CC BY
82
КОНЦЕПЦИИ НЕНАСИЛИЯ В РУССКОЙ И ЗАПАДНОЙ КУЛЬТУРНОЙ АНТРОПОЛОГИИ
Л.Н. Вшивцева
NON-VIOLENCE CONCEPTIONS IN RUSSIAN AND WESTERN CULTURAL ANTHROPOLOGY
Vshivtseva L.N.
From the theoretical interpretation viewpoint of the "non-violence" notion in the Russian and Western anthropology the article clears up and specifies the conceptual substance of nonviolence most important components. Some general basic dominants on the non-violence conception and their modifications in the works of Russian and foreign thinkers are revealed.
В статье с позиций теоретических интерпретаций понятия ненасилия в русской и западной культурной антропологии проясняется и уточняется концептуальное содержание важнейших составляющих ненасилия. Выявлены некоторые общие базовые доминанты концепции ненасилия и их модификация в работах отечественных и зарубежных мыслителей.
УДК 177.7
На современном этапе цивилизацион-ного развития проблема альтернативы насилию выступает в качестве актуальной общечеловеческой задачи. В связи с этим поиск и обоснование ненасильственных средств борьбы с проявлениями прямого, структурного, физического и психологического насилия стали предметом рассмотрения отечественных и зарубежных философии, этики, социологии, педагогики, синергетики, политики. Однако, несмотря на активное изучение понятия «ненасилие» в российской науке, начиная с 1990-х гг., закрепления его в общественно-политической лексике, смены его акцентов с запрета, ограничения на побуждение, в культуре современного российского общества, в отличие от стран Запада, это понятие воспринимается односторонне -как нравственная идея, связанная с покорностью, пассивностью, непротивлением, но не как стратегия и техника гражданского (невоенного) разрешения конфликтов. Причин такого отношения к концепции ненасилия можно выделить несколько: 1) традиция описания и анализа этого понятия в русской философской мысли, идущая от учения «о непротивлении злу насилием» Л.Н. Толстого и от трактовки этого учения в советском обществоведении и проставляемых им акцентов в направлении пассивности, запрета и ограничения; 2) советское восприятие ненасилия в качестве абстрактной категории, не имеющей никакого отношения к человеческой практике; 3) невключение ненасилия во все виды словарей советского периода, и
как следствие непризнание его как термина; 4) отсутствие разработок стратегий и технологий ненасильственного сопротивления и мирного разрешения конфликтов, учитывающих особенности России; 5) многочисленные провалы концепции ненасильственного метода решения политических, культурных и этнических вопросов в постсоветский период. Более того, скептическое отношение к концепции ненасилия усугубляет большое количество масштабных террористических актов, неуклонный рост проявлений вандализма и жестокости, широкое распространение организованной преступности в нашей стране. Эти негативные явления характерны и для западного общества, однако там идея ненасилия, не только популярна, но и зачастую находит успешную практическую реализацию. Различия темпов движения к концепции ненасилия в России и странах Запада следует искать в их культурно-антропологических особенностях.
Как в западной, так и в русской философской антропологии анализ доминант концепции ненасилия в основном базировался на выяснении природы человека. Русские религиозные философы придерживались мнения о двойственной природе человека: обыденной и духовной, эмпирической и идеальной, дьявольской и божественной, суетной и вечной. Считали, что склонность к насилию обусловлена в человеке его животным (обыденным) началом и мало зависит от социальных обстоятельств, нравственное, ненасильственное поведение дано человеку либо его разумным (духовным) началом, либо божественной волей. Такая антропологическая позиция стала причиной того, что ненасилие в русской религиозной антропологии рассматривалось как непротивление, под которым понималось, во-первых, пассивный отказ от насилия, во-вторых, внутреннее, духовное совершенствование человека. Соответственно, говоря о концепции ненасилии в русской религиозной традиции, мы имеем дело с религиозно-этической концепцией ненасилия.
Западные мыслители, начиная с Античности, пытались выявить детерминанты насильственного и ненасильственного пове-
дения человека. В ходе этого выявления сложилось два противоположных подхода, которые условно можно обозначить как биологический и социальный. Сторонники первого подхода ратовали за то, что детерминанты насилия, и соответственно, ненасилия заложены в самой природе человека. Сторонники второго придерживались точки зрения, согласно которой насилие и ненасилие обусловлены социальными факторами, при этом роль биологических факторов не отрицалась. С развитием в конце XIX - начале XX вв. западных биологических и со-циобиологических теорий морали, видящих ее предпосылки только в биологической природе человека и в эволюции, появляется антропологическая концепция ненасилия. И только с середины минувшего века можно говорить о преобладании социальной концепции ненасилия, активное развитие которой во многом обусловлено антропологическими теориями, детерминирующими насилие и ненасилие, прежде всего, социальными причинами.
Особая, центральная роль в разработке религиозно-этической концепции ненасилия в антропологическом и культурологическом ракурсах в русской философской мысли принадлежит Л.Н. Толстому. По мнению А.А. Гусейнова, ненасилие в толстовском понимании - «это не философская доктрина, не этическая теория, не политическая технология, не практическое благоразумие, хотя в нем есть и своя философская глубина, и своя этика, и своя политическая хитрость, и свое благоразумие... Ненасилие является прорывом к свободе, перспективой нравственного совершенствования человека и человечества» (1). По существу ненасилие в понимании Л.Н. Толстого есть проявление закона любви, насилие же выступает противоположностью этого великого качества, присущего только человеку. Соответственно, насилие -это не только убийства, но и принуждение человека делать то, что он не хочет, ненасилие - это не только отказ от насилия, но и совершение того, что хочет человек, служение добром другому, признание святости его жизни.
Л.Н. Толстой призывает к совершенствованию не общества, а каждого отдельного человека. Исправление, совершенствование же человека другими людьми невозможно: борьба со злом возможна только в самом себе. Отсюда следует, что насилие -это сфера общественная, а ненасилие - индивидуальная. Однако это не значит, что он был против всеобщей борьбы с насилием, наоборот, непротивление, в его понимании, есть приложение учения Христа к общественной жизни, конкретный путь, преобразующий отношения вражды между людьми в отношении сотрудничества между ними (2).
Ненасилие, в учении Л.Н. Толстого, является не только проявлением закона любви, но и - законом истины, которая заключается в разоблачении ложного строя жизни, направленного на внешнюю, а не на внутреннюю сторону жизни. Для того же чтобы избавиться от лицемерия человеку не нужно делать никаких подвигов и поступков, а необходимо сделать только внутреннее усилие сознания, просто видеть вещи в их первоначальном значении.
Изложив основные идеи философии непротивления Л.Н. Толстого можно сделать вывод о том, что свое учение о непротивлении он строил на категориях любви, истины, свободы, через отрицание церкви и государства, которые, по его мнению, построены на смирении, страхе и насилии. Его концепцию нельзя называть пассивной борьбой с насилием: толстовское непротивление - это отказ от пассивности и страха, это действенное преодоление зла, но преодоление с помощью правды, справедливости и добра.
Другим представителем религиозно-этической концепции ненасилия выступил В. С. Соловьев, разработавший идею о «теснейшем сближении и мирном сотрудничестве всех христианских народов и государств», в котором он видел единственный «путь спасения для христианского мира от поглощения его низшими стихиями» (3, с. 642). Примирение должно осуществляться не на уступках и компромиссах, а на устранении внутренней причины борьбы через
духовное сближение на религиозной почве. По мнению В.С. Соловьева, это сближение должно было происходить на основе христианских идеалов, основными из которых выступали любовь и, что самое главное, воскресение. В отношении последнего, полемизируя с Л.Н. Толстым, он считал, что если человек не будет верить в воскресение, следовательно, ему нечего боятся, и он может творить все, что угодно, так как наказание от всевышнего не последует, более того человек не сможет получить «вдохновение добра» - «прямое и положительное действие самого доброго начала на нас и в нас» (3, с. 730-731).
Относительно главной доминанты ненасилия - любви, В.С. Соловьев считал возможной ее только к Богу, но не к человеку, так как последний не идеален. Он должен осознать свое несовершенство перед Всевышним, если же он не признает этого, то есть в нем будет преобладать чувство эгоизма, превосходства, то им овладеет злоба и безумие, которые заставят его действовать неправильно. Спасением человека-эгоиста, согласно соловьевской мысли, выступает чувство своего бессилия и своей неволи перед Богом, а также связь с ним через Церковь: «Отделение от Божества, т.е. от полноты Добра, есть зло, и, действуя на основании этого зла, мы можем делать только дурное дело. Последнее дело безбожного человека есть убийство или самоубийство. Человек вносит в природу злобу и берет от нее смерть. Только отказавшись от своего ложного положения, от своей безумной сосредоточенности в себе, от своего злого одиночества, только связав себя с Богом в Христе и с миром в Церкви, можем мы делать настоящее Божье дело» (4). В этих словах В.С. Соловьева также слышится упрек Л.Н. Толстому, который отрицал церковь.
В. С. Соловьев осуждал Л.Н. Толстого не только за отрицание последним церкви, но и за то, что тот из всего христианского учения взял только заповедь непротивления и на ее основе строил свое главное нравственно-этическое учение, отрицая главные христианские ценности - воскресение и Церковь. Так же вследствие абсолютизации
непротивления Л.Н. Толстой, согласно В.С. Соловьеву, крайне неправильно истолковал вечную проблему Добро/Зло, согласно ему в мире вообще нет зла, но тогда как объяснить неудачу дела Христа. Объединяет же Л.Н. Толстого и В.С. Соловьева то, что путь к ненасилию должен осуществляться, главным образом на христианских началах, вопрос лишь в том, что за основу они брали в корне разные ценности: первый - абсолютное непротивление и самоотречение во имя человека, второй - «вдохновение добра», воскресение и самоотречение во имя Бога.
В западной традиции существенными для современной концепции ненасилия выступили, во-первых, представители поздних антропологических теорий, которые опровергли роль только биологических детерминант ненасилия, во-вторых, те ученые, которые обосновали социальные концепции ненасилия.
В конце ХХ в. значительное число западных антропологов (У. Хартуп, Я. де Вит, Д. Зилманн и др.) (5, 6) попытались подняться от индивидуального, межличностного уровня рассмотрения глубокой закономерной связи насильственного и ненасильственного поведения человека со всей системой социально значимых ценностей, господствующих в культуре Запада.
Д. Зилманн считал, что масштабное распространение насилия напрямую связано с его функциями в обществе. Оно становится хорошим и легким средством достижения желаемой цели, а также защищает от многих неприятностей. Несмотря на это насилие недопустимо в современном обществе, на смену ему должно прийти ненасилие. В качестве важной стратегии такой смены он видит недопущение таких условий, при которых враждебность приобретает роль доминирующего средства при разрешении многих социально значимых проблем. Другими словами, Зилманн считает необходимым лишить насильственное поведение полезности. Для этого он разрабатывает свою систему мер: 1) справедливое распределение всех жизненно необходимых благ в обществе; 2) аннулирование и признание недействительными любых приобретений, которые
получены посредством принудительных действий. Наказание же, по его мнению, не может способствовать чрезмерному снижению насилия, а наоборот, может спровоцировать последующие, еще более жестокие вспышки преступлений (6, р. 361-367). Такого же мнения относительно наказания придерживаются и Хартуп, и де Вит, которые в ходе серьезных исследований детской враждебности пришли к выводу, что наказание способствует проявлению агрессивного пробуждения.
Создание антропологической концепции ненасилия заключалась, главным образом, в том что, ее авторы сделали реальными возможности успешной практической реализации ненасилия на межличностном уровне, за счет переоценки роли биологических и социальных факторов обусловленности насильственного и ненасильственного поведения.
Социальная концепция ненасилия получила развитие в новоевропейской философии, в рамках которой авторы, в особенности И. Кант, анализируемое явление стали связывать с пацифистскими идеями мира, с разработкой морально-правовых норм социальных взаимоотношений в обществе. В XIX в. значимое влияние на социальную ненасильственную концепцию оказали работы Г.Д. Торо, придавшие ей политические очертания. Существенное же расширение теоретических рамок социальной концепции ненасилия произошло в ХХ в. и связано с именем М.-Л. Кинга.
По И. Канту, на пути к вечному миру перед человечеством открывается две перспективы: во-первых, договор, запрещающий войны, во-вторых, самоистребление человечества после крупномасштабной войны. Важность первой перспективы философ видит в создании мирного союза народов, но не государств, так как первый, в отличие от второго, не стремится к захвату власти, но имеет целью «поддержание и обеспечение свободы каждого государства для него самого и в то же время для других союзных государств» (7, с. 26). Но для того, чтобы прийти к такому союзу, «гражданское устройство каждого государства должно быть
республиканским» (7, с. 30), основанным на принципах свободы, равенства и единого, общего для всех законодательства. Огромное значение имеет установленная И. Кантом прямая зависимость конфликтов, как внутри-, так и межгосударственных, от наращения военной силы. Поэтому очень логичным является его призыв к постепенному разоружению и сокращению армии, до уровня добровольного, периодически проводимого обучения граждан, имеющего своей целью защиту своего отечества от нападения извне (7, с. 26). Значимость второй перспективы заключается в том, что еще XVIII в. Кант увидел опасность уничтожения цивилизации в случае массового распространения военного насилия. Выступив против войны, он не просто предложил ей ненасильственные альтернативы, но главное, одним из первых заговорил о ненасильственном диалоге народов, а также предложил вполне реальную мирную программу, ставшую первым шагом на пути современного прагматического ненасилия.
Другой аспект социальной концепции ненасилия, закрепивший его в качестве важной общественной практики по мирному разрешению конфликтов, связан с именем американского мыслителя XIX в. Г.Д. Торо (8). Свою ненасильственную теорию он изложил в программе гражданского неповиновения, где призывал американцев не платить налоги правительству США. Его концепцию можно разделить на несколько важных пунктов: 1) требование немедленного улучшения правительства путем признания принципа уважения справедливости, более чем закона; 2) требование апелляции государства не к «телу и пяти чувствам» человека, а к его разуму и нравственности, а исходя из этого, государство должно быть вооружено не физической мощью, но мудростью и честностью; 3) требование отдачи правительства во власть народа, но не наоборот; 4) требование неучастия человека в зле, при этом его необязательно склонять к совершению добрых поступков, так как это личное дело каждого.
Г.Д. Торо, одним из первых отказавшись платить налоги в знак протеста против проводимой американским правительством политики, продемонстрировал акцию сознательного гражданского неповиновения, которое с этого времени стало рассматриваться как политический регулятивный механизм демократического общества, как одно из средств выражения гражданами своего несогласия с властями. Более того, он одним из первых в западной антропологии, доказал, что ненасилие - это, прежде всего, личная независимость человека, его внутренняя свобода, способность самостоятельного принятия решений и осуществления свободного выбора.
Приступая к анализу концепции ненасилия М.-Л. Кинга (9), который наряду с Л.Н. Толстым и М.К. Ганди, стал третьим столпом ненасилия, нельзя сказать, что она имело какой-то один ярко выраженный характер, будь-то социально-политический, антропологический или религиозно-этический. Применительно к кинговскому понятию «ненасилие», правильнее всего сделать заключение о том, что его ненасильственная концепция - это синтез религиозно-этической, антропологической и социальной концепций ненасилия. Учение М.-Л. Кинга гармонично объединило принципиальные и прагматические аспекты исследуемого феномена, тем самым, заложив основы современной концепции активного ненасилия.
В любой кампании ненасильственных действий М.-Л. Кинг выделяет четыре стадии: 1) сбор фактов, устанавливающих несправедливость; 2) переговоры; 3) самоочищение; 4) прямые действия (9, с. 66). Несмотря на то, что самоочищение указано как третья стадия, оно является самым главным и неотъемлемым антропологическим детерминантом
ненасилия в кинговском учении. Оно представляет собой очень длительный процесс нравственного совершенствования человека, основанного на непротивлении, на принятии тяжких испытаний и, главное, на любви к своему противнику. В первой части
статьи «Любите врагов ваших» видится попытка объяснения того, как можно любить врагов своих, во второй - изложены положения, доказывающие эту
необходимость. М.Л. Кинг приводит три правила, способствующие пробуждению любви - «апаге» - созидательной, всепрощающей добросердечности в отношениях между всеми людьми: во-первых, развитие в себе умения прощать; во-вторых, осознание того, что зло, творимое врагом и его сущность - это не одно и тоже; в-третьих, искание дружбы и взаимопонимания своего врага (10). Среди аргументов, доказывающих необходимость любить врагов, в его учении приводятся следующие: ненависть, насилие, жестокость вовлекают людей в цепную реакцию зла, которую может разорвать только истинная любовь; ненависть ранит душу и уродует личность человека; только любовь способна врага превратить в друга; главное, выраженное в словах Иисуса: «Любите врагов ваших. да будете сынами Отца вашего Небесного» (10, с. 68-70). Следовательно, в кинговской интерпретации евангельского принципа «Возлюби врага своего» преодолевается традиционное его понимание, увязанное с нерешительностью, пассивностью, покорностью, а также видится требование уважения личности противника вне его социальной роли. Отсюда видно, что М.-Л. Кинг продолжил традицию Г.Д. Торо, согласно которой ненасилие - это примирение, основанное на уважении прав угнетенных (народа) и справедливости угнетателей (правящей элиты).
Главная особенность концепции ненасилия М. Л. Кинга заключается в том, что с одной стороны она призывает к любви и уважению личности врага, с другой - к борьбе против него. В отношении второй он применил понятие «воинстующее ненасилие», а позже разработал его тактику. Последняя состояла из создания кризисной, напряженной обстановки, достигающейся всевозможными акциями протеста (прямые действия), имеющей целью переговоры. Составляющие кинговской ненасильственной тактики можно представить в форме
круга, где каждый предыдущий элемент определяет последующий: прямые ненасильственные действия создают напряжение, выводящее несправедливость на широкую общественную арену, что, в свою очередь, не может не вызвать ее устранения путем переговоров. Во всем этом содержится еще одна истина, открытая М.Л. Кингом, о масштабности движения сторонников ненасильственных действий. Концепция ненасилия М.-Л. Кинга строится на принципе ненасильственного действия, заключающегося в нейтрализации и парализации общественных структур, путем отказа от сотрудничества, и зависящего от численности его участников. Ненасилие в его интерпретации это не просто стратегическая линия в борьбе за социальную справедливость, но и нравственная идея, утверждающая гуманистические и религиозные идеалы.
Таким образом, ненасилие в русской и западной культурно-антропологических традициях имеет свои специфические особенности, определяющие его возможности и пределы. Так, в русских концепциях ненасилия к нему относятся в основном пассивные отрицательные действия (непротивление, невреждение, несовершение), исходящие из духовных побуждений человека, носящие частный индивидуальный характер; в западных - активные отрицательные действия (неучастие, неголосование, неуплата), исходящие из прагматической установки человека, носящие массовый социальный характер. В первом случае речь идет о ненасилии как парадигме поведения человека, основанной на нравственно-этических ценностях, нацеленной на неприченение вреда другому человеку, группе людей, нации и в отношении их соблюдающей справедливость (принципиальное ненасилие); во втором - как методе разрешения конфликтов, противостояния несправедливости и ее пресечения, являющемся одновременно и целью и действием, не исключающем физическое и психическое принуждение в позитивных целях (прагматическое ненасилие).
Общность отечественной и западной концепций ненасилия заключается в том,
что эти концепции противостояли любому проявлению зла, несправедливости, при этом на Западе они выступили еще и против индивидуализма, порождающего отчуждение людей друг от друга. Русские идеологи ненасилия основное внимание акцентировали на богословии, следовательно, доминантными в их концепциях выступили правила каким должен быть человек как субъект ненасилия. В концепциях западных мыслителей акцент смещен в сторону жизненной практики, осмысления проблем взаимоотношения внутри социума, соответственно их основной задачей выступило изучение действий человека, результатов его поступков, социально-культурных механизмов, обеспечивающих успешную практическую реализацию ненасилия. Русские и западные концепции ненасилия являются взаимодополняющими, «высвечивающими» друг друга. Значимые основания этих концепций органично слились в теории «активного ненасилия», с которым современные ученые связывают будущее нашей цивилизации.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гусейнов А.А. Ненасилие как правда жизни // Опыт ненасилия в ХХ столетии: Социально-этические очерки / Под ред. Р.Г. Апресяна. -М.: Аслан, 1996. - С. 236.
2. Толстой Л.Н. Царство Божие внутри вас // Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 30 томах: Академическое юбилейное издание. Т. 28 - М.: Государственное издатель-
ство художественной литературы, 1955. -С. 149.
3. Соловьев В.С. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе и с приложениями // Соловьев В. С. Сочинения: В 2 т. Т. 2 / Общ. ред. и сост. А.В. Гулыги, А.Ф. Лосева. - 2-е изд. -М.: Мысль, 1990.
4. Соловьев В. С. Три речи в память Достоевского // Соловьев В. С. Сочинения: В 2 т. Т. 2 / Общ. ред. и сост. А.В. Гулыги, А.Ф. Лосева. - 2-е изд. - М.: Мысль, 1990. - С. 315.
5. Willard W Hartup & Ian de Wit. The Development of Aggression: problems and perspectives // Origins of Aggression. - N. Y.,1978.
6. Zilman D. Hostility and Aggression // Origins of Aggression. - N.Y., 1978.
7. «К вечному миру» И. Канта. - М.: Московский рабочий, 1989.
8. Thoreau H.D. Оп the duty of the civil disobedience. - N. Y., Bantam Books, 1962.
9. Кинг М.-Л. Есть у меня мечта: Избр. труды и выступления. - М.: Наука, 1970.
10. Кинг М.-Л. Любите врагов ваших //Вопросы философии. - 1992. - № 3. - С. 66 - 71.
Об авторе
Вшивцева Людмила Николаевна, аспирант 2-го года очной формы обучения кафедры социальной философии и этнологии Ставропольского государственного университета. Сфера научных интересов - исторический, культурологический, антропологический аспекты проблем насилия, человеческой агрессии, ненасилия, морали.
