buzinovskaya O. Tajna Volanda. - M.: AST, 2012. - 247 s.
9. Buta E.M. Sehlindzher. Dan' zhestokomu bogu. - M.: Algoritm, 2014. - 240 s.
10. Bykov D. Portretnaya galereya: Vasilij Aksyonov // Diletant. - 2014. - Vyp. 4. - S. 88-92.
11. Galinskaya I.L. Zagadki izvestnyh knig. Tajnopis' Sehlindzhera. - M.: AST, 2011. - 345 s.
12. Efimova N.P. Vasilij Aksenov v amerikanskoj literaturnoj kritike // Voprosy literatury. - 1995. -Vyp. 4. - S. 336-348.
13. Ostrovskij A. P'esy. - M.: Hudozhestvennaya literatura, 1974. - (Biblioteka Vsemirnoj literatury).
14. Pohlyobkin VV Slovar' mezhdunarodnoj simvoliki i ehmblematiki. - M., 2011. - 246 s.
15. Slavenski K. Dzh.D. Sehlindzher. Idya cherez rozh'. - M.: EHKSMO, 2014. - 504 s.
16. Sehlindzher Dzh. Nad propast'yu vo rzhi. - M.: EHksmo, 2014. - 224 s.
17. Sehlindzher Dzh. Povesti. Rasskazy. - M.: EHksmo, 2014. - 204 s.
18. Turgenev I. Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 30 t. T. 10. - M.: Nauka, 1982.
19. CHekhov A. P'esy. - M.: EHksmo, 2012. - 592 s.
20. SHilds S., Solerno SH. Sehlindzher. - M.: EHKSMO, 2015. - 804 s.
Вестник КГУ ^J № 1. 2019
173
