CC BY
99
КОНЦЕПТ «ВЕЙМАРСКОГО РАЗВИТИЯ» РОССИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Д.А. Пушмин
Кафедра истории России новейшего времени Российский государственный гуманитарный университет Миусская пл., 6, Москва, Россия, 125993
В статье рассматриваются обстоятельства возникновения концепта «Веймарская Россия» как попытки объяснения противоречивого хода российской политической трансформации 1990-х гг. Автором проводится анализ последующих репрезентаций этого концепта в исторической и политической литературе.
Во многих исследованиях периода российских политических преобразований 1990-х гг. противоречивый ход реформ описывается как основной фактор повышения социальных рисков. В насыщенных «катастрофической... терминологией» (1) дискурсах об РФ 1990-х гг. нашли отражение многие характерные для того времени социальные фобии. В их числе был и страх перед опасностью установления в стране правой националистической диктатуры в случае неудачи трансформации в демократическом направлении. Во многом эта социальная фобия оказала влияние на предложенный историком А.Л. Яновым (2) актуальный в 1990-х гг. концепт осмысления специфики российской трансформации.
В 1995 г. в монографии «После Ельцина. Веймарская Россия» А.Л. Янов сопоставлял политическое развитие Веймарской Германии и РФ, попытался дать научное обоснование «Веймарской перспективе» России как «пугающе точной исторической аналогии» (3). Рассматриваемые автором государства были определены в качестве постимперских с ограниченными возможностями демократической самотрансформации и предрасположенностью к установлению диктатуры крайне правых.
Помимо сравнительного исследования, А.Л. Янов предложил операционально-политический подход по противодействию националистическому реваншу. Возможность избежать диктатуры целиком ставилась им в зависимость от реализации странами Запада по отношению к России предписательной «политики соучастия» (4) в различных сферах государственной деятельности. Альтернативой «политике соучастия» А.Л. Янову виделась неизбежная трансформация российского «прозападного режима в воинствующий антизападный... » (5).
Синтез исторической и политологической составляющих подхода образовал концепт «Веймарская Россия», который был востребован в дискурсе власти в 1990-х гг. как мобилизующий на противодействие ортодоксально-коммунистической и национально-патриотической оппозиции и стал обсуждаться именно в этом качестве (6).
В данной статье рассматриваются репрезентации концепта А.Л. Янова в современной литературе, различные точки зрения о степени научной значимости кросстемпоральных сравнительных исследований Веймарской Германии (1919—
1933 гг.) и посткоммунистической (новой) России. Цель работы состоит в выяснении, сохраняется ли «Веймарская Россия» как концепт и актуальное обоснование исторической затрудненности демократических преобразований 1990-х гг. в России в научном дискурсе.
Историко-сравнительная и политологическая составляющие концепта «Веймарская Россия» стали предметом дискуссий отечественных и зарубежных исследователей.
В среде российских исследователей нет однозначного мнения о возможности рассмотрения концепта «Веймарская Россия» в качестве релевантной объяснительной конструкции специфики общественно-политических трансформаций.
Л.В. Поляков убежден, что прогноз А.Л. Янова по части «Веймарских перспектив» России полностью не оправдал себя (7), Л.А. Радзиховский и В.И. Пан-тин склонны отдавать ему должное в качестве действенной теории практического действия.
По мнению Л.А. Радзиховского, к 2005 г. в стране вновь сформировались «морально-идеологические» предпосылки для роста уровня этнического национализма в обществе, грозящие повторением «Веймарской ситуации» 1991— 1993 гг. (8).
В.И. Пантин, оценивая концепт «Веймарская Россия», считает, что А.Л. Янов даже «опередил... время». «Веймарская ситуация» видится В.И. Пантину в качестве одного из возможных кризисных сценариев будущего России, где «выход через диктатуру, военные захваты и государственный террор... в итоге приведет к краху... режима» (9) и политической изоляции страны.
Подходы политологов В.И. Пантина и Л.А. Радзиховского характеризуются постановкой «Веймарской ситуации» в иные, нежели у А.Л. Янова, хронологические рамки. Если для А.Л. Янова «Веймарская ситуация» развивается на протяжении 90-х гг. прошлого века, то в трактовке Л.А. Радзиховского она очерчена 1991—1993 гг. и обладает потенциалом для воспроизведения в будущем, либо исключительно потенциальна с точки зрения В.И. Пантина.
Разночтения существуют в трактовке значимости причин «Веймарской ситуации». Для ее реализации в России Л.А. Радзиховский и В.И. Пантин выделяют в качестве непременного условия наличие масштабного экономического кризиса. Важнейшая роль экономических факторов в развитии «Веймарского синдрома» также отмечается и Е.Т. Гайдаром (10). Сам А.Л. Янов, однако, придерживается противоположной точки зрения, оценивая выделенный им «синдром» как исключительно «политический недуг» (11), в принципе неизлечимый исключительно экономическими стратегиями.
Таким образом, политологические репрезентации концепта «Веймарская Россия» отличаются отсутствием сложившихся единых представлений о природе возникновения, хронологических рамках и степени предопределенности реализации «Веймарской ситуации» в России.
Сравнительные репрезентации развития Веймарской Германии и новой России востребованы и в современной историографии. В работах историков подчеркивается безусловная значимость проведения данных параллелей «в контексте политических и социально-экономических реалий современной России» (12).
Сравнения проводятся по параметрам, относящимся к политической культуре обществ (различных общественных групп) и к обстоятельствам формирования и развития национальных институтов.
Сходные черты (поиск «внутреннего врага», негативное отношение значительной части политической элиты к либерализму, реваншистские устремления свергнутых в ходе политической трансформации элит) и различия (идеология доминирующих оппозиционных сил) в политической культуре двух стран выделяет исследователь из Германии Л. Люкс (13).
Российский исследователь Г.И. Мисухин, напротив, убежден, что процесс демократизации принципиально нельзя ставить в зависимость только от компонентов политической культуры (14). Он концентрирует внимание на институциональных отличиях политических систем Веймарской Германии и новой России и в результате приходит к выводу, что «сходные процессы перехода от авторитаризма к демократии» протекают «в совершенно разных условиях, которые обусловлены отличающимися друг от друга предпосылками исторического развития двух стран» (15).
Приоритетность исследования политической культуры либо институтов при сравнении трансформационных процессов в двух странах не носит характер историографической закономерности. Как скептики, так и сторонники оправданности исторических параллелей между Веймарской Германией и новой Россией стремятся учесть оба этих компонента в многофакторном анализе.
Британский ученый Г. Смит перечисляет три основных дискуссионных поля, в рамках которых, по его мнению, чаще всего приводятся и опровергаются рассматриваемые аналогии:
— кризис национальной идентичности, который обусловлен «распадом единого государства» и тем, что значительное число соотечественников осталось за рубежами нового государственного образования;
— становление и развитие демократического режима с волатильной политической системой и неразвитыми институтами в условиях негативного воздействия экономического кризиса;
— наличие сильного крайне правого сектора в структуре политической оппозиции, который обладает значительным электоральным ресурсом (16).
Задачу исследования структур политической идентичности в Веймарской Германии накануне смены режима в 1933 г. и соотнесения их с российскими 1990-х гг. взяли на себя американские ученые С. Хансон и Д. Копштайн (17). Ключевым условием перехода от демократического государства к тоталитарному в Германии авторы видят высокую степень поддержки НСДАП в различных слоях общества и в среде «Grenzdeutsche» (немецких диаспор в сопредельных государствах). Говоря о российской ситуации, авторы скептически оценивают объяснительный ресурс «Веймарской концепции». Они утверждают, что популярность крайне правой идеологии в РФ в целом, равно как и ирредентистский потенциал русских диаспор 1990-х гг., были несравнимо ниже, чем в Веймарской Германии накануне 1933 г. и в немецких диаспорах (18).
Различия в политике в отношении диаспор в ближнем зарубежье в Веймарской Германии и новой России рассмотрены известным этнополитологом Р. Бру-
бейкером. Автор пришел к выводу, что лозунг защиты «русских за рубежом» стал «ключевым элементом... политического дискурса» вследствие сложного положения российских диаспор и не являлся в 1990-х гг. идеологической базой для аннексии территорий сопредельных государств, в то время как политический класс Веймарской Германии, в значительной степени, был ориентирован на задачу воссоздания национального государства в границах 1914 г. (19).
Попытка проведения компаративного анализа государственной антиинфляционной политики предпринята британскими историками Н. Фергюссоном и Б. Грэнвилл в работе «Веймар на Волге» (20). Авторы отметили сходные дефекты налоговой системы, обусловленные «слабостью новой демократии и ее институтов» и общность политики эмиссионного финансирования огромных бюджетных дефицитов. В то же время отмечается, что новая Россия, в отличие от Веймарской Германии, не испытывала гиперинфляции и имела возможность с самого начала реформ получать финансовую поддержку в виде кредитов из-за рубежа (21).
Апелляции к опасности реализации «Веймарского сценария» в России — отличительная черта научной литературы, посвященной исследованию крайне правой идеологии в РФ, политических объединений и общественных групп, которые ее придерживаются. Однако попытки проведения прямых аналогий между новой Россией и Веймарской Германией в данных аспектах датированы 1990-ми гг. и связаны с ситуативными опасениями, вызванными возможным ростом влияния военных на принятие политических решений (август 1991 г.; октябрь 1993 г.) (22), либо успехом ЛДПР на выборах в Государственную Думу (декабрь 1993 г.).
Рассмотренные работы историков, оперирующих аналогиями в каждом из выделенных Г. Смитом «дискуссионных полях», свидетельствуют об определенной степени востребованности кросстемпоральных сравнительных исследований. С другой стороны, в современной историографии все большее распространение получает подход, обозначенный известным американским исследователем крайне правой идеологии в России У. Лакером, который пишет, что «история не повторяется, и аналогии могут мало привнести в понимание современных политических событий» (23).
Приблизительность, условность и ограниченность исторических аналогий подтверждают не только скептики, но и сами их сторонники. Р. Брубейкер отмечает, что с методологической точки зрения подобное «Веймарской России» сравнение, «когда объекты разделены временем, пространством и помещены в разные контексты — не может считаться вполне корректным» (24).
Институциональная неустойчивость политической системы, кризис самоидентификации общества и его политического класса, инфляция, рост преступности, нелегитимность нового капитала являются характерными чертами травматических преобразований во многих государствах на протяжении Новейшей истории и не отличают Веймарскую Германию и новую Россию от прочих попыток демократической трансформации.
Рассмотрев репрезентации концепта «Веймарская Россия» в работах историков и политологов, можно сделать вывод о том, что сам концепт как цельная попытка описания закономерностей российской трансформации не получил распространения в науке.
Концепт изначально диссонировал с популярным в конце 80-х — начале 90-х гг. прошлого века тезисом Ф. Фукуямы о повсеместном торжестве либеральной демократии, поскольку в интерпретации А.Л. Янова посткоммунистическая Россия оказывалась неспособной к самостоятельному демократическому развитию.
Не был этот концепт востребован и после разочарования в релятивистском универсализме парадигмы транзита в начале XXI в., когда в науку вошло представление о том, что переход к демократии (равно как и понимание самой демократии) не является унифицированным, а предполагает разнообразие (25).
Концепт «Веймарская Россия» — специфический интеллектуальный продукт исторической ситуации 1990-х гг. Рассуждения об очевидных «Веймарских перспективах» России были призваны предотвратить развитие построенного на негативной идентичности реваншистского национализма в той стадии, в которой он представлял бы угрозу будущему РФ и мирному сосуществованию государств в целом. В некоторой степени сопоставление современных процессов с катастрофическими сценариями прошлого действительно способствует формированию чувства гражданской ответственности в обществе (26). В 1990-х гг. сценарий «опасной» России имел целью сплотить вокруг идеи демократического обновления большинство конструктивных сил непосредственно в самой стране и за рубежом и показать пагубность ее изоляции от мирового сообщества.
В начале нового века при апелляции к «Веймарской России» остается востребованной лишь алармистская составляющая потенциальной угрозы правой диктатуры как одного из сценариев многовариантного политического развития страны. Сравнения политических процессов в новой России и Веймарской Германии носят, скорее, не концептуальный, а метафорический характер.
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) Яницкий О.Н. Россия как «Общество риска»: Контуры теории // Россия: трансформирующееся общество. — М., 2001. — С. 21.
(2) А.Л. Янов — американский историк, автор работ: После Ельцина. «Веймарская Россия». — М., 1995; Россия против России: Очерки истории рус. национализма, 1825— 1921. — Новосибирск, 1999.
(3) Янов А.Л. Диалог о «Веймарской России» / А. Крукас // Власть. — 1999. — № 2. — С. 13.
(4) Он же. После Ельцина. «Веймарская Россия». — С. 291—298.
(5) Он же. Диалог о «Веймарской России». — С. 13.
(6) См.: Гайдар Е.Т. Веймарский синдром // Коммерсантъ. — 2006. — 7 февр.; Козырев А.В. Партия войны наступает — и в Молдове, и в Грузии, и в России // Известия. — 1992. — 30 июня.
(7) Поляков Л.В. Кризисы российской политической модернизации // Куда идет Россия? Общее и особенное в современном развитии. — М., 1997. — С. 107.
(8) Радзиховский Л.А. «Веймарская Россия» // Российская газета. — 2005. —№ 3761. — 4 мая.
(9) Пантин В.И. «Веймарская Россия» А. Янова: быль или небыль? — М., 2003. — Режим доступа: http://www.politstudies.ru/universum/dossier/03/yanov-pantin.htm
(10) Гайдар Е.Т. Веймарский синдром.
(11) Бельков О.А. «Веймарская» Россия: феномен или фантом? // Власть. — 1999. — № 2. — С. 18.
(12) Терехов О.Э. Веймарская республика в Германии (1919—1933) в отечественной историографии 20-х — 90-х гг.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. — Кемерово, 2002. — С. 4.
См. также: Веймар-Бонн. Опыт двух германских демократий и современная Россия. Российско-германская конференция историков в Челябинске (сентябрь 1996 г.) / Отв. ред. Я.С. Драбкин. — М., 1998; Нефедова Т.Г. Уроки веймарской демократии: к вопросу о характере партийно-политической системы Веймарской республики // Актуальные проблемы отечественной и зарубежной истории. — М., 1999. — С. 29—45.
(13) Люкс Л. «Веймарская Россия?» — заметки об одном спорном понятии // Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры. — 2007. — № 2. — Режим доступа: http://www1.ku-eichstaett.de/ZIMOS/forum/inhaltruss8.html
(14) Мисухин Г.И. Россия в веймарском зеркале, или соблазн легкого узнавания // Pro et Contra. На путях к демократии. — 1998. — Т. 3. — № 3, Лето. — С. 111—112.
(15) Там же. — С. 122.
(16) Smith G. The Post-Soviet States: Mapping the Politics of Transition. — L., 1999. — Р. 215—217.
(17) Hanson S., Kopstein J. «The Weimar/Russia Comparison» // Post-Soviet Affairs. — 1997. July-Sept. — Р. 252—287.
(18) Ibid. — P. 263—264.
(19) Брубейкер Р. «Диаспоры катаклизма» в Центральной и восточной Европе и их отношения с родинами (на примере Веймарской Германии и постсоветской России) // Диаспоры. — 2000. — № 3. — С. 6—32.
(20) Fergusson N., Granville B. «Weimar on the Volga»: Causes and Consequences of Inflation in 1990's Russia Compared with 1920's Germany // The Journal of Economic History. — 2000. — Vol. 60. — № 4. Dec. — P. 1061—1087.
(21) Ibid. — P. 1063, 1083—1084.
(22) Pipes R. Is Russia Still an Enemy? // Foreign Affairs. — 1997. — Vol. 76. — № 5. — P. 72.
(23) Laqueur W. Black Hundred. The Rise of the Extreme Right in Russia. — N.Y., 1994. — P. 215.
(24) Брубейкер Р. «Диаспоры катаклизма»... — С. 15.
(25) Карозерс Т. Конец парадигмы транзита // Политическая наука. — 2003. — № 2. — С. 42—86.; Мельвиль А.Ю. О траекториях посткоммунистических трансформаций // Полис. — 2004. — № 2. — С. 64—75.; Фукуяма Ф. Великий разрыв. — М., 2003.
(26) Поварницын Б.И. Использование исторической аналогии в преподавании и воспитании студентов // Власть — общество — личность в истории России: материалы Всероссийской (с международным участием) науч. конф. молодых ученых. Смоленск, 28—29 ноября 2008 г. — Смоленск, 2008. — С. 432.
THE CONCEPT OF RUSSIA'S «WEIMAR DEVELOPMENT» IN THE HISTORYOGRAPHY
D.A. Pushmin
Department of Russian 20th Century History
Russian State University for the Humanities
Chayanova Str., 15, Moscow, Russia, 125267
The article deals with the A. Yanov's 'Weimar Russia' concept formulated as the limited potentialities demonstration of the russian democratic transition. The further concept representations in the socio-political discourses and historiography are also examined to determine the relevancy of the Weimar Germany/Russia comparisons in the studying of the russian national politics aspects specificity.
