CC BY
84
СГИ, ректоров ИГУ, членов комиссии ИГУ по обследованию работы Фундаментальной библиотеки, комиссии по чистке аппарата Союззолото, библиотекарей и т.д.).
Во многом благодаря искренности всех участников дело В.С. Манассеина является исключительно важным источником недостаточно изученной эпохи чисток 1929-1931 гг. Являясь многоплановым, оно раскрывает малоизвестные и неизвестные страницы истории становления СГИ, истории Иркутского университета, Союззолото.
Анализ документов важен и с точки зрения без-
опасности: документы дела в их совокупности являются своего рода психологической картой, на которой представлены диспозиции (ценностные приоритеты) каждой из сторон. Историко-психологический анализ идеологических установок - отдельная большая тема.
Документы дела В.С. Манассеина содержат материалы, помогающие понять, как происходили в годы чисток скрытые до поры столкновения между теми, кто видел в развитии высшего образования и производства залог достижения конечной цели партии и приверженцами бескомпромиссного проведения в жизнь идеологических установок культа личности.
Библиографический список
1. Архив ИрГТУ. Отчет библиотеки за 1934 г.
2. Архив ИрГТУ. Отчет библиотеки за 1935 г.
3. Архив ИрГТУ. Отчет библиотеки за 1936 г.
4. Архив УФСБ по Иркутской области. Дело № 7090 фп. Ма-нассеин Владимир Сергеевич.
5. ГАИО. Ф. р-610. Оп.3. Д.1299.
6. Арская З.П., Василькова И.А., Клеменкова Т.А. Директор библиотеки - это Вам не шутки! // Работаем на будущее: юбилейный сб. ст. / НТБ ИрГТУ. Иркутск: НТБ ИрГТУ, 2005. С. 16-27.
7. Васильева А.З. Моя Голгофа / Предисл. А.М. Гарина. М.: ООО «ИТИ ТЕХНОЛОГИИ», 2008. 365 с.
8. Гаращенко А.Н. Владимир Манассеин: страницы биографии краеведа // Сибирское наследие: газ.краеведч. сооб-ва Прибайкалья. 2004. № 8. С. 4.
9. Горощенова О.А. Особенности становления и развития крупнейшего вуза на востоке России - Иркутского государственного технического университета (ИрГТУ) // Фонды Музея истории ИрГТУ. Рукопись. 16 с.
10. Короленко В.Г. 9-е января 1905 года. Том 3. Рассказы 1903-1915. Публицистика. URL:http://ruslit.traumlibrary.net/ Ьоок/кого1епко^05-03/кого1епко^05-03.Мт1
11. Манассеин В.С. Возникновение и развитие идеи учреждения Сибирского университета в связи с историей просвещения Сибири в 1-й четверти XIX ст. Иркутск: Первая государственная типография литературы, 1924. 30 с.
12. Манассеин В.С. Крестьянский вопрос в Гродненской губернии в XIX столетии. Гродно, 1902. 85с.
13. Манассеин В.С. Очерк исторической деятельности Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества по изучению истории Восточно-Сибирского края, по охране памятников местной старины (1851-1926). Иркутск, 1926.
14. Манассеин В.С. Тельминская фабрика. Материалы для истории развития фабрично-заводской промышленности в Восточной Сибири в XVIII и первой половине XIX столетий. Иркутск: типография «Власть труда», 1928. Ч.1.
15. Манассеин В.С. Фундаментальная библиотека. К десятилетию Иркутского университета. Иркутск: Иркутский университет, 1928. 17 с.
16. Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920-1930-е годы) / Отв. ред. С.А. Красильников. Изд. 2-е. Новосибирск: ИД «Сова», 2007. 456 с.
17. Соломон Е.Ш. Страницы истории вуза и его библиотеки в лицах // Вестник научной библиотеки Иркутского государственного университета. Иркутск, 2009. Вып. 9. С. 65-74; URL.: library.istu.edu/publ/manassein2.pdf.
18. Щербаков Н.Н., Личичан О.П. К истории юридического образования в Иркутском государственном университете. 1998. URL: http: // law.edu.ru /doc /document.asp?docID = 1118421
УДК 82; 801.7
КОНЦЕПТ ЖИЗНЬ КАК ОРГАНИЗУЮЩЕЕ НАЧАЛО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КАРТИНЫ МИРА Ф. ИСКАНДЕРА (НА ПРИМЕРЕ РОМАНА "САНДРО ИЗ ЧЕГЕМА") © Е.В. Сумарокова1
Иркутский государственный университет,
664025, Россия, г. Иркутск, ул. Чкалова, 2.
Цель статьи - показать, посредством каких модельных структур может быть представлен в художественном тексте национальный базовый концепт ЖИЗНЬ, продемонстрировать структурообразующую роль концепта ЖИЗНЬ в художественной картине мира Фазиля Искандера. Рассматриваются метафорические структуры, репрезентирующие в романе Фазиля Искандера «Сандро из Чегема» художественный концепт ЖИЗНЬ, выявляются особенности представления данного концепта автором-абхазцем, пишущим на русском языке, раскрываются ценностные ориентации говорящего.
Табл. 1. Библиогр. 6 назв.
Ключевые слова: культура; художественный концепт; художественная картина мира; автор; концептуальная метафора; образно-метафорические парадигмы; идиолект; авторский смысл.
1Сумарокова Екатерина Валерьевна, старший преподаватель кафедры новейшей русской литературы факультета филологии и журналистики, тел.: (3952) 526035, e-mail: sumka1970@inbox.ru
Sumarokova Ekaterina, Senior Lecturer of the Department of Contemporary Russian Literature of the Faculty of Philology and Journalism, tel.: (3952) 526035, e-mail: sumka1970@inbox.ru
CONCEPT OF LIFE AS ORGANIZING PRINCIPLE OF F. ISKANDER’S ARTISTIC PICTURE OF WORLD (ON EXAMPLE OF NOVEL “SANDRO OF CHEGEM”)
E.V. Sumarokova
Irkutsk State University,
2 Chkalov St., Irkutsk, 664025, Russia.
The article is aimed at showing some model structures used for the presentation of the national basic concept of LIFE in the literary text and demonstrate its structure-forming role in Fazil Iskander's artistic picture of the world. The author considers the metaphorical structures representing the artistic concept of LIFE in Fazil Iskander's novel “Sandro of Chegem”, identifies the features of this concept representation by the Abkhazian author, writing in Russian, reveals the value orientations of the speaker.
1 table. 6 sources.
Key words: culture; artistic concept; artistic picture of the world; author; conceptual metaphor; figurative and metaphorical paradigms; idiolect; author's meaning.
Концепт ЖИЗНЬ относится к числу базисных концептов. С одной стороны, он универсален, то есть встречается во всех языках мира, с другой стороны, этноспецифичен, поскольку репрезентируемая концептом иерархия компонентов и набор ценностей, так или иначе, отражают национальный менталитет. Кроме того, рассматривая реализацию концепта ЖИЗНЬ в творчестве конкретного писателя, мы имеем дело с индивидуальным или художественным концептом. Под художественным концептом, вслед за Е.В. Сергеевой и И.Г. Ткаченко, мы понимаем единицу индивидуального сознания, авторской концептосферы, вербализованную в едином тексте творчества писателя. Признаками художественного концепта являются следующие: вербальность; представленность в качестве элемента структурированной картины мира писателя; эстетизм; преобладание ассоциативного и образного слоев в содержании [5].
Общие признаки, структура, смысловые доминанты ассоциативно-семантического поля концепта ЖИЗНЬ в русской языковой картине мира описаны О.А. Ипановой и представлены в «Антологии концептов» [3]. При описании понятийной составляющей концепта автор выделяет следующие признаки: жизнь -это существование; деятельность, функционирование; движение; длительность; целостность; реальность; качество. Говоря об образной составляющей концепта ЖИЗНЬ, О.А. Ипанова обращает внимание на следующие метафоры, типичные для русской языковой картины мира: жизнь - путь; ценность; собственность; книга; нечто хрупкое; идеальная субстанция; физическая субстанция; ресурс; конструкция; механизм (машина); агрессор; учитель; судья; доброжелатель; вольная, независимая личность; обидчик; жертва; подчиненный (раб).
В концептосфере Фазиля Искандера концепт ЖИЗНЬ является одним из важнейших. Слово-имя концепта и его однокоренные слова представлены в романе «Сандро из Чегема» в трёхстах сорока контекстах. Концепт глобален и многоуровнев по содержанию и включает в себя как представление о жизни,
о наборе ценностных ориентиров автора, так и о быте и бытии отдельного человека. Кроме того, концепт ЖИЗНЬ в произведении Искандера связан с пространственными миромоделирующими установками и представлениями о творчестве, а потому представляет собой организующее начало художественной картины
мира романа.
Исследуя авторскую объективацию общекультурного концепта в романе Фазиля Искандера «Сандро из Чегема», следует учитывать своеобразное двуязычие автора. Роман не только написан автором-абхазцем, но и погружен в мифологизированный мир горного селения Чегем и его окрестностей. Создавая произведение, автор словно осуществляет процедуру языкового и семиотического перевода абхазских реалий на язык русской культуры. Причем это производится не только на имплицитном уровне, но и подаётся автором в качестве художественного приема. Таким образом, исследуя реализацию концепта ЖИЗНЬ в творчестве Фазиля Искандера, мы если и не погружаемся в абхазскую языковую среду, то определённо выходим за рамки русской ментальности.
Понятийная составляющая концепта ЖИЗНЬ в романе «Сандро из Чегема» представлена практически всеми признаками, выделяемыми О.А. Ипановой, что говорит о полноте реализации концепта (см. таблицу).
Образная составляющая концепта ЖИЗНЬ репрезентируется такими традиционными метафорическими парадигмами, как ценность («рискуя жизнью», «спас ему жизнь»), собственность («дар жизни», «вложить свою жизнь в предприятие, которое никогда-никогда не лопнет», «готовность пожертвовать жизнью»), ресурс («урок справедливости и равноправия в пользовании благами жизни»). Причем на этом позитивном фоне примеров концептуальных метафор с отрицательной коннотацией ничтожно мало: ЖИЗНЬ - грязь («собственной кровью очищенным от скверны собственной жизни»), ЖИЗНЬ - негодное имущество («хлам жизни, вынесенный прибоем на пустынный берег»), ЖИЗНЬ - гнёт, ветхое здание («жизнь гнетет его двойным гнетом, то есть и тем, что все должно рухнуть, и тем, что все еще держится»). Жизнь вообще обладает целым набором положительных коннотаций, а отрицательные - относятся к её частным проявлениям.
ЖИЗНЬ в творчестве Искандера представлена не как абстрактная категория, а как существование, воплощённое в самые естественные формы: семья, быт, труд, отдых, праздники, природа. Поэтому концептуальные метафоры жизни основаны на образах, являющихся важнейшими условиями этой самой жизни: ЖИЗНЬ - воздух («счастливая способность извле-
ЖИЗНЬ - существование «Внешне я жил, но внутренне чувствовал себя мертвецом». «Но жизнь человека на земле вечна, и я вам сейчас это докажу».
ЖИЗНЬ - деятельность, функционирование «Хозяин дома был еще более редкий, чем Миха, для того времени абхазец, потому что он целиком жил торговлей». «Раз человек не грабил, не убивал, значит, он жил трудом. . .» «Краем детства я застал во многом еще патриархальную, деревенскую жизнь Абхазии и навсегда полюбил ее». «Все получилось наоборот - тихая, сонная Даша выжила из дому дюжину воинственных и шумных гречанок».
ЖИЗНЬ -длительность «По его словам, за всю свою долгую жизнь он ни разу не сидел на земле». «У подножия яблони на деревянной колоде сидел ее самый старший брат Сандро и рассказывал своему гостю веселые истории из своей еще совсем молодой жизни».
ЖИЗНЬ - реальность «<..>был срочно вызван лучший районный парикмахер, который брил и стриг на дому живых начальников и знатных покойников».
ЖИЗНЬ - качество «<...> сумрачность Харлампо - это маска, защищающая его счастливую жизнь от сглаза судьбы».
кать постоянную легкость и радость из самого воздуха жизни»), ЖИЗНЬ - пища («аппетит к жизни перед началом жизни, который и есть настоящее счастье»; «он никогда не думал, что жесткую корку жизни можно смягчить слезами»), ЖИЗНЬ - жажда («помни, что ты утолил мою жизнь»).
Однако обращает на себя внимание тот момент, что наибольшее количество контекстов в романе Искандера репрезентирует концептуальный признак ЖИЗНЬ - целостность (целостный набор событий, действий и т.д.). Приведём несколько примеров:
• «В жизни мне нравились многие деревья, и я, дойдя до зрелого возраста, храню о них самые нежные воспоминания».
• «Но в жизни любовь к истине нередко бывает несовместимой с самой жизнью».
• «Почему-то больше всего хотелось прижаться к космонавту, не только потому, что он мощный выразитель жизни, но и потому, что в нем чувствовался ясный, безыскусный строй души».
• «Так мы встречались с ней около двух месяцев, и я был доволен жизнью и судьбой».
Это говорит об интересе писателя не просто к фрагметарно-процессуальной стороне семантики концепта, а об установке на осмысление жизни в её единстве и полноте, как некой ментальной единицы.
Полнота концептуальных смыслов отражена в целой группе метафорических парадигм, основанных на сходстве жизни с теми или иными проявлениями человеческой натуры, отражающем особенности отношений «жизнь - человек». Для концептуального поля Ф. Искандера характерны традиционные метафоры ЖИЗНЬ - учитель («как говорится, жизнь учит всему»; «жизнь, не жестокость уроков твоих грозна, а грозна их таинственная недоговоренность»), ЖИЗНЬ - повелитель («вот что с нами делает жизнь»), ЖИЗНЬ - агрессор («они были в той или иной степени биты и потасканы жизнью», «потоптан самой жизнью»). В то же время писатель обращается к тем образам, которые характерны только для авторского идиолекта. Так, например, в карнавальную картину мира «Сандро из Чегема» очень органично вписываются следующие метафоры:
ЖИЗНЬ - шут («Он пошел, а я еще немного постоял, любуясь его величественной и немного оперной фигурой, как бы иронически сознающей свою оперность и в то же время с оправдательной усмешкой кивающей на тайное шутовство самой жизни»), ЖИЗНЬ
- любящее существо («И тут дядя Сандро, как любимец самой жизни, указал ему на его чересчур отвлеченное понимание законов истории»), ЖИЗНЬ -восторженное существо («В окно веранды, щебетнув на лету, влетает ласточка и, косо полоснув пространство помещения (она это сделала быстрей, чем я описал), вылетает в другое окно. Какая ей была надобность влетать в веранду и вылетать из нее? Никакой, чистое озорство. Но это знак жизни, ее восторженная роспись в воздухе, и этим все оправдано»). Родовой уклад жизни чегемцев даёт основание для появления метафоры ЖИЗНЬ - родственное существо («И теперь он плакал за все те времена, когда удерживался от слез, плакал за всех близких сразу, но волнами набегали отдельные слезы брату, отдельные слезы маме, отдельные слезы сестре и отдельные слезы собственной жизни»). Очевидно, что концептуальные метафоры Фазиля Искандера, олицетворяющие художественный образ жизни, более разнообразны по своим типам, чем в традиционной русской языковой картине мира, и в целом отражают более равноправное отношение человека и жизни.
Установка на осмысление жизни как целостности порождает одну из важнейших метафорических парадигм концепта ЖИЗНЬ в идиолекте Фазиля Искандера
- ЖИЗНЬ как объект внимания, осмысления. В результате анализа произведения было найдено двадцать контекстов, которые репрезентируют эту метафору.
Герои абхазского писателя не просто живут рядом друг с другом, а внимательно наблюдают за жизнью друг друга. Посторонние, заезжие люди неглубоки, они способны лишь на поверхностное знакомство с жизнью местных аборигенов: «Хорошо, что вы мне это сказали, отвечает Рой Ройсон, хотя я и сам догадывался, что если уж негры живут в Советском Союзе, то только так. При этом он как будто обещал, если будет время, заехать в Абхазию и познакомить-
ся с жизнью местных негров». Наблюдение за жизнью у самих горцев - это основной источник знаний, этому учатся с детства. И понимание жизни приходит в результате рассудочного сопоставления различных явлений: «Наверное, маленькие петушки такие злые оттого, что они маленькие, подумала Кама. Она попыталась сопоставить жизнь петухов с жизнью взрослых людей, но не смогла, потому что в их роду не было людей маленького роста», - изучения или в результате интуитивного прозрения: «Я рассказываю об этом, потому что именно тогда, мальчишкой, стоя у гроба, быть может, впервые пронзенный печалью неведомого Экклезиаста, я смутно и в то же время сильно почувствовал трагическую ошибку, которая всегда была заключена в жизни этой семьи». В мире Чегема даже животные склонны к осмыслению жизни: «По опыту жизни Широколобый знал, что люди уводят его на работу более размеренной, солидной походкой».
Наблюдение за жизнью у Фазиля Искандера - это источник постижения социальных и нравственных закономерностей: «Он и раньше много раз задумывался, почему люди, добывающие свой хлеб под крышами контор, когда их ударяет судьба, опускаются гораздо быстрее, чем обыкновенные крестьяне. Он это заметил и по жизням многих снятых с должностей кенгурийских начальников». Это выражение любви и заботы: «Прошли годы, она сама вышла замуж, народила детей, но чувство не прошло, прошла боль, и она продолжала издали следить за его жизнью и тревожиться за него, потому что знала, что у него больное сердце». Субъектом наблюдения может быть даже глупость, которая в результате не приобретает ничего для себя, но является ценным свидетелем жизни: «Ну, что ж, подумал я, когда уходит от нас все, что мы любили, все, что сияло нам светом надежды, мужества, нежности, благородства, когда от нас уходит все это, я и глупость готов прижать к груди, потому что глупость тоже часть человека, и, если от человека больше ничего не осталось, я тем более готов припасть к ней с сыновней грустью. Ведь она видела своими глазами, слышала своими ушами всех, кого мы потеряли, и мне ли не ценить последнюю свидетельницу нашей жизни».
Концептуальная метафора - ЖИЗНЬ как объект наблюдения позволяет писателю моделировать социальную и бытийную иерархию внутри художественной картины мира. В произведении Искандера очень четко различаются понятия: наблюдающий за жизнью и присматривающий.
Как утверждает писатель, «по-абхазски слово «присматривающий» означает также и «руководящий»». «Присматривающими» герои Искандера называют начальников «’’Слава богу, наш Сандро выбился в присматривающие”, - сказал один из чегемцев». В «Словаре русского языка» (МАС) первое значение слова присмотреть раскрывается следующим образом: «Посмотреть, последить с целью надзора, ухода; приглядеть» [6]. Однако в «Толковом словаре живого великорусского языка Владимира Даля» подчеркива-
ется: «Присматривать, присмотреть - <...> смотреть, приглядывать, призирать, наблюдать, блюсти, надсматривать; но при выражает здесь меньшую степень надзора» [1]. Таким образом, присматривающий тоже наблюдает жизнь, но совершенно очевидно, что сема «меньшая степень надзора» играет в иерархии семантики слов, а соответственно и ценностей художественного мира романа определяющую роль. Присматривающим оказывается и садовый сторож Сандро, и сам Сталин («Присматривающий над всеми Присматривавшими»).
Наблюдающий крестьянин видит и знает о жизни больше, а за ним может «подглядывать» только «Великий Тамада». Карнавально-мифологический мир романа «Сандро из Чегема» не вмещает в себя серьёзную концепцию высшего начала, но, тем не менее, образ вневременного Создателя здесь есть. Бог чегемцев - это Тамада на «празднике жизни», и именно он является главным наблюдателем: «Дядя Сандро улыбнулся. Издали в бинокль было забавно подглядывать за подглядывающим. Он опять вспомнил про Главного Тамаду и подумал, что, может быть, Ему также забавно в свой небесный бинокль следить за мной, как мне за этим аробщиком? Так вот и живем, послеживая друг за другом, подумал дядя Сандро и, уже больше не отвлекаясь, следил за тем, что происходило в сарае».
Наблюдающим жизнь творцом художественного мира романа является и сам автор: «Странна жизнь писателя, то есть наблюдателя над жизнью». Постижение жизни - это путь писателя к бессмертию, и здесь он приближается к образу Великого Тамады: «Но если мы взялись рассказ о жизни сделать своим жизненным делом, то правдивость этого рассказа есть самый безусловный и наглядный показатель этого намерения. Таким образом, правдивость рассказчика нужна самому рассказчику, прежде всего, это форма его борьбы с собственным распадом, можно сказать, божественный эгоизм собственного бытия». Но в другом месте романа Искандер тут же лишает образ писателя-рассказчика его исключительного статуса, приравнивая его к присматривающим: «- Писарь? - спросил он, насторожившись. Я ему сказал, что иногда пишу сам, а чаще всего привожу в порядок то, что пишут другие. -Значит, присматриваешь за пишущими, - догадался и успокоился он».
Таким образом, в центре художественного мира романа находится крестьянин, живущий и постоянно осмысляющий жизнь. Над ним - отстранённый наблюдатель, Великий Тамада, а разного рода присматривающие находятся в искандеровской иерархии ниже образа крестьянина.
Наблюдающий жизнь Бог-Тамада - это образ застольный, поэтому концептуальная метафора ЖИЗНЬ как праздник столь естественна в идиолекте Фазиля Искандера: «<...> она и сейчас при виде наседки, на ее глазах укрывшей под крыльями всех цыплят, ощутила восторг, как бы предчувствие праздника жизни». Но при этом Великий Тамада ещё и Творец. Не единожды в тексте романа употребляется метафо-
ра ЖИЗНЬ как творение, произведение («Сейчас мне вдруг пришло в голову: а что, если наклон Пизанской башни был знаком, показывающим некий градус отклонения всей земной жизни от божьего замысла, и теперь мы лишены даже этого призрачного ориентира?»; «<...> Земля заверчена, <...> и каждая конечная картина никогда не будет конечной картиной...»). А поскольку одной из ключевых фигур осмысления жизни является образ писателя-рассказчика, то и ЖИЗНЬ в этом романе концептуализируется как литературное произведение («поэзия народной жизни все больше и больше захватывала меня», «в двадцать четыре года закончилась моя жизнь, а все остальное - какой-то странный, затянувшийся эпилог»).
И Богу, и писателю в равной степени недоступна та радость бытия, которая характеризует жизнь абхазского крестьянина («Казалось, вечность грустит о недоступном ей уюте временной радости жизни, а уют временной радости жизни сладок душе человека самой недоступностью вечной жизни на этой земле»; «Поэтому он (Сандро - Е.С.) живет для того, чтобы жить, а мы живем для того, чтобы любоваться его жизнью. Это просто две разные профессии, и я иногда с грустью догадываюсь, какая из них интересней»).
Концепт ЖИЗНЬ оказывает большое влияние и на осмысление пространственно-временных категорий в художественном мире романа. Пространство «Сандро из Чегема» организовано по мифологическому принципу. Понятия село/ город, верх/ низ, своё/ чужое, прошлое/ настоящее образуют бинарные оппозиции в ценностной ориентации картины мира. Значения идеального, сакрального, упорядоченного, правильного связаны с образами Чегема, чегемцев, гор, патриархальной жизни.
Эпитеты и метафоры исследуемого концепта переплетаются с качественными характеристиками пространства. Так, определения счастливая, хорошая, вольная, самоотверженная, молодая, благополучная употребляются писателем при характеристике ЖИЗНИ в Чегеме, в прошлом, в крестьянском доме. Соответственно, ЖИЗНЬ городская, долинная, новая характеризуется с помощью эпитетов бессмысленная, проклятая, дармовая. Таким образом, смысловые поля концепта ЖИЗНЬ обладают пространственновременными характеристиками, актуальными для авторского сознания и ориентированными на его мифологические закономерности («И все они были в той или иной степени биты и потасканы жизнью и в конце концов смирились в своих домах-пристанях или коммунальных квартирках. И они, любуясь красивым домом, садом, благополучной жизнью семьи Вахтанга, были благодарны ей хотя бы за то, что их мечта не была миражем, была правильная мечта, но вот им просто не повезло»). Отсюда и метафоры ЖИЗНЬ - пространство с разными измерениями, река с разными берегами («я как бы жил в другом измерении»; «словно все, что было тогда, осталось на том берегу жизни»).
Важнейшим образом в романе, соотносимым с ар-
хетипом мирового древа, является молельный орех. Образ этого дерева одновременно серьезен и народен. С одной стороны, он является символом времени первопредков, гарантом устойчивости мира для чегемцев. К нему приходят пастухи и охотники для совершения своих нехитрых обрядов. Могучий исполин, обвитый виноградной лозой, он действительно похож на мировое древо кавказской мифологии, обвитое цепью, на которой было привязано священное животное.
С другой стороны, молельный орех Искандера чрезвычайно «восприимчив» к историческим событиям. Когда в Абхазии начали создаваться колхозы, священное дерево стало издавать звук, похожий на слово «кумхоз» (абхазский вариант слова «колхоз»), тем самым благословляя сомневающихся крестьян (гл. «История молельного дерева»). Однако чегемская идиллия разрушается вместе с мировым древом. Сначала комсомольцы пытаются поджечь молельный орех, знаменуя тем самым конец мифического времени, а в последней главе романа «Дерево детства» мы приходим вместе с автором к опустевшему Чегему с заглохшим родником, заросшим бурьяном кладбищем и видим погибшее дерево: «Молельный орех рухнул, должно быть от старости. Его гигантский ствол уходил вниз, на самое дно котловины, во мглу кавказских джунглей»
Как и положено архетипическому образу, дерево для Искандера является не только моделью пространства, но и ценностным ориентиром («Иногда я думаю, что дерево не просто благородный замысел природы, но замысел, призванный намекнуть нам на желательную форму нашей души, то есть такую форму, которая позволяет, крепко держась за землю, смело подыматься к небесам»). Поэтому концептуальная метафора ЖИЗНЬ - древо наполняется особой многозначностью, тем более что именно эта метафора является и образцом речевой и структурной организации произведения.
Характеризуя способ рассказывания одного из героев романа, резонёров автора, Зенона, Искандер пишет: «Он был прирожденным рассказчиком, и ветвистость его рассказов только подчеркивала подлинность самого древа жизни, которое он описывал». Жизнь объемна и ветвиста, и поэтому сам способ организации художественного произведения должен отражать её многообразие. Даже форма организации художественного целого произведения (герой, сюжет, художественное пространство, композиция, соотношение глав, поэтика, жанр) так или иначе, соотнесена с образом древа.
В монографии «Смех против страха, или Фазиль Искандер» Н. Иванова пишет: «Это роман в новеллах, жанр, за последние годы (отметим справедливости ради, что уже после появления в печати первых глав «Сандро») заметно возродившийся в нашей литерату-ре.<...> Только на первый взгляд построение романа может показаться хаотичным. На самом деле текст в высшей степени стройно организован, но организован, прошу прощение за каламбур, органически» [2]. Сам Ф. Искандер пражанром, давшим основу замыслу этого произведения, называет роман: «Начинал я писать
"Сандро из Чегема" как шуточную вещь, слегка пародирующую плутовской роман. Но постепенно замысел осложнялся, обрастал подробностями, из которых я пытался вырваться на просторы чистого юмора, но вырваться не удалось. Это лишний раз доказывает верность старой истины, что писатель только следует голосу, который диктует ему рукопись». Однако динамика, необходимая для плутовского романа, в произведении также осложнена побочными линиями, бесконечными ответвлениями от основного сюжета каждой главы. Внимание автора и читателя все время отвлекается от центральной авантюрной коллизии, отнюдь не судьба героя лежит в основе повествования. «Древесная» структура произведения отражается в том, что главы объединены образом Сандро, как неким стержнем, стволом. Но при этом, согласно закону жизни, живого рассказывания, повествование отклоняется в сторону.
М. Каневская в статье «Кратчайший путь к истине: децентрализация дискурса у Фазиля Искандера» описывает «"ветвистость” (модульное строение)» в организации романа на уровне композиции, материала и стиля как отрефлексированный «опыт познания мира, от “первичной мудрости” эмпирического наблюдения до истины онтологического обобщения» [4]. То есть концептуальная метафора ЖИЗНЬ - древо выступает в произведении Ф. Искандера в качестве основной текстообразующей и смыслопорождающей модели.
Одна из самых продуктивных метафорических парадигм в русском языке, согласно утверждению О. Ипановой, складывается вокруг концептуальной метафоры ЖИЗНЬ - путь. Для Искандера это скорее не самый характерный образ. Писатель употребляет эту метафору лишь единожды, существенно детализируя характеристику базового образа и лишая его семантики прямоты, определённости, целенаправленности («По его словам, дядя Сандро шел по жизненному пути, стремясь украсить праздничные столы, если они ему попадались на пути, а если извилистый жизненный путь приводил его к поминальным застольям, ибо в жизни всякое бывает, он и тут не уклонялся, и тут выполнял свой общественный долг с тем приличием, с тем печальным достоинством, которое завещано нам дедами»). Более значимой для автора романа является метафора ЖИЗНЬ - река, течение. Речь идёт не только об упоминаемой выше семе «разные берега». Образ реки/ течения более соответствует искандеровским представлениям о жизни в силу своей подвижности, изменчивости и готовности вобрать в себя входящие потоки («он, посетовав на быстротекущую жизнь, успокоился»; «могучий поток народной жизни»; «пытаясь заново слиться с его жизнью, она бодро засуетилась»).
Таким образом, ЖИЗНЬ в концептосфере Ф. Искандера предстаёт как многоаспектная, «разветвлённая», подвижная и живая категория.
Значимостная составляющая концепта ЖИЗНЬ традиционно выявляется на основе парадигматических отношений концептов ЖИЗНЬ - СМЕРТЬ. В «Антологии концептов» О. Ипанова приводит мнение многих исследователей о том, что «та бинарная оппози-
ция является универсальной, так как левая часть оппозиции маркирована знаком «положительно», а правая - знаком «отрицательно»[3]. Концептуальная парадигма романа «Сандро из Чегема» позволяет поставить под сомнение универсальность подобной маркировки.
Фольклорно-мифологическая традиция предполагает бестрагедийное отношение между жизнью и смертью. Смерть описывается как продолжение жизни, как амбивалентный символ абсолютного начала и абсолютного конца. Нарушение границ жизни и смерти в мифологической традиции для человека было связано или с окончательным уходом в инобытие, или с началом нового этапа жизни. Средневековая карнавальная культура так же не противопоставляет жизнь смерти. Она предполагает отношение к смерти как закономерной части жизни. Отсюда и отсутствие страха перед смертью в карнавальном мироощущении, и гротескные образы рожающей и рождающейся смерти. Художественная литература вслед за традицией романтической баллады описывает нарушение границ между жизнью и смертью, причём в пользу последней. Вторжение мира мёртвых в жизнь влекло за собой неминуемые трагические последствия для героев.
В романе «Сандро из Чегема» автор возвращается к карнавально-мифологической традиции. Концептуальные метафоры ЖИЗНИ и СМЕРТИ сложно отделимы друг от друга. С одной стороны, СМЕРТЬ мета-форизируется в качестве агрессора («угроза смерти»; «близость смерти или смертельной опасности»; «смерть сестры отсекла уже эту маленькую вольность»). Однако абсолютная в художественном мире Искандера ценность жизни не просто нейтрализует её разрушительное начало, а восстанавливает мифологическую и карнавальную идею неразрывности смерти и обновления. Для идиолекта Искандера характерны такие гротескные словосочетания, как «свежие похороны», «весело хоронили», «загробная шутка». В раблезианском духе писатель рассуждает о том, «когда умирает старый человек, мне кажется, вполне уместны и веселые поминки, и пышный обряд. Человек завершил свой человеческий путь, и, если он умер в старости, дожив, как у нас говорят, до своего срока, значит, живым можно праздновать победу человека над судьбой». Почти буквально повторяя слова М. Бахтина о близости рождения и смерти, писатель замечает: «Я раньше никогда не думал, что секс и смерть как-то связаны. Но идея прихода одной жизни разве не подразумевает идею ухода другой?» Абсолютно чудовищен человек, «не осознающий собственной смертности»: «Вообще от облика его исходило ощущение нечистоплотного трепыхания между жизнью и смертью, одновременное оскорбление и той и другой. Для живого он слишком явно смердил, для мертвого он был непристойно суетлив, как бы постоянно и глумливо подмигивая из гроба».
Таким образом, концепт ЖИЗНЬ в идеолекте Фа-зиля Искандера представлен как некая абсолютная, всё в себя вбирающая ценность, не противопоставленная смерти, а объединённая с нею в неразрывную
жизнеутверждающую цепь. Эсхатологическая направленность сюжета (конец чегемского патриархального мира и распад традиционных ценностей) преодолевается витальной энергией карнавального мироощущения и «разветвлённостью» (децентрализованностью дискурса), который моделируется по образу важнейшей концептуальной метафоры ЖИЗНЬ - древо.
О. Ипанова отмечает следующую культурную специфику отношений «человек - жизнь» в русской язы-
ковой картине мира: человек - пассивен, жизнь - активна, деятельна, подчиняет себе человека. Для человека в идиолекте абхазского писателя характерна более независимая позиция по отношению к жизни: наблюдающий жизнь и наслаждающийся жизнью.
Исследование выполнено при поддержке Министерства образования и науки Российской Федерации, соглашение № 14.B37.21.0996.
Библиографический список
1. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка [электр. рес.]// URL: http://vidahl.agava.ru/intro.htm (21.
01. 2013)
2. Иванова Н. Смех против страха, или Фазиль Искандер. М.: Сов. писатель, 1990. 320 с.
3. Ипанова О.А. Жизнь // Антология концептов / Под ред. В.И. Карасика, И.А. Стернина. Том 2. Волгоград: Парадигма, 2005. С.146-156.
4. Каневская М. Кратчайший путь к истине: децентрализа-
ция дискурса у Фазиля Искандера // Новое литературное обозрение. 2005. № 72.
5. Сергеева Е.В. Концепт-универсалия и художественный концепт: проблема классификации // Сибирский филологический журнал. 2006. № 1-2. С. 99 - 106.
6. Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич.
исследований; Под ред. А.П. Евгеньевой [электр. рес.] // URL: http://feb-web.rU/feb/ushakov/ush-abc/18/us430813.htm
(21.01.2013)
УДК 159.9
ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ И ВЕГЕТАТИВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ СТУДЕНТОВ ВУЗА © Е.И. Финогенко1
Иркутский государственный технический университет,
664074, Россия, г. Иркутск, ул. Лермонтова, 83.
Приведены результаты исследования вегетативных дисфункций у студентов вуза во взаимосвязи с их эмоциональным состоянием. Рассматриваются психосоматические расстройства, в возникновении которых основное значение имеют аффективные нарушения. Установлено, что наличие вегетативных дисфункций, сопровождающих отклонения в эмоциональной сфере, может свидетельствовать о нарушении психического здоровья студентов.
Табл. 1. Библиогр. 6 назв.
Ключевые слова: психическое здоровье; психосоматические расстройства; аффективные нарушения; вегетативные дисфункции.
EMOTIONAL AND AUTONOMIC COMPONENTS OF UNIVERSITY STUDENT MENTAL HEALTH E.I. Finogenko
Irkutsk State Technical University,
83 Lermontov St., Irkutsk, 664074, Russia.
The article presents the results of studying autonomic dysfunctions of high school students in connection with their emotional state. It deals with the psychosomatic disorders, mainly caused by affective disorders. It is found out that the presence of autonomic dysfunctions that accompany the variations in emotional sphere can be the evidence of students' mental health disturbance.
1 table. 6 sources.
Key words: mental health; psychosomatic disorders; affective disorders; autonomic dysfunctions.
Психологи рассматривают здоровье как ценность для человека, необходимую предпосылку для полноценной жизни, удовлетворения его материальных и духовных потребностей, участия в труде и социальной жизни, в экономической, научной, культурной и других видах деятельности.
Психическое здоровье человека, его критерии, пути формирования изучаются психологами и клиници-
стами. Современное его понимание сводится к следующему: психическое здоровье - это состояние душевного благополучия, характеризующееся отсутствием болезненных психических проявлений и обеспечивающее адекватную условиям окружающей среды регуляцию поведения и деятельности. При таком понимании критериями психического здоровья являются:
• соответствие субъективных образов отражае-
1Финогенко Елена Ивановна, кандидат биологических наук, доцент кафедры психологии, тел.: 89501265717, e-mail: Elena-fin@yandex.ru
Finogenko Elena, Candidate of Biology, Associate Professor of the Department of Psychology. tel.: 89501265717, e-mail: Elena-fin@yandex.ru
